Дед

  За окошком стукнула калитка, и Полкан захлебнулся лаем. Смачно выругались, послышался удар, и жалобный скулёж покатился на зады. Тимофей Кузьмич отложил ремешок, который чинил при зыбком свете чадящей лучины, и выпрямился.
  По сенцам протопали подкованные каблуки. Грохнуло, проскрипело, и, ударившись о низкую притолоку, в избу ввалилась грузная фигура.
- Чёрт!.. Каждый раз!
  Нашарив сбитую пилотку, полицай стянул с плеча мосинскую "драгунку" и поставил у стены, рядом с принесённой корзинкой.
- Мир, ик, дому... родному!
  Тимофей молчал. Воняя свежим перегаром, гость сел напротив.
- Чего насупился, как сыч, дед? Никак, не рад внучонку-то?
  Подсмыкнув повязку с паучьей надписью "Sicherheitspolizei", внук выудил из кармана немецкую парафиновую свечку.
- Хреново у тебя... Темно, ик,.. как в жопе... Так я те керосину принёс... Уважить, может, старика хочу...
  Полицай чиркнул спичкой, и та вспыхнула, резко и не по-нашему завоняв.
- Зачем пришёл, Матвей?
  Внук оскалился.
- Может,.. соскучился я по тебе!.. А может ещё чего!.. Жрать-то, небось, хочешь?
- Свиньи жрут, да такие, как ты!
- Ой, зря ты, дед!.. Сам ведь лапу сосёшь... С крапивы на лебеду пере... перебиваешься... Слышал я это, ик!.. А я тебе... от щедрот своих... не только керосину, но и сальца принёс там, крупы, соли...
- Мне твои отдарки не нужны! Говори, чего надо - и выметайся отседова!
  Матвей вздохнул.
- Что ж ты за человек, ик, такой!.. Я, понимаешь, со всей душой, а ты... Дедом только зря считаю...
- Да знал бы я, что такая иуда вырастет, я б тебя вот этими руками в люльке задушил! Прости Господи, отец да мать не дожили, не видят, какой сынок вырос!
  Полицай через стол сгрёб старика за ворот и потянул к себе.
- Ты, паскуда, пасть на власть не разевай! Не посмотрю на родство - сгниёшь, комунячья подстилка!
  Отпустив деда, Матвей вильнул глазами на пожелтевшую фотокарточку, стоявшую у иконы. Дед там был в самом соку: статный, усатый, с двумя солдатскими "георгиями" на груди.
- Что, забыл, как германец вас в импре... в имериа...листическую?!.. В хвост и гриву, а?!.. Забыл?.. Напомнить тебе, ик?!.. Напомнить, как ты добро в колхоз сдал, скотину, а?.. Забыл?!.. Пятистенку - под председательство, а сам сюда!.. А...
- А ты забыл, как галстук красный на шею вязал, паскуда?! И как присягу в армии принимал?! Предатель! Выбл*док гитлеровский!
  Матвей грохнул кулаком по столу
- Заткнись!.. Щас, ик, договоришься у меня!.. Лично пулю пропишу!.. Я нонче не брезгливый!..
  Он полез в карманы шаровар и вытащил надкушенную луковицу и початую бутылку мутного самогона. Выдернув зубами затычку, полицай запрокинул голову. Сквозь щетину было видно, как часто и жадно двигается кадык. Крякнул, занюхал руковом красноармейской гимнастёрки со споротыми петлицами и захрустел луком.
- Ы-ы-ых!.. Вот дерьмо!..
  Сфокусировав разбегающиеся, слезящиеся глаза на Тимофее, Матвей вытер слюни.
- Да я... Да я... жидёнка нашего, комиссаришку... Сам!.. А вот ты!.. Ты-ы-ы... А ну, кажи,.. дед,.. куда с агрономом... семена, што с евойного участка,.. с делянки этой прятал?.. Ик!.. Знаю... всё знаю! Не успели их в район... вывезти!.. Здесь где-то!.. Отвечай!!!
  И врезал снова кулаком по столу.
- Великая Германия... Ей такие нужны!.. Илитные!.. Куда заховали?!!!.. Отвечай добром!!! А не то...
- Пошёл вон, сучёнок!
  Матвей рыгнул и выставил скрюченный палец.
- Дождёшься, гнида... Сам... сам приползёшь ко мне!.. Сапоги мои лизать будешь!.. Гадина!.. Или сдохнешь тут!.. С голодухи!
  Дед молчал.
- Всё... обратно... своих ждёшь?!.. А не придёт... Красная армия, ик, не прискачет!.. Бьёт её германец!.. И Сталину... твоему... скоро... каюк!.. Я-то знаю!..
  Дед молчал.
- И партизаны... Где они, партизаны, ик, твои?!.. А нету!.. Сидят все... по избам... У баб под юбкой!..
  Полицай рванул ворот и пуговица, отскочив, запрыгала по столу.
- А я не боюсь!!!.. Не боюсь вас!.. Заткнулись?!.. Смотрите исподлобья... Каждый... Ничо!.. Всё, все... на, ик, коленях... ползать будете!.. Герр комендант надысь... Всю деревню... Всех, мля!.. К ногтю!.. У-у-урх...
  Осоловевший Матвей ткнулся лицом в руки и захрапел.
  Тимофей Кузьмич встал. Вечерняя синь с парафиновым запахом плавала в избе, колеблясь и сгущаясь по углам. Старик аккуратно снял с божницы потемневшего от времени Николу и три фотокарточки, замотал их в чистую тряпицу и сунул запазуху. Потом обулся, накинул вытертый кожушок и вздохнул. Вышел на воздух и заложил ставни жердями. Вернулся в избу и нашарил в корзинке бутыль.
- Не боишься, гнида?
  Керосин плеснул по горбатым доскам пола.
  Повесив мосинку по-охотничьи, Тимофей на пару с Полканом, дошёл до орешника, росшего на краю огорода, когда позади раздался истошный, продирающий до печёнок, совершенно поросячий визг.
- А надо было бояться!..