P. S. не взирая на лица

P.S.
(не взирая на лица…)

С Днём Учителя 2 октября я его ещё успел поздравить (надеюсь, Таня Супрун ему прочла). А вот 5-го, в день ангелов всех Александров и в Международный день учителей, он уже ушёл, или его «ушли», как говорится, в «мир иной»…
Наташа Курганова предположила, что он и там организует литературный кружок (по типу ОХРы….).
Не знаю, не знаю, да и кто знает…
А вот то, что квартира эта, которую он хотел бы превратить в свободную библиотеку, осиротела, - вот это, увы, факт. Ещё при жизни, он, как бы даже начал практиковать её начало. Просто оставлял дверь открытой для всех, желающих прийти сюда. Когда я открывал дверь, он спрашивал:
- Это ты, Саша? Проходи, включай свет, раздевайся, тапочки найдёшь под вешалкой, и проходи.
Я несколько раз обращал его внимание, что теперь так не надо бы: люди ведь разные. И кто-то, может, просто из-за желания задёшево поживиться, может обидеть и библиотеку, и его самого. Он стал закрывать дверь. Но всё равно, перед назначенным  мне или Лене Приходько временем прихода, открывал замок. А я, чтобы известить наверняка о своём приходе нажимал кнопку звонка: Короткий-длинный-два коротких, буква «Л»… Звонок теперь тоже осиротел.
Осиротели дети – Тимурчик,  Оксана (Ксюша), Алина.               
Осиротели мы, его друзья.
Трудно сразу подыскать ёмкие слова, чтобы охарактеризовать этого Гиганта знаний и полемики, гениального и талантливого во многом. Он был (странное, дикое слово по отношению к Санечке!) неповторимым знатоком в очень многих областях знаний. Педагог-новатор, которых во всём СССР, не говоря уж о Харькове – по пальцам разве что пересчитать.
Вспоминает Вадим Александрович Левин:
«Когда в 1974 или 1975 году преподавательница пединститута доктор филологии Г. Ф. Калашникова привела на педагогическую практику в литстудии Дворца пионеров своих студентов (точнее – студенток и студента Сашу Охрименко), это стало для меня подарком судьбы. Спасибо, дорогая Галина Федоровна! Саша не только сразу оказался своим человеком в студии и незаменимым помощником, схватывающим всё на лету. Он уже тогда, студентом четвертого курса, знал литературу и теорию литературы лучше меня. Еще бы! – Он был уже известным книголюбом, библиотекарем-волонтером и одаренным увлеченным студентом-филологом. При этом Саша считал и до конца жизни называл себя моим преданным учеником. Да, он был учеником первые два-три года, вскоре стал соратником и приемником – принял от меня литературную студию. Сохраняя преданность идее НЛО, опираясь на принципы методики «Воспитания творчеством», он стал самостоятельным мастером, уникальным мастером. Саша создал свой неповторимый стиль общения с детьми и взрослыми, творчески разрабатывал свои программы занятий, изобретал приемы работы и обучал этому коллег-педагогов и родителей своих учеников. Он был открытым честным увлеченным и благородным человеком, он был рыцарем литературы и педагогики, он был моим надежным помощником и последователем. Он был и остается для меня незаменимым собеседником и навсегда другом».

Удивительно разносторонняя и глубокая Личность. Первые разряды по футболу и… шахматам (хотя там он выполнил норму кандидатов в мастера, но «корочки» не стал получать: времени жалко!).
В футбольную команду «Металлист» его не отпустил отец, хотя тренер видел в Саше талантливейшего форварда, новую звезду команды. Но отец был убеждён, что надо приобрести серьёзную профессию (поэтому вначале Саня поступил и около двух лет проучился в ХИРЕ).
А шахматы сам Саша считал занятием  так себе, - безделицей, которой он вынужденно занялся  из-за травмы глаза, произошедшей от фатального удара футбольным мячом (которым он выбивал девять из десяти ударов, и все в «девятку»!).
То, что мне лично будет его остро не хватать, я пока что пытаюсь спрятать поглубже…
А вот «каким он парнем был» - поделюсь.
Как он радовался, открывая очередной талант, в том числе меня – актёра-чтеца, и других – это надо было слышать и лицезреть. Хотя он и сам умел «зажигать» аудиторию своей неукротимой энергией и увлечённостью.
Да, его побаивались многие. Ибо его доскональные знания, неукротимость и задор талантливейшего полемиста были неиссякаемы.
Именно поэтому за глаза один из локального уровня «богемных» острословов окрестил его «Охриненко». Узнав об этом, Саша спокойно отнёсся к этому. Заметил только, что вообще-то юмор любит, но вот изгаляться над фамилией – «моветон».
; О вере и поповстве
А Сашины познания в теологии были настолько глубокими, что он, не без оснований, гордился своими регулярными победами над профессиональными служителями церкви. Но, когда я ему предложил вести регулярные передачи о теологии, он ответил, явно поскромничав:
- Да ты что, - какой из меня теолог. Я филолог! А что касается религии, то я атеист, если угодно, - научный атеист.
Вот этим своим атеизмом при обсуждении стихов он едва не оттолкнул, было, меня от участия в своих литературных студиях. Ведь дело доходило до того, что около  трети всего времени он уделял научным разборам теологических несуразностей  в стихах и соответствующих примерах из жизни. Саша приводил просто бесчисленное число фактов и доказательств. И тут уж остановить его было практически невозможно. А логика его рассуждений была убийственна в своей последовательности  и бескомпромиссности фактов.
Постепенно мы нашли общий язык. Саша согласился с тем, что атеистическую часть в литературной студии придётся сократить. А ещё я осторожно объяснил ему, что я тоже верующий. И неважно как мы эту сущность  назовём – Всевышний ли, Природа, Космос ли или ещё как-то иначе. Ведь главное то, что есть нечто, не поддающееся никакой стандартной логике и научным аргументам. Что элементы веры и озарения присутствуют даже в научных открытиях и положениях, например, в аксиомах науки!
Иногда он, нехотя соглашаясь, пояснял: «Так это же у тебя совсем другая, не «поповская вера, против которой я всю жизнь выступаю. И потом, - ты же её никому не навязываешь, как эти профессионалы от веры и религии!
Постепенно я убедил его в ненужности мне преподносить атеистические прописи. Я и сам до них дошёл. В частности, когда в Ветхом завете дошёл до якобы божественного допущения геноцида. Мне не могло служить оправданием, что, дескать «тогда все так поступали»! С этим невозможно согласиться. Поскольку главные постулаты канонического Бога Добро и Любовь, то предписание Смерти противоречит самой божественной сути.
Саша однажды, выслушав мои эскапады, только хмыкнул в ответ:
- Ладно! Я поверю, раз уж ты так этого хочешь. Но ты… докажи мне, что Бог есть!
Я парировал с улыбкой:
- Сань, ну ты же умный человек, и прекрасно понимаешь, что его существование доказать нельзя. Он выше, всеохватнее всего нашего, суетного и преходящего, относительного, как и возлюбленной тобой (и мною!) науки. В конце-концов, ведь атеизм – тоже вроде разновидности верования. Существование  же Всевышнего, как невозможно доказать, так и опровергнуть.   Ведь само слово вера подсказывает, что в это можно только верить!
Конечно, Саша пытался совершенно по-детски пытаться «убедить» меня:
- Ну, вот космонавты ведь летали в космос, и никакого Бога не видели: нет там его!
Тут уже нам приходили на ум и НЛО, и попытки научного объяснения их появления. Не говоря уже об относительности скорости, казалось бы, абсолютного значения скорости света.  Вспомнилась и до сих пор дискуссионная теория Дарвина о происхождении человека от обезьяны, или контрверсии – от пришельцев. И многое другое в том же духе.
В общем, Саша принял меня с моим собственным верованием. А его – с  его научным атеизмом. Тем паче, что в области теологии мне ближе были славянские – языческие боги. Кстати, эту религию так называемая православная вера называет ещё поганской, вкладывая, разумеется, в это слово негативный смысл. Между прочим, в понятия, связываемые со словом «погань», относят и «Шиши;га, шишо;к (муж. шиш, шишиган, шишимора-кикимора) — в мифологии, например, русских крестьян нечистая сила, живущая за печкой, в лесу (лешачиха, леший) и на болоте (болотник), в бане (банник), в овине (овинный домовой); бес».
А если обратиться к родовому сродству слова погань в украинском языке, то мы обнаружим, что оно однокоренное со словом «пагин» - это «вегетативний орган рослини, що являє собою систему, елементами якої є стебло, листок, брунька, квітка й плід». И тут уже значение слова погань (язычничество) является нам не просто отличающимся от навязанного обществу попами, но прямо противоположным – жизнеутверждающим!
Так что, в общем-то, у меня своя вера, скорее ближе к язычникам-гностикам. А ведь гностики – означает познающие. Выходит, Саня, мы с тобой заодно!
В общем, мы «помирились» в нашем общем отношении к вере, как таковой, и её превратном изложении поповством, что нами не принималось.
Доходило до того, что вместе с Сашей ходили на открытые культурологические «посиделки» в ХПИ, к Михаилу Михайловичу Красикову, который приглашал туда интересных людей, в том числе и служителей церкви. В том числе, слушали мы и, пожалуй, самого «продвинутого» среди служителей так называемой православной церкви на Харьковщине – отца Онуфрия.
Уже тогда, мы с Сашей по очереди задавали неудобные вопросы святому отцу, подавали реплики. Служитель религиозного культа не удостаивал нас ответом.
Но в конце отец Онуфрий пригласил всех желающих пообщаться с ним прямо на богослужении,  которое он проводил тогда в районе Холодной горы.
Саша пойти туда не смог. А меня «благословил». И я пошёл. Пришёл. Вначале осматривался. А потом, привыкнув к обстановке, к концу проповеди,  уже и сам начал задавать каверзные вопросы и подавать соответствующие реплики.
Отец Онуфрий подавал мне различные знаки – прекратить это. Но я не унимался. Тогда он отозвал меня в сторону и сказал:
- Ну я очень прошу Вас – помолчите! Вы правы, конечно. Но я прошу Вас – помолчите! Не срывайте мне встречу: Вы же всё прекрасно понимаете.
Я согласился с ним: для меня всё уже ясно и дальше оставаться не было никакого смысла. Что хотел, я сказал. Кто мог, тот услышал и понял.
Вот так мы уже практически сошлись с Сашей не только в теории, но и на практике.
Ибо «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог», как сказано в первой строке Евангелия от Иоанна.
И воистину – что же, если не Слово, в первую очередь, объединило нас?

; Самбо и шахматы

А ещё, когда мы разговорились, оказалось, что нас объединяло не только Слово. Как выяснилось, мы оба занимались Самбо. Более того  - тренировались у одного и того же тренера – Георгия
Васильевича Каневца на стадионе  «Динамо», почти что в одни годы.
А ещё, кроме, разумеется, стихов, нас роднило отношение к шахматам. Правда, тут соотношение было явно не в мою пользу.
Я пару раз выполнил норму третьего разряда, участвовав в соревнованиях, проводившихся «Комсомольской правдой» - Саша похвально отозвался о них. Затем, сходив в шахматный клуб ХНУРЕ к Георгию Сильвестровичу Киктеву, неожиданно получил квалификацию первого разряда, и впервые соответствующий рейтинг ФИДЕ (кажется, 1200), который там же и улучшил, сыграв в чемпионате ветеранов,  и обыграв в одной из партий даже кандидата в мастера спорта по шахматам.
После этого Саша похвалил меня и пошутил, что теперь, с таким рейтингом, я мог бы даже выступать за команду какой-нибудь не очень сильной сборной, Турции например.
А когда я организовал шахматную секцию  в ХЕСЕДе, он и тут помог – и советом:
- Возьми лист ватмана и нарисуй плакат. Я так и сделал. На нём был крупно нарисован шахматный конь, который спрашивал проходящего: «а ТЫ ЗАПИСАЛСЯ В НОВЫЙ ШАХМАТНЫЙ КРУЖОК?»
Принял Саша участие и в организованном мною сеансе одновременной игры по шахматам с экс-чемпионкой, «свежеиспеченной» чемпионкой Европы, гроссмейстером Анной Ушениной. Она выиграла все тринадцать партий. Там же Саша подарил ей книжку из своей библиотеки.
А мне затем поведал, что мог и выиграть свою партию в системе Каро-Канн. Но подвело зрение: он перепутал фигуры. И в результате пошёл не той, которой хотел.
Во всяком случае, он мне продемонстрировал этот вариант дома:
- Ну что, сыграешь здесь за чемпионку мира и Европы?
Выбора у меня не оставался. Я, увы, проиграл заранее расставленную Сашей позицию:
- Не расстраивайся. Тут бы любой проиграл, хоть Каспаров, хоть  Магнус Карлсен.
Больше он со мной никогда не играл, отделываясь фразой:
- Ну зачем тебе ещё раз гарантировано проиграть?
Не зря его четыре партии вошли в число 100 лучших партий, сыгранных харьковскими шахматистами, что отражено в одной из книг международного мастера по шахматам Семёна Борисовича Губницкого. Правда, когда тот прочёл свою поэму о Харькове, Саша  честно сказал, что стихи скучные, - простая статистика, но при этом похвалил мои стихи на ту же тему.
Тогда С.Б.Губницкий обиделся и перестал общаться с Сашей. А жаль. Оба талантливы по-своему. С.Б.Губницкий – прекрасный популяризатор шахмат. Написал около полутора десятка прекрасных книг о шахматах. Кроме того, Семён Борисович стал постоянным участником «Поэтических посиделок» в ХЕСЕДе. Более того, я отстоял проведение его авторской программы в клубе ХЕСЕДа, которую он провёл, на удивление, не только весьма содержательно, но и ещё и весьма остроумно оформив её. При этом, мы попутно узнали, что его милая, изящная дочь кандидат технических наук Юлия Губницкая неоднократно выигрывала чемпионат мира по кикбоксингу.
Саша, увы, уже не смог принять участие. Но я ему всё подробно рассказал.  Он одобрил, заметив, что очень высоко ценит Сеню Губницкого, и не он виноват в том, что тот обиделся на высказанную правду.
; Саша и «Поэтически посиделки»

Активным участником «Поэтических посиделок» некоторое время был и А.В.Охрименко. За что я ему, как и все присутствовавшие, были чрезвычайно признательны. Более того, он, в отличие ото всех, принёс собственные угощення для присутствующих! Правда, лично мне посетовал на название: Ну что это за название для литературной студии? Разве что для захудалого сельского клуба…
- Может, литературные четверги?
- Да хотя бы. Не очень, конечно, свежо. Но и то было бы лучше.
Удивляли его и сами «посидельцы». Он-то привик к работе с ребятишками, школьниками: все заряжались его энергией, придумками, обсуждениями. А тут, как я ему пытался объяснить, приходять в основном, чтобы услышать аплодисменти и похвалу. А заодно и сладко поучаствовать в  традиционной «чайной церемонии».
И то я завёл тут схему, предложенную моим первым учителем Виталием Ивановичем Копусем. Каждое заседание – из трёх частей. Первая – древнейшая поэзия (Сафо…), вторая – золотой и серебряный века, третья – солвременная, включая наши собственные. Естественно (?..), большинство, если не все, хотели читать вслух лишь себя, любимих, желательно – без подробных (нудных»)обсуждений…
Эту схему занятий Саша одобрил.
Перед тем, как Саша пришел на «посиделки», мы предварительно договорились с ним, кто что будет читать. Он по-памяти наговаривал стихи – практически безошибочено.
Одно занятие – о Слуцком - он провёл без меня: я приболел тогда. Признаться, я был только рад, ибо не ситал тексты Слуцкого поэзией.
А вот на общем со мной занятии Саша не только блестяще оппонировал , но и привычно… взял роль ведущего. Было очень неловко! Два ведучих – перебоор…
Саша не удержался и тут же спрочил у сына Тимура:
- Кто лучше из присутствующих читает стихи?
Сын смутился, но честно ответил:
- Ты, конечно, хорошо читаешь. Но Александр Иванович всё же лучше.
- Спасибо, - что сказал правду.
Увы, вскоре Сашино здоровье резко ухудшилось.

                ; Наши разночтения с Сашей

Наши споры/разночтения начались ещё на первых студиях с моим участием. Его дотошная манера буквально разбирать стихи поначалу вызвала у меня резкое отторжение. Я провёл такую аналогию. Это всё равно, что взять живое деревце и начать веточку  за веточкой засушивать их. Остаётся лишь высохший ствол, - практически трупик. А где же побеги тонкой лирики?
Саша одобрительно хмыкнул по поводу аналогии. Но не согласился по существу. И в отношении тонкой лирики также. Он считал, что его метод помогает лучше понять, за что же и почему мы любим те или иные стихи, или наоборот.
Со временем я полностью стал на сторону этого метода. А ещё мне очень понравилось в Сашиных канонах то, что «нет, и не может быть, - никаких, наперёд заданных, неопровержимых авторитетов». С тех пор я, не только мог, но и поощрялся своим великим тёзкой к этому: говорил всё, что думал.
Это не значит, что Саша спешил согласиться. Хотя, в принципе, он всегда хвалил мои разборы, которые заранее задавал участникам его студии.   Особенно любил проводить заседания в библиотеке возле стадиона «Металлист», где работала Наташа Тимошенко. При необходимости он любил сразу же обратиться к текстам из книг библиотеки, - как он делал и у себя дома. Правда, надо честно признать, что не всегда находил в официальной библиотеке книги, которые были в его личной библиотеке. Возможно, потому, что часть книг он приобретал в других городах, а часть ему присылали из зарубежья.

; Наши поэтические «любимчики»

Со временем оказалось, что у нас одни и те же поэтические «любимчики». Не считая моей первой любви – Маяковского, к которому Саша относился настороженно, долгое время повторяя традиционную инвективу о том, что, мол, свои лучшие стихи «Маяк» написал до революции 1917 года, - пока я ни стал приводить в пример его лучшую поэму «Про это», неоконченную поэму «Во весь голос» и другие стихи из последних.
Любимыми нашими лириками, к удовлетворению обоих Саш, оказались Аф.Аф. Фет и Тютчев, кроме хрестоматийных Пушкина и особенно Лермонтова, - у меня, возможно,  чуть больше: ведь я пропустил буквально через себя роль Арбенина, которого играл ещё в школе, несколько раз пересматривая фильм «Маскарад» с участием гениального Мордвинова. Я прочёл отрывки из своей роли Саше: он и соглашался в отношении Лермонтова, и не соглашался в отношении моей недооценки Пушкина, мягко заметив, что, вероятно, время моей переоценки «светила русской поэзии» ещё не настало. И оказался прав: во время очередного конкурса, посвящённого пребыванию Пушкина в Крыму, я выдал целую серию стихов в связи с этим событием. Я копнул чуть глубже, и сам удивился: многое, казавшееся хрестоматийным, предстало в ином свете, в частности, происхождение Поэта, отношения с Карамзиной…
Обсудили с Сашей, мои собственные открытия он одобрил, но заметил:
- Вот видишь, а сколько ещё загадок можно открыть!
Саша очень ценил Александра Кушнера и вообще – всю ленинградскую/питерскую школу поэзии. Я – тоже, но не настолько, как он, а И.Бродского просто возненавидел за его мелкий подленький стишок на независимость Украины: тут всё нутро нобельца вывалилось наружу!.. Саша выслушал меня с некоторым недоумением:  не ожидал он такого.
Доставалось от меня и Борису Пастернаку, изменившему, как я считаю, своему прежнему кумиру – Маяковскому. Саша, естественно, сглаживал и разъяснял все прелести Пастернака, читая его стихи по памяти. Я не мог не согласиться: хороший поэт!
Нам обоим очень нравился зрелый Мандельштам – и как поэт, и как гражданин!

; Саша – тонкий лирик

Большинство людей, знавших Сашу, небезосновательно считают его гениальным педагогом, критиком, знатоком поэзии. Он легко, буквально «на лету» сочинял дружеские шутливые послания да бесчисленные экспромты, которые никогда не записывал. Примерно таким же даром обладал и Олег Бондарь, умудрявшийся написать экспромт или эпиграмму ещё до окончания чтения оригинала автором. Только в отличие от А.В.Охрименко, Олег мог в этом экспромте съязвить, наживая себе очередного оппонента или даже врага. 
  Но мало кто знает, что сам Александр Васильевич Охрименко был… прекрасным и тонким лириком!
Однажды он задал нам с Леной Приходько задачу: кто автор прочтённого им текста? Лена долго прикидывала в уме, кто бы это мог быть. Но так и не решилась предположить что-либо вслух сказать. Я высказал, то, что чувствовал: это либо сам Тютчев, либо кто-то из его окружения, современников – Майков, Никитин и т.д.
Мягко улыбнувшись, Саша тихонько произнёс:
- Это мои стихи.
И, сразу скомкав эту тему, вновь вернулся к своей основной и любимой теме: стихи, написанные его воспитанниками.

; Саша – верный друг
Но, кроме того, что он сам в душе – тончайший лирик, по сути он ещё и  верный друг.
Как-то раз, выбрав свободное для нас всех время, Саша, Лена Приходько и я вместе пошли  на «посиделки» к Илье Риссенбергу. В самом начале Илья стал спрашивать, написал ли кто-нибудь что-либо новое. Я встал и прочитал свои новые стихи, посвящённые Маяковскому. Едва дослушав мои стихи, Илья демонстративно неуважительно отозвался о кумире многих:
- Тоже мне поэт, - Маяковский!..
Тут же, в знак протеста, я покинул зал. Через несколько секунд вышла и Лена Приходько:
- Александр Иванович, что произошло. Я смотрю – Вас нет, хотя мгновение назад ещё был. Я и выскочила…
- Спасибо! А я думал, - ты тоже в знак протеста.
Лена осталась:
- По-моему, Саша Охрименко тоже стал собирать свои бумаги…
И впрямь, через пару минут в коридоре появился Саша Охрименко:
- А-а-а, - вот вы где. Ну и правильно. Я тоже с вами. Но перед уходом я вслух, к неудовольствию Ильи, выразил недоумение по поводу неуместности реплики ведущего о Маяковском. Ты можешь любить его или не любить, как например, и я, но, если уж ты ведущих литературной студи, будь добр держать себя в рамках приличия.
- Так и сказал?
- Так и сказал. А чего же? Я всегда говорю то, что на самом деле думаю, - невзирая на лица. Ты же знаешь, я ценю Илью, как поэта. Но в данном случае он был неправ.
Я, было, бросился чуть ли ни обнимать Сашу, но тот мягко отстранился:
- Ну что ты, что ты: я же ничего такого особенного не сделал. Так на моём месте поступил бы каждый порядочный человек.
- Но весь зал остался. Они – непорядочные?
- Гм… нет. Скорее, они просто не решились.
- Они – трусы?
- Ну зачем так резко. Все мы слабыми бываем. Просто пиетет перед Ильёй, он, конечно, большой талант. Но хватит об этом. Раз уж мы собрались вместе, может,  продолжим разбор стихов у меня?
Я прочёл то самое стихотворение. Саша вновь удивился:
- Нормальные ведь стихи, И чего это Илья завёлся?
- Самовлюблённый сноб.
Саша помолчал. Затем добавил:
- Ну, может быть, ты и прав в данном случае. А за то, что защитил своего любимого поэта – хвалю. Он ведь сам уже ничего не может сказать в ответ.
- Да, а то бы досталось этому зазнайке Риссенбергу.
Ладно, закончили об этом. Теперь Лена, ты читай свои стихи…
А ведь именно Илью больше всех живущих в Харькове поэтов ценил Саша. То есть не считая Слуцкого и Чичибабина.
Среди живых поэтов-харьковчан, Выделял Саша и Виктора Хмельницкого, написавшего, по его отзыву, две прекрасных книги для детей. Очевидно, В.Хмельницкий - вообще многократно талантливый человек. Именно его Саша взял с собой на сеанс одновременной игры по шахматам с Анной Ушениной. Я предложил, чтобы Саша уговорил Виктора и дальше приходить играть в шахматы в секцию шахмат при ХЕСЕДе. Но Саша ответил, что Виктор не придёт: он не любит проигрывать. И что вообще Виктор – очень скромный, и не может себя «преподнести».
Ещё Саша предложил, было, мне помочь «раскрутить» Виктора. Но, учитывая, что я лично ни его, ни его творчества практически не знал, учитывая его непростой характер, сделать этого мне не представлялось возможным.
- Да, видимо, ты прав. А жаль – очень талантливый поэт. Есть у него и не только детские стихи.

; «…но гражданином быть обязан»

Саша никогда не переставал быть гражданином. Доказательством тому – вся его жизнь – Воспитателя, добровольно взятая на себя роль – очень многим профессионалам кажущаяся веригами!
 «Саша работал в школе для трудных подростков в колонии, в школе для слепых, гимназии «Очаг» (одним из основателей которой был) и проводил массу занятий, большей частью бесплатных, во многих местах, в том числе открытые уроки для учителей в залах на 300-400 мест — по всему СССР».
Об этом же – те самые добровольные поездки к трудновоспитуемым, когда блестяще удавалось воспитывать не привычными для них нудными прописями поведения, а голос, забитым точно в «девятку» и вовремя процитированной книжкой о таких же «басурманах», как они сами (что вспоминалось ими – «трудными» - и через многие годы – признательности!).
Об этом же и активное его участие в годы «бархатной» революции 2004 и вовсе не «розовой» революции 2014-го! Как оказалось, Саша тогда некоторое время находился в палатках  среди активистов на площади Свободы – вместе с Сергеем Жаданом и другими правофланговыми.
При этом характерен такой эпизод.
Тогда ещё живой мэр Харькова Евгений Кушнарёв лично принёс к той палатке, где пребывали и Саша, и Жадан,  свою книжку «Конь ры;жий. Запи;ски контрреволюционе;ра». Сергей её тут же, на глазах автора, изорвал в мелкие клочки и выбросил вон из палатки.
Саша педагогично выдержал паузу. Кушнарёв, разобиженный, ушёл.  Тогда Саша сказал Сергею:
- Так поступать с книгами, пусть даже идеологических оппонентов, не красиво.
Впрочем, это не помешало нам с Сашей, встретив Сергея на очередной книжной ярмарке в ХНАТОБе, высказать ему слова неприятия и удивления по поводу употребления писателем откровенной матерщины. На что тот пробормотал что-то вроде:
- Так ведь все говорят. Это живой разговорный язык улицы.
Мы попытались попытались вразумить автора, что в том-то и задача писателя – быть на голову выше улицы. Иначе – зачем же писательство?
Гражданская позиция Саши проявилась и в том, как они, вместе с В.А.Левиным проводили свои чтения и уроки с малышами о поэзии, - независимо от того, кем стали эти дети впоследствие – то ли литераторами, то ли просто высокообразованными, одухотворёнными высокой поэзией, культурными гражданами.
А ещё, - незадолго до ухода от нас навсегда, Саша стал интересоваться судьбой внеочередных выборов мэра в Харькове, - особенно, когда узнал, что я активно занимаюсь этим на своей странице в ФБ. Но в этом ему разобраться уже не пришлось, - не успел.

                ; Языковый вопрос и Саша

Любопытно, что вначале (и практически всегда) А.В.Охрименко считался знатоком и критиком исключительно русскоязычной поэзии. Однако, в последнее время он определил Сергея Жадана как одного из лучших украиноязычных поэтов.
 Особенное место среди профессуры Харькова в жизни Александра занимал Леонид Фризман. С ним А.В.Охрименко познакомился во время учёбы в Педагогическом университете. В его библиотеке были практически все книги профессора.
Но вот что особенно интересно. Леонид Фризман успел буквально незадолго до своей кончины издать монографию, целиком посвящённую Т.Г.Шевченко.
Однако, сколько я ни просил у Саши дать её мне почитать, он так и не решился это сделать.  Обещал вначале сам проработать. Видимо, не успел. Иначе, прокомментировал бы мне, как это обычно было.
Стоит  признаться, что особенно острые споры произошли у нас с А. В. Охрименко по поводу важности русского языка, как повода для Путина «защищать» русскоязычных в Украине.
Для меня, как и для многих других людей, интересующихся политикой, спекулятивность этого повода была абсолютно очевидна. Саша же пытался отстаивать иную точку зрения.
Начался этот спор, видимо, с того, что Саша считал, что руководство страны должно было ввести официальное двуязычие украинский и русский языки. Я оппонировал. Говорил, что именно изрядное количество русскоговорящего населения и взято хитроруким Путинным, как повод для их «защиты» в Украине. Якобы они притеснялись по языковому принципу. Хотя большинство русскоговорящего населения просило Путина перестать их «защищать», поскольку они в этом абсолютно не нуждаются. 
Саня пытался даже отстаивать решение кернесовского горсовета о введении регионального русского языка. Я привёл законодательные обоснование его отмены.
Тогда А. В. Охрименко стал утверждать, что это вообще надуманный вопрос – с путинским поводом для оккупации. И что, если бы даже не было бы такой ситуации, какая была, то Путин бы выдумал какую-нибудь ещё.
Я не хотел спорить о том, чего нет. Настоящая политика конкретна.
Саша пытался приводить ещё какие-то данные о реальном использовании языков в регионах. Я же видел всю нелепость такой демагогической «философии» и чётко держался реальных данных – о причинах, вернее – поводе для агрессии Путина в Украине, и, соответственно, - о несвоевременности введения второго государственного языка.
Дело было ещё и в том, что я и сам долго, и не раз обращался к этой теме, пока Путин  ни развязал войну против Украины. Я прекрасно помнил, что  подобную же идею выдвигал ещё сам В.М.Черновол. Но вскоре извинился и заявил, что эта идея пока что не ко времени: как в воду глядел!
Но, со временем, к ней, возможно, и будет возможность вернуться. Но пока что – «зась!»
Но дух соревновательности и лидерства (заслуженного!) был в Саше неистребим. Однако, в этом конкретном случае, на моей стороне была железная логика реальных фактов и законов.
А Саша оперировал даже несколько необычными для его убеждений  идеалистическими пожеланиями, своей колоссальной памятью (для приведения статистических данных) и несравненным даром  непревзойдённого импровизатора и спортивной яростью спорщика-энциклопедиста.
Но в данном вопросе для меня всё было, увы, более, чем просто ясно, да и сама идея давно была вовсе не новой. А сам великий полемист представал, как это очень редко бывало, в обличьи рядового русскоговорящего упрямца-мечтателя. С некоторыми такими «друзьями» в И-нете приходилось расстаться: война ведь реальная, с гибелью сотен наших ребят!
Однако я понимал, что  тут передо мной великий Человек по имени Александр Васильевич Охрименко, который в данном случае, увы,  неправ. Ему смириться с этим никак не моглось. И он пошёл на крайнюю меру.
То есть он в ответ на моё полунецензурное «блин» (молодёжный сленг), пытаясь соответствовать ситуации, добавил к очередному своему аргументу: «…твою мать!»
На что тут же последовало моё:
- Мою мать не займать! Это – святое.
Саша на мгновение стушевался. Тут же извинился. А спор сразу же исчерпался.
А я, уже готовый, было, уйти, - остался по предложению хозяина. И мы продуктивно вновь занялись чтением и проработкой очередных, новых для меня, стихов, - возможно, той же – Ренаты Мухи, столь  уважаемой и Сашей, и его учителем,   В.А.Левиным (родилась она в Одессе, затем жила и работала в Харькове, затем – в Израиле).
Но спорили мы, хотя порой яростно, однако, считанные разы. А в основном остро ощущали взаимную потребность в общении, обсуждении всё новых, и новых для меня стихов. Я, кроме того, в этих случаях был как бы Сашиными глазами и голосом.

Когда прийти было нельзя

…тогда мы перезванивались, каждый раз около двадцати минут:
- Ты же пойми, мне порой очень непросто подойти к телефону. Поэтому это минимальный формат по времени.
И каждый раз я получал исчерпывающую информацию о положении на шахматных фронтах (реже – футбола: там всё было более или менее ясно и так; увы, триумф нашей сборной с А.В.Петраковым Саше пережить не удалось!..), и, конечно, о новинках поэзии.
В последнее время ему помогала вести странички в Фейсбуке Татьяна Супрун, печатавшая его спичи, - в основном по вопросам детских стихов, - преимущественно, но не только. Диктовал он, насколько я понял, где-нибудь в районе от тринадцати часов и далее, - в среднем часа по два: в это время просил не беспокоить. 
С моей подачи он с удовольствием познакомился с моим первым учителем Виталием Ивановичем Копусем. Саша же инициировал проведение вечера, посвящённого восьмидесятилетию  В. И. Копуся, с моим участием в качестве ведущего, где я также читал свои стихи, а Татьяна Супрун, по просьбе Саши, делала съёмку.
Оба моих учителя участвовали в вечере, посвящённом моему 70-летию, проводимом в ХЕСЕДе, на той же улице Тобольской, где жил Саша. И там Саша привычно задавал тон. Я был только за: когда ж ещё передохнуть, когда не на собственном юбилее!
Мы с Леной Приходько приходили к Саше по четвергам. Не случайно по четвергам: каждый четверг я проводил шахматный кружок, каждый четвёртый – «Поэтически е посиделки», а иногда между ними ещё успевал посмотреть фильм. Когда клубом Хеседа заведовал Александр Георгиевич Бартенев, знавший Сашу ещё по работе во Дворце школьников, то частенько передавал коллеге угощения.
Мы с Леной сидели напротив дивана, который был для Саши в это время его рабочим местом. Саша лежал на нём, заложа ногу за ногу. У меня невольно возникла ассоциация. Нобелевский лауреат в области физики Лев Ландау тоже предпочитал работать лёжа: тогда мысли сосредоточены только на работе, поскольку телу максимально комфортно, и ничто не мешает.
Когда Саша не диктовал и не принимал гостей, то слушал специальные передачи, как правило, с чтением стихов самими поэтами или профессиональными актёрами. Особо ценил чтение Сергеем Юрским.
Очень ценил и моё актёрское мастерство.
Он и сам читал неплохо. Как-то раз спросил меня:
- Как ты оцениваешь моё (его) чтение?
Я честно ответил, что, конечно же, выше среднего. Но всё же – несколько назидательно. Он согласился:
- Ты прав: учитель так и должен читать, - чтобы запоминалось навсегда.
Он очень хвалил, когда я, например, при чтении многоролевого текста старался придать голосу соответствующие роли звучание и характер. Называл меня лучшим чтецом, по крайней мере, в Харькове. Отдавал должное пьесе по поэме Елены Приходько «Соло для камертона, или ещё одно признание в любви», где я играл главную роль…Объективности ради, отмечу, что я один несколько лет играл эту роль В.Н.Чураева, первого секретаря обкома, влюбившегося в гениальную девушку, лет на двадцать младше него, которую попеременно играли Алла Бородина, Светлана Сидоренко и Агата (дочь владелицы одноименного кафе на улице Революции). Поскольку профессиональный режиссёр нашего спектакля Елена Павловна Петрова имела некоторые претензии к первоначальному тексту, то ей и мне самой Еленой Приходько было предложено сценически доработать пьесу. Что мы и сделали. Более того, практически основную роль тут вновь-таки пришлось взять на себя мне: «Тебе играть, ты и предлагай». И на поздних афишах спектакля значились уже все три фамилии – Е.А.Приходько, Е.П.Петровой и А.И.Приймака.

; Особенности гения

Я понимал, что Саша – это не только то, вернее, - КТО, что ему (и он сам!) приписывают знавшие его. Он – много шире. Этот Человек – как минимум, - достопримечательность города, он сам – «ЖЗЛ», сам – Герой нашего времени. И потому привёл к нему однажды трёх своих юных друзей из шахматного клуба, организованного мною при библиотеке имени Чехова на ХТЗ. Нормально он воспринял только двух близнят-девчонок, к.м.с. по художественной гимнастике, одна из которых прочла свои стихи, которые Саше понравились. И он тут же прочёл свою импровизацию.
Я неоднократно и настойчиво просил его, чтобы он начал подробно описывать свою собственную жизнь. Он отнекивался, пытаясь доказать мне, что его основная миссия – работа с детьми.
При его деятельной помощи я написал статью в издававшийся по инициативе директора Музея им. Клавдии Шульженко альманах ««В милом городе моем» при Клубе знаменитых харьковчан – о легендарном Револьде Владимировиче Банчукове – «талантливом литературоведе, критике и популяризаторе русской словесности, абсолютно гениальном педагоге, со сшибающей с ног энергетикой и артистичностью, авторе книг и множества уникальных статей о поэтическом творчестве, создателе и ведущем первого в СССР тележурнала "Поэзия", многолетнем руководителе литературных студий, неутомимом организаторе и ведущем литературных вечеров, встреч, диспутов…». Дело было ещё в том, что сам… Александр Охрименко в 1977 г. попал на практику в 47 СШ к Р. Банчукову и дал 5 уроков попеременно с ним. «Его уроки были яркими спектаклями. Мне он постоянно повторял: «Саша, нужна драматургия урока».
Моей последней на сегодняшний день статьёй в Альманахе «В милом городе моем» при Клубе знаменитых харьковчан была статья об Александре Охрименко, точнее фактически дотошно отредактированная им самим публикация http://proza.ru/2020/10/09/1227 «Воспитание творчеством (о литстудии Дворца пионеров и её руководителе Александре Охрименко).
Перед тем, как её написать, мыс ним долго обговаривали, кому посвятить эту работу о наших знаменитых земляках.  Вначале Саша склонялся к личности своего старшего друга и наставника Вадима Александровича Левина. Но в процессе обсуждения, выявилось, - со слов самого Саши, что «Он (В. А. Левин) ещё нас с тобой может пережить». Это и решило спор:
- Ну вот видишь: значит, пишем о тебе. А там видно будет.
Увы, я оказался прав: о Саше действительно надо было писать первым.
Прав я оказался и в другом. Две статьи - моя и А.П. Краснящих, где рассказываем об А.В.Охрименко не только, как о новаторе-педагоге, но и Человеке, имели гораздо более поклонников, чем публикация «Воспитание творчеством», которую сам Саша считал более важной.
Жаль только, что теперь осуществлять описание полнокровной жизни этого яркого, безусловно, многоталантливого человека, будет намного сложнее. Вот и В.А.Левин, к которому я обратился с просьбой написать о Саше, посетовал, что кто ж ему теперь может так подробно всё описать, как это смог бы сделать сам Саша!..
Сколько тонких, по-своему важных моментов не было записано, которые Саня рассказывал о как бы пустяковых моментах, но из которых тоже состоит реальная жизнь. Например, о приездах Георгия Калитиевского, всегда привозившего ещё не бывшие в широком прокате фильмы. И о милых, иногда мелодраматических, эпизодах с его проводами в сопровождении харьковских «звёзд» и «звёздочек»…
Кто ж теперь расскажет, не говоря уж о том, кто ж поверит!
Единственно в чём я твёрдо уверен: серия «ЖЗЛ» плачет по нему.
 В завершение своего предыдущего рассказа об А.В. Охрименко и его библиотеке я выполнил одну его просьбу. Он попросил  поместить в рассказе об истории его библиотеки слова благодарности своей жене Валерии за ее безграничное терпение многих неудобств, неизбежных при длительном проживании в огромной библиотеке, и за ее понимание жизненной миссии своего супруга. Однако от себя добавлю: мне лично жаль, что Саша лишён постоянного каждодневного её присутствия и внимания. Но это тоже - обратная сторона жизни многих гениальных и талантливых личностей, к коим А. В. Охрименко, несомненно, принадлежит.
Как пример, приблизительно то же из историй, связанных с его учителем В.А.Левиным.   Приходит он весь озарённый очередным творческим успехом, весь не от мира сего. А жена его с порога:
- Ты хлеб купил?!
 Эту историю мне успел поведать сам Саша.

Последние месяцы и годы Сашиной болезни прошли, можно сказать  передо мной. Конечно, не как, скажем, лечащим врачом, а просто человеком: ничьих мнений он особо не признавал, если они не совпадали с его собственным.
Потому, когда я указал ему на потрясающие возможности южно-корейской фирмы, успешно практикующей в 117 странах мира, которая лечит не отдельные болезни организма (замкнутый круг!), а всего человека, активируя его собственную иммунную систему, он и слушать об этом не хотел. Ссылался на то, что, если бы всё это так и было, то 1) все бы так и лечились, 2) его дочери, далеко продвинутые в самых передовых знаниях, уж ему бы об этом рассказали бы и т.д.
И даже мои конкретные перечисления: Лицензия от Министерства здравоохранения Украины, практика в Институте акушерства и материнства, и даже в Институте травматологии им. Ситенка, - оставались для него словно пустым звуком. Он вежливо, но лапидарно-настойчиво резюмировал:
- Давай ты не будешь мне больше рассказывать ничего на эту тему.
Но я-то видел, что ему постепенно становилось всё хуже. И полностью уступить его просьбе молчать не имел морального права.
Так, например, на уколы для спасения хоть минимального зрения одного глаза, он тратил около 600-700 гривен. А потратить суммарно эти же деньги на покупку ночной накладки южно-корейской фирмы, которая во сне (!), абсолютно безо всякого грубого физического вмешательства восстанавливает зрение, Саша отказывался.
Что такое артрит, я тоже знал не понаслышке: ревматоидный  артрит съел мою тёщу. Саня пытался отговориться от меня тем, что дочери купили ему специальную приставку для сидения с массажем.
 Но даже её практического применения я не видел: очевидно, что Саша и в нём разочаровался. Да и не сравнить её, конечно, с комплексным воздействием оборудования южно-корейской фирмы: по себе знаю.
Его капитальной отговоркой было: так это же меня возить нужно. Я парировал, - что его родственники,  согласись он, купили бы оборудование домой.
Но, видимо, именно такая жизнь, какую вёл он, его чем-то устраивала.  Как-то, прощаясь, я произнёс не трафаретное: «будь здоров»!», а «будь поздоровее!». Он живо подхватил это пожелание, и даже рекламировал его среди знакомых, как самое правильное – по трезвой сути и реальному человеколюбию.
А нравится ему в такой его жизни вот что.
Ведь он располагал деньгами для того, чтобы оплачивать помощь Тани Супрун в распечатывании его спичей и некоторой другой работы – по сути – секретаря: привести или даже купить книги, например те же статьи о нём в  Альманахе «В милом городе моем» при Клубе знаменитых харьковчан музея К.И.Шульженко, монографию профессора Леонида Фризмана о Т.Г.Шевченко и т.д.
Саше очень нравилось моё актёрское чтение. Он восторженно воспринимал его, когда я озвучивал, например,  разные роли зверей, говорил, что я могу и телефонный справочник расцветить, как пьесу. Щедро оплачивал дорогу мне и Лене Приходько, которая тоже радовала его своим приходами, стихами и планами, например, о вечерах, посвящённых её любимой Зинаиде Гиппиус.
Я бы согласился обойтись и без этих «гонораров», если бы Саша стал откладывать деньги на оборудование южно-корейской фирмы.
Но, увы!
Возможно и впрямь, - тот, в кого А.В.Охрименко не хотел верить, пресёк это столь длительное, хотя и весьма плодотворное вольнодумство. А сам Саша, - Александр, - Александр Васильевич, - А.В.Охрименко оставил десятки и сотни активных, и тысячи – просто учеников и всесторонне развитых культурных людей в Харькове, Украине и по всему миру.
Оставив, кроме того, и уже упомянутых «гонораров», абсолютно материальную память в виде кожаных ботинок (чуточку подклеенных мною) для катания на лыжах («Можно их и просто так носить», - О.А.В.), молодёжного типа европейское модное демисезонное пальто («Мне оно не к чему, а тебе как раз! К нему бы ещё и европейский шарф» - О.А.В.; «Спасибо, Сань, - у меня есть» - П.А.И.), и чем-то напомнивший мне наше общее увлечение шахматами – свитер с чёрно-белыми клетками.
Досталось кое-что и Лене Приходько, и даже её внучке: талантливая Стася тоже иногда являлась сюда со своими оригинальными стихами…
Спасибо Тебе, Друже!

Сколько же было хрестоматий?

Речь здесь пойдёт о хрестоматиях для детей, школьников начальной школы (1 – 4 классы), разработанных коллективом авторов -  Александр Охрименко, Вадим Левин, Людмила Войнич, Инна Ачкасова, Элла Островская (жена В.А.Левина); позже – Елена Шейнина, Евгения Левинштейн и Ольга Нестерова.
Я помню эти десять разноцветных книжечек, которые Саша любовно разместил как бы посередине слева, если стоять лицом к балкону…
      Вначале заслуженно восторженное слово Михаила Красикова, профессора НТУ «ХПИ»:
«Не удивительно, что педагоги в 1990-е (вместе со своими бывшими ученицами) составили свыше 20 (!) нетривиальных литературных хрестоматий для детей, с восторгом воспринятых в первую очередь теми, кому они были адресованы, потому что как раз скучно-хрестоматийных произведений там не было, а в каждом тексте была какая-то дразнящая загадка, которую хотелось отгадать».
Однако надо, наконец, привнести ясность, сколько же таких хрестоматий было подготовлено и издано. Теперь – слово Вадиму Левину (даю цитату практически без изъятий):
«Если отвечать кратко, то мы с Сашей (и с другими сотрудниками ВНИК «Лаборатория НЛО»!) подготовили ОДНУ хрестоматию в 20 томах – «Мою первую библиотеку». Первые 10 томов издавались и переиздавались. Остальные 10 не вышли в свет. Хочу ответить и подробнее – во избежание недоразумений. … Для того чтобы понятнее стала исключительная роль Саши в создании хрестоматии-библиотеки для начальной школы, кратко познакомлю Вас с замыслом, историей и предысторией нашей «ЛЕСЕНКИ». («Моей первой библиотекой» назвал наш комплект учебных хрестоматий зам. министра образования РФ профессор Александр Григорьевич Асмолов, который всячески поддерживал издание нашей «классной библиотеки», т. е. хрестоматии-библиотеки в классе. Изначально мы, составители, приняли название «Библиотека ЛЕСЕНКА» и между собой продолжали называть ее «Лесенкой»). ПРЕДЫСТОРИЯ «Лесенки» (до нашего знакомства с Сашей). Практика первых пяти-шести лет литературного воспитания младших школьников в литстудии подтвердила изначальные предположения, с которым в 1963 году я пришел к директору Дворца пионеров и предложил открыть во Дворце литературный кружок для младших школьников. Их было три: Первое предположение. Если чтение грамотного взрослого читателя – это «труд и творчество» (что показал В. Ф. Асмус), то литературное образование должно приобщать ребенка к читательскому труду и творчеству, причем ПРИОБЩАТЬ, ОТКРЫВАЯ РАДОСТЬ чтения. На это предположение наталкивала и мысль К. И. Чуковского, который в «От двух до пяти» писал: „...Я принадлежу к числу тех чудаков, которые любят поэзию больше, чем всякое другое искусство, и знают на опыте несравненные радости, которые дает она тем, кто умеет наслаждаться ею... Вправе ли мы эгоистически пользоваться этим счастьем одни, ни с кем не разделяя его? Не обязаны ли мы передать его детям?“ Второе предположение. Приучать к читательскому труду и творчеству так, чтобы сам процесс обучения доставлял детям (и учителю!) радость, можно, если опираться на дошкольную потребность каждого ребенка играть, творить в игре. Литературно-творческие и речевые игры в сочетании с «просто чтением» позволяют и помогают сохранять во взрослеющем человеке достижения детства: эмоциональную целостность и непосредственность восприятия, индивидуальную самобытность, позволяют поощрять и развивать способность маленьких читателей к непосредственным переживаниям и сопереживанием. Причем наиболее эффективно «просто чтение» и литературные игры, когда они ПРОИСХОДЯТ В ЧИТАТЕЛЬСКОМ СООБЩЕСТВЕ с участием ровесников: в читающем классе, в литературном кружке, в клубе любителей чтения… Впервые эта методика «воспитания творчества и воспитания творчеством» была описана мной в 1977 г. (См.: Воспитание творчества. – М.: Знание, 1977). Саша знал эту маленькую книжку почти наизусть (не только знал, но и непосредственно руководствовался, - поэтому я и цитирую В.А.Левина полностью! – П.А.И). Третье предположение. Чтобы чтение не стало для школьника обременительной обязанностью, навязанной необходимостью, а радовало маленького читателя (так же, как оно радовало его в дошкольном возрасте), должно быть выполнено ещё одно условие: читатель должен иметь ПРАВО ВЫБИРАТЬ и УМЕТЬ ВЫБИРАТЬ. А для этого он должен представлять, как устроена и как обширна мировая библиотека. Учебная библиотека-хрестоматия «Лесенка» была задумана как действующая модель мировой библиотеки. По нашему замыслу, войдя впервые в свой класс, первоклассники увидят шкаф с пятью книжными полками: полкой стихов, полкой рассказов, полкой «Собрание сочинений» (где в одном томе представлены три-четыре известных автора, писавшие в разных жанрах) и полкой «Мозаика» («журнальная полка», томик с произведениями разнообразных жанров, типичных для детской периодики). Каждый учебный год на каждой полке появляется новый том: «Лесенка» растет ступеньками. Текстов в пяти книгах примерно в пять раз больше, чем можно прочитать на уроках за год. Поэтому учитель и школьники вынуждены выбирать, а с другой стороны, получают возможность выбирать и учатся пользоваться этой возможностью. К четвертому классу «Лесенка», по нашему проекту, должна была включать в себя 20 томиков (5 полок х 4 года обучения). Саша с энтузиазмом принял такой замысел, и этот энтузиазм вскоре открыл идее «Лесенки» возможность реализоваться. Случилось это так. Когда 1990 или 1991 г. прогрессивный министр образования России Э. Д. Днепров собирал совещание по новым программам и учебникам для начальной школы, я удачно попал в больницу. Представлять методику НЛО вызвался и поехал в Москву Саша. В этом и была удача: вряд ли я смог бы так выступить на совещании, как это получилось у пылкого и бескомпромиссного Саши Охрименко. Своей увлеченностью и заразительной уверенностью в действенности методики НЛО «Воспитание творчеством» Саша убедил Министра в ценности идеи «Лесенки». В результате совещания мы получили заказ от Министерства образования на разработку учебно-методического комплекта „Начальное литературное образование (НЛО)“ и для этого создали в Харькове временный научно-исследовательский коллектив «Лаборатория НЛО» (о её составе я уже упоминал в начале статьи – П.А.И.). Не знаю, удалось ли бы нам без Саши, без его библиотеки, без знания детской литературы и увлеченности довести составление «Лесенки» до конца. Обычно мы собирались у Саши, где все нужные книги были под рукой (Я помню рассказ Саши об этом: протянул руку и взял с полку необходимую книгу. – П.А.И.). А если встречались у Люды Войнич, Саша приносил пачку книг с собой. Первые пробные три томика мы издали в 1994-95 г. в Харькове, в издательстве «Фолио». Параллельно с этим я работал над текстом методических рекомендаций к «Лесенке». В 1994 г. в официальном «Вестнике образования» (N 7) было опубликовано Информационно-методическое письмо "О новом учебно-методическом комплекте „Моя первая библиотека“". В нем описывалась 20-томная библиотека и методика НЛО. Все 20 томов мы составили и сдали комиссии при кабинете начальной школы Министерства образования РФ, все тома были одобрены, но… Но издано (и переиздано несколько раз) было только 10 – серии для первого и второго классов. Это темная история. С одной стороны, никто не критиковал и не запрещал ни мою программу НЛО, ни нашу ЛЕСЕНКУ. Но с другой стороны, новое руководство издательства «Дрофа», где до того несколькими тиражами вышли наши комплекты для первого и второго классов, отказалось издавать комплекты для третьего и четвертого классов. Не объясняя причин. И сотрудники кабинета начальной школы Министерства образования ничего не смогли нам объяснить. Или не захотели…»
Вот теперь всё ясно – насколько это вообще возможно понять. Сам Саша обычно отмахивался от продолжения разговора на эту тему: Ну, отказали, и ладно. Спасибо и за то, что половину издали. Главное, что нам удалось разбудить ту старую, неповоротливую, консервативную, казалось, раз и навсегда застывшую, систему. И, что не менее, если ни более, важно – пробудить интерес детей к живому поэтическому языку!