История, которой могло бы не быть

Паровоз весело дал гудок и платформа с провожающими, качнувшись, медленно поползла назад. Кружевные платочки особо чувствительных дам взмахнули и в растерянности застыли, напуганные резкими свистками городовых. Гудок раздался вновь, на этот раз короткий, и состав остановился. Чтобы так внезапно, вне расписания остановить скорый поезд, причина должна быть весьма веской. Взволнованные пассажиры прильнули к окнам.

На платформе, в сопровождении вокзального начальства и жандармских чинов, появился высокий пожилой мужчина. Энергичным шагом он прошёл к началу состава и скрылся в министерском вагоне. Паровоз прогудел ещё раз и тронулся в путь, на этот раз – окончательно.

Опоздание таинственного пассажира в вагоне 1 класса обсуждали недолго. В малознакомом обществе мужчины предпочитали о политике не говорить, предоставив тему разговора на волю случая и вкусы присутствующих дам. Вполне ожидаемо беседа началась с обсуждения свежих французских романов о любви и прочих возвышенных чувств. А закончилась, как и подобает: прозой жизни, проблемами и нынешними мужчинами, которые не такие, как надо, и не такие, как там.

– Да откуда у нас взяться романтизму-то, – низким грудным баритоном заметила дородная помещица. В её устах слово «романтизм» прозвучало как «ревматизм». – У нас полгода зима, навоз да мухи.

– Ну что вы, маменька, – вступилась за любовь её прелестная, почти взрослая дочь, по виду студентка. – В романах про навоз не пишут…

– Один разврат и непотребство в романах этих, – бесцеремонно прервала её монашка, крестясь и нервно перебирая чётки. Мысль о пикантности такой осведомленности даже не пришла ей в голову. – Нету никакой любви, а есмь лишь вера.

Повисла неловкая пауза. Парировать высказывание представителя духовенства никто не решался.

– А позвольте, матушка, рассказать одну историю. А уж потом рассудим, если эта самая любовь аль нет, – прервал молчание немолодой чиновник в ранге статского советника.

– Жил в нашей губернии некто N – молодой доктор, сосланный в эдакую глухомань за какие-то прегрешения, а может приехавший по собственной глупости, точно сказать не берусь. Но вот что знаю доподлинно. Влюбился он в дочь местного помещика и дело шло прямиком к свадьбе, поскольку женихов у нас мало, а хороших – тем паче. Уже и родители её, царствие им небесное, привечали его, и на обеды воскресные непременно звали, как вдруг случился казус, причём весьма и весьма пренеприятнейший.

На Троицу, на благотворительном балу представили ей драгунского поручика – красавца эдакого, с усами и в эполетах. Ну и пошло-поехало, молодёжь нынче нравов вольных, поэтами и прочими Чайльд Гарольдами увлечённая. Как водится, доктор узнал об измене последним, когда только ленивый об том не судачил. Нашёлся добрый человек на его голову, открыл глаза, да не просто открыл, а про место шепнул тайное, в ближней роще, где они уговорились свидеться.

И наш доктор... Кто ж мог предположить в нём такую прыть? Схватил ружьё и прямиком в рощу. Бах-трах-тарарах... Выстрелил!

Рассказчик перевёл дух и отхлебнул коньяка из небольшой плоской фляжки.

– Ну же, не тяни, ирод, – прошипела на него монашка.

– Уж не знаю, кого он целил, но попал в неё. На выстрел сбежалась челядь, батюшка её с матушкой, шум, гам, тарарам. Оно и понятно – смертоубийство. Доктора схватили, поволокли было на съезжую, но не успели. Девушка пришла в себя и умолила родителей простить и отпустить его с Богом, поскольку вина за случившееся на ней одной целиком и полностью. «Такова моя последняя воля», – сказала она. Да-с.

Присутствующие дамы прослезились.

– А что же поручик, не иначе вызвал соперника на дуэль? – поинтересовался кто-то из мужчин.

– Как бы не так. От него и след простыл, словно никогда и не было. Во избежание огласки, от греха подальше сослало его командование на Кавказ. Ну да Бог с ним, не о нём речь.

Рана оказалась весьма серьёзной, почти смертельной. День ото дня барышня угасала, но доктор, хотя и сам едва не обезумел от горя, не отходил от неё ни на шаг и поклялся вылечить. И слово своё сдержал – вылечил каким-то чудом. Поговаривали даже, что он продал душу Диаволу, чтобы спасти свою любовь. Так или иначе, но девушка выздоровела, но к нему уже не вернулась, да и к новому кавалеру тоже – уехала куда-то в Европу.

А доктор, оправившись от потрясений, продолжил лечить пациентов, причём пользовал даже самых тяжёлых и безнадёжных. И так у него это замечательно получалось, что слава о нём разнеслась по всей губернии и даже сам московский генерал-губернатор им интересовался.  Не иначе сам чёрт ему помогал, прости Господи. Подробностей не знаю, только поговаривали, что он якобы составлял договор на гербовой и требовал пальцем окровавленным приложиться.

Монашка трижды перекрестилась и наискось сплюнула.

– Уж зачем он это делал, чтоб Сатану умилостивить перед Геенной Огненной или по какой другой причине, не знаю. Вот только стали замечать, что пациенты его хотя и выздоравливали, но долго почему-то не жили: кто-то в жизни разочаровался и повесился, кого крестьяне забили до смерти, а кто в карты проигрался и застрелился.

Хотели даже расследование учинить, но внезапно заболел тамошний предводитель дворянства – помещик весьма уважаемый, Владимиром на шее жалованный высочайшим соизволением. Доктор лечить согласился, но в оплату потребовал его душу бессмертную. Тот подумал, помучился да и согласился, уж больно его лихоманка скрутила. И о детках малых заботу проявил, чтобы сиротами не остались. Но через время малое, когда лечение стало помогать и пошёл он на поправку, отдавать душу передумал. Она вроде субстанция эфемерная, душа-то, но отдавать её жалко – своя, как-никак. Предложил он доктору денег, но тот отказался и строго-настрого предупредил, что обмана не потерпит. Раз предупредил, другой, ... Поговаривали, даже во сне к нему приходил. А потом раз и забрал то, что дал.

В сей же час помещику стало ещё хуже, чем до лечения. Впал он в беспамятство и так бы и умер, болезный, если б не вступилась за него дочь. Была у того помещика единственная дочь – умница и красавица на выданье. Кинулась она к доктору и предложила свою душу вместо батюшкиной. Доктор, недолго думая, согласился. Когда же помещик пошёл на поправку и осознал, на что обрёк любимую дочь, то пал доктору в ноги, умоляя забрать его душу обратно. Но доктор остался неумолим:

– К чему мне ваша никчёмная душонка, если теперь у меня есть большая душа вашей дочери?

Помещик тот, хотя и выздоровел, однако же долго не прожил – умом тронулся и помер, бедняга, от расстройства и душевных мук.

Рассказчик поправил золотое пенсне и перевёл дух. Чувствовалось, что история эта ему близка и переживательна.

– А как сложилась судьба его дочери? Что стало с доктором? – с неподдельным интересом спросила студентка.

– Доктор, понятное дело, привязался к ней, покорённый благородством и красотой. А после сорокового дня сделал предложение. А девушка поплакала, попереживала за батюшку, да и вышла за доктора замуж. Вот только не случилось промеж них любви, потому как душ у них не было. Пробовали заполучить души обратно, но тщетно – не в их это власти. Насильно не вернёшь, да и Диавол наверняка против.

Поезд подтормаживал, приближаясь к станции, и чиновник засобирался к выходу.

– Ну-с, покорнейше прошу меня простить, мне выходить-с, – сменив тон, по-деловому закончил он.

– Бедная девочка, наверняка ненадолго батюшку пережила. Засохла от тоски с таким-то мужем, даром что доктор, – пустила слезу помещица.

– Отнюдь, она жива и здорова, – уходя, бросил на прощание рассказчик. – Да вы сами посмотрите, вон она стоит на перроне. Не иначе мужа приехала встречать.

Пассажиры, как по команде, прильнули к окнам. Подле фонаря стояла статная молодая женщина в окружении трёх, одетых в кружевные платья, девочек. К ним подошёл тот самый загадочный пассажир, из-за которого ранее задержали отправление. При ближайшем рассмотрении он не показался настолько пожилым, скорее вид его был усталый и озабоченный. Обнявшись с женой, мужчина взял младшую дочку на руки, и они скрылись в здании вокзала.

Диавол внимательно выслушал рассказ, вспомнил былое и улыбнулся.
Он не забирал ничьих душ, а историю с продажей придумал нарочно. Чтобы играть и развлекаться, наблюдая за людскими страхами. Как убивает не смерть, а страх смерти. Как пороки порождают пороки. Как зло порождает зло. Ему вообще ничего не нужно было делать, всё сделали за него.

А Бог в это время спал, и снилась ему параллель убегающих в даль рельсов.  У горизонта они сливались и сверкающей иглой упирались в небо. В его небо.