Погиб Поэт, или О пользе конкурсов

С тоской взглянув на календарь, Павел Ёлкин процедил сквозь зубы своё любимое выражение «ой, ты гой еси, добрый молодец". Оно всегда имело скрытый подтекст, который говорил о настроении любителя Лермонтова. В этот раз фраза звучала почти нецензурно. И дело заключалось в календаре, хотя тот показывал самую обычную дату: "19 мая". Но заурядной она была для всех, кроме Павла. Для него это число означало предел, где кончалось терпение. Позади - несколько месяцев ожидания (но они пролетели незаметно). И вдруг время стало тянуть резину.
Ёлкин поочерёдно ткнул пальцем в соседние цифры столбика, похожего на таблицу умножения: "Сегодня, завтра, послезавтра. Каждый день - за три. Если тройку отзеркалить и потом соединить с отражением, получится восьмёрка – знак бесконечности… А вдруг и 21-ого не выложат лонг-лист?"
Тревожные мысли относились к поэтическому конкурсу. Первому в жизни Павла. Правда, до этого имелся ещё один. Тоже большой. Тоже с длинным списком участников. Но там всё происходящее скорее напоминало игру или весёлый литературный семинар. Да и сам конкурсант был тогда скромнее в запросах. От движухи ему требовалась только движуха. Новичку ли рассчитывать на куш в кругу матёрых "акул пера"?
Но слово "тогда" - ключевое. Тогда - это не теперь. Это ж совсем наоборот. За последний год с хвостиком Ёлкин нарастил поэтическую мускулатуру и уверенно поигрывал мышцами. Два-три десятка крепких стихов заслуживали поощрения. Ещё больше в нём нуждался сам Павел. Нуждался, как в горючем для мотора души, как в глотке воздуха после задержки дыхания.
Сейчас он знал не из Пастернака, а на собственном опыте: «что строчки с кровью – убивают, нахлынут горлом и убьют». Поэзия – это линия огня. И выжженная территория требовала дождя. Пусть даже не золотого. В качестве «питательной влаги» вполне годился лонг-лист, где в тридцатке счастливчиков - его фамилия.
В ожидании часа «икс» Ёлкин молился всем богам, отвечающим за счастье. Как в детстве Деду Морозу. Поток мыслей выдавал вереницу клятв, вроде «всегда слушаться папу и маму, помогать старшим и не обижать младших».
Наконец, календарь сжалился и выдал «на гора» 21 мая. Павел пробежал глазами лонг-лист. Сначала вскользь, потом внимательней. В третий раз он изучал список чуть ли не под лупой. Внутри стало холодно и пусто. Пропало желание писать, читать, вариться в этом чёртовом литературном котле.
Ёлкин горько усмехнулся своим новым ощущениям: «Погиб Поэт, невольник чести…». Цитату прервал звонок. В трубке - весёлый, бодрый голос друга детства Димана: «Пабло, нам в команду позарез нужен игрок. Выручай!»
Павел достал из шкафа волейбольный мяч и подкинул: «Давненько я не брал в руки шашек. Надо потренироваться. А стихи – блажь, чушь, ерунда. Вот спорт – вещь! И охота. Как-нибудь схожу с ребятами на кабана».