Страх и трепет в коммунальном раю

  # 1. Владимир был мастером художественного слова и состоял в штате чтецов областной филармонии. Но несмотря на то, что жил он всю свою сознательную жизнь в центре столицы, тем не менее, нес он культуру в массы. Туда, в область, за сотый километр, в глушь!
 
  «Мой голос для тебя и ласковый и томный
   Тревожит позднее молчанье ночи тёмной.
   Близ ложа моего печальная свеча
  Горит; мои стихи, сливаясь и журча,
   Текут, ручьи любви, текут, полны тобою.
   Во тьме твои глаза блистают предо мною,
   Мне улыбаются, и звуки слышу я» …
 
   Ну и все такое ж прочее. Эдакий, до перестроечный МЧС в стиле культуртрегерства, состоящий по выражению “Отца всех народов”, из «инженеров человеческих душ».
 
   Правда, замечал иногда Владимир, как, произнося со сцены «во тьме твои глаза блистают предо мною», глаза в зале у областных слушателей в ответ ему, такому гладкому да сытому, блестели совсем уж как-то не любовно. А из задних рядов частенько доносилось до него даже и такое - «мой друг, мой нежный друг... люблю… твоя… твоя», - в каком-то уж вовсе не поэтическом смысле. Во время концертов, там, в области до него нет-нет, да и доходило иной раз нечто, от чего становилось ему не по себе как-то, но друзья и коллеги успокаивали его.
 
   - Да кто там живет-то?! За сотым километром! Знаю я все это! Уж ты поверь мне. -  Сплошные дебилы и тунеядцы!
 
  Евгений, ради того, чтоб успокоить своего приятеля не ленился даже припоминать кое-что из школьных лет своих. Цитировал для него кое-что из А. С. Пушкина нашего.
 
  … «Да будет проклят правды свет,
   Когда посредственности хладной,
   Завистливой, к соблазну жадной,
   Он угождает праздно! - Нет!
   Тьмы низких истин мне дороже
   Нас возвышающий обман...» ...
   - Утешься! – успокаивал он Владимира.
 
  - А что?! – соглашаясь с Евгением, вторил ему Владимир. - Действительно!.. Не в Москве же им всем здесь жить-то… таким.
 
  Внешне маленький и тщедушный, Владимир всегда старался окружать себя друзьями значительными и с весом в обществе. Ведь только рядом с такими друзьями он чувствовал себя уверенным в этой жизни. И всегда он держался рядом с ними важно и значительно. Особенно, когда бывал у него в гостях такой его друг как Евгений – человек из каких-то там органов. В такие дни Владимир держался прямо-таки даже помпезно как-то. Как Муссолини какой-нибудь. Выглядело это очень смешно, но он так объяснял все это не понимающим такой его прихоти.
 
  - Нет, но вы ж понимаете, иначе затопчут!
 
  Частенько собирались все эти его друзья в квартире Владимира на улице основоположника соцреализма нашего - Горького. Ну, вот как только начинался дачный сезон и чуть ли ни все его соседи пенсионеры по коммуналке сваливали за город, на свои пять соток, так все это у них там и начиналось. Ну а уж десерт-то - девочек - Владимир для своих дружков всегда готов был обеспечить. Куда ж без этого!
 
  И вот под звуки голоса Б. Л. Пастернака, несшиеся из радиолы -
  “Мело, мело по всей земле
  Во все пределы.
  Свеча горела на столе,
  Свеча горела”...
  оттягивались они уж все тогда по полной. И со скрещением рук, конечно же и ног! Но, как вы понмаете, конечно же, без скрещения судеб.
 
   Пить Владимиру, в общем-то, можно было только кефир, а не то, что приходилось ему пить вместе с крутыми друзьями своими, но, вы ж понимаете, ради доказательства своей лояльности…   
 
  Но вот началась в стране перестройка, и у всех этих “мастеров культуры начались проблемы с работой. Людям в области, да и по регионам стало не хватать денег даже на самое необходимое и стало всем им там ни до культуры. Да им там просто жрать стало нечего, а все эти “инженеры душ” их, все они к ним со своими «мой друг, мой нежный друг... люблю... твоя... твоя». Короче говоря, от областной филармонии в один прекрасный день осталось одно только название, а все эти “инженеры человеческих душ” наших, остались вдруг без работы.
 
  Однако, будучи мастерами сценического искусства, они быстро перестроились и вскоре уже все были при делах и делах довольно-таки хлебных.  Ведь теперь читай со сцены по vip-клубам хоть самого «Луку Мудищева» и прочую похабень для изголодавшихся по таким поэтическим откровениям, и будешь ты сыт и обут. И зажили вскоре все приятели Владимира, да и он вместе с ними по-прежнему легко и весело.
 
  # 2. И вот заговорил как-то Владимир с соседом своим по коммуналке Алексеем о том, о сем. Ну и за жизнь, конечно же.
 
  - А ты почему не женат-то до сих пор? Тебе сколько лет? - спросил он у Алексея.
 
  Алексей усмехнулся, и, уйдя от ответа на вопрос, спросил вдруг Владимира.
 
   - Послушай, вот вы тут всех подряд трахаете, а любите ли кого? - спросил он у него.
 
   - «И, полно, Таня! – тут же, закатив свои глазки под лоб, идиотическим голосом затянул Владимир. - В эти лета мы не слыхали про любовь»! –
 
  - Да ладно ты! – улыбаясь, остановил его Алексей. – Всё это когда было-то? Во времена крепостного права.
 
  - Ну, это-то понятно. Но и в то же самое время, что значит «когда?». Да вот вчера только! Потому что порядки-то у нас по-прежнему всё те же.
 
  - Ну, ты даёшь! – воскликнул Алексей, удивившись таким откровениям работника культуры.
 
  - Нет, все мы всегда «хотим», конечно же, друг друга, но любим ли при этом, - как бы успокаивая Алексея, произнёс Владимир и добавил. – Если честно, то я вообще не знаю, что такое любовь. То есть ни головой своей не знаю, а чувствами. Вообще, все мы, кажется мне, всё только пишем о любви, да говорим о ней. Ну, или ищем её, а не любим, потому что головой, только головой говорим и ищем, а не чувствами.
 
  Потом, подумав несколько, он продолжил.
 
  - Ну, соцреализм-то и все эти “слова, слова, слова“, которыми осеменяли нас всю жизнь как детей малых, теперь-то все это исчезло, но тут у нас другая теперь засада.  Я, видишь ли, не люблю всяких там домохозяек, мне подавай интеллектуалок, а они все сегодня как народоволки какие-нибудь. Лезут в политику. Про журналистку Ирину Славину слышал?..
 
  - А, да-да! Ну так и что? Ведь наш гарант дал оценку ее действиям, проговорил Алексей и умолк. 
 
  -  Ну это-то понятно! – задумчиво проговорил Владимир и дальше уже тихим голосом добавил. – Вот только про детей её он забыл упомянуть.
 
  Помолчали.
 
  - Да-а, - протянул Алексей и помолчав, добавил. - Да у нас психушка-то давно уже по всем плаче! И уже давно. Ну вот, скажем, еще со времен «Палаты номер 6» Чехова. - Так что  ты ж понмаешь!..
 
  Вот-вот! И я о том же, - поддержал его Владимир.-  А они нам все тут про любовь какую-то там твердят. И все-то они эти твердящиее мне про любовь, такие правильные как бы, а я чуть ли ни подонок какой перед ними. Да по мне пусть уж лучше меня подонком каким-нибудь считают, чем каким-нибудь там инагентом или пособником их. Таких у нас сегодня все, кому не лень имеют. А власти весь этот неадекват еще и поддерживают. Так что, охота была подставляться, - проговорил он, ухмыляясь, а подумав добавил ещё к сказанному. -  Да и потом, у меня вот, худо-бедно, теперь машина есть, коттедж вот достраиваю. Так что, все эти высокие материи мне как бы ни к чему.
 
  Нет, Алексей его понимал. Да и знал он, и помнил ещё  как разводился Владимир когда-то со своей женой. Слились они с ней тогда по-молодости еще «в семье вольной и единой» как бы, а потом долбили друг друга по самым больным местам, а расцепиться никак не могли. Барахло свое все никак не могли поделить. Пока суд ни помог. А судья ещё совестила их, воспитывала насчёт совести и морали советской. И все это у него когда было-то? Когда и делить-то, в общем-то, нечего было, а, уж, теперь-то со всем тем добром, что у него есть, ему, если что, в суде лучше и не светиться.
 
  - Любовь! - продолжал тем временем Владимир. - Да она у нас сегодня все больше от пищеварения и состояния внутренних органов зависит, а не от чего-то там возвышенного. Вот, скажу я тебе о братьях наших меньших. О собаках, например. Ты посмотри, как, например, они нас любят. Похоже, что любят они нас только за еду, да за то, что погладишь её иногда. Но как самозабвенно и сильно!  И как преданы они тебе при этом и верны! Очень выгодно они отличаются в этом от нас. 
 
   - Да это ты о чем?! – не понял Алексей.
 
   - Нет, понятно, конечно же, – сказал Владимир. – Человек — это венец творения и прочая, но в то же самое время. Все эти наши сегодняшние двуногие, они что?!.. Правда, инстинкт материнства еще никто не отменял, поэтому заводят они себе сегодня собачек. Так что целуемся мы все теперь с лохматыми собачьими мордами!..
 
  - Фу, - отреагировал Алексей, - ты расскажи лучше, как приобрел свою недвижимость. Поделись опытом.
 
   - Приобрел… Ну, да кто у нас про то не знает. Ленивый только. Одним словом, с женщинами у меня теперь только секс. Чисто партийное сотрудничество как бы. Правда, иногда это достает и хочется чего-то, чего сам не знаешь. Вообще, надоело мне все это! Сваливать надо куда-нибудь на остров какой-нибудь! Ну, или к буржуям каким-нибудь, где мое умение читать русскую классику оценят. Там хоть понятно, что к чему и что почем.
 
   - Ну, ты даешь!.. Серьезно, что ль?!... Собрался-то?!...
 
   - Да! А что?.. И вот только не надо мне ничего такого! О Родине, например, и прочем. «Отряхнем ее прах с наших ног»! Хватит уже! На всех, сотрясающих воздух красивыми словами, давно уже смотрю я как доктор из психушки!..
   
   - Да, уж! Чисто партийное сотрудничество — это нечто!  - проговорил Алексей, - и, почесав у себя в затылке, ушел к себе.
 
  # 3.  И вот случилось у них тут однажды!.. Владимир занемог. И родственники его тут же загалдели меж собой о том, что надо, надо что-то делать!
 
  - Надо парня спасать! – решили они все в один голос.
 
  Вскоре после этого появилась у Владимира гостьей бывшая коллега его. Пианистка. Когда-то, во времена гастролей Владимира, она была его аккомпаниаторшей. Теперь это была, эдакая, шумная, работающая под девочку старушка, из головы у которой не то пудра, не то песок сыпался, но родители Владимира заговорили они с ней о том, что, вот, мол, парня надо бы им женить, да не на ком - кругом все одни непорядочные. Ну, или прости господи.
 
  Бывшая аккомпаниаторша, сидя за роялем и вкрадчиво выласкивая из него мудрые звуки Баховской души, громко вторила родственникам Владимира, перекрывая мудрые звуки Баха.
 
  - Ой, верно, верно! Таков век! Кругом одни симулякры да феминистки!.. Но вот у меня есть внучка. Восемнадцатилетняя девочка. Давайте мы их познакомим! Разница в двадцать лет это ерунда!  Даже может быть и хорошо!.. У вашего сына мудрость, талант и знание жизни, а у моей внучки чистота и невинность. Пусть себе любят друг друга, тогда ум и мудрость и у неё будет. Да и ваш сын - гений, я считаю! Он поможет ей в этом. Да он из неё сделает такую жену для себя, такую, какая именно ему и нужна, а не кому-то там… Не коллективу, не обществу целому! - сострила она, и все они громко, как солдаты в казармах, заржали.
 
   Одним словом, познакомили они их, и молодые тут же влюбились друг в друга. И стали общаться. Общались они всегда с вечера и до утра и так каждый день, пока Владимир своё здоровье ни надорвал. И решил он тогда испытать свою будущую жену в условиях более приближенных к реалиям сегодняшних дней. По телефону он передал свою невесту Евгению, сказав тому, что не может он никак удовлетворить её, а она согласна.
 
   - А почему бы и нет! – ответил ему Евгений.  Но к своему согласию присовокупил он и ещё кое-что. Условие. - Только прежде я тебя отымею!.. У меня на тебя давно уже зуб горит!..
 
   Владимир потом рассказывал об этом, как о хохме какой-то, но приятелем своим восхищался как человеком, находящимся как бы в высшей когорте людей, кои обладают высшим состоянием духа человеческого и им таким сам черт не брат.
 
   - Нет, каков, а?! – восклицал он. - Гигант! Мне вспомнился сейчас древний Рим! Мерзавцы, конечно же, все они там были, но зато каков масштаб! Каков масштаб! И главное, эта готовность трахать всё и всех подряд!
 
   - И ты так говоришь об этом! – дивился Алексей. – Ведь это уродство какое-то!
 
   - Чего уж там, - криво усмехаясь, отвечал Владимир. – Я думаю, если чисто психологически, то все мы давно уже и не люди вовсе, а уроды. И в этом процессе перехода в новую формацию индивидуума нам осталось преодолеть только физическую брезгливость. И тогда мы будем уже как бы осмысленно в контексте всего этого!..
 
  И, помолчав, он тихо добавил.
 
  - Всего сегодняшнего уродства этого.
 
   - Ну, полный отпад! - воскликнул Алексей и схватившись за голову, ушел к себе.
 
   Но вот, невеста эта как бы забеременела. То ли от Владимира или от Евгения - не известно, но её бабушка потребовала объяснений от родителей Владимира. Однако, Владимир наговорил на эту внучку родителям своим да и бабушке внучке этой такого, то есть, что она, внучка эта, такая! да она такая! да она знает такое! да кто с ней только не жил! и что она сама им говорила о том, что живёт уже с тринадцати лет и т. д. и тому подобное.
 
  И свара закипела! Казалось бы, да пусть их перегрызутся, как скорпионы в банке, но интересно ведь, говорят они все эти с вами о высоком, об искусстве, о стихах, о Бунине, о Паустовском, говорят они тебе, как ненавидят в людях подлость, предательство, непорядочность и что сегодня у людей не стало совести и что XXI век - последний и на всех сегодня нужна атомная бомба, чтоб смести всю эту грязь, и тут же орут в трубку на внучку эту ребенка в общем-то, глупостью которого попользовались и которая и до того-то, наверное, за все свои восемнадцать лет жизни ни разу еще не видела здоровых и чистых отношений меж людьми, орут на неё, что она шлюха! потаскушка! Орут те, которые считают себя проводниками культуры, интеллигенцией, радеющей о нравственности и морали народа и нации, с которых, казалось бы, и спросить-то в первую очередь за все случившееся, но!..
 
   Да и что б, скажем, Владимиру этому было бы? Ну, пожурили б разве что да попробовали б заставить жениться. Ну, или платить алименты и только. Но платить! Вот, тут, уж, дудки! И потому, забыв про стыд и совесть, лили они грязь, растеряв в этой ординарной, в общем-то, ситуации даже ту малую толику ума и знаний, которые приобрели, похоже, кое-как за свою долгую жизнь из книг, газет и трёпа меж жратвой, спаньём и гляденьем всероссийского наставника нашего, телевизора!..
 
  #  4. Но Владимир решил вдруг жениться.
 
  Видите ли, внучка эта оказалась очень даже и ничего себе. Оказалось, что папаша у неё был то, что для жизни нашей и нужно. 
 
  - А что такого?! – говорил Владимир, диву дававшемуся Алексею. – Все мы немножечко лошади. Поживём, увидим, что там будет её папашка говорить!.. Послушай, а почему ты-то до сих пор не женат? Идеал всё ищешь? – накатил он на Алексея. Но Алексей только молча пожал плечами и ушел к себе.
 
 
   И вот стала эта внучка жить у них в квартире. Вернее, у Владимира, на правах законной невесты его. Нет, но это было нечто!.. И все-то ей не нравилось!
 
  - Да где я только не жила! В Европе, например! Там тоже, конечно, порой всё идет как по маслу, а присмотришься – вазелин, но то как здесь, в этой рашке!..  Я тебя умоляю! – восклицала она, закатывая свои прекрасные, черт возьми, глаза к потолку. - Коррупцией охвачены все как национальной идеей, но по всем общероссийским каналам только и разговоров что о русской духовности и о тлетворном влиянии Запада на нас! Что это?! Причем здесь Запад?! У них там, конечно, дерьма хватает, люди везде одинаковы и все произошли от обезьян, но они там хоть не лицемерят, не изображают из себя святых!
 
  - Философ в юбке, мать её так-то! - восклицал про себя Алексей, но на людях помалкивал.
 
  Но с Алексеем невеста эта быстро уж как-то сошлась. Ее звали Викка. Так вот стала она частенько забегать к нему в комнату. То обсудить что-нибудь. Что-нибудь, эдакое, литературн-поэтическое, то фильм какой-нибудь, то просто так, по мелочи что-нибудь. Быстрая, маленькая, с широко раскрытыми синими и всегда грустными глазами… У Алексея от неё всегда такое ощущение было, как от синицы, случайно залетевшей к ним в квартиру с улицы.
 
  - Нет, ну и что мне до нее?! – успокаивал себя Алексей и вздыхал.
 
  #  5. И вот разговаривает как-то Алексей утром по телефону, - а телефон в коммуналке у них общий и висит он рядом с ванной комнатой, - и слышит он, как под аккомпанемент журчанья водяных струй вчерашняя внучка эта, ну а теперь уж и жена соседа его, говорит Владимиру.   
 
  - Поверь, я тебя так люблю...
 
  - Ой, ну вот только не надо, - чуть ли ни плачущим голосом попросил он её. - Ты сделай лучше водичку попрохладнее, а то меня мутит что-то… Во, хорошо!.. Кстати, а что там наш папашка говорит?.. Насчёт наших с ним дел?..
 
  - Да ничего он не говорит… Верь, ты ему больше… Это он когда был, тогда ещё мог что-то, а теперь… Да он теперь не может даже жильё для меня сделать, когда я его об этом попросила. Всё, говорит, теперь ты сама с этим как-нибудь выкручивайся. Ты насчёт дел лучше вон с приятелями своими поговори. Я думаю, они могут. Твой Евгений мне предлагал уже … Работёнку… Если я буду с ним... Нет, я, конечно, понимаю. Всем вам от нас нужно только одно...
 
  - Спасибо, уже не нужно! – поспешил остановить её Владимир.
 
  - Да и мне от тебя, знаешь ли, - тут же в его стиле отреагировала Вика. -  Уж больно у тебя член маленький. Да и кончаешь ты быстро. Как кролик. Всё это мне как-то не в кайф…
 
  - Хватит, хватит! У меня после вчерашнего и так голова раскалывается, а ты тут ещё… со своими проблемами…
 
  - Да я ничего… Ой, да и будто бы уж нам, девушкам, это действительно так нужно, - тут же поспешила его успокоить Вика. – Конечно, у нас в голове одна порнография, но я хочу, чтоб ты меня всегда называл красивой, хочу, чтоб держал меня всегда за руку и чтоб мы… любили друг друга!..
 
  После чего они какое-то время молчали.
 
  - Девочка моя, ну что ты плачешь? Что рыдаешь, милая, взахлёб? – вдруг шутливым тоном начал декламировать сосед. - Думала, я - настоящий мачо? Нет. Я просто пьяный долбоёб, - коротко хохотнув, вывел Владимир…
 
  Оторвавшись от трубки, Алексей ушёл к себе в комнату и в изнеможении повалился на тахту. Сегодня он не выспался. Пьяная ночь соседа, всю ночь пьяная возня там у них, хлопанье дверьми, игривые перешёптывания в коридоре помешали ему в эту ночь выспаться… О, знал он соседа своего. С самого ещё с рождения его. И как он в десятилетнем возрасте ещё в кино снимался. В каком-то там фильме по повести Аркадия Гайдара. Он там, в роли пионера «плохишей» выслеживал. С чего у него и жизнь-то в искусстве началась когда-то, а вот теперь…
 
  - Кончай с пьянками, да? – изображает он теперь всякий раз передо Алексеем кого-то из какого-то фильма. - Умный, да? Спать ложиться не позже одиннадцати, по утрам кашку овсяную?!  Думаешь, так, победим?..
 
  Нет, но Алексею сейчас хотелось бы заснуть, просто добрать то, чего не дали ему ночью. И вдруг звук открываемой входной двери заставил его приподняться в постели… Вика!.. В дверях она нарисовалась как-то вдруг.   
 
  - Извини, я ненадолго, - сказала она и, запахнув полы халатика, присела у него в ногах. – Не помешаю? Ничего, если я закурю?..
 
  - Да уж ладно. А ты чего? Как будто кто гнался за тобой, – спросил он и почувствовал, как сердце у него заколотилось как бешеное. Он опустил свою голову на подушку и прикрыл глаза.
 
  - Да это я там … Не обращай внимания. Я сейчас уйду, - сказала Вика и притихла.
 
  Держа сигарету вздрагивающими в ритм сердца пальцами, она молчала, но видно было, как что-то гнетёт её.
 
  - Извини, а можно твоего любимого Грига поставить? - спросила она вдруг. – Ты помнишь, как в тот раз? Песню Сольвейг…
 
  - Конечно, – ответил Алексей и встал, чтоб включить радиолу. Поставил пластинку и опять лёг.
 
  - О, как мне все надоело! – вдруг, чуть ли ни выкрикнув, проговорила Вика. – С Владимиром этим не жизнь, а скотный двор какой-то!.. И приятели все эти его! Вот ты не такой. Не такой, как все они эти. Пишешь вот даже про всякое про такое. Дашь почитать как-нибудь?
 
   - Да, можно, конечно, - сказал Алексей. - Мне это даже лестно. Услышать потом твоё мнение.
 
  – Нет, ну, ты вообще. Вон, какие книжки читаешь. У тебя даже Библия есть?!.. А это кто?  Кьеркегор   какой-то. 
 
  - Да так, Философ датский.
 
  - Ничего себе. А я даже имени такого не знаю. «Страх и трепет». О чем это? – спросила Вика.
 
  - Да так, - неопреленно как-то ответил Алексей и умолк.
 
  - Ну, да. Я понимаю, - промолвила Вика.и вдруг заговорила о своем.  –  А ты знаешь, мы с Владимиром постоянно ссоримся. И особенно после секса. Бывает так даже. Чем сильнее влечение, тем больше злости и раздражения мы потом выльем друг на друга. И хочется тогда мне дать и приятелю его… И вообще, всем-всем. И пусть тогда что будет, то и будет! Почему это так?
 
  - Ну, слушай, ты даёшь! – покраснев, удивился Алексей. – Ты чего? Откуда я знаю!..
 
  Улыбнувшись, Вика, как бы шутя, прижалась щекой к щеке лежащего Алексея, и тот весь замер, как парализованный. Его вдруг окатило такое сладостное чувство, что он чуть было ни заплакал. Сейчас Вика и нереальность чувств Сольвейг разбудили вдруг в нем нечто такое, что лучше было бы и не будить.
 
  - Боже мой, боже мой, - застонало все в  Алексее. - Почему вокруг нас так много всего дикого какого-то, мешающего нам жить нормальной жизнью?!.. И почему я, такой как бы правильный здесь в коммуналке, по жизни, вообще-то, совсем другой, не такой, каким мне хотелось бы быть. А, в общем-то, такой же, как и они, все эти. Нет, Вика мне нравится. Но, с одной стороны, она тут с этими козлами такими вещами занимается, и я с ними что ль? А с другой стороны. Все эти крутые дружки Владимира. Боюсь я их что ль!?
 
  - Ты чего?! – удивленно промолвила Вика.
 
  - Что?! –как бы не понял ее Алексей и, молча, встав с тахты, заходил по комнате.
 
  И в это время закончилось пенье Сольвейг. Алексей выключил радиолу.
 
  - Ой! Ну ладно, - встрепенулась вдруг Вика. - Пойду я. Ты извини, у тебя тут свои дела, небось, всякие, а я ту к тебе со своими проблемами. Кстати, а вот  «Так говорил Заратустра» Фридриха Ницше у тебя, случайно, нет? Мне друзья советовали.
 
  Алексей, молча, разглядывал Вику и, похоже, не знал как ей сейчас лучше ответить.
 
  - Все! Ладно! Извини! – тут же заспешила Века. -  Пока-пока, проговорила она и изчезла, как растворилась.
 
   – Нет, надо найти что-нибудь для себя и жениться, а то так, черт ли её знает, до чего дойдёшь! – проговорил Алексей. -  Ну, жениться, не жениться - там видно будет, - тут же остудил он сам себя. - Не известно ещё, кто и что она такое будет! Но то, что по жизни нужна мне, эдакая, как бы сексуальная подруга что ли, то это уж точно.
 
  #  6. И вот как-то с утра пораньше заходит к Алексею Владимир. Да не один, а с Евгением. И оба с большого бодуна. Принесли ему на продажу альбом по искусству. Ну как же - всю ночь у них опять «свеча горела на столе» да было сплошное … «Скрещенье рук, скрещенье ног», а вот теперь…
 
   - Вот, прям, от сердца отрываю, - эдаким знаете ли, жалостливым голоском проговорил Владимир. – Возьми. Не дорого. В экспортном исполнении!..
 
   Алексей взял в руки альбом Западноевропейской живописи, полистал его в раздумье для виду, да и вернул обратно.
 
   - Зачем он мне?
 
   - Да ты что?! – тут же, вытаращив глаза свои, заговорил Владимир тоном страшно удивившегося человека. – Здесь Рафаэль! Эпоха Возрождения! Скажи, Евгений! – обратился он к приятелю своему, как к группе поддержке.
 
   - Да ты чо такой дремучий-то?! – лениво и снисходительно как-то так воззрился на Алексея Евгений. - Здесь «Сикстинская»! Да она одна только чего стоит!..
 
   - А чего она стоит?
 
   - Тебе сказали «чего» !.. Тебе что денег жалко? За шедевры жалко, да? – усмехаясь, проговорил Евгений и принялся сверлить Алексея своим пьяным глазом. - У Рафаэля здесь запечатлён всемирно известный факт пришествия Сына Божьего на землю нашу, а ты, как чукча дикий какой-нибудь! – заученно излагал Евгений. И главное, смотрел он сейчас на Алексея, как если бы это он во всех проблемах их виноват.
 
   Смешным всё это показалось Алексею, но, усмехнувшись, он промолчал. Тогда Евгений, похоже, стараясь погрузиться в смысл нарисованного Рафаэлем, переключил свой голосовой регистр с наставнического на возвышенные тона. То есть, заговорил вдруг с Алексеем о чуде беспорочного зачатия Марией. Процитировал даже из А. Фета что-то там. И таким, знаете ли, голоском!.. Хотел, наверное, возвышенным каким-нибудь таким тоном, а вышло…  Ну, как попик какой-нибудь! А Владимир был здесь же и внимательно ко всему этому прислушивался.
 
  Забавно! Да не он ли вчера ещё только утомительно и длинно объяснял Алексею на кухне, что никакой любви вообще нет, а есть один только секс. То есть вчера, как вы понимаете, но сегодня им нужно было уже другое.
 
  - О, этот мир притворства и лжи, где ты сегодня изображаешь, правдолюбца, семьянина, человека совести и чести, а завтра ради своего сладкого прожитья, протвоположное! - тут же подумал Алексей. - Ах, мы интересуемся литературой, философией!.. И мы стали лучше в связи с этим? Да нет же! Мы всем этим интересуемся, нам все это нужно знать, знать об этом, дабы, объясняя все свои желания и поступки, уметь при этом оправдывать их, чтобы дальше уж жить, не стыдясь, а напротив даже гордясь этой своей сложностью! И только!
 
  Нет, но если здесь все же сказать еще что-то о Владимире, то…. Тот слушал сейчас Евгения, и глаза у него были при этом такие!.. Ну простаки, как и у Того, Которого Рафаэль на руках у Мадонны изобразил для нас!..
 
  Правда, слышал он сейчас, как в голосе у Евгения нет-нет да проскальзывало что-то, говорящее как бы о несерьёзности произносимого им, но и все же…. Но Владимир по отношению к Евгению всегда был рад обманываится на этот счет. Нравился ему Евгений чем-то.
 
   - Простите, - издевательским тоном произнес вдруг Алексей, - но, думается мне, что Рафаэль этот здесь нарисовал одну из любовниц своих, а изобразил, что  будто бы уж это она и не от него вовси, а от Духа Святого как бы понесла.
 
  Евгений враз смолк как-то и уставился на Алексея как на лоха какого-нибудь, перед которым он тут распространяется о таких высоких материях.
 
  #  7. - Нет, - сразу же, как бы примиренчески согласился Алексей с Евгением, - понятно, что были там и у них проблемы из-за женщин, да и из-за девочек, я думаю, ну а решал они их там тогда, естественно же, в духе времени своего! И это нормально. Но мы-то сейчас!.. Вот все эти невинно-смотрящие у него сейчас здесь на нас с вами ангелочки, верящая всему этому и даже благоговеющая перед всем этим делом Варвара, дающий добро всему этому Сикст! Что это?!.. Да это ж все те же самые наши с вами пионеры какие-то с комсомольцами вокруг Генсека нашего! Точно!! Слушай, а ведь вот именно на плечах таких-то Варвар и Сикстов и вьезжают у нас потом во власть все эти жаждущие ее. И сосут они потом кровь нашу как пиявки.
 
  - Да ты чо несешь-то! - сразу же заорал на него Евгений.
 
  - Нет, ну я понимаю конечно, что тем, для которых Рафаэль все это и изобразил когда-то, может быть, ещё и простительно было воспринимать все это как нечто божественное, но мы-то сегодня! Неужели и мы с тобой будем теперь все это воспринимать как нечто божественное, когда правят нами и сегодня все те же, которые вот кажется вчера ещё только призывали всех нас «грабь награбленное» !..
 
   - Да ты сума сошёл! – вытаращив, так, похоже, не привыкшие вытаращиваться, глаза свои, тихо произнёс Евгений и зачем-то оглянулся на дверь.
 
  - Нет, ну я тебя понимаю, конечно же, - твердил свое Алексей. - Служба в доблестных рядах охранителей порядка и законов обязывает, но если уж так, и чтоб по честному-то, а?..
 
  - Да ты что себе позволяешь-то? - произнес, как прошипел Евгений. - Думаешь, демократия теперь, так и говорить можно что хочешь?..
 
   - Какая к черту демократия!? – стоял на своим Алексей. - «Эрзац-видео для бедных» и всеобщее опопсовление всех до идиотизма! А самое-то главное! Как когда-то насчет демократии на Руси шутковали. Демократия, говоришь? А ты, кот Евстафий, постригся? - Постригся. - И посхимился? - И посхимился. – А пройти мимо тебя можно? - Можно. Мышка побежала, а кот её цап! - Оскоромишься, кот Евстафий! - Кому скоромно, а нам на здоровье. Вот оно как у нас все это ведется, а ты говоришь демократия.
 
   После этого Евгений тут же ретировался в сторону двери. И очень уж как-то не солидно. Как шестерка какая-нибудь, которая не смогла оправдать возложенные на него толи когда-то, то ли сейчас надежды. Вслед за ним пошел на выход и Владимир, забрав с собой и альбом по искусство. Когда он проходил уже мимо Алексея, то несколько задержался и, проговорив, «молодец, дай пять», потом только вышел следом за своим товарищем.
 
  #  8. И вот вышел как-то Алексей утром на кухню, чтобы поставить чайник, а там уже Владимир и… Вика. Владимир был весь, как уработавшийся член и, отхлёбывая из красивой фарфоровой кружки крепкий чаек, покрякивал от удовольствия.
 
  - А! Чифирок — это вещь! .
 
  - Чифирок — это хорошо, конечно, но орёте вы всегда по ночам, как на дыбе, а людям спать надо!  - проворчал Алексей и, громыхнув чайником, поставил его на газ.
 
  - Ой, ой, ой! Какие мы нежные!.. Не спи, не спи художник, не предавайся сну!.. Вообще, смотри на жизнь веселее!..
 
  Поморщившись, Алексей оставил это без ответа.
 
  И тут в кухню с газетами в руках вошёл Евгений и хмуро произнёс.
 
  - Ну, наш праведник опять чем-то недоволен, – произнёс он и раскрыл одну из принесенных газет.
 
  Алексей почёл за благо уйти с кухни. Охота была присутствовать при их разглагольствованиях. Войдя к себе в комнату, он тут же повалился на тахту…
 
  Когда он опять пришёл на кухню, чтобы забрать закипевший чайник, картина там уже несколько поменялась. Владимир был уже навеселе. Стоял посреди кухни со скрещёнными на груди руками, Евгений, сидя на табурете, просматривал газеты, а Вика стояла в отдалении и, молча, листала альбом с репродукциями картин западноевропейских художников.
 
  - Вот, смотри, Владимир подарил, – сказала вдруг Вика, обращаясь к Алексею, и раскрыв альбом на странице с «Сикстинской» Рафаэля, тут же поднесла его к лицу Алексея. – Вот, смотри! Сикстинская!
 
  - «Вот сын её, - он - тайна Иеговы \\ Лелеем девы чистыми руками», - тут же начал было декламировать Владимир.
 
  Вика радостно воскликнула, имея в виду декламацию Владимира.
 
  - Ой! Это Афанасий Фет! Я знаю!..
 
  - О, какие мы просвещённые! - оторвавшись от газет, усмехнулся Евгений, и после опять уткнулся в газету. В общем-то, он тоже уже был поддатый как и Владимир, но в поисках чего-то так нужного ему сейчас для того, чтобы правильно начать свой день, он все еще пробегал глазами заголовки у газет.
 
  - Нет, ну пресса у нас теперь стала! - вдруг резко произнёс он недовольным голосом.В одной газете так говорится, в другой о том же, но совершенно противоположное. То ли дело раньше было. Прочёл «Правду» и все тебе ясно и понятно, - и, швырнув все газеты в мусорный бак, он желчно и кисло как-то проговорил, обращаясь почему-то к Владимиру. – Так ты говоришь, что так, как этот Рафаэль когда-то все видел, теперь все это херней можно назвать?
 
  - Нет, а я что?! – взглянув при этом на Вику, тут же, как бы от чего-то отрекаясь, успокоил Евгения Владимир. Но Евгений, хохотнув, продолжил.
 
  - И, главное, как ты говоришь, Мадонна эта у него так смотрит теперь оттуда на нас, что будто бы уж это мы теперь алименты ей платить должны?! – сказал он, и очень уж как-то выразительно похлопав Владимира по плечу, добавил. – Так что ль?!..
 
  – Да, ладно! Чего ты!.. - попытался успокоить его Владимир - Расслабься!..
 
  У Вики ото всех этих кухонных изысканий в области изящных искусств на глазах слезы выступили, и она как онемела. А Евгений вдруг резко встал со стула и ушёл с кухни.
 
  - Нет, ты чего?! – сказал Алексей Владимиру. – Решил подёргать тигра за усы? Ну ладно я!.. А ты-то!..
 
  - Да брось! - сказал Владимир. - Подумаешь, МВД! Да они сегодня все уже не те! Не то, что во времена оные! Да и потом. Он дёргается больше из-за того, что моя Вика решила ему больше не давать...
 
  - Ой, ну мужики! – воскликнула вдруг Вика и, сверкнув слезами у глаз, молча, ушла с кухни, прижимая альбом с «Сикстинской» к груди.
   
  Разглядывая сейчас выражение лица у Владимира, Алексей увидел вдруг в глазах у него боль и тоску какую-то и подивился этому.
 
  #  9. «Но и в то же самое время, - продолжил свою мысль Алексей, уже придя к себе в комнату. – Всё это могут быть интриги какие-то. Ведь вполне может быть, что, сказавши это, Евгений имел при этом в виду очень нехорошие намеренья относительно меня.  У таких, как он, мозги в этой жизни заточены только для таких дел. Паранойя? Может быть. Но и в то же самое время. Практика провокаций у них по-прежнему в чести.
 
  И только было собрался он почитать, как дверь его комнаты распахнулась и к нему в комнату буквально влетела Вика.
 
  - Ты что? - удивился он. - Стучаться надо. Я может быть голый здесь!..
 
  - Извини, - сказала она. – Нет, ты представляешь, он меня сейчас… Ну, Евгений этот!.. Пригласил в другую комнату… Ну как бы для приватной беседы… Насчёт работы.  Я зашла. А он дверь на ключ и… Стал приставать… Сначала с разговорами о том, что я будто бы брала его пистолет зачем-то, а потом попытался меня взять… силой.
 
  - Да ты что? Показалось, может? - недоверчиво как-то проговорил Алексей.
 
  - Ага! Особенно когда с тебя трусы уже стаскивают. Во, смотри! Порвал даже, - сказала она и, распахнув свой халатик, показала ему порванные трусы.
 
  Алексей зачем-то дотронулся до порванных трусов и задержал там свою руку. Вика, прижав голову Алексея к себе, заговорила вдруг горячечным шёпотом.
 
  - Лёша!.. Лёша!.. Я его боюсь!..
 
  - Да он прям половой маньяк какой-то! – произнёс Алексей, и тут же, как в бездну какую, повалился с Викой на тахту. 
 
   - Ой, подожди! Давай дверь запрём!..
 
  И даже не подумав о том, как это он будет сейчас выглядеть со своим стоячим красавцем со стороны, Алексей заспоспешил в сторону двери.
 
  - Ты представляешь, - лежа уже на тахте, продолжала между тем свой рассказ Вика. - Когда я его ударила, то он все стоял напротив меня и все смотрел на меня такими глазами!.. У него даже слезы были на глазах!.. Я чуть сама ни заплакала! А что, если он меня любит? - спросила она и, обвив Алексея, лежащего уже рядом с ней, тут же раздвинула свои ноги.
 
  Поспешно, как во сне, Алексей овладел Викой.  Говорить ему ни о чем не хотелось, потому что за слова потом пришлось бы отвечать. Но и молчать не было сил, и потому он беспрестанно в такт движению повторял, как пьяный, только одно слово: Вика… Вика… Вика… Вика… О, Вика. А Вика, крепко вцепившись в него руками и ногами, стонала так, что по временами ему было страшно за неё.
 
  Потом Века долго лежала молча, как бы лишившись сил и сознания. Наконец, встала и, поцеловав Алексея в губы, сказала «о, ты, как я и думала, хороший», и выпорхнула за дверь. Алексей остался лежать на тахте и всё никак не мог сообразить, как всё это вышло? И тут к нему в голову опять полезли нехорошие мысли об интригах и подставах…
 
 
 
  #  10. А на следующий день Владимир потешался над Евгением.
 
  - Ой, а кто это нас так?! Викусь, ты не в курсе?..
 
  - Да заткнись ты! - остановил его Евгений.
 
  - А за дело получил, - тихо проговорила Вика.
 
  - Ладно, ладно! Виноват! С кем ни бывает! – проговорил Евгений, явно извиняясь за содеянное.
 
  Евгений частенько заезжал во время своей работы к свему приятелю пообедать. Обед в этот час был в квартире у всех и потому все всегда в это время собирались на кухне. Кто-то что-то готовил себе, а кто-то ждал, когда ему сготовят и потому все там торчали. Ждали, обменивались мнениями по поводу происходящего в стране. Евгений в хромовых сапогах, слегка поддатый, всегда стоял посереди кухни, как на плацу.
 
  - Ты не забудь своему писателю-т… дать… чего-нибудь, - подначил он Вики, имея в виду Алексея и его пельменную жизнь. - А то он у нас тут как сирота.
 
  - Ну почему сирота, - сказал Евгений, криво улыбаясь, и, подойдя к Вики, обнял её за плечо. – Ведь, правда же?  - проговорил он, а глаза у него при этом маслянисто затеплились.
 
  - Хватит, хватит вам, - промолвила Вика. - А если и налью, то, что будет-то. Лёш, не обращай внимание!
 
  Владимир, посмеиваясь, заговорил вдруг с Евгением о его табельном. Точнее, о той «дуре», которую выдают им на время работы. Он сказал, что «она», ну, то есть «дура» эта, у них всегда, мол, в общем-то, без патронов.
 
  — А то и просто лежит, небось, там у тебя в кобуре деревяшка, струганная под пистолет. Для вида. Не то, что при Сталине, скажем, — распространялся Владимир, — когда порядку у нас было куда как больше, чем сегодня. Тогда вообще стреляли без предупреждения, если что, а сегодня…
 
  Ну и так далее. Алексей, стоя несколько позади от Владимира, поглядывал сейчас на его шею, обтянутую какой-то нездорового цвета кожей, требующей эпиляции, и усмехался.
 
  «Забавно, – думал он. – Оказывается, и ему хочется порядка».
 
  И тут Евгений, снисходительно улыбаясь, решил вдруг показать всем свою "дуру". Вытащил пистолет из кобуры, извлек из рукоятки кассету с патронами и дал своему приятелю  подержать его. Владимир уважительно взял пистолет в руки, уважительно поахал и поцокал, а после с уважением же во всем облике воем отдал его Евгению. И видно было, как от соприкосновения с оружием Владимир и Евгений наполнились при этом важностью какой-то и значительностью. Особенно Евгений. Ну, прям, как если бы сегодня был его день! И должно быть от полноты чувств вскинул он шутки ради разряженную «дуру» свою в сторону Вики.
 
  - Хватит, хватит тебе! Ты что это?! – обеспокоился Владимир и, протянув руку в сторону пистолета, встал между Евгением и Викой.
 
  В глазах у Евгения вспыхнуло что-то похожее на злость и, переведя дуло в сторону Владимира, он нажал на спусковой курок и клоунским голосом проговорил «пиф-паф». И тут, перекрывая все и вся «дура» эта вдруг, как и при Сталине, выстрелила! Владимир упал на кафельный пол кухни. И тут же вокруг него образовалась лужица крови. Вика, побледнев, и вся как-то преобразившись, пробормотала вдруг что-то похожее на «во дает, блин», и, окунув палец в кровь, она зачем-то попробовала её на вкус.
 
  - Ну, Анискин, ты даёшь! – сказала она, обращаясь к Евгению. – И это, уж, будет тебе покруче анального секса! Теперь загремишь под фанфары!
 
  - Заткнись, - едва ворочая языком, проговорил Евгений. – А то и тебя до кучи.
 
  А Алексей все смотрел на Владимира, лежащего в крови на полу, и все никак не мог понять. Что это? Как это?
 
  - Не боись, Лёха, теперь всё будет о'кей, - доверительно прошептала ему в ухо Вика.
 
  И вдруг в сознании Алексея проклюнулось. Он вдруг понял, что здесь к чему, и жарко ему стало от мыслей таких.
 
  На кухню повыползли все, кто был еще жив, и кто-то от страху наложил даже в штаны… Вонь поплыла по кухне! Евгений выглядел не хило. Он как окаменел. Ну почти что как памятник. И смотрел сейчас на лежащего сейчас на полу приятеля своего какими-то оловянными глазами. Казалось, что он все еще никак не мог взять в толк, как это такое могло произойти. Странно, да? А ведь он так хотел когда-то отиметь его, да?
 
  После произошедшего Евгений натурально сбежал куда-то. Потом — утром уже только — вернулся, взял какие-то свои вещи и сразу же ушел. Его судили. На суде все были свидетелями. Все говорили о непреднамеренности и несчастном случае. А у Евгения, как видно, зависла мыслительная функция и на все вопросы судьи, прокурора и адвоката он с оловянными глазами твердил только одно: «Я не знаю, как это вышло! Я не знаю, как это вышло! Я не виноват! Я не хотел!».
 
  А дома Алексей, запершись в своей комнате на ключ, писал в своей записной книжке. “Вот, пишу я про случившееся и все никак понять не могу. Что это былое? Неужто все это было подстроено? И голова гудит у меня от стука в висках... А главное, ну если б все то, о чем я здесь написал, было бы чем-то сверхъестественным для нас!.. Если бы!.. И потому умолкаю я сейчас, а под звуки нереальных звуков песни Сольвейг, уплываю в мечтах своих в ту страну, где есть любовь”.
 
  После всего произошедшего Алексей перестал с кем бы то ни было общаться, но рядом со своей дверью он нет-нет да слышит иной раз бодрые голоса Вики и ее отца. 
      
  - Бедненький! – тихим голосом говорил отец Вики. – У мужика, однако, крышу снесло!.
 
  Но Вика молчит.
 
   - Ничего, - успокаивает её отец.  – Важно не падать духом, а всё остальное-то!.. Как говорит слуга Матвей в «Анне Карениной», всё образуется!..