Что имел в виду Достоевский

Французский критик 19 века Эжен де Вог услышал от Достоевского: «Все мы вышли из гоголевской «Шинели»…» Он понял это так: «Вся сострадательная русская литература начиналась с гоголевского гуманизма». Но высказанная Достоевским мысль имела, конечно же, не совсем этот смысл. Сострадательного гуманизма было не меньше и в прозе Пушкина, Карамзина, Радищева. Почему же Достоевский в качестве вехи отметил «Шинель»?
Известно, что к Гоголю у Фёдора Михайловича было двойственное отношение. О том, что он далеко не всё принимал у автора петербургских повестей и «Мёртвых душ», говорит то, насколько он окарикатурил гоголевскими чертами образ Фомы Фомича Опискина в повести «Село Степанчиково и его обитатели». Что же такое важное, чему наследовал он сам и вся последующая русская литература, открылось ему в «Шинели»?
Достоевский обожал Виктора Гюго, переводил его на русский язык, в ранних своих произведениях старался подражать его стилю. Гоголь тоже начинал как подражатель европейским романтикам. Первый опыт оказался провальным: его «Ганс Кюхельгартен» был раскритикован, и в расстроенных чувствах автор скупил и сжёг весь тираж.
Малороссийскую тему подсказал Гоголю Пушкин. На волне пробуждённого романтической модой интереса к фольклору его сборники «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород» вызвали ажиотаж среди российской читающей публики. Однако одна из малороссийских повестей явно не похожа на остальные, и не похожа именно тем, что не соответствует канонам романтической литературы. У романтического персонажа обязательно должны быть возвышенные идеалы, но у героев «Старосветских помещиков» нет вообще никаких идеалов. В жизни Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны одна унылая повседневность быта мелких помещиков. Писатель как будто издевается над романтическими ожиданиями читателя. Он разворачивает картину жизни совершенно пустой, ничем не примечательной; весь её смысл сводится к тому, чтобы вкусно поесть, попить, поспать, попустословить с гостями. Но при этом Гоголю удаётся внушить читателю глубокое сочувствие к этим людям. Когда Пульхерия Ивановна умирает, Афанасий Иванович ведёт себя совершенно не так, как подобает романтическому герою: не выказывает никаких безумных порывов, внешне не особо даже и убивается, – писатель на этом умышленно акцентирует, противопоставляя Афанасию Ивановичу некоего молодого человека из светского общества, который, потеряв возлюбленную, впадает в «бешеную тоску» и порывается лишить себя жизни. Вот кто мог бы быть настоящим романтическим героем, но для Гоголя он, скорее, антигерой. Его романтические чувства бурны, но не глубоки. («Год после этого я видел его в одном многолюдном зале: он сидел за столом, весело говорил: «петит-уверт», закрывши одну карту, и за ним стояла, облокотившись на спинку его стула, молоденькая жена его, перебирая его марки»).
Зато подлинной глубиной чувства обладает у Гоголя примитивный, ничем не примечательный  Афанасий Иванович. Он не выказывает никаких порывов к самоубийству, он воспитан в той старосветской благочестивой простоте, которая такую романтическую порывистость считает неприличной. Но при этом оказывается, что его любовь (может быть, как раз в силу тихости и внешней неяркости его жизни) намного сильнее, чем у романтического любовника.
Гоголь в этой повести обнаруживает в себе поразительную способность видеть подлинное величие человека не в романтической пассионарной порывистости, а в незаметной, кроткой, смиренной любви. Именно такую любовь «маленького», еле заметного, человека он наделяет чертами возвышенности.
В повести "Шинель" пародирование романтического героя в образе «маленького человека» заходит ещё дальше, приобретая черты издевательства и глумления над романтизмом. Акакий Акакиевич Башмачкин – не просто «маленький», он «ничтожно маленький». Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна по крайней мере живут среди роскошной малороссийской природы, что создаёт иллюзию их пребывания в некоем подобии эдемского сада; Акакий же Акакиевич обитает в холодных джунглях бесчеловечного, каменного Петербурга; он здесь один, совершенно один; у него не бывает гостей;  никто не жалеет его и не любит, да и сам он ни к кому не питает симпатии, ему все одинаково безразличны. Но Гоголь рисует образ его таким, что у читателя возникает к нему глубокое сострадание. Автор побуждает читателя задуматься над тем, что и в таких людях есть образ Божий, и Господь печётся об этих «маленьких», неприметных людишках ничуть не меньше, чем о "личностях исключительных", достойных быть героями романтических произведений.
Иисус Христос был распят за всех людей, в том числе и за таких, как Акакий Акакиевич. Уже одно это делает героя «Шинели» великим. Заслуга Гоголя в том, что он сумел разглядеть это величие. Это больше, чем гуманизм. Это православное отношение к человеку. Художественное воплощение православного чувства истории («сила в немощи совершается») после столетия тусклого подражательства самонадеянной европейской рациональности оказалось настолько убедительным и привлекательным для русской образованной публики, что вслед за Гоголем в этом же духе начала преображаться вся русская литература. В ничтожнейшем человеке прозрев величие, она преобразила романтизм на свой самобытный лад – и романтизм перестал быть романтизмом, а сделалася… в советское время говорили критическим, но на самом деле, конечно же, христианским реализмом. Вот что, думается, чувствовал, а возможно, и сознавал Достоевский, говоря, что русская литература выросла из гоголевской «Шинели».

2019