Виолончельный концерт

      Дневной зной после недолгого тихого дождя сменился приятной июньской прохладой. Казалось, будто дождь как по заказу, заботливо вымыл платформы железнодорожного вокзала, подготовив их к встрече пассажиров, прибывающих в город на дневном экспрессе. Евгений встречал столичного профессора, у которого когда-то слушал лекции по истории архитектуры и искусству реставрации и с которым у него сложились теплые дружеские отношения сначала по переписке, а потом и в реальном общении. Теперь Евгений, приезжая в столицу, останавливался у профессора. В эти дни он старался быстро покончить с намеченными делами, а потом приходил в старый московский дом в Оружейном переулке, где они с профессором просиживали ночь напролет, не замечая наступившее утро, обсуждая не только вопросы профессии, но и политику, искусство, литературу, слушали и говорили о музыке, которую знал и безумно любил преподаватель, и еще поднимали много других тем, интересующих двух неравнодушных людей. Профессор щедро делился воспоминаниями, а Евгений старался впитывать сказанное и даже ловил себя на мысли, что рано или поздно напишет книгу о своем учителе и расскажет всему миру о незаурядном русском интеллигенте.
 
       В одну из таких встреч профессор сделал Евгению лестное предложение - стать нештатным сотрудником кафедры, взять на себя организацию и проведение студенческой практики в своем городе, славящемся богатой историей и уникальным архитектурным наследием. Евгений согласился, и вот теперь он встречал своего учителя, ставшего коллегой, который прибывал в его город на дневном экспрессе с целью повидать своего нового сотрудника, пообщаться по душам, как это бывало на московской квартире, познакомиться с объектами студенческой практики и еще с бытовыми условиями своих воспитанников.

       Поезд прибыл по расписанию, медленно и точно остановившись выходами из вагонов напротив дорожек, обозначенных желтой плиткой. Двери вагонов плавно откатились вбок, на платформы как по команде высыпали проводники в светло-бежевой униформе, синхронно установили алюминиевые трапы над щелью между железной гофрированной стенкой вагона и краем платформы, по трапам гулко застучали каблуками пассажиры, утяжеленные чемоданами и рюкзаками. Спустился и профессор, навьюченный багажом, напомнивший Евгению Робинзона Крузо, любовно изображаемого художниками-иллюстраторами. Они обнялись, на момент преградив дорогу идущим. Профессор, заключенный в крепкие объятия, чуть было не потерял очки, соскользнувшие с его носа и пойманные на лету Евгением.

       - С приездом, Олег Филиппович!
       - Не приютите ли убого чухонца, Евгений Валерьевич?
       По имени-отчеству профессор обращался ко всем: к студентам, порой позволявшим себе посмеиваться над чудаковатым ученым, к коллегам-ровесникам, к базарным теткам, тыкающим ему без зазрения совести, и к Евгению, годившемуся ему во внуки.
       - Виолончель, - объяснил профессор наличие крупногабаритного багажа в большом черном футляре за его плечами, с любопытством рассматриваемого и незаметно ощупываемого Евгением.
       - Виолончель? – переспросил Евгений, вздернув в удивлении брови.
       - Да, да, инструмент и, скажу вам, неплохой! Прихватил с собой поиграть здесь. Знаете, последнее время я стал просыпаться ночами и заметил, что получасовая ночная игра убогого чухонца на этом вот инструменте способствует восстановлению здорового крепкого сна. А если по-научному и по серьезному, друг мой, то это своего рода релаксация, столь необходимая старику и столь удачно найденная мною… Эврика, Евгений Валерьевич, Эв-ри-ка!

       - Поедемте утраиваться или сначала обедать? – спросил Евгений профессора, на что тот парировал:
       - Нет, нет, обед подождет, да и обустройство тоже. Поехали, друг мой, по объектам! Вы меня знаете: дело прежде всего! Помните мою заповедь? «Потом не бывает»!
       Следует сказать, что за несколько дней до поездки профессор звонил Евгению и просил поселить его в простой средней школе, не элитной и не передовой, и непременно в спортзале на спортивном мате или, на худой конец, на старом ватном матраце. Именно так он коротал время на студенческих практиках и только так, по его разумению, должны быть устроены его студенты.
       - Это романтика, это сближает молодых людей, и запоминается ими на веки вечные и будет всегда вспоминаться доброй улыбкой и светлыми чувствами, а главное, они не забудут уроки пройденной практики, которые пригодятся им всегда, - говорил профессор, объясняя Евгению смысл своей необычной просьбы.

       Виолончель бережно уложили на заднее сидение автомобиля, подложив под гриф подушку и подоткнув деку старым верблюжьим одеялом, случайно завалявшимся в багажнике автомобиля – так просил сделать профессор, относясь к диковинному инструменту, как к нежному одушевленному существу, способному на себе ощутить неприятности дорожной тряски.

       Далее последовал неторопливый объезд и осмотр объектов, памятников архитектуры, тщательно подобранных Евгением заблаговременно, затянувшийся до ночной темноты, вынудивший наших преподавателей пропустить обеденное время и время вечернего ужина. Чувствовалось, что профессор приятно устал и был явно доволен произведенным осмотром. Объекты его впечатлили своеобразием архитектуры, классическими многовековыми трещинами на стенах и уровнем реставрационных работ, качеству которых, по словам профессора, могли бы позавидовать столичные специалисты и даже зарубежные мастера.

       - А теперь, друг мой, едем в наш сарай-ветродуй, - скомандовал профессор, довольно потирая руки и предвкушая горячий крепко заваренный чай, - напомню вам, друг мой, что даже первый русский театр, труппу которого набрал великий Волков, играл поначалу в деревянном сарае!
       Евгений не внял просьбе профессора устроить его в школе, а повез старика в общежитие работников культуры, полагая, что соседство с деятелями искусства приятно дополнит впечатления профессора от дневного осмотра объектов. Он разместил гостя в спортивном зале почтенного заведения, куда накануне завез свой двуспальный пружинный матрац, предварительно задрапированный под гимнастический мат.

       По дороге купили снеди и пива (консервы, хлеба и чаю, баранок, зеленого лука и вяленой воблы, питьевой воды и маринованных огурцов). В зал занесли виолончель, заботливо уложили ее, будто любовницу профессора, на двуспальный матрац, потом занесли две раскладных рыбацких табуретки, сумки с купленными продуктами и пачку старых газет – достойную скатерть в походных условиях. Газеты расстелили на полу, стол сервировали одноразовой посудой и аккуратно уложенными на нее овощами, консервами, баранками и очищенной воблой, пиво налили в картонные стаканы.

       Профессор провозгласил тост за успешное начало его командировки и достойное ее продолжение. Друзья беззвучно чокнулись мягкими картонками и отхлебнули прохладный напиток. Профессор, перекусив и раскрасневшись, похвалил Евгения за усердие и отличную подготовку предстоящей практики. Он так и сказал, что ставит ему твердую пятёрку с большим жирным плюсом. Евгений поблагодарил учителя, ответил, что очень тронут и опять, как много лет тому назад, чувствует себя студентом, сдающим экзамены строгому, но справедливому преподавателю.  Они выпили еще, после чего профессор посвятил Евгения в планы его завтрашнего дня:

        - Друг мой, я сегодня порепетирую, поиграю виолончельный концерт Дворжака. Это невероятно пронзительное по звучанию и, пожалуй, самое известное в мире произведение для виолончели. Инструмент трогает за душу, завораживает и звучит, как голос человека… Волей-неволей забываешь о неурядицах и погружаешься в чарующий мир музыки…
       На этих словах на глазах профессора заблестели прозрачные слезы.
       - Невероятно! - воскликнул Евгений, - Олег Филиппович! Я много лет общаюсь с вами, но ничего не знал о вашем увлечении. Могу я послушать вашу игру?
       - Да, друг мой, я буду рад, более того, я хочу этого, но только не сегодня.
       - Но почему?
       - Завтра я намерен помузицировать на одной из ваших улиц. Знаю, что здесь нет консерватории и нет музыкального театра, и потому я хочу, чтобы люди послушали меня, соприкоснулись с великой классикой, а я таким образом смогу проверить свои силы как музыканта, технику исполнения и надеюсь, что я смогу укрепиться в своей уверенности.
       - Как? Вы играете на улицах?
       - Нет, нет, никогда! В столице совсем иной менталитет уличных музыкантов. Во-первых, меня знают, как публичную личность, и мне не хотелось бы представляться пред народом в ином качестве… Во-вторых, уличные музыканты играют за деньги, в этом и только в этом заключена цель их деятельности. И в-третьих, в своем городе, где много друзей и моих учеников, я просто стесняюсь выйти на панель с инструментом даже без кружки для сбора денег… Друг мой, я буду просить вас указать мне место, где я смогу поиграть, и завтра вы сможете меня услышать. Присутствие близкого человека только поддержит меня.

       Дверь зала была приоткрыта и разговор людей, находившихся в гулком помещении, а возможно, и манящий запах пива, смешанный с запахом закуски, привлекли внимание скучающих деятелей искусства. Сперва на огонек заглянул молодой актер, представившийся коверным гастролирующего цирка, а потом, чуть позже, зашел средних лет бородатый мужчина, назвавшийся свободным художником. Гостей следовало угостить, но время было поздним, магазины, торгующие спиртным, давно закрылись. Евгений, недолго раздумывая и сохраняя амплуа гостеприимного хозяина, вызвал такси с намерением купить у водителя горячительного. Затея удалась и вскоре на газетной скатерти появились две бутылки водки, что было с радостью воспринято заглянувшими в зал работниками культуры и способствовало дальнейшему продолжению разговора, в который активно включились двое гостей.
       Евгений представил профессора, коротко рассказал о целях его командировки и объяснил его намерение отказаться от комнаты с удобствами и ночевать в спортивном зале. Гости одобрили идею профессора и представились тоже, почтительно поклонившись ученому и пожав ему руку. А художник даже с фамильярностью приобнял старика, продолжительно хлопая ладонями по его худощавой спине, будто выбивал стариковскую пыль.

       Разговорившись и узнав, что профессору уже далеко за 80, мужчины неподдельно удивились, поперхнулись выпивкой, но потом пришли в себя, пристально посмотрели на пожилого человека, похвалили его моложавую выправку и светлый ум, а затем дважды выпили за его здоровье и активное долголетие. Первым профессору польстил молодой коверный:
       - Я значительно моложе вас, гожусь вам во внуки, а воспринимаю не иначе, как своего ровесника… Блин, с вами легко и просто, вы вон даже одеты по молодежному – в джинсах и модных белых кроссовках. Да вы крутой и нашенский! Не удивлюсь если окажется, что вы слушаете рэперов и ходите на концерты стендаперов!
       - Конечно же я знаю рэп и на концерты хожу, только вот рэп и стендаперы – это современные словечки, заменившие наши привычные «речитатив» и «писатель-сатирик»!
       - А зачем здесь контрабас, мил человек? Неужто будете еще и лабать в ресторане? - спросил профессора бородатый художник, продолжая восторгаться креативностью старика.
       - Берите выше, любезный. Это виолончель. Я взял ее с собой поиграть - здесь у меня предвидится свободное время, которого дома не так-то много, и которое можно потратить с большой пользой.
       - Поиграть на такой бандуре, которую тащить на горбу за тридевять земель? Ха! Послушайте: а не проще ли было взять дудочку? И места бы не заняла и дудеть на ней можно сколь угодно и где угодно, дешево и сердито, - не унимался свободный и уже подвыпивший художник.
       - Шутки шутками, господа, но для меня музыка - это моя будущая вторая профессия и не менее серьезная, чем первая, в которой я достаточно поднаторел. В моих мечтах и планах - выступление с оркестром на профессиональной сцене, к чему я усердно готовлюсь...

       Художник, издав короткий свист, посмотрел на коверного, а коверный посмотрел на художника, изобразив на лице удивленную клоунскую гримасу.
       - Простите меня за мою прямоту, мил человек, и, если сказанное мной покажется вам обидным, - извинившись сказал художник, - насколько мне известно, никто не отменял понятий продолжительности жизни и возраста доживания. Я не уверен, что сам доживу до семёрочки с нулем, установленной правительством продолжительности пребывания на этом свете, а вы уже давненько перешагнули её. Дай Бог вам здоровья!  Но, скажите, какая может быть мечта о сцене в ваших годах? Какой еще оркестр? И какая может быть вторая профессия в почтенном пенсионном возрасте? Да вас просто никто не примет всерьез ни на сцене, ни в том же оркестре. В лучшем случае над вами посмеются и выпроводят вас под белы рученьки.
       - И вы, человек искусства, хотите сказать, что сможете запросто уйти на пенсию в расцвете сил и спокойно забросить живопись к чертовой бабушке? – вопросом на вопрос ответил профессор художнику.
       - Надеюсь, вам известно, мил человек, - продолжал художник, - что в творчестве есть апогей, вершина деятельности, которую если и смог достичь, то дальше последует неминуемая деградация, фиаско! И потому надо суметь остановиться и вовремя уйти, оставаясь в памяти народной мастером, а не чокнутым маразматиком.

       - А мне известны совсем другие факты, любезный вы мой, - парировал возмущенный профессор, обращаясь к художнику, - загибайте пальцы, если их у вас хватит. Сократ после 70 лет научился играть на многих музыкальных инструментах и овладел этим искусством в совершенстве! Микеланджело написал свои гениальные полотна в возрасте 80 лет! Гете в 80 лет закончил своего «Фауста»! Исаак Ньютон еще в 85 лет был занят научными трудами! Игорь Стравинский творил до 88 лет, писал музыку и, к слову об оркестре, весьма успешно руководил большим коллективом и дирижировал! Виктор Гюго активно работал до 83, академик Иван Павлов - до 87, древнегреческий драматург Софокл - до 90 лет, Бернард Шоу писал до 94 лет, а ваш коллега художник Тициан сохранял творческую активность тоже до 90! Умер он от чумы, как вам известно, заразившись от своего сына, его тело нашли на полу у мольберта с кистью в руке… Обратите внимание, сколько я вам сейчас назвал имен и цифр, и при этом я ни разу не запнулся, не воспользовался шпаргалкой. Наш мозг, друзья мои, развивается не до 25-30 лет, как считалось когда-то, а до 50 лет и, если человек продолжает заниматься активной мыслительной деятельностью, то старение мозга не происходит вообще! Да, да, не смотрите на меня как на сумасшедшего: наша душа, наши внутренние силы не имеют возраста. По моим наблюдениям человек не стареет, если он не утратил способность учиться и продолжает мечтать.  И еще: да будет вам известно, что возрастной ценз запрещено требовать при приеме на работу!
       - Отдел кадров найдет с десяток причин отказать вам, - вмешался в разговор коверный, - и поверьте, будет это вовсе не ваш уважаемый возраст, а совсем другое…
       - А вот Булгаков (заметьте, моя горячая любовь!), - не унимался подвыпивший художник, - не дотянул и до 49, а ведь был врачом и имел неплохую практику! Напомню вам его слова: «Человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чём фокус!».
       Далее спор молодых людей и пожилого профессора стал более походить на игру в имена знаменитостей. Молодые люди вспоминали известных творцов, ушедших рано из жизни. Профессор не отставал и называл имена знаменитостей, сохранивших потрясающую работоспособность и талант в весьма преклонные годы.

       В разговор вмешался Евгений, молчаливо слушавший и сообразивший, что истины ни одна из сторон не добьется. Он напомнил о позднем часе времени, указав на потемневшее небо за высокими окнами зала, сказал, что безоговорочно поддерживает профессора, являющегося, как и Микеланджело, поцелованным Богом, и что нисколько не сомневается в его нерастраченных способностях и скором осуществлении намерений. Профессор, услышав слова Евгения, оживился, сказал, что непременно пригласит своих новых друзей на свой собственный концерт в один из московских залов и это окончательно убедит их в его правоте о творческом долголетии и, главное, даст им, людям искусства, возможность получить несказанное удовольствие. Гости зааплодировали, профессор поднялся и с благодарностью, как на концерте, раскланялся, а Евгений объявил о завершении вечера и предложил гостям забрать с собой спиртное, как утешительный приз, врученный проигравшей стороне. Гости не стали возражать, забрали остатки спиртного, а заодно и закуску, тем самым смиренно приняв свое поражение.

       Профессор, пребывая в хорошем расположении духа, заявил Евгению, что находится в приятном предвкушении предстоящей репетиции и завтрашнего выступления.
       - Заезжайте за мной завтра, но не раньше одиннадцати - хочется хорошо выспаться и выглядеть свежим, - сказал он Евгению, и они тепло попрощались, заключив друг друга в объятия.

       Евгений вышел на улицу, задержался у окон спортивного зала, представлявшего собой пристройку к зданию общежития, подумал, что игра на инструменте в поздний час не должна побеспокоить жильцов, благодаря расположению зала вне жилого корпуса. Он заглянул в окошко, увидел профессора, извлекшего виолончель из чехла и любовно рассматривающего свой инструмент. Евгений заулыбался, осознавая, что крепко привязался и полюбил милого, чудаковатого, доброго и беззащитного старика. Он зашагал к машине, вспоминая недавний разговор в зале, а еще встречу на перроне профессора, назвавшего себя по-пушкински «убогим чухонцем», и сегодняшнюю поездку с ним по объектам, доставившую профессору явное удовольствие.

       По дороге домой Евгений определился с местом, куда завтра повезет профессора для уличного музицирования. Место это находилось на набережной, напротив художественного музея, где по выходным дням собирал публику самодеятельный духовой оркестр, а в будни там толпились скучающие туристы, ожидавшие входа в музей и любующиеся видами речных далей. Он даже заехал на место, вышел из машины и недолго постоял на тихой ночной набережной, почти безлюдной, наблюдая за отражением огоньков в речной глади, мигающих на противоположном пологом речном берегу.

       Утро следующего дня выдалось солнечным и тихим. Евгений, проснувшись, просмотрел прогноз, который предвещал теплую солнечную погоду, вполне подходившую для игры на улице, и остался доволен. Он не стал звонить и беспокоить профессора, который мог еще отдыхать, а решил приехать к общежитию в условленное время без предварительного предупреждения. Но не выдержал, поехал раньше – не терпелось поскорее увидеть старшего друга. Он недолго погулял вдоль стен спортзала, поглядывая на часы, останавливаясь и прислушиваясь, не играет ли профессор. В зале было тихо, ни игры, ни разговоров не было слышно, а в окна зала заглядывать Евгений не решился, полагая неудобным и неуместным подсматривать за профессором. Через некоторое время он прошел в вестибюль общежития, где его тотчас же остановил сердитый пожилой вахтер, лихо выбежавший из-за деревянного барьера и потребовавший показать документы, объяснить куда, к кому и с какой это целью он направляется, на что Евгений, подивившись неожиданными любопытству и прыти вахтера, на вопрос ответил тоже вопросом:
      - Как поживает наш господин профессор?
      - Какой такой еще профессор? - не понял Евгения вахтер.
      - Да тот, которого я вчера оставил в вашем спортзале.
      - Ночью зал не работал, не работает он и сейчас, - отрезал вахтер.
      - Зал, быть может и не работает, а вот друг мой точно находится здесь и ждет меня! Позвольте пройти к нему!
      - Не позволю! Я заступил на пост в шесть утра, зал мне сдали закрытым и опечатанным. Вон и ключи на щитке! Только кто вы такой и почему я должен перед вами отчитываться? И не дебоширить мне тут, иначе я вызову полицию! – вскричал сердитый вахтер.

       Евгений, не совсем понимая, что происходит, порылся в своем портфеле, достал и протянул вахтеру сложенное вдвое письмо с подписью коменданта общежития, из текста которого можно было понять, что нашему уважаемому профессору разрешено репетировать и ночевать в спортзале неограниченное время. Вахтер пошарил на своем вахтерском столе, нашел и надел очки с грязными полупрозрачными стеклами, медленно вчитался в письмо, потом просмотрел его на просвет, как проверяют денежные купюры, удостоверяясь в наличии водяных знаков. Водяных знаков он не нашел, но что-то его убедило, он пожал плечами, нехотя снял ключи со щитка, шаркающей походкой подошел к дверям спортзала, сорвал с дверей наклеенную на створки полоску бумаги с начертанными на ней каракулями, отпер замок и пропустил вперед Евгения.

       В зале было свежо и мало что изменилось со вчерашнего вечера. На прежних местах стояли две рыбацкие табуретки, газеты были сложены в аккуратную стопочку, на двуспальном пружинном матраце, задрапированном под гимнастический мат, лежал будто покойник черный футляр. Профессора в зале не было, не было и вчерашних людей, споривших с ним. Евгений посмотрел на часы, увидел, что прошло целых двадцать минуть после оговоренных накануне одиннадцати часов, вспомнил завидную пунктуальность профессора и ощутил охватившее его волнение. Он набрал номер профессорского телефона, услышал длинные гудки, которые продолжались достаточно долго, но ответа не последовало.
 
       - Я и говорю, что принял утром опечатанный и закрытый зал, - Евгений услышал голос вахтера за своей спиной.
       - А где ваш коллега-вахтер, сдавший вам пост?
       - Петрович? Так он поди уже видит седьмой сон на своей кровати!
       - Дайте мне его телефон, пожалуйста!
       - Зачем? Петрович и ухом не поведет после суток.
       - Дайте, это очень важно! Очень!
       Вахтер вернулся на место, снова пошарил на своем вахтерском столе, нашел там измятый замусоленный листок бумаги с напечатанными на нем номерами телефонов для экстренных вызовов и ткнул ногтем мизинца в нужный Евгению номер.

       Телефон Петровича ответил голосом автоответчика, втолковав Евгению, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Евгений сделал еще несколько попыток дозвониться, на что металлический голос автоответчика невозмутимо отвечал ему все той же заученной фразой. Евгений списал адрес ночного вахтера, указанный рядом с его номером телефона, и, предчувствуя неладное ощущением холодка за грудиной, поехал на другой конец города разыскивать ночного дежурного.

       Домофон пятиэтажки в спальном районе долго играл трелями, давя на уши звуками расстроенной флейты, но потом ответил хриплым недовольным басом вчерашнего вахтера:
       - Кого надо?
       Евгений назвался, напомнил о письме коменданта и своем вечернем визите, сказал, что хочет выяснить несколько важных деталей и попросил впустить его в дом.
       - Пожар в общаге??? – переспросил домофон с нотками ужаса в голосе.
       - Хуже!!! - ответил ему Евгений и был впущен в темный подъезд, где его встретил заспанный и перепуганный вчерашний вахтер.
       - Что, большой пожар? Много сгорело? Когда я сдавал пост сменщику, дымом еще не пахло, – уточнял вахтер, с ужасом представляя материальную ответственность.
       - Успокойтесь, пожара не было, ничего не сгорело. Пропал человек.
       - Слава те, Господи, - с облегчением выдохнул вахтер, присел на ящик, стоявший на площадке, и осенил себя крестным знамением, - человек не иголка, найдется. А кто пропал-то? Постоялец?
       - Пропал профессор, которого вчера я оставил в спортзале. Вы видели, когда и куда он ушел?
       - Мил человек, не видел я ничего…
       - Как ничего? Не мог же уважаемый человек испариться или, как джин, спрятаться в пустой бутылке?
       - Послушайте, я действовал по инструкции. Ровно в полночь я проверил вестибюль и коридоры, убедился, что люди разошлись по своим комнатам, запер входную дверь и прилег на кушетку. И это тоже разрешено инструкцией…
       - Прилечь и уснуть?
       - Да, прилечь, но не спать, а прислушиваться…
       - И что вы слышали?
       - Ничего! Ваш профессор мог тихонько выйти из зала и на цыпочках подняться на нужный ему этаж!
       - Почему утром зал оказался закрытым и опечатанным, когда там должен был находиться профессор?
       - Да потому что в зале никого не было!
       - Вы заходили туда?
       - Да, я заглянул туда утром!
       - И что, там никого не было?
       - Ни души!
       - А вы не задавали себе вопрос, куда девался профессор?
       - Почему не задавал? Задавал и понял, что ваш человек наверняка ушел ночевать к кому-то из знакомых постояльцев. Не на полу же ему спать?

       Евгений задумался. Профессор на самом деле мог уйти к одному из вчерашних гостей и, поскольку он, увлекаясь игрой на виолончели, мог уйти под утро, то не исключено, что он проспал назначенный час встречи и, возможно, сейчас спит себе преспокойненько, слышит во сне музыку Дворжака и в ус себе не дует… Евгений набрал телефон профессора и снова услышал длинные гудки, и снова ответа не последовало.
       «Надо ехать обратно и осмотреть все комнаты», - подумал Евгений. Он извинился перед вахтером за свое вторжение, пожелал ему спокойного отдыха, пожал руку и уехал обратно.

       Приехав в общежитие, Евгений прошел в кабинет коменданта, где был несколько дней тому назад, получая письмо-разрешение на поселение профессора в спортзале. Комендантом была вполне еще молодая дама весьма миловидной и привлекательной наружности в белоснежном медицинском халате, прикрывающем ее несколько располневшую, но довольно приличную фигуру. Еще в тот первый раз слово «профессор» подействовало на комендантшу магически, возможно, сказалось заложенное еще в студенчестве восхищение и содрогание перед представителями этой уважаемой высокой должности. Евгений посвятил коменданта в историю сегодняшних событий, увидел, как расстроилась и изменилась в лице дама, слушая его рассказ. Наверное, подумал он, не столько из-за пропажи профессора, а скорее из-за неприятностей, которые могут обрушиться на голову этой несчастной женщины, если вдруг с профессором что-то случится. Дама согласилась с предложением Евгения осмотреть жилые комнаты общежития. Она уточнила, потребуется ли проверять женскую половину или сосредоточиться только на мужской? Евгений задумался, но вспомнив вчерашний спор профессора с двумя деятелями искусства, его моложавость и непредсказуемость, сказал, что и женскую часть помещений следует тоже осмотреть. Дама вызвалась сама принять участие в поисках профессора, пригласила еще и слесаря-водопроводчика, который принес с собой тяжелую связку ключей, позвала и горничную-уборщицу. Вчетвером комиссия тронулась на поиски и прошлась по всем этажам общежития, осматривая не только жилые комнаты, но и места массового пользования: туалеты и душевые, гладильные и постирочные и даже буфет с кухней-доготовочной. Обход помещений продлился почти два часа, но результатов никаких не дал. Профессора и предметов, мало-мальски напоминавших о его присутствии, обнаружено не было.

       Вернулись в кабинет коменданта, откуда дама позвонила вахтеру, включив громкую связь, и Евгений еще раз услышал его рассказ о ночном дежурстве, правда, в несколько урезанном варианте. О том, что вахтер прилег ночью на кушетку, сказано не было. По словам вахтера выходило, будто он, вахтер, неусыпно просидел всю ночь на своем рабочем месте как сыч, зорко наблюдая за входными дверьми и дверьми, ведущими в зал, но ничего подозрительного он не увидел. Все крепко спали, похоже, что профессор тоже спал как сурок. Сидевший в кабинете слесарь-водопроводчик сказал: «Мистика…», а горничная посмотрела на всех и многозначительно поддакнула: «Да, уж…». Комендантша распорядилась подать чаю, попросив этим заняться горничную. Чай вскоре был подан на пластмассовом подносе в больших белых фарфоровых чашках и дополнен конфетами с пачкой печенья, извлеченными дамой из ее небольшого сейфа. Начали пить тихо, отхлебывая горячий напиток и отламывая крошащееся печенье. Но с понижением температуры хорошо заваренного напитка разговорились. Горничная рассказала историю, как ее сосед по этажу, вполне приличный и непьющий мужчина, ушел в лес за грибами и не вернулся, а через неделю был все же найден волонтерами заметно исхудавшим и напрочь потерявшим память. «Видать, грибками с голодухи объелся» - предположил слесарь-водопроводчик и рассказал свою историю, как его сосед по дому тоже пошел за грибами, но не пропал, а наткнулся в лесу на труп, присыпанный опавшими листьями и тоже немного «рехнулся» головой от сильного перепуга, оказавшись один на один с мертвецом.

       - Ну хватит, - сказала дама-комендант, не допив чаю и не выдержав ужасов, - надо не терять время, а идти и заявлять в полицию, - она посмотрела на Евгения и добавила, - пойдемте вместе!
       В отделении полиции заявителей приняли без энтузиазма. Скорее всего, подобного рода обстоятельства там были привычным делом. Неспешно проверили паспорта, сверив фотографии с лицами, а потом через окошко в застекленной перегородке выдали несколько листов чистой писчей бумаги и попросили подробно изложить известные им обстоятельства. Дама и Евгений присели за обшарпанный стол, установленный здесь же, перед окошком. Писать стал Евгений, излагая вслух свои мысли. Дама тоже не молчала, а вставляла свои «пять копеек», чем только отвлекала пишущего Евгения, вынуждая его приостанавливать написание и обсуждать сказанное. Написание заявления длилось долго и затянулось до вечерних сумерек. А когда бумаги были готовы и отданы в окошко, дежурный полицейский прочитал текст и затребовал второе заявление, поскольку заявителей пришло двое, и по его разумению бумагу должен писать и подписывать каждый свою. Дама возмутилась, назвала дежурного махровым бюрократом, но ее успокоил Евгений, ласково усадил на место, попросил не волноваться, поскольку дело у них очень важное и неотложное – поиск пропавшего человека, да еще и какого! Напомнил, что он на машине и сможет доставить комендантшу куда она скажет. Дама успокоилась, взялась писать заявление под диктовку Евгения, но все равно выходило не быстро. Написание завершили уже поздней ночью, расписались в бумагах и отдали на проверку дежурному полицейскому.

       На вопросы Евгения, когда начнут поиски, полицейский ответил, что по сегодняшним сводкам пока никто не находился, а дело утром передадут дознавателю и что волноваться не следует, потому как случай явно не криминальный. У «дедушки вашего», так и сказал: «дедушки вашего», здесь нет недоброжелателей или завистников, да и находился он не на пароходе, с которого можно упасть в воду, и не на машине, которая может заехать в кювет и перевернуться, а в капитальном безопасном домостроении. Будем искать, а случай скорее всего медицинский и связан он со старческой деменцией – вышел дед, забыл дорогу домой и заблудился.

       Евгений, хорошо знавший профессора, удивился, но не стал возражать. Вместе с дамой они вышли на крыльцо отделения полиции, освещенное одиночным фонарным столбом, расположенном рядом, где дама сказала, что живет она за городом и что это не близко, и потому она не будет беспокоить Евгения, а лучше вызовет такси. Евгений замотал головой, отвергнув ее доводы, и еще раз напомнил ей о своем обещании отвезти ее по любому адресу.

       Ехать пришлось неблизко, в небольшой соседний городок, славящийся частными музеями, достопримечательностями и развитым туризмом. В машине разговорились, перешли на «ты» и познакомились ближе. Тамара, так она назвалась, до недавних пор была профессиональным пианистом, вела класс клавишных инструментов в музыкальном училище, занималась концертмейстерством, но досадная неприятность вынудила ее сменить профессию. Бывший муж, ревнуя жену к музыке, безжалостно сломал ей пальцы, а заодно и судьбу.
       Евгений с сожалением покачал головой, о себе он не стал много говорить, находясь в раздумье и подавленном настроении. Сказал только, что тоже свободен и живет с родителями, которые большую часть времени проводят на загородной даче. Так что дома его никто не ждет и потому он никому не звонил сегодня и не предупреждал о возможном позднем своем  возвращении.

       Заехали в безлюдный спящий городок, остановились у каменной двухэтажки с двумя подъездами и ухоженным палисадником, аккуратно выгороженным деревянным резным штакетником. Евгений, не выходя из машины, снова набрал телефонный номер профессора, который теперь отвечал голосом автоответчика, извещая, что номер недоступен. Он глубоко вздохнул, взъерошил свои волосы, положил голову на руль, а Тамара, глядя на него, сказала:
       - Ты целый день на нервах и, кажется, кроме чашки чая и кусочка печенья не ел ничего... Зайдем ко мне, перекусишь. Голодному садиться за руль негоже.
       - Негоже?
       - Да, это опасно, как и нетрезвому…
       Евгений молчал. Завтра ему предстояло звонить профессорской супруге, милой старушке Алле Дмитриевне, с которой он тоже был в добрых отношениях, и как-то объяснять ей случившееся. Он чувствовал себя бесконечно виноватым, мучился от сверлящей его мысли, что вчера ему не следовало оставлять старика одного, а следовало остаться и ночевать в общежитии вместе.
       - Пойдем, пойдем, Женя, - услышал он тихий голос своей спутницы.
       «Наверное, будет легче побыть вдвоем», - подумал Евгений, запер машину и, следуя за Тамарой, поднялся по лестнице на второй этаж.

       Он не стал осматривать комнаты, погруженные в полумрак, а сразу присел на краешек дивана, стоявшего в салоне, но почувствовал, что в квартире по-домашнему уютно. Вскоре он услышал журчание разогреваемой еды, шипение чайника, постукивание ножиком по разделочной доске и внюхался в дурманящий аромат жаренной картошки с грибами и луком.
       - Тамара, если можно, поставь виолончельный концерт Дворжака, - попросил он.

       Нашли концерт для виолончели с оркестром си-минор. Зазвучала печальная и одновременно торжественная музыка, проникнутая просветленной грустью. Тамара задержалась в дверях, прислонившись к косяку и слушала, закрыв глаза и на время забыв о картошке с грибами и вскипевшем чайнике.
       Дослушивали концерт уже сидя за столом, не решаясь приступить к трапезе – завораживало, захватывало высокое искусство, которое пересилило аромат жареной картошки и запах свеженарезанных овощей.
       - Это наш достойный ответ на вопрос, что же первично: хлеб или зрелища? – задумчиво сказал Евгений.
       - Зависит от ситуации. Хотя… Без зрелищ не было бы ни человека, ни хлеба…
       - Знаешь, этот концерт я должен был сегодня послушать в исполнении своего друга… Странная ситуация, не укладывающаяся в голове.

       Евгений рассказал о намерении профессора дать уличный концерт теперь уже прошедшим днем, о своих частых поездках в Москву, об их крепкой дружбе и долгом общении. Сказал, что сейчас он, как ему кажется, догадался, почему профессор сблизился с ним. У старика не было своих детей, а в Евгении он увидел своего сына, о котором, наверное, мечтал всю свою жизнь. Тамара открыла книжный шкаф, плотно заставленный книгами, достала издание о великом виолончелисте Ростроповиче, исполнявшем прослушанный ими концерт, протянула ее Евгению.
       - Возьми, почитай...
       - Возьму, спасибо! К тому же будет повод вернуться еще раз в этот дом, когда принесу книгу обратно. Постараюсь читать как можно быстрее.
       Тамара улыбнулась, встала из-за стола и вскоре вернулась с бутылкой красного вина и двумя бокалами.
       - А как же твое предостережение не садиться за руль нетрезвым?
       - Ляпнула, не подумав…
       - А я не откажусь и выпью!
       Тамара налила вино в бокалы. Некоторое время они молча любовались гранатовым цветом напитка и его тенью, отброшенной на белую скатерть, тоже гранатовой, только чуть приглушенного тона.
       - Выпьем молча? – спросила она.
       - Нет, нет, он найдется, он жив! Молча пьют за ушедших навсегда, - Евгений не смог произнести слово «за умерших».
       Они еще немного помолчали, грея бокалы в ладонях.
       - На брудершафт? – спросил Евгений, внимательно посмотрев на Тамару.
       - Да…
       - Потом он гладил ее по волосам, ощущая бесконечную нежность и радость от теплых взаимных объятий, от возможности быть вместе и просто слышать дыхание и тихие удары ее доброго сердца…

       Проснувшись, он снова пытался дозвониться профессору и снова услышал голос автоответчика: «Телефон отключен».
       Они молча попили кофе, не вспоминая и не обсуждая прошедшую ночь. Он повез ее на работу. Сказал, что сам будет на службе, откуда свяжется с кафедрой и супругой профессора. Попросил Тамару держать его в курсе, если что-то ей станет известно. А она попросила сообщать и ей все, что он посчитает нужным, а еще сказала, что может найти время и сможет побыть с ним рядом во время непростых разговоров и объяснений.
       - Тамара, спасибо за поддержку, только я это должен сделать сам, собрав свои силы и волю в кулак.
       - Я понимаю тебя.
       - Вечером я заеду за тобой? – спросил Евгений Тамару, когда она выходила из машины.
       Она не стала ничего отвечать, а только согласно кивнула ему.

       В офисе Евгения ждала работа – скопившиеся дела вчерашнего дня, служебная переписка, запланированные на сегодняшний день консультации с коллегами, проекты реставрации исторических зданий. Работа на некоторое время отвлекла его от тяжелых мыслей, захватила затянула в свой ежедневный водоворот. Подходили коллеги с вопросами, звонили производители работ с объектов, заезжал журналист-телевизионщик с просьбой записать интервью.  Ближе к обеду позвонила Тамара:
       - Есть хорошая новость, - сказала она.
       - Какая? - обрадованно спросил Евгений.
       - Я обзвонила больницы и морги, выяснила, что наш старичок не поступал в эти заведения…
       - Это обнадеживает. Но, если есть хорошая новость, то должна быть и плохая? С ужасом предполагаю… Не так ли?
       - Даже не знаю, плохая ли эта новость или хорошая… С утра приходили следователи, все осмотрели, сфотографировали и записали. Осмотрели двери и обнаружили незапертую дверь аварийного выхода из зала на улицу.
       - Разве есть такая дверь? Что-то я ее не припомню.
       - Есть в торце зала. Ее трудно заметить, дверь установлена заподлицо со стеной и выкрашена в цвет стены. Я очень удивилась, когда мне сказали, что эта дверь не заперта. Не поверила, пошла проверить и нашла ее приоткрытой.
       - Ты предполагаешь, кто ее открыл?
       - Пару дней тому назад приходил инспектор пожнадзора. Он затребовал ключи от всех наружных дверей, сказал, что проверит замки, которые должны легко открываться на случай пожара.
       - Я попросила побыть и походить с ним нашего слесаря, который утверждает и клянется, что эту дверь в зале потом заперли.
       - Об этом знает полиция?
       - Да, я им рассказала. Они осмотрели дверь, смотрели даже через лупу. Похоже, что впопыхах тогда ее забыли запереть.
       - А что с виолончелью?
       - Ее осмотрели и оставили на месте. Документы профессора не нашли и потому предположили, что он мог уйти с ними.
       - Я, как обещал, заеду вечером.
       - Хорошо, я буду тебя ждать…

       Евгений, пользуясь паузой, отвлекшей его от работы, связался с московской кафедрой, а затем и с супругой профессора Аллой Дмитриевной. На удивление телефонные разговоры прошли легко. На кафедре Евгения выслушали, сказали: «Хорошо, что начались поиски!» и высказали уверенность в их успехе, но перешли к делу и напомнили Евгению о приезде студентов-практикантов в его город. На что Евгений ответил, что студентов он непременно примет и что практические занятия проведет несмотря ни на что.

        Старушка-профессорша тоже выслушала Евгения спокойно, она ровно дышала в трубку, не перебивая и не останавливая его. Даже более того, она ответила Евгению, что профессор был и остается любителем розыгрышей, большим чудаком и шутником и что он неоднократно подшучивал над супругой и профессурой, спонтанно пропадая на день или два, а то и на неделю, разыгрывая собственное похищение. А вот в полицию, сказала старушка, заявлять не следовало, потому что полиция в отместку за ложную информацию, чего доброго, еще и оштрафует Евгения.

       В конце дня Евгений поехал в полицию, где ничего не сказал о сегодняшнем разговоре с женой профессора. В полиции он был допрошен, после чего подписал протокол, напечатанный машинисткой, и вскоре отпущен. Правда, перед уходом он спросил дознавателя о его версии и услышал примерно тоже, что ему днем сказала старушка-профессорша: старичок решил на время уйти, пошутить или спрятаться от назойливых коллег, в том числе и от вас. Евгений, выслушав дознавателя, подумал, что наверняка дознаватель тоже разговаривал со старушкой и принял на веру ее версию о проделках мужа.

       Позже Евгений заехал за Тамарой, чувствуя, что она ему нравится, и еще чувствуя, что начинает скучать по ней. Дома у Тамары он снова попросил поставить концерт Дворжака и теперь, слушая произведение великого композитора в исполнении гениального маэстро, он услышал мажорные аккорды и расценил их как надежду на благополучный исход поисков. 
       - Книги не так быстро читаются, как мне захотелось встречи, - сказал Евгений, напоминая вчерашнее обещание прийти с прочитанной книгой.
       - Оставь этот повод на черный день, - пошутила Тамара.
Они снова выпили по бокалу вчерашнего вина и снова на брудершафт.
       - Твой учитель…
       - Олег Филиппович.
       - Да, Олег Филиппович… Мне кажется, что он специально ушел, чтобы познакомить и сблизить нас…
       - Тамара, знаешь, я всегда восторгался его мудростью, потому меня и тянуло к нему. Быть может, ты права…
       - А что будет с нами, когда он вернется?
       - Мы будем вместе, - ответил Евгений и ласково взял ее руку.
       - А еще эта музыка Дворжака. Сегодня днем я слушала концерт еще и еще раз, вспоминала наш вечер. Звук виолончели казался мне твоим голосом, будто мы говорили с тобой…
       Евгений приблизил ее руку к своим губам и стал целовать ее пальцы, нежно перебирая их своей сильной могучей ладонью, а она шепотом, на ушко, чтобы не отвлечь его от поцелуев, доставляющих ей бесконечное удовольствие, стала читать стихи о музыке Марины Цветаевой, Анны Ахматовой, Андрея Деметьева, Давида Самойлова и еще многих других поэтов, стихи которых она знала, любила и могла умело читать.

       Профессор не объявился ни на третий, ни на четвертый день. А потом приехали студенты. Приехали группой из 23 человек. Прибыли на дневном экспрессе, на котором несколькими днями раньше приехал профессор. Евгений встретил студентов, ненадолго задержал их в зале ожидания, коротко рассказывая об истории постройки и реставрации старинного здания вокзала, являющего собой историческое наследие. Он сопроводил студентов в общежитие, где разместил практикантов в спортзале, как этого хотел профессор. Накануне заселения профессорскую виолончель перенесли в кабинет коменданта, а в зале разложили 23 матраса, застелив их накрахмаленным приятно пахнущим постельным бельем.
       Профессор не объявился и после студенческой практики, продлившейся две недели.

       Евгений периодически позванивал дознавателю, который говорил, что к поискам подключились волонтеры, но результатов пока никаких нет - ни профессора, ни его вещей и документов не находят. Евгений позванивал Алле Дмитриевне и чем дольше не находился профессор, тем голос старушки становился тревожнее, иногда он срывался, из чего можно было понять, что Алла Дмитриевна всхлипывала.

       Во второй половине августа похолодало, небо затянули низкие темные густые облака, пошли дожди, мелкие, прохладные, затяжные. В один из последних дней августа Евгению позвонил дознаватель, спросил, сможет ли он сейчас приехать в дальнее село, находившееся в 20 километрах от города ниже по течению реки. Коротко и сухо сказал, что рыбаки наткнулись на труп утопленника и бригада криминалистов выехала на место. Евгений хотел было расспросить дознавателя, что ему известно еще, но дознаватель нажал на отбой и отключил связь.

       Евгений выехал тотчас же. К самой реке он не подъехал, туда не было дороги. На пологом речном берегу у самой воды, тускло поблескивающей на дневном свету, он увидел группу людей и два джипа-вездехода с открытыми настежь дверьми, куда и направился пешим ходом по зыбкому переувлажненному грунту, поросшему жухлой невысокой травой, пошел на тихий звук плещущейся реки. Когда он приблизился к страшному месту, то от увиденного его затрясло как в лихорадке. Кромка воды у берега заросла высокими пожелтевшими камышами, где, по всей вероятности, и было обнаружено тело, прибитое течением и перенесенное рыбаками на берег. На мокром темном песке лежал раздутый труп, опутанный плетьми водорослей, с раскинутыми по сторонам руками и разведенными ногами, похожий на резиновый манекен, накачанный воздухом до отказа, одетый в некогда узкую элегантную одежду старика профессора. Вздутые джинсы плотно облегали опухшие, будто бревна, ноги, застежки на полинявшей рубашке, потерявшей свой изначальный цвет, разорвались, выпустив наружу шар вздутого облезшего живота. Лицо утопленника оказалось до неузнаваемости обезображенным позеленевшей натянутой кожей, глаза и волосы на голове отсутствовали. И только белые кожаные кроссовки, которые хорошо запомнились Евгению, не изменили ни формы, ни своего изначального цвета.

       - Это его одежда, - сказал Евгений и, отвернувшись от ужасающего зрелища, отошел в сторону. А потом, постояв молча некоторое время, спросил:
       - Убийство?
       -  Будем разбираться, - ответил дознаватель спокойным, без нотки волнения голосом, будто каждый день он только и делал, что вылавливал из реки утопленников.
       - Вы же понимаете, что он не мог купаться в одежде и обуви, - сказал Евгений.
       - В его возрасте он мог свалиться с моста, - ответил ему дознаватель.
       - Вам виднее…

       Евгений вернулся к машине, завел двигатель, некоторое время посидел за рулем, не думая ни о чем, потом он поехал в город, заехал за Тамарой, ожидавшей его в вестибюле общежития, и вместе направились к ней. Дорогой он молчал и только подергивал головой, вспоминая и как бы отгоняя от себя страшное зрелище. Она ничего не спрашивала, понимая, что любые слова будут сейчас лишними. Дома у него начался озноб, он укутался в плед, поданный ему Тамарой. Она налила ему водки:
       - Выпей, согреешься и станет легче.
       Он взял рюмку, но пить не стал – задумался.
       - Тебе холодно?
       - Нет, мне страшно… Побудь со мной рядом…

       Чуть позже она сама позвонила старушке-профессорше и очень умело, по-женски мягко и мудро сообщила ей о страшной находке и о беде, постигшей ее. Старушка мужественно держала себя в руках, наверное, благодаря Тамаре, сумевшей тактично донести трагическое известие. Старушка только сказала, что у нее, почему-то не было плохого предчувствия и очень сожалеет, что смогла ввести в заблуждение Евгения и полицейского дознавателя, дозвонившимся до неё.

       Найденное тело принадлежало профессору. Подтвердил это лечащий врач-стоматолог, подтвердилось это и обрывками документов, найденных в профессорских карманах, и восстановленных экспертами. Тело было отправлено в Москву на судебно-медицинскую экспертизу, не давшую впоследствии никаких результатов. Следов насильственной смерти или отравления не нашли. Возможно, потому что тело долго пролежало в воде, которая смыла и растворила все следы, если таковые могли быть. Полиция закрыла дело профессора с вердиктом «Несчастный случай».

       Отношения Евгения и Тамары углублялись. Евгений практически переехал к Тамаре. Их сближало не только возникшее чувство, но и взаимный интерес ко многим вещам. Они, оставаясь вдвоем, как когда-то он и профессор, могли до утра слушать музыку, а потом горячо обсуждать ее. А еще он, как увлеченный ученик, слушал ее мастерски излагаемые рассказы о судьбах композиторов и больших исполнителей. Он продолжал принимать столичных студентов, рассказывая им не только о об архитектуре, но уже и о профессоре, показывая практикантам его фото и фото его работ. В завершение занятий он давал послушать студентам виолончельный концерт и, наблюдая за ними, за их благодарной реакцией, понимал, что делает правильно.

       Профессорскую виолончель Евгений перевез на кафедру, попросив преподавателей вернуть инструмент старушке. Он не решался сделать это самостоятельно, чувствуя свою необъяснимую вину перед пожилой женщиной за страшную гибель ее мужа.

       На одном из кафедральных заседаний, проходивших после январских каникул, коллеги профессора предложили отметить его грядущий 85-летний юбилей. Предложение было принято без возражений и тотчас же составлен план мероприятия, на котором, по решению совета, должны были выступить с воспоминаниями друзья и коллеги преподавателя. Евгений, присутствующий на совете, предложил обустроить мемориальный стенд, где будут выставлены книги, написанные профессором, его личные вещи и обязательно его виолончель. Идея понравилась и ее развили дальше – открыть мини-музей Олега Филипповича.

       Событие состоялось вечером в мартовскую пятницу при большом стечении ученого народа и проходило оно в зале совещаний институтской кафедры, где появился новый атрибут - добротно исполненный стеклянный шкаф со стеклянными створками и стеклянными полками, заполненный многочисленными мемориальными вещами и предметами, принадлежавшими профессору. Были здесь и фотографии, и рукописи, и книги, были его любимые очки, рубашка и галстук, ну и, конечно, была виолончель.

       К Евгению с Тамарой, приехавшим в столицу на мероприятие, и с интересом рассматривающим экспонаты, подошел старейший сотрудник кафедры – доцент, о котором Евгений слышал немало лестных слов, сказанных покойным ныне профессором. Сотрудник этот, носивший забавную фамилию Пальчик, читал курс лекций по дисциплине материаловедения и занимался изучением свойств древесины. Он, в частности, изобрел метод точного определения возраста древесины, который заключался в отборе крошечных образцов материала и в последующем их сложном лабораторном исследовании. Доцент постоял у стеклянного шкафа, всматриваясь в музыкальный инструмент, и сказал, обращаясь к Евгению с Тамарой:
       - А виолончель-то не Олегова. Инструмент-то другой…
       - Этого не может быть! Я видел, как бережно обходился с виолончелью Олег Филиппович. И именно этот инструмент я сам привозил на кафедру! – ответил Евгений.
       - Я точно знаю, что говорю, потому как по просьбе Олега я отбирал образцы и исследовал древесину его виолончели. Олег знал о ее почтенном возрасте, но хотел это проверить. Когда завершится вечер, я вам смогу доказать, что инструмент выставлен чужой.

       Вечер прошел достойно, с теплыми воспоминаниями, а еще и с песнями под гитару, которые тоже любил профессор, и завершился прослушиванием фрагментов виолончельного концерта, запись которых в исполнении самого профессора передала Алла Дмитриевна, тоже присутствовавшая здесь.
       Когда зал опустел, доцент Пальчик принес ключи от стеклянного шкафа, отпер замок и извлек виолончель.
       - Во-первых, инструмент Филиппыча был покрыт более темным лаком, потемневшим со временем, на деке была несколько иная форма отверстий – это то, что сразу бросилось мне в глаза. Во-вторых, внутри виолончели нет остатков ярлыка и клейма мастера, которые были на том инструменте. Но самое главное - здесь нет следов отобранного мной образца материала, и это в-третьих, друзья мои.

       Пальчик достал из кармана пиджака небольшой футляр, извлек из него перочинный ножик и умелым отработанным движением вырезал из колковой коробки крошечный образец древесины, размером с булавочную головку.
       - Исследую материал и сообщу вам точный год рубки ствола, - сказал Пальчик, аккуратно упаковывая кусочек дерева в крошечный полиэтиленовый пакет, извлеченный из того же футляра.
       - Ну и дела, - сказал Евгений, - как вы датировали тот инструмент?
       - Олег это держал в строгом секрете и меня тоже просил не разглашать. Но теперь его нет, да и того инструмента, похоже, тоже, и потому я могу раскрыть его тайну – ориентировочно конец 1840-х годов -  годы Французской революции.
       Евгений присвистнул, они с Тамарой переглянулись, оба поняв, что случилась кража, которая, скорее всего, могла стать причиной трагической смерти профессора.
       - Сколько времени потребуется вам на исследование? – спросил Евгений доцента.
       - Мне самому интересно. Постараюсь не затягивать. Пожалуй, я уложусь в предстоящие выходные.
       - Кто-то еще мог знать о возрасте инструмента? – спросил Евгений.
       - Не могу сказать. Я проводил исследования в одиночку, никого не посвящая в результаты, хотя частенько в ходе лабораторных работ я привлекаю студентов. Олегу я тогда написал письменное заключение, изложив на бумаге суть своей методики и обосновав дату изготовления его виолончели. Наверное, он мог сам кому-то проговориться в силу своей доверчивости.
       - Вы слышали звучание той виолончели?
       - Сегодня инструмент Олега можно услышать в записи. Конечно, слушать лучше вживую, но даже запись передает неповторимо чистый нежный звук, отождествляемый с голосом человека.
       - В чем секрет звучания старых инструментов? – спросил Евгений.
       - Предположений много. Кто-то говорит, что секрет кроется в составе лака, покрывающего древесину, кто-то говорит о специальной пропитке, состав которой найти не могут. Секреты либо утеряны, либо намеренно держались мастерами в строжайших тайнах. Достичь желаемого звучания не помогает и искусственное старение древесины, когда ее нагревают до 160 градусов, а затем погружают и выдерживают в специальных растворах. А я полагаю, что секрет в душе мастера, частичку которой он оставлял в своем инструменте.
       - Олег Филиппович не рассказывал вам историю своей виолончели? – спросила Тамара.
       - Почему не рассказывал? Конечно, говорил. Это семейная реликвия. Инструмент достался ему по наследству от деда по отцовской линии, кстати, известного музыканта. Статью о нем можно найти в Большой Советской Энциклопедии. Почитайте. Со слов Олега, его родичи по понятным причинам тоже не распространялись о возрасте инструмента.
       - Сколько может стоить такая реликвия? – поинтересовался Евгений.
       - Полагаю, что миллионы долларов. Но точную сумму может сказать антиквар, занимающийся музыкальными инструментами профессионально.
       Виолончель убрали на место в стеклянный шкаф, Пальчик запер замок и попрощался с молодыми людьми, пообещав связаться с Евгением в понедельник.

       - Знаешь, какая догадка пришла мне в голову, - обратился Евгений к Тамаре, - профессор решил приехать и поиграть в нашем городе, потому что боялся за инструмент, не хотел «светить» реликвию во многомилионной столице.
       - Наверное, ты прав, - ответила Тамара, - а я все пытаюсь разобраться, почему дверь пожарного выхода из спортзала оказалась незапертой. Мой слесарь божится и клянется мне, утверждая, что сам проверял эту дверь после того, как ее открывал и запирал инспектор. На днях я звонила в службу пожнадзора и услышала интересную вещь. Никаких инспекторов они к нам в общежитие не направляли. Мистика?
       - Нет реальность!
       - Что будем делать?
       - Будем искать. Я попробую сам заняться расследованием. Это мой долг!
       - Ты не один, Женя. Я буду рядом с тобой.

       Они уехали в свой город на позднем вечернем экспрессе и, сидя вдвоем в купе, продумали план дальнейших действий.
       Выходило, что кто-то хорошо знал о раритетном инструменте и охотился за ним. Этот кто-то следил за профессором, знал о его планах уехать из столицы в город Евгения и прихватить с собой виолончель. Знал и о месте ночлега профессора и, наверное, продумал заранее несложный способ проникновения в спортзал и подмены инструмента в расчете, что подмена останется незамеченной. Инспектор, явившийся якобы для проверки пожарной безопасности, возможно, успел незаметно сделать слепок ключа, который смог изготовить и которым воспользовался злоумышленник той роковой ночью. Искать его в не столь большом городе, где можно просто столкнуться с человеком на улице, наверное, бесполезно – инспектор мог быть гастролером и специально «приехать» издалека. Остается неясным, почему ушел профессор, не подняв шума, и не попросив помощи.

       Тамара высказала предположение, что спящего профессора могли ввести в более глубокий сон, распылив вещество, используемое в качестве наркоза, или распылить психотропное средство, сделав его послушным. А потом злоумышленники могли вывезти старика, подогнав машину к пожарному выходу, и сбросить его в реку. Евгений вспомнил, что утром, когда он приехал за профессором, в спортзале были открыты форточки и ощущалась свежесть. Возможно, злоумышленник проветрил помещение после распыления химического вещества, заметая следы. Тамара поддержала предположение, сказав, что форточки на ночь они стараются закрывать, опасаясь ночного дождя или случайно залетевших птиц.

       Версия преступления выглядела дерзкой, но вполне вероятной.
       Обсудили недавний совет доцента Пальчика и решили найти знающего общительного антиквара и встретиться с ним. Антиквар, по мнению молодых людей, мог не только назвать точную стоимость виолончели, но и подсказать круг лиц, имеющих средства и заинтересованных в приобретении редкого инструмента.
       Вернувшись в город, они заночевали у Тамары и затем провели в ее доме выходные дни, занимаясь поисками антиквара, который вскоре был найден в одном из столичных антикварных магазинов и после звонка к нему он ответил, дав согласие на встречу и разговор, правда, за определенную оплату.

       Пальчик, как и обещал, связался с Евгением в понедельник. Он сообщил, что виолончель, выставленная в институте и осмотренная им, была изготовлена совсем недавно - после 2012 года. А еще он сказал, что в своем архиве нашел фотографии виолончели профессора и отдельно фотографии деталей колковой коробки, где видно аккуратно заделанное им место, откуда был взят образец древесины.

       В тот же вечер Евгений и Тамара вновь вернулись к обсуждению истории пропажи профессора и, как теперь стало ясно, его инструмента. Договорились, что они не будут сообщать в полицию о вновь открывшихся обстоятельствах дела, а займутся расследованием самостоятельно, и, понимая сложность и опасность своих намерений, будут действовать скрытно. Было решено ехать в столицу в конце следующей недели, в  выходные дни. Тамара уговорила Евгения отбросить терзания и в намечаемую поездку посетить старушку-профессоршу. Евгений согласился и сам предупредил Аллу Дмитриевну о предстоящем визите.

       Старушка была рада молодым людям. Она уединилась с Тамарой на кухне, о чем-то судача и занимаясь подготовкой чайного стола. Евгений прошел в кабинет профессора, где ничего не изменилось. Стеллажи, стоявшие вдоль стен, были плотно заполнены книгами, которые стояли на своих прежних местах. На письменном столе – мраморный чернильный прибор и многочисленные бумаги с записями и рисунками, будто только что оставленные хозяином, вышедшим из кабинета на пару минут. Не было только привычных профессорских очков, которые обычно лежали на бумагах, а теперь перекочевали в стеклянный институтский шкаф и стали мемориальным экспонатом.
       Сели за стол, накрытый женщинами, сервированный старинным чайным сервизом и поданными к чаю яблочным пирогом, малиновым вареньем и бутылкой красного вина. Некоторое время сидели молча, каждый думая о своем. Наверное, вспоминая профессора, и каждый своего. Молчание прервала Алла Дмитриевна:
       - Олег будто специально меня готовил к своему уходу, и, наверное, потому я не столь тяжело переживаю его кончину. Он придумал историю ухода в небытие, казавшуюся мне некогда странной и даже смешной и наивной. Говорил, что он не будет обременять меня своими болезнями и болячками, а когда поймет, что пробил его час, то уйдет умирать в сквер своего детства, во дворах на Тверской.
       - Красивая легенда, - задумчиво сказала Тамара.
       - О, да… Очень…
       - Но… Олег Филиппович, уходить не собирался, - вмешался в разговор Евгений, - планов у него было громадье, например, связанных с музыкой.
       - Да… Это отдельная история. Талантливый человек талантлив всесторонне. В юности Олег увлекался рисованием и музыкой. Музыкой вначале из-под палки, а потом по любви. Виолончель... Это у них семейное. На виолончели играл отец, играл дед, будучи известным исполнителем, профессором консерватории. Музыка пересиливала и забирала Олега… Он серьезно подумывал о карьере музыканта и готовился получить полноценное музыкальное образование. Но… Все решил характер, его завидное стремление быть независимым и самостоятельным. Ушел бы он в музыку, его стал бы проталкивать дед, а если и не проталкивал бы, то все равно говорили бы, что проталкивает. Олег не мог этого принять. Он самостоятельно пошел в иную стезю, поступил в архитектурный, связал свою жизнь с зодчеством и добился всего сам. О своем выборе он никогда не жалел и был счастлив. А виолончель была с Олегом всегда и играл он тоже всегда. Музицирование успокаивало его, придавало ему силы и уверенность. И еще… Говорят, что старики как дети. Вот и Олег попытался вернуться в юность, доказывая, что время бессильно перед талантом, а не наоборот, как говорят многие. Он не переставал удивляться и радоваться жизни, он не ощущал возраст и был уверен, что еще скажет свое слово в музыке.
       - Вы знаете историю его виолончели? – спросила Тамара
       - Знаю, но Олег и его родные никогда не рассказывали ее.
       - Если это семейная тайна - мы понимаем вас и не будем настаивать, - сказала Тамара.
       - С уходом Олега многое переменилось. Инструмент теперь в музее и хранить старую тайну смысла нет никакого. У нас сохранились документы, оформленные еще при той исторической покупке виолончели. Вроде нашего современного товарного чека. Это свидетельство о приобретении, каллиграфически написанное фиолетовыми чернилами, где выведена дата продажи - 1848 год, и указано имя пражского мастера Яна Кулика.
       - Алла Дмитриевна, это невероятно! Я помню имя чешского умельца из курса музыкальной литературы, - восторженно поддержала Тамара, - Кулик копировал две скрипки, принадлежавшие собору святого Витта: одну Амати, другую Гварнери и создал свою вполне оригинальную модель. Представить себе не могла, что смогу так близко соприкоснуться с работой великого мастера.
       - Дату эту подтвердил друг Олега, доцент Игорь Пальчик. Он тоже работает на кафедре и занимается исследованием исторической древесины.
       Алла Дмитриевна сходила в кабинет профессора и принесла оттуда плоскую коробку-футляр, обитую темно-красным бархатом, раскрыла ее и показала гостям пожелтевшее письмо, лежавшее на дне коробки, украшенное вензелями по контуру, с аккуратно вписанным текстом и размашистой подписью продавца инструмента, тоже сделавшейся своеобразным украшением документа.
       - Я думаю, что с письма следует снять копию и поместить ее в музей рядом с виолончелью, - предложила вдова.
       Евгений поддержал ее предложение, согласно кивнув головой, а Тамара поднялась и тепло обняла пожилую женщину.
       Послушали в записи игру профессора, представляя его в переполненном концертном зале, сидящим с виолончелью на авансцене перед оркестром. А уходя, Евгений, прихвативший с собой ноутбук, попросил разрешение и, получив его, скопировал звуковую запись виолончельного концерта, сыгранного профессором.

       В тот же день молодые люди встретились с антикваром, назначившим место встречи в ресторане на Петровке с явным намеком сытно поужинать за счет приезжей пары. Евгений не стал церемониться, а сразу испросил меню, сказал, что за все оплатит и предложил антиквару самостоятельно выбрать понравившиеся ему блюда и напитки. Сделано это было намеренно, с целью разогреть и разговорить знатока. Но антиквар повел себя странно, чем, как потом поняли Евгений и Тамара, набивал себе цену. Он постоянно оглядывался по сторонам, ощупывал кромки столешницы, приподнимая белую скатерть, и даже несколько раз заглядывал под нее и что-то там искал взглядом.

       - Вас что-то беспокоит? - спросил Евгений.
       - Дело уж очень деликатное. Боюсь, что за нами могут следить и нас могут прослушивать.
       - Кто??? Зачем??? Да вы не беспокойтесь. Мы люди законопослушные, ничего не нарушали и не нарушим. Причин для волнений нет и быть не может. А вы часто за этим столиком ведете переговоры?
       - Нет! Я вообще впервые в этом ресторане.
       - Тем более успокойтесь, перекусите, выпьем за знакомство и спокойно поговорим.   
       - Попрошу вас говорить вполголоса – здесь могут быть уши.
       - Уши могут быть, но только жареные или маринованные, да и то, если их заказать на ужин, - отшутился Евгений.

       Антиквар наконец-то выпил, перекусил, потом выпил еще и еще поел, закусывая спиртное, промокнул рот салфеткой и, окончательно успокоившись, развалился в кресле и стал травить анекдоты:
       «Советский скрипач занял второе место на зарубежном международном конкурсе и с грустью говорит сопровождающему его музыкальному критику:
       - Занял бы я первое место, получил бы скрипку Страдивари!
       - У тебя ведь отличная скрипка.
       - Та знаешь, что такое «Страдивари»? Это для меня то же, что для тебя маузер Дзержинского!».
       - У вас даже анекдоты профессиональные, антикварные, - отметила Тамара.
       - А вот еще и тоже в тему, - продолжал антиквар:
«В антикварном магазине:
       - А вы даете гарантию, что эта скрипка Амати?
       - Конечно. Гарантия - две недели!»

       - Уважаемый, - Евгений перебил рассказчика анекдотов, - у нас не Страдивари и не Амати, но мастер тоже достойный – чех Ян Кулик. Давайте вернемся к предмету нашей встречи.
       - Ребята, скажите честно: вы хотите продать инструмент? - лицо антиквара сделалось серьезным.
       - Хотим найти пропажу, - ответил Евгений, - и потому помогите нам узнать стоимость этой виолончели. Вот, послушайте.
       Он протянул антиквару наушники и включил запись игры профессора.
       - О! – воскликнул антиквар, прослушав фрагмент записи, - Да… Звук впечатляет… Ребята, если это на самом деле оригинальный Кулик, то вас обули на цену хорошего дома в хорошем районе Парижа!
       - Подскажите, кого мог заинтересовать такой инструмент?
       - Ребята, но вы просили назвать только стоимость. Ответы на другие вопросы потребуют дополнительной мозговой работы…

       Антиквар оторвал обрывок салфетки, вынул из грудного кармана ручку, написал на мягкой бумаге несколько цифр и протянул обрывок Евгению. Евгений, действуя тем же способом, написал на обрывке «Ок!» и показал ответ антиквару. Антиквар заметно оживился и даже потер руки:
       - Значит, так. Разложим по полочкам, господа. Спрашиваете: кто мог заинтересоваться вашим инструментом? Загибайте пальцы, ребята. Это - антиквар, богатей-коллекционер, перекупщик ради продажи и наживы, ну и продвинутый музыкант ради собственного престижа и успеха. Так?
       - Возможно… Продолжайте, - поддержал Евгений рассказчика.
       - Слушайте дальше. Первых двоих беспрестанно пасут мусора. Это я знаю не понаслышке - самого, суки, держат за вымя. Нормальный коллекционер без надежной легенды не будет иметь никакого интереса. А легенды, как я понимаю, у похитителя нет?
       - Что такое легенда? – спросила Тамара.
       - Реальная история инструмента, публикации о нем, документы.
       - Документы остались в надежном месте.
       - Тогда разгибайте еще два пальца. Остались перекупщик и музыкант.

       Рассмотрим кандидатуру перекупщика. У перекупщика без известной вам реальной легенды те же проблемы. А ну попробуйте-ка продать краденное, которое в разработке и которое сбились с ног искать лягавые… Разгибайте еще один палец. Кто остается? Правильно – музыкант. Рассуждаем дальше. У забулдыги-оркестранта, пиликающего в захолустной филармонии в старом заштопанном фраке, нет и не будет денег, ему бы на водку наскрести, да расплатиться бы с долгами. Для него третьесортный инструмент фабрики «Горонок» - предел всех мечтаний. Значит, что? Это значит, что середняк тоже отпадает. Теперь рассмотрим российскую знаменитость, коронованную звезду, заказавшую себе вашу виолончель, звезду, окруженную завистниками и недоброжелателями, как кровожадная акула рыбами-прилипалами. Скажу вам так: завистники и недоброжелатели заложат звезду в первый же день, как только увидят его с раритетным инструментом и услышат чистый прозрачных звук из далекого прошлого. Завистник - это что-то вроде засады на провалившейся явочной квартире. Делаем вывод: знаменитость наша тоже идет лесом. Остается гастролер-иностранец, темная лошадка, кот в мешке, который прилетал к нам с каким-то своим инструментом и атласными афишами, успешно выступил здесь, сорвав аплодисменты и хорошие бабки, и улетел, сизокрылый голубок, тоже как-бы со своим инструментом, а на самом деле сами догадываетесь и понимаете с каким... И все концы в воду, и не ищи и не свищи ты его – без толку.
       - Ну, это мы еще посмотрим, - возразил Евгений.
       - И где же выход? – спросила Тамара.
       - В газетах! – воскликнул антиквар, - поднимите программы виолончелистов, заезжих из-за бугра. Поищите концерты, состоявшиеся примерно тогда, когда стибрили ваш инструмент. Вот вам и выход.

       Антиквар, написав свое пожелание на салфетке, предложил Евгению передать вознаграждение, положенное ему, в мужском туалете, объясняя странность выбранного места необходимой конспирацией. Спустившись в туалет и передавая заветный конверт, Евгений, со свойственным ему чувством юмора, тоже ссылаясь на конспирацию, сделал встречное предложение антиквару - при дальнейшем общении не произносить слово виолончель, а называть инструмент, например, семейными трусами, а деньги грязными носками. Антиквар согласился сходу, приняв шутку за чистую монету. Он попрощался с Евгением рукопожатием, но остался сидеть в туалете, объясняя свою вынужденную задержку предосторожностями конспирации.

       Евгений и Тамара уехали в свой город на ночном экспрессе. На этот раз, сидя в купе поезда, они не обсуждали план дальнейший действий. Евгений держал Тамару за руку и каждый думал о своем, хотя свое постепенно уходило в прошлое, а взамен возникало общее – общее чувство, общие интересы, намерения, желания и планы на будущее.
       Они ночевали в доме Тамары, позволив себе поспать дольше обычного. А на следующий день, который был нерабочим воскресным, они, попив утренний кофе, и, наговорив друг другу массу нежностей, недолго играя в слова, занялись поиском объявлений и отзывов о гастролях, состоявшихся в июне прошлого года. Они обсудили вчерашние версии антиквара, которые теперь, по истечении времени, казались уже не столь убедительными и безупречными. Тамара высказала предположение, что музыкант мог быть использован в качестве курьера, доставившего раритетный инструмент богатому заказчику, и что он вообще мог не знать о великой ценности, находившейся в его футляре, оставаясь невольным соучастником преступления.

       Они сосредоточились на списках зарубежных гастролеров, побывавших в России в тот месяц, среди которых было немало современных рок групп и певцов, но были и два больших коллектива – музыканты Сеульского симфонического и Чешского филармонического оркестров. Прослушав записи выступлений и прочитав об оркестрах, Евгений с Тамарой дружно решили отбросить Корею, приняв во внимание законопослушание граждан восточной страны. Остановились на чехах.
       - Надо брать фото, сделанные Пальчиком, - предложил Евгений, - ехать с ними в Прагу, искать повод встречи с музыкантами, как-то знакомиться, представляясь неисправимыми меломанами, входить в доверие и просить показать инструменты, ссылаясь на страсть и любовь к виолончели. А главное - попытаться найти наш инструмент по следам извлеченных проб древесины, отобранных Пальчиком.
       - А если не найдем нужный нам инструмент? Если музыкант был всего лишь курьером? Что будем делать тогда? - усомнилась Тамара.
       - Надо думать… Усилить мозговую работу, как вчера предлагал антиквар.
Идея пришла несколько позже, после просмотра кино о музыкальной Праге с сюжетом о Чешском музее музыки, хранящем в своих фондах старинные инструменты, изготовленные мастером Куликом.
      - Женя, не будем торопиться с поездкой, которая может не дать ожидаемого результата, - предложила Тамара.
      - Почему?
      - А давай для начала напишем письмо в Чешский музей. Обратимся к музейщикам, расспросим, что им известно об инструментах с клеймом мастера Яна? Я сама подпишу это письмо. Я как-никак музыкант, за моими плечами консерватория. Могу же я изучать историю инструментов и жизни их авторов! Хотя, ты уже знаешь, что для души я давно занимаюсь этим делом.
      - Это идея! Эв-ри-ка, как говорил наш профессор! – Евгений обнял Тамару и поцеловал ее.

       Письмо написали вместе, сочиняли быстро, на одном дыхании, работая слаженно как Ильф и Петров. Вот его текст:
       «Многоуважаемые коллеги!
       Выражаю Вам свою признательность в Вашем благородном деле изучения, выявления и хранения музыкального наследия великой, столь любимой и уважаемой мною Чехии!
       Я, являясь профессиональным музыкантом, пианистом и теоретиком, увлечена изучением истории смычковых инструментов и, в частности, историей виолончелей. Я посвящаю много времени сбору публикаций и отзывов об инструменте, осуществляя эту деятельность в рамках подготовки и написания диссертации на соискание ученой степени доктора искусствоведения.
       К сожалению, в моем архиве недостаточно данных, материалов и звуковых записей звучания подлинных инструментов, изготовленных руками великого чешского Мастера Яна Кулика (1800-1872). В ближайшее время я планирую поездку в Прагу с одной только целью – посетить Ваш музыкальный музей и внимательно ознакомиться с его экспозицией.
       Буду Вам благодарна, если Вы не откажете мне во встрече с научным сотрудником музея, в возможности пообщаться, задать интересующие меня вопросы, а также осмотреть экспонаты музейного фонда, связанные с деятельностью великого чешского Мастера. Также буду Вам бесконечно благодарна, если Вы любезно предоставите мне информацию об инструментах, изготовленных великим Мастером Яном Куликом, действующих и находящихся в пользовании концертирующих виолончелистов. Мечтаю услышать звучание этих виолончелей и по возможности записать их на диск. И, прошу великодушно простить меня за мой третий вопрос: известны ли вам открытия последнего времени – найденные инструменты (виолончели), местонахождение которых ранее не было известно.
       С благодарностью, надеждой на встречу и наше сотрудничество, искренне Ваша…».

       Евгений почти перебрался к Тамаре, лишь только иногда он заезжал домой проведать родителей и помочь им. Потянулись дни ожидания ответа из Чехии. Были сомнения, придет ли ответ, была и надежда, которая только крепла с каждым приходящим днем. Вечерами они, предвидя возможную поездку в Чехию и встречу с музейщиками, слушали аудиозаписи виолончелей, разбирались в секретах изготовления инструментов, читали книги о композиторах и исполнителях, старались бывать на концертах серьезной музыки, проходивших в местной филармонии.
       Однажды Евгений высказал сомнение:
       - А не зря ли мы затеяли эти поиски, Тамара?
       - Странный вопрос…
       - Учителя нет, - так Евгений стал теперь величать профессора, - и его уже не вернуть. Мы сделали и делаем все возможное, чтобы знали и помнили о нем. Полагаю, что искать инструмент, которым дорожил только он и который был нужен только ему, по-моему, бессмысленно. Людям, приходящим к его стенду, решительно все равно, та или не та виолончель выставлена им на показ. Людям нужны символы и память. А для меня итог этой истории один – это ты, моя любовь. Я уже говорил, что Учитель, уходя навсегда, подарил мне тебя… Да, это итог нашей с ним дружбы и на этом нужно поставить точку, а нам оставаться вдвоем навсегда.
       - Ты делаешь мне предложение?
       - Да, моя Тамара, - он обнял ее, взъерошил ей волосы, зарывшись в них лицом, и нежно стал целовать, - выходи за меня, стань моей половинкой…
       - Женя, мы должны завершить начатое дело. Пусть мы не сможем найти злоумышленника, но хотя бы найдем инструмент. Символ должен быть настоящим. Как был настоящим русским интеллигентом Олег Филиппович.
       - Ты не ответила мне…
       - Я согласна…
       Он снова обнял ее и стал говорить, не выпуская ее из своих объятий:
       - Знаешь, в моей памяти постоянно всплывет тот последний вечер, проведенный с Учителем. Тогда он поспорил с ребятами, и сказал много важных вещей. Это было его последнее выступление, и я уверен, что в нем есть сакральной смысл. И знаешь почему? Потому что ему оставалось жить несколько часов.
       - Женя, я не очень-то верю в мистические и потусторонние вещи. Тем более, ты говорил, что профессор был здоров, полон сил, радовался жизни и охотно делился планами на будущее.
       - Да, но уже тогда, в тот вечер, его судьба была предрешена, и он подспудно не мог не почувствовать это.
       - Я полагаю, что твои раздумья о нем – проявление тоски по ушедшему другу и, ты знаешь, я стараюсь унять твою боль.
       - Я чувствую это всем сердцем и благодарен тебе… Его заповедь, которую он часто повторял, общаясь со мной, была короткой и емкой. Он говорил: «Потом не бывает» и преуспел сделать многое, почти невозможное. Но Учитель не мог не понимать, что его жизнь движется к закату, и, как мне теперь кажется, я разгадал смыл его тогдашних слов. Его намерение во что бы то ни стало исполнить с оркестром виолончельный концерт – это посыл нам ничего не откладывать на потом и первое, что мы должны сделать с тобой – соединить наши судьбы, Тамара.
       Он гладил ее волосы и перешел почти на шепот, приблизив свои губы к ее уху, касаясь щекой ее щеки:
       - Второе ты только что подсказала мне сама, развеяв мои сомнения – продолжить начатое нами дело...

       В тот же вечер, просматривая ящик электронной почты, они увидели ответ из Праги. Письмо было написано на двух языках – чешском и русском, что показывало уважение к русскоязычному адресату, получившему возможность моментально ознакомиться с текстом сего послания:
       «Дорогая Тамара!
       Весьма приятно сознавать, что в России есть Вы – человек ценящий, любящий и изучающий музыкальное исполнительское искусство. Отдельный Вам респект за внимание к нашему музею и персонально к чешскому мастеру Яну Кулику, признанному великому изготовителю смычковых музыкальных инструментов.
       Мы будем рады видеть Вас в нашем музее и оказать Вам помощь в знакомстве и работе с хранящимися у нас документами. Мы также предоставим Вам возможность ознакомиться с экспозицией и экспонатами фондов музея.
       К сожалению, информация о раритетных инструментах, находящихся в собственности частных лиц, является конфиденциальной. Но мы не закрываем эту тему, поднятую Вами. Вы сможете посетить репетиции Пражского симфонического и Чешского филармонического оркестров и самостоятельно пообщаться с музыкантами.
       Предполагаем, Вам будет интересно знать, что в нашем музее случилось новое редкое поступление, обрадовавшее наших хранителей и наших завсегдатаев. Это виолончель, изготовленная, по предварительному заключению экспертов, мастером Куликом, купленная, предположительно, в России чешским коллекционером и завещанная им нашему музею. Инструмент находится в хорошей сохранности, без повреждений и поломок, за исключением небольшой утраты в колковой коробке. Со своей стороны просим Вас о взаимности не отказать нам в сотрудничестве – помощи в поиске истории этой виолончели. Наши реставраторы сейчас трудятся над восстановлением авторского клейма.
       Просим заранее сообщить нам точную дату Вашей поездки, а мы со своей стороны сможем предоставить Вам в распоряжение музейные гостевые апартаменты…».

       Евгений с Тамарой переглянулись, еще и еще раз перечитали письмо, после чего в глазах Тамары заблестели слезы.
       - Как думаешь, что бы сейчас сказал учитель? – спросил Евгений, взяв Тамару за руку.
       - Эврика?
       - Именно Эв-ри-ка, Тамара! Неужели мы вышли на его виолончель? Если это так, то нам улыбнулась удача…
       - Будем надеяться на удачу и действовать дальше.
       А дальше они решили не откладывать оформление своих отношений, а расписаться в отделе ЗАГСа Тамариного городка, где этот акт гражданского состояния можно было совершить без долгих ожиданий и нудной волокиты.

       На торжественной церемонии, проходившей в июне, почти через год после трагического ухода профессора, присутствовали родители Евгения и близкие друзья новобрачных. Присутствовала и Алла Дмитриевна, приехавшая на торжество по приглашению молодых людей. Готовясь к церемонии, Евгений обратился в студию звукозаписи, где на запись виолончельного концерта Антонина Дворжака в исполнении Учителя наложили оркестровое сопровождение, то есть техническими средствами воплотили в реальность несбывшуюся мечту ушедшего профессора.

       Бракосочетание Евгения и Тамары прошло необычайно торжественно и очень трогательно под чарующие звуки виолончельного концерта. Играл сам Олег Филиппович, соединивший два любящих сердца. Впечатление усиливалось восприятием необыкновенной архитектуры старинного купеческого особняка, в котором размещался отдел бракосочетаний, богатой лепниной стен и карнизов, живописью потолочного плафона, изображающей кроны осенних деревьев и чистого голубого неба, видимого сквозь пожелтевшую листву, что гармонично сочеталось со звуками музыки, заполнившей пространство старинного зала.

       Свадебное путешествие решили совершить в Прагу, в начавшиеся летние каникулы, воспользовавшись приглашением и предложением чешских музейщиков. Был и еще один повод лететь в Прагу в намеченные дни – посетить концерт Пражского симфонического оркестра, который должен пройти в зале музея музыки и на котором будет исполнен виолончельный концерт Дворжака, а музыканты должны играть на раритетных музейных инструментах. Евгений и Тамара уговорили поехать с собой доцента Пальчика, хорошо знавшего профессорскую виолончель. Уговорили ехать и Аллу Дмитриевну, которую уберегали от неприятных подробностей, но все же посвятили в историю исчезновения инструмента и историю их расследований.

       Гостеприимные музейщики встретили прибывших россиян в пражском аэропорту на входе в зал прилетов, с именами приехавших, написанными русским языком на картонных табличках. Гостей отвезли на место и поселили в музейных апартаментах на противоположной от музея стороне улицы, носившей название Кармелинской. Апартаменты располагались в мансарде жилого дома и представляли собой удобную многокомнатную квартиру с большой единой кухней и общим меблированным холлом. Из окон жилых комнат открывался потрясающий вид на Влтаву с Карловым мостом и живописную по привлекательности историческую красночерепичную застройку неповторимой старой Праги.

       Музей музыки занимал здание бывшего костела Марии Магдалины, перестроенного и надстроенного двумя этажами в стилистике стилей ампира и классицизма, но сохранившего цельным свой центральный неф, переоборудованный в концертный зал с великолепной церковной акустикой. 
       Наши гости посетили музей на следующее же утро и провели там весь день. Они, в сопровождении русскоязычного экскурсовода, прошли по музейным залам, имеющим каждый свою оригинальную архитектуру, осмотрели многочисленные выставки музыкальных артефактов. Экскурсия сопровождалась не только лекциями, но и музыкальной подборкой лучших произведений, в которых звучали инструменты, представленные на стендах музея.

       Первый день завершился теплым знакомством с сотрудниками музея, совместным чаепитием в одном из рабочих кабинетов и рассказами о странах, о музыкальной культуре и о присутствующих. Общались на русском языке, который знали некоторые сотрудники, жившие или учившиеся в бывшем СССР.

       Евгений и Тамара решили не «гнать лошадей», не торопить события, связанные с профессорской виолончелью, а ради приличия и в благодарность за радушный прием отложить на пару дней эту деликатную тему. Два последующих дня они вместе с доцентом и Аллой Дмитриевной посвятили неспешным пешеходным экскурсиям по Праге и плаванию по Влтаве на старинном колесном кораблике. Они посетили собор Петра и Павла и старое Вышеградское кладбище, где возложили цветы на могилы умерших писателей Чапека и Неруды, композиторов Дворжака и Сметаны. Прогулки по старой Праге, наполненной необыкновенным ощущением красоты и гармонии и волшебными звуками симфонической поэмы «Влтава», звучащей почти из каждого кафе, придали сил и уверенности нашим гостям, подготовив их к решительному осмотру инструмента и раскрытию его тайны.

       Осмотр виолончели состоялся на четвертый день пребывания нашей четверки в Праге. Гостей провели в одно из помещений реставрационной мастерской, действующей при музее. Туда, где временно находилась виолончель по причине восстановления ее авторского клейма.
       Доцент Пальчик не сдержал эмоции, он ахнул, схватившись за сердце, просунув руку за лацкан своего выходного пиджака.
       Алла Дмитриевна коснулась инструмента дрожащей рукой, но присела на стул, стоявший здесь же, и тихо залилась слезами, промокая их белоснежным кружевным платочком, извлеченным из какого-то потайного кармана на ее темном платье.
       Сотруднику музея, сопроводившему наших гостей, были предъявлены фотографии, сделанные Пальчиком в ходе его давнишних исследований, зафиксировавших общие виды виолончели, и крупно ее отдельные детали, включая и отверстие на колковой коробке, оставленное Пальчиком, а потом аккуратно заделанное крошечной деревянной пломбой. Вид виолончели и ее деталей, зафиксированные фотокамерой, совпали, не оставляя никаких сомнений в том, что на фото зафиксирован этот же самый инструмент, который сейчас находился в мастерской.
       Сотрудник заметно разволновался, он кому-то позвонил, и вскоре в мастерскую спустился директор музея в сопровождении нескольких музейных хранителей. Было заметно, что пришедшие тоже взволнованы. Они внимательно рассмотрели фотографии, рассмотрели документ, заполненный каллиграфическим почерком, привезенный из России и принесенный с собой Аллой Дмитриевной.
 
       Директор стал говорить по-чешски, а сотрудник, знавший русский язык, переводил сказанное:
       - Эта виолончель попала к нам совсем недавно по завещанию скоропостижно скончавшегося коллекционера. По воле покойного я не могу сообщить вам его имя. Но вы можете навести справки, обратившись в полицию. Это ваше право, господа…
       Ответила Алла Дмитриевна, заметно успокоившись, оправившись от волнения. Она рассказала историю приобретения виолончели и о том, кому принадлежал инструмент, кто играл на нем, где и как он хранился и как был подменен. Потом она сказала, что, наверное, будет правильным, если эта виолончель останется в Праге, то есть там, где ее создал великий мастер. И еще добавила, что хорошо было бы, если бы рядом с инструментом была бы выставлена табличка с короткой его историей и с именем его последнего владельца – профессора Олега Филипповича… 
       Директор, будучи высоким мужчиной, низко склонился к миниатюрной старушке Алле Дмитриевне и по-сыновьи обнял ее:
       - D;ky drah;. To je siln; ob;ansk; akt! Va;e p;;n; bude spln;no! (Спасибо Вам! Это был сильный гражданский поступок! Ваше пожелание будет исполнено!)

       Вечером того же дня Евгений и Тамара в сопровождении русскоязычного сотрудника музея обратились в полицию, где написали заявление, изложив в нем историю пропажи виолончели и попросили начать расследование обстоятельств появления инструмента в Праге.
       Они, обсудив предварительно ситуацию, поняли, что скончавшийся завещатель – это слабая, но ниточка, которая, быть может, выведет следствие на похитителей, а возможно и на убийцу профессора. Они понимали, что столь сложное расследование, да еще и за рубежом, им будет не по силам. Понимала это и теперешняя законная хозяйка виолончели Алла Дмитриевна, благословившая их на обращение в полицию Чехии.

       На пятый день прибывания наших друзей в Праге состоялся концерт симфонического оркестра, проходивший вечером после закрытия музея в его концертном зале – центральном нефе бывшего костела. Публики было немного, только в партере, где сидели музейщики и еще несколько завсегдатаев-меломанов, отчего складывалось впечатление, что концерт давали специально для российский гостей. А гости пришли заблаговременно, задолго до закрытия музея, чтобы успеть увидеть подготовку и настройку музейных инструментов и послушать короткую репетицию. В зале, кроме немногих зрителей, находились еще и полицейские, ставши у дверей и выстроившись шеренгой вдоль стен – мера, необходимая по законам Чехии для охраны культурных ценностей.

       Оркестранты расставили стулья и пюпитры, установили дирижерский подиум. Хранители вынесли инструменты. Принесли профессорскую виолончель и вручили ее пожилому седовласому музыканту в очках – виолончелисту оркестра. Он, нежно поглаживая как любимую женщину потемневший лак виолончели, внимательно осмотрел, а потом неторопливо настроил инструмент, пользуясь золотым камертоном, извлеченным из кармана фрака. Примерно за четверть часа до начала выступления суета на сцене прекратилась, музыканты покинули зал, оставив инструменты на своих местах и выйдя в боковые двери. Вернулись под аплодисменты публики, расселись, а в зале установилась тишина, предвкушающая взрыв эмоций.
       Дирижер взмахнул палочкой, показывая вступление, и зазвучала завораживающая музыка виолончельного концерта: задумчивая, печальная, временами торжественная и апофеозная, захватывающая дух и уносящая в небытие, в нереальный мир прекрасного, где навсегда поселились красота, добро, радость и легкая печаль…

       Россияне улетели на следующий день, увозя прекрасные воспоминания о сказочной Праге, о концерте и гостеприимных музейщиках, с которыми установились добрые дружеские отношения

       Алла Дмитриевна была довольна найденной виолончелью, порадовавшей своим неповторимым звучанием, и также довольна решением оставить инструмент на его исторической родине, в музее музыки, где его смогут увидеть и услышать многие любители и знатоки прекрасного, а заодно и прочитать информацию о профессоре и узнать о нем, а возможно потом найти и изучить его книги. В салоне самолета она сидела, прикрыв глаза, отказавшись от ужина, думая или вспоминая о чем-то о своем.

       Доцент Пальчик ощущал себя ключевым участником расследования, именно он обнаружил подмену виолончели и именно его опыты и его фотографии помогли распознать инструмент, а еще он увозил с собой приглашение о сотрудничестве с чешским музеем. Сидя в мягком кресле авиалайнера, он, радуясь неожиданно прорезавшемуся слуху, насвистывал тему главной партии виолончельного концерта, а иногда жестикулировал, изображая игру на виолончели, полагая, что делает это незаметно для пассажиров и его никто не видит.

      Евгений и Тамара были счастливы – они совершили свадебное путешествие, еще более сблизившее их, и удачно завершили свой этап следствия. Они, сидя в самолете, держались за руки и что-то нашептывали друг другу, что вызывало у обоих улыбки.
      Прилетев в Россию, они остались на несколько дней в столице, приняв приглашение и просьбу Аллы Дмитриевны поселиться у нее дома, где вместе с ней занялись разборкой профессорского архива. Для Евгения работа с архивом его Учителя была давно желанным делом, поскольку он еще более укрепился в намерении написать о профессоре книгу и теперь собирал материал.

      Еще находясь в Москве, Евгений получил письмо из регионального штаба чешской полиции, в котором подробно и доходчиво излагались результаты проведенного расследования.
       В письме сообщалось, что чешские следователи изучили записи видеокамер аэропорта, отснятые в день прибытия из России рейса с оркестрантами. Благо записи эти не уничтожаются, а архивируются и хранятся достаточно длительное время. Из записей стало понятно, что в туалете пражского аэропорта один из прибывших виолончелистов обменял свой инструмент, с которым прибыл в Чехию. На допросе оркестрантов-виолончелистов, последовавшем после изучения видеозаписи, один из музыкантов выдал себя волнением, а потом, после предъявления ему материалов видеозаписи, сознался. Он объяснил, что действовал под давлением, вняв настоятельной просьбе некоего гражданина доставить раритетный инструмент из России для пополнения собрания одной из интересных национальных чешских коллекций. Свои действия он оправдывает тем, что якобы считал, что действует в интересах государства. В ходе следственных мероприятий полицией установлен круг лиц, причастных к похищению. Степень вины каждого будет определена судом, а виновные понесут ответственность по законам Чешской республики.  Необходимая информация о связях обвиняемых лиц с российскими гражданами передана по дипломатическим каналам для передачи соответствующим структурам России.
       Ну вот и конец рассказанной мной истории, трагичной и грустной,  светлой и радостной, как музыка виолончельного концерта, который, надеюсь, прочитав эту повесть, вы прослушаете еще раз, а если его не слышали, то найдите и обязательно прослушайте.