гл. 3-50. Жестокие бои и первые потери

ВОСЕМЬ КРУГОВ БЫТИЯ
или Жизнь Ивана Булатова

Семейный роман-эпопея

Книга 3.  ЛИШЬ ПОРОХ ДА ТУМАН 
или Главная фронтовая награда

Глава 50. ЖЕСТОКИЕ БОИ И ПЕРВЫЕ ПОТЕРИ

Первые потери и очередные потрясения. – Бой учебной роты на восточном берегу реки Соня. – Коммунисты, вперёд! – Танковое побоище вблизи города Плоньск. – Успешный лесной бой учебной роты с бронетехникой врага.


*   *   *
Семнадцатого января с утра учебная рота заняла исходные позиции для наступления, расположенные по западным скатам высот юго-восточнее деревни Чарноты, прикрывая левый фланг 290-го и правый фланг 238-го стрелкового полка. Здесь все четыре взвода первым делом окопались в индивидуальных ячейках для ведения огня лёжа в случае контратаки противника и последующего наступления вдоль безымянного ручья на запад в общем направлении на реку Соня – мимо южной окраины деревни Чарноты и северной окраины почти примыкавшей к ней деревни Генрыково.

Бойцам учебной роты предстоял хоть и вспомогательный, но очередной огневой бой, к которому они с утра целенаправленно готовились. До вчерашнего дня они «участвовали» только в учебных тактических боях. Но любой сложности учебный бой и даже огневой бой в ходе марша-преследования противника – это вам не первая боевая атака, к которой заранее готовишься и знаешь, что вскоре тебе придётся выскочить из относительно безопасного укрытия и в полный рост побежать навстречу своей смерти. Вчерашнюю атаку вдоль леса на деревню Модзеле-Раки в этом смысле можно было не брать в счёт: тогда рота практически с ходу вступила в бой вместе с батальонами 238-го полка, поскольку они в колоннах походного марша были обстреляны немцами из леса интенсивным автоматно-пулемётным и миномётным огнём. Так что у солдат-новичков вчера попросту не было времени для того, чтобы долго терзать себя, вернее, упорно настраивать себя на то, чтобы перебороть свой страх перед покиданием родимого спасителя-окопа.

С первыми же звуками пулемётных и автоматных очередей противника вчера нужно было моментально выполнять приказы отцов-командиров для рассредоточения вдоль дороги, перестроения из походной колонны в боевые порядки и цепью побежать в атаку, стреляя на ходу с громким криком «Ура!». Не получилось вчера солдатам кричать воодушевлённо, красиво и как бы по-патриотически, горя при этом ненавистью к врагу. Ненависти не было, было острое понимание поскорее прикончить врага. И кричали бойцы больше со страху, что в любой момент этой совершенно неожиданной для них атаки любого из них может ранить или скосить насмерть какая-нибудь пуля или осколок мины.

Зато сейчас, в предполуденном ярком свете дня, когда всё вокруг как бы замерло в ожидании команды для атаки, состояние было совсем другое: выжидательное, тревожное, даже нервное, которое всё больше прочнело на фоне томительно долго тянущегося времени: ну, когда уже прозвучит, наконец, команда «Рота, за мной – вперёд!», поданная строгим и умным командиром, капитаном Анатоленко?

Как всегда во время пребывания в состоянии длительного ожидания, в голову Ивана Булатова снова полезли разные мысли. В основном они были глупого, отвлекающего толка: вспоминалось что-то из непростой своей довоенной жизни: бочка-будка для сна сиоты-подростка на подворье дяди Гавуни Катрановского, мелькнул вдруг образ милой Аньки Понятовской, а следом за ним перед глазами возникли страстные руки и лики двух бесстыжих румынок, без промедления превратившихся в бесстрастное лицо одержимо сдержанной и худющей овручанки Олеси.

И только сейчас почему-то очень странно стало солдату, вдруг осознавшему, что и бухарестская Илянка, и полесская Олеся – эти обе молодые вдовы захотели родить ребёнка именно от него, Ивана-Николая. «Неужели, я с виду такой красавец писаный? Да нет же! Вот Мишка Годовиков, например, намного красивее... был... Мишка был!..».

И тут же на Ивана Булатова нахлынула новая волна недавней боли, которую он пережил, узнав от товарищей, что Миши Годовикова не стало...

*   *   *
После вчерашнего боя, который во время марша учебной роты внезапно начался на южной опушке леса северо-восточнее села Вулька-Шавиньска и который под вечер при поддержке трёх танков закончился в двух километрах севернее, в деревне Модзеле-Раки, учебная рота произвела перестроение взводов для зачистки лесочка, расположенного западнее этой деревеньки. Затем в ходе ночного марша учебная рота совершила перестроение, выдвинувшись на пару километров южнее. 

И в совершенно нелепом, коротком ночном бою, который вдруг завязался возле ручья, бравшего свой исток восточнее деревни Чарноты, видимо, с небольшой группой немецких разведчиков, которые моментально ушли в сторону деревни и дальше за реку, были ранены и убиты несколько солдат учебной роты. Вскоре солдаты из дивизионной похоронной группы отвезли тела убитых в Вульку-Щавиньску, чтобы похоронить их на гражданском кладбище в одной братской могиле с другими погибшими солдатами, сержантами и офицерами...

В том числе в том случайном лесном бою погиб и Михаил Годовиков, который ещё в Овруче стал Ивану Булатову очень хорошим боевым товарищем. Оказалось, что они были не только одногодками, но даже родились с разницей в пять дней: именно настолько Иван был старше Миши. И почему-то эта календарная незначительность очень сильно сблизила их.

Прибыв в Овруч в один день, но с разных сторон: Иван – с юга, из Балты, а Михаил с севера, из Могилёва, они попали не только в один взвод, но и в одно отделение. А в 69-й запасной полк, дислоцированный в то время в Овруче, Миша попал после домашнего долечивания из-за ранения в правый бок, тогда у него была задета печень.

Миша был очень видным и статным парнем со Смоленщины. Этот молодой и озорной весельчак, отчаянный красавец-блондин с яркими голубыми глазами обладал такой задушевной и доброй улыбкой, что без единой копейки мог вмиг подкупить любое сердце. А уж покорить девичье сердце, так для Миши это была вообще особенная, излюбленная статья, доводившая девушек до любовного сумасшествия – от открыто проявляемого до тайно скрытого.

Вот и после их прибытия на фронт в Мишу в первый же день практически одновременно влюбились две девушки. Одна из них была крупная и строгая медсестра из-под Оренбурга, Ульяна Вакшина. Никакой красотой она не выделялась, но Мишей завладела сразу же и безраздельно. Совершенно открытый и раскованный с товарищами Годовиков перед ней становился совершенно зажатым и безвольным, и практически безропотно каждый вечер исполнял все её сексуальные требования. В учебной роте все прекрасно знали, что Ульяна без ума запала на Мишу (он и сам не скрывал этого) и теперь попросту насилует его. Ну, как это насилует: легко и просто физически заграбастает парня на себя и любит его против его желания.

Миша наедине как-то сказал Ивану, что легко мог бы отвергнуть притязания Ульяны, но ему почему-то стало очень жаль эту крупнотелую некрасивую девушку, столь обиженную природой и судьбой. Как выяснилось в первый же вечер, ещё за Наревом, в лесу южнее Дачи Поповской, Ульяна в свои почти двадцать пять лет оказалась девушкой. И за одну только подаренную ему девичью честь уже стоило уважать такую большую и цельную натуру. Но ведь сам он был красивый, молодой и неженатый, потому что в армию его призвали ещё до войны, в 1940-м году, а женские прелести его очень сильно привлекали ещё до армии. Вот он и не отказывал ей, тем более, что Ульяна сама всегда и ненасытно хотела близости с ним.

Но ответные сердечные чувства у Миши зародились только ко второй влюблённой в него девушке, слегка рыжеватой шатенке и очень симпатичной связистке, Зине Ивановой из Тюмени. Правда, встречались они всего пару раз и тайком от Ульяны: с этой громилы легко могло статься поднять свою увесистую руку на хрупкую связистку. Миша тогда же рассказал Ивану по секрету, что на второй вечер, вернее, поздно ночью, это было сразу же после форсирования Нарева, у него с Зиной тоже случилось очень горячее и очень продолжительное интимное дело, ведь перед этим Ульяна за три присеста начисто опустошила его мошонку.

Но девушкой Зинка уже не была: ещё задолго до Миши ею успел хорошенько попользоваться сержант Выхухолев из роты связи – никакой не красавец, но совершенно отчаянный б**дун. Однажды он подпоил красивую девушку и в первый раз взял её пьяной, после чего бесстыже пользовался ею не только сам, но и подкладывал под своего командира взвода, младшего лейтенанта Горбунова.

Ну, то, что красавица Зинка Иванова не устояла перед сексуальными чарами Миши Годовикова, всё это и без слов было понятно: перед таким видным и сексуально озабоченным парнем никакое девичье сердце долго не продержится в обороне. А уж на фронте, когда для солдата каждый прожитый день может стать последним, так тем более не было никакого смысла долго удерживать оборону своей девичьей чести.

И вот теперь Миши Годовикова больше нет... Больше не расскажет он смешные и занимательные истории из довоенной бедовой юношеской бытности в родном своём посёлке Шумячи, слушать которые было одновременно и стыдновато, и интересно. Ведь Иван при всех своих изменах жене делал это всё же как-то целомудренно, что ли. Ну, не было в его интимных отношениях такой откровенной бесшабашности и самцовской наглости, о чём с большим юмором, но без тени похабности рассказывал Миша: просто этот чистосердечный парень очень любил любить девушек от всего своего молодого и красивого тела...

*   *   *
Семнадцатого января в полдень после короткого артналёта учебная рота вместе с батальонами 238-го полка начала наступление на южные окраины деревни Чарноты. И в этот момент многие бойцы, которые только вчера утром впервые в жизни испытали большой окопный ужас в ходе интенсивного немецкого артобстрела, а после обеда в короткое время перебороли свой страх из-за развёртывания из маршевой колонны в боевую цепь для первой в своей жизни атаки с ходу, теперь пережили и перебороли очередной свой страх, когда им нужно было впервые в жизни выскочить из укрытий и броситься в атаку на врага, засевшего в окопах на небольшом плацдарме перед рекой Соня. Правда, этот небольшой клочок земли они удерживали несколько выше по течению речки, в районе деревни Чарноты и немного севернее неё, поскольку фланкирующим огнём с севера и юга этот плацдарм надёжно прикрывали немецкие пулемётные точки, расположенные на высоком западном берегу реки Соня в стыке деревни Засоне с селом Госьцимин-Вельке.

Никакой злобы на врага, ни жажды мести из-за смерти верного фронтового товарища в Иване Булатове не было. В его сердце тихо плескалась сердечная жалость к недавно погибшему очень хорошему и весёлому другу, Мише Годовикову. Но всё равно в нём зародилась, незаметно окрепла, а вскоре и вовсе заклокотала лютая ненависть к этой бесконечной войне, а также обида на глупую армейскую случайность, которая на фронте выпадает солдату в равной мере для того, чтобы погибнуть или выжить. И постепенно его охватило негодование на такую несправедливость солдатской судьбы. Ведь есть же у них в роте далеко не лучшие солдаты, есть даже явные подлецы и скрытные трусы, но вот же миновала их смертельная участь. Зато Мишку смерть крепко поцеловала пулей прямо в сердце...

Поэтому после того, как учебная рота поднялась в атаку, всё последующее для Булатова происходило, будто в дурном сне. Ведь он уже прекрасно знал, что стрелять на передовой можно по-разному: прицельно в человека, или же только как бы по цели – то есть, целиться близко к человеку, но только пугая его, а не убивая. Но теперь, впав в дурман негодования из-за смерти хорошего и весёлого парня-однополчанина, после того, как фрицы побежали из своего окопа по льду реки Соня, Иван начал беспощадно уничтожать их, приговаривая: «За Мишу! За Годовикова! За Мишу!».

Стрелял Иван очень хорошо, зорким он был с рождения, а навык ведения прицельной стрельбы из карабина освоил легко и быстро. Поэтому пять-шесть человек на льду и на том берегу реки упали именно после его выстрелов. И ещё убивал бы, но только глаза что-то застило – то ли злая солдатская слеза, то ли слезинка из-за встречного ветра...

Если бы Иван осознал в какой-то миг, что сейчас он методично и безжалостно лишает жизни других молодых людей, у которых ведь тоже где-то были семьи – либо родители у молоденьких неженатых солдат, либо семьи у более взрослых и пожилых, тогда, вне всякого сомнения, страшный ужас потряс бы его осатаневшую душу. Но от полного помрачения разум ожесточившегося солдата спасала извечная особенность человеческой психики, которая в состоянии аффекта и крайнего озлобления человека лишает его способности замечать всё лишнее и помогает тут же забыть все ненужные подробности.

Поэтому после боя возле деревни Чарноты Иван Булатов совершенно не терзался мучениями, что недавно убил несколько таких же, как и сам он, глав семейств, чьих-то любимых парней или единственных сыновей. В горячке наступательного боя он не понимал этого, а теперь уже и совершенно не помнил того, что недавно натворил. В ходе развития атаки учебной роты, особенно после того, как они залегли на восточном берегу реки Соня и стали вести прицельный огонь по убегавшим по льду фашистам, где-то далеко на задворках его понимания как бы само собой отмечалось: вот ещё один упал, сражённый насмерть... а этот только ранен, но добивать его не стоит, он и сам помрёт...

Наступать дольше деревни Чарноты учебной роте не разрешили, наоборот, отвели её во второй эшелон. Дело в том, что в это время роты автоматчиков и разведчиков на правом фланге фронта наступления дивизии выполняли важные боевые задачи, а штаб и тыловые подразделения с обозами остались без прикрытия.

Когда рота получила короткий отдых для приведения себя в порядок и отправки в арьергард дивизии, выяснилось, что один пожилой солдат из соседнего учебного отделения был по касательной легко ранен пулей в правое плечо. Но пуля оказалась разрывной, и на выходе из тела ниже правой лопатки она вырвала изрядный кусок кожи и живого мяса: в этом месте рана была с ладонь величиной. Кровь хоть и не хлестала фонтаном, но кровотечение было сильным.

Когда Иван, услышав его стоны и призывы о помощи, захотел сделать перевязку, для чего понадобилось бы разрезать шинель и гимнастёрку, чтобы не растревожить рану ещё сильнее, этот солдат зло оттолкнул его руку с ножом и принялся ругаться: «Ты, такой молодой и глупый! Не порти мою одежду!».

От обиды из-за его несправедливых слов Иван даже психанул, крикнув ему в лицо: «Ну и чёрт с ней и с тобой!». Резко сдёрнув с него рукав расстёгнутой шинели, отчего старый солдат по-пацански взвыл и тут же отключился без сознания, Иван кое-как перевязал раненого прямо поверх гимнастёрки, хотя знал, что поступает неправильно. Во время учёбы в Овруче их настоятельно учили не жалеть одежду и резать её, чтобы получше обработать рану и плотнее перевязывать её по живому телу для максимально возможного уменьшения кровопотери.

Иван хоть и злился на старика, но вполне понимал психологию рачительного и, видимо, небогатого крестьянина из Бессарабии. Бедняге, всю жизнь привыкшему экономить на всём, теперь стало жаль портить хоть и казённое, но такое добротное сукно. А ведь при этом он сильно рисковал тем, что из-за плохой перевязки грязь могла попасть в его рану, и тогда ему же самому будет только хуже от этого...

*   *   *
Последующие двое суток учебная рота выполняла задачу боевого охранения тылов дивизии. Здесь, находясь поближе к начальству, они узнали, что немного севернее места их положения, в районе города Цеханув, была окружена большая немецкая группировка, состоявшая из пехоты и танков и артиллерии. Ночью на обоз 298-го полка, шедшего по правому, северному флангу наступления 186-й дивизии, было совершено нападение вырвавшейся из окружения группы немецких автоматчиков.

Но здесь, в районе городка Нове-Място, всё было относительно спокойно. И за эти два дня службы в охранении Иван Булатов несколько раз задумывался над тем, что ему уже не впервые доводилось видеть на поле боя. В самый ответственный момент командир учебной роты, капитан Анатоленко, поднимался во весь рост и призывно кричал: «Бойцы! В атаку – за мной! Коммунисты – вперёд!». И первым, без оглядки, поскольку был совершенно уверен в своих бойцах и младших командирах, бежал вперёд и стрелял из своего пистолета.

Иван, вспоминая об этом, тепло улыбался: «Молодец и храбрец у нас капитан Анатоленко!». Вот только в кого комроты мог попасть из своего пистолетика, если тот предназначен только для ближнего боя, а не для атаки? Но он прекрасно понимал: стреляя на бегу, командир подавал пример своим бойцам и напоминал им об очень  важном правиле обязательной стрельбы в сторону противника во время атаки. У солдат противника в окопе при этом всё равно срабатывают страх и инстинкт самосохранения: шальная пуля ведь полная дура, она запросто может убить, несмотря на то, что была выпущена вслепую, без тщательного прицеливания.
 
Вместе с тем, в Булатове появилось и с каждой атакой всё более крепло уважение к коммунистам. До броска из окопа эти серьёзные, большей частью сосредоточенно молчаливые люди первыми поднимались из окопов и преображались буквально на глазах: яростью загорались их глаза, и рот широко раззевался в грозном кличе для ещё большего устрашения врага: «Ура-а-а!».

От этого дружного ора, в который Иван и сам вкладывал все свои голосовые способности, даже его самого пару раз мороз по коже продирал: как же сильно вдохновляет, сливает монолитно и какие неведомые силы придаёт этот мощный боевой клич людей, в едином порыве бегущих на обычный свой солдатский подвиг и на вполне возможную верную смерть!

И коммунисты при этом всегда были впереди: на один выстрел, на один шаг ноги, на один бросок гранаты... А ведь каждому из них тоже хочется жить, как и любому другому смертному. Но когда нужно встать и первым пойти на врага, значит, надо подниматься и идти. И шли коммунисты в атаку впереди всех бойцов, как велели им их партийный и солдатский долг, и часто гибли первыми. И гибли от выстрелов не только противника...

Очень разными по жизни были они, эти странные для Ивана коммунисты. Кто-то из них так и лез в глаза начальства, выпячивая и даже преувеличивая свои подвиги. Кто-то большей частью отмалчивался и был в тени. Зато на поле боя картина радикально менялась: бывшие молчуны первыми поднимались в атаку, кричали «Ура!» и устремлялись за своим командиром, а вот служебные «трещотки» в это время могли скромненько помалкивать и не рваться вперёд во время смертельно опасной атаки.

Но, что ни говори про неприятные исключения среди коммунистов, в основном это были очень правильные, уважаемые люди – неформальные лидеры среди однополчан, хоть бывали порой и неприметными в повседневности фронтовой жизни. Их личный пример для беспартийных красноармейцев очень много значил всегда и во всём: в бытовом поведении где-нибудь в лесной землянке или же в очереди возле армейских котлов, а уж на поле боя – так в наиболее яркой особенности.

*   *   *
В ночь на восемнадцатое января 238-й полк, которому для проведения лесного боя с противником в районе севернее села Вулька-Щавиньска накануне временно была придана дивизионная учебная рота, после прорыва фашистского сопротивления на западном берегу реки Соня и без последующего активного сопротивления немецких войск, которое они организовывали в виде арьергардных боёв, продолжал преследование противника буквально по пятам.
Согласно очередной боевой задаче, полк следовал по маршруту: Обремб – лесничество Кенпа (Le;nictwo K;pa) – село Кемпа (на восточном берегу реки Вкра), где встретил очередное ожесточённое сопротивление немецких войск.

ИЗ ЖБД 238-ГО ПОЛКА:
18.1.45 года – форсирование реки Вкра с боем.
Продолжая преследование отходящего противника, к 12-00 полк вышел на западную опушку леса восточнее села Кемпа, где встретил сильное сопротивление противника с западного берега реки Вкра. При поддержке танков и самоходных артиллерийских орудий противник занимал оборону на заранее подготовленном рубеже, состоявшем из четырёх линий траншей полного профиля.
Получив задачу наступать в направлении Кемпа – Пентково – Парцеле-Галоминек, полк в 13-00 при поддержке артминогня повёл наступление на село Кемпа. Форсировав реку Вкра по льду, подразделения полка после жестокого боя в течение второй половины дня, только к 20-00 смогли прорвать сильно укрепленную оборону противника. После чего, легко сбивая вражеские арьергарды, батальоны 238-го полка всю ночь преследовали отступавшего противника по маршруту: Кемпа – Воля-Длужневска, Пентково.

*   *   *
Утром девятнадцатого января, встретив упорное сопротивление противника на промежуточном рубеже, после решительной атаки полк овладел селением Парцеле-Галоминек. Этот населённый пункт находится в десяти километрах северо-западнее города Плоньск, за участие в освобождении которого, а также за внесение значительного вклада в разгром Цеханувско-Плоньской группировки противника, 238-у стрелковому полку был почётное звание – Плоньский.

В этот же день был легко ранен командир полка, подполковник Гусейнов. После чего на этом рубеже 238-й полк был выведен во второй эшелон дивизии для приведения подразделений в порядок, пополнения личным составом, вооружением и боеприпасами.

Но учебная рота 186-й дивизии не участвовала в упорных боях в междуречье Соня – Вкра. В полдень семнадцатого января, когда 238-й и 298-й полки 186-й дивизии после короткого артналёта начали форсирование реки Соня, учебная рота была возвращена в подчинение штаба дивизии. И в течение последующих суток она выполняла хоть и второстепенную, но ответственную задачу охранения от прорывавшихся из окружённых под Цеханувом и из других опорных пунктов противника разрозненных, но достаточно хорошо вооружённых групп и даже больших группировок фашистов. Главной их задачей был прорыв на запад для воссоединения с основными своими войсками. Но, практически бесконтрольно гуляя по тылам наших войск, иной раз они могли представлять серьёзную угрозу для штабов, тыловых подразделений и обозов наших войск. А штаб, медсанбат, тылы и обозы дивизии в это время перемещались на запад по шоссе Нове-Място – Плоньск.

*   *   *
Девятнадцатого января после обеда, после того как обозы 186-й дивизии по мосту пересекли реку Вкра, Иван Булатов в составе учебной роты, шедший в арьергарде дивизии, воочию увидел страшные последствия большого танкового сражения, которое на днях развернулось здесь – южнее и к юго-западу от сельца Колозомб, стоявшего на самом берегу реки Вкра сразу за мостом.

Этот фольварк находится в девяти километрах к северо-востоку от города Плоньск, на подступах к которому Первый гвардейский Донской танковый корпус, приданный 65-й армии для усиления действия войск на направлении главного удара, захватил плацдарм на западном берегу реки Вкра, а затем два дня вёл ожесточённые встречные бои с немецкими танковыми соединениями, в том числе со свежими их частями, по железной дороге переброшенными под Плоньск.

На относительно небольшом пространстве за фольварком Колозомб в разных местах по полям торчало много подбитых танков – наших и немецких. Видно было, что некоторые из них шли на таран. Скорей всего, так поступали экипажи немецких танков, остававшихся без горючего. Поэтому им не оставалось ничего другого, как проявлять невольный героизм, поскольку Гитлер из Берлина отдавал очень жёсткие приказы: любой ценой, вплоть до жизни последнего солдата, удержать территорию Восточной Пруссии от вторжения советских войск.

Огромные бронированные машины были сильно покорёжены, некоторые стояли без гусениц или башен, некоторые застыли друг перед другом, встав на дыбы. Были также завалившиеся на бок и перевёрнутые машины, некоторые из них ещё потихоньку дымились, догорали...

При виде этой жути вблизи от фольфарка, а также поодаль от дороги и даже совсем далеко в полях, Ивану показались совершенно незначительными технические потери советских войск возле родного его села Михайловка в Молдавии, где в июле 1941 года были подбиты три танка.

*   *   *
Об этом, одном из множества героических эпизодов той большой войны, скупо свидетельствуют выписки из следующих боевых документов.

ИЗ ЖБД 65-Й АРМИИ ЗА 18.1.45:
... Части Первого гвардейского Донского танкового корпуса, отбивая неоднократные контратаки пехоты, танков и самоходных орудий противника, продолжали продвигаться в общем направлении на Плоньск.
К 20-00 вели бой на рубеже: Страхово, Врублево, Лисево, Кремпица...
...За 18.1.45 года корпус понёс следующие потери в материальной части: сгорело 2 ИС-122, 6 СУ-100 и 1 СУ-85; подбито: 4 ИС-122, 1 ИСУ-122, 6 СУ-100 и 3 СУ-85...
...Противнику нанесены следующие потери в материальной части: подбито и сожжено 15 танков и САО, разбито 3 БТР...
...Прошедший день боёв характерен возросшим сопротивлением противника перед левым флангом наступления армии (*это относится в зоне действий 105-го стрелкового корпуса) с целью удержать за собой город Плоньск, важный транспортный узел пересечения четырёх шоссейных дорог с железной дорогой Серпц – Насельск...
...105-й стрелковый и Первый гвардейский танковый корпуса форсировали реку Вкра и вышли на подступы к городу Плоньск в готовности для решительного наступления. В это же время 46-й стрелковый корпус, форсировав реку Вкра и продвинувшись вперёд на десять километров, с севера угрожающе навис над оборонявшей Плоньск группировкой противника...

ИЗ ЖБД 1-ГО ГВАРДЕЙСКОГО ТАНКОВОГО КОРПУСА ЗА 18.1.45:
Противник, выбитый с рубежа на реке Вкра, начал отходить в направлении города Плоньск, сдерживая наступающие части корпуса артиллерийскими и танковыми заслонами, оказав особо ожесточённое сопротивление на подступах к городу.
С этой целью на железнодорожном разъезде Дуляновек противник разгрузил два эшелона – один с танками и другой со штрафниками. Фланговой атакой с направления Лисево, Шумлин с одновременной фронтальной атакой с направлений Страхово, Доляново пытался сбросить наши наступающие части за реку Вкра...
...15-я гвардейская танковая бригада на рубеже господский двор Невикла, деревня Струбины встретила огневое сопротивление танков и самоходных артиллерийских орудий противника в количестве 20-25 единиц... 
...1-я мотострелковая бригада, отбив контратаки пехоты и танков противника, к исходу 18.1.45 вышла на рубеж населённых пунктов Страхово, Доляново.   
 
Примечание:
Потери 1-го гвардейского Донского танкового корпуса за эти три дня боёв, с семнадцатого по девятнадцатое января, в виде сгоревших и подбитых танков и самоходных установок во время форсирования реки Вкра и при освобождении города Плоньск составили – восемьдесят семь бронеединиц.
За эти же дни и в этом же районе ведения боевых действий было уничтожено не менее семидесяти пяти бронеединиц противника.
Таким образом, на относительно небольшой территории между рекой Вкра и городом Плоньск, равной примерно двадцати квадратным километрам, за три дня боёв с обеих сторон суммарно было потеряно не менее ста шестидесяти пяти бронеединиц.
А восемь сгоревших танков, БТРов и самоходок на каждый квадратный километр – это очень впечатляющая картина.

*   *   *
Но всю картину танкового побоища под Плоньском Иван Булатов с однополчанами не увидели, потому что сразу за фольварком Колозомб обозы повернули направо, на север. К этому времени учебная рота получила новую боевую задачу: из арьергарда дивизии ускоренным маршем, в том числе продвигаясь ночью, срочно выдвинуться в район леса Полесе-Млыньске для охранения стратегически важного моста на реке Вкра, расположенного на дороге Глиноецк – Плоньск.
 
Бойцы шли всю ночь, максимально соблюдая тишину. Лишь изредка лейтенант Гашков, командир второго учебного взвода, в котором служил Иван Булатов с земляками, сипловатым после вчерашней атаки голосом напоминал, нисколько не подгоняя, а само собой разумеющимся образом настоятельно и без раздражения требуя: «Живей, бойцы, живее! В колонне не растягиваться!».

Шли молча. Многочисленные вначале поля сменил небольшой лес. Затем снова вышли в поля и вскоре опять зашли в другой маленький лесок размером с большую русскую рощу. И снова пошли поля. И снова показался лесок...
Вдоль ответвлявшихся в стороны или тянувшихся поблизости и параллельно просёлочных дорог сплошь и рядом можно было разглядеть тёмные силуэты домов и строений затаившихся вдали фольварков или маленьких хуторов. И только лай собак напоминал о наличии человеческой жизни, которая невероятным чудом продолжала теплиться здесь после кровопролитных боёв.

Примерно в полночь прозвучала команда: «Привал! Оправиться и перекусить!».
И под ближайшей елью, прислонившись к ней одним плечом, а спиной – к спине кума Василия, у Ивана случился короткий сон, в который оба усталых бойца моментально провалились, едва справив малую нужду в сторонке поблизости. Но вскоре сквозь тяжёлый и липкий сон, сквозь полное нежелание организма просыпаться зазвучали требовательные сиплые команды лейтенанта Гашкова: «В колонну по четыре становись!» и «Живей, бойцы, живее! В колонне не растягиваться!»...

Примерно в два часа ночи учебная рота добралась до какой-то высотки над рекой, сразу за ней видневшейся меж деревьями где-то внизу. Здесь взводы остановились и окопались в указанных местах. Судя по более серому небу на северо-востоке, встали они фронтом на северо-запад. Впереди по дороге, приблизительно в километре от этой высотки, возле моста через реку был выставлен передовой дозор из отделения солдат с сержантом во главе. Они должны были дать знать своим о появлении врага.

Иван Булатов чутко кемарил в своей наспех выкопанной и не очень широкой яме по грудь, в так называемой индивидуальной ячейке для ведения огня. Земля здесь была супесчаная, поэтому рыть ячейку было легко. Главным оказалось – одолеть верхний промёрзший слой грунта сантиметров в десять толщиной. Но глубокую ячейку рыть оказалось бессмысленно: стенки окопчика тут же начинали осыпаться, едва их неловко заденешь локтем или коленкой.

Прекратив копать и тут же провалившись в короткий лёгкий сон, Иван в полудрёме в очередной раз вспоминал своих: как там они дома? Что делают Люба с Маруськой? Как выживают они там, бедняги? Ведь в зиму вошли практически без запасов из-за того, что жителей Михайловки на бОльшую часть весны и всё лето отправили в эвакуацию. И куда отправили? Даже смешно сказать – в ближнюю Петровку, которая отстоит всего в десяти километрах к северу от Михайловки...

Справа поблизости точно в таком же мини-окопчике расположился кум Василий Понятовский. Они были, можно сказать, друзьями с самого детства, выросли вместе, женились на двоюродных сёстрах и теперь стараются всегда находиться рядом, локоть о локоть воюют на фронте. В отличие от тревожно дремавшего Ивана, Василий спал крепко, даже похрапывал и улыбался во сне, будто видел хороший сон, наверное, про свою жену и дочь Анюту.

По всей высотке влево и вправо цепью были расставлены и окопались другие земляки Ивана, а также его однополчане из разных краёв Советского Союза – из центральной России, Сибири, Средней Азии... Большинство солдат крепко спали после трудного перехода. А Ивану после первого короткого сна на корточках, из которого он невольно вынырнул, потому что начал заваливаться вбок, и за шиворот посыпался песок, больше практически не спалось, и глупые мысли, как всегда, без спросу полезли ему в голову...

До передовой было далеко. Где-то впереди и левее шёл едва слышный отсюда бой. Судя по всему, там наступает наша армия. Поэтому очень странно стало Ивану, для чего дали им команду окапываться именно на этой высотке и фронтом как бы в сторону от направления главных действий наших войск? «Может быть, нам нужно поскорее идти туда, на передовую, на помощь своим батальонам? А мы здесь лежим возле речки непонятно для чего…». Мысли о доме тоже не покидали голову и сверлили мозг: как там свои родные зимуют-бедуют? И с этими невесёлыми думками Иван незаметно снова провалился в короткий и крепкий сон...

И вдруг эту летучую дрёму солдата кто-то будто в упор расстрелял одиночным выстрелом. Иван тут же вскочил на колени и чуть высунул голову из окопчика. Следом за первым по лесу так же гулко прогремел второй выстрел из нашего карабина. И тут же, будто надсадный собачий кашель взахлёб, раздалась очередь из немецкого автомата. Прозвучал взрыв гранаты, за ним снова захлопали выстрелы из карабинов, и раздался ещё один взрыв гранаты...

Всё стало понятным: на речке возле моста занялся ближний бой. Но бой этот оказался коротким, слишком коротким... Видимо, силы головного дозора были очень не равными. Но свою боевую задачу передовой дозор выполнил: он предупредил однополчан о появлении неприятеля. И, может, боженька при этом дал сержанту возможность сообразить увести своих бойцов от верной гибели.

Так Иванов сон о трудной мирной жизни его родных вмиг обернулся суровой фронтовой явью для него самого. Не вполне проснувшийся Булатов быстрым взглядом окинул высотку, лес и дался диву. Всё вокруг пока выглядело таким же красивым и мирным, как будто кто-то свыше специально сделал солдатам шикарный подарок – прожить спокойной жизнью ещё один погожий денёк.

Но эту великолепную лесную идиллию перечеркнула никому не нужная война. В следующий миг снова зачастили наши винтовочные выстрелы в ответ на лай немецких автоматных очередей. И снова там, возле моста на реке, всё затихло. Неужели, для нашего отделения всё уже закончено раз и навсегда?!..
- К бо-ю-у! – раздался над высоткой уже не сипловато-сдерживаемый, а требовательно повелевающий, громкий и уверенный голос лейтенанта Гашкова. – Никому ни шагу назад! Помните: победа обязательно будет за нами!

Летучий сон Ивана прошёл окончательно, и он тут же  почувствовал, как часто и сильно колотится его сердце. Как по его жилам интенсивно пульсирует горячая кровь, вместе с кислородом щедро разнося адреналин по всем мышцам молодого тела. По больной спине липкой волной прокатился холодок предчувствия большой опасности, тут же перекрытый жаркой волной полной готовности для борьбе с врагом.
- Ну, Иван, держись! – сам себя подбодрил Булатов и приготовил карабин к бою.

Взгляды солдат были прикованы к уходившей на север дороге. Каждый пытался хоть как-то разгадать последствия короткого и яростного лесного боя возле моста на речке. На своей позиции справа в точно таком же напряжённом ожидании застыл кум Василий. Лицо его казалось бледным и немного испуганным. Кумовья обменялись недоумённо вопрошающими взглядами, но не сказали друг другу ни слова.

Прошла минута-другая томительного ожидания. На просматривающемся сквозь деревья пространстве никакого движения не замечалось. И вдруг...  Но что это за звуки непонятные появились – очень странные, методично, но не по танковому рокочущие? Вскоре разобрались: в напряжённо застывшей утренней тишине чётко раздавались и усиливались звуки приближающихся мотоциклов. Их пока не было видно, но они уже явно и нагло утверждали близкое своё присутствие.

Вскоре эти слегка постреливающие звуки стали совершенно отчетливыми и близкими, но самих мотоциклов по-прежнему не было видно. А ещё через минуту сквозь мотоциклетный треск проявились иные, более тяжёлые и надсадные, утробно урчащие звуки. Так шумят танки или бронетранспортеры. Судя по звукам, это тоже была немецкая бронетехника...

- Первый выстрел мой! – прозвучало предупреждение командира взвода. – Кто выстрелит раньше, тот может всех погубить! Врага нужно подпускать как можно ближе! Никому не стрелять раньше меня! – в замёрзшую тишину над замершей в ожидании высоткой крикнул лейтенант Гашков.

Тела в солдатских шинелях ещё плотнее вжались в холодную землю, словно пытаясь получить защиту от неё, родимой. И сердешная матушка тут же ответно как бы приобняла ребятушек всеми своими не очень ладными, а после появления немецких танков показавшимися очень неглубокими окопчиками. Но Ивану явно чудилось, будто земля на самом деле действительно хотела защитить солдат, как могла...

...Из-за дальнего поворота лесной дороги между деревьями прокатился звук первого выстрела немецкого танка. «Неужели немцы знают о нашем присутствии?! Но кто же из наших так глупо проморгал их разведку?» – молнией мелькнуло в голове Ивана.

Снаряд этот просвистел поверх высотки и разорвался где-то позади. Второй снаряд лёг точнее, впереди, и от этого взрыва супесную высотку ощутимо тряхнуло. Клин тощего лесного дёрна взлетел в воздух и густо осыпал часть притаившихся в своих ямках солдат. Затем были следующий и последующий выстрелы. В окопчиках уже стали слышны стоны раненых, но зло ощетинившаяся карабинами, автоматами и пулемётами высотка упорно молчала.

Иван вжался в сыпучий откос несчастного своего окопчика. Его пальцы инстинктивно пытались обрести в супеси опору и не находили её. Родимая землица сама тряслась от разрывов и не могла прибавить спокойствия своим чадам. В открытом и пересохшем рту на зубах скрежетала пыль вперемешку с песком. Щекой и плечом Иван остро почувствовал могильную сырость своей матушки-землицы. Это ощущение тут же вызвало в нём внутренний протест – молодой и звериный. Он ведь совсем молодой отец, он не может, он не должен и категорически не хочет умирать...

И в эту же минуту обстрел высотки внезапно прекратился.
Зато пять немецких мотоциклов тут же газанули, вырвались из-за кустов, прикрывавших ближний поворот лесной дороги, стремительно развернулись в боевой порядок и пулемётчики плотным огнём стали беспощадно поливать высотку. За ними следом выбежали автоматчики, а вдалеке на дороге показалась целая моторизованная колонна – два танка и три бронетранспортера с десантом пехоты! Из глубины леса, из-за небольшой поляны слева, начали часто бухать, как минимум, два миномёта. Немецкий шквальный огонь по высотке вовсю стал вытворять свою безумную, смертельную пляску.

Мгновения ожидания для начала стрельбы проходили мучительно долго. Неистребимый инстинктивный страх за свою жизнь, казалось, требовал от бойцов: нажми, поскорее нажми на курок. Но высотка молчала... Казалось, что последние мгновения тянулись вообще бесконечно долго, пока немецкие мотоциклисты внизу наискосок пересекали лесную поляну, приближаясь к высотке...

- Ого-онь! – перекрикивая треск немецких мотоциклов и пулемётов, вдруг заорал лейтенант Гашков и первым открыл стрельбу.
- Ого-онь! – продублировал его команду командир отделения ефрейтор Кумуков и тут же начал стрелять по немцам.

Высотка жахнула первым неровным залпом из винтовок, тут же подкреплённым автоматными и пулемётными очередями. И так славно развивавшаяся атака фашистов вмиг захлебнулась на самых подступах к высотке: расстояние стало слишком опасно близким из-за возможности для немцев начать ближний бой с применением гранат. Но они не полетели даже с высотки: и для нашего гранатного боя с высотки немцы были всё же далековато.

Один мотоцикл первым застрял в кювете. Водитель и вскочивший в люльке пулемётчик не успели спрятаться за ним, упали, срезанные нашими пулями наповал. На трёх мотоциклах так же наповал сразу же были убиты водители и пулемётчики, и только один мотоциклист успел удрать за спасительные кусты...

Два мотоцикла после этого сразу как бы уткнулись в землю, замерев на месте, а один мотоцикл без седоков сам по себе всё же немного и неровно проехал вначале вверх по склону, затем развернулся и покатился вниз. Когда он свернул за кусты, с него упал, наконец, автоматчик, видимо, убитый, но своим телом прикрывший везучего мотоциклиста.

На дороге остались лежать раненные и убитые фрицы, а живые как можно скорее залегли в неглубоком кювете за дорогой. Самые дальние из них уносили ноги в придорожные кусты, откуда недавно появились для атаки. Но в это же время подошедшие танки и бронетранспортеры дружно развернулись в линию, причём танки через одного встали между БТРами, после чего все они с плотным пулемётным огнём одновременно пошли в атаку на высотку, видимо, решив одним ударом смести с лица земли оборонявших её солдат.

От высотки до дороги было всего метров сто. И все события разворачивающегося в лесу боя пехоты с танками были видны, как на ладони. Иван из-под каски через бруствер своего окопчика во все глаза смотрел на приближающуюся немецкую технику, невольно пытаясь максимально укрыть тело от надвигающейся смертельной опасности и в то же время приготовив сжатое в состояние пружины тело для броска в сторону, если танк вдруг попрёт на его ямку.

Только первые минуты в начале боя были томительно страшными, но удачная стрельба по мотоциклистам и всколыхнувшаяся в душе солдата злость невольно зарядили Ивана яростным азартом смертельного боя, в котором выживает обычно только самый быстрый, ловкий и меткий. И когда после наших прицельных винтовочных залпов и автоматно-пулемётного огня струсившие немцы побежали назад, он не смог удержаться от хищной улыбки. Так что дальше ни взрывы, ни стрельба не смущали больше ожесточившегося бойца.

Бодрым голосом Булатов крикнул Понятовскому:
- Смотри, кум, как бегут эти сволочи!
В ответ Василий как-то задеревенело повёл шеей слегка в сторону с вывертом вверх и повернул голову. Улыбнулся одними уголками губ чуть насмешливо и даже скорбно:
- Как бы нам самим от этих танков не побежать...
- В лесу танки не очень проворные, да их всего две штуки, так что закидаем их гранатами и выдюжим, – уверенно ответил Иван и приготовил обе свои гранаты.

Танки уже надвигались на подошву высотки, но пехота фашистов, видимо, всё ещё не могла прийти в себя после шока из-за внезапного встречного боя и застряла в кювете за дорогой. Остальные немецкие автоматчики, скрывшиеся в кустах, лишь тревожили воздух выстрелами из дальних укрытий.

Позиция Ивана оказалась одной из самых ближних на пути немецкого танка, правого по нашему фронту обороны. Вжавшись в окопчик, Булатов цепко наблюдал, как немного левее него, метрах в десяти проходила рычащая и чадящая сизо-чёрным дымом громадина металла. Там были окопчики Степанова и Улюкаева. Иван видел, как оба солдата выскочили из своих укрытий и бросились от танка в разные стороны. Степанов с этой стороны танка успел укрыться за стволом сосны, а Улюкаева с той стороны, похоже, зацепил пулемётчик из танка.

Страх у Ивана давно исчез, а злость из-за смерти боевого товарища так и заклокотала в его сердце. Выдернув чеку и привстав на колено, он швырнул гранату в гусеницу танка. Она пролетела между катками и взорвалась под танком, не причинив ему особого вреда. В танк тут же полетели другие гранаты, и он всё же потерял гусеницу, завертелся на месте, бешено отстреливаясь своим пулемётом. Но на таком близком расстоянии особого вреда солдатам причинить он уже не мог, зато сам стал отличной мишенью. При этом одна граната с той стороны перелетела через танк и взорвалась по эту сторону, а злосчастный рядовой Степанов возле танка снова чудом остался живым, вовремя укрывшись за ствол сосны, его даже не зацепило осколками.

Зато Иван Булатов, выбрав наиболее удобный момент при развороте танка на месте, удачно метнул вторую гранату прямо в смотровое окошечко механика-водителя. Граната грохнула, снова не причинив танку вреда, но он замер! Видимо, бросок оказался настолько удачным, что разворотил смотровую щель механика-водителя и контузил его или повредил ему что-то там. И танк немедленно зачадил сзади: почти одновременно с разрывом гранаты Ивана спереди там что-то очень сильно жахнуло. Наверное, кто-то бросил целую связку гранат. В танке уже было полно дыма, который густо повалил через открывшийся верхний люк. Но вылезти из загоревшейся машины немецким танкистам не позволили...

После короткого боя на высотке остался догорать немецкий танк, под ней недвижно стояли два бронетранспортёра, в ближнем бою подбитые гранатами обычными советскими солдатами, не имевшими даже серьёзного опыта для ведения обычного огневого боя. На подступах к высотке и у дороги валялись четыре мотоцикла и более десятка тел убитых фашистов. А остатки немецкой пехоты и бронетехники откатились за мост и далее за речку.

На шум боя к нашим бойцам вскоре подтянулось подкрепление с артиллеристами и их сорокапятками: учебную роту капитана Анатоленко, успешно выполнившую задачу в качестве правого головного дозора 186-й дивизии, сменили подошедшие сюда раньше соседи из 18-го стрелкового корпуса – подразделение 114-го гвардейского стрелкового полка 37-й гвардейской дивизии, так же выполнявшее арьергардные задачи в зоне действий своей дивизии.

Во время короткого отдыха после успешного лесного боя солдаты учебной роты узнали от своего политрука, лейтенанта Росковского, что в ночь на двадцатое января они совершили двадцатикилометровый марш-бросок по ближним тылам наших войск от фольварка Колозомб мимо городов Плоньск и Сохоцин в лес под названием Полесе-Млыньске, где провели успешный заградительный бой против колонны немецкой мотопехоты, поддерживаемой двумя танками.

Да, они без поддержки полковой артиллерии сумели выиграть неравный, но грамотно построенный, и поэтому ставший победным бой с авангардным отрядом прорвавшейся из окружения южнее Цеханува достаточно крупной немецкой группировки, которая по тылам наших войск продвигалась на юго-запад при поддержке нескольких танков и бронетранспортёров из состава подразделений 7-й танковой дивизии. По показаниям пленных, отчаявшиеся немцы пытались с боями совершить рейд из-под Цеханува в западном направлении через города Глиноецк, Рационж, Дробин, Бельск, Плоцк и далее до города-крепости Торн. Но уже в Глиноецке, наткнувшись на наши войска, они вынуждены были свернуть на юг, на город Плоньск, где надеялись соединиться со своими.

А деревня, стоявшая на Плоньской дороге сразу за речкой Вкра, южнее которой учебная рота без поддержки артиллерии стала победителем в дерзком лесном бою с немецкими мотоциклистами, танками и бронетранспортёрами, называлась Огоново...

Продолжение следует.