Николай Угодник

                Николай Угодник. 

Сейчас скажу красиво:
Хочешь быть мастером,
Макай своё перо в правду.
Ничем другим больше
 не удивишь. 
(Василий Шукшин)

     Из красного угла с иконы на внутреннее убранство деревенской избы смотрел Николай Угодник. Перед ним в старой закопченной стеклянной лампадке горел фитиль и делал очертания отдельных предметов расплывчатыми, нечёткими c дрожащими контурами и объёмами. От нагретого воздуха игра предметов веселила Святого, было хоть какое то разнообразие от скучного, сумрачного сельского дома, и только дымок от язычка пламени щекотал нос так, что иногда хотелось чихнуть или хотя бы почесать переносицу.
     - Как в Александрии, -
      Тихо произнёс Святой.
     - В тот вечер так же дрожал воздух, воздух из чрева Сахары. Эх, молодо зелено. Как давно это было. На днях в марте, -
     Со вздохом прошептал Николай,
     - У меня опять день рождение. Совсем забыл, наверно всё-таки летом, в июле. Окончательно стала подводить память. Нехорошо забывать, когда ты родился. Как же быстро летят годы, как песчинки, улетая вдаль, стирают моё прошлое. Так сколько мне исполнится от Рождества Христова в этом 1954 году? Даже страшно подумать 1684 года. Получается, что я моложе Христа всего на 270 лет. Но он Бог, а я лишь верный его слуга.–
     Отбросив все свои мысли, Угодник в тысячный раз молча начал рассматривать предметы, утварь и не хитрую крестьянскую мебель.
     В низу в избе вдоль стены с двумя окнами располагалась лавка, стол, два сундука и кровать, заправленная простоватым сельским бельём, только вот перина, одеяло и подушки на кровати были набиты настоящим гусиным пухом без единого пёрышка. Сбоку от постели, от потолка до пола, висела занавеска из синего сатина, с какими-то непонятными кривыми цветочками и она закрывала ещё одну кровать с полатями над ней. Полати тянулись от стены до русской печи, и сейчас на тёплых кирпичах лежанки, на дерюгах спали дети: Нина, Надя, Рая и Валя. Раннее мартовское утро 1954 года ещё не наступило, но хозяйка Мария Григорьевна Торшина уже встала и зажгла лампадку, помолилась Николаю Угоднику  покровителю детей и путников. А просить у Святого ей было о чём. Здесь на печи спали четверо младших. Но больше всего душа и сердце болело о старших, двух в близком Липецке и об одном единственном сыне Васе в далёком и непонятном Казахстане. Когда в письмах его спрашивали, - Ты в каком городе?! Где? –
     Он отвечал, - Где, где! В Караганде. –
    А тут ещё вдобавок и мужу сегодня рано утром идти в Карамышево за семь километров по снегу и льду без дороги с санками гружёными овечьими шкурами.
      - Господи! Спаси и сохрани! – читала молитву Мария.
      - Дай хорошую дорогу мужу. Не дай ему встретиться с милицией. –
     После этих слов она повернула голову и посмотрела на портрет Сталина. Вождь умер в прошлом году, но его портреты всё ещё висели в избах по всей стране, и здесь он висел рядом с иконами  в военном маршальском мундире со звездой героя Советского Союза.
     - Нэвстрэтится ему милиция. – тихо с грузинским акцентом зазвучало в воздухе, и изображение Генералиссимуса подмигнуло Марии, и в добавок ко всему зашевелило усами.
     Женщина вздрогнула. От испуга  мурашки пробежали по телу, рука сама машинально поднесла персты и перекрестила фотографию.
     – Господи! Помоги! Подскажи, кому молиться!? …Всё, спать, спать, сдурела баба. –
     Она быстро юркнула к мужу в кровать, легла, но заснуть никак не могла. Лежала молча, а мысли одна за другой терзали и нагоняли страху так, что хотелось  залезть под одеяло и спрятаться от проблем, как это было в далёком детстве. 
     – Что же творится у нас?! Вроде всего год, как умер…- она повернула глаза на портрет, - А уже порядки новые. Было же можно в артелях мужикам и бабам скорняжничать, шить, ткать, корчажки делать, а сейчас нельзя?! Что же в деревнях крестьянам после уборки урожая делать? Только пить можно? Зачем дурак «Хохол» закрыл артели.  –
      Милиция ходит, проверяет.
     - Приходи в марте, спокойней будет. –
     Сказал Фёдор скорняк из Карамышева дальний сродственник по маме.
     - Участковый рыщет, сейчас нельзя. Новый Вождь в Москве говорит, скоро коммунизм построим, к 1980 году. Так, что не нужны будут ни коровы, ни овцы, ни куры, ни свиньи.  –
     - А детей чем кормить? Трудоднями?! Да и новый говорят хохол! А хохол за лычку мать продаст. –
    И Мария с тревогой посмотрела на печку.
     - Нельзя, льзя, нельзя, льзя…-
     Мария тихо провалилась то ли в свой, то ли в чужой сон.         
      - Ну? Чито? Нэколай Угодник? Не жарко тэбэ рядом с лампадкой? Лысина не сильно потеет? – ухмыльнулся на фотографии Сталин.
     – Видишь! Народ нэ знает… кому молиться! Богу! Святым!? А можэт МНЭ?! Ви как думаете товарищь Нэколай?! Как опредэлить? –
     Святой, наконец-то чихнул, язычок пламени при этом задрожал, но не потух.
     – Будтэ здорови! Ныколай! – пожелал Вождь.
     – Спасибо Иосиф, - поперхнувшись, изрёк Угодник.
      - Спасибо, что считаете меня товарищем. Ведь все люди братья, и я всё-таки постарше Вас буду. Хотя и Вы мой брат Иосиф повидали в своей жизни многое. Но, как старший по возрасту могу сказать вам одно, что всё дело в ПРАВДЕ. –
     Уверенно закончил свою мысль Николай и незаметно почесал переносицу.
     – В ПРАВДЕ!? – Сталин удивлённо поднял брови и его глаза судорожно начали искать трубку.
     – Не ищи Ося трубку, здесь курить нельзя, да и дети тут спят малые. Пассивное курение вредно для молодого поколения. Это я тебе Ося, как покровитель детей говорю.  –
     -  Нэльзя, льзя, что за непонятный русский язык. Столько лет управлял сотнями миллионов и у них есть только слово нельзя, а где же слово льзя?! –
     Сталин прищурил глаза и покосился на Угодника.
     - А курить охота! А, ПРАВДА! - она у каждого своя. Вот у мэня есть своя газэта «Правда». Вот она внизу на столе лежит - рыбу накрывает, посмотри дорогой. А у Вас Святой одын опиум для народа. Не читали Ильфа и Петрова?! Чито на это скажэш?! Ныколай?! –
     - ПРАВДА – понятие Божия. И это не газета, -    Сглотнул слюну Николай,
     - ПРАВДА в Боге, в нём нравственная истина. Для человека же ПРАВДА состоит в добродетели, которая отображена в Божьих заповедях. ПРАВДА исходит из чувства справедливости, которое заложено в сердце человека… -
    Но тут кровать заскрипела, закачалась, и на пол плюхнулись кривые с выбитыми суставами  волосатые  в чёрных семейных трусах ноги. Выше трусов размещалось коренастое тело с пузом среднего размера и с торсом, покрытым густой волосяной растительностью. На короткой шее размещалась большая голова с внимательными, умными глазами. Рука медленно поднялась и почесала на щеке грубую жёсткую щетину.
      Николай Угодник и Сталин затихли. «Логвёнч» или Александр Логинович Торшин всегда вставал рано, раньше жены, раньше коровы и даже раньше петуха. Вот и сейчас он молча взял портки, оделся и зашаркал к печи, загремел заслонкой и чугунками. Через пять минут в топке уже весело потрескивали дрова. Кухонька была небольшая – фасад очага располагался перпендикулярно задней стены дома с маленьким окошком, из которого был виден нехитрый двор со скотиной. Под окном от печи и до стены располагалась судняя лавка, в углу она разворачивалась и продолжалась до входной двери из сеней в горницу. Под печкой лежала кочерга, ухват, рогач, да пара гусиных крыльев подметать пол. Рядом с дверью  на лавке стояло ведро с колодезной водой и с кружкой. От холодной воды ломило зубы, и летом могла быть ангина.     Разобравшись с печкой, Логвёнч подошёл к столу, на котором под газетой «Правда» стояла чугунная сковородка с вчерашней недоеденной холодной картошкой с жаренной рыбой.
     – Опять лампадку зажгла. Масла ей не жалко. Оно  же денег стоит, -
     Подозрительно покосившись на портрет вождя, для порядка занудно и недовольно пробурчал он. Из-за иконы  пальцы привычно извлекли гранёный стакан и, что было духа,  хозяин дунул в него, что бы не было в нём ничего лишнего. Отбросив газету, Саня из-под лавки извлёк бутылку с мутным свекольным самогоном,  зубами из горлышка ловко вытащил газетную затычку и выплюнул её на стол. От ядрёного запаха у Угодника засвирбило в глазу. Сивушный запах ударил в нос и три булька точно обозначили 50 грамм. 
     – Крепка Советска Власть! – крякнул Логвёнч после опрокинутой стопки и лукаво подмигнул Николаю Угоднику.
    - Наркомовские. –
     Сталин одобрительно зашевелил усами и опять замер по стойке смирно  на фотографии в своём парадном кителе.
     Самогон тёплой струйкой пробежал по пищеводу, не спеша опустился вниз и приятным тёплым облачком разлился в желудке.
     – Всё. Пора в дорогу – пробубнил себе под нос Саня, дожевывая кусок жирного линя.
      – С Богом родной, – Логвёнч дёрнулся и обернулся.
     - Фу, напугала фурия. Ходишь, как приведение. –
    Рядом стояла жена, губы её дрожали.
      - Ну! Будя, будя! Не плачь. К вечеру вернусь. С Фёдором всё договорено. –
     Проговорил он, рукавом вытирая губы, и для пущего спокойствия махнул рукой.
     – Вот возьми, передай гостинчик сродственникам, - Маша протянула узелок, завязанный в новый белый платок.
     На улице начинало светать. На дворе замычала корова и рогом стукнула в окно, следом подал голос петух.
      – Вот сволочь пернатая! Солнце проспал. В ощип попадёшь. –
     Выходя за порог, подумал хозяин.
     – Вернусь и разберусь с тобой рыбий глаз. Да и корове скоро телиться, хорошо бы в прибавок телушку. – Беспокойно крутнулось в голове мыслишка.
      На улице снег был плотным - плотным отполированным ветром и солнцем, ноги обутые в валенки с калошами ступали твёрдо и не проваливались. Вчера вроде был маленький плюс, а сегодня с утра морозец. На душе было легко, и путь казался спорым и плёвым. Вот и Переузень, а вот и Широкая, дальше Бешеный Ерик, да и Карамышевские берега. Здесь четыреста лет назад проходила граница Московской  Руси – Усманьская гряда.
   Вмёрзшая в лёд куга на реке Воронеже стояла торжественно и тихо, как часовой у Мавзолея Ленина и Сталина, и весь простор под светлеющим небом подчёркивал важность и необратимость наступающего момента. Лёд всегда нравился Саньке за красоту, за свободу идти в любую сторону без ограничений и без преград и от этой свободы пела душа, и звонко звучали стихи.
                Под голубыми небесами
                Великолепными коврами,
                Блестя на солнце, снег лежит;
                Прозрачный лес один чернеет
                И ель сквозь иней зеленеет
                И речка подо льдом блестит.
     Из глубины, из души, из светлого детства, из церковноприходской школы вылетели стихи Пушкина и разнеслись во все стороны: в Пады, в Карамышево, в Грязное и в Крутогорье.
     -  И солнце,  глянь какая красота, – он обернул голову на восток и ноги не почувствовали опоры. Взмахнув руками, Логвёнч резко всем телом ушёл в полынью. Полынья была коварная: сверху ледок, а внизу всё слизало холодное течение.
     – Готов! Утону! –
     Бешено и чётко промчались мысли в голове, рука сама схватила шапку и швырнула на лёд.
      - Пусть знают, здесь утонул Санька. – Другой рукой схватился за санки с узелком с гостинцами  и шкурами. Опёрся. Груз медленно пошёл под воду, из шкур бурунами ударили пузыри, и всё  проглотила река, утащив груз в яму - в холодную, свинцовую глубину под лёд.
      – Надо против течения! –
     Мелькнула мысль в голове. –
     Господи! Помоги выбраться. Помоги! Дети у меня малые, как они будут без меня!? Пропадут. Николай Угодник! Ты покровитель путников и детей! Богом заклинаю! Вечно буду верить в Тебя! И молиться Тебе! Материться брошу! Не буду пить самогон! Господи… и тут откуда-то взялись силы, руки сами рванули против течения, левой обламывая лёд к берегу.
     Как снял валенки?! - Санька не помнит. Только Бог помог. Грудью, стремясь на течение, он вылез на ледяную твердь. Босой. Мокрый. В стылой воде он сгрёб выброшенную шапку на лёд и встал на колени. Холод не брал.
     - Господи! Спасибо! Господи! Да будет воля Твоя! –
     Молился он, стоя на коленях восходящему солнцу!
     – Да святится имя  Твое! –
     И крутые горячие слёзы катились по щекам и беспрерывно капали на лёд, выжигая в нём углубление.
     И солнце откликнулось на молитву, осветив и приласкав весь подвластный ему земной простор.
     На душе у Николая Угодника стало светло, всходило солнце, и там внизу на снегу на коленях молился босой маленький человек, который осознал и понял Бога. Принял Бога и его любовь к нему – к маленькой человеческой букашке.
     Дома за столом сидели и завтракали  дети, Нина и Валя кушали нехитрый завтрак – разогретую вчерашнюю картошку с рыбой. Средние, Надя и Рая, уже ушли в школу. Но скоро, как развезёт весной дороги, будут каникулы, и тогда дома будет шалман, дым коромыслом.  Валя ещё была маленькой, и учиться ей предстояло только осенью, Нина же уже закончила семилетку, и отец сказал, как отрезал.
      - Сиди дома. Паспорт у тебя уже есть. Исполнится семнадцать, поедешь в город работать. Здесь в деревне тебе делать не чего. Хватит тебе говно месить. Это дело не твоё. Будешь городской. –
      Мамка гремела у печи то ухватом, то кочергой, двигала рогачом чугунки, пекла хлеб и из рыбы с молоком варила похлёбку, а точнее сказать томила. Получалось густое варево с мягкими съедобными косточками. Запахи от печи волнами плыли по избе и щекотали девочкам носики.
     Резкий удар металлической щеколды одним разом обрушил идиллию. Дверь в сенцах со всего размаха бухнула в стену, за ней распахнулась дверь в горницу и, приложившись к лавке, задрожала и застыла. В комнату ввалились клубы холодного воздуха и по полу устремились к  печке, к столу и в Красный Угол. Посредине, в клубах стоял босой отец в обледеневшей мокрой одежде и  в подозрительно сухой шапке.
      - В Три Бога, Твою Мать! - прокричал он басом, - Какого хрена! Почему!? Что за дела?! Где твой Николай Угодник! – он обернулся к жене. – Куда он смотрит? Почему он людей топит в полынье? Где твой Бог? Где?? Где, я спрашиваю! Ему насрать на нас, на простых людей! –
     Мария бросилась к сундуку.
     - Сейчас Саня достану сухое. Девки - быстро к соседям. А гостинцы передал!?-
     Ответ был моментально суровым, так что вздрогнули стёкла,   - О, баба дура! На часы взгляни! –
     И девчонкам показалось, что от крика отца кукушка с испуга выскочила из часов.
      - Гостинец твой на Хвилиной яме сому достался. Самогону давай. –
     Суета улеглась. Мария тихо закрыла за собой дверь, вынесла пойло корове. Девчонки были у соседей – у Трусовых. На кровати за занавеской раздавался храп. Логвёнч спал крепко, как младенец, после пол-литра выпитого и пол-литра втёртого самогона.
     У Николая Угодника в Красном Углу на иконе опять засвирбило в носу, в избе было пусто.
      - Какое вредное масло, коптит… -
     Святой не выдержал и чихнул. На фотографии от глубоких мыслей очнулся Сталин.
      - А, это Ви опять Нэколай! Будьте здоровы! Так у нас говорят в Картлинской долине в Грузии. Ну, как! Спасли Логвёнча?-
      Николай удовлетворенно кивнул, - Спасли. Бога просил наставить душу грешного на путь истинный. Бог и спас. Это мне подарок от Бога на день рождения.  –
     - Ну и как наставили душу на путь истинный? - вождь хитро подмигнул Угоднику. 
     - Не знаю, не уверен.  Человек слаб. –
     -  Как же так? Он же обещал нэ пить и нэ ругаться?-
   Николай улыбнулся, - Выпивает он редко и в лечебных целях. А матерится, так у него образование всего 4 класса церковноприходской школы. Вроде и на горох его там ставили. Не хватает ему культуры, хотя в арифметике он силён. Матерится же он не зло, вроде как запятые ставит. А Вы Вождь, что же не дали образование народу? -
     - Нэ успэл. Я же не Бог. Нэ получается у меня по щелчку. –
     Нахмурился Вождь.
     - Умер я. Хотя театры строил. Посмотри, какой красавец в Новосибирске построили во время войны. Там сейчас третья труппа в Союзе, не город был, а дэрэвня. Да и сам я театр любил, на оперу Снэгурочка Римского-Корсокова ходил почти двадцать раз. Нэ успэл. Умер я, - со вздохом повторил сын сапожника и грустно замолчал.
      Николай Угодник устало покачал головой из стороны в сторону.
     - Нет, сын Виссариона. Не умер Ты. Тебя убили! - Он посмотрел на некогда великого человека.
     - И кто восхвалял Тебя, будет Тебя топтать! Не уж то в этом человеческая ПРАВДА! Топтать мёртвого льва!? А по мне, так это человеческая подлость. –
     Дверь в избу отворилась и из сеней в переднюю с подойником вошла хозяйка Мария, муж спал мертвецким сном.
      - Смыл все грехи, - подумала она, подошла к иконе Николая Угодника и перекрестилась.
         - Да светится имя Твоё - …
         - Да будет воля Твоя -…
     За дверью раздался детский шум и в дом ввалились со школы Надя и Рая, -               
                Берия, Берия
                Вышел из доверия,
                А товарищ Маленков
                Дал нам хлеба и блинков.
 - Выпалила частушку Надя.
     – Тихо девки, отец спит, - осадила их мать. 
     На следующий день фотография Сталина сгорела в печи и Святой с Иосифом больше никогда не разговаривали.

                P.S.
     Прошло несколько лет. В Падах на Гололобовке  коммунизм не наступил. Перед праздниками всё так же в каждой избе зажигали лампадки. И в тот день перед Святой Пасхой в доме у Александра Логиновича Торшина у иконы Николая Угодника тоже горел язычок пламени. 
     Святой очнулся от долгого сна и с трудом поднял веки, в избе все спали. И лишь в углу под столом скреблась мышка. Святой собрался с мыслями и попытался рассмотреть божью тварь, оценить её занятие и желание её серой трусливой душонки.
    - Вот так каждый грызун желает стать жирной крысой. А мне даже и поговорить об этом не с кем. Вот и тебя Иосиф здесь нет уже со мной. Ты говорил у тебя своя газета «Правда», посмотрел бы ты, что там в твоей газете печатают сейчас о тебе. Вот она лежит внизу на столе. Представление о правде у каждого человека очень далеко от истины! Чем жаднее он и чем больше в нём пороков, тем и дальше он от правды. Вот ты Иосиф при жизни ходил в одних сапогах и в одной шинели. Твои дети воевали на фронте и один из них погиб. Ты не оставил наследства и после твоей смерти твоих же детей сажали в тюрьму. Ты не жалел ни себя, ни близких ради Победы. А теперь сытые жирные крысы отобрали у тебя и  Святую Победу.
     Наступит время, когда вымрут почти все участники войны, а крохи живых будут немощны. Тогда сменят флаг и закроют Мавзолей от глаз потомков. Люди забудут  Величие Духа Великой Страны. А часть людей из Победы сделают поражение.
       И тогда некому будет защитить мёртвых.
     А когда не кому защитить мёртвых, заканчивается ПРАВДА и начинается гражданская война.