Моя детская Украина

В последнее время я часто, чуть ли не каждый день, вспоминаю тетю Марусю Меленчук.  Высокая сухая старуха с потемневшим то ли от загара, то ли просто от жизни, лицом, изборожденным глубокими морщинами,  с большим горбатым носом и ввалившимися губами.  Она часто проходила по нашей улице и, увидев нас, деревенскую ребятню, непременно останавливалась и разговаривала с нами. Причем я не помню, чтобы она когда-либо улыбалась, но строгим голос ее не был. Она пыталась с нами общаться, но мы  плохо понимали ее, потому что говорить по-русски она так и не стала, может, просто не хотела научиться, может, умела, но не хотела говорить. Она говорила по-украински. Она была совершенно незлобивой женщиной,  ссыльной с Западной Украины, и никто в деревне никогда не сказал о ней плохого слова, все тепло с ней здоровались и как-то общались.

У нее был сын - Юрко.  По нашему – Юрка Меленчук.  Я не знаю, с кем он дружил.  Конечно же,  у него были друзья. Он вырос высоким, как мать, таким же горбоносым.  Был веселым,  юморным  парнем. В совхозной художественной самодеятельности был признанным советчиком для нас всех. Были у него некоторые артистические и режиссерские задатки.

Они были не единственными ссыльными в нашем селе. Была еще семья с той же фамилией Меленчук: муж, жена,  дочка Неля.  Про них я почти ничего не знаю, разве что с Нелей иногда встречались. Она была симпатичной  тихой девочкой, младше меня года на три. Когда  срок ссылки закончился,  а это были уже шестидесятые годы, и  украинцам разрешили покинуть место ссылки, эта семья уехала в Польшу. Будучи тогда 10-12-летней девочкой,  я недоумевала –  почему Неля уехала в Польшу? Почему не на Украину? Мне  тогда  было просто не под силу понять это.

А тетя Маруся с Юркой остались.
 
 Кроме них на нашей улице жили в одном конце  –  семья  Пивтораков ,  в другом – бездетная пара  тетя Соня и дядя Вася  Волошнюки. Тетя Соня мне очень нравилась –  высокая, статная, черноглазая, с темной  шикарной косой, обернутой вокруг головы. Оба они были скромные, незаметные,  да и не  очень общительные. Но неизменно приветливые. Правда, наши бабы подозревали, что Василий иногда бьет  Соню, но никто этого не знал  точно.

А вот с Марусей  Корлищук мы были в приятельских  отношениях.  Жила она с родителями через дом от нашего,  мы строили с ней прилавок и играли в магазин. Она была помладше меня тоже года на три,  носила бусы из разноцветных стекляшек. Папа ее был, как мне казалось, мужиком угрюмым,  мать – немного коммуникабельнее.  Их имена я уже не помню.  Помню только, как дивилась деревня, когда у них вдруг родился сын – Богдан. Отцу в ту пору было, пожалуй,  около 60 лет,  и он был сильно смущен этим обстоятельством.  Да и жена была не очень-то молода. А может, просто так выглядела.  Все они были ссыльными.  И все остались  здесь жить.  Наверное, у каждого из них были причины остаться.  Как и у немцев, которых также было несколько фамилий в нашем селе. Они тоже остались в Сибири.  Но это, как говорится, уже другая история.

Были и латыши.  Вот они уехали все. В Латвию.  Кроме  Веры Рутерис, которая одна воспитывала свою дочку, мою одноклассницу Инту.

Потомки этих украинцев и сейчас живут в Сибири. Не знаю, могут ли они говорить на родном языке. Вряд ли...

К чему это я? Да так, навеяло вдруг воспоминания. Хорошие воспоминания, детские. Сколько украинских песен мы тогда знали и пели!  До сих пор их люблю. И пою. И доброе отношение к украинцам,  воспитанное с детства,  у меня сохранилось, осталось, как что-то неотъемлемое в моей жизни.
               
                19 марта 2014