территория леса. часть 7

Родители Егора хорошо зарабатывали и делали всё возможное, чтобы их отпрыск ни в чём не нуждался, давая ему денег на всякое, одевали так, что родители его ровесников не могли себе позволить, краснея от зависти. Покупали ему приставки, позже меняя на более новые, о них только и мечтали его сверстники, которым, не имея этого, приходилось играть во дворе в прятки, салочки или в войнушку, используя палки, как автомат или ружьё. Да, Егор тоже играл такими, но быстро наскучивало и он шёл домой, зовя с собой друзей, поиграть с ним в Дэнди, Сегу или в, теперь уже, компьютер. Но чаще всего он звал в гости Миху, с которым в саду вместе росли, а позже и учились в одном классе, где выручали друг друга в разных ситуациях, и вовсе не потому, что он был его лучшим другом, а потому, что мама Миши часто гостила у мамы Егора, наводя той красоту на голове, спустившись на пару этажей ниже.
Но дороги Миши и Егора стали постепенно расходиться, так как Егор показал, что он прожжённый домосед и со временем его перестали интересовать уличные игры и разного рода развлечения подобие таких как строить шалаши в кустах, лазить по всяким стройкам, убегая от собак или кидаться огрызками от яблок с открытых балконов-пролётов, одним словом – хулиганить. В чём и отличался Мишка, дебоширивший по мелкому, умудряясь избегать наказания, но получая при этом мелкие травмы, - порезы, ушибы, синяки.
Но однажды, зимой, выкурив Егора и ещё парочку своих друзей из дома, Миша повёл их через весь город на местный открытый рынок, под предлогом – просто посмотреть. Но Миша шёл туда, чтобы купить кассету всеми известной тогда группы и никому не сказал об этом, хотел выделиться. Подходя к точке, где торговали всевозможными кассетами, они стали пробираться сквозь толпу поближе к товару и тут, Мишу пронзила мимолётная идея, приобрести кассету, но остаться при деньгах, пользуясь моментом, - народу много, продавщица одна, за всеми не уследит. И Мишка, поддавшись неведомым силам, схватил кассету и побежал, увлекая за собой Егора и исчезая в ничего не подозревающей толпе.
Ночь, проведённая без сна, побуждала Мишу вернуть то, что ему не принадлежало, но он упорно сопротивлялся, ссылаясь на то, что это пройдёт. «Это временно» - успокаивал он себя. – «Стоит лишь перетерпеть, обрастая своего рода панцирем, который будет держать твой закал оставшуюся жизнь». Но день, начавшийся с того, что он блевал в сортире, выжимая из него всю дурь, всё-таки склонил его в сторону справедливости. И Миша, бледный, с синяками под глазами, вернул кассету в руки продавщице, не сказавшая ни слова, а лишь одними глазами поблагодарила его. Чуть позже он признавал, что что-то вмешалось в его жизнь и направило в иное русло, более спокойное, связав его с уличными художниками, чьи выставки они с друзьями посещали, а после шли рисовать сами на стенах. Кому-то это не нравилось, и они перестали этим заниматься, а кому-то, например, Мише и Славику, это зашло. И они куролесили по ночному городу, изрисовывая стены, фасады и даже вагоны электричек, получая при этом множество впечатлений. Правда это продолжалось недолго. Славик каким-то образом пропал, просто исчез, возвращаясь через лес со своим дедом откуда-то там.
Если Мишу приструнил случай, после которого он, в итоге устроился на работу, тем самым помогая матери, то у Егора, которого после поступка Миши, всю ночь трясло так, будто его било током в 10000 Вт, этот случай, наоборот, отбил всё желание сидеть дома и играть в игры. Нет, он не стал убивать, воровать, бухать, нет. Он просто перестал находиться под родительским контролем, чаще ночуя у друзей, ездя с ними по разным концертам, тусовкам. Другими словами, он полностью посвятил себя улицам, время от времени появляясь дома в компании каких-то девиц, облачённых в косухи. С этими, а может уже и с другими девицами, хрен знает, Егор заглядывал и к Мише, мол, пойдём тусанём как следует, но пару раз получив отказ, перестал появляться.
Да, у жизни свои правила и чувство такта, приправленные своеобразным чувством юмора. Так, Егор, высокий, худой и обросший, нагулявшись, всё-таки обосновался у родителей, но образ, называемый его мамой – металло-хиппи, он не поменял. Оправдывая это тем, что предавать культуру не собирается. «Интересно, какой культуре он предан? И что это за культура такая?» - задавалась вопросом мать Егора, но быстро перестала думать об этом. Главное, Егорка жив, здоров и с ней.
- Это, дежурная фраза, Миха. – говорил Егор Мишке сидя на лавочке во дворе, - На самом деле я не хочу быть частью той системы, которое нам навязывает то, чего мы не хотим. Чего я не хочу. Почему я должен подстраиваться под них? Нет уж, спасибо. Я многое повидал, когда тусовался с другими людьми, которые жили по своим законам. Да, у них есть и свои заморочки, этого везде с лихвой хватает, потому что люди разные. Но эта их культура гибкая, она подстраивается под тебя, а не ты под неё. В том смысле, что ты живёшь так, как тебе позволяет…… эм…. Совесть, что ли. Что-то внутреннее, что даёт тебе свободу. И ты действуешь на своё усмотрение.
Какая-то часть Миши была не согласна с этим, но тем не менее он понимал Егора, и больше склонялся именно к тому, что так и есть. Потому что сам являлся частью той культуры. Уличной культуры. И он не удивился тому, что Егор, спустя время, которое они не виделись, не изменил себе теперешнему, выйдя из подъезда дома в одежде «металло-хиппи» и сейчас щеголяет в ней по лесу идя чуть позади Миши.
-Егор, помнишь ты как-то заходил ко мне с какими-то девчонками? – спросил Миша, не оборачиваясь, но громко, чтоб Егор мог услышать.
-Да, помню, - откликнулся Егор и ту же добавил, - Если ты хочешь спросить номерок или адрес какой-то из них, то забудь…
-Да нееее, - протянул Миша, махнув рукой, и обернулся, - Я не об этом.  Я о том, что может у тебя с кем из них есть что-то.
-Из них? – удивился Егор, показывая большим пальцем себе за спину, - Нееее. Эти малолетки хрен знает как появились, они как рыбы прилипалы, ко всем липнут, потом спят с ними и так же, хрен их знает как, исчезают. Уж не знаю, что они с этого имеют, и чего они вообще добиваются, но мне они не приглянулись, так, на одну – две ночи, и всё. Больше я про них ничего не знаю. Даже имён не помню, если они вообще называли их.
-Понятно, - Миша выдохнул, вспоминая, когда у него был последний раз, и грустно улыбнулся. Он постоянно спрашивает себя – «что именно он делает не так?» , хоть и часто слышал, что не в нём проблема, всё равно приходилось копаться в себе.
-Ну а ты? – как-то глухо спросил Егор, будто для галочки, ради приличия.
-Да, - Миша провёл пару раз рукой по лбу, делая пайзу, будто собираясь с ответом, - Невезучий я какой-то в этом плане. Да и хер с этим, ведь одному спокойнее.
«Мишка»
-Что?
-А? – потянулся к Мише Егор. - Не понял.
-Ты ничего не говорил?
-Нет, - непонимающе заморгал Егор. – Вообще молчал.
- Ладно, значит показалось. – Миша развернулся и, шагнув вперёд, сказал, - Пойдём дальше.
«Мишка» - снова шёпотом, но громче.
Миша остановился, посмотрел по сторонам. Вокруг деревья - стволы, листва. «Спишем это за шелест листвы» - подумал Миша, закрыв на секунду глаза. И тут же открыл, от того, что Егор, обходя его, и продолжая идти, спросил:
-Ты чего? Устал что ли, Мишк? Я реально не понимаю, сколько мы ещё будем идти, но думаю, что девочки уже вернулись к ребятам и уже вовсю едят шашлык. Может и мы вернёмся? – остановился Егор и повернулся. Миши не было.

«Мишка» - снова шёпот.
Миша повернул голову вправо и увидел прямоугольный тоннель полностью из листвы, уходящий вглубь леса. Он посмотрел в сторону Егора, который, что-то бубня, бодро удалялся от него, и открыв было рот, чтобы окликнуть Егора, сам услышал шёпот из этого тоннеля. До боли знакомый, но устаревший, будто пробудившийся из глубин памяти, голос звал его. И почувствовал, как мурашки побежали по спине.
«Мишка» - шёпот заставил Мишу оглянуться и сделать осторожный шаг в сторону глубины тоннеля. И ещё один шаг. Мягкая листва под ногами, непроглядные зелёные стены тоннеля создавали чувство невесомости, какого-то дикого комфорта. И манили его, стягиваясь за его спиной.
«Мишка» - кто-то продолжал звать его, и Мишка остановился, когда увидел размытую фигуру, направляющуюся к нему, походкой, чуть в припрыжку, такая была только у…
-Славик? – Мишка еле выдавил имя друга, пропавшего давным-давно, смотря как тот подходит к нему с широко улыбающейся физиономией.
-Привет, Мишка. – остановился тот в метре от Миши. – Я тебя давно уже жду, чтобы показать тебе вот это, - Слава поднял руку, показывая на стены, из зелёных мгновенно превратившиеся во всевозможные разноцветные рисунки, граффити. Нос Миши уловил запах краски, и он слегка поморщился, вдыхая давно забытый, приторно-сладкий аромат, от которого у него закружилась голова. Но голос Славы взбодрил его.
– Всё забил своей мазнёй. Ни одного живого места не осталось. – Слава сделал театральную паузу, улыбаясь и заглянув в лицо Миши, продолжил, - Да ладно, шучу я, шучу. Тебе тоже оставил место. Вот, смотри.
Положа руку на плечо Миши, он развернул его и перед Мишей открылись ничем не тронутые белые стены, заманчиво смотрящие на него. Улыбка тронула его лицо, ноздри раздулись, и он почувствовал, как в руку вложился баллон с краской.
-Но… - начал бы Миша, посмотрев на друга, но Слава не дал ему закончить, приложив к своим губам указательный палец, показывая на стены и протянул респиратор.
-Бомби, Мишка, - улыбнулся Слава, когда Миша надел респиратор, - Сегодня наши стены, наши улицы, наши ночи…
«Ночи, ночи, ночи» - эхом прокатились по…. Миша обернулся и замер. Ночь, звёзды усеяли ночное небо, прохладный ветерок обдувал лицо, фонари горели вдоль стен. Он узнал это место. Проезд к ж/д вокзалу, там, где они со Славиком появлялись чаще всего. И здесь они бросили свою наполовину сделанную работу, которая сейчас была перед ними.
-Сюрприиииз, - протянул Слава и спросил, - Ты рад? Давай добьём это, Мишка.
Предложение показалось Мише заманчивым и, поддаваясь искушению, он встряхнул баллончик. Металлические шарики внутри баллона соблазнительно откликнулись, и Миша глубоко вздохнул, собираясь с силами, но почувствовал, как тело становится каким-то ватным, перед глазами всё стало плыть. Тряхнув головой, Миша пару раз моргнул не понимающе, затем перевёл взгляд на баллон в руке, затем на Славу, затем на стену и снова на Славу. Тот стоял и смотрел на него, улыбаясь во все тридцать два. Миша снова тряхнул головой, перед ним стали проступать очертания деревьев, листьев, которые сливались с той мазнёй, что были на стенах, будто сами листья это рисовали.
Миша схватился за виски, давя на них, медленно оседая.
-Мишк, ты почему не рисуешь? – казалось Славик не замечал Мишиных мучений и поэтому продолжал, наклонившись над ним, - Мы договорились с тобой вернуться и дорисовать этот шедевр. Нам не дали его добить тогда менты. И вот сейчас самый раз.
-Нет…. – взвыл Миша, ведь какая-то часть его запротестовала, готовая взорваться изнутри, но рука с баллончиком, будто под воздействием какой-то неведомой силы, стала подниматься, - Но это же…- голос Миши звучал гулко из-за респиратора, и он попытался его снять, но тот словно прилип к его лицу, не давая возможности стянуть себя.
-Миша, - чуть ли не в самое ухо сказал Слава. Голос его звучал чётко, - Договор дороже всего. Особенно, если он заключается с другом. Если же договор нарушается кем-то из друзей, какой же это тогда друг?
Миша смотрел на стену, прокручивая в голове ту, последнюю ночь с его другом. Настоящим другом. А этот? Кто он? Какой-то самозванец, теперь повторяющий одно и тоже слово:
- Рисуй, рисуй, рисуй., - будто это было так важно. Будто это что-то изменит. И Миша отшвырнул баллончик. Почувствовав толику облегчения, он повернул голову и увидел, как лицо Славы, застывшее над ним, искажается от злости, наливаясь краской, всасывая воздух сквозь стиснутые обнажённые зубы, которые на глазах у Миши, почувствовавший сильный жар, изгибались, мялись, под бешеной температурой плавились, образуя ровную дыру. Тело Славика мгновенно вытянулось и, Миша, проводив взглядом за исчезающей головой друга, увидел, как эта полупрозрачная жижа, дымясь, тянется и касается одежды, он убрал руку и посмотрел наверх. Ночное небо, усеянное звёздами, исчезло, так же, как и фонари, бросающие жёлтые треугольники на определённом расстоянии. Исчезли и белые стены, сменившие их чёрные, источали гнилой древесиной.  И только небольшое отверстие, края которого зубрились, пропускало свет, давая возможность разглядеть, как какая-то масса медленно стекает по стенам. Что-то промелькнуло, тут же с чавкающем звуком упав на плечо и через мгновение обожгло кожу. Миша, отшатнувшись, упёрся во что-то спиной, не давшее ему сделать шаг вперёд, назад, влево, вправо. И снова обожгло, на этот раз руку. Он зашипел, отряхивая её. Снова посмотрел наверх. Отверстие то ли затягивалось, то ли удалялось от него. Непонятно. Но он погружался в темноту, это был факт. Миша спешно стал водить руками по стене, липкой, горячей, толкать, бить. Тщетно. Он понимал, что он топчется на одном месте, что он заключён в замкнутом пространстве. «Внутри дерева?» - пронеслось в голове, - «Но как?». И когда он почувствовал, как что-то медленно и тяжёлое опускается на его шею прожигая одежду, кожу, мясо, кости, он поднял голову, чтобы закричать, но на его лицо легла и стала обволакивать всю голову мягкая, раскалённая смола, заполняя пути дыхания.


-Миха!!! – уже не на шутку разволновался Егор, крутясь возле огромного чахнувшего дерева, которое за спиной человека оживало, преображалось, вытягивалось, чуть наклонившись над ним, тем временем орущего: - Хорош прятаться. Это не смешно уже.
-Хи-хи… - из-за спины донеслось звукоподражательно. Егор крутанулся, но никого не увидел, лишь дерево. И снова…. – Хи-хи…
-Миха? – позвал Егор, делая шаг туда, откуда якобы был произведён звук.
-Его-го!!! – от этого клича, который, казалось бы, звучит со всех сторон, его ударило, словно током, потому что он возвращал Егора к тем дням и ночам, проведённых вместе с красивыми, но простодушными девицами, скачущими на нём сверху, в позе наездницы, поочерёдно. Одна-вторая, одна-вторая. Выкрикивая «ЕГО-ГО», они тонули в пучине блаженства. Егор тогда подумал, - им бы ещё ковбойскую шляпу, кнут и всё, я пленён.  Этот возглас въелся в него. А увиденный где-то ковбойский атрибут ассоциировался с сексом с двумя наездницами, рождая приятное напряжение между ног и улыбку на лице.
Но сейчас он застыл, среди деревьев, словно сливаясь с ними, и стал вслушиваться в звуки леса. «Может показалось?» - подумал Егор. И осторожно, полушёпотом позвал:
-Миха?
-Не угадал, Его-го! – из-за дерева, перед ним, вышла одна из тех девушек, с которой Егор заваливался к Мише, и улыбнулась, выставив напоказ гнилые зубы, – Не ожидал? – она стояла, широко расставив ноги. Вся в оборванном, вонючем тряпье. Кожа синяя, местами бугрящаяся. Волосы грязными патлами свисали, наполовину закрывая лицо.
-Конечно, не ожидал! – другой голос из-за спины заставил Егора, буквально выпрыгнуть из ступора в сторону и посмотреть на вторую девушку, облачённую в такое же тряпьё и выглядевшую не лучше первой. – Куда уж королю до простолюдин-то? 
-Обрюхатил обеих и захотел скрыться! – с этими словами обе одновременно, раздвинули грязное тряпьё, явив взору синий, с чёрными пятнами надутый живот. Егор скривился и стал пятиться назад.
-Как и сейчас. – вставила вторая, делая шаг к беззвучно открывающему рот Егору. – Но от воспоминаний не убежишь, Его-го.
После содеянного всегда хочется раствориться, исчезнуть с лица земли, но Егор вернулся домой, ссылаясь на поговорку, мой дом – моя крепость. Но воспоминания, это такая вещь, что, когда хочется чего-то хорошего из прошлого, приходится копаться, а плохое память подкидывает сама, застав тебя врасплох в любой момент, что бы ты ни делал. Каждый день и каждую ночь, из памяти играючи всплывали эпизоды, которые в итоге сливались в одну картину, стоящую перед глазами, выжимая из него все соки, отчего он замкнулся в себе и осунулся ещё больше, но при этом держал всё в себе, считая, что если знает один – это тайна, если знают двое, то знает весь город. Но со временем, эта картинка стала тускнеть, терять краски, превращаясь в ощущения, что это было не с тобой, а с кем-то другим, или же просто посмотрел фильм ужасов.
И соглашаясь на шашлыки, он думал, что это как-то поможет развеяться, забыть даже про эти слегка свербящие ощущения, ведь компания неплохая собралась. Как же наивно было полагать то, что воспоминания не ударят по нему вдвойне сильнее рождая яркие, красочные, живые, но в то же время кусачие фрагменты, готовые сожрать его мозг, его душу.
Вот они сидят на кухне….. что-то рассказывают друг другу…. Смеются…. Он глазами скользнул одной по пухлым губам, другой по точёным скулам…. Почувствовал тепло в трусах…. Но отвернулся, тряхнув головой…. налил им шампанское…. Подмешал им туда снотворное…..
-Его-го… - заголосила одна и тут же за ней повторила вторая, - Его-го…
Себе налил вискаря…. Выпили… залпом…. Опять о чём-то болтают…. Подкалывают друг друга…. Смеются…..   и тут Егор чувствует, как его губы начинают шевелиться и он слышит такую фразу – Может прогуляемся по лесу?  Они кивают в унисон… кокетливо улыбается одна… строит глазки вторая…. И вот они уже в машине… обе на заднем сидении…. Он их ласкает взглядом в отражении зеркала внутри салона… пухлые губы облизывает язык…. На кочках колыхаются их груди… вот они уже закатывают глаза…. Фары разрезают темноту, упираются в деревья…. Тормозит…. Ловит себя на том, что улыбается…. Открывает дверь, обе спят…. Вытаскивает одну…. Вторую…. Несёт к заранее выкопанной яме…. Сбрасывает их туда….прыгает сам….его руки прикасаются к коже на шее этих девиц…. Чувствует тепло…..слабый пульс….мышцы….кадык, вдруг тщетно заходивший под его рукой, сжимающей сильнее и отнимающей чужие жизни….
 -Его-го! – крикнула стоящая справа девушка и тут же заржала вторая, увидев, как Егор подпрыгнул и мгновенно побледнев, стал пятиться назад, тряся головой. Зацепился за корень и неуклюже упал, чем вызвал новый приступ смеха у обеих.
-ЕГО-ГО! – с этими словами одна девица в два шага оказалась над ним, лежащим и смотрящим ей в глаза, «пленён» - пронеслось у него в голове. И тут же с противоположной стороны появилась вторая и они соприкоснулись лбами. А он лежал, не в состоянии что-либо сделать, словно прикованный. Одновременно обе снова оголили животы. Снизу он смотрел на синие животы, испещрённые венами, чёрным пятном собирающимися внизу. Одновременно обе провели друг другу своими грязными, со сломанными ногтями, руками по животам. Егор лежал и смотрел как кожа на животах одновременно стала вытягиваться вперёд. Сильнее, ещё сильнее. Егор посмотрел на их лица и почувствовал, как зашевелились волосы на голове. На их лицах растягивалась улыбка, с каждым миллиметром обнажая гнилые зубы. Кожа поочерёдно лопнула, явив взору маленькие, испачканные в земле, ручки, разрывающие эту перегородку между этим миром и утробным. Егор заметил, как девицы прогнулись над ним, тем самым приблизив к нему разорванные животы, из которых на него посыпалась сырая земля, а за ней он рассмотрел, как на него глядели сердитые сморщенные личики младенцев и в унисон грубым голосом медленно, выплёвывая землю, выдавили из себя.
-ЕГО-ГО!! – и потянулись к нему, выпадая из нутра, чёрного, дурно пахнущего. – Папочка решил слинять, - оба младенца сидели у него на груди, выплёвывая землю и поигрывая чёрной пуповиной, - Папочка видел жизнь, а мы нет, - и маленькие ручки с одного удара выдавили ему глаза. Егор закричал. – Папочка вкусно кушал, а мы нет, - и четыре маленькие ручки выбивая зубы, стали растягивать щёки, хватая язык, тянуть, кусая и его, и губы, и щёки. – Папочка слышал много хорошей музыки и ласковых слов, а мы нет, - и вцепились в оба уха, рвя мочки, и грызя хрящи. – Папочка жил на всю катушку, трахал наших мам, водил машину, пил, курил, ездил на всякие концерты, в путёвки, дышал свежим воздухом, а мы – НЕТ! - и обмотали вокруг шеи две пуповины и стали тянуть. Егор забарахтался, но руки ударялись о ноги стоящих и смеющихся над ним девушек. Ноги? Его пальцы впились в кору дерева с обеих сторон. Смех девушек плавно перешёл в треск, на доли секунды, вогнавшие Егора в ступор. Дополняющий свистом треск, усилился и целый пласт древесной коры. Накрыв его целиком, стал изгибаться, подниматься и опускаться, вверх-вниз, вверх-вниз, на манер тёрки, растирая по земле тело Егора в труху.