Пуп Руси или Руский контекст Гл. 3 Ч. 1

Пуп Руси или Руский контекст

Глава 3 “Руский язык”

Часть 1 “Руский язык хантов”


Ещё раз, - руский язык формируется именно на основе хантыйского контекста, в смысле хантыйского языка, в процессе распространения ими соли, потому как только у хантов и ни у кого больше были уже тогда соответствующие для этого возможности, а именно стада северных оленей для скорой и дальней перевозки соли.

Понятно, что соль как признак является формой вещественного знания, а делиться просто так знаниями (в какой бы форме они не были) ни сегодня, ни тем более тогда никто бы не стал. А стал бы, если только в обмен уже на другие знания. В смысле, если первые поездки за солью ханты совершали исключительно только ради собственных нужд, то со временем они обнаружили, что знание “соль” возможно им поменять вообще на любое другое знание, и это тем более выгодно, если похожего знания у них просто нет. Потому как знания тогда были уже достаточно сложны, чтобы каждый раз их изобретать (добывать) самому. Другими словами это значит, что процесс формирования собственного знания, аналогичному тому, что уже было у других, являлся не столь эффективным, чем простое его заимствование. Проще говоря, чем заново самому изобретать (добывать) новое знание “колесо”, например, гораздо проще было заимствовать (купить) его уже готовое.

Развитие ситуации с обменом знаний было следующим, - сначала у хантов появляется вещественное знание “соль”. Оно было востребовано абсолютно во всех человеческих контекстах, где не было собственных выходов на это самое знание. В обмен на знание “соль” ханты уже из всех этих контекстов получали такие знания, каких не было у них в их хантыйском контексте. А так как  контекстов с ними взаимодействовавшими уже тогда у хантов было великое множество, то и различных (видов) знаний ханты получали несравненно больше, чем те контексты, с которыми они так торговали и для которых сами они были таким образом единственным таким контекстом. В смысле каждому такому контексту ханты передовали единственное знание “соль”, а взамен от каждого из этих контекстов получали уже абсолютно разные знания.

С одной стороны так коллективное сознание хантов безусловно росло быстрее, чем все тогда остальные. В смысле так ханты элементарно становились умнее других, - количество знаний в их коллективном сознании становилось большим, чем у всех других прочих вместе взятых. Но, с другой стороны, так происходил именно что процесс совершенствования хантыйского контекста, процесс же формирования руского контекста так ещё не происходил вовсе. Руский контекст начал формироваться уже только тогда, когда ханты перешли от обмена не одной только соли, но и других знаний тоже. Сам процесс обмена знаниями у них так несколько усложнился, теперь они меняли знание “соль” на не обязательно нужное им (в хантыйском контексте) знание, а в том числе и на знание, которое можно было бы потом поменять уже на нужное им знание. А само это (ненужное хантыйскому контексту) знание так уже было не чем иным, как знанием руского контекста, а потому сам этот процесс был уже процессом формирования Руского контекста.

Ещё раз, - знания, которые появлялись тогда у хантов, но в самом хантыйском контексте не были нужны, принадлежали таким образом уже Рускому контексту, потому как составляли совокупность знаний “Руский контекст”. Ханты в данном случае выступали как носители (хранители) знания, которое им самим было вовсе не нужно. Но это обычным хантам оно было не нужно, в то время как хантам-руси, единственным занятием которых и было распространение соли и разных других знаний, для их деятельности оно было очень даже нужно. Таким образом произошла детализация хантыйского контекста на контекст хантов охотников и контекст хантов руси, которые так являлись уже основой будущего Коллективного сознания руси со своим собственным же руским языком.

Знания Руского контекста отличались тем, что признаки, которым они соответствовали, в других контекстах зачастую просто отсутствовали. Поэтому знания этих признаков заимствовались в другие контексты с теми знаниями звучаний, что были у них в контекстах, из которых они и заимствовались. Таким образом во всех языках тех контекстов, что входили в состав Руского контекста, заимствованные знания звучания у одних и тех же признаков были абсолютно похожими благодаря тому, что заимствовались они именно посредством одного только контекста, в нашем случае контекста хантов-руси. При этом следует помнить, что при заимствовании знания признака, в новом контексте у его знания звучания состав значений пропадает. Это обстоятельство как нельзя лучше можно использовать для понимания какое именно знание откуда и куда и в каком порядке было когда-то заимствовано. А сопоставление уже этого знания с похожими знаниями, но уже полученными другим способом, даст нам возможность проследить Историю человеков с момента возникновения у них Языка.

Например знание “ханты” возникает в хантыйском языке хантыйского контекста, а это значит, что объединение “ханты” имеет в нём состав значений, и что структура значений является в нём весьма сложной, в смысле представляет из себя достаточно уже  сложную конструкцию с огромным же количеством знаний. В ней мы так найдём практически полное описание жизни первобытных охотников хантов именно как оленеводов. (Забегая вперёд в очень сокращённом виде структуру значений объединения “ханты” можно представить следующим образом: “ханты” - {“хан” “ты”} - {{”х” “ан”} “ты”} - [возможности всех человеческих действий]. Где знанию звучания “х” соответствует [человек], знание звучания “ан” стоящее перед ним знание звучания делает прилагательным, а знание звучания “ты” стоящее уже перед ним знание звучание делает возможностью действий. Проще говоря хантами называли тогда всех тех человеков, что делали уже всё, что вообще могли уже делать тогда человеки. В смысле, если по отдельности разные коллективы умели делать в том числе и что-то разное, каждый своё, то ханты умели делать вообще уже всё, что было тогда во всех коллективах.) Но только ничего такого вроде состава значений мы уже не обнаружим у знаний звучаний в тех языках, в контексты которых это знание признака и заимствуется.

Так в английском языке англоязычных контекстов, в который это знание “ханты” и было однажды заимствовано, мы в структуре значений их знания звучания “hunter” ничего больше кроме как знания “охотник” и не найдём. В смысле из знаний всех действий, что тогда уже умели делать ханты, у англичан в структуре значений этого знания звучания осталось только то знание, что соответствовало именно их, англоязычному, контексту. Потому как к моменту формирования самого этого значения [охотник] они прекрасно представляли, что значит “охотиться” как действие, но никак не представляли, что значит “хант” как человек. Потому как за те несколько тысяч лет, как последний раз они вообще видели ханта, охотиться они никогда и не прекращали. Так знание “хант (человек с соответствующим национальным признаком)” из структуры значений “hunt” за столько-то тысяч лет они потеряли, а знание “охотник (человек с соответствующим признаком действия)” они сохранили.

Более того, даже это единственное знание в соответствии уже со знаниями связей их, английского, языка может существовать в нём только как объединение “hunter” - “hunt-er” - [”хант”, возможностью которого является любой мужик вообще]. Из чего видно, что англоязычные уже тогда (когда очно встречались с самими хантами) заимствовали именно знание звучания “хант” (”hunt”) целиком, без всякого намёка на существование у него состава значений, а с одним лишь единственным только его значением [охотник]. В смысле уже тогда они плохо представляли сам образ жизни хантов, чтоб в структуре значений знания звучания “хант” у них было много каких-то знаний вообще.

В этом плане интереснее даже аналогичное объединение руского языка, а именно “охотник”, в его структуре значений тоже присутствует знание “охотник”, в то время как других знаний в нём практически уже и не разглядеть. А ведь в ней (в структуре значений объединения “охотник”) в том числе когда-то присутствовало и знание “хант” и много чего вообще. Потому как на момент своего формирования было оно сродни предложению, в смысле рассказу, но это именно что в хантыйском языке хантийского же контекста. А вот в руском языке хантийского контекста оно ничем больше, кроме как словом со своим собственным значением быть не могло. Если только в руском языке Руского уже контекста в соответствии со знаниями связей которого оно и было образовано, - в нём оно могло иметь уже и другие знания (которые и определяли ему эти самые знания связей). Потому как подобно английскому языку знание “охотник” может существовать в руском языке только в виде довольно сложного объединения, основой которого тоже является знание “ханты” хантыйского контекста. Но, из-за этой вот его заимствованности в руский контекст, собственное его знание звучания состава значений в нём иметь не могло и не имеет.

Другое дело, что смутные воспоминания о его (состава значений) когда-то в нём существовании, сегодня нам навевают такие его производные в руском языке как “хотеть”, “хоть”, “хочу”, и т.д. Да, здесь уже отсутствует “ан”, важный элемент объединения “хант”, потому как в подобном (руском) контексте он присутствовать просто не может. (Установление значение “ан” дело долгое и вовсе не на одну страницу, а потому и не здесь. А здесь примите на веру то знание, что именно с его помощью из существительного образовывалось соответствующее ему прилагательное.) Но зато сохранилось главное, - знание “х”, которое и было основным для образования объединения “хант”. Потому как интегрированным значением сути [Х] в хантыйском языке являлось [человек]. (Таким образом “хан” значило [человеческий].)

Ещё раз, - в результате детализации знания звучания древнего звука (кгх) на (к), (г) и (х), в разных человеческих контекстах у одного и того же значения [человек] образовались разные же знания звучания, - “к”, “г” и “х”. У хантов, как вы наверно уже догадались, это было знание звучания “х”, именно они и дали его рускому языку в этом его значении. Следующими были коми уже со своим знанием звучания “к” для этого же значения. Другое дело, что дали они его рускому языку несколько позднее, чем ханты своё, а потому и значение их несколько уже отличалось. Впрочем, тема эта большая, а потому и не здесь. А здесь, каждый раз встречая в русском языке знания звучания с “к” или “х”, обязательно задумывайтесь о природе их происхождения.

 Самая большая трудность, что была у хантов-руси, это то множество контекстов, а значит и их языков с которыми им приходилось взаимодействовать. Нет, простой вариант, который предусматривал научение всех участников этого процесса (распределения соли) своему хантыйскому языку, здесь не проходил. Хотя бы уже потому, что процесс этот был уже именно обменом не только знанием “соль”, но и многими другими знаниями в том числе. Причём обмен этот был очень даже уже взаимообразным. Единственным же вариантом здесь был тот, который предусматривал формирование почти нового языка на основе хантыйского языка под сам этот процесс. Собственно таким образом и возник всем известный сегодня руский язык.

И здесь участникам этого процесса можно сказать повезло, - древний язык в различных контекстах на тот момент времени отличался не так, чтобы очень сильно. Поэтому сами эти языки можно рассматривать как диалекты древнего языка, потому как все древние люди худо-бедно, но ещё понимали друг друга. А, если что-то и мешало их взаимопониманию, то это были те знания, что были только в каком-то одном (в крайнем случае в нескольких, но не так, чтобы во многих) из контекстов. А это значит, что для лучшего понимания друг друга подобные знания из руского контекста следовало просто убрать. Или, чуть по другому, множеством (совокупностью) знаний “Руский язык” были знания, которые являлись областью пересечения множеств (совокупностей) знаний всех других языков, носители которых так или иначе были вовлечены в сам этот процесс распределения соли.

(Кстати, контексты, как и их языки, отличал образ жизни его представителей. Так в хантийском языке, который представляли древние охотники и рыболовы, сосредоточенность была именно на движении как таковом. Ханты образовали столько много объединений с различными ньюансами в значении [движение], сколько быть просто не могло в контексте тех же коми. С другой стороны те же коми образовали уже столько объединений с ньюансами в значении [принадлежность], сколько просто быть не могло в контексте у тех же хантов. А сама такая разница в языках была обусловлена именно уже разницей в самих их контекстах.)

Так, убрав лишние знания из структур значений вместе с соответствовашими им знаниями звучаний в объединениях, ханты-руси получили отдельные же звуки (знания звучания) с интегрированными значениями у них. И всё бы ничего, если бы у одного и того же звука (знания звучания) было только одно какое-то значение. Ведь нашлись и такие звуки, у которых их было не одно. А это и есть пример многозвучия в языке (когда одному и тому же знанию звучания в нём соответствует сразу несколько значений (знаний признаков) , - не путать с многозначностью, когда одному и тому же значению соответствует несколько знаний звучаний), что есть недопустимо ни в каком языке.

Но ханты-руси нашли таки выход, и этот выход стал крупнейшим прорывом в области языкознания вообще, а тогда в частности, - они сформировали контекст “предложение”, поясню.

Все контексты в Языке до этого являлись исключительно контекстами “слово”, которые формировались по практически одним и тем же знаниям связи. Если и были отличия у них, то не такие уж и большие. Во всяком случае одним и тем же звукам в этих языках соответствовали одни и те же значения. Появление же у некоторых звуков в контексте Руского языка как минимум ещё одного значения, сформировало необходимость развести эти самые их значения по разным же контекстам уже в самом руском языке. В смысле это привело к необходимости придумать такие контексты для одного и того же языка, где бы разные значения у одного и того же звука элементарно бы не встречались. Так в руском языке возникает контекст “фраза” и отдельные звуки, значениями которых были различные виды принадлежностей.

Ещё раз, - если контекст “фраза” со временем возникает во всех вообще языках, то отдельные звуки со своими собственными неинтегрированными значениями возникают только в руском языке. Проще говоря, все эти “у”, “в”, “с”, “и”, “к”, “о”, “а” возникают только в руском языке и нигде больше, потому как только в таком, многонациональном  руском контексте, они и могли возникнуть.

В других же контекстах по прежнему развивается контекст “слово”, в смысле по одной и той же схеме из устойчивых сочетаний образуются уже новые объединения (слова). Которые затем образуют уже новые устойчивые сочетания, которые со временем становятся новыми же объединениями. И так до тех пор, пока из-за постоянно увеличивающейся таким образом “длины” слов, в языке не становится гораздо более удобным использовать уже контекст “фраза” с его новыми знаниями связей, отличными от знаний связи контекста “слово”.
Но это, что касается вообще всех языков составлявших Руский контекст. Нас же больше сейчас интересует влияние хантыйского языка на тех выходцев коми, которые в процессе распространения соли не просто уже участвовали в нём, а сам этот процесс стал так для них жизненнообеспечивающим. Проще говоря, они могли уже заниматься ничем вообще больше, и при этом замечательно жить. Таким образом они тоже составляли Руский контекст, но уже со стороны контекста коми. Руский язык коми отличался от руского языка хантов как два диалекта одного и того же языка.

И напоследок, - на 1-ом этапе формирования Руского языка в контексте ханты-руси возникает топоним “Сибирь” со значением [место/человеки где соль(ы) имеют возможность быть поменеными на продукты (производства) мужиков]. Топоним “Европа” возникает позже, на 2-ом этапе формирования Руского языка, уже в среде контекста коми-руси. В смысле после обретения ими знания “Руский путь”.