АД Ампутация Души. Часть 2-я

                2.

                27-е Ноября

…Елизавета смотрела на город сквозь залитое слезами дождя окно. Постреволюционная Москва переводила дыхание после затянувшегося кровавого гульбища…
Санкт-Петербург, принудительно переименованный в Петроград, придушенно скулил, как, кастрированный оголтелыми феминистками, кобель…
Вдоволь наглумившись над Питером, в белокаменную потянулись непонятные люди во главе с маленьким картавым маньяком. Вождь массового геноцида сверкал лысиной и верещал на всю Красную Площадь. Пролетариат яростно аплодировал и орал, подкрепляясь спиртом и кокаином.
В результате митинга кого-то там изобличили, кого-то, естественно, расстреляли – без этого, видимо, было не обойтись. Обезумевшая толпа алчно требовала крови, потом зрелищ, а ещё позже – кровавых зрелищ!
Толпа ринулась строить «их новый мир», зачем-то разрушая всё на своём пути. Картавый вождь оголтелого стада, под шумок, юркнул в Кремль и надолго там затаился.
Елизавета восприняла народный бунт с отчаянным трепетом. Когда же пьяные люди с красными бантиками на потёртой коже курток убили папеньку – члена Государственной Думы – юная Лиза надолго погрузилась в скорбь. Но это было только началом бесконечного кошмара…
…Маменька была подло зарезана в подворотне одним «пролетарием», который снял с, умирающей уже женщины, серебряное распятье и вытащил из корзинки четвертушку грубого хлеба…
Ни братьев, ни сестёр Лизавете бог не дал. Единственная троюродная тётка, внезапно появившаяся из Тверской губернии, быстренько сосватала племяшку за председателя жилтоварищества… Потом за главу домкома…Потом за ещё какого-то там «кома»…
Толстые, волосатые, немолодые тела…Слюнявые поцелуи…Запах сопревших кальсон… Елизавета выживала, как диковинная зверушка, которую дарили равнодушным хозяевам, а те, наигравшись, передавали, забыв покормить, в следующие руки – ещё более грубые, с шершавой кожей и вечно грязными ногтями.
Но, видимо, даже бесы иногда испытывают жалость! Опустошённую Лизоньку выдали-таки замуж за серьёзного человека. Геннадий Владеленович состоял секретарём в какой-то там комиссии при ЧК, а по сему, новоиспечённая супруга на стабильный срок была обеспечена пропитанием, крышей над головой и относительной неприкосновенностью со стороны уличных негодяев, взамен на систематическое исполнение супружеских обязанностей. Этому занятию Елизавета отдавалась с равнодушным холодом домашней утвари.
Несмотря на это, она научилась правильно относиться к своему мужу и даже стала отмечать некую привязанность. Стабильный достаток и благополучие – дарят женщине покой, лишая её природной сущности и способности любить!
Хождение в гости не прельщало Елизавету, но вовсе не потому, что её раздражали коллеги мужа с непонятными наклонностями и безумными хмельными выходками. Лизе было безразлично всё происходящее в этом осатаневшем мире. В её душе царила пустошь.
Лишь однажды, столкнувшись на набережной с уличным художником, сердце женщины почувствовало лёгкий приятный укол трепета и счастья. От неожиданности Лиза испугалась и на несколько дней потеряла сон. С этого момента в её жизни появилось новое, а пожалуй – единственное развлечение – смотреть на ночное небо и мысленно беседовать с созвездиями и луной…
…Уличный художник не шлёпал на холст или бумагу кумачовые пейзажи обезумевшей страны. Он просто писал портреты понравившихся ему людей.
Деликатно, но настойчиво окликнув Елизавету на улице, он произнёс бархатным баритоном:
-- Поправь локон…Стой…И…Смотри на меня!
Елизавета подчинилась, а точнее, трепетно отдалась в распоряжение этого волшебного мгновения.
Портрет получился удачным и не совсем обычным. С полотна на Елизавету смотрела она, но другая – со светлым улыбающимся лицом и глубокими голубыми глазами, из которых исходило сияние счастья и любви…
-- Но…Это же не совсем я… -- неуверенно и взволнованно отметила Лиза.
-- Это ты! Настоящая! – уверенно ответил художник, а затем нежно поцеловал её в уголок вздрогнувших губ и добавил – Ты моя любовь!
С этими словами мастер уличной живописи развернулся и ушёл прочь…
Елизавета погладила место внезапного поцелуя и неожиданно улыбнулась. Он уже давно не улыбалась. Эта способность была ампутирована, как частица души, вслед за чем постепенно удалялись рваными кусками и другие её части.
Ампутация души – мерзкое зрелище! Адская процедура, доводящая человека до полного изнеможения, пока он сам не начинает молить о смерти…
…Настенные ходики гулко ударили один раз, возвращая в этот серый мир…Половина шестого…Скоро приедет со службы Геннадий Владеленович, и они отправятся в гости…
Ехать не хотелось отчаянно – да надрывного воя! Но…нужно. Узаконенная повинность обязывала проявлять смирение и благоразумие в исполнении прихотей утлого быта.
Елизавета ещё раз тяжело вздохнула, посмотрелась в зеркало и нашла себя довольно даже привлекательной. По меркам современных «обрюченных» бабищ, дымящих папиросами и харкающих на пол под ядовитые щелчки наганов, или кроющих матом, похлеще пьяного сапожника – Елизавета, несомненно, была желанна. По крайней мере, ей этого искренне хотелось. А если уж быть совершенно точным, то ей хотелось, чтобы желали её ту, чистую и живую, какой её нарисовал уличный художник…
…В гостях у сослуживцев мужа что-то сразу пошло не так. Внешне всё было организованно безукоризненно и в рамках приличного. По крайней мере, до той поры, когда вино не сменилось водкой, а затем кокаином с сопутствующим затишьем и заговорческим перешёптыванием – всё могло быть терпимо и до скукоты предсказуемо. Но, едва Елизавета переступила порог служебной квартиры, всё её нутро скукожилось, словно перед неизбежным ударом ножа или смертельной пули.
От нескольких бокалов беспокойная тревожность только усиливалась. Масла в огонь скорбного предчувствия подливала секретарша из ЧК. Клара Арнгольц – мерзкая стерва с огромным носом, тонкими губами, массивными бёдрами и с полностью отсутствующей мужеподобной грудью – в это раз практически не материлась и не слишком налегал на алкоголь. Напротив, ехидная до мозга кости Клара, была сама любезность и учтивость. Она заботливо ухаживала за Елизаветой и даже несколько раз поинтересовалась у той, каким шампунем и духами она пользуется.
Сослуживцы Геннадия Владеленовича не демонстрировали свою служебную приемущественность, а просто загадочно переглядывались и перемигивались возбуждённо горящими взглядами.
Сам Геннадий Владеленович отчего-то сразу затаился, как трусливый заговорщик, и всё время избегал встречи с глазами молодой жены.
Наконец, наступила минута, в которой всё естество закричало о том, что бессмысленно противиться предначертанному и неизбежному. Что-то ужасное произойдёт именно сейчас!
После очередного бокала взгляд и внимание Елизаветы рассредоточились, а звуки стали рассыпаться на маленькие кусочки эха. Всё происходящее расплывалось в одну размытую картину…
Когда Елизавета почувствовала первое неоднозначное касание чужой руки, она не обнаружила в себе сил к сопротивлению. Ей не удалось даже что-то возразить! Каким-то образом она смогла выловить из этой цветастой мазни взгляд своего мужа и безмолвно прошептать ему: -- Геннадий! Что же это такое происходит? Почему эти люди позволяют себе подобное? Сделай хоть что-нибудь! Ты же мой муж!
Но глаза Геннадия Владеленовича отвечали сосредоточенным холодом. Он просто наблюдал за происходящим, иногда возбуждённо покусывая губы и вытирая испарину со лба.
Елизавета явно почувствовала, как её кладут на стол…Чьи-то грубые и сильные руки бесцеремонно срывают с неё одежду, мнут её тело…Звуки сливались в гулкую какофонию…неожиданно что-то твёрдое стало тыкать ей между ног в поисках источника удовлетворения…
Елизавета попыталась закричать, но вместо отчаянного крика услышала свой измождённый стон…
В эту же секунду чужая напряжённая плоть вонзилась в неё яростным вибрирующим копьём…Елизавету брали грубо и ненасытно, накинувшись, словно свора голодных псов, переворачивая в немыслимые позы, будто пытаясь разорвать на куски, упиваясь её беспомощностью и обречённостью…
В какой-то миг внезапное просветление вернуло разум Елизаветы к сознанию… качающиеся во все стороны стены и раскрасневшиеся лица сослуживцев мужа нависли над ней…
Пытаясь избавиться от этого кошмарного видения, женщина отвернула голову в сторону.
 Настенный календарь…Серый листок, на котором ярко выделялась отпечатанная яркая типографская надпись – 27 ноября…
Неожиданно всё снова затолкалось и закружилось…
Угасающее сознание зафиксировало только одну эту календарную дату…
Двадцать …Седьмое…Ноября…
 
 …Валерия слушала аудиозапись беседы с пациентом, сидя на заднем сидении автомобиля своего мужа. Женщина пыталась проанализировать текст с точки зрения своей профессии. Стандартные медицинские модули формировались в сознании Леры, но тут же рассыпались под пульсирующими толчками эмоций, словно хрупкое зеркало. В каждом отколовшемся осколке появлялись образы героев повествования писателя и картина трагедии «27 ноября».
Неожиданно дёрнувшись от прикосновения мужа, Валерия вновь обнаружила себя в реальной действительности. Герман заинтересованно наблюдал за игрой эмоций на лице супруги и, не выдержав напора любопытства, спросил:
-- Ты что там такое слушаешь? Аж вспотела вся!
Валерия смущённо вытащила наушник и растерянно объяснила:
-- Да так…Пытаюсь составить картину течения заболевания одного из моих пациентов…
-- А ну-ка! – хихикнул Герман и вставил миниатюрную пластиковую каплю себе в ухо, а через некоторое время, как могло показаться, искренне вздохнул – О! Да у этого парня стиль!
Валерия бросила на него непонимающий взгляд и недовольно возразила:
-- Какой там ещё стиль? Обычное синестезическое восприятие, обострённое состояние фрустрации с элементами вуайеризма, а также явная тенденция к сублимации…
-- Лер! – скривился муж – Ты по-русски ещё не разучилась разговаривать? Без этой твоей медицинской матершинности!
-- Прости... – опомнилась Валерия и попыталась объяснить понятнее – Синестезическое восприятие характеризуется способностью видеть музыку, звуки, либо несуществующие художественные образы. В данном случае, автор повествует о событиях восемнадцатого года прошлого столетия. Но если детализировать саму суть пьесы, то становится очевидным, что у этого писателя мания к созерцанию, или наблюдению, специфических сцен со стороны. А сублимация – это облегчение сексуального влечения путём преобразования его в творчестве. В этом варианте, речь идёт о художественных вымышленных образах.
-- Ты хочешь сказать, что всё описываемое твоим психом, абсолютная выдумка и не могло происходить на самом деле? – наигранно удивился Герман.
-- Конечно! – почему-то воскликнула Валерия – Это же каким маньяком нужно быть, чтобы такое придумать!
-- Отчего же ты, в таком случае, такая возбуждённая? – лукаво сощурил глаза муж.
-- Не знаю… -- соврала Валерия – Усталость накопилась, наверное …
Неожиданно Герман сменил тон:
-- Кстати, я тут покопался на досуге, но нигде так и не нашёл книг или публикаций этого автора. Как там его…
-- М-м-м? – задумалась Валерия – Даже из головы вылетело! Хотя…Не исключено, что он мог издаваться под псевдонимом каким-нибудь. -- а затем резко оживилась в подозрении – А ты с каких это пор, супруг ты мой, стал интересоваться моими пациентами?
-- Я интересуюсь своей женой! – исполнил мимическую обиду Герман – И пытаюсь как-то принимать участие в её карьере! Быть полезным! Да и, в конце концов, обезопасить, в случае чего! Придурков, вон, хватает…А среди твоих подопечных – тем более!
-- Ах! – практически радостно выдохнула Валерия и сжала его ладонь – Прости меня! Какая же я всё-таки эгоистка! Папа был прав!
-- На твоём месте, я бы прислушивался к советам твоего отца. – серьёзно заметил Герман – Он никогда не навредит тебе и не пожелает дурного.
-- Ты прав. – согласилась Валерия и прижалась к его плечу – Ты всегда прав…А женщине всегда необходимо быть рядом с мужчиной, который прав…

 
…Елизавета лежала в своей кровати и смотрела отсутствующим взглядом в потолок комнаты…
Всё тело ныло от синяков и царапин…Внутри горела воспалённая матка…Сознание отказывалось выдавать картину случившегося и лишь иногда кошмарные фрагменты той сатанинской оргии заставляли содрогнуться и выдохнуть горечью…Слёз не было совсем…Равно, как и стыда с мерзким отвращением по отношению к самой себе…  Все эмоции были выжжены раскалённым ураганом, разметавшим её душу клочками по всем углам той роковой ночи…
Вернулся со службы Геннадий Владеленович. На казённой гимнастёрке с васильковыми шевронами поблёскивали знаки нового чина…Ради вот этих латунных украшений он и позволил сотворить со своей супругой такое? Или он был чем-то смертельно напуган? В таком случае – чем?
Вместо ответов на свои бесполезные вопросы, Елизавета получила порцию отборной брани по поводу морального облика жены чекиста и «вообще»… Слово «вообще» содержало в себе намного больше пояснений и смысловых ассоциаций, все – в нецензурной форме.
Униженная и раздавленная Лиза хотела провалиться немедленно сквозь землю, либо оставить этот опостылевший ей мир…Но…Непременно – в одно мгновение!
Моральную пытку продолжила мерзкая и остервенелая Клара Арнгольц, которая ввалилась к ним в квартиру с бесцеремонным визитом и каким-то новым сотрудником из ЧК.
Распив с Геннадием Владеленовичем и молодым чекистом бутылку дешёвой сивухи, захмелевшая ещё «со вчерашнего», Клара прочитала яростную лекцию о нравственности и морали в период становления пролетарского государства. Муж Елизаветы одобрительно поддакивал, а молодой чекист с интересом рассматривал, теряющую рассудок, Лизу. В конце концов, Арнгольц достала из бархатной коробочки в нагрудном кармане прозрачную голубоватую капсулу и велела Елизавете принять её, как лекарство.
Лиза безвольно подчинилась, отчаянно надеясь, что это яд. Жить больше не хотелось…Вообще никак!
Неожиданное просветление взбодрило скованный разум, а по венам побежали волны возбуждения и дурмана. Елизавета мгновенно вспомнила это необычное состояние, но было поздно…Едва она попыталась противостоять этому хмелю, её воля была мгновенно парализована…Звуки происходящего вновь рассыпались эхом…Это рай!...Тебе станет легче!...Это кусочек твоего рая!....Окунись в свой рай! – внушал ей голос Арнгольц.
Прикосновение руки молодого чекиста было воспринято уже без страха и отвращения – а просто, как данность…Бельё послушно сползало с тела…Плоть обречённо отдавалась новому владельцу, который набросился на неё, как безумный мощный зверь…В какой-то момент что-то внутри сжалось и вяло засопротивлялось, но тут же было распято мощным пульсирующим напором…И в этот раз грудь Елизаветы издала не крик, а неистово возбуждённый выдох: А-а-а-ахххх!
Лиза нашла глазами лицо мужа – тот снова сосредоточенно смотрел на дикое совокупление, вытирая пот с лица…
Словно из тумана, возникла обнажённая и ещё более уродливая Арнгольц…Она увлекла мужа Елизаветы в свои объятья, а потом они вместе направились к ней и пыхтящему молодому чекисту…
Елизавета хотела было закричать, но снова издала предательски похотливый стон: А-а! А-аа-аххх! М-м-м-м-м!!!!
Несколько пар рук тискали её тело…Много влажной плоти проникало в неё…Всё смешалось в комок восклицательных стонов… ритмичного шлёпанья бёдер…вагинальных запахов и удушья…

 
 
…Валерия внимательно слушала рассказ писателя, прибывая в непонятном состоянии растерянности. Пытаясь вернуть их беседу в рабочее русло, она неожиданно, но осторожно перебила рассказчика:
-- Двадцать седьмое ноября…почему именно эта дата? Что у вас ассоциируется с этими цифрами?
На мгновение пациент погрузился в состояние грусти и отрешённости, но очень быстро сменил свою мимику. Глаза мужчины впились в Валерию немым отчаяньем, но голос казался спокойным и даже ласковым:
-- У каждого человека существует момент, в который вся его жизнь меняется кардинальным образом. – медленно заговорил писатель – В данном случае так совпало, что именно такая дата ознаменовала переворот сразу нескольких миров…у участников тех событий…
-- Вас не затруднит несколько конкретизировать свои пояснения? – отчего-то взволнованно спросила Валерия – Какой-то голос вам это подсказал? Или ассоциативная цепочка, связывающая ваши внутренние переживания с трагедией, имевшей место в вашей личной жизни? И потом…Эти ваши манеры описания эротических сцен…М-м-м…Поймите меня верно…Всё имеет связь и объяснение. А пока я не установлю эти данные, мне будет сложно вам помочь!
Мужчина ответил не сразу, с нотками нескрываемой скорби:
-- Не утруждайте себя до той крайней степени, после которой всё станет пошлым и неинтересным! Вы пытаетесь навести меня на ответы, которые устроят всех сразу! Это сродни окультуренному вымогательству! Вы не находите? В таком разе, не стоит вымогать то, что и так принадлежит вам по праву!
-- Что вы имеете в виду? – нахмурилась Валерия.
-- Скоро…Очень скоро вы сами всё узнаете…-- простонал пациент – И для этого не понадобится моего участия. Вы получите ответы, после которых вам больше никогда не захочется задавать вопросы! Хотя, вопросов появится ещё больше…
В воцарившейся спонтанной тишине звенело нервное напряжение…
Валерия отчаянно пыталась разобраться в своих эмоциях и ощущениях, которые свились в змеиный клубок и терзали ей разум и душу. Но еще больше ей хотелось выйти из-под влияния этого странного человека.
-- Всё окажется очень простым для того, чтобы быть тайной…И непостижимо сложным, чтобы можно было в это поверить! – с нарастающей торжественной тревожностью в тоне провозгласил писатель -- Но, уверяю вас, вы содрогнётесь от этих познаний! Никакая наука не объяснит вам полученной правды! Потому что правда без любви – это всегда ложь! А любовь – это и есть правда!...
 
…Скорбное полнолуние ползло над Москвой, как голодная анаконда, выискивающая малейшие признаки жизни…Город затаился, укутавшись в своё каменное одеяло, выпуская на улицы редких прохожих, с осторожностью наблюдая за подкрадывающейся к ним ночной неизбежностью…
Редкие звуки – сдавленные охи, чаще вскрики – разрывали полотно сумрака неожиданными вспышками и тут же угасли в кромешной тьме…
Звёздное небо качалось на потяжелевших волнах Москва реки. Задумчивая луна…Пешеходный мост…Женская фигура в чёрном плаще…Законченная картина таинственного потустороннего мира…
Елизавета ещё раз отчаянно посмотрела в небо – не то, которое манило её из медленного речного потока, а то, в котором пыталась в последний раз обнаружить хоть какой-то спасительный знак свыше эта обезумевшая женщина…
Небо безмолвствовало… Волны готовились принять в свой плен женское тело…
-- Я ждал тебя! – знакомый мужской голос ворвался в неизбежно надвигающуюся трагедию.
-- А? Что? – Елизавета сходила с ума и явственно внушала себе невозможность происходящего.
-- В это время года вода уже слишком холодная! – продолжал вещать голос – Вон, смотри…Даже отражению созвездий безумно холодно! Даже свет их – тускл и бледен…
Елизавета посмотрела вниз, неожиданно поёжилась от холода и покрепче ухватилась озябшими пальцами за ограждение моста. Дикий страх сковал ей разум. Захотелось, пусть и бесцельно, но жить!
-- Не делай этого! – мужской голос исполнился молитвенной искренностью – Иначе мне придётся сделать тоже самое!
Елизавета наконец повернула голову в его сторону и ахнула, увидев рядом уличного художника, написавшего однажды её портрет. Сердце женщина обнадёженно встрепенулось.
-- Зачем? – прошептала она.
-- Если любишь, то готов спуститься за своей любимой даже в ад! -- уверенно и серьёзно ответил художник.
-- А вы любите? – удивилась Елизавета.
-- Да. – кивнул художник – Я люблю…Тебя!
-- Но-о-о-о…-- женщина обречённо опустила голову, словно искала подсказку – Это решительно невозможно! Вы же меня совершенно не знаете!
-- Знаю. – так же спокойно возразил мужчина и улыбнулся – Я знаю тебя такой, какая ты есть на самом деле. А для этого нужно совсем немного. Один миг, в который твоё сердце радуется, как божье чадо перед лицом своего творца! И всё! Это и есть любовь! Самая чистая правда, которая позволяет одному сердцу видеть другое!
-- Но меня… -- воскликнула было Елизавета, но осеклась и подавленно простонала – Меня невозможно любить! Ни один человек в здравом рассудке не отчается сделать это даже под страхом смерти! Это ненормально…Это…
-- Меня зовут Марк. – ласково перебил её художник.
-- Елизавета… -- с нотой зарождающейся надежды откликнулась женщина.
-- Я живу здесь неподалёку… -- заботливо продолжал Марк – В подвале…Правда там всё место занимают картины…Но! Зато есть камин и бутылка портвейна с сыром! Сыр, конечно же, отечественный и, по-моему, просроченный… Но это, всё же, лучше, чем бороться обоим с холодным течением, а потом заболеть воспалением лёгких…
-- Определённо… -- согласно кивнула Елизавета и даже едва улыбнулась.
-- Пойдём!  Ты вся дрожишь! – Марк взял её за руку и помог перебраться на безопасную сторону моста.
Соскочив на брусчатку, Елизавета оступилась и упала в объятия своего неожиданного спасителя. От Марка пахло краской, свечным воском и… нежностью.
Художник поцеловал её в уголок рта и прошептал:
-- Ну, здравствуй! Моя любовь!  Где же ты была столько времени?
-- Я искала тебя. – ответила Елизавета и прижалась к его груди – Искала…Долго и мучительно…В разных мирах…А ты ждал меня здесь…
-- Здесь я тебя нашёл! – утвердительно кивнул Марк.
Минуту спустя две их тени, слившиеся в одно целое, двигались по пустынной улице в сторону освещаемого повеселевшими звёздами крова…

 
-- Послушайте, Фуста! – поджарый коренастый китаец буравил Германа презрительным взглядом и клокотал властным грудным басом – Мистер Лин не терпит вольнодумия и праздности даже в мелочах! Если он сказал прибыть к семи часам вечера, значит вы обязаны быть ровно в семь! Ни минутой раньше, ни минутой позже! Когда говорит Мистер Лин, все слышат голос силы, мудрости и власти! А вашем случае, это ещё и голос создателя!
Герман отчаянно боролся с бушевавшими в его сознании эмоциями. Его безмерно возмущало, когда кто-то обращался к нему по фамилии, тем более – в таком тоне! Но природное раболепие и трусость убивали зарождающееся сопротивление в самом зародыше.
Герман никак не мог понять, откуда в этих маленьких азиатах столько демонической власти? Одно было для него очевидным – не огромные деньки делали этих людей могущественными, а те решения, которые они принимали, обладая своим состоянием.
«Ничего, ничего!» -- осторожно, дабы не обнаружить свои мысли, рассуждал Герман – «Всё же, мы в России! А здесь свои законы и способы решения проблем!»
Китаец-переговорщик хищно улыбнулся и с напускной ласковостью в тоне отметил:
-- Дабы уберечь вас от трагических ошибок, даю совет… ТО, что мы находимся на территории вашего государства, ничего не значит! Опрометчиво было бы полагаться на возможности местного ресурса, ваши связи в силовых структурах и криминальном мире. Деньги везде имеют одинаковою власть! А деньги мистера Лина обладают властью безграничной!
Герман Фуста судорожно протёр выступивший на лбу пот.
-- Прибегать к демонстрации наших возможностей было бы не солидно. – издевательским тоном продолжал китаец – Хотя…
-- Я всё понял! – отчаянно выдохнул Герман.
-- Прекрасно! – улыбчиво констатировал азиат, но тут же сменил лирический тон на ноты абсолютного правления – Я уполномочен встретиться с вами для того, чтобы передать приглашение на семейный ужин к мистеру Лину.
-- Что? – еле слышно прошептал Герман Фуста – Это столько церемоний…И всё только для того, чтобы позвать на ужин?
-- Именно! – добивал его повышенным тоном китаец – Итак! ужин состоится в резиденции мистера Лина. Вам надлежит прибыть вместе с вашей супругой вовремя, и вы соответствующем расположении духа. О времени мы сообщим дополнительно и заблаговременно.
-- Но… -- попытался вставить слово Фуста, но мгновенно осёкся, как только переговорщик повёл бровью.
-- Такие приглашения выдаются, как карт-бланш в мир небывалых возможностей! – ехидно подчеркнул китаец – И получить их дано не каждому!
-- Я понял! – словно под гипнозом, послушно кивнул Герман.
-- Кстати…-- голос азиата исполнился загадочности – Во время приёма вы сможете продемонстрировать результаты вашей работы.
-- Но для этого необходимы специальные лабораторные условия! – еле слышно попытался возразить Герман.
-- Уверяю вас… -- китаец широко улыбнулся и произнёс голосом, от которого у собеседника похолодело внутри – Вы получите такие условия, которые не получал никто в Москве!
От услышанного Герман впал в мертвецкий ступор и лишь обречённо закивал головой.
Когда решается ваша судьба – совершенно не важно, какие слова при этом звучат. Всё уже решено. А само сообщение лишь напоминает об обязательстве исполнить предначертанное!

 

Матовый рассвет был скуп и нежен...
Копья солнечного света не врывались в комнату остервенелыми вестниками, а ласкали ресницы и улыбку.
Елизавета открыла глаза и довольно потянулась. Осмотревшись по сторонам, она обнаружила себя в просторной постели среди наваленного листопада картин Марка. Рядом с кроватью стоял маленький столик, на котором поблёскивал латунный поднос с фарфоровым кофейником и чашкой.
Лиза налила себе кофе, радостно отметив, что тот едва только начал остывать… сделав пару бодрящих глотков, она принялась рассматривать работы художника. Десятки лиц различных людей смотрели на счастливую Елизавету с полотен. Мужчины, женщины, старики, уличные мальчишки, маленькие девочки в пышных платьицах – словно оживали, принимаясь рассказывать пёстрые и щемящие сердце истории своей жизни. Каждый мазок или штрих карандашного графита подчёркивали живость запечатлённых образов.
Увлёкшись изучением домашней выставки, Елизавета не заметила, как в дом вернулся Марк. Вернее сказать – он возник где-то за спиной женщины, словно явился из потустороннего мира.
От неожиданного поцелуя в шею Лиза по-кошачьи зажмурилась и проурчала:
-- Ты снова так же неожиданно появляешься, как и исчезаешь…
-- Доброе утро! – тепло отозвался Марк – Как тебе спалось?
-- Волшебно! – немного подумав, прошептала Елизавета и, встрепенувшись, добавила – А ты где был?
-- Рисовал рассвет… -- устало отозвался художник – В это время суток город по-особенному дышит своими красками!
Неожиданно Лиза осознала, что всю ночь проспала в полном одиночестве. Память, словно милостивая госпожа, стёрла всё её прошлое, оставив лишь момент их возвращения домой к Марку. Разведя камин, художник предложил ей переодеться в какую-то просторную одежду, а затем уселся на пол и долгое время наблюдал, как играли отблески огня на лице его возлюбленной.
Елизавета быстро согрелась и оттаяла душой. Она пила портвейн, молча смотрела на огонь и абсолютно ни о чём не думала. Впервые за всё это затянувшееся кошмарное время ей было так хорошо и спокойно.
Так же незаметно она провалилась в сон, который ложился целебным бальзамом на раненое сердце и не тревожил своими видениями.
-- Тебе нужно было побыть одной… -- заботливо пояснил Марк, заметив растерянность и смущение на лице Лизы.
-- Ты спас меня! – неожиданно воскликнула она и ласково добавила – Ты мой Ангел!
Художник посмотрел куда-то в пустоту и задумчиво произнёс:
-- Кто знает? Быть может, это ты спасла меня? Мне отчаянно было необходимо порвать с одиночеством. Я устал от него, словно от гнетущей проказы! Моя душа становилась больна и не питала надежды к выздоровлению…
-- Неужели у тебя не было рядом женщины? – удивилась Елизавета – Мне кажется, что ты определённо можешь завоевать любое сердце!
Марк сначала погрустнел, а затем улыбнулся, как маленькому глупому ребёнку.
-- Завоёванное сердце вызывает вынужденную капитуляцию перед натиском эмоций! – голос художника хрустел бархатными нотками мудрости – вынужденная или принудительная страсть приводит к неизбежному отрезвлению и похмелью опустошённой души! Холодные поцелуи…Голые спины…Привычка ко лжи…Разве ради этого стоит терзать чьё-то сердце?
Елизавета слушала его, потупив взгляд, будто на осмотре у опытного гинеколога. Сердце её пылало…
Наконец губы издали робкое:
-- И что? Ты даже не захотел прикоснуться ко мне?
Марк деликатно усмехнулся и погладил её по взволнованной щеке:
-- Ах! Как же тебя украшает это твоё стыдливое кокетство! Любовь – это очень нежный цветок!  Его можно сломать и погубить даже неловким касанием!
-- Но…все цветы рано или поздно умирают… -- огорчённо возразила Елизавета.
-- Нет! Цветок любви живёт вечно! – прошептал Марк – Иначе, это не любовь! Всё, что угодно, но не любовь…
-- И… -- напряжённо выдохнула Лиза – Каков же срок у нашей сказки?
-- Я вижу и знаю, что мы с тобою и есть одно облако любви! – в тон ей отозвался Марк – А такая любовь живёт в бесконечности!
С этими словами он нежно прижался к губам любимой женщины. Елизавета с готовностью отозвалась горячим поцелуем. Крупные слёзы очищения и исповедальной искренности текли по лицу, словно из неисчерпаемого источника перерождения…Окончательного и бесповоротного…
 
-- Что это ты так сосредоточенно слушаешь? – профессор Кара неслышно вошёл в кабинет своей дочери и, застав ту за делом, ласково погладил по голове встрепенувшуюся от прикосновения Валерию.
-- А? Что? – словно отрываясь от томного сновидения, воскликнула Лера -- Работаю, папочка. Вот, слушаю аудиоматериалы беседы с пациентами.
-- В таком случае … -- изобразил извинения Николай Васильевич – Прошу меня простить великодушно за то, что отрываю от трудового и научного процесса.
-- Ну, что ты! Пап! – встрепенулась Валерия, встала из-за стола, приглашая выйти за ней в лоджию к свежему воздуху – Сама уже искала повод для перерыва. Тут, знаешь, такой случай…
-- Ну-ка, ну-ка… – усмехнулся профессор, глядя как его повзрослевшее чадо стыдливо прикуривает сигарету – Чем нас удивит и порадует поколение молодых учёных?
Валерия не обращал внимания на колкости отца. Она снова погрузилась в состояние дурманящего тумана, поглощающее её сознание во время звучания повествований писателя.
-- Рассказ этого пациента…а точнее… роман… -- сбивчиво объясняла она – Это не совсем обычное явление! Хотя, нет, даже не так… -- Лера уверенно тряхнула головой и выдала – Его образы и словесные модули создают какую-то демоническую ауру погружения в сюжет и причастности к происходящему.
-- О! – воскликнул профессор – Многие из пёстрой армии тружеников пера дорого заплатили бы за то, чтобы подобные комплименты звучали в их адрес! А что имеешь сказать за диагноз и течение заболевания?
-- Ах, ты об этом? – в голосе Валерии мелькнула тень разочарования, но она быстро справилась с собой – Не всё у меня находит объяснение…М-м-м… Как бы это сформулировать? С такой симптоматикой, как у этого человека, живут большинство граждан! Но они далеки от творчества! А тут идёт вполне логическое повествование, пусть с эмоциональной окрашенной канвой, но с весьма впечатляющим эффектом суггестии. Автор просто констатирует болезненные процессы межличностных взаимоотношений, при этом акцентируя внимание на том, что обострение девиантности в поведении происходит по причине воздействия неизвестного препарата. Может быть, это всего лишь метафора, но тем не менее…
-- Ну-у-у! Отчего же! – голос профессора исполнился таинственной мудрости – Сама идея не блещет новизной, а примеров тому масса. Но лично меня интересует тот момент, что именно упоминание о медицинском препарате так эффективно используется автором. Не волшебный нектар, не магическое заклинание или что-то в этом духе…Волшебная палочка, на худой конец! Всё вращается вокруг магических пилюль…Типичная ассоциативная модель наркоманов-барбитурщиков.
-- Об этом я не подумала… -- разочарованно опустила голову Валерия.
-- Ох! Дочь! Если бы молодость знала! Если бы старость могла! – с нотками лирической грусти в голосе произнёс профессор – Вот, держи, Валерия Николаевна! Так сказать, по большому родственному блату…
Доктор Кара протянул ей флэш-накопитель и пояснил:
-- Здесь результаты анализов в динамике на твою группу пациентов. Может быть эта информация чем-то сможет тебе помочь…
-- Но… -- оживилась Валерия.
-- В историях болезней не всегда указывается полный перечень процедур и препаратов, которые мы применяем для диагностики и лечения. – деликатно объяснял профессор – Я уже говорил, что всякая работа имеет свои специфические особенности. Бюджетное финансирование не даёт необходимых возможностей. Зачастую, по ряду объективных причин. Поэтому, родственники наших пациентов используют свои ресурсы, добывая препараты, не входящие в стандартный перечень.
-- А это законно? – насторожилась Валерия.
-- Люди делают всё возможное для того, чтобы излечить, или хотя бы облегчить страдания своих близких! Незаконно – лишать их такого права! – сурово воскликнул профессор Кара – Бесчеловечно, значит незаконно! – но заметив напряжённость во взгляде дочери, поспешил успокоить – Скоро придёт время, когда и эти препараты войдут в рамки стандарта. Потом ещё какие-нибудь разработки. Мы всегда будем догонять прогресс, пока интересы корпораций ищут компромисс с правительствами! Вспомни историю становления и развития медицины! Во все времена научно-изыскательская деятельность лекарей шокировала современников! А теперь мы пользуемся плодами их трудов, за которые многих даже жгли на костре!
-- Ну… -- облегчённо и, как могло показаться, радостно воскликнула Валерия – Сейчас, слава богу, не времена инквизиции! -- Как сказать…как сказать… -- еле слышно прошептал профессор Кара, но тут же громко и бодро продолжил – А по поводу твоего таинственного гения-романиста я бы настоятельно рекомендовал исследовать его письменные работы. Почерк может многое рассказать о своём обладателе.
-- Я думала об этом. – серьёзно ответила Валерия – Но рукописей он не ведёт, а его социальные контакты мне не известны. Делать же письменные тесты он категорически отказывается.
-- Насколько категорически? – сосредоточился профессор.
-- Без признаков агрессии и нервозности – пояснила Валерия – Но напряжение явно прослеживается!
-- Вот тебе и подсказка! – улыбнулся Кара – Я тебе даже завидую! Всякий раз, изучая нового пациента, ты сталкиваешься с новой загадкой! С целым лабиринтом вопросов и ответов…
-- Но…Ты же делаешь тоже самое… -- удивилась Валерия – С твоим-то опытом!  Наверняка, диагностика занимает считанные секунды? Это я тебе должна завидовать!
-- Всему своё время! – погрустнел профессор -- Цени время обретения познаний! Ибо, обретая познания, ты обретаешь скорбь!
-- О! - -воскликнула Валерия – Ты тоже цитируешь этого пациента?
-- Это твой пациент цитирует древних мыслителей! – устало выдохнул профессор – И коль уж мы столько много внимания уделяем этому персонажу, будь так любезна, дай мне что-нибудь почитать из его творчества. Уж потрудись во благо страждущего!
-- Я…да…но… -- задумалась Валерия – Хорошо, я что-нибудь придумаю.
-- Работайте, Штирлиц! – усмехнулся профессор и с удовлетворённым видом вышел с балкона.
-- Самой интересно… -- задумчиво глядя в полоску горизонта, прошептала Валерия – Неужели что-то подобное могло случиться с людьми в реальной жизни? Или случается?...
 
…Следователь ЧК Геннадий Владеленович Фиуда уже биты час потел и матерился, допрашивая задержанного. Худосочный ростовщик Кац затравленно зыркал на своего мучителя бегающими глазёнками из-под треснувшего пенсне. Руки Каца предательски дрожали, но природная изворотливость ума отчаянно искала выхода и спасения в, казалось бы, безнадёжном положении.
-- Итак! Гражданин Кац! – голос Фиуды срывался в истерическом фальцете – Вы признаёте себя виновным в финансировании тайной контрреволюционной организации?
-- Боже упаси! – затравленно воскликнул Кац.
-- Бога нет! А религия – есть опиум для народа! – возопил Геннадий Владеленович.
-- Прошу меня простить великодушно! – затараторил арестованный -- Весьма вероятно, я позволил себе неуместное в сим заведении выражение…
-- Здесь вам не заведение! А комиссариат! – зашёлся в яростном исступлении Фиуда – И в данное время с вами проводятся следственные действия, направленные на восстановление социальной, рабоче-крестьянской и пролетарской справедливости!
Услышав это, несчастный Кац побледнел и схватился за сердце.
-- Что можете показать по делу? – отчаянно дожимал свою жертву Фиуда – Нам и так всё известно! Если бы не требования законности в условиях становления молодого коммунистического государства, я бы такую серую мышь, как ты, паскуда, давно к стенке поставил!
Неожиданная вспышка отчаянного возмущения блеснула в глазах жертвы пролетарской инквизиции и Кац яростно взвизгнул:
-- Ну, уж это вы оставьте! Чтобы я, Кац, финансировал непонятно что? Это при том, что мною оказывается регулярная, так сказать, помощь вашей ЧК!
Геннадий Владеленович уже набрал в грудь побольше воздуха, чтобы обрушить весь свой гнев на голову этого наглеца, как дверь с грохотом отварилась и в кабинет ворвалась запыхавшаяся Клара Арнгольц.
-- Дело изымается в архив! – безапелляционно воскликнула чекистка, сгребая со стола Фиуды протоколы допроса – Гражданин Кац! Вы свободны! С вами свяжутся наши товарищи!
Ростовщик обрадованно засуетился, бросив яростный взгляд в сторону Фиуды, спешно скрылся за дверью.
Геннадий Владеленович пытался что-то возразить, но властная Клара Арнгольц жёстко осекла его:
-- А вам, товарищ Фиуда, следовало бы следить за своей женой, прежде чем хватать и тиранить полезных для дела революции граждан! А то, кто бы мог подумать! Законная супруга советского чекиста торгует на улице картинами и ведёт аморальный образ жизни! А вы ещё имеете наглость решать чьи-то судьбы! Партия и советская власть наделили вас ответственными полномочиями не для того, чтобы вы чинили произвол!
Голос мощной Клары грохотал раскатами по кабинету, заставляя дрожать оконные стёкла. Неожиданно чекистка приблизилась к побледневшему Фиуде, потрепала его лысеющую причёску и издевательски хихикнула:
-- Что? Обделался? Слуга закона! – а затем прижала его голову к своей груди и возбуждённо зашептала – Ну, что ты? Пока я рядом, тебе бояться нечего!
-- Но ка же это? – зомбировано лепетал Геннадий Владеленович – Чтобы Елизавета! На улице?
-- А чего ты от неё хотел? – громогласно захохотала Арнгольц – После всего, что ты с ней учинил!
-- Но я же…по вашему настоятельному совету… -- окончательно терял самообладание Фиуда.
-- Ну-у-у! Это что такое? – тряхнула его голову чекистка – Нет не решаемых вопросов! Арестуй свою Лизу, а лучше разведись, от греха подальше! Так и перед товарищами оправдаешься, и передо мною вину загладишь! Ты же хочешь этого?
-- Да… -- затравленно вздохнул Фиуда.
-- Вот и ладненько!  -- удовлетворённо простонала Арнгольц – А сейчас, пойдём со мной. Там, в подвал, несколько интеллигенток привезли. Из бывших. Ты таких любишь!
Глаза Геннадия Владеленовича возбуждённо заблестели и сам он мгновенно преобразился в похотливого извращенца.
-- Проведём допрос с пристрастием… -- мечтательно хрипела чекистка – Пусть эти буржуазные телеса послужат лучшим представителям революционного пролетариата…
 
…Нельзя, однажды прикоснувшись к тьме, не оказаться полностью поглощённым этой неистовой обездушенной бездной! Тьма прельщает людей, инфицированных чумой греховности. В каждом из нас присутствует частица порока! Но не всем дано жертвовать своими благами для того, чтобы свет проникал в заблудшие души и разум – на протяжении многих поколений! Большинство из нас выбирают лёгкий путь надменного наслаждения, страха и лени. Гордыня сеет в умах зерно лживой веры в то, что в любой момент нашего бытия мы сможем восстать и противиться происходящему безумию! Но тьма коварна и ненасытна! Она знает, что именно в момент сознательного выбора человек заключает с ней сделку, либо искренне отрицает её искушения! Тем, кто поддаётся этим демоническим чарам, на время позволяется забыть о скорбной минуте невозврата. Дешёвые удовольствия и утехи проникают своим хмелем в угасающий мозг. Но постепенно человек становится добровольным рабом с чёрствым сердцем и отравленной наркотическим ядом кровью. Он вынужден…Нет! Он алчно желает новой пищи! Свежей плоти и наива души!  Давно уже являясь частицей тьмы! Тем же непокорным, кто не принял сладких посулов, периодически являются гонцы из клокочущей бездны. Дух и воля подвергаются множеству испытаний! И чем сильнее удары судьбы, тем закалённее становится сталь их веры, а плоды любви – более зрелыми и насыщенными!
Любовь – есть субстанция абсолютная, необходимая для жизнедеятельности всего сущего! Не важно, в каком своём проявлении она даруется людям: любовь мужчины и женщины, матери и ребёнка, человека и природы… Все мы и есть – любовь!  Чувство, не нуждающееся в определении, а требующее только одного – открытого сердца и желания любить! Свет – это и есть плоды любви, наполняющие Вселенную живительным пульсом. Тьма, как ничто, знает о существовании любви, так как она борется с любовью, бесконечно страдая от того, что бессильна подчиниться её благородной власти!
Писатель устало замолчал и наслаждался ощущением счастья. Глаза его были прикрыты, как у безмятежно спящего ребёнка, а по лицу растеклась блаженная улыбка.
Валерия аккуратно остановила запись их беседы и некоторое время наблюдала за своим пациентом, не решаясь нарушить его состояние полной отрешённости.
Наконец, он сам открыл глаза и угасающим тоном спросил:
-- Тебя так же интересуют мои рабочие записи?
Валерия невольно опешила от такой бесцеремонной проницательности, но отчего-то вынужденно заоправдывалась:
-- Понимаешь…Существует ряд требований, которым я обязана следовать. Каллиграфические исследования необходимы для составления полного и объективного анамнеза…
-- Согласись, так намного легче и, я бы сказал, честнее? – словно, не слушая своего врача, сказал писатель.
-- О чём это ты? – не поняла Валерия.
-- Говорить на «ты». – пояснил мужчина.
-- Ой! – смущённо воскликнула Валерия – Сама не понимаю, как это произошло? – и тут же серьёзно добавила – Впредь подобная фамильярность недопустима!
-- Жаль… -- разочарованно выдохнул писатель – Мне показалось, что ты была счастлива, когда мы стали общаться вот так…
-- Вам показалось, больной! – нервно огрызнулась Валерия, заливаясь румянцем стыда – На сегодня наша беседа окончена!
Мужчина пожал плечами и встал со своего стула, а у самого выхода из кабинета он обернулся и неожиданно предупредил:
-- Когда очень скоро ты окажешься в бездне тьмы, не пугайся и не отчаивайся! Ищи свет! Из темноты он виден особенно ярко! А обнаружив свет, иди на его зов и ни о чём не думай…

 
В этот вечер Марк вернулся позже обычного и слишком уставшим…Непривычно уставшим…
Сбросив верхнюю одежду, он уселся у горящего камина и погрузился в тягостные раздумья.
-- Привет. – радостно приветствуя своего возлюбленного, воскликнула Елизавета, обнимая того за плечи.
-- Привет…-- ласково, но напряжённо ответил Марк – А ты до неузнаваемости преобразила мою келью. Давно здесь не было такого изысканного порядка…
Квартира действительно заиграла искорками домашнего уюта. Все работы мастера были расположены в упорядоченной последовательности, создавая явное ощущение присутствия на художественной выставке.
-- Да? – с нотками грусти прошептала Елизавета – А мне показалось…что тебе…всё равно…
Марк внимательно посмотрел на любимую, а затем заботливо обнял её и заговорил извиняющимся тоном:
-- Что ты! Родная! Я ведь не слепой! Ты так постаралась для того, чтобы нам было тепло и уютно…
-- Что же тебя в таком случае печалит? – робко спросила женщина – Ты злишься на то, что я продала несколько твоих работ? Но это совершенно напрасно, милый! Людям искренне нравится твоё творчество! А нам ведь тоже нужно на что-то жить! Нет ничего дурного в том, что твой талант даёт нам возможность заработать на кусок хлеба…
-- Ах, ты, моя домоправительница! – поспешил успокоить взволнованную Елизавету художник – Я, определённо, не приспособлен к подобным операциям. И мне решительно повезло, что у тебя имеются склонности к устройству быта! Я ведь не идиот! Прекрасно понимаю, что любить, как и творить на голодный желудок – это пошло и бессмысленно!
-- Ой! Я так рада! – довольно чмокнула его в щёку Елизавета.
-- Сейчас…Время зверя… -- серьёзно продолжала Марк – Люди сошли с ума и предаются варварским утехам, в угоду своему господину…Людоеду! – он ласково обнял Лизу и принялся копошиться пальцами в её волосах – Люцифер торжествует, требуя от своих обезумевших слуг всё больше новой пищи! Повсюду рыщут его гонцы и шпионы…
-- М-м-м-м… -- довольно проурчала Елизавета – Ты так меня и убаюкаешь!
-- Сегодня я обратил внимание на одного странного человека… -- тоскливо продолжал Марк – Невысокого роста, с мертвецки-бледной кожей и холодными пустыми глазами…Он так скорбно сутулился, как от утомительной траурной ноши, которую ему велено нести бесконечно долго…
-- И что же этот гражданин позволил себе такого, раз так привлёк твоё внимание? – волнение вновь подбиралось к горлу женщины.
-- Он следит за мною… -- бесстрастно выдохнул Марк – А судя по тому, что появился этот человек не так давно, его интересуешь именно ты…Может быть, прежде других резонов…
Елизавета встрепенулась вспуганной птицей и горестно прохрипела:
-- Это он! Геннадий! Муж! – и немного опомнившись, добавила – Бывший муж…
Марк понимающе кивнул и спросил, как можно деликатнее:
-- И что же ему от тебя нужно?
Елизавета горестно обхватила голову руками и запричитала, раскачиваясь из стороны в сторону:
-- Господи! Этот кошмар никогда не закончится! И за что мне это? После всего, что со мною сотворили…Неужели я не имею права на покой и на маленький кусочек человеческого счастья?
Марк поспешил успокоить её:
-- Если не хочешь, не рассказывай…
Неожиданно Елизавета уверенно тряхнула пышной копной волос и заговорила, отчаянно глядя прямо в душу своему мужчине:
-- Нет! Всё должно быть честно с самого начала! На ниве лжи цветы счастья не растут! – а затем в её голосе зазвенела отчаянная мольба – Даже если ты отвернёшься или испугаешься…После того, что ты услышишь…Я пойму тебя…Но именно ради любви, которую ты пробудил в моём сердце, я буду перед тобою честна, как перед Всевышним! Если любишь, поймёшь! Если же не поймёшь и оставишь, значит всё это и не любовь вовсе!...
 
Чартерный борт «Боинга» кружил над ярким мерцанием Макао, заходя на посадку…
Валерия оторвалась от созерцания пёстрого коллажа разноцветной иллюминации на земле и почувствовала неожиданный укол зарождающейся тревоги.
Герман безучастно смотрел в иллюминатор, словно отсутствовал рядом.
Заманчивое предложение мужа слетать с ним на встречу с инвесторами и китайскими учёными – стало сюрпризом для заработавшейся Валерии. С этой минуты она была полностью погружена в тему предстоящего доклада и возможной научной дискуссии, не заметив очевидных перемен в поведении и манерах супруга. И без того скупой на сантименты, Герман стал подчёркнуто холодным и нервным. Их редкие разговоры сводились к пережёвыванию ничего не значащих фраз и поиску оправданий для очевидной отдалённости.
Каждый искал повод для придирки, но в большей мере – находил причины для оправдания искусственности собственных чувств. Герман жил работой и бизнес-схемами. Валерия – целенаправленно погружалась в сюжет романа, выдаваемый ей голосом писателя, словно капли живительной влаги для истосковавшейся от нелюбви женской души.
«Ничего страшного!» -- как-то успокаивал её отец, когда та пожаловалась ему на неестественность семейных отношений – «В вашем возрасте любовь опирается на свою неизбежную основу – на уважение!»
Уважение, конечно же, присутствовало…Специфическое, навязанное и…Искусственное… Иногда Валерия сама искала поводы для проявления этого супружеского качества. От таких поисков становилось только хуже. Вечерний ужин с натянутыми пластилиновыми улыбками, последующий вечерний туалет и просмотр гаджетов, ожидание момента, когда кто-то раньше уснёт…Если уснуть не получалось у обоих, то следовал секс, пресный и бессмысленный, как заплесневевший сухарь…
И это была их совместная жизнь…Вернее – это была её, Валерии, жизнь…Непонятная, спокойная и до тошноты упорядоченная…
Но осознавать это факт Лера стала только после соприкосновения с сюжетом истории Елизаветы и Марка. Валерии становилось отчаянно жаль героиню романа, жившую почти век тому назад. Но ещё более ей было невыносимо жаль саму себя! Вернее, ту её – в которую она охотно и добровольно превратилась! Стильную и привлекательную снаружи, и иссякшей до душевных лохмотьев внутри…
-- Приземляемся… -- равнодушно буркнул Герман.
Валерия вернулась из водопада своих удручающих мыслей и ласково пропела:
-- Да, дорогой!
Тут же – волна неудержимого отвращения к самой себе – захлестнула её сознание. Шикарный Макао, словно лощёный демон из преисподней, надменно принимал своих гостей…
 
…-- Убежим! Уедем! Скроемся, наконец! – голос Елизаветы звенел пронзительным отчаянием – Хоть к чёрту на кулички!
Марк смотрел на любимую опустошённым от услышанного взглядом. Всё его нутро прониклось болью и состраданием к пережитому этой хрупкой женщиной.
-- Пойми. Милый Марк! – Лиза упала перед художником на колени и молитвенно сжала его руки – Это очень опасные люди! Я решительно уверена в том, что они – олицетворение самого Дьявола! Это страшное время! Время зверя! И его голодные приспешники охотятся на нас! Мы непременно будем уничтожены, но перед этим – нас замучают до состояния полного обесчеловечивания! Хотя… -- голос Елизаветы надломился и задышал обречённостью – Ты можешь в любой момент отречься! В конце концов, кто я такая? Я тебе ни жена и даже не любовница! Между нами нет никаких обязательств! К чему тебе губить свою жизнь? Ради чего? Я понимаю…Я всё прекрасно понимаю…И не смею даже молить тебя о чём-то спасительном для моей скомканной души…
В возникшей паузе скорбно трещали поленья в камине и даже мерцающий в комнате свет – казался затаившимся в ожидании неистовой развязки.
Наконец, раздался тяжёлый вздох Марка, а вслед за этим донёсся печальный. Но уверенный голос:
-- Бежать или прятаться? Это бессмысленно! Мы ведь ничего крамольного не утворили! Если же эти люди действительно имеют печать и могущество Зверя…Любые наши попытки избежать их бессмысленной кары обречены на провал и тщету! Мы измотаем свои души до состояния полнейшей пустоты и затравленности…К чему, в таком разе, нам будет нужна такая жизнь?
Елизавета заметно успокоилась под монотонным голосом художника, но всё же с очевидным напряжением ожидала ответа на более насущное своё беспокойство.
-- Сколько бы не продлилось это чудовищное для России время, нам выпало в нём жить…А когда случается любовь, у человека нет выбора! – слова Марка настойчиво впивались в сердце и разум, словно нежные поцелуи ветра, дувшего в сторону Елизаветы – Я люблю тебя! Отчаянно и всей искренностью моего сердца! Мне невыносимо больно знать о том, сколько выпало на твою душу страдания! Всё, что я могу сделать для тебя – это быть и оставаться до конца правдивым и верным! В конечном итоге, только подобная манера бытия является для меня приемлемой…
На глазах Елизаветы блеснули тяжёлые слёзы…
-- Я буду с тобой, любовь моя, даже в часы заклания и боли! – ласково итожил Марк – Я не воин и не герой…Но…Если придётся, то спущусь с тобой даже в ад!
 
…-- Миром правят миллион злодеев…десять миллионов тупиц…и сто миллионов трусов… -- голос мистера Лина летал раскатами по просторному залу для переговоров.
За огромным столом восседали полтора десятка солидных азиатов. Лица присутствующих были бесстрастны, а жесты скупы и размеренны.
Валерия довольно быстро справилась с первым волнением, но, освоившись в непривычной для неё обстановке изысканности и роскошества, почувствовала необъяснимую тревогу. Словно красивая лань, случайно попавшая на территорию львиного прайда – всё естество Леры сжалось в пульсирующий комок нервов в ожидании неминуемой расправы.
Её муж Герман, словно подчиняясь невидимой силе, весь сник и ссутулился. В нём не осталось ничего от дерзкого и уверенного в себе бизнесмена. Своим поведением и манерами он больше походил на пациента психиатрической лечебницы, который что-то мямлил себе под нос в ожидании процедуры шока-терапии с применением электрического тока.
Сам же китаец Лин искрился могуществом и удовлетворённостью своим властным положением.   
Слух Валерии снова вернулся из состояния блуждания в тумане и уловил новые интонации в голосе Лина.
-- Мы же меняем этот мир с той целью, чтобы им правил разум, а не человеческие пороки! – торжественно продолжал китаец – Я рад представить вам своего друга и партнёра из России! Мистер Герман Фуста и его супруга… -- Лин алчно блеснул глазами в сторону Валерии -- …Готовы продемонстрировать нам результаты работы, в которую инвестированы наши деньги.
Валерия нервно вздрогнул и открыла папку с документами, приготовившись к докладу, но неожиданно мистер Лин остановил её порыв надменным кивком головы.
-- Госпожа Фуста немало потрудилась над этим проектом. – ехидно отметил китаец – Тем более, что работал она под руководством своего отца! А репутация профессора Кары не вызывает и тени сомнения!
Валерия растерянно бросила взгляд на мужа, но тот только отрешённо и послушно кивал головой в такт звучащих слов.
-- На востоке умеют ценить мастерство! – входил в необъяснимый кураж китаец – Но более всего здесь ценится верность и преданность! – с этими словами он вонзил свой взгляд в Германа – Мистер Фуста! Вы готовы продемонстрировать нам те качества, о которых я только что упомянул?
-- К-к-к..конечно…д-д-да-а… -- отчего-то заикаясь пролепетал Герман.
-- Прекрасно! – радостно воскликнул Лин и кивнул кому-то в сторону.
Тут же в зале появились подчинённые Лина – несколько крепких азиатов и худощавая китаянка с пустым и холодным взглядом.
-- Бумаги...графики…отчёты… -- продолжал рассуждать мистер Лин – Это, конечно, хорошо. Но, на мой взгляд, нет ничего лучшего, чем наглядная демонстрация! История русской медицины богата примерами, когда сами открыватели новых методик и препаратов – первыми испытывали на себе свои изобретения. И это было, несомненно, весьма убедительно!
В эту секунду по позвоночнику Валерии проползла гусеница холодного пота, а сама она полностью оцепенела – словно тромб страха закупорил сосуды и дыхательные пути.
-- Итак! – яростно воскликнул Лин – Мистер Фуста! Настал момент доказать верность делу и своим словам!
Герман смертельно побледнел и хрипло выдавил из себя:
-- Но я вовсе не являюсь разработчиком…Я не учёный…Я финансист…
-- Прекрасно! – оборвал его Лин – Госпожа Фуста! Вы – врач и научный работник! В ваших руках сейчас находится репутация вашего отца и всей Российской науки!
Валерия отказывалась верить в происходящее. Она шокировано наблюдала за тем, как худосочная китаянка поставила на маленький поднос коробочку с голубой капсулой и протянула это ей.
-- Герман! Что происходит? – в ужасе прошептала Валерия.
Неожиданно прозвучала гортанная команда на китайском…Подчинённые Лина схватили Валерию за руки и плотно зафиксировали её в кресле…Тщедушная китаянка исполнилась ярости, вцепилась своими костистыми пальцами в лицо Леры, до боли надавив на щёки, а затем насильно затолкала ей в рот капсулу, заставив давиться и запивать водой из пластиковой бутылочки…Дело было сделано…В тот же момент подчинённые Лина отступили от своей жертвы…
Валерия встрепенулась и яростно вскрикнула, словно влепила пощёчину:
-- Тьфу! Мразь! Герман!
Она попыталась стать с места, но подлая сила наркотического опьянения подкосила её ноги, заволокла разум дурманом и замедлила слова…
-- Что же это…-- ослабевая, шептала Валерия – Какой сегодня день?
-- Сегодня? Двадцать седьмое ноября! – удивлённо ответил ей мистер Лин.
-- Этого не может быть! – попыталась тряхнуть головой Валерия, но отчего-то этот жест получился игривым и кокетливым.
-- Уверяю вас… -- довольно констатировал Лин – Этот день останется в вашей памяти на всю оставшуюся жизнь!
С этими словами он грозно кивну подчинённым и те послушно подняли Валерию со стула, медленно раздевая её.
Что? Что вы делаете? – слабеющим голосом шептала Валерия, не в силах оказать даже малейшее сопротивление.
Собравшиеся за столом люди заметно оживились, вставая с мест, ослабляя свои галстуки и приближаясь к обнажённой извивающейся женщине.
-- А теперь ты! – грозно рявкнул Лин в сторону Германа – Ты готов идти с нами до конца?
Лицо Фусты покрылось крупным потом, он покорённо опустил голову и прошептал:
-- Да…
-- Да, господин Лин! – яростно вскрикнул китаец.
И тут же зал разорвался томным вскриком Валерии:
-- Нет! Не-е-ет! Двад…цать…седь…мо..е-е-е…нояб…ря-а-а-а…-- пульсирующим ритмичным стоном разносился голос женщины, которая покорялась чужой плоти.
-- Да…господин Лин…-- убитым голосом прохрипел Герман Фуста….