гл. 3-49. Первый артобстрел и первый бой

На фото: фрагмент боевой карты 186-й дивизии

ВОСЕМЬ КРУГОВ БЫТИЯ
или Жизнь Ивана Булатова

Семейный роман-эпопея

Книга 3.  ЛИШЬ ПОРОХ ДА ТУМАН 
или Главная фронтовая награда

Глава 49. ПЕРВЫЙ АРТОБСТРЕЛ И ПЕРВЫЙ БОЙ

Начало всеобщего наступления в составе учебной роты 186-й стрелковой дивизии. – Обкатка новичков под массированным артобстрелом. – Первый бой учебной роты с ходу, на марше, восточнее реки Соня.


*   *   *
С четырнадцатого января 1945 года учебная рота вместе со штабом 186-й дивизии и приданными ему подразделениями – комендантским взводом, взводом регулировщиков, ротой связи, ротой разведки, ротой автоматчиков, автотранспортной ротой и другими – находилась во втором эшелоне дивизии, выполнявшей в эти дни ускоренный марш по преследованию противника, следуя во втором эшелоне 46-го стрелкового корпуса 65-й армии Второго Белорусского фронта.

Задачи учебной роты в первые два дня были второстепенными, в основном они сводились к арьергардному охранению тылов и штаба дивизии, расположенных вблизи селения Заторы на восточном берегу реки Нарев. Впоследствии новобранцы привлекалась также для зачистки недавно освобождённых территорий от разрозненных мелких групп и отдельных солдат противника и диверсантов. Особое внимание при этом уделялось небольшим лесным массивам и мелким населённым пунктам типа хуторов и фольварков.

В зависимости от конкретной боевой обстановки необстрелянные солдаты из числа недавно прибывшего пополнения привлекалась также для флангового охранения по ходу марша частей и подразделений дивизии, а также для закрытия разрывов между полками и лишь изредка для участия в наступательных боевых действиях.

Таким образом, четырнадцатого и пятнадцатого января учебная рота 186-й дивизии находилась в основном в арьергарде дивизии и прикрывала её штаб в ходе стремительного марша по преследованию отступающего противника. На третий день наступления дивизия была выведена из второго эшелона 46-го стрелкового корпуса и введена в огневой бой с противником.

В этот же день, утром шестнадцатого января, состоялось боевое крещение необстрелянных бойцов учебной роты. Для огневой их обкатки в ходе немецкого артиллерийско-миномётного обстрела при поддержке авиации и нашего ответного короткого артналёта, на пологом северном склоне высотки в полукилометре восточнее села Хмелево учебная рота была выведена во фланг 238-го полка на исходные позиции для наступления, в стык с соседом слева, 105-м корпусом 65-й армии.

Здесь все четыре учебных взвода были размещены в брошенных немецких окопах, заблаговременно построенных на промежуточном рубеже второй линии обороны передовых немецких позиций, располагавшихся ранее в районе Сероцкого плацдарма советских войск. Участие учебной роты в боевых действиях не предполагалось, но «испытание порохом» нужно было произвести, что и было сделано.

Накануне южнее станции Сьверче, в районе деревни Голембе-Вышки, были отмечены несколько немецких позиций для ведения артиллерийского огня из глубины обороны. Ещё две артиллерийские бригады были отмечены в районе сельца Рутково. Так что дивизии с ходу предстояло ввязаться в бой на промежуточном рубеже.

Вообще-то 186-я дивизия начала выдвигаться в первый эшелон корпуса ещё накануне, к исходу дня пятнадцатого января. Учебная рота в это время находилась глубоко в тылу дивизии, но в связи с сокращением почти на неделю сроков подготовки Второго Белорусского фронта к генеральному наступлению, во всех соединениях и частях также производились соответствующие корректировки по свёртыванию программ боевой подготовки вновь прибывшего пополнения.

В связи с этим двухмесячного изучения науки убивать фашистов, что в ту пору было равнозначно патриотическому понятию побеждать врага, – другими словами, двухмесячной учебной подготовки, которую в запасных полках прошли вчерашние крестьяне, начальству боевых частей и соединений в действующей армии показалось на передовой вполне достаточным сроком для того, чтобы теперь успешно вести боевые действия не в учебном, а в настоящем огневом бою.

¬¬*   *   *
Из ЖБД 46-СК за 16.1.45 года:
Противник разрозненными частями 35-й пехотной дивизии оказывал сопротивление нашим наступающим частям живой силой и артиллерийским огнём. Особенно сильное сопротивление оказал на рубеже Выжики – Голембе (это рубеж тянется вдоль полотна железной дороги между городами Цеханув и Насельск). Но под действиями наших частей вынужден был с боями отойти на заранее подготовленный рубеж на реке Соня. В течение дня отмечено активное действие авиации пр-ка.

*   *   *
И обкатка огнём началась.
Первый в жизни Ивана Булатова МАССИРОВАННЫЙ АРТОБСТРЕЛ такой большой интенсивности показался просто ужасающим. От одного совсем близкого и очень сильного разрыва стенку хорошо укреплённого немецкого окопа тряхнуло так же сильно, как это случилось в Бессарабии во время землетрясения летом 1940 года. Тогда Иван выскочил из своей хатёнки и – вот же дурак-то, а! – пытался руками удержать свой домик, чтобы его не так сильно бултыхало. Тогда он спросонья изо всех сил он упирался в стену возле входной двери и не давал дому, как ему казалось, рухнуть и развалиться в прах.

Вот и сейчас во время встречного артобстрела немецких и советских войск земля дико плясала под ногами и не давала им никакой опоры. Тяжкими волнами грохота близких разрывов тело как бы спрессовывалось в один ком, состоящий только из незрячего зрения и беззвучного слуха, нервов и мышц, дикого животного страха и слепой веры в счастливую солдатскую звезду: авось, пронесёт на этот раз.

Очень сильные волны болезненного сотрясения земли слишком гулко отдавались в животе Ивана такой большой пустотой ужаса, что собственное тело показалось ему наподобие лёгкого воздушного шарика, который вот-вот вырвется из спасительного от всех этих осколков окопа и бездумно отправится в свой свободный и красивый, но слишком краткий полёт между густо летавшими в обе стороны снарядов, мин и осколков вперемешку с пулями и трассерами разного калибра.

Вся эта смертоносная какофония, царившая в спрессованном взрывными волнами и пропитанном дымами от разрывов мин и снарядов воздухе, сливалась в одуревающую по своей мощи и ужасающую по своей бесконечной протяжённости и ужасающему величию арию Смерти. Отдельными рваными и неритмичными стаккато, тяготеющими к низкому звуку «до», раздавались взрывы тяжелых снарядов. «Соль-соль-соль» по соседству частили разрывы мин. Рявкали ноту «ре» и с воющим «ми» уходили прочь реактивные снаряды «катюш». Здесь Иван заулыбался: ну, это точно наши стреляют, звуки «катюш» ни с чем не спутаешь. Зато в остальных звуках и их принадлежности – сам чёрт ногу трижды сломит, но ни разу не поймёт, кому они принадлежат.
 
Между тем, дикая свистопляска стен окопа и его дна под ногами продолжалась, и тем самым она чем-то напоминала танец лезгинку, который Иван впервые в своей жизни увидел во время боевой учёбы в запасном полку в Овруче. Тогда, примерно в середине декабря, на дивизионном учебном полигоне вблизи города, во время краткого отдыха после только что совершённого учебного марш-броска в учебную атаку при полной выкладке, вдруг накатила волна ностальгии на осетина Алана Аскерова.

Обрадовавшись завершению очередного трудного испытания, он под свои же задорные выкрики «асса!» и напев быстрой мелодии пошел вдруг плавно разводить от груди руками т выписывать ногами такие дробные и замысловатые кренделя, что все только диву давались и, от удивления быстро встав в круг вокруг озорного танцора, начали часто-часто хлопать в ладоши согласно ритму, который задавали несколько горячих его земляков с Кавказа.

Только пар шёл от солдатских фуфаек, взмокших после напряжённого бега с криками «ура!». Но ротный старшина, белорус Петровичев, вскоре прервал «концерт совсем не по заявкам радиослушателей» и скомандовал бежать дальше: это чтобы разгорячённым солдатам сильно не остыть, стоя на месте, да к тому же ему нужно было уложиться в установленный норматив времени выполнения этого ротного занятия...

«Чёрт-чёрт-чёрт!.. И это надо же, чтобы сейчас, в этом сплошном грохоте из дыма и огня, мне такие глупые мысли в голову полезли», – даже разозлился сам на себя Иван. Присев на дне окопа поудобнее на корточки, он пониже опустил голову и, широко открывая рот, шевелил челюстями, как учил этому делу незабвенный старшина Петровичев. Не выполняй он эти рыбьи движения, от дикого грохота давно бы оглох уже напрочь: барабанные перепонку тут же закладывало очень сильно.

Паршивым было то, что с воздухом, жадно заглатываемым открытым ртом, в глотку попадала мельчайшая взвесь из снега, дыма и пороховой копоти. И, надо было честно сказать, что это – та ещё гадость, от которой в горле уже невыносимо чесалось и першило, отчего настолько сильно тянуло прокашляться, что Иван и делал чуть ли не до блевоты. И никак, и нечем было ему продышаться из-за этой дрянной газово-грязевой смеси, в которой кислорода явно было меньше всего.

Рядом примерно так же страдал земляк Понятовский: на фронте Иван и Василий – эти два друга с детства, а потом и кумовья, вообще стали очень близки, ни шагу не делали друг без друга. И снова Иван глупо заулыбался: редкий и глухо бухающий кашель кума Василия в кулак напоминал ему звуки, издаваемые выпью на болоте. Но такой затяжной кашель с кумом случался крайне редко. Так что ему, видимо, тоже совсем было не продохнуть от сплошной пыли, дыма и гари в воздухе. Значит, сейчас им и впрямь очень крепко доставалось от фашистского артобстрела.

От очередного, уже совершенно близкого и невероятно сильного разрыва мысли Ивана вдруг остановились, как часы. В тот миг ему показалось, что всё самое ужасное, что может случиться с человеком, для него уже произошло и закончилось... В его голове, будто оторвавшейся от плеч, вмиг опустевшей, запрокинувшейся с открытым ртом и вне тела в плавном вращении полетевшей куда-то по своей самостоятельной и бессмысленной траектории, кое-какие редкие мыслишки или же одни только их ошметки замедленно поплыли в каком-то своём, совершенно отдельно устроенном беспорядке, напоминающем движения капусты в миске вслед за ложкой, перемешивающей жиденькие щи.

Но – нет: через пару секунд тупо оболванивающая пустота отпустила его. В голове тут же прояснилось: кроме снова сфокусировавшегося зрения она обрела ещё и слух, и все оглушающие реалии фашистского артобстрела вместе с нашим противоналётом с новой мощью рванулись в уши, в виде какого-то подобия основательно оборудованного немецкого окопа высверливая в мозгах давно выверенную и неизбежную мысль: «А ведь как только затихнет артналёт, немцы в атаку пойдут, сволочи!».

И невозможно было ему никак опомниться сейчас, чтобы после всей своей боевой учёбы сообразить, какие же конкретные действия в первую очередь необходимо предпринять для обороны при ведении боя в окопе. Одиночного боя своём окопе? Или же группового боя в немецком окопе? Стоп! Но ведь этот окоп и есть немецкий, в смысле, добротно вырыт ими. Да и рановато пока дёргаться к брустверу..., нет-нет, бруствер здесь с другой стороны, он на восток смотрит, а из окопа нужно выскакивать и бежать на запад. Ну, так ведь без бруствера это будет даже легче сделать.

Но и для встречной атаки на немцев пока рановато дёргаться: в продолжавшейся ужасающей милитари-зонг-опере, которая в данный момент вдохновенно ставилась конкурирующими военными дирижёрами на арене боевых действий, всё же происходила значительно выше бруствера добротного немецкого окопа, в котором сидели бойцы учебной роты, и сольная многоголосая артиллерийско-миномётная ария прима-зонг-дивы по имени Смерть, продолжалась там вовсю. Боле того, эта военная опера достигла своей вокальной кульминации и перешла уже в сплошной грохот и рёв. Так что через такой глухой звуковой занавес не прорвётся ни одна команда командира взвода и даже ближнего командира отделения, как бы сильно те ни старались напрячь свои голосовые связки при помощи магически волшебно помогающего, многоцветно-забористого и абсолютно понятного для исполнения русского мата.

«Да сколько же будет длиться этот идиотский налёт!?» – Иван быстро глянул на небо и тут же резко отвернулся, рукой прикрываясь от летевших прямо в лицо комьев и комочков земли. В очередной раз они довольно ощутимо посыпались по плечам и спине. Но зрительная память Булатова, наподобие высокочувствительной пленки фотоаппарата, вмиг запечатлела не очень быстро перемещающиеся влево наискосок и далее за спину рваные пороховые облачка, в разной мере причудливо насыщенные то почти чёрным и совсем белёсым цветом. Высоко над ними как бы в немом ужасе застыли в небе редкие кучевые, и потому очень красивые облака.

Иван поудобней поправил карабин, плашмя лежавший на его бедрах со слегка опущенным книзу стволом. Верный «братец» его, личный карабин, табельное оружие, на этот раз должен будет послужить на совесть, чтобы не дать фашистам приблизиться на роковое расстояние для выстрела в упор или для верного броска гранаты. Не позволит им Иван сделать это в своем секторе огня. Мудреное это словосочетание и его значение он очень хорошо запомнил со времен обвручской боевой учёбы.

Следующим движением он тут же поправил каску на голове, верную свою боевую «сестрицу». На ней уже есть небольшая вмятина от пулеметной пули. Тогда пуля только срикошетила, а, не будь каски, могла бы и... Додумывать эту мысль не хотелось. Перед огневым боем «такие глупые и тому подобные штучки» – вновь вспомнились ему слова мудрого овручского старшины Петровичева – нужно гнать из головы, а то неровен час...

Впрочем, Иван с удивлением вдруг ощутил, что большого страха у него почему-то уже не было. Сковавшее тело оцепенение из-за нахлынувшего ужаса в самом начале массированного артобстрела уже прошло. И наступило состояние какой-то апатичной одури, что ли, в которой довольно ясной оставалась пульсировать одна только мысль: выжить в таком кромешном аде поможет извечное солдатское везение, а к гибели может подвести любой глупый и слепой случай.

Собственно, для Ивана этот артналёт был уже третьим по счёту. Но самый первый из них, позавчерашний, в самом начале «туманного» их наступления, был в виде не очень плотного огня фашистов по заранее хорошо пристрелянным целям. Эту пристрелку обе стороны основательно произвели за время долгого противостояния на плацдарме под Сероцком. Но и в густом тумане немцы довольно прицельно стреляли по нашим окопам на переднем крае линии долговременной обороны, которые давно были уже покинуты штурмовыми батальонами дивизий из первого эшелона Второго Белорусского фронта. Но и во втором эшелоне тыловикам пришлось поскорее шевелить мослами до ближайшего укрытия.

Затем бойцы учебной роты пережили более опасный огневой налет немецкой тяжелой артиллерии из глубины свой обороны, когда вместе с другими штабными подразделениями они днем по льду форсировали реку Нарев севернее городка Сероцк в районе селений Бурляки и Червонко. Но и тогда спасительным для наших войск оказался густой туман. Поэтому, хотя немцы и метко стреляли по заранее пристрелянным переправам, вблизи которых наших войск в то время практически не было, как и у наших войск, у них тоже не было ни воздушной, ни наземной корректировки огня. Так что форсирование двухсотметровой в ширину реки обошлось практически без жертв.

В течение последних суток учебная рота 186-й дивизии ускоренным маршем прошла семнадцать километров из Дзбанице на Нареве и выдвинулась на исходные позиции для наступления, расположенные восточнее польской деревни Хмелево, стоявшей на рокадной дороге Стшегоцин – Насельск. Вместе с находившимся во втором эшелоне дивизии 238-м полком, сосредоточившимся немного севернее, в селе Ковалевице, учебной роте предстояло далее выступить следом за 238-м полком на марш преследования противника опять же во втором эшелоне, но уже дивизии, в направлении Голембе-Вышки, Клюково, Вулька-Щавиньска.

В Хмелевские окопы учебная рота попала ещё затемно, часов в семь утра. И фашистский артналёт вначале не был таким прицельным, каким он становился сейчас. Хорошо, видать, работают немецкие корректировщики огня. Бинокли и рации у них намного лучше наших. Да и вообще, намного больше всякой этой радиотехники имеет немчура. «А всё же красивое это слово, радиотехника, – непроизвольно и с каким-то томлением подумалось Ивану. – Вот бы покрутить эти ручки-штучки! – И он тут же одёрнул себя: - Ну, и что за дурь снова лезет в голову!..».

Очередной близкий и очень мощный разрыв снаряда тут же напомнил, что Иван снова невпопад думает не о предстоящем бое, а черт знает о чём. И вдруг он отметил странное дело: его лицо почему-то сильно вспотело, будто летом. На носу даже бисеринки пота выступили..., и по виску потекло... Хоть и не сильный мороз стоит вроде бы, а, может, и вовсе нет его, поскольку снег под ногами с самого утра был не скрипучим, а каким-то рыхло-кисельным. Но всё же январь во дворе стоит, а не июль.

«Что за чудеса? – подумалось Ивану. – Неужели, это от страха я так сильно вспотел?». Прислушался к мышцам живота и ног – да нет, совсем не трясутся. Наверное, это в воздухе на дне окопа кислорода совсем мало осталось. Да и какой тут может быть воздух? В нём больше дыма и гари, чем самого воздуха. Дышать тяжело и нечем, вот и выступил пот от кислородного голодания.

Такое с Иваном было однажды по осени, давно уже, когда в прохладном погребе своего злыдни-дяди Гавуни Катрановского он едва не задохнулся бродильным винным газом. Кое-как еле выполз тогда по ступеням наверх, а их и было ведь всего-то восемь штук. Но Иван отчётливо помнил, каким бесконечным и тяжким был этот путь наверх – к своему спасению, к жизни. Тогда Иван выполз из подвала тоже совершенно мокрым, и только на пороге смог отдышаться, прийти в себя. Тогда весь нос тоже был в бисеринках пота, и по вискам текло мокрое и холодное, вот как и сейчас в окопе.

«Но ведь так и без боя можно умереть, вернее, задохнуться!» – с каким-то слабым удивлением подумалось почему-то совершенно равнодушно. Неприятным было только то, что от грязи и пота начало пощипывать кожу на лице и шее. Попробовал было вытереть пот рукавом шинели, но от трения жёстким сукном только усилилось раздражение кожи. «Опять я фигнёй страдаю, по мелочам отвлекаюсь!» – уже очень сильно сам на себя разозлился Иван.

Откуда было знать ему, что в этом диком ужасе и хаосе продолжающегося артобстрела инстинкт самосохранения неумолимо брал своё: этот инстинкт попросту отвлекал мозг от осознания размеров ужаса всего того, что происходило вокруг. Нервная система впервые попавшего в большую переделку солдата была уже не в состоянии впитывать в себя такое невероятное количество звуков дикой какофонии из оперы Смерти. Мозг отключался от чрезмерно сильного восприятия раздражителей извне, а память услужливо вытаскивала на свет божий какие-то несущественные и отвлекающие мелочи, которые попросту помогали выжить мозгу, а, значит, и сохранить жизнь для всего тела.

И даже вот эта краткая злость Ивана на самого себя пошла ему же во благо, во спасение от помутнения рассудка. Ведь в такой дикой оргии близкого грохота и огня нормальному человеку невозможно сохранить свою психику невредимой. И поистине благодатными для солдата являлись все эти отвлечения на различные несущественные мелочи жизни – отвлечения от невероятного по своей силе животного ужаса, который время от времени хлёсткими волнами подступал к горлу в моменты особо близких и мощных разрывов.

Когда важные люди официально и очень убедительно говорят, что на войне сражаются одни бесстрашные и мужественные воины, а трусы все до единого гибнут в первые же минуты и часы огневого боя с противником, – это лицемерная неправда. Абсолютно бесстрашными на войне могут быть только полные идиоты, дебилы, дауны, недочеловеки. Или же абсолютно безразличные к личной жизни, совершенно конченные люди, которым вообще нечего терять на этом свете.

А любому нормальному солдату, сержанту и офицеру в бою в первую очередь хочется выжить, и от этого у обычного человека неизбежно зарождается и затем в разной мере проявляется страх. Ведь солдату нужно выполнить приказ своего командира иногда ценой собственной жизни, поэтому адекватным людям их личное мужество помогает превозмогать страх, и тогда такие воины успешно справляются с нелёгкой военной работой – выполняют свой воинский и гражданский долг перед Отчизной, перед своими родными и любимыми.
Лишь только Иван Булатов успел подумать об этом, как тут же лёгким мимолётным видением перед его глазами мелькнули дорогие образы дочурки и жены...

Интенсивный артобстрел продолжался. Поэтому для бойцов учебной роты время и реальность выпали из области конкретно осознаваемых ощущений. Сколько длился этот кошмарный ад, понять было невозможно, да и некогда. Но невидимые дирижеры конкурирующих оркестров и хоров, столь самозабвенно исполнявших сейчас ораторию Смерти, вдруг дали финальную отмашку, и всё вокруг в один миг вдруг смолкло. И одна только прима-дива этой смертельной оперы бельканто и сольно вытягивала свою последнюю ноту в виде воя одиночного запоздалого снаряда. Но и она тут же резко оборвала свой вокал не очень солидной кодой в виде дальнего, одиночного и слабоватого взрыва.

Всё. Артналёт окончен.
Так что  совсем скоро начнётся следующий акт военной оперной драмы – контратака противника. Но пока что из-за столь резкого перепада децибельной нагрузки на барабанные перепонки в самые первые мгновения после завершения артобстрела в ушах бойцов пронзительно зазвенела тишина... А в воздухе в это время неспешно оседала тонкая взвесь из снега, пыли, пороховой гари и дыма...

Прозвучала хрипловатая, с характерным азиатским акцентом команда отделенного старшины Кумукова, по цепи повторённая им после выкрика командира второго учебного взвода лейтенанта Гашкова: «Приготовиться к атаке на передний край обороны противника!». Иван с трудом распрямился и, отряхиваясь от грязного снега и комьев земли, слегка размял затёкшие ноги, неловко согнувшись и потоптавшись, приседая на месте. Рядом кряхтел и отряхивался кум Василий.

Вдруг он повернул к Ивану вытянувшееся от нежелания верить лицо:
- Степана и Кирилла ... миной накрыло насмерть... Петро ранен...
Так по окопной цепочке до Ивана Булатова докатилась недобрая весть справа, и он, повернув голову налево, передал её дальше. На левом фланге роты и в их взводе по центру её расположения в немецких окопах других потерь не было. Это пока их нет, этих потерь. А что будет, если во время контратаки противника пойдут немецкие танки и им самим затем придётся ответно контратаковать фашистов?

Вот тогда беспощадная мадам Смерть с косой на плече всласть побалуется своим зазубренным оружием, без жалости проливая горячую солдатскую кровь и щедро выкашивая очередные человеческие жизни. И непременно выкосит кого-то из однополчан. Может быть, даже многих выкосит. «Ну, даст бог, не меня...», – отстранённо подумал Иван...

Рассуждая самым осторожным образом, чтобы невзначай не разозлить капризную солдатскую Фортуну, Иван ладонью отёр лицо от грязи и пота. Но при этом только ещё хуже размазал их и тут же снова разозлился на себя из-за того, что из-за своей рассеянности грязной рукой провёл после того, как ею же только что очищал свой карабин. Оглянулся в поисках чистого снега, но такого не обнаружил. Кое-как протер лицо рукавом шинели в локтевом сгибе, после чего коже немного полегчало как будто. Дальше заниматься гигиеной было некогда, потому что прозвучал следующий приказ командира отделения: «Оружие к бою!..».

*   *   *
Но наступать учебной роте не пришлось: в то время, когда на левом фланге рубежа наступления 186-й стрелковой дивизии вёлся интенсивный артобстрел, на правом её фланге и в центре началось наступление двух её полков в районе станции Сьверче. Почти одновременно с ними началось выдвижение 238-го полка из второго эшелона в первый эшелон для усиленного преследования противника «на его плечах» в направлении на Вульку-Щавиньску.

Практически сразу же после завершения артналёта немецкие войска по фронту наступления учебной роты без боя вместо контратаки наших войск оставили позиции в районе фольварка Голембе-Вышки – Рутково в виду угрозы их окружения с севера, поэтому они в спешном порядке отошли на запад. В связи с изменившимися обстоятельствами учебная рота получила устный приказ из штаба дивизии: в качестве левофлангового охранения дивизии и корпуса следовать за подразделениями 238-го стрелкового полка в направлении Рутково, Клюково, Вулька-Щавиньска.

И в тот же день, шестнадцатого января после обеда, состоялся первый огневой бой учебной роты совместно с штабной ротой автоматчиков и батальонами 290-го и 238-го стрелковых полков для разгрома усиленной группировки противника в лесистой местности, расположенной севернее села Вулька-Щавиньска (W;lka-Szczawi;ska). Этот длинный населённый пункт в одну улицу и два ряда домов начинается всего в километре к северо-востоку от города Нове Място – стратегически важного автотранспортного узла на пересечении трёх дорог, ведущих от города в шести различных направлениях.

Примечание:
Пусть читателя в дальнейшем не удивляет тот факт, что в нашем повествовании из трёх полков 186-й дивизии (238-СП, 290-СП и 298-СП) больше внимания будет уделяться 238-у стрелковому полку: именно в его составе в скором будущем предстоит воевать Ивану Булатову с частью земляков и однополчан по учебной роте вместе с нынешним её командиром, капитаном Анатоленко.

*   *   *
Из ЖБД 46-СК за 16.1.45 года:
В 17-00 из рощи севернее Щавин (*вернее, из леса, расположенного к северу от села Вулька Щавиньска) противник силой до батальона пехоты при поддержке 12 бронеединиц контратаковал 290-й стрелковый полк 186-й стрелковой дивизии.

*   *   *
Из ЖБД 238-го СП за 16.1.45 года: в 10-00 полк выступил из района Ковалевице и походной колонной в авангарде дивизии преследовал отходящего противника по маршруту:  Прусиновице, Вулька Щавиньска.
В 14-00 полк, на марше обстрелянный пулемётным огнём противника с высот и опушки леса из направления северо-восточнее Вулька-Щавиньска, немедленно развернулся (из походного порядка в боевой) и, прикрывшись с северо-запада первым (стрелковым батальоном) на рубеже «безымянный ручей – озеро Вулька Щавиньска», начал наступление (в направлении на север) силами второго стрелкового батальона совместно с ротой автоматчиков штаба дивизии в направлении Модзеле-Раки и к 15-00 с боем вышел на северную опушку леса.
Противник (как это показано на боевой карте 186 СД – силой до батальона пехоты при поддержке четырёх танков и двенадцати самоходных артиллерийских орудий) оборонял рубеж: фольварк Юженек, восточная и южная опушка леса севернее Вулька-Щавиньска. Используя выгодные высоты, (противник) оказывал сильное огневое сопротивление нашим подразделениям. Но, не выдержав стремительной атаки подразделений второго стрелкового батальона и роты автоматчиков, к 15-00 отошёл на заранее подготовленный рубеж на северной опушке леса.
В 15-30 противник силою до батальона пехоты при поддержке танков и самоходных орудий в количестве 16 штук перешёл в контратаку, стремясь выйти к шоссейной дороге (Нове-Място – Щавин). Под давлением танков (противника) второй стрелковый батальон и рота автоматчиков начали отходить. Поддерживающая нашу пехоту батальонная артиллерия отсутствовала.
На помощь подоспели (полковые) артиллеристы. Батарея 45-миллиметровых орудий и (батарея) 76-миллиметровых орудий, развернувшись в боевой порядок, открыли огонь прямой наводкой по танкам и самоходкам противника. С первых же выстрелов артиллеристы подожгли два танка противника. Получив должный отпор, танки повернули обратно. Пехота противника, встреченная огнём наших стрелков и миномётчиков, также откатилась обратно.
Наши подразделения закрепились на рубеже: господский двор Кацперово, восточная окраина Вулька Щавиньска, высота 107,1. Противник в течение часа ещё трижды пытался контратаковать подразделения полка, но, встреченный массированным ружейно-пулемётным и артиллерийско-миномётным, потеряв ещё два танка и много пехоты, успеха не имел. К этому времени подоспела и (батальонная) поддерживающая артиллерия.

ПРИМЕЧАНИЕ: Автор напоминает, что он не буквально цитирует боевые документы, а приводит выписки из них в литературной обработке, с расшифровкой сокращений и аббревиатур, а также дополняет текст вставками (в скобках).

*   *   *
Из-за пригорка справа от леса, на опушке которого окопались немцы, показались три полугусеничные танкетки – так для лёгкости солдаты обозвали бронетранспортеры. Хотя на самом деле танкетками являлись, например, довоенные сверхлёгкие польские пародии на танки, которые, по своей сути, являлись мобильными бронированными пулемётными ячейками. Но сейчас на поле боя более тяжёлые и более манёвренные немецкие БТРы тут же развернулись в боевой порядок: разошлись веером и выровнялись в одну линию. Стрельба по ним из наших сорокапяток и минометов оказалась запоздалой и неточной.

«Сейчас подтянутся они к своим окопам, и следом за ними в атаку поднимется пехота...» – почему-то с тоской подумалось Ивану Булатову по поводу того, как складно и ладно происходит у немцев подготовка к контратаке.

В этом коротком затишьи перед боем в военный огневой быт солдат вдруг ворвались признаки мирной жизни. Где-то надсадно каркнула ворона. Тревожно и срочно ей в ответ что-то прострекотала сорока. Воздух был пропитан резким, неприятным запахом не полностью выгоревшего пороха и прочей взрывчатой и гремучей дряни, которой начиняются мины и снаряды. Слабым приятным поветрием иногда доносились запахи развороченной сырой земли – исковерканной, неряшливо перепаханной смертоносным оружием, а не аккуратно перевёрнутой крестьянским плугом.

Во рту чувствовался противный металлический привкус, который Иван терпеть не мог с детства. Чем-то неуютным, нехорошим и страшным отдаёт этот привкус. Обычно он возникал перед сном на голодный желудок и особенно сильно ощущался после сильных побоев, которыми награждал его безжалостный опекун, дядя Гавуня Катрановский. Вот и сейчас этот привкус возник перед скорой атакой фашистов. «Нехорошо, нехорошо-то как!» – глупо и назойливо сверлила мозг дурацкая мыслишка, мешавшая сосредоточиться и настроиться на скорую схватку с противником.

- Скоро нам станет жарко, очень жарко, – будто тут же почувствовал невесёлые Ивановы мысли кум Василий, который никогда не мог удержаться от своих едких комментариев с дурацким прихохатыванием при этом: – Тебя как, кум, в попу пока не начало припекать?

Иван не отозвался и не оглянулся на него: знал, что в это время кум и сам смотрит только вперёд. И тут же сильно разозлился – и на кума Василия с его глупой насмешкой, и на себя самого со своей минутной слабостью, и на этих фашистов, которые в очередной раз настырно лезут вперёд в атаку, а своими автоматами и прочим оружием несут смерть или увечье.

А ить ни фига-то у них не выйдет! Выдохся фриц, как на фронте об этом говорят многие. Не тот стал немец. Растерял он свою уверенную наглость и нахрапистость, теперь действует осторожнее, как бы за свою жизнь опасается. Оно и понятно: вот уже больше половины Польши потеряли фашисты, и они неизбежно потеряют ещё больше территорий, а потом и свой Берлин не спасут. С двух сторон сжимаются тиски над зарвавшейся от собственной силы и наглости Германией, подчинившей было себе почти всю Европу.

Но вот закончился для неё приток военной помощи извне. Только своими силами может сопротивляться теперь Германия. Силы эти пока очень большие, но они постепенно и неизбежно тают. Экономика Германии теперь тоже очень сильно подорвана, и вера в собственную непобедимость у немцев сошла на нет. Несладко им приходится, ой как не сладко. В срок первом году советским войскам и всему советскому народу тоже было очень плохо. Так пусть же и немцы почувствуют всю горечь из-за беспомощности своего отступления, из-за бесповоротности безжалостного хода маховика истории, размалывающего отдельные судьбы и целые страны.

Это случится не сейчас, конечно, а немного позже, но уже скоро. Мир наступит через три-четыре месяца и будет длиться многие годы. Всеобщий мир наступит после полной победы над фашизмом. Так политрук роты лейтенант Росковский не раз говорил на политинформациях. Фамилия эта Ивану хорошо запомнилась, потому что она очень похожа на фамилию маршала Рокоссовского, командующего их Вторым Белорусским фронтом.

А пока что Иван терпеливо выполнял приказание своего отделенного ефрейтора Кумукова: «Стрелять только по моей команде!». Из-за томительного ожидания приказа об открытии стрельбы и от невольно возникшего внутреннего напряжения перед началом боя руки начали чуть подрагивать.

Между тем, на их позиции ходко шли немецкие БТРы, довольно грамотно лавирующие по рельефу местности в поисках спасения от русских снарядов. За ними, прикрываясь бронёй техники и используя естественные укрытия в виде холмиков, балочек, кустов и редких деревьев, продвигалась немецкая пехота.

Судя по показаниям взятых накануне двух пленных, среди атакующих могло быть много власовцев, мадьяр и румын. Огонь они тоже пока не вели: далековато было до окопов, занятых русскими. Но неизбежный момент перехода противника в открытую стремительную атаку всё неизбежнее приближался.

- По противнику... прицельно... – огонь! – раздалась долгожданная команда.
Иван взял на мушку рослого солдата в странной военной кепчонке. Наверное, это был румын или мадьяр – это у них такая вычурная военная форма. И верный карабин не подвёл его: детина дернулся в беге и тут же повалился ничком. Стрелял Иван в грудь – так вернее будет, не промахнёшься.

Он хорошо видел, как верзила засучил ногами и вскоре затих. И далее пошла рутинная солдатская работа: передёрнуть затвор, зарядить, прицелиться, выстрелить. Но таких успешных выстрелов, как первый, было немного. Да и некогда было Ивану вести подсчёт своих или чужих жертв, падавших после чьих-то метких выстрелов – своих ли или однополчан по соседству.

Вдруг одна танкетка оказалась без гусеницы и тут же заюлила почти на одном месте после чьего-то удачного выстрела из противотанкового ружья. Вскоре в неё впились снаряды сорокапятки, и она тут же нещадно зачадила густым чёрным дымом. Видимо, в ней загорелось горючее. Но немцы или их союзники всё равно упорно наступали короткими перебежками вперемешку со стрельбой. Вскоре зачадила и вторая танкетка, после чего третья, нырнув в балочку, резво пошла обратным курсом. Ей посчастливилось уйти, хотя артиллеристы часто били по ней практически прямой наводкой.

Наступающие пехотинцы тут же залегли неровной цепью и стали отстреливаться. Всё, атака фашистов уверенно захлебнулась. Иван видел, как пригнувшийся немецкий офицер яростно размахивал рукой и что-то орал своим подчинённым. Видимо, на чём свет стоит крыл трусливых власовцев, румын и мадьяр. Но едва Иван взял его на мушку, как тот упал. Но дёрнулся офицер почему-то вперёд, как будто от выстрела сзади: очевидно, не исключалась стрельба по нему кого-то из «своих».

После этого атака противника окончательно застопорилась, и это было первым признаком поражения наступающих. А в воздухе уже повеяло контратакой, которая произойдёт, так сказать, «на плечах отступающего противника». Забавное и опасное это занятие – солдатский контр-азарт в ходе неравного боя с заведомо выигрышным окончанием для первоначально обороняющейся стороны.

Иван ощутил внутри себя нечто вроде зуда гончей, совершенно напряжённой в своей охотничьей стойке перед рывком и готовой в любой момент сорваться вслед убегающему зайцу. В ожидании команды атаковать Иван посмотрел в сторону отделенного командира. Напряжённая поза кума Василия Понятовского тоже выдавала его готовность выскочить из окопа и побежать, как только немцы начнут отходить.

Огонь наших минометчиков подкорректировали, наверное, потому что мины стали рваться буквально по переднему краю залёгшего цепью противника. На войне хорошо известно, что залечь во время атаки – это заведомо проиграть бой, эту истину знают все солдаты. И то, что немцы вот-вот откатятся, теперь было ясно каждому. Как только унялся наш короткий артобстрел, и едва развеялся дым после разрыва мин, стало видно, что противник уже отступает, придерживаясь восточной опушки леса. И тут же по окопам по цепи прокатилась команда:
 - В атаку! Вперёд!

Иван даже опомниться не успел, как его напряжённое тело будто само по себе вылетело из окопа. Прикрытая неглубоким снегом земля начала быстро раскручиваться под ногами и стремительно покатилась навстречу. В боковом секторе зрения размытыми росчерками мелькали кусты и чернеющие на грязно-белом фоне пятна воронок от разрывов. Тут же по цепи прокатилось вначале не очень дружное, но тут же повторилось более слаженно подхваченное «ура-а-а!», подкрепляемое ружейно-автоматным огнём, который на ходу вели наступающие.

Добравшиеся до крайних домов и строений деревни Модзеле-Раки немцы организовали встречный огонь. Но наши бойцы успели подобраться довольно близко к околице этого небольшого селения, выстроенного всего-то в одну улицу и два ряда домов – привычная картина для всех здешних польских селений.

Тут же завязался ближний бой: в ход пошли гранаты с нашей и немецкой стороны. Иван Булатов – левша с рождения, поэтому левой рукой он достаточно далеко и удачно бросил свою гранату в сторону ближайшей баньки, под которой засели немцы. Одновременно с Иваном совершённый бросок Василия Понятовского получился хуже, его граната упала несколько ближе. Но зато почти сдвоенный взрыв заставил отстреливающихся немцев срочно покинуть спасительное для них укрытие.

Иван с кумом Василием, а в следующий момент присоединившиеся к ним Сергей Лукьянов с Иваном Сидоровым мигом очутились возле этой баньки. Без чьей-либо команды разбившись попарно, бойцы тут же высунулись из-за углов по обе стороны бани – один внизу, а другой над ним – и повели частый огонь по удирающим немецким спинам, мелькавшим между голыми стволами яблонь. Кум полулежал на земле и стрелял с упора о локоть, а Иван стоя стрелял над ним, прижавшись плечом к стене баньки. И он с досадой увидел, как прицельно выпущенная им из карабина пуля только расщепила яблоневую ветку, а широкая спина фрица тут же исчезла.

Немцы успели укрыться за низким заборчиком палисадника во дворе второго с краю дома деревни. Они даже сделали оттуда несколько прицельных коротких очередей. В брёвна баньки на уровне чуть выше головы Ивана Булатова впились несколько пуль, часть из них просвистели мимо. Но Иван успел вовремя отшатнуться за угол, едва заслышав треск немецких автоматов...

И тут же справа и слегка спереди послышался далёкий тяжелый рокот. В сторону атакуемой деревни со стороны фольварка Южинек прямо по полевой дороге неслась тройка танков Т-34. В полосе атаки правофлангового второго взвода учебной роты под командованием лейтенанта Гашкова немцы тут же прекратили сопротивление и перебежками потянулись влево к лесочку, который с юго-запада почти подступал к деревне. Но в центре деревни и далее в лесу, уже на правом фланге фронта наступления 290-го полка, продолжалась ожесточённая перестрелка.

Поручив отделению ефрейтора Кумукова держать оборону занятого взводом восточного края деревни, лейтенант Гашков повёл остальных бойцов на помощь соседнему первому взводу. Огонь там тоже постепенно стихал, оттягивался к лесу. Так что наши танки ворвались в деревню, когда бой в ней был уже практически закончен.

Но слово практически вовсе не означает, что – полностью.
Вдруг от башни головного танка срикошетил фауст-патрон и с неприятным дребезжащим жужжанием ушел в одном ему известном направлении поверх голов бойцов из отделения Кумукова. Третий танк тут же выстрелил по дому, с чердака которого через слуховое окно осмелился выстрелить какой-то отчаянный фанат гитлеризма. Второй и следом за ним первый танки тут же выстрелили по этому же несчастному дому, который от дружного огневого напора вмиг разлетелся по брёвнышку и загорелся.

В деревне горели ещё несколько домов, в которых фашисты вздумали оказать сопротивление: это уже огнемётчики из 290-го полка не дремали... Вскоре учебная рота капитана Анатоленко занялась зачисткой территории освобождённой деревни и прилегавшего к ней лесочка.

Дальнейшая задача учебной роты была – выступить на трёхкилометровый марш в южном направлении и наступать в направлении деревни Чарноты в стыке левофлангового батальона 290-го стрелкового полка и правофлангового батальона 238-го стрелкового полка...

*   *   *
Из ЖБД 238-го СП:
16.1.45 года – к исходу дня: Командир полка, связавшись с танкистами 1-го гвардейского Донского танкового корпуса, решил ночной атакой сбить противника и отбросить его за реку Соня.
В 21-00 полк двумя батальонами при поддержке двух рот танков после короткого артналёта перешёл в наступление, сломил сопротивление противника и к 21-30 вышел на рубеж: северная опушка леса в районе Генрыково*, западная окраина Вулька Щавиньска*. Противник отошёл за реку Соня.
* Это в двух км и одном км северо-восточнее города Nowe Miasto.

Из ЖБД 238-го СП:
17.1.45 года – противник подразделениями 35-й полевой дивизии при поддержке десяти танков и САО оборонялся на западном берегу реки Соня на заранее подготовленном рубеже Госцимин Вельке, Засоне (*последний населённый пункт находится всего в одном километре севернее города Nowe Miasto), состоящем из трёх линий траншей полного профиля с ходами сообщения в тыл. Перед передним краем противника проходила проволока в три кола, местами в два ряда.

*   *   *
В девять часов утра семнадцатого января 238-й полк занял исходные позиции для наступления, расположенные по западным скатам высот северо-восточнее Чарноты. В полдень после короткого артналёта полк двумя батальонами начал наступление, форсировал реку Соня и после упорного четырёхчасового боя прорвал оборону противника. Не останавливаясь для того, чтобы привести в порядок свои подразделения и пополнить боеприпасы, а, главное, не давать противнику закрепиться на очередных промежуточных рубежах, заранее подготовленных восточнее сёл Каролиново и Зелёна, батальоны немедленно начали преследование отходящего противника по маршруту: Каролиново, Зелёна, Воля-Водзыньска, Обромб.

Противник отошёл в направлении Кондрайец. Этот небольшой населённый пункт находится в всего двух километрах восточнее города Сохоцин, который стоит на восточном берегу реки Вкра.

Продолжение следует.