Юмор у Фрейда и в мировой культуре

 Из книги "Динамика пространства и время", 2 глава. раздел Философии техносферы, техногенез ХХ века, год 1905

 Отметим, как последовательно построена первая трилогия о психоанализа его основателя: З. Фрейд исследует функции бессознательного – центрального по важности понятия свой науки сперва в повседневных, но не вполне обычных явлениях, когда миры, скрытые от осознания и понимания непосредственного опыта, вторгаются в подлинную реальность. А завершает он свой цикл исследованием такого проявления добра и зла, которое по качеству выше повседневности, и возвышает людей над обычным течением его рутинных дел.
 Известно, что Фрейд строит свою топику комплекса личности иерархически так что аналог субъекта – эго находится между нижележащей области бессознательного Оно (как мы знаем, это и есть собственно психика) и вышележащей инстанцией, моральным цензором Супер-эго, которая есть представитель общественной культуры, диахрональной культуры этносов с её иерархиями ценностей императивов и антиценностей-запретов.

 Эта напряженная в действии столкновения с реальностью других, снизу доверху, иерархия мировоззрения Оно-эго-Супер-эго составляет два рода потенциальных конфликтов, в которых эго является инстанцией, регулирующей свою жизнь посредством выяснения границ своего отождествления, а именно:

- конфликт между Оно (бессознательным), и эго (актуальным сознанием), который проявляется в микропатологиях обыденной жизни,  разрешение этого конфликта в сновидениях, и

-  конфликт между эго (актуальным сознанием) и Супер-эго (групповым, то есть «сверхсознанием), который также требует разрешения

 Так выстроена первая трилогия психоанализа. И ясно, что её последняя, третья работа посвящена именно взаимоотношению человека, людей с сокровищами остроумия общественных диахрональных культур.
 Какое явление культуры выбрать для этой цели? Оно должно быть и обычным, и далеко не для всех повседневным, и способным возвышать людей над рутиной бытия, а в другом случае ускорить путь в бездну грехопадения. И в лучшем своём случае способствовать катарсису, то есть освобождению от закрепощающих напряжений психики, разрядке негативных энергий. Это ведёт к проявлению энергий позитива, избавление таким образом от внутренних противоречий, которые выявляются в конфликтах, чтобы найти себе диалектическое парадоксальное решение.

 З. Фрейд находит единственно верное – загадочное свойство человека, которое скрыто и в то же время дано в явной форме, вроде бы невинно, но и неотразимо, вроде бы и дано всем, но и доступное далеко не каждому, при том имеет важнейшее моральное значение:

 Улыбка, смех, весёлое приятное настроение, дающее заряды бодрости.
 А в целом, вообще юмор, как добрый так и злой, ирония, острота, сатира, шутка и тонкая двусмысленность, смешное сравнение, анекдот, эпиграмма, розыгрыш, меткая пародия, забавная басня, комический жест и мастерская мимика, клоунада, вызывающие смех телодвижения и карикатуры, смешная парадоксальная ситуация, весёлая история как мгновенно схваченный эпизод самой жизни, когда люди проявляют находчивость и живое чувство юмора, или  сознательное целенаправленное творчество – это необыкновенное проявление человеческого разума.

 Потому смешное способно проявлять для людей, как и всякое разумное, как истина, свойства субъективности.
 Когда мы читаем у Пушкина в маленькой трагедии «Моцарт и Сальери», как добродушный Моцарт смеётся, находя чрезвычайно забавной исполнение его музыки бродячим музыкантом, на что Сальери с надменностью профессионала, гордого своим мастерством, презирающего дилетантов, гневно восклицает : »Нет, мне не смешно!», когда в другом произведении, например, «Князь Серебрянный» А. Толстого, наоборот, описано, как злодей веселится над мучениями людей, а человек сострадательный этому ужасается, нам очевидно:

 Юмор таких морально релевантных ситуаций существует не объективно, не сам по себе, но целиком в представлении людей, и два противоположных представления приводят к противоположным эффектам проявления в одном случае добра, а в другом зла.

   Добро и зло в мире это: и видимый миру смех, который приятно разделить с другими, и укрываемые от мира в сфере интимного слёзы

  Как показывают нам две антагонистические маски античного театра (комическая и трагическая), спектакль людского бытия, всё богатство его сюжетов носят морально-нравственную подоплеку на шкале добра и зла: эта комедия-драма-трагедия, это смесь рая и ада есть переход от позитивного смеха к негативному плачу и наоборот.
  Но приятное делят с друзьями и даже посторонними более или менее охотно, а трагедия есть удел одиночества, уединения людей, ибо только очень близкие объединяются в беде и готовы к помощи.

 Смех,  но только в составляющей добра, есть и добрый результат борьбы добра со злом и потому он живой свидетель и проводник бытия в эволюции человечества и его этнических межпоколенных культур: и описывающих и воспитывающих бытие, и от бытия воспитуемых.
 И потому добрый смех, также как и стойкость людей в печали и горе при жизненных невзгодах, когда именно остроумие помогает сказать себе и другому «горе- не беда», объединяет чувственной памятью в календаре переживаний  (времен добрых и злых) именно близких людей, которых судьба орудием истории соединяет в группы общего морально-нравственного опыта.

 Недаром, известная миру брачная формула, предваряющая создание семьи есть клятва для жениха и невесты: «быть вместе с горе и радости». Она подчеркивает необходимость для любящих супругов сохранять друг к другу близость, откровенность и доверие, что невозможно без верности, как у лучшие- объединяющие времена, так и в суровые времена кризисов, трудных испытаний, проявления зла, искушающего близких к отчуждению, к разрыву судеб.

  Судьбоносную роль юмора, сатиры шутки как грозного орудия культуры (и бескультурья) в личных отношениях между мужчинами и женщинами в обществе своего времени широкими мазками живописал А. Грибоедов в своей комедии «Горе от ума», которая быстро разошлась у людей на пословицы и поговорки.

 Когда Чацкий напоминает  Софье, давно к нему охладевшей, их прежние проказы, та равнодушно парирует, говоря: «Делить со всяким можно смех».
 Что же, социально-консолидирующая роль смеха в обществе известна и если от шутки смешно нескольким, это уже явление общей культуры. И наоборот: Л. Толстой в романе «Война мир» показывает как образец светского бескультурья: таков анекдот, рассказанный великосветским бездельником, от которого он сами хохочет как сумасшедший, а другим не смешно.

 Софья подчеркивает своей фразой, что Чацкий для неё человек посторонний, так как смех легко объединяет и чужих людей. Более того, становится  светской традицией,  и  Софья упоминает о ней, говоря о полковнике Скалозубе, человеке, крайне ограниченном: »Шутить и он горазд, ведь нынче кто не шутит».

А интимные чувства делят только с любимыми.

 И действительно, как мы знаем, когда не до смеха, близкими человеку в его испытаниях остаются только любящие и самоотверженные, и это есть нешуточная проверка близости.

 Только вернувшийся на родину Чацкий, еще не зная о том личном отношении, которое связывает Софью с Молчалиным,  изливает на него весь гневный сарказм, проявляя весь пыл своего безжалостного остроумия.
 Но его злословие, столкнувшись с любовью другого человека, как всегда, достигает противоположного желаемому: не любовь он, бичеватель зла, искатель правды и справедливости в мире, пробудил в Софье, а ненависть.
 Поистине горе от такого остроумия.

 Как видим, семена зла хорошо замаскированы под семена добра. И никогда методы зла не служат добру. Этому нас учат уроки злого юмора.
Итак, спектр смешного (но смешного не для всякого) простирается на диалектической шкале представлений о добре и зле человеческой культуры широким горизонтом событий:

 От доброго юмора, полного нежности и любви, юмора, который спасает от страха, способен, внушая стыд перед всеобщим осмеянием, остановить действие тирана («да нынче смех страшит и держит стыд в узде»), юмора, обладающего властью обезоруживать зло - и уже тем юмор возвышает людей над повседневностью, мы переходим к противоположности.
 Далее  спектр культуры обнаруживает юмор скорее тёмный, морально сомнительный, и уж вовсе «черный». И затем простирается к гневной критической сатире - тектоническому оружию веков гуманизма, вооружившее таких гениев народных культур как Шекспир, Мольер, Рабле, Эразм Роттердамский, Бальзак, Свифт, Гашек, Фонвизин, Салтыков-Щедрин, Крылов и Гоголь, Островский, Грибоедов, Пушкин и Лермонтов наконец.

 Воспитательную и преобразовательную, просветительскую роль остроумной сатиры художественного творчества в истории невозможно переоценить.
 Желая возвысить историческую роль Вольтера, Белинский утверждал (имея в виду вольтеровского «Кандида»), что тот «одним орудием насмешки потушил в Европе костры «фанатизма и невежества» (демонстрируя характерную для материалиста способность преувеличивать значимость исторической личности и связывать причинной-следственной связью два следствия одной исторической причины)
 Но и сатира может быть как следствием горечи человека впечатлительного и сострадательного в его бессилии против социального и государственно насилия, так и орудием злонамеренности (в том числе присущей агрессивной госидеологии)

  Такое остроумие родственно злой насмешке, издевательству, сознательному нанесению обид, умело организованной травле, шельмованию, клевете или намеренному преувеличению общественного вреда при дискредитации политических и общественных деятелей, искусственному провоцированию злых и несправедливых слухов, что сопровождается в средствах массовой информации распространением ложных обвинений, что и сопровождается язвительными комментариями мастеров дискредитации.

  Таковы технологии провоцирования противника, полными враждебности, уничижения другого вследствие ксенофобии, бесчувственности к страданиям человека, непримиримости, тяжкой грубости.
 Таковы и технологии общественной «вербальной казни»: десоциализации врагов, опорочивания их, морального «уничтожения», низведение их к общественно презираемой роли моральных отщепенцев и нравственных уродов.

 Подобные сатира и юмор, эпиграммы и шутки такого рода, способны глубоко ранить людей, унижая их половое, социальное или национальное достоинство, задевая чувствительных струны их души и оскорбляя их заветные ценности, которыми они дорожат. И готовы защищать вплоть до цены собственной жизни.
 Таким образом, история полна примеров, когда добрый юмор человека милосердного и самоотверженного спасал жизни.

 И не меньше примеров, когда юмор со всей силой его на службе неприязни (тем более, ненависти), став оружием негативных энергий тела-сознания разрушающих, стоил многим людям не только репутации, потери доброго имени и здоровья, но и жизни.
 Такова трагичная судьба двух величайших поэтов России Пушкина и Лермонтова, обладавших разящей силой своего слова, обращавших эту силу на других, и погибших на дуэли.

 Сила и поражающая мощь меткого поэтического слова, энергетического орудия психики и сознания, которое способно и лечить, и калечить, и созидать, и разрушать (когда «слово вылетит- не поймаешь») в частной жизни нередко оборачивалась против своего владельца.
 Это происходит в том случае, когда тот использует дар, данный ему, творцу, от Бога- Творца, чтобы «пробуждать чувства добрые», как заметил великий поэт, в свой жизни с иной целью: пробуждать в людях недобрые чувства.

 Ведь и поэт, причем иногда в большей степени чем другие, особенно  уязвимый и чувствительный не только к обидам нанесенным лично себе, но и чувствуя себя в ответе за весь мир обиженных и оскорбленных, отданный стихиям эмоций и чувств, сам подвержен порой и низменным страстям, которые им овладевают, по отношению к обидчикам. А стратегия борьбы со злом методами самого зла приводит только увеличению зла на планете.

 Заметим, что именно художник а  поэт есть художник слова, пристально и внимательно изучающий мир, чутко воспринимающий его своими обострёнными, этически и эстетически вооруженными чувствами, познавая своим разумом, жизнь, человеческое общество и его характерные черты, обладает данной ему профессиональной наблюдательностью, проницательностью и предвидением.

 Талантливый поэт есть мастер меткого и точного, то есть умного слова, способного при описании событий и людей разить, что называется, «не в бровь, а в глаз», становясь острым. Именно такому поэту, как заметил А. Пушкин, Бог дал «глаголом жечь сердца людей»
 В том числе и своим остроумием.

 Но иное жжение становится уже немилосердным и множит человеческие страдания…  Ведь человек–творец не есть Творец-Бог, Бог-любовь, которому ведомо добро как мера вещей.
 Обида на мир, общество и государство, а в итоге -на самого Бога, несостоявшаяся теодицея людей, вольно или невольно становившихся богоборцами,  как раз свойственна талантливым поэтам, которые обретали негативное мировоззрение гигантских масштабов. При этом они обращали во зло данное им в свободной воле оружие добра. Но кто отрицает в себе сознательную свободу Бога и выбирает грех, то лишается свободы и зависим от негативных стихий эмоциональной и чувственного бытия общества.

 Вспомним, что в христианском понимании и дьявол был некогда верным служителем Бога, но обратил против создателя данное ему орудие и лишился небесной благодати.
 Так коллективное и общественное тела-сознания людей подчинены управляющим программам и сам обладают технологиями машинного управления.

  О таком проявлении остроумия как искусство эпиграммы, которым в совершенстве владел и Лермонтов, а тем более Пушкин, заметим, что насмешка, общественная диффамация в талантливой стихотворной форме становились особенно эффективными, транзитивными в общественной среде людей культурных, утонченных.
 А ими во времена сословно-монархического и социально сословного общества традиционно были дворяне  (другие сословия присоединялись к ним позже, в эпохи массового просвещения)

 Эта транзитивность (талантливые эпиграммы, даже и не опубликованные, и не занесенные в домашние альбомы, мгновенно передавались из уст в уста) следует из соединения этического содержания с эстетической формой стихотворения.
 Естественно, что у чувствительности культурного сословия есть и тёмная сторона, которая создала у мужчин (дворяне – потомки воинов) своего рода милитарную культуру  дуэли как защиты дворянской чести, которую это сословие сохраняло как важнейшую ценность рода.

 Традиция дуэли как норма ушла в прошлое только в первой половине ХХ века при вырождении социумов, в которых оставалось уже мало от ценностей сословной диахрональной культуры этносов. Но в отдельных случаях сохранялась в элитарном сознании,  при ретроспективной рекурсии в историческую память этносов,  и много позже. Так что дуэли или их подобие были возможны среди офицеров и/или дворян, или наследников их традиций, позднее того времени, когда были распространенной нормой общественного бытия.

 Итак, русская культура назвала свойство юмора и остроумия, отнеся к роду творчества, с широкой также палитрой от бездарного к гениальному, словом, которое в выразительном русском языке обозначает остроту ума.
 И действительно, остроумием на русском принято называть не просто способность вызывать у других смех, ибо и смех может быть бессмысленным и грубым проявлением эмоционального позитива у его источника, который не находит отклика у  окружающих или находит у самой примитивной их части, но именно что проявление особого ума: точное, краткое, проницательное и вместе с тем  весёлое описание реальности.
Этой теме посвящена работа Фрейда: «Остроумие и его отношение к бессознательному» (в другом варианте слово «Witz« переведено как «шутка»), где он в изобилии цитирует труды своих предшественников, изучавших явление юмора.
 Большинство  их пытались постичь тайны удивительного и субъективного свойства человека: видеть явление смешным, в анализе философски-историческом, а не медицинском.

 Самого же Фрейда как целителя во всех этих сентенциях, как позднее напишет он сам, в 1905 году, на заре становление психоанализа, концептуализации основных его понятий, интересует не  фактор культуры и истории, но именно психоаналитические критерии явления:

- он делает вывод, что смешное, весёлое, шуточное, вызывающее определенные эмоциональные реакции, есть действие позитивных энергий психики (каковыми являются в самой психике, как мы знаем, эмоции, а в высших функциях сознания, носителями материальной энергии являются чувство осознающего существа), и это есть именно те энергии, которые из области бессознательного врываются сперва в предсознательную область, а затем в активное сознание

- описывая далее динамику этих энергий, которые согласно модели психоанализа были некогда вытеснены цензором в его функции защиты эго (в таком событии эго является цензором, отсеивающем неприемлемые ему содержания энергозаряженных вещей), как этически неприемлемые, он делает следующий кардинальный вывод об энергиях психики (в тот период он с определённым смыслом называл эту область «экономикой психики»):

 «Энергии юмора» на трёх уровнях культуры, где он их анализирует (а именно: юмор «шуточный», «комический» и «подражательный») есть проявление диалога Супер-эго (у которого также есть своя область бессознательного) и эго. Таким образом, весь спектр добра и зла, возможный в юморе, автор психоанализа объясняет действиями «мягкого» или «жесткого» Супер-эго.

 Оценка позитивных и негативных энергий психики во фрейдизме оценивается в русле двух кардинальных противоборствующих доминант: принципа стремления к удовольствию (бытие к жизни) и бессознательное стремление умереть (бытие к смерти)
 В этой модели юмор как следствие действия энергий бессознательного оценивается Фрейдом в целом позитивно как действие, направленное к катарсису, что он выражает специфическим понятием: «щадящее напряжение».
 Смысл понятия в том, что шуточная форма описания реальности, язык которой «эзопов», даёт человеку возможность «обходным путём» преодолевать запреты, наложенные цензорами внутренними или внешними (конформизм общества, государства и его идеологическое давление)

 Как мы теперь понимаем, этим достигается цель коммуникации с субстратами исторической  памяти-«чувствилища» поколений группового тела-сознания человечества, хранящими энергий тех событий прошлого, когда штука, юмор, ирония, находчивость, точная наблюдательность остроты, давали выход позитивным энергиям, меняя характер транзитивности в среде тела-сознания, и уже тем помогая людям преодолевать свой  страх и нетерпимость, порывы своей злобы.

 Вот почему под напором доброй шутки иногда отступает и деактивируется источник негативных энергий. Это способно преображать людей в лучшую сторону морали.
 Но исторический анализ культур человечества, его этносов, подсказывает нам, что таково свойство именно добра в юморе, когда его позитивные энергии в исторической памяти поколений есть и дают из семян добрые же плоды, а не юмора самого по себе, который также способен взращивать и негативно заряженные семена зла.
  Говоря же с точки зрения «экономики психики», позитивные эмоции юмора, в  представлении Фрейда являются поступившим из бессознательного воспоминанием  такого состоянии психики как последнее усилие, способное преодолеть внутреннее напряжение, уже не грани разрядки негативного потенциала энергий, и дать выход позитивным энергиям («катарсис»)

  Как видим, отношение Фрейда к энергиям тела-сознания, их сложной динамике отличаются необходимой ему как медику-психотерапевту жесткой ограниченностью, они игнорируют факторы диахрональной культуры как науке о добре и зле. Это даёт психоанализу крайне узкие рамки применимости.