Человек, который предвидел Беду

   Притча о том, почему в новейшей российской истории всё случилось так, как случилось. 

   Рассказ "Человек, который предвидел Беду" был написан на исходе "застоя", в начале 80ых, заброшен в дальний угол и забыт. Предвидение автора - а не героя рассказа, оказалось, к сожалению, точным.


   Родившись, он заорал, как и все детеныши человека, разве что чуть погромче. Позднее он пришел к выводу,  что способность предвидеть Беду изначально присуща каждому человеческому существу, но со временем она, по неким таинственным причинам, притупляется. Впрочем, еще позже у него возникли догадки и по поводу этих странных причин.
          Первый симптом появился еще в детском саду, когда, сидя за столом с новым, толстым соседом, он ощутил головную боль, возраставшую по мере того, как слюнявая мордочка толстяка расплывалась в ехидной улыбке. Вместе с головной болью возрастал беспричинный страх. И что же - толстяк не заставил себя долго ждать: незаметным движением схватив кусок хлеба, он моментально раскрошил его и разбросал крошки на столе перед мальчиком. Вслед за этим раздался победный крик толстяка:
  - Тетя Таня! Тетя Таня!!!  У него крошки! -  В поросячьих глазках сверкал праведный гнев торжествующей справедливости.
          Кончики губ тети Тани, и без того повисшие на желтом от недосыпа лице, поползли еще дальше вниз:
Федор пришел вчера, к удивлению, почти трезвый, забрал вещи, а тут еще печень, о Господи.
  - Крошки??!   У него крошки??!!  - И пошло, поехало.
           Вначале мальчик искренне удивился - как могла придуманная толстяком версия о его неряшестве так быстро обрести реальность во взрослом мозгу тети Тани, удивление на короткое время заслонило боль от ее крика и злорадного хохота толстяка, но в следующую секунду он ощутил, что присутствует при новом для себя явлении внешнего мира, явлении очень важном, очень для мира характерном и таком нестерпимом, что хочется исчезнуть, то есть не убежать от толстяка и тети Тани, а раствориться, исчезнуть вообще. Он назвал это явление Бедой, и некоторое время спустя он вспомнил, как почувствовал исходящую от толстяка головную боль, когда еще не было причин подозревать его в какой-либо мерзости.
           Так он стал Человеком, Который Предвидел Беду. Он вспомнил об этом случае уже девятилетним, спускаясь по трапу вместе с товарищем в речной трамвай. Огромное летнее солнце уже наполовину скрылось за далекие берега извивающееся реки и в мягкой сумеречной прохладе, в покое, незаметно обволакивающем мир, вдруг мелькнуло и исчезло что-то однажды уже виденное. Появилась неясная полувзрослая тоска. Волны чуть слышно шлепали о борта катера. Товарищ рассказывал про футбол. Девочки, сидящие впереди, о чем-то шептались, периодически разражаясь смехом. Сомнений не было, во всем этом присутствовал неуловимый привкус Беды.
 - Полузащитники у нас не годятся, разве что... - говорил товарищ.
 - Извини - сказал мальчик и пошел по проходу между креслами. Куда идти - не было ясно... на нос, нет...  скорее на корму... Да, на корму.
- Да кто или что тянет меня туда? -   думал мальчик, но шел в летней толпе на корму, на нос и опять на корму, пытаясь превозмочь головную боль, нараставшую с каждой секундой, совсем как тогда, в детском саду. Так он и ходил, пока не увидел на корме человека, к которому шел.
          Человек сидел на корме - за ним развивался флаг и бурлила вода от винта катера. Он задумчиво вертел в руках зажигалку, брезгливо, но как бы и с интересом разглядывая ее, будто раздумывая, не бросить ли ее за борт, и все же медля. Мальчик стоял рядом и смотрел на него, усиленно морща лоб и пытаясь понять, в чем тут дело, а голова уже раскалывалась от боли, жара, наверное, и когда же это кончится, так болит, и уже нет сил терпеть, и хочется прыгнуть в воду, пусть даже под винт....и тут неожиданно боль прошла, и тогда он увидел, в чем тут дело.
          Человек в это время неторопливо опустил руку в карман, достал сигарету, также неторопливо стал разминать ее большим и указательным пальцами, а мальчик уже знал, что эта сигарета будет последней каплей, что месяца через три этот человек будет лежать, хрипя и задыхаясь - бледная тень сегодняшнего, сидящего на корме, неимоверными усилиями втягивая в себя каждый драгоценный глоток воздуха, и неслышно входящие будут шептать друг другу -  Ничего не поделаешь - и потом будет уже совершенно адская боль, и облегчение, и последний глоток воздуха.
          Выбора не было. Мальчик подбежал к нему и остановился.
- Что, малыш? - улыбнулся человек.
- Дядя... не курите...пожалуйста -
В улыбке человека удивление перемашалось с иронией.
- Но ведь здесь не закрытое помещение. Здесь нет таблички, малыш -
- Это не для меня, для Вас. Вам нельзя курить! -
- Это почему? Капля никотина убивает лошадь? -
- Да...Это вас убьет! -
- Угу. Видишь ли, малыш... Ты, видимо, добрый малый... Как бы тебе это объяснить... В общем, в моей жизни нет
ничего такого,  что заменило бы мне табак. От этого трудно отказаться. Да и незачем. Так что прости, но я закурю,
 малыш. И он сунул сигарету в рот, чиркнул зажигалкой, с жадностью вдохнул в себя дым, чуть сморщился и
выпятил челюсть, и мальчик понял, что ничего уже поправить нельзя,  потому что он с таким смаком затягивается,
многоопытный, мужественный и мудрый, в меру циничный мужчина, и он точно знает, что ему делать, и поэтому уже
ничего сделать нельзя.
         Мальчик жил дальше и стал юношей, и теперь ему было ясно, какое место в мире занимает Беда, но по-прежнему
удивляло то, что никто, кроме него, ее не предвидит.
         Произошло так, что он попал на свадьбу к своему дальнему родственнику. Первый в жизни костюм и галстук, который хочется разорвать на куски или на нем повеситься, настолько он нелеп и не нужен, и крики "горько!", и пьяный смех, от которого трясутся бокалы и водка льется на стол, и мальчишеские острые углы в жестах и словах, а посреди этой грохочущей и веселящейся Беды пара танцующих молодоженов, плотоядно пожирающих друг друга глазами, и вот она, старая знакомая головная боль, хотя он не выпил ни капли спиртного, потому что искусственное веселье противно, и две таблетки, предусмотрительно положенные в карман, не помогают.
        И когда головная боль достигла апогея и исчезла, юноша вскочил с места и бросился по чьим-то ногам к танцующей паре, которой не терпелось скорее добраться до постели, и схватив невесту за руку, вырвал ее из объятий жениха.
        После секундного замешательства раздались крики и чья-то сноха рванула его за волосы, а чья-то то ли теща, то ли кума закатила ему оплеуху, и вся публика рыгала перегаром и кричала, что сопляк перепил, а невеста поджала губки и сказала - Идиот! - юноше, который предвидел Беду. И когда его вытолкали на свежий воздух, он сел на крыльцо и заплакал от бессилия, потому что -
        Через пол-года муж целый день драл горло на стройплощадке, потому что не завезли вовремя бетон, потому что Савельев не подписал, а Петров не завизировал, и никто не был виноват, но дело стояло, и висел над стройплощадкой густым туманом ветвистый русский мат, а потом он выпил стакан водки, дальше - отказался и пошел домой, и не успел он войти, как жена завизжала,что она не родилась для того,чтобы жить на сто пятнадцать рублей, и его передернуло от отвращения к ней, брюхатой и отечной, и потемнело в глазах, и все зло мира сконцентрировалось в этом огромном безобразном животе, и тогда он с размаху ударил по ее животу ногой, обутой в грязный от стройплощадки сапог, а через секунду уже ничего нельзя было поправить, и ребенок родился мертвым, а жена осталась жива, но пожалела об этом.
        А юноша жил и становился мужчиной, и это было очень трудно - сохранять мужество, когда видишь Беду лицом к лицу, но не можешь ничего с ней поделать, и твое мужество заключается только в том, чтобы терпеть и смиряться.
        Он уехал учиться в областной бетонно-асфальтовый центр, и вслед за ним поползли слухи,что он водит за собой Беду, всюду видит только плохое, всех людей считает подонками, любит только себя, что он создает проблемы, делает из мухи слона,что он нытик, слюнтяй, меланхолик, левый оппортунист. Когда люди убедились, что он действительно предвидит Беду, вокруг него образовалось обширное пустое пространство с границами из ненависти и подобострастия, и он привык к одиночеству.
        К тому же он и в двадцать лет никак не мог понять, зачем люди пьют и сохранил стойкое отвращение к табаку. Более того, он все еще не знал женщин, чего ни друзья, ни умудренные взрослые уже решительно понять не могли. А он упорно считал, что природа гораздо рациональнее, чем о ней думают, например, что называется - на полном серьезе уверял, что мужчины и женщины это половинки каких-то бывших существ и эти половинки ищут друг друга, и таким образом, зачем ему ложиться в чужую постылую постель ( - А когда же гулять, как не сейчас?! - отвечали взрослые) если где-то уже родилась Девочка, Которая предвидит Беду.
        Студент был как студент, троечник-четверочник, разве что слишком часто пропускал лекции, но, если приходил, то задавал слишком много вопросов. Преподаватели бесились, потому что в его вопросах было много Беды - если копнуть, она оказывалась в любой теме, и ответить было нечего, и возникала головная боль.
        В холле общежития был телевизор и в нем каждый вечер образцовые колхозы перевыполняли план по мясо-молочной продукции, не говоря уже об овощах, но в магазинах были только рыбные консервы, от которых булькало в животе, и когда они ездили в колхоз на картошку, университет за них доплачивал, а в бензиновом смоге города бродили пьяные, ни во что больше не верящие, кроме победившей Беды, и падали в грязь под большими и красивыми лозунгами.
       А потом к ним пришел новый преподаватель, который не боялся никаких вопросов и юноша, который предвидел Беду, тоже не боялся его, потому что у седого преподавателя была великолепная всепонимащая улыбка и наивно-бесстрашный детский взгляд и он был одним из немногих преподавателей, от которых не исходила головная боль. Звали его Виктор Филиппович, и казалось, что он стоит над Бедой, как над пропастью, а улыбается так уверенно,  будто умеет летать. Бесстрашие этого человека перед Бедой объяснялось привычкой - он был опытным альпинистом Беды, и свое восхождение начал еще будучи вихрастым Витей, в том далеком кабинете с фикусами и коврами, где его спросили, как он мог прозевать своих родителей, классовых врагов, саботажницу-мать и отца-эсера-троцкиста-кадета, шпиона Пилсудского, Маннергейма и Чан Кай-ши. И вихрастый Витя ответил вопрошавшим, что это они - классовые враги, и он никогда, никогда, никогда не отречется от мамы и папы, и он не отрекся ни от отца, успевшего крикнуть - Да здравствует Сталин! - ни от матери, не вынесшей и половины этапа. И тогда он был сам брошен в лавину снега, непосильного труда, колючей проволоки и беспощадного света звезд, там он нашел врагов, и среди них Врага, который, шутя, сообщил ему, что это по его, лейтенанта НКВД, инициативе был арестован его отец, там он нашел и друзей, и потерял их, одного за другим, там он полюбил женщину которая жила с вором в законе из ужаса перед ним, и в жестокой драке с вором в законе он получил удар финкой, но все-таки победил, а потом получил еще три удара от других воров, а его любимую женщину нашли с перерезанным горлом.
       Потом началась война, и штрафники шли первыми, и он был ранен четыре раза легко и один раз тяжело, и он тысячу раз должен был умереть, но он выжил, и вернулся на фронт, уже не штрафником, но был взят в плен под Новочеркасском, бежал из лагеря в Бургундии и макИ прозвали его Пети Виктор.
       После войны он сменил два десятка профессий, но душа его принадлежала только одной идее - он считал своим долгом разобраться, откуда взялось столько Беды и почему благими намерениями вымощена дорога в ад. И поэтому вечером при свете керосиновой лампы, под шум коммунальных свар он изучал историю и экономику, психологию и философию, и уже тогда начал делать кое-какие наброски, иронически озаглавленные "Всеобщая теория Беды". И тогда кто-то из соседей, плевавших в чужие кастрюли, донес на него, и с него сорвали медаль "За отвагу" и орден Красной Звезды и снова швырнули в лавину снега, колючей проволоки и беспощадного света звезд, и это было и тяжелее, и легче, чем в первый раз, а потом - неожиданно амнистировали, а в пятьдесят шестом вызвали в тот далекий кабинет с фикусами и коврами, и вернули орден и медаль, и извинились за отца-шпиона и за мать -   саботажницу и за него самого, извинились за беспощадный свет звезд и за его любимую женщину, найденную с перерезанным горлом, но при этом отказались судить его врагов. И когда он вышел из кабинета, ему было трудно дышать и ноги не слушались, и он заплакал - первый раз во взрослой жизни.
        А потом он стал искать своего Врага, чтобы самому судить и казнить его, и нашел его через много лет, когда сменилось уже много времен и духов времени, на зеленом холме над сверкающей водой, где пели птицы и калитка вела в сад, и веселая внучка сидела у Врага на коленях и щипала его за бороду, и он сказал ей, чтобы она пошла погуляла, его голос дрожал и руки дрожали, и он говорил, что выполнял приказ и во всё верил, как и все, что такое было время - и Виктор Филиппович повернулся и вышел из этого сада, чтобы не увеличивать количество Беды в мире.
       Он стал историком, преподавателем истории, а по вечерам по-прежнему разрабатывал свою всеобщую теорию Беды, а по четвергам и иногда в другие дни к нему приходили его студенты и далеко за полночь он поил их чаем с булочками, потому что к этому.времени голоса хрипли от споров и им было необходимо промочить горло. Виктор Филиппович полюбил этих ребят, а эти вечера стали основным содержанием его холостой и бездетной жизни.
      Они спорили обо всем на свете и у каждого из студентов была своя собственная теория происхождения Беды. Один говорил, что Беда изначальна и неистребима, другой, что весь мир - и есть Беда, третий,  что Беда это оборотная сторона мира, а Виктор Филиппович больше молчал, а потом отвечал каждому, сопровождая свои короткие ясные ответы детской улыбкой человека, прошедшего весь возможный для него ад, и потому бесконечно доброго.
          Доброта Виктора Филипповича сочеталась с совершенно непоколебимым умением сказать "нет," и было бесполезно просить его на экзамене, если тебе самому было ясно, что на три ты не тянешь, а, если кому-то приходило в голову сыграть на лекции в морской бой, то после первого и последнего предупреждения он совершенно железно терял право на посещение лекций Виктора Филипповича, но в этом не было его личной обиды. - Должен с печалью констатировать,  что вам рано пока учиться, дорогой мой -
      Студенты пошли бы за него в огонь и в воду.
          Наброски о Всеобщей Теории Беды давным давно уже превратились увесистый фолиант, суть которого заключалась: в том, что Беда представляет собой чрезвычайно сложный извилистый лабиринт с человеком внутри, и цель существования человека - нащупать, а лучше вычислить свой путь и выйти наружу.
         Был светлый воскресный полдень, когда юноша, который предвидел Беду, спешил в гости к Виктору Филипповичу и, спустившись в холл, приготовился поскорее миновать тусклый конус головной боли, излучаемый телевизором, но был остановлен у выхода толстым комендантом общежития, который поймал его за руку.
        Да, действительно, он и забыл, сегодня выборы, и холл был украшен лозунгами и портретами кандидата в депутаты, доярки Фроловой, из всех углов сияли выпуклые глаза восторженной дуры, и юноша, который предвидел Беду, при всем уважении к труду молочницы, как и к любому труду, не собирался принимать участие в ее избрании, потому что считал,, что тысячи людей достойны этого больше, чем она, потому что был на ее встрече с избирателями, буквально тысячи, не говоря о таких, как Виктор Филиппович, которые почему-то никогда никуда не баллотировались. И разумеется, юноша который предвидел Беду, уже знал, что это не ирония и не каприз судьбы, что для обладателей огромных кабинетов и обширных кресел гораздо спокойнее и безопаснее иметь дело с аплодирущей дояркой Фроловой, чем с такими, как Виктор Фалиппович, и он знал, что само слово "выборы" предполагает наличие, как минимум, хотя бы двух вариантов, но тут даже двух не было, и хоть трижды проголосуй против, хоть лопни, все равно вечером по телевизору с милейшей улыбкой тебе объявят, что доярка Фролова получила всенародное одобрение, собрав девяносто девять и восемь десятых процента. Поэтому юноша, который предвидел Беду, не хотел принимать никакого участия в этой головной боли, но комендант упрямо тянул его за руку в свой кабинет, временно превращенный в избирательный участок, а юноша сопротивлялся, и толстого коменданта прошиб пот тридцать седьмого года, а потом и всех последующих, потому что прыщавый кретин не хотел потратить пять минут и бросить бюллетень в урну, что ему стоит, и комендант почувствовал, как внутри него начинает шевелиться самая настоящая ненависть и он сказал этому прыщу, что он скотина и, крепко держа за руку, продолжал волочь его мимо телевизора к избирательному участку, и, в конце концов втолкнул его туда, где стояла урна, излучавшая сильнейшую головную боль.
       И юноша, который предвидел Беду, скорее схватил проклятый бюллетень, и, держа его в вытянутой руке и отворачиваясь, бросил его в этот почтовый ящик Беды, потому что ничего, кроме Беды, не могло принести избрание доярки Фроловой, и стремглав выбежал на улицу, торопливо шаря по карманам в поисках таблеток от головной боли.
      Он проглотил сразу четыре штуки, но у него не было таблеток, помогающих от стыда, и ворвавшись к Виктору Филипповичу, которого он застал в фартуке, занятого майкой посуды, он начал сотрясать воздух и рубить его руками на куски, потому что комендант волок, Вы понимаете, волок его за руку, это уже конец, это полный предел, нарушение конституции, новый царизм, опричнина, черт знает что, мать так-перетак толстого коменданта, и пора уж выходить на улицы, строить баррикады, так-перетак, вылетать в Женеву и начинать все сначала.
      Виктор Филлипович молча выслушал его, домыл тарелку, не торопясь вытер руки и тогда - утвердительно спросил -
  - Я полагаю, ты не завтракал сегодня, дорогой мой? -
       Юноша, который предвидел Беду, вскочил с кухонного табурета, побагровел и начал было опять рубить воздух руками, но рука учителя легла ему на плечо и властно вернула на табурет, а некоторое время спустя он был накормлен, после чего увидел, что в окне все еще светит солнце, ветер колышет листья и в песке возятся малыши.
        И тогда Виктор Филиппович сел напротив и как дважды два объяснил ему, что от рубки воздуха мир не изменится, что справедливого гнева, пожалуй, вовсе не существует и он всегда ведет в сторону - обратную той, куда зовет, и - Лучше на первых порах навести порядок в той части Вселенной, которая ограничена физическими параметрами твоего тела -
        После этого они проговорили еще часа три и на следующий день юноша, который предвидел Беду, начал новую жизнь. Ранним утром, когда ночь замирала в предчувствии рассвета, он дважды обегал свой микрорайон и его легкие шумно впитывали еще не успевший насытиться отработанным бензином воздух, а потом, приняв душ, возвращался тихо, чтобы не разбудить товарищей, до трех часов игравших в преферанс, и ложился на свою кровать под портретом Че Гевары.
  - Я абсолютно спокоен - шептал он - Я спокоен. Я ничего не боюсь. Беда уходит. Нет никакой Беды. Беды не существует - Вставало солнце.
        И действительно, через месяц он почувствовал результат: будто тяжкий груз на плечах становился все более легким и плечи понемногу расправлялись, щеки порозовели, все чаще украшались прелестными ямочками снисходительной улыбки юности, жить становилось поразительно легко, и обширное пустое пространство вокруг юноши, который предвидел Беду, наполнилось множеством великолепных друзей, восхищенных его походкой, бицепсами и остроумием.
        Виктор Филиппович же любовался больше всех творением рук своих и не мог нарадоваться до тех пор,  пока в один прекрасный день юноша, который предвидел Беду, не заявил ему, что слово Беда, в общем-то, ничего не означает, потому что так называемая Беда - это всего лишь фикция, мираж, обман зрения, или попросту говоря, ее, Беды, нет в природе.
    - Как же так... дорогой мой? Я учил тебя не бояться Беды, но не игнорировать ее!  Разве может быть ошибка страшнее этой? Как мог ты, который всегда предвидел Беду, превратиться в страуса?" - неожиданно для себя в растерянности проговорил Виктор Филиппович, и тут же пожалел о своей резкости,  потому что юноша, который предвидел Беду, рассмеялся ему в лицо и вышел, не попрощавшись, и перебежал дорогу на красный свет, потому что кому нужны дурацкие правила, когда жизнь такая бессмысленная и смешная штука,  главное вовремя перебежать, а ноги легки и быстры, и пропади он пропадом, нелепый и несчастный старик.
        Он пошел уверенным шагом к себе в общежитие и безболезненно миновал телевизионный конус, потому что так и надо, все нормально, нет, нет, нет никакой головной боли, дорогие товарищи и, поднявшись к себе наверх, он предложил себя четвертым, а они как раз искали четвертого, потому что Генка побежал за портвейном, и они почти не удивились и похлопали его по плечу, он сыграл семерную, восьмерную и мизер подряд, хотите верьте, хотите нет, новичкам везет, а тут и портвейн подоспел и Генка даже не обиделся, что заняли его место, потому что сегодня получили стипендию и портвейна было навалом. Еще один мизер, у носатого Боба сдали нервы, и он подсел на девятерной,  за удачу, мальчики, за твою удачу, это противно только в первый раз. Но зато как тепло и хорошо стало потом, и он выигрывал и выигрывал, какая уж там Беда к чертовой матери, а через месяц не осталось и воспоминаний о какой-то там абстрактной Беде, сегодня мы юны и полны сил, а - завтра тусклые старики, потом закуска для червей, поспешим!
        Как хороши сигареты, как приятно туманят голову и гасят нервы, особенно когда выпьешь, а как славно танцевать рок, когда голос и гитара поглощают, объединяют всех нас, а в двадцати сантиметрах от тебя трясутся две великолепные упругие грудки, обтянутые эфемерной блузкой и знаешь точно, что мы с ней сейчас хорошо выпьем и выйдем  в обнимку, и есть пустая хата, и я не дам ей спать до утра, какой кайф!
       Женщины оказались гораздо доступней, чем он думал и проблем с ними почти не было: привет, Ира, очень жаль, Света, приходи в подвальчик, Вера, там играют "Аргонавты", вот это да, преферанс отпадает, чуваки, у меня стрелка, до сессии еще неделя, спихнем и забудем всю эту лажу, не в третий раз. Беда умерла.
        После экзаменов пошли пить пиво, ребята его угостили,  потому что денег у него уже не было, а так нужен был хотя бы червонец, потому что вечером ждала Таня, а он уже целый месяц ни с кем ничего, и здорово припекло. Они смешали пиво с портвейном и было весело, но финансово-сексуальная проблема висела над ним, как Дамоклов меч, потому что неприлично же прийти к девочке без бутылки или не пригласить ее в бар, и тут он познакомился с каким-то Федей, отличным чуваком о четырех глазах, который рассказывал потрясающе смешные анекдоты про инвалидов.
       И в какой-то момент Федя показал ему на своего друга Кешу, который уже "приехал" и лежал навзничь, на заплеванном полу пивной, и Федя сказал,что надо помочь Кеше, вывести его на воздух потому, что у него еще, кажется, есть червонец. И когда человек,который когда-то предвидел Беду, поднял взгляд над кружкой пива с портвейном и убедился,  что у всех окружающих по четыре глаза, а Федя в самом деле такой милейший парень и рассказывает такие смешные анекдоты про инвалидов, он обнял Федю и они вдвоем подняли и вывели Кешу, который пришел в себя и начал блевать, а Федя в это время придерживая его одной рукой, второй - достал заветный червонец у него из кармана и подмигнул двумя правыми глазами человеку, который ненавидел Беду, и он подмигивал так, что было смешно до колик, а потом они положили Кешу на траву и вернулись в пивную, где разменяли червонец на две пятерки, все по-честному. Потом они еще что-то там выпили и, когда он вышел, в мире не осталось и тени Беды, а была только серая и злая свобода, и мир так смешно раскачивался туда-сюда, будто под крылом самолета, то и дело меняющего свой курс.
       Было очень забавно вообразить себя летчиком и он крепко схватил руками воображаемый штурвал, чтобы избежать штопора, ему это удалось, но теперь крен в другую сторону, вот здорово - это был высший пилотаж, доступный только такому асу, как он и он летел, огибая множество живых препятствий, вперед и вперед, только он забыл - куда,, и какая разница, но, когда он нажал кнопку звонка и увидел изумленное четырехглазое лицо Тани, то он расхохотался, потому что ее ужас был невыразимо приятен. Она, кажется, что-то закричала, отшатнулась, попятилась ,забилась в угол, и тут он опять расхохотался, потому что дальше ей отступать было некуда и он вкатил оплеуху подлой шлюхе, потом вторую - а чего она, в самом деле - и сделал с ней все, что хотел, абсолютно всё.
        А когда вернулось тиканье часов на тумбочке, ему стало так мерзко, потому что - Ты теперь так и уйдешь?! - и пришлось бежать прочь, зажав ладонями уши, и он бежал до тех пор, пока не обнаружил себя стоящим перед столом, за которым Виктор Филиппович продолжал разрабатывать всеобщую теорию Беды.
  - Я пришел предъявить Вам счет - сказал человек, который проклял Беду  - Да ... да. Именно так. Я пришел предъявить Вам счет! -
       Виктор Филиппович встал, положив руку на свой самопальный фолиант.
- Вы всю жизнь себя обманывали - сказал человек, который...
- И меня, и всех нас. Вы прошли через ад, так и оставшись добреньким простачком. И что же, шут Вы гороховый?! Так и подохнете в одиночестве, под насмешки соседей. Сейчас я вам покажу, чего стоят все ваши беды -
      И он вырвал самиздатовский том из рук остолбеневшего Виктора Филипповича, швырнул на пол и чиркнул зажигалкой. Виктор Филиппович и не думал сопротивляться. Пожелтевшая бумага весело вспыхнула.
- Горит не хуже туалетной!  - сказал тот, который...
-Ты смог...то, чего не смогли...ни в тех лагерях...ни в этих - пробормотал Виктор Филиппович, оседая на стул, а тот - смотрел пустым взглядом, как зеленеет его лицо, закатываются глаза и приоткрывается рот.
      Потом он вышел в ночь из подъезда и остановился в дверном проеме, а Человек, Который Предвидел Беду, навсегда
исчез, потому что НИЧЕГО НЕ БЫЛО, ты понял, НИ-ЧЕ-ГО НЕ БЫ-ЛО, абсолютно ничего, а был только мощный коктейль из портвейна с пивом, а потом немыслимое, невозможное, полностью преданное забвению, опущенное в подвалы сознания, и люди плакали от сопереживания, когда любимый студент Виктора Филипповича говорил на его похоронах, а через год - человек, который больше никогда ничего не предвидел, был избран комсоргом курса и бежал с большим букетом в руках к монументальному зданию роддома, где его ждала Таня с маленьким Витей, который орал также, как и все детеныши человека, разве что чуть погромче.