Познакомься с моим сыном глава 2

2

Олин папа был вторым секретарём горкома партии одного из сибирских городов. Он был предан своей работе и всего добился сам, пройдя сначала послевоенное детдомовское детство, потом армию, институт, где он учился на вечернем отделении, а днём работал на заводе.
Григорий всегда был идейный, целеустремлённый и инициативный, поэтому сразу же стал комсоргом цеха, а потом и всего завода. Он с удовольствием занимался общественной работой и с лёгкостью организовывал людей как на субботники, так и на участие в лыжных соревнованиях, без труда устраивал среди молодёжи завода любые культурно-массовые или политически значимые мероприятия. Его быстро заметили старшие товарищи и направили по наилучшему для него пути, сначала в партийные кандидаты, затем в райком комсомола, а после окончания института уже в высшую партийную школу. Так он и пришёл работать в горком партии - поначалу инструктором, а пройдя лестничный марш из начальных должностей, своевременно занял пост второго секретаря. У него сложились прекрасные отношения с руководством и подчинёнными, то есть можно сказать, что он был очень даже на своём месте.
Естественно, решать какие-то проблемы семьи для него не представляло никакой трудности, но сейчас… сейчас он был в растерянности, вся его карьера могла закончиться в одночасье, такое не замнёшь, вся история станет известной сразу же, как только Оля переступит кабинет врача.
- Ты хоть понимаешь, что ты наделала? – вновь принялась ругать её мать, - ты понимаешь, что загубила карьеру отца, что теперь мы будем делать, где будем жить… на что будем жить?!
- Настя, прекрати! – Григорий не выдержал причитаний жены по поводу их будущего, когда так туманно было будущее их единственной дочери.
Но Анастасия Филипповна вовсе не собиралась молчать, она встала перед дочерью и, рассекая рукой воздух перед её лицом, опять принялась кричать.
- Ты о себе не думаешь, подумала бы о нас, что теперь скажут наши друзья и знакомые - что наша дочь шлюха?
- Настя, я сказал - прекрати, - свозь зубы проговорил Григорий, встав с дивана и взяв жену за локоть, - я вот хочу о другом поговорить… а где ты была, образцовая мама, куда ты смотрела?
Анастасия резко замолчала и растерянно уставилась на мужа, но уже через мгновение, взяв себя в руки, скривила губы в насмешливо-презрительной улыбке.
- Аааа, теперь я виновата? Ну конечно, как же иначе, я всегда и во всём остаюсь крайней.
- Перестань, пожалуйста, утрировать, никогда я напрасно тебя ни в чём не виню, но прежде чем нападать на девочку, спроси себя. Ты не работаешь, всё время с дочерью, как ты могла не заметить о каких-то её отношениях.
- Да нету у неё никаких отношений, - мать указала на Ольгу, выглядывающую из-за подушки, как испуганный зверёк, - я её битый час спрашивала, кто отец этого ребёнка, но она молчит, как партизан на допросе.
Григорий поморщился от этих слов жены, он терпеть не мог, когда в бытовых разговорах применяли такие патриотические сравнения. Вздохнув, он попросил супругу приготовить чай. Та удивлённо посмотрела на него, но всё же отправилась на кухню.
- Оленька, - он вернулся к дочери и обнял её, - милая, не плачь, мы справимся со всем, что произошло… не знаю пока как, но справимся.
Григорий Семёнович помолчал, подождав, пока Оля усядется на диване поудобней, меняя положение затёкших ног, а затем осторожно продолжил:
- Ты скажешь мне, кто… отец ребёнка?
Ольга отрицательно помотала головой. Ни за что она не скажет им этого, ни за что! Она посмотрела на отца и слёзы сами собой вновь потекли из её глаз. Сколько же их там, этих слёз, невозможно же, чтобы в человеческих глазах было столько жидкости. А если не в глазах, то где тогда она собирается и откуда проливается? Такие нелепые мысли кружили в её усталой от рыданий голове и мешали сосредоточиться на вопросе отца, вернее на ответе, который надо было ему дать, чтобы он прекратил об этом спрашивать. Всё что угодно, только не правду, нельзя говорить ему, кто на самом деле отец того, кто у неё внутри. Нельзя, нельзя, чтобы он узнал, тогда это точно будет конец его карьере.
- Хорошо, хорошо, родная моя, иди умойся, потом поговорим, - отец похлопал её по плечу.
Когда Оля вернулась в гостиную, на столе, застеленном кремовой скатертью, уже стояли красивые чашки ГДРовского сервиза с дымящимся в них чаем, тарелочка с дольками лимона и вазочка с печеньем.
- Садись, моя хорошая, попей чайку, - отец подвинул стул ближе к себе, приглашая дочь присесть рядом с ним.
Он любил её безусловно и безоговорочно, ничто не могло изменить его чувств к дочери. Конечно, то, что он сегодня услышал, повергло его в шок, но его отеческая любовь от этого ничуть не уменьшилась, она только припорошилась досадой и сожалением, что он не смог уберечь свою ненаглядную девочку от жизненных невзгод, хотя с момента её рождения мысленно клялся себе в этом чуть ли не каждую минуту.
Оля не хотела пить чай, не хотела вообще ничего, но присутствие рядом отца, его забота и доброжелательный тон родного голоса, успокоили её немного и она, пригубив горячий напиток, вдруг почувствовала острое желание пить и есть. Взяв из вазочки печенье, её любимое, овсяное, она с удовольствием надкусила его и, прожевав, не почувствовала обычной в последнее время тошноты. Обрадовавшись, она с удовольствием выпила чашку чая и как-то незаметно для себя съела всё печенье. Пока продолжалось чаепитие за столом все молчали. И только, собрав и унеся на кухню посуду, Анастасия Филипповна вернулась в комнату и заявила:
- Я звоню маме!
Оля испуганно посмотрела на неё, затем перевела взгляд на отца. Он сидел, задумчиво глядя в окно и, очевидно, не слышал декларативного заявления жены.
- Грии-ша, ты меня слышишь, я звоню маме! - ещё раз с нажимом повторила она.
- Маме? Маме, маме…- в задумчивости повторял он, выныривая откуда-то из своих мыслей, -  ну да, наверное, надо ехать к Ангелине Николаевне, здесь не стоит соваться к врачам, сразу же всё станет известно Первому, а там и до обкома дойдёт.
Ангелина Николаевна, мама Насти и бабушка Оли, работала главным врачом одной из больниц Ленинграда и была хирургом, как говорится, от Бога, и очень уважаемым человеком. Не раз она избиралась депутатом городского Совета, а её мастерству хирурга учились многие интерны, как местные, так и приезжающие специально для этого из других городов, было даже несколько иностранцев.
 Во время войны, окончив курсы медсестёр, Ангелина работала в госпитале. Там она и увидела тяжело раненого лейтенанта Филиппа Маркова. Долгие месяцы она выхаживала его, а когда он встал на ноги, а вернее, на костыли, признался ей в любви, и больше они уже не расставались. Ранение оказалось очень серьёзным и после длительного лечения его комиссовали.  Они поженились и вскоре Филипп привёз её в свой родной город, только что освобождённый от блокады Ленинград. Жили в бараке вместе с пережившими блокаду родителями Филиппа и работали, Ангелина в госпитале, а Филипп - на восстановлении ленинградского индустриального института, куда впоследствии вернулся к прежней преподавательской деятельности. В конце 44-го у них родилась дочь Настя. Сразу после войны Ангелина поступила в медицинский институт и после его окончания пришла работать в больницу, в которой трудилась по сей день. Два года назад она вышла на пенсию, но работу не бросила, да и коллектив, который она возглавляла уже пятнадцать лет, не отпустил её. «Как же мы без Вас!», - сказали они ей на праздновании юбилея, а она им ответила: «Да и я без вас никак, это совершенно точно».
Тем более, что работа помогала ей справляться с гнетущим чувством печали, когда после тридцати с лишним лет брака смерть разлучила её с любимым мужем, оставив Ангелину одну в большой квартире, которую они получили вскоре после войны вместе с родителями Филиппа. Они тоже давно уже отошли в мир иной, и Ангелина осталась единственной полноправной хозяйкой этих, как она называла, апартаментов на одном из проспектов города.
Конечно же, сам Бог велел Насте искать помощи у матери. Она позвонила ей и они долго разговаривали, а потом было решено, что Оля с матерью поедут в Ленинград в ближайшее время, как только утрясут дела в школе.
До окончания учебного года оставалось чуть меньше месяца. Анастасия Филипповна поговорила с классным руководителем дочери и, объяснив поспешность выезда неважным самочувствием Олиной бабушки, решила вопрос с досрочными каникулами. Оле пришлось только сдать пару зачётов по отдельным предметам и она была свободна.
Через неделю в аэропорту Григорий Семёнович провожал жену и дочь в Ленинград, а сам чуть позже, вместе с делегацией, возглавляемой руководством обкома, улетал в Москву на совещание.