Университеты моего детства

У Н И В Е Р С И Т Е Т Ы   М О Е Г О
Д Е Т С Т В А




Только для чтения! В случае коммерческого
использования требуется согласование с автором.


П Р Е Д И С Л О В И Е

Книга Университеты моего детства написана на основе реальных событий, происходивших со мной во времена детства и юности.
Через свои воспоминания, я глазами ребёнка, рассматриваю свои первые шаги, отношения с природой, животными, родственниками и соседями. Столкнувшись с суровым и жестоким миром вокруг себя, я постигал необходимые правила поведения и выживания. Я приобретал первые крупицы жизненного опыта и делал соответствующие выводы, продвигаясь по пути своего развития и становления. В книге я попытался правдиво рассказать о своих чувствах, переживаниях и обидах, которые возникали у меня. Насколько мне это удалось, судить Вам. Я искренне благодарен всем тем, кто был тогда со мной рядом.
Основу содержания моих рассказов составляют природные, экономические и бытовые условия, в которых находилось население большинства дальневосточных поселений. Тяжёлая работа в колхозе и постоянная помощь родителям в домашних делах являлись непреклонным правилом в жизни всех подростков нашей деревни. Любовь к природе, походы в тайгу, темы охоты и рыбалки всегда были общеопределяющими для всех жителей села и являлись моей страстью и основным занятием.
Книга состоит из отдельных тем и событий зачастую не связанных единым замыслом между собой.  Это рассказы о моей малой Родине, грустных и смешных событиях или хулиганских происшествиях со мной и ребятами моего круга общения. В ней есть рассказы и воспоминания о хороших людях сумевших оставить глубокий след в моей памяти и серьёзно повлиять на мою судьбу. В этих автобиографических рассказах, я позволил себе использовать примеры захватывающие разные периоды времени без их хронологической последовательности. Это способствовало более аргументированному проведению аналогий, и возможности делать определённые выводы. Ведь всё в нашей жизни познаётся только в сравнении.
Хочу уберечь некоторых потомков от оспаривания несколько иной, по их мнению, роли своих родственников в описываемых событиях. Я писал правдиво и в первую очередь только о себе,  не стремясь кого-либо опорочить. Жизнь каждого всегда насыщена смешным и грустным, хорошим и плохим. Тем более, что рассказанное мною прошлое уже пройдено и оно было нашим с ними общим. А вот соглашаться или не соглашаться это дело личное.
В книге я позволил себе размышления над очевидным предрасположением отдельных событий в нашей жизни и считаю, что многое в нашем мире заранее предопределено и напрямую зависит от совершённых поступков и даже мыслей.
Книга наверняка раскроет позабытые и неизвестные широкому кругу читателей странички деревенского послевоенного прошлого и вызовет глубокие чувства и сопереживания в душе. Книга предназначена для широкого круга читателей и наверняка вызовет определённый интерес у детей.

В С Т У П Л Е Н И Е

Каждому живущему на земле человеку, отведено своё время. Возможно, что это отведённое время и конкретное предназначение как-то заранее вписываются в нашу судьбу и вносятся в таинственные скрижали истории нашей жизни? А в процессе реальной жизни каждый своими поступками дополнительно сам корректирует свою жизнь, внося определённые изменения? Или всё-таки человек  полностью сам распоряжается своей жизнью и совершает поступки, зависящие от воли случая, окружающих обстоятельств, его ума, мировоззрения и физических возможностей? Ответы на эти вопросы человечество ищет в Библии, в науке и в себе.
Все события, которые мы считаем своей жизнью, происходят только в текущем времени, откладываясь в виде опыта и воспоминаний в нашей памяти. Однако, все произошедшие ранее и происходящие в реальном времени события, прямо или косвенно влияют на то, что будет. Без прошлого не бывает будущего. Но будущее остаётся не доступным нам, поскольку время туда ещё  не дошло, хотя оно уже и предопределено нашим настоящим.
Совершая отдельные поступки и участвуя в текущих делах, мы влияем и на сложившуюся предопределённость событий. Всё меняется в окружающем нас мире, меняемся и мы.
Всё взаимосвязано в космосе, природе и в нашей жизни. От изменения одной составляющей, изменяется и другая. Многие грядущие события просто не могут произойти в будущем без обстоятельств, произошедших в прошлом или происходящих в настоящим. Чаще всего события происходят планово, по желанию и исполняются непосредственно каждым индивидуумом самостоятельно. Вместе с тем, меняя отдельные свои решения и поступки, мы влияем и на сложившуюся предопределённость событий. В этот период времени очень важно  своевременно замечать, осмысливать и правильно реагировать на такие судьбоносные решения.
Бесспорно, что в жизни каждого человека всё начинается с его рождения. Всё осознаваемое нами хорошее и плохое, большое и маленькое, начинает свой отсчёт именно с того первого момента который мы можем вспомнить. Всё происходящее с нами или просто наблюдаемое со стороны, начинает существовать в нашем сознании с момента рождения, создавая наше миропонимание. Мы можем что-то не помнить, но это вовсе не означает, что мы жили в вакууме и на нас не влияли происходящие события.
Наше детство это скоротечная и в тоже время очень информативно насыщенная пора жизни. Мы ищем своё место в окружающем нас мире, начиная с простейшего взаимодействия с вещами, способствующими пользованию горшком и ложкой, отношениями в коллективе, в любви и постижению сложных наук и технологий космического масштаба. Все эти непростые, но крайне необходимые жизненные уроки, помогают нам познавать окружающий нас мир, результативно взаимодействовать с ним и определять своё достойное место среди него.
Мы накапливаем свой опыт из подсказок взрослых, своих проб и ошибок. В этом участвуют заложенные в нас природой инстинкты, органы чувств, нервная система и наши мозги. С каждым днём нашей детской жизни, мы всё больше начинаем понимать, что хорошо и что плохо. На этом жизненном пути мы делаем свои выводы и заключения из наших побед и поражений, которые в виде опыта встраиваются в наше поведение. Мы совершаем поступки, которые сами и оцениваем исходя из их результативности и реакции окружающих. Постепенно такие поступки становятся правилом взаимодействия с окружающим нас миром. Иногда не совсем правильные и порядочные, но они усваиваются как наиболее приемлемая норма нашего поведения.
Большое значение имеет наследственность, передающая отдельные черты характера по линии предков. С учётом всего этого формируется наш характер и соответственно наша будущая судьба. Вот так исподволь, потихоньку и незаметно для нас, мы вырабатываем свой стиль отношений с взрослыми, своё понимание окружающего нас мира, учимся по-своему реагировать на задачи выдвигаемые жизнью. Именно от этого зависят наши удачи и потери, радости и печали, счастливые достижения или прозябание в никчемности, в зависти и обиде на всех.
Последние исследования в области интеллекта, показывают его огромное значение в достижении большей результативности в работе и полноценности в жизни людей. Но оказывается, что наибольшее  и определяющее значение имеет умение человека управлять этим интеллектом и своими эмоциями. Ведь не случайно наши родители всегда призывают нас быть разумными и сдержанными.
Опытом развития человеческой цивилизации подтверждена исключительная важность логической последовательности действий и поступков людей, не допускающих хаоса и исключающих риски и случайности в своей жизни. Терпеливо, целеустремлённо и созидательно посвящающих свою жизнь намеченным целям и, как правило, достигающих наибольших результатов в своих устремлениях.
Сегодня наша жизнь шагнула за рамки понимаемого. Людьми создан искусственный интеллект, в виде самообучающихся систем способных к осуществлению разумных действий. Эти системы способны реагировать на внешние данные, извлекать уроки из таких данных и использовать полученные знания для решения конкретных задач. А это глобальное вмешательство в область, контролируемую ранее только человеком. Поэтому только интеллект и глубокие знания могут помочь человечеству оставаться людьми.

М А Л А Я   Р О Д И Н А

РОДИЛСЯ  Я  В  СЕЛЕ  ПОЛЕТНОМ
         
Родился я в селе Полетном,
На берегу Кии реки.
Живу в Москве, как гость залетный,
Желаньям сердца вопреки.

Село по жизни мне родное,
Несу я в сердце много лет.
Оно как храм, в душе святое,
Небес и предков добрый свет.

Здесь все не так, здесь все иное,
Земля и солнце и вода.
И чувство радости большое,
 Я обретал, придя сюда.

Мне по душе лесов просторы,
Озер и рек родная гладь.
Течет Кия, а дальше горы,
И всюду божья благодать.

Река течет, вода струится,
За годы не умерив пыл.
Всмотрись и ты увидишь лица,
Всех тех, кого ты знал, любил.

В виденьях место есть надежде,
Мечтам заветным и святым.
Увидеть то, что было прежде,
И улыбнутся всем родным.

В селе нам все напоминает,
О тех, кто здесь когда-то жил.
Но только время не прощает,
Того, что сам не долюбил.

             Стремятся реки к океану,
А люди верою живут.
Не подвергай судьбу обману,
Что годы стороной пройдут.

Уверен, что нет на земле человека, который бы не вспоминал родные для своего сердца места своего детства и юности. Каждый на протяжении всей своей жизни несёт эту сокровенную память в душе. Она не только материнским теплом согревает озябшую душу, но и как спасительный талисман ведет к новым высотам и помогает в жизни. В послевоенной деревенской жизни было холодно, голодно и безрадостно. Но, вспоминая родные образы близких людей, отчий дом и связанные с детством места, мы независимо от себя возвращаемся в благословенное своё прошлое.
 Вот так и я, всю жизнь помню и тоскую о своей деревеньке. Хотя на момент моего детства она была глухой и по-настоящему таёжной дальневосточной деревней.
Родился я в селе Полётном, района имени Лазо, Хабаровского края, в послевоенный первый год.
В настоящее время село Полётное является административным центром Полётненского сельского поселения.
Село Полётное располагается в междуречье Кии и Хора на левом берегу реки Кия. До правого берега реки Хор около 7 км. Дорога к селу Полётное идёт на юго-восток от районного центра посёлка Переяславка через сёла Екатеринославка, Георгиевка и Петровичи. Расстояние до Переяславки около 50 километров. Расстояние до города Хабаровска составляет порядка 100 километров.
От села Полётное, на юго-восток дорога идёт к сёлам Прудки, Кия, Бичевая, Третий Сплавной Участок, Кутузовка.
В настоящее время значительно расширилась сеть дорог, и все они имеют необходимое дорожное покрытие, обеспечивающее круглогодичные перевозки.
В моё детское время это были таёжные, труднодоступные и в большинстве своём глухие места, заросшие девственной тайгой. Тайга и болота обступали мою родную деревню Полетное, со всех сторон, и только небольшие клинья полей отвоеванной у леса земли, использовались колхозом для посадки овощей и зерновых.
 Послевоенное население района было крайне немногочисленным и проживало в деревнях по берегам рек Кии и Хора. Основными занятиями населения являлись: сельскохозяйственное производство, лесозаготовки, охота и сбор различных дикоросов.
Единственная грунтовая дорога связывала село Полётное с районным центром Переяславкой и Хабаровском. Проходя через село далее, дорога по отрогам Сихотэ-Алиня направлялась к дальним лесозаготовительным участкам и удэгейскому стойбищу Гвасюги. Дорога всегда находилась в плачевном состоянии, а далее посёлка Кутузовка (30 км.), проехать можно было лишь только зимой.
Машины, завозившие топливо и грузы в леспромхоз, часто буксовали даже на центральной улице моего села. В обратную сторону, т.е. в Хабаровск везли только ценные породы древесины: ясень и бархат, которые широко использовались в изготовлении дорогой мебели. Заготавливали и перевозили в больших количествах кору бархата (пробковое дерево), которая шла на экспорт.
Немногочисленные грузовые автомобили, обеспечивающие перевозки, часто ломались и особенно в зимнее время, водители вынуждены были стучаться в дома, с просьбой пустить переночевать. Это были обычные отношения, когда совершенно незнакомого человека среди ночи запускали в дом, кормили и укладывали спать.  Сейчас подобные случаи звучат как некое откровение, связанное с серьёзным риском для жизни хозяина дома.
Район имени Лазо был основным поставщиком леса для нужд города и его заготовками занимались в основном зимой. Скованные морозами многочисленные болота, реки и ручьи только в это время года позволяли заниматься лесозаготовками. Серьёзной техники не было, и все работы велись вручную. Заготовленный за зиму лес складировали по берегам рек: Кии и Хора. После освобождения рек ото льда, начинался сплав леса  до перерабатывающих предприятий.
Партийное руководство района постоянно занималось развитием  сельскохозяйственного производства. Основной задачей колхозов района было обеспечение города Хабаровска необходимыми продуктами. Особой специализации по отдельным  видам сельскохозяйственной продукции колхозы не имели и они занимались всем, что было востребовано и что сами могли выращивать и производить. Сама специфика природных условий и рельеф местности определяли наиболее приемлемые виды производств.
 В полётненском колхозе «Партизан-Ударник» было большое коровье стадо и свой молокозавод. Вокруг деревни находилось пять колхозных пасек, приносивших стабильные взятки мёда. И много было всего другого, что давало людям работу и приносило удовлетворение её результатами. Однако, не долго продолжался активный рост сельскохозяйственного производства на селе и реальное улучшение жизни колхозников. Вначале в деревню пришла новая аграрная политика с ликвидацией частного стада коров и кукурузой на полях. А затем окончательно добила колхозы и крестьянский быт, перестройка. Давно в деревне нет ничего, что неизменно бы выдержало течение времени, что не перекроили бы или не уничтожили люди.
Новая, послесоветская, демократическая жизнь, не только ничего не построила, но и привела в запустение поля и пасеки, разрушила продуктивные сельскохозяйственные производства, лишила людей работы и разуверила их в возможности жить лучше.
Отсутствие работы лишило народ основных средств существования, фактора занятости и дисциплины, желания трудиться. Неуемная болтовня и навязывание либеральных ценностей, подвигли к деградации определенную часть населения, которая за стакан спиртного, готова отдать все.
Повышенная смертность значительно увеличила размеры кладбищенских погостов, но не деревень. Самое парадоксальное в этой ситуации то, что все сельчане понимали и понимают недостойность такой жизни, но, тем не менее, всегда ожидают кого то, кто якобы должен прийти и навести порядок.
Люди искали работу и хватались за все, где можно было заработать копейку. Развал советской системы ценностей и наступившее беззаконие отвергли существовавшие запреты на вырубки леса в водоохранной зоне рек. А в первую очередь именно это сохраняло водный баланс в регионе, способствовало бурному росту трав и деревьев, поддержанию популяций уникальных диких животных и птиц и позволяло получать стабильные урожаи. Предприимчивые нувориши, пользуясь большим спросом в соседнем Китае на все, чем богат наш край, вырубили и вывезли лес, лекарственные растения, пушнину, уничтожили животных, используемых в нетрадиционной восточной медицине. Обмелели и высохли реки и озера. Исчезло многообразие рыбы, насекомых и птиц. Заметно оскудели пастбища, нет того огромного многообразия трав, которыми пользовались люди.
      Р Е К А   К И Я
На всю жизнь я влюблен в тебя, речка Кия,
За спокойный, покладистый нрав.
Между сопок степенно течешь, как змея,
Берега в лес нарядный убрав.

Как крестьянская жизнь не несет суеты,
Так и речка Кия ты спокойна, чиста.
Для меня ты - всегда эталон красоты,
Не забыть никогда эти с детства места.

Звон струи на камнях, тихий шепот воды,
Вкус особый - для сердца услада.
Здесь в себя весь уйду, заслонюсь от беды,
А другого мне в жизни не надо.

Мне б водицы испить, жар души погасить,
Беззаботно нырнуть в твои воды,
Окунуться душой и грехи все отмыть,
Но не пустят дела, да и годы…

Наши годы бегут, как вода по реке,
И в селе мне давно все чужие.
Только память хранит, что давно вдалеке,
 И истоки для жизни - святые.

Здесь вода, как слеза, бьет с земли родником,
Наклонись и смотри не моргая.
Ты увидишь, что было, и с чем не знаком,
 Как в кино, от начала до края.


Обмелела река, заросли берега,
И душа от терзаний устала.
От родного вдали жизнь прошла очага,
Жаль начать невозможно сначала.

Вкус целебной воды, сохранил я навек,
Где б ни пил, но всегда с ним сличаю.
В жизни много увидел различных я рек,
Но Кию я на них не сменяю. 
         
Окружавшие  село Полетное с северо-востока неизменно зеленые, поросшие огромными кедрами сопки, стали жалкими холмами покрытыми кустарником. А в общем-то полноводная ранее река Кия, которая петлей огибает деревню, стала заросшим ручьем. Поля позарастали травой и кустарником. Чуждо выглядят и улицы с покосившимися домами и проплешинами былых подворий. И только заасфальтированная центральная дорога, уходящая к дальним деревням, заставляет верить, что именно там, за поворотом и находится то, что когда-то было здесь.
Непреодолимая тяга к родным местам, а скорее возможно тоска по беззаботному детству и яркой юности вместе с пониманием быстро пролетающей жизни, неотделимо вошли в мою жизнь. И каждый раз именно эти вспоминания детства особым теплом согревают уставшую душу и навевают мысли, что лучшего уже не будет нигде и никогда.
Конечно, жизнь не стоит на месте, и деревенские реальности постепенно изменяется в лучшую сторону. Появляются какие-то хозяйствующие субъекты, предпринимаются шаги по возрождению сельскохозяйственного производства, создаются новые семьи, рождаются дети, строятся новые дома. Но нет прежней песни, как раньше на работе. Нет того задора и энтузиазма с которым люди жили и работали. А на лицах сельчан чаще горечь утрат, озлобление, но не выражение счастья и радости.
Бесспорно, что эта особая любовь к своей малой Родине, в основном связана с детством и юностью и в сердце каждого отыщется уголок нашей великой России, где ему было хорошо и радостно. Мне кажется, что у всех эти чувства проявляются по-разному, но сильнее всего ностальгией страдают сельские жители и именно те, кто более всего был связан с природой.
Имея реальную возможность ежегодно, причем, бесплатно, отдыхать в санаториях я, тем не менее, предпочитал на пару недель выезжать в родные дальневосточные места. Это давало мне большую энергетическую подпитку и позволяло в течение года чувствовать себя достаточно стабильно и комфортно в экологически неблагоприятной Москве. Но вместе с тем, глубокое чувство огорчения и неудовлетворенности происходящими разрушениями в деревне, оставляло болезненный след в душе. По собственной инициативе, и предварительному согласованию с главой сельского поселения я обращался к Патриарху Всея Руси с просьбой о создании православного прихода в селе.
П А М Я Т Ь   Д Е Т С Т В А

Всё прошлое, оно нам мило,
В нём беззаботно и тепло.
Оно нам жизни подарило,
И, кажется, что там светло.

Обыденность, она постыла,
И вспомнить прошлое я рад.
Плохое память позабыла,
Как будто б не было преград.

Всё было: горе и печали,
Любовь и радость милых лиц.
Но с детства главное мы взяли,
Всю красоту родных зарниц.

Не позабыть родные дали,
Родных и близких нам людей.
Мы лучшее в себя впитали,
Что греет душу с прежних дней.

Туман, плывущий над рекою,
Цветущих лип медовый вкус.
Там отдыхали мы душою,
Туда я памятью вернусь.

Там звук подойника на зорьке,
И вкус парного молока,
Что наливала мать на дойке,
Звучит в душе издалека.

Там всё моё, моё из детства,
Засело, память  сохраня.
На свете нет такого средства,
Чтоб это вырвать из меня.

Картинки детства – это радость,
Средь страхов в жизни и потерь.
Но память часто точит жалость,
Ну, почему не так теперь?


П О С Л Е В О Е Н Н А Я   Д Е Р Е В Н Я

Мой рассказ о моём дальневосточном, деревенском детстве и о том, далёком времени, когда только что закончилась страшная война. Народ всё ещё продолжал жить фактически в условиях военного времени. Это было очень тяжёлое и трудное для всех время. Было холодно и голодно. Главной проблемой колхозников было отсутствие денег. В деревне мужчин было мало. Значительная часть из них были инвалидами. Несмотря на свою немощность, превозмогая боль, они трудились в колхозе и в своём домашнем хозяйстве. Иногда с содроганием я вспоминаю то страшное обнищание и оголодание народа, которое я видел и в котором жил сам.
Отношение государства к людям было излишне требовательным и жестоким. Обязательные натуральные налоги лежали тяжёлым бременем на жителях села. Ограничение перемещения граждан определялось отсутствием паспортов и являлось повсеместной нормой. Даже зимой, в период отсутствия сельскохозяйственных работ, выезжать на заработки за пределы села люди не могли. Нужны были определённые согласования и справка председателя колхоза.
В жизни людей всё было поставлено только на выживание. Село выживало на картошке и молоке коров, которых держали почти в каждой семье. Никто не мыслил жизнь без коровы. Все стремились любыми путями накосить сена корове на зиму. В окрестностях села трудно было найти кусок болота или пади, траву в котором бы не выкашивали на корм скоту. Нередко возникали споры между жителями о принадлежности покоса. Было даже организовано их закрепление в поселковом сельском совете. Несмотря на очевидную принадлежность, хозяин до сенокоса закашивал с двух сторон свой участок. Это подтверждало намерение владельца выкосить его полностью в удобное время.
Основное и первичное население села Полётного составляли белорусские переселенцы из Могилёвской губернии. Все жили дружно и примерно одинаково. Делить было нечего. За время войны многие подворья пришли в запустение, ну а люди обнищали. Повалившиеся заборы, заросшие травой и кустарниками улицы, свидетельствовали об отсутствии мужских рук. Дома никогда на замки не закрывали. Знаком отсутствия хозяев в доме являлась прислонённая к калитке палка. Все в деревне друг о друге знали всё. Привыкшие за время войны делить с соседями беду и радость, последнюю картошку и первую зелень, люди бережно относились друг к другу. Главным принципом отношений жителей было уважение, взаимопомощь и терпимость.
Конечно, в жизни деревни было всякое: и хорошее и плохое. Так же как и жившие в ней люди: были хорошими и плохими. Как правило, плохие люди в селе надолго не приживались и по каким-то причинам быстро исчезали. А если некоторые и оставались жить, то они как-то самоизолировались и с ними отношения жители старались не поддерживать.

Д Е Л А   К Р Е С Т Ь Я Н С К И Е

Лето это самая жаркая страда в деревне. Время, когда все трудились с раннего утра до позднего вечера. Обычно, с восхода солнца жители села выходили на свои приусадебные (домашние) участки, размер которых доходил до гектара. А затем, наскоро позавтракав, а это был кусок хлеба с маргарином и чай, бежали на работу. Все жители села работали в колхозе, который, по сути, являлся многопрофильным производством и единственным предприятием в деревне.
Отработав день в колхозе, жители села опять же спешили на свои огороды. Приусадебное хозяйство было единственной гарантией того, что зимой семья не будет голодать. А проданные на городском рынке излишки картошки, позволяли купить необходимые вещи и хозяйственные товары, крайне нужные в доме.
Почти каждая семья держала коров, свиней, кур, уток и гусей. Обязательные налоги на всю эту живность были серьёзным средством, заставлявших жителей села дополнительно рвать жилы. Однако и обойтись без содержания домашних животных и птицы жители села не могли. Семьям грозило полуголодное существование.
Основная физическая работа ложилась на мужчин, которые используя технику и лошадей, пахали поля, сеяли, обрабатывали посевы и убирали урожай. Наиболее трудными работами были заготовки сена и строительного леса в тайге. Однако, мужчин в селе было мало, во многих семьях отцы не вернулись с войны. На многих участках работали женщины. Значительное количество мужчин имели серьёзные ранения и инвалидность. Инвалиды работали на дому, занимаясь изготовлением и ремонтом телег и саней. Выполняли частные заказы, ремонтируя обувь, делали грабли, санки и домашнюю мебель.
Работа в колхозе обычно занимала весь день. Отправляясь на работу, колхозники брали с собой свой привычный домашний инвентарь и инструменты. С собой всегда несли узелок с водой и  продуктами для обеда.
Все расчёты с колхозниками за их ежедневный труд, велись по количеству заработанных трудодней. Реальная составляющая колхозного трудодня была крайне не конкретной и расплывчатой величиной, известной только по результатам года.
Учитывая большую загруженность родителей, значительная часть домашней работы ложилась на подростков и детей. Дети в возрасте 5-8 лет обычно, пасли гусей и уток у дома. Более взрослые ребята выполняли домашнюю работу и следили за младшими братьями и сёстрами, кормили их обедом. Всё было элементарно просто, тем более что сготовленный утром матерью суп, стоял на печке и долгое время оставался горячим. Все знали свои обязанности и старались их выполнять.
Подростки получали от родителей конкретные задания на день, для выполнения работ по огороду и уходу за животными. Необходимо было прополоть или окучить определённый участок картошки. Также своевременно давать корм домашней птице или сходить за огороды в ближайшую падь и там, накосить косой или нажать серпом мешок сена корове на ночь. Взаимоотношения между всеми крайне занятыми членами семьи и ритм общей жизни не позволяли ссылаться на то, что ты что-то не умеешь или не знаешь, как делать. Жизнь учила всё делать не только правильно, но и быстро.
Во время летних школьных каникул всю посильную работу в колхозе выполняли деревенские ребята. Зачастую подростки работали наравне со взрослыми выполняя тяжёлую физическую работу. Обязаловки, как таковой не было, но это было сложившейся нормой жизни и не писаным правилом взаимоотношений жителей сложившейся с грозного военного времени. Это позволяло и подросткам немного подзарабатывать для своих нужд.
Физически более крепкие ребята, независимо от возраста, старались подражать взрослым и трудились наряду с ними. Мальчишки с большим уважением относились к тем ребятам, которые умели косить сено, пользоваться топором или выполнять другие сложные работы. Иногда во время выполнения каких-либо работ в колхозе, ребята показывали свою силу и способность перенести тяжёлый мешок или поднять какой-то груз. Другие присутствующие при этом ребята, старались сделать тоже самое. Обычно, вечером все ходили в кино и там, во время встреч, ребята обменивались рассказами о своей работе, чем они занимались и какие дела предстоят на следующий день.
Сельскохозяйственной техники, автомобилей и тракторов в колхозе было мало. Изношенный парк техники требовал постоянных ремонтов, поэтому широко использовались лошади. Для выполнения работ в колхозе постоянно привлекалось от 30 до 50 лошадей.
В период созревания трав, создавались бригады, которые на длительное время уезжали в другие районы на заготовку сена для многочисленного колхозного стада коров. Обычно это были заливные луга по реке Уссури и на островах по реке Хор.
Картошка являлась основным и ежедневным продуктом на столе у жителей села. Самая мелкая картошка, шла на корм домашнему скоту и птице. Картошку готовили в любом виде. Но из-за  отсутствия времени у женщин, её просто отваривали в чугунке на печке. Картошка в связи с отсутствием селекционных новых сортов была в основном мелкой. Ею засаживались огороды и прихватывались большие куски земли в виде «заимок», в местах, не используемых колхозом. Для того чтобы обеспечить себя картошкой на зиму, жители трудились всё светлое время суток.
Серьёзным подспорьем в питании жителей являлась рыба. Осенний ход кеты, был событием, к которому готовились заранее все мужики в деревне. Основным местом лова была река Хор, где рыба шла плотными косяками на икромёт в далёкие притоки. Рыба была «ходовой», с запасом сил на преодоление больших расстояний и серебристой по окрасу. По мере приближения к родным местам (тёркам), откуда, будучи мальками три года назад она спустилась в океан, у кеты изгибался нос и появлялись участки отмирания тела. В первую очередь белел хвост. Икра становилась крупной, дозревшей и готовой к оплодотворению.
 Даже в мои подростковые годы много кеты приходило на терки по реке Кие. Многие ребята, используя свободное время после занятий в школе и вооружённые примитивными средствами лова, занимались рыбалкой. В 1960-65гг. по вечерам с фонариком в руках, я рубил острогой кету на тёрках у Горбатого моста. Это происходило в 1-2-х метрах от берега и на  глубине в 40-50 сантиметров. Заранее зная эти места, я потихоньку подходил к известной тёрке и ждал. Обычно с наступлением темноты на тёрке, собиралось несколько кетин, и начинались мощные всплески рыбы. Самки метали икру, а самцы оплодотворяли её молоками и совместно засыпали её сверху камнями. Прежде чем бросать острогу на всплеск, важно было определиться, где находится всё тело рыбы.
 В качестве индивидуальных орудий лова рыбы, рыбаки чаще всего использовали длинные «крючки», которыми ловили кету на тёрках по рекам и протокам. Способ лова был придуман корейцами и был очень прост. Орудие лова изготавливалось из нескольких связанных между собой длинных, тяжёлых палок, на конце которых крепилось 1-2 больших металлических крючка. Обычно для этих целей использовалась лиственница. Крючок под собственным весом тонул и рыбак, двигаясь по течению реки, периодически дёргал его, подсекая кету, стоящую на тёрках.
Конечно, более эффективным способом лова, являлись сети и невода. Но официально «дель» (ячеистое полотно), составляющее основу невода или сети, не продавалось и его разными путями «доставали» через рыболовные колхозы в Приморском крае. Отдельные жители села долгими зимними вечерами, вручную, вязали сети и невода. Главной проблемой были нитки, которые покупали через каких-то знакомых в городе. Но при таком способе лова обязательно нужна лодка и 3-4 рыбака.
Рыбу солили, вялили и коптили. Обычно хорошо приготовленная и прокопчённая рыба сохранялась до следующей осени.
Иногда, на реке Хор, появлялась рыбоохрана, которая ломала крючки, отбирала сети и невода. Но стоило им убыть, как процесс начинался вновь.
Рассказывая о богатстве родных мест, я стремлюсь подчеркнуть возможности, которые могли быть использованы во благо всех живущих. Но настоящих рыбаков и охотников повыбивала война. А мужиков, способных заниматься ловом рыбы, в деревне было очень мало. Поэтому народ влачил жалкое существование, перебиваясь молоком, картошкой и растущей зеленью. И если и удавалось удачно выхватить из реки какую-то рыбу, то ею обычно делились и с соседями. Так же делились мясом добытого осенью зверя и охотники.
Хлеб всегда был основой питания русского населения и пустой картошкой люди просто не наедались. Организм требовал хлеба или высококалорийных каш.  Но в достаточных количествах этого у людей не было. В послевоенное время хлеб давали только по норме. Официально, карточное распределение было введено на территории СССР с июля 1941 года и отменено в декабре 1947 года. Однако, на Дальнем Востоке карточная система, особенно в сельских районах существовала значительно дольше и сохранялась до начала 50-х годов.
В некоторых семьях положенную норму хлеба сразу делили по количеству едоков. И каждый член семьи свой хлеб хранил самостоятельно. Садясь за общий стол, каждый нёс свой кусок хлеба. Употребляя ложкой общее варево из чашки, свой кусок хлеба всегда держал под рукой. В одной из соседних семей, проживавших рядом с нами, было четверо детей: два парня и две девчонки. Обычно утром, получив от родителей свой хлеб и съев его часть, девчата прятали оставшуюся часть под подушки кроватей, на которых спали. Ребятам же конечно хлеба не хватало, и они часто просто воровали у сестёр хлеб. Я помню крики и плач девчат, когда они не находили свой спрятанный кусок хлеба. Конечно, среди родной семьи это было ужасной низостью, жестоко и бесчеловечно.
В нашей семье мать, полученный по норме хлеб, делила на три части: завтрак, обед и ужин. А затем во время каждого приёма пищи резала эту часть мелкими, но одинаковыми кусочками. Каждый член семьи примерно знал, сколько ему полагалась съесть и за чужим куском хлеба не тянулся. Если это случалось, то отец ложкой бил по рукам.
Кроме хлеба и картошки обязательными в питании жителей села были крупы, макароны и сахар. Но именно на них и экономили, предпочитая, обходится только картошкой. Заварку к чаю покупали к праздникам и для гостей. Чаще всего использовали лианы лимонника, собирали сборы трав и листьев. Лиану лимонника мелко нарезали ножом и засыпали в чайник. Такая заварка отдавала свои полезные вещества в течение недели. Заварка, собранная из листьев и цветов трав и растений, бесспорно, была очень полезной и лечебной. Старики всегда пили только «свой» чай. Входя в дом по запаху, всегда можно было определить, какой чай пьёт семья.
В первые, послевоенные годы достаточно часто на работах в колхозе, охоте и рыбалке можно было видеть мужчин деревни обутыми в самостоятельно изготовленную обувь. Иногда это были импровизированные изобретения из подручных материалов. На голяшки использовался брезент или дермантин, а в качестве подошвы пристраивали даже тонкие куски автомобильных покрышек. Других материалов просто не было. В то время существовавшие законы жёстко требовали обязательной сдачи шкур домашних животных. Если кололи свинью или забивали телят, овец, то их шкуры тоже сдавались государству. Кстати в деревне свиней не кололи, а стреляли из ружья пулей в голову.
Мужчины, занимавшиеся охотой и рыбалкой, работавшие в тайге, часто использовали шкуры добытых диких животных или покупной кожаный крой, для пошива ичигов. Крой выделанной кожи, продавался в заготконторе, но стоил дорого. Внутрь ичигов, в качестве утепления, набивалось сено и такая пропитанная жиром обувь, являлась достаточно прочной и универсальной обувью.
Отдельные старики на работу в колхоз ходили в лаптях. Ну, а для походов за грибами, ягодами это была обычная обувь. Молодёжь, конечно, избегала надевать лапти и ходить, как тогда говорили «сверкать портянками». Основное население деревни чаще всего носило кирзовые сапоги. Кирзовые сапоги одевали и мужчины и женщины. В этой более порядочной и универсальной обуви ходили с ранней весны и до поздней осени. Ребята нашей школы до середины 60-х годов кроме кирзовых сапог другой обуви и не знали.
Жители села экономили на всём, без чего можно было как-то обойтись. Все продукты были только с огорода. В магазине покупали хлеб, сахар и крайне необходимую одежду и обувь.
Мужчины и большинство одиноких женщин, брались за любую дополнительную работу, способную принести лишнюю копейку, кусок мяса, рыбы или крынку молока в дом. Использовались любые возможности для побочного заработка. Женщины, имевшие швейные машинки не только обшивали свои семьи, но и что-то делали на заказ. За мизерную плату ходили мыть полы или стирать бельё к старикам или больным. Помогали обрабатывать огороды. Мужчины подрабатывали заготовкой дров в лесу. Косили и продавали сено. Кололи дрова и складывали их в поленницы.
Наша семья всегда держала корову. Когда я подрос, то ежедневный труд по её содержанию ложился на меня. В мои обязанности входила чистка навоза в сарае и занос сена корове на ночь. Должен отметить, что конечно молоко мы пили, но творог и сметану мы почти не видели. Значительную часть молока родители сдавали на молокозавод и продавали. Несколько лет подряд покупателями нашего молока были учителя школы, которые жили в центре села. По пути в школу, я заносил им бидончик с молоком, а после уроков, пустой забирал обратно.
С весны начинался сбор берёзового сока, ну а затем лечебных трав и ягод, которые за мизерную плату принимали в местных заготовительных пунктах. Ребята активно участвовали в такой работе.
Я слышал рассказы, о том, что несколько лет подряд, за большие деньги, для изготовления каких-то лекарств, принимали сушёных комаров. Жители села умудрялись их как-то заготавливать в тайге и складывать в наволочки. По заказу японцев заготавливали длинный, сушёный, болотный мох. Якобы из него японцы изготавливали особый тканевый материал «мохер». Ну и естественно в больших количествах принимали любую таёжную ягоду, которую использовали для изготовления слабого вина (бормотухи). Заготавливали шиповник, лимонник, папоротник. Во всех этих делах всегда участвовали подростки.
В конце апреля и начале мая мальчишки из рогаток стреляли бурундуков, шкурки которых по 5 копеек, принимались в местном отделении заготконторы. Придя со школы и набрав в карманы камней с собакой, отправлялись в лес. Далеко не ходили. Достаточно было пройти вдоль реки и по Конскому кладбищу для того, чтобы добыть десяток этих зверьков. Собака гоняла бурундуков и когда этот зверёк, залазил на дерево, от нас требовался меткий выстрел из рогатки.
Договорившись заранее с ребятами и собравшись по нескольку человек, мы вместе организовывали охоты на диких коз и тетеревов. Эти охоты отличались организацией загона и особыми правилами поведения охотников.
Работая рядом со взрослыми подростки во всём подражали им и физически крепли рано. Многие ребята могли управлять трактором и автомобилем. Большинство ребят самостоятельно запрягали в телегу лошадь, могли ездить верхом, управлять лодкой, занимались рыбалкой и охотой, сбором грибов и ягод. Одно время и я, даже работал помощником конюха на колхозной конюшне. Приходилось очень рано вставать, и это было утомительно. Однако, у меня осталось на всю жизнь приятное и неизгладимое впечатление от этих очень умных животных. В составе бригады я работал на пилораме. Мы накатывали огромные брёвна на специальные тележки и подавали их под распиловку. Затем раскладывали готовые доски и выгребали опилки. Это был очень тяжёлый физический труд.
Мы уверенно себя чувствовали в тайге, на болоте,  и на быстрой реке. На подростков возлагалась огромная домашняя работа, и они оказывали серьёзную помощь своим семьям.

З И М Н И Е   Т Р У Д Н О С Т И

Особенно трудно сельчанам жилось зимой. Заморозки начинались в конце сентября, а снег ложился на землю в конце октября, или в начале ноября. Зима была настоящей, очень морозной и без потеплений. Снег на протяжении всей зимы оставался рыхлым и легко перемещался ветром.
В каждом дворе обязательным инвентарём была лёгкая деревянная лопата для чистки снега. Во время снегопадов обязанностью ребят была чистка дворов и дорожек для прохода к домам. Обычной картиной зимы в деревне были высокие насыпи снега рядом с прочищенной дорожкой к дому.
 С началом метели жизнь в селе замирала. Все говорили, что не дай бог в метель оказаться в поле далеко от дома. Можно было сбиться с заметённой снегом дороги и безнадёжно плутать в снежной мгле. После метелей на несколько дней прекращалось движение всех видов транспорта. Даже лошади с санями, вязли в сугробах. Дорогу для их проезда, приходилось откапывать. Не каждый селянин мог рискнуть отправится в путь сразу после метели. Жители села, отправляясь на санях в лес за дровами или сеном, обязательно брали с собой лопату.
К началу зимы жители утепляли сараи, наваливая на чердак запасы сена и связанные пучки кукурузы. На пол укладывалась толстая подстилка из сена или соломы. Это защищало скот от переохлаждений. Появлявшиеся телята сразу уносились в дом, где несколько дней обогревались в тепле и крепли. Неприспособленные к холодам куры, требовали особого внимания и заботы. Их помещали в сарай с коровой, которая своим телом согревала весь сарай. Или иногда забирали в дом и содержали в клетках.
Покушать можно было лишь то, что было заготовлено осенью. Частые неурожаи или плохие осенние погодные условия срывали надежды колхозников на урожай. Заготовленные корма для скота сгнивали от дождя. Дожди и наводнения заливали поля и мешали убрать весь урожай. И тогда колхоз не выполнял план поставок, голодные коровы не давали молоко и резко падали выплаты по трудодням. Колхозники считали оставшуюся картошку по штукам в надежде дотянуть до весны и посадить огород.
Трескучие морозы и сильные метели вынуждали жителей постоянно топить печи в домах. Благо, что проблем с дровами не было. Вокруг был лес, и жители заготавливали дрова рядом с домами. Дрова готовили и складировали у домов заблаговременно с тем, чтобы они успели высохнуть. Подростки всегда помогали родителям пилить и колоть дрова. Обязанностью ребят был ежедневный занос дров и воды из колодца в дом. Это делалось всегда вечером, и нужно было наносить  бочку воды, которая обычно во всех домах стояла у порога. Это было серьёзной помощью матери, которая должна была до работы приготовить завтрак и покормить всю живность.

  С Е М Ь Я

     Мы все росли в одной семье:
Брат, три сестры, затем и внуки.
Сидели на одной скамье,
Учили школьные науки.

Коптилка - лампа на столе,
Свет до углов не достигает.
А каждый быть хотел в светле,
Мне - рисовать, сестра - читает.

Морозы, ветер и пурга,
Село снегами засыпало.
Спасенье лишь у очага,
К утру, изба вся остывала.

Вставала мать, печь затопить,
И спать нам делалось теплее.
Сама корову шла доить,
И живность накормить быстрее.

Картошку с ужина на печь,
Не знали мы о разносоле.
Нам лишь быстрее бы поесть,
И на полдня - уроки в школе.

На ужин, за огромный стол,
Садились все на табуретки.
Все ждали, чтоб отец пришел,
И разговор шел про отметки.

Не просто жили мы в то время,
Ни хлеба вдоволь, ни сапог.
Без хныканий несли мы бремя,
Нас согревал родной порог.

Нас мама как-то одевала,
Пальтишки шила на руках.
И от отца нас защищала,
Когда ругал он нас в сердцах.

А матери - ей не присесть,
Детей отправит, сама - в поле.
Как умудрялась что-то съесть,
При той ее нелегкой доле?

Со временем всё разлетелось,
И сестры, брат и старый дом.
Не всё случилось, как хотелось,
Но всё мы помним о былом.

Прошли года и каждый сам с семьей,
Мы часто детство вспоминаем.
Давно живем своей судьбой.
Но в ту избу вернуться мы мечтаем.

Подростки петлями ловили в округе зайцев, которых было великое множество. Мужики, используя капканы, а чаще различные ловушки, ловили у себя в сараях и сенях крыс. Кстати этим занимался и мой отец.
Множество этих всеядных грызунов расплодилось именно за время войны. Их ловили не только как переносчиков различных заболеваний, но и из-за их меха, который принимался в местной «Заготпушнине» по цене 5 копеек за шкурку. Крыса достаточно умный и хитрый зверёк, способный анализировать ситуацию. И если одна из них попадалась в капкан на определённую приманку, другие уже никогда на эту уловку не среагируют. И охотники меняли снасти и организацию лова крыс. Использовали даже пустые вёдра. В первые, послевоенные годы часто можно было наблюдать, как на солнечных, наружных стенах домов и сеней, сушатся растянутые гвоздями шкурки.
Зимой, в условиях сильных морозов единственной пригодной обувью оставались валенки. У нас, мальчишек валенки были много раз чиненные, с кожаными заплатками. Свои прохудившиеся валенки я обычно чинил сам, используя шило и дратву. Дратву делали сами, скручивая толстые нитки и обильно натирая их гудроном.
Одежда, как и обувь, представляли собой старые обноски, которые многократно использовались от старших к младшим. Детям обязательно покупали на вырост.  Донашивали это покупное обычно несколько поколений. В зимнее время в особом ходу были фуфайки, бушлаты и шинели со споротыми погонами.
Я прекрасно помню, что даже в 7 классе мне приходилось ходить в школу в старой фуфайке. В качестве шапки я носил старый лётный шлём, который где-то по случаю, раздобыл мой отец. Наша семья считалась благополучной, и на этом примере вы можете представить себе, как сложно было тем, у кого отцов не было. Так в то время, одевались все ребята в нашей деревне. Иногда какие-то истрёпанные части одежды перешивались. Ну, а если что-то и покупалось, то в первую очередь для взрослых.

В Е С Е Н Н И Е   Р А Д О С Т И

Весна наступала дружно. Вначале сверху глубокого снега появлялась корочка наста. Этот ледовый панцирь позволял передвигаться, не проваливаясь в снег. Но это уже означало, что процесс таяния пошёл. Этот период всегда был очень опасным для копытных диких зверей. Изюбри, козы и даже кабаны, порезав ноги об острую ледяную кромку наста, обычно стояли на месте. Этим пользовались браконьеры и деревенские собаки, самостоятельно охотившиеся на животных.
Появлялись бурные весенние ручьи и лужи, которые периодически замерзали. Иногда они скрывались под слоем снега. Но это уже вселяло в людей радость, что всё- таки выжили и надежду на то, что жить дальше будет легче.
Весна это не только тепло, но и возможность пополнить стол съедобными дикоросами. Как только на пригорках или в прогреваемых солнцем закутках, таял снег, народ шёл собирать крапиву, сныть и одуванчики. Это было серьёзной прибавкой к картошке и солёным огурцам, если они к этому времени ещё оставались. Кстати, я помню, что из крапивы мать варила очень вкусный суп.
С половины апреля начиналось обильное таяние скопившегося за зиму огромного количества снега. Земля, промёрзшая за зиму на большую глубину, воду не впитывала. И талая вода заливала все ложбины и пади, затрудняя движение по улицам села. Огромные лужи затапливали дороги, и люди часто преодолевали их, перебираясь по изгородям, заборам, а то и обходили их по огородам. Во многих местах вода перетекала по падям, и круглый год стояла на дорогах. Жители сегодняшней деревни такого себе не могут даже представить. При всех существующих недостатках дорог, трудами предыдущих поколений все они сегодня приподняты, насыпаны и спрофилированы.
Запомнилось огромное количество перелётных, водоплавающих птиц, которые возвращались на север в места гнездовий и садились на отдых в окрестностях села. Гуси и утки большими стаями заполоняли поля с остатками скудной растительности, располагаясь на лужах. Просыпаясь рано утром, я выходил на улицу и часто мог наблюдать огромные табуны перелётных птиц, отдыхавших прямо на дороге у нашего дома. Местные мужики, имеющие ружья, использовали этот период, чтобы существенно улучшить питание своих семей. Для этого достаточно было вечером присесть у большой лужи, чтобы свалить десяток уток.
Как только с полей сходил снег, жители села семьями выходили на колхозные картофельные поля, собирать оставшийся с осени урожай. Такая практика сохранялась до конца 50-х годов. Осенью картофель в основном убирали шефы: рабочие с заводов и студенты из Хабаровска. К работе относились поверхностно, и огромное его количество оставалось в земле.
В связи с малочисленностью деревенского населения и ограниченным сроком уборки в стране бытовала практика привлечения городского населения. К уборке урожая шефы относились по принципу - лишь бы отбыть день. Урожай собирали только сверху, вслед за картофелекопалкой. И оставшаяся картошка талыми весенними водами вымывалась из земли.
Весной с питанием было очень трудно и по выходным, растянувшись цепью с вёдрами, жители шли по вязкому полю, собирая оставшуюся прошлогоднюю картошку. Сапоги вязли в грунте и их с трудом, удавалось вытаскивать. В таком сборе картофеля участвовал и я. Но, не имея хорошей обуви, я больше мешал взрослым, чем помогал, проваливаясь в глубокую грязь. Из собранной перемёрзшей картошки делали оладьи, которые называли «тошнотиками». Почему-то моя детская память сохранила их необыкновенный вкус с запахом подсолнечного масла.
Я помню, что откуда-то из центральной России в Полётное, переехала семья (мать с двумя дочерьми) Лягенькиных и поселились в доме бывшего радиоузла роты связи, напротив дома Королёвой Ганны. И вот однажды, после сбора на полях этой картошки, они на улице стали жарить эти «тошнотики». (Кстати с наступлением тёплой погоды почти все жители села готовили пищу на улице, используя сложенные на скорую руку «комельки»). Я до сих пор помню тот особо вкусный запах, который разносился по нашей улице.
Побросав наши мальчишеские дела, мы с Колькой Самусевым и Колькой Долгалёвым, по запаху, пришли к этому комельку. Наталья Лягенькина (Минаева) жарила эти «оладьи» и тут-же стала ими угощать нас. Мы наперегонки друг с другом и её младшей сестрой, ели эти тошнотики и радостно смеялись. Наталья не успевала жарить и тоже смеялась вместе с нами. Мне кажется, что вкуснее, тех оладьев, я в жизни никогда не ел. А память о Наталье и её доброте, я сохранил на всю жизнь.

Д Е Р Е В Н Я

Простор земли, вдали дома и пашни,
Луга, трава, здесь птицы и цветы.
И лишь в селе возможен быт домашний,
Вся жизнь течет без лишней суеты.

Крестьянский труд тяжел,  однообразен,
И пища здесь, что вырастит земля.
Устали вы за день, но мир вокруг прекрасен,
И от реки туман на ночь закрыл поля.

Село живет в трудах, хлеб потом добывая,
Крестьянин на ногах и некогда присесть.
Помощник только бог, его он призывает,
Дай бог всем урожай, не дай нам бог болеть.

В деревне все и всё, узнают друг о друге,
Здесь не поможет шепот и большой забор.
Нет места сокровенного в округе,
Где кто-то б не услышал разговор.

Село живёт всегда в грязи и в поте,
Хоть воздух чист, природа - красота.
Все думы о доходе и работе,
Куда не глянь разруха, нищета…

М А Л Ы Ш

Детская память всегда избирательна. Но я, почему-то из того, очень далёкого и, несмотря ни на что, прекрасного прошлого, помню очень многое. Я иногда рассказываю своим близким, отдельные эпизоды своего младенческого возраста, и это удивляет их. Они удивляются тому, что моя память, через столько лет смогла сохранить не только события, но и мелкие детали из того периода жизни. Возможно, что это такие особенности моего детского ума, которые очевидно нужно было развивать дальше.
Мне многое запомнилось из того, очень раннего возраста, когда я ещё ходил без штанов. Жили мы в моём родном селе Полётном, в конце улицы Пионерской. И улица эта раньше называлась просто четвёртой. У нас был небольшой дом, разделённый на две половины, большой сарай и баня. Дом был старый, накрытый крышей из дранки и холодный. Зимой матери приходилось по два раза в день топить печь. А в условиях сильных морозов и вьюг печь топилась постоянно. За ночь изба остывала, и по утрам было холодно. В сарае мать держала корову, поросёнка и курей.
Насколько я знаю, большинство людей свой «бесштанный» период  жизни обычно не помнят или помнят очень плохо. Очевидно, что в людях заложено природой правило забывать то, что может мешать им в будущем. Возможно, именно поэтому, мы не помним свои предыдущие воплощения, как говорят об этом индусы. Да и понятно, что для самоутверждения человека, как самостоятельной личности ему  не нужно знать о своей детской беспомощности, никчемности и зависимости от окружающих. Ведь комплексы мешают становлению личности.  Каждому важно помнить себя всегда здоровым, значимым и способным на самостоятельные поступки.
Однако, я вот помню себя совсем маленьким, когда я по ночам спал под боком у матери. Днём меня обычно клали в «люльку» т.е. в качалку, прикреплённую на верёвке к балке потолка, а на ночь, чтобы не вставать, мать брала меня с собой.
По утрам, первой всегда вставала мать. Вся семья ещё спала, а мать топила печь, чистила картошку и начинала готовить какой-либо суп на день. Одновременно с этим, она готовила корм для коровы и свиньи и шла в сарай их кормить. А заодно и доила корову.
Обычно, я вставал вместе с матерью, и моим любимым занятием было рассматривать морозные узоры на стёклах окна, которые появились там за ночь. Окна были одинарные, и от них всегда тянуло сквозняком.
Меня искренне удивляла красота нарисованных морозом рисунков. Было непонятно странно, почему каждый день появляется новый узор невиданных растений. На каждом стекле он отличался от соседних рисунков. Теплом своего дыхания я отогревал стекло, убирая сказочной красоты тропические листья и художественные узоры. Однако, через некоторое время оттаявший кусочек стекла замерзал снова, но на нём уже появлялся совершенно другой рисунок. И вот такие эксперименты я проводил каждый день, с интересом наблюдая волшебные превращения на стекле. Вначале я думал, что это как-то связано со мной. Но потом понял, что всё существует по своим особым законам и развивается независимо от меня.
Я спрашивал у взрослых, почему такие красивые рисунки недолговечны и почему они рисуются только на стекле, но ответить мне никто не мог. Говорили неопределённо: «Мороз так рисует». Что такое мороз, я конечно знал. Но вот чем и как он рисует конкретные рисунки, оставаясь при этом невидимым мне, было не понятно. Мать снимала меня с окна и ругала, что стоя на сквозняке я заболею. Но хорошей зимней одежды не было, поэтому окно было единственной возможностью познавать мир. Оставалось только терпеливо ждать наступления весеннего тепла. И я вновь залазил на сундук с вещами, который стоял у окна и по-прежнему целыми днями смотрел на улицу. Или возился и разговаривал с единственным другом, всё понимающим и терпеливым котом Васькой.
А за окном продолжалась бесконечная зима, и ветер клубил и нёс снежную позёмку по безлюдной улице. Наш дом стоял на краю села и крайне редко я мог видеть запряжённую в сани лошадь везущую сено или дрова. И это было событием, которое вызывало у меня бурю чувств. Ну а если кто-то из соседей шёл по улице, я обязательно стучал кулаком в стекло. Все они знали меня и здороваясь в ответ махали рукой мне.
В этом возрасте игрушек у меня не было. Я помню, что у меня было несколько маленьких чурочек, которые я использовал в качестве игрушечных автомобилей. Я двигал их по полу, гудя и пипикая во всю силу моих лёгких.
С наступлением весеннего тепла, меня стали выводить на улицу. Единственным местом, где не было грязи, была завалинка. Стена дома и завалинка хорошо прогревались солнцем, и там было тепло и блаженно.  И вот однажды Вовка Зарюта, который лет на шесть был старше меня и жил рядом, долго наблюдал как я «езжу» на своих автомобилях. А затем позвал меня к себе домой и подарил две стеклянных бутылочки из-под одеколона. Никто из полётненских мужиков никогда не пользовался одеколоном. Впервые увидев такую красоту, я обрадовался подаренному богатству неимоверно. Я думаю, что эти бутылочки остались у Вовки от его старшего брата, который в это время, сидел в тюрьме. Это было самое большое сокровище, которое я прятал от всех.
Весна вступала в свои права, и целыми днями я находился на улице. Взрослые пахали и копали землю, а у меня на солнышке под высоким парником был свой заповедный уголок. Это место хорошо прогревалось солнцем, и там всегда было безветренно. Как и взрослые, я тоже делал грядки и просил семян для посадки, но их мне не давали. Там же в старом фанерном ящике я хранил свои игрушки: две бутылочки из-под одеколона, консервные баночки и деревянные чурочки. Это было моё богатство, которое я использовал в своих играх.
Чаще всего мы вместе играли с соседским Колькой Самусевым. Колька жил через два дома от нас, и мы часто ходили друг к другу в гости,  подолгу бывая вместе.
Отец Кольки, как и все мужики, зимой работал в тайге. И вот однажды он привёз шкурку белки, из которой сделал чучело. Это конечно была настоящая игрушка, с которой Колька не расставался. Мне тоже хотелось поиграть с ней, но Колька её из дома не выносил. И вот однажды не поделив эту белку, мы порвали её пополам. Колька, собирая куски ваты, вылетевшие из неё, сильно плакал. Ну а я, быстренько одевшись, ушёл домой и долгое время в гости к нему не ходил.
Возможно, в связи с отсутствием игрушек у меня была особая тяга к молотку и венику. Мне нравилось стучать молотком по дровам у печки, по старым гвоздям в полу. Даже ложась спать, я молоток пытался брать с собой в кровать. Достаточно часто попадая молотком по пальцам, я плакал, но как только стихала боль, я вновь брал его в руки. Гвоздей не было, и я молотком колотил то, что уже было забито раньше в пол. Видя меня с молотком, мой кот старался запрыгнуть на обогреватель печки. А мои сёстры сразу начинали отбирать у меня молоток.
Но вот однажды зимой, отец принёс с работы несколько небольших струганных деревянных реек и горсть гвоздей. И даже показал мне, как правильно забивать гвозди. Рад я был чрезмерно.
Это было время, когда все говорили о самолётах, о новых достижениях советских лётчиков. Иногда кукурузники пролетали над нашим селом, и я всем говорил, что когда вырасту, то обязательно буду лётчиком. И вот воплощая свою мечту, я решил из этих реек сделать себе самолёт. На следующий день, я встал пораньше и пока все спали, сидя на полу в кухне, начал прибивать рейки крестом друг к другу. На улице ещё было темно и при тусклом свете керосиновой лампы, я мастерил свой самолёт. Это вдохновляло меня и доставляло особое удовольствие.
В этот момент открылась дверь и из комнаты в трусах, вышел заспанный отец. Не глядя под ноги, он резко шагнул через порог и наступил на торчащий из этих реек длинный гвоздь.
Громкий матерный крик потряс дом. С искажённым внезапной болью и непонимающим выражением на лице, он с воплями интуитивно дрыгал своей босой ногой, пытаясь стряхнуть рейки. Но гвоздь глубоко вошёл в пятку. Схватив рукой моё крестообразное изделие, он вырвал его из ноги и с яростью запустил  в сторону двери. Однако, сбитые мной гвоздями  рейки, вращаясь как бумеранг, резко крутанулись в сторону и прямиком полетели в лампу, которая стояла на краю стола. От удара горящая лампа упала на пол. Грохот лампы, звон разбившегося стекла и громкий вопль взлетевшего пружиной на печку кота, привёл всех в шок.
Горящая лампа, разбрызгивая по полу, воспламеняющийся керосин с грохотом покатилась под кровать. Пятно пожара резко разрасталось. От неожиданности мать, схватилась руками за голову и громко закричала:
- Да что же это такое? Горим!!!
Она схватила стоящее у входной двери ведро с холодной водой и резко плеснула на горящий пол и под кровать, затушив пламя. Я оказался не только полностью облитым водой, но и сидящим в воде. Слегка досталось и отцу. Не выбирая выражений, он материл мать, а мать громко кричала, зачем он разбил лампу и зачем он ребёнку дал гвозди.
Отсутствие света не мешало им выяснять отношения. Я же всхлипывая от холодной воды, вдруг интуитивно почувствовал опасность и острую необходимость спрятаться где-нибудь подальше. Гремя о пол, по-прежнему зажатым в руках молотком, я на четвереньках рванул под стол. Однако, отец схватил меня за шиворот рубашки, вырвал из моих рук молоток и открыв дверь в коридор, с яростью швырнул его туда под грохот каких-то вёдер. Закинув меня на кровать, он злобно прокричал мне в лицо:
- Понабивал тут гвоздей, не куда ногу поставить!
Весь мокрый и напуганный криками родителей я очень болезненно ощущал свою вину за случившиеся и сидя на кровати, тихонько плакал.  Я  понимал, что самолёт мне теперь уже никогда не построить и лётчиком мне теперь уже явно не быть!
В этот момент открылась дверь в комнату, и оттуда появились разбуженные шумом мои заспанные сёстры и, перебивая друг друга, начали недовольно спрашивать:
- А что это вы нам не даёте спать?
- А что это вы так кричите?
- А почему это у вас так темно?
- А почему у вас так воняет керосином?
Прыгающий на одной ноге среди комнаты взбешённый отец, рыкнул на них так, что они мгновенно захлопнули дверь и долго оттуда не появлялись.
После этого случая я молоток больше никогда не видел.
Стёкла к лампам были в большом дефиците и несколько вечеров подряд мы жили при тусклом свете коптилки. При таком свете сёстрам было трудно делать уроки, и они не упускали случая, чтобы вновь обвинять меня во всех грехах. А хромающий на больную ногу отец, долгое время смотрел на меня как на источник всех домашних бед. И только кот Васька по-прежнему с любовью тёрся и мурлыкал, успокаивая меня.
С обидой и горечью я вспоминаю один эпизод из ещё более раннего периода своего младенчества. Очевидно, что мне тогда было около двух лет, и я с голой задницей,  сидел на краю стола. Вся семья ужинает. Ужин одинаков как всегда: картошка, квашеная капуста и солёные огурцы. Рядом со мной сидит мать, напротив отец и сбоку две мои старшие сестры. Рядом со мной стоит тарелка с картошкой, и я самостоятельно руками, пытаюсь кушать эту картошку. Я не помню деталей, но что  можно было сделать такого плохого, чтобы отец вдруг вскочил со своего места и резко ударил меня по лбу ложкой. Тогда я впервые узнал, что такое искры из глаз! Испытывая страшную боль и от неожиданности, я громко закричал. После этого случая мать долгое время кормила меня отдельно на табуретке.
Обязанностью моих старших сестёр было поддержание порядка в доме. Раз в неделю они мыли пол и ежедневно подметали пол. Должен сказать, что веников в сегодняшнем понимании этого необходимого  для уборки дома инвентаря тогда не было. В настоящее время используется специальный сорт мягких и густых стеблей-метёлок, который вывели именно для изготовления веников. Он так и называется — сорго веничный. В некоторых местностях и у нас в деревне его называют просто «веник». Ранее использовали веники, связанные из бурьяна, который обычно заготавливали впрок. При подметании пола из такого веника сыпались семена бурьяна, но это было единственным возможным средством для уборки.
Не знаю почему, но мне тогда очень нравилось подметать пол. Хотя в моём исполнении это конечно была не уборка. Сёстры ругали меня, чтобы я не гонял пыль, и отбирали веник.
Осмысливая прошлое, я понимаю, что со мной было не просто. Но со мной никто и ничем не занимался. Моя кипучая энергия требовала действий. Но меня ругали даже за то, что я бегом бегал по комнате. В условиях маленького дома и большой семьи я всем очень мешал. Поэтому я находил себе занятия сам и с тем, что было со мной рядом и доступно мне.
Всё-таки моя жизнь состояла не только из печальных событий. Были какие-то свои мелкие детские радости и взлёты. Однако, если, не лукавя, спросить себя, о том радостном событии, которое бы я помнил, то я не найдусь, что сказать. Признаюсь, что я рос без ласки и любви к себе со стороны родителей.
Всегда занятая, задёрганная и измождённая мать, рвавшаяся между работой в колхозе, домашним хозяйством, отцом и детьми. И всегда чем-то недовольный и грубый отец, всё собиравшийся уехать на свою Родину, в Сталинград. (Первый муж матери погиб, оставив ей двух дочерей). Постоянные разборки в семье, причиной которых, как мне кажется, в большинстве случаев был я, создавали не благоприятную для взаимной любви и уважения обстановку.
В семьях дети рождаются обычно случайно или ожидаемо планово. Чем отличаются один случай от другого, я думаю объяснять не нужно. А я вот был нежеланным! Нежеланным, в первую очередь для отца, который был на 4 года младше матери и, очевидно, имел свои не реализованные планы у себя на Родине. Конечно, всего этого я тогда не знал и не понимал. Но мне, появившемуся на свет, нужны были и отец и мать, любовь и тепло от их общения со мной. Но этого не было! Такие отношения родителей создавали зыбкие чувства родства, чувство ненадёжности, отчуждения и страха в семье.
К сожалению, и одновременно к счастью, что дети за одну ночь не вырастают и требуется длительное время, чтобы они могли обходиться  без постоянной опеки и помощи родителей. И этот длительный процесс доставляет массу проблем и лишений взрослым и очень надоедает детям. На этом пути много трудностей и ограничений возникает в первую очередь для родителей. Особенно у молодых родителей, всегда сохраняется желание активной личной жизни. Неготовность к ответственной семейной жизни, отсутствие гражданской и кровной ответственности, превращает радость появления детей в тягостную повинность и безликое существование.
На пути постижения самостоятельности дети всегда интуитивно чувствуют и знают об отношении родителей к ним. И это шестое чувство независимо от слов, которые родители говорят позже, всегда присутствует в сознании детей.
Всем детям всегда быстрее хочется стать взрослыми. И на этом пути приходится не только физически и функционально стать состоявшимся, но и постичь условия, нормы и правила поведения, бытующие в жизни.
Старшие сёстры, относились ко мне не совсем доброжелательно. Очевидно, сказывалась их ревность к матери, которая всё своё свободное время теперь уделяла мне. И то обстоятельство, что родными мы были только по матери. А второй муж матери, мой родной отец, особой любви к ним, как и ко мне тоже, как-то не испытывал. Думаю, что он чувствовал себя чужим, как бы временным жителем в этой уже образовавшейся семье. Ведь когда он сошёлся с моей матерью, то её дочерям было 9 и 7 лет.
Время неумолимо шло, но отец так и жил среди нас, очевидно продолжая думать о чём-то своём, так и не состоявшимся. Свою неудовлетворённость появившейся семьёй, он проявлял полным безразличием к детям.
Будучи грудным ребёнком, я часто плакал по ночам и мешал всем спать. Хотя мать позже говорила, что плакал я с голоду. У матери было мало молока и мне его не хватало. И только когда она меня стала подкармливать разжёванным хлебом, завязывая его в тряпочку, который толкала мне в рот, плакать по ночам я перестал.
Конечно, я был очень беспокойным ребёнком, и по мере моего взросления моя кипучая натура требовала активного участия в окружающей жизни. Но его не было. Я был представлен только самому себе.
Через три года родился мой младший брат, что несколько изменило отношение отца к семье. Но, тем не менее, душевной родительской теплоты, любви и ласки испытать мне, да и брату тоже, так и не пришлось.
Откровенно рассказывая о таких, запомнившихся мне страницах моего раннего детства я, не ищу сострадания у читателя и тем более не пытаюсь уповать на какие-то особые трудности, в которых мне пришлось якобы жить. В каждой семье есть свои проблемы. Так все жили тогда и живут так сегодня. Каждая семья создана и существует на своих особых отношениях. И у каждого из родителей была прежде своя жизнь, и остаются свои нравы и привычки.
 Я не осуждаю тех, кто дал мне эту жизнь. Своими жизнями они распоряжались сами. Мои родители жили в очень тяжёлое и опасное время, но с честью вырастили и выучили нас. Земной поклон от потомков и вечная память делам их!
Этим откровенным и поучительным рассказом я стремлюсь внести понимание в сердца и души молодых родителей, позволяющих иногда себе ставить свои амбиции и желания выше интересов своих детей!

Д Е Т С Т В О

Я часто вспоминаю детство,
Оно во мне, и в моих снах.
В душе моей живёт блаженство,
Когда я с ним, в своих мечтах.

Картинки детства вспоминаю,
Они идут по жизни в ряд.
Всё то, что было осмысляю,
Ведь шёл по жизни наугад.

Всегда мать затемно вставала,
Топила печь, чуть слышен звук.
Душа моя там ликовала
В родном краю, после разлук.

Теперь все ценности другие,
Давно нет дома и родных.
Уж волосы совсем седые,
Но не сыскал богатств  других.

Я помню, как гулял на зорьке
Туман струился над рекой,
Краснело солнце с дальней сопки,
Мой старый пёс бродил за мной…

Там всё моё, моё из детства,
Засело в сердце, вдаль маня.
И никуда от них не деться,
Не оторвёшь их от себя…


 
Слева: стою я, затем сестра Клава и мой младший брат Миша.

       МОЙ   ДРУГ

Настоящим другом в детстве, был большой серый кот, который всё время был рядом со мной. Он появился в доме задолго до меня и знал всё и всех. К моим старшим сёстрам он относился подчёркнуто безразлично и даже старался держаться от них подальше. Иногда его пинали, и он виновато отходил в сторону, осознавая, что сейчас мешает всем. Меня он принял сразу и навсегда. Очевидно, он понимал, что я тоже отношусь к тем, кого также пинают и кем тоже всегда недовольны.
Окно было моим единственным местом, связывающим зимой меня с внешним миром. Это была дверь на улицу, по которой иногда ходили люди. Там была природа, буйства которой я разглядывал через окно. Там был огромный мир, который я быстрее стремился познать. Рядом со мной неотлучно находился наш большой серый кот, которого все так и называли – Кот. Хотя звали его, как и большинство деревенских котов Васькой.
Васька был не просто очень красивым и умным котом, но и очень интеллигентным. Он мог не навязчиво быть рядом, а обидевшись, умел,  отвернувшись, отойти слегка в сторону. И сразу становилось понятно, что так делать нельзя.
Как только я залазил на подоконник, сразу рядом оказывался кот. Он по-деловому усаживался рядом и прижимался ко мне. Я показывал Ваське особенно красивые узоры на оконном стекле, тыкая в них пальцем.  Он смотрел, явно понимая меня, и что-то мурлыкал в ответ, очевидно высказывая своё мнение.
Сидя вместе с Васькой, я рассказывал ему о своих детских обидах и о своих планах на будущее. Повернувшись ко мне, он внимательно смотрел мне в глаза и понимающе мурлыкал как-бы поддакивая. Но иногда, когда видимо, я рассказывал ему свои детские глупости, он отворачивался от меня и начинал вылизывать свою шерстку. Я в основном понимал, что он хотел мне сказать и часто подтверждал ему это.

 
Кот Васька. (Интернет)

Мне нравилось шептать коту в ухо слова моей любви и благодарности. Более того, когда его ругали, он приходил ко мне. Ну а я всячески старался поддержать его. Однако и Васька всегда поддерживал меня. Когда ругали меня, он как бы успокаивая, тёрся об меня и смотрел мне в глаза. Мурлыкая, он явно говорил:
- Ничего, пройдёт и это.
Мне кажется, что он не просто опекал меня, но и оберегал, садясь рядом со мной. Когда мне бывало холодно, я прижимался к нему, согреваясь его тёплой шубкой.
Днём, когда меня клали спать в люльку, Васька запрыгивал и ложился рядом, согревая меня своим теплом и убаюкивая своим добродушным мурлыканьем. Его пытались гонять, опасаясь, что он может улечься на моё лицо. Но кот, словно заботливая нянька, аккуратно ложился сбоку, всячески оберегая меня. Когда я засыпал, он уходил по своим кошачьим делам.
Днём я пытался садиться на кота верхом, стараясь покататься на нём. Он царапал меня за ноги и убегал под кровать. Я плакал, но лез под кровать и, взяв его за хвост, вытягивал оттуда. Кот своими четырьмя лапами пытался уцепиться за пол. Я даже помню, как он жалобно мяукал при этом. Чтобы избавится от меня, Васька запрыгивал на обогреватель печки. И тогда, свесив хвост, он лукаво смотрел на меня, сверху наблюдая, как я хожу вокруг и не могу дотянуться до него. Однако, кот и сам не мог долго оставаться без меня, и наша дружба продолжалась.
По вечерам кота выпускали на улицу, и он долго ходил где-то по известным ему тропам, охотясь на мышей. Обычно он возвращался, когда семья собиралась ложиться спать, требуя открыть ему дверь громким мяуканьем. Войдя в дом, он садился отогреваться на пороге, распушив свой покрытый инеем хвост и изогнув покрытую снегом спину. Прежде чем пройти дальше в дом и тем более запрыгнуть на обогреватель печки, он тщательно вылизывал свою шерстку и свои лапки.
Обычно по утрам, когда все спешили на работу и в школу, кот почему-то всегда оказывался у моих сестёр под ногами. И тогда они злобно кричали на него:
- Брысь!
Я тоже часто мешал им собираться в школу. Их очень возмущало, что я рано вставал по утрам. Они возмущались и говорили:
- Ну, спал бы себе и радовался, так нет же, вьётся здесь со своим котом, под ногами!
Конечно, теперь их я очень понимаю, но тогда я был таким, каким был, и исправить уже ничего невозможно.
Если кота сёстры старались пнуть, то я иногда отделывался подзатыльниками. Однако Васька, даже в такой непростой для него ситуации, умел проявить особое достоинство и даже интеллигентную гордость, спокойно отойдя в сторону и укоризненно посмотрев обидчику в глаза. Он никогда не кидался со страху в сторону, а чуть отойдя в сторону, гордо демонстрировал, что он такой-же член нашей семьи.
Во время вечерних прогулок кот отлавливал себе на пропитание мышей, которые во множестве водились в округе. Ловил он их очень мастерски. За короткое время он успевал наловить мышей с избытком. Пойманных «сверх плана» мышей он складывал на крыльце нашего дома. По утрам отец выбрасывал этих мышей через забор в огород и ругал кота. Кот понимал, что его ругают и отворачивал голову в сторону, как бы давая понять, что его незаслуженно обвиняют и что он хотел как лучше. Однако, на следующий день он снова выкладывал свои новые трофеи на крыльце. И так было всегда, сколько я помню.
Возможно, Васька так по-своему, понимал проблемы нашего голодного времени и пытался таким кошачьим образом внести свою лепту в наш скудный продовольственный паёк. Но вероятнее всего, что таким усердием в ловле мышей он показывал, что не зря живёт в нашем доме. В результате, даже мой сердитый отец, стал по-другому воспринимать такую работу Васьки и, выбросив очередную партию мышей в огород, говорил, что сегодня кот поймал мало.
Но однажды поздно вечером, Васька очень громко кричал в коридоре, требуя впустить его в дом. И когда открыли дверь, он боком вполз на порог, волоча за собой на передней лапе большой капкан. Пока снимали капкан с опухшей лапы, Кот жалобно мяукал. Крупные слёзы текли с его глаз. Оказалось, что у кота была перебита кость и текла кровь. Мать перевязала рану тряпочкой и кот, лёжа на сундуке, всё пытался её зализывать.
Однако раздробленная кость на ноге у Васьки так и не срослась, а его лапка начала гноиться и отмирать, разнося зловоние по дому. Я всё время гладил и жалел его, пытаясь хоть как-то помочь ему. Через некоторое время высохшая лапка отвалилась, и кот хромал на трёх ногах. Ловить мышей он уже не мог и целыми днями лежал на сундуке и как-то странно глядел куда-то, в одну точку. Я знал, что он не спит, но в его постоянно открытых глазах уже не было той доброй усмешки, которую я наблюдал раньше. Васька почему-то больше никогда не мурлыкал.
Я иногда пытался стащить кота с сундука и развеселить его.  И если я его тащил, он вырывался и как-то предупреждающе поднимал здоровую лапу вверх. Я понимал его переживания и отходил от него. А он снова погружался в свои думы.
Я шептал ему на ухо слова поддержки и говорил, что всё будет хорошо. И что мышей ловить совсем не надо, ведь мы же их не едим. А его мы прокормим. Кот прижимался ко мне и тёрся своей головой о моё лицо. Иногда он даже пытался лизнуть мою щёку. Васька наверняка понимал, что я говорил ему, но я уверен, что своё состояние беспомощности он принять не мог. Однако, при этом, кот просто и по-человечески плакал крупными слезами. Слёзы были крупные и чистые как стекло.
Я видел такие же крупные слёзы у нашего соседа, фронтовика – инвалида Бахлынова, который пришёл с фронта весь увешанный орденами, но без двух ног! Он передвигался на маленькой тележке на подшипниках, которая постоянно вязла в деревенской грязи. Иногда, получив пенсию и доплату за свои ордена, он, напившись водки, садился под забор своего дома и пел фронтовые песни. А потом, кусая до крови свои дрожащие губы и сотрясаясь коротким телом, он беззвучно плакал. Этот мужественный человек, молча, плакал от своей беспомощности и зависимости от окружающих. И крупные слёзы сами текли из его, не моргающих глаз, оставляя мокрые следы на небритых щеках. Я, помню невольное чувство стыда и сострадания к соседу, которое возникало у меня, когда я сидел рядом с ним, но не знал, как можно помочь ему.
И вот глядя на муки кота - моего самого преданного друга, я очень понимал его и испытывал те же чувства, которые возникали у меня к Бахлынову. Я не мог и не знал, как можно утешить Ваську.
Прошло немного времени и в один из дней, Васька вдруг резко изменился. Он неотступно ходил за мной, вставал на задние лапы и заглядывал мне в глаза. Прижимался своей головой к моему лицу и даже снова замурлыкал. Несмотря на свою больную лапку, он снова целовался со мной. Я радовался его активности и верил, что он перестал грустить.
Вечером, в очередной раз Ваську выпустили на улицу, но в обычное время, домой он не вернулся. Мать выходила на улицу и звала его, но он не откликался и до утра так и не пришёл. Весь день и следующий вечер  я  ждал его возвращения. Но моего Васьки всё не было…
Мои сёстры выходили на улицу и в огород и там искали его. Пытались по следам узнать, куда он ушёл. Но прошедший ночью снег навсегда засыпал его следы. А холодная позёмка, завывая и крутя снежные вихри, окончательно изменила округу. Весь день я смотрел в окно и ждал Ваську, но потому как метель пела свои заунывные песни, отпевая моего кота, я уже понимал, что он никогда не вернётся…
Я долго скучал без него и не верил, что мой друг, мог бросить меня. Сроднившись с ним и полюбив его,  я не мог представить свою жизнь без Васьки. Да и он тоже всегда спешил ко мне. Это была трагедия, разрывавшая мне сердце. Я спрашивал у взрослых, куда же он делся? Но этого ни кто не знал.
Прошли годы, но я до сих пор считаю, что ушёл он, преднамеренно, ощущая свою ненужность и не желая быть обузой в семье.
В моей душе осталось большое и светлое чувство к простому деревенскому коту Ваське и ощущение того, что вместе с ним я потерял то, что найти уже никогда не смогу. Я понял, что у всех живущих на земле есть чувства и особые ценности, которые иногда бывают выше стремления просто жить.
Вскоре в доме появился котёнок, с которым я пробовал играть, но память неизменно заставляла меня сравнивать старого кота с этим, глупым и настырным котёнком. Очевидно, что котёнку тоже нужен был друг, и он назойливо лез ко мне. Но я уже понимал, что настоящая дружба должна учитывать общие интересы и быть помощницей в жизни каждого. Я уже знал своё место в жизни, и откровенничать с котёнком не собирался. Но глупого малыша я всё-таки вынужден был опекать.
Со своим уходом Васька навсегда унёс и мои познания кошачьего языка.

НАПАДЕНИЕ   КОРШУНА

Помню, как по вечерам при свете лампы мать на руках, шила мне какое-то пальтишко. Причём, используя, как мне кажется старый бушлат, подаренный дедом Улантиковым. Процесс был не простым и требовал не только её изобретательности, но и моего терпения стоять неподвижно, пока она что-то там резала и наживляла нитками. В результате с началом весны меня стали выводить на улицу. Я не знаю, что мне обували на ноги, но, очевидно, какие-то сапоги, оставшиеся от сестёр. Знаю, что я был большим любителем залазить в лужи, и моя обувь всегда была мокрой.
Мне было 2-3 года, когда я, одетый в сшитое мамой пальтишко, сидел на корточках у маленькой лужи. Ярко светило весеннее солнце, было тепло и блаженно. Первые ростки зелёной травы появлялись вдоль забора. Всё просыпалось после холодной зимы.
Эту заполненную водой лужу, сделала под забором моя мать для того, чтобы там находились только что выведенные курицей утята. Кстати в деревнях утят, выводят из утиных яиц куры-наседки. Мать работала рядом, граблями убирая огород для предстоящей вспашки. Она иногда подходила ко мне, наблюдая, чтобы я не залез в лужу.
Утят было много и в маленькой луже, они шустро плавали с большой скоростью, не сталкиваясь друг с другом. Я радостно трогал утят руками и смеялся. Жёлтые живые комочки совершенно не боялись меня. Мне было тепло и радостно. Утята попискивали и, словно пушинки, быстро сновали по воде передо мной.
Курица ходила по краю лужи и сердито кудахтала на своих вдруг начавших плавать «цыплят». Она очень боялась заходить в воду и, бегая по берегу, всячески старалась воздействовать на своих непослушных «детей». Она тревожно квохтала и предупреждала утят об опасности, которая неизбежно грозила цыплятам, оказавшимся в воде.  А утятам была нужна вода, и они резвились, наперегонки плавая по луже. Думаю, что утята, куриный язык не понимали и поэтому на курицу никакого внимания не обращали. Они, как маленькие кораблики, шустро плавали по воде.
Попытки курицы вернуть утят в куриное лоно, обычно продолжались дня 2-3. Затем она, даже своими куриными мозгами начинала понимать, что её выводок это не цыплята и уходила к другим курам, напрочь забывая о своих материнских обязанностях.
Вдруг камнем с неба, на эту лужу, рухнул огромный коршун, больно ударив меня крыльями, обдал водой и отбросил в сторону. Коршун резво схватил растопыренными лапами утенка и тут-же взмыл вверх. Всё было молниеносно, неожиданно и страшно. В коршуне была такая стремительная сила, что даже мать не смогла среагировать или хотя бы понять произошедшее.
Для понимания хочу сказать, что в то время над селом, постоянно летало по нескольку коршунов. Коршун – хищная и очень крупная птица, высотой больше полуметра и с размахом крыльев около полутора метров. При полёте птица всегда парила в небе, высматривая добычу и совершая плавные движения крыльями.
Отброшенный ударом крыльев в грязь и страшно напуганный, я зашёлся криком от ужаса. Мне кажется, что на какое-то время я даже лишился чувств. Мать, тоже очень напуганная таким нападением коршуна, бросилась поднимать меня из грязи, в которую я был заброшен.
С содроганием я вспоминаю огромные немигающие желтые глаза коршуна и раскрытый хищный клюв прямо у моего лица. Это была внезапная и неподвластная к пониманию жуть, мгновенно разрушившая сладостный мир добра и моего детского благодушия. Это была потусторонняя и не имеющая сострадания сила, которая не только лишила жизни беспомощное и доброе существо в моих руках, но и своим магическими и безжалостно-ледяными глазами глубоко заглянула мне в душу, страшно напугав меня.
Вспоминая тот страшный случай, я до сих пор в деталях помню эти большие и сильные крылья, огромные растопыренные ноги с длинными и острыми когтями на них, раскрытый клюв с красным языком и какой-то ужасно смердящий запах, исходящий из внутренностей этой птицы. Особенно этот жуткий запах, который в последующем я только раз почувствовал при  странных и мистических обстоятельствах, заставляет меня думать, что это было не простым и не случайным нападением голодного коршуна.
Я как-то вдруг понял, что на свете есть какая-то другая мощная сила, контролирующая нас и способная в мгновенье ока сотворить роковое зло.
В последующем, обсуждая это происшествие, все жители села удивлялись такому не характерному для коршуна нападению.
После пережитого испуга, каждую ночь мне стал сниться один и тот же сон, в котором огромная птица с раскрытым хищным клювом бросается на меня. Я очень чётко запомнил этот страшный детский сон. Мать рассказывала, что после этого случая я постоянно кричал во сне и просыпался.
Испуг мне лечила наша соседка – Явмениха, заговаривая его. Я помню, как мы с матерью пришли к ней и принесли кусок ржаного хлеба, который выдавался по норме и которого всегда не хватало. Скатав из хлеба шарики, бабушка катала ими по спине и животу, читая по памяти какую-то молитву. Мне было очень щекотно, и я смеялся. Они с матерью ругали меня и просили потерпеть. Кроме заговора этой, очень доброй по жизни бабушки Явменихи, мать со мной никуда больше не обращалась.
Но этот ужасный сон, даже через много лет иногда возвращался ко мне, сжимая жутким страхом сердце и заставляя неосознанно кричать во сне. В такие моменты, я бессознательно чувствовал себя маленьким утёнком в безжалостных лапах хищника. Я всегда считал, что такой сон является предупреждением о грозящих угрозах и всячески старался избегать опасностей, ограничивая возможные риски.
Очевидно, что сеанс лечения следовало повторить, но думаю, что главной причиной прекращения лечения явилось отсутствие хлеба.
Последствия этой психологической травмы однажды имели смешное продолжение в период моего пребывания в Афганистане. В 1985 году я с группой старших офицеров МО СССР готовил десантно-штурмовую бригаду в Гордезе к боевым действиям с душманами. На ночь нас разместили в казарме неохраняемого стрельбища расположенного в 3-4-х километрах от подразделений части. По периметру гор стояли блок посты и выставлялись «секреты». Однако, в ночное время в расположение стрельбища вполне могли проникать душманы. Всвязи с высокогорьем и холодными ночами казарму отапливал один безоружный солдат. Учитывая, что в районе действовали банды, мы, вооруженные только пистолетами, понимали свою уязвимость и были обеспокоены своей безопасностью. Но учитывая, что была глубокая ночь, решили положиться на удачу.
Я проснулся в полной темноте от грохота резко отодвигаемых кроватей и громкого крика: «Не подниматься, всем на пол, под окна!». Натренированным движением передернул пистолет и боком скатился на пол. Рядом уже лежал сосед с пистолетом, направленным на окно. Кроме храпа моего соседа с другой стороны от меня, вокруг было тихо. На мой вопрос, что произошло, он сказал, что кто-то очень страшно кричал. И здесь, к своему стыду, я вдруг отчетливо начал вспоминать, что мне только что снился мой страшный сон и что это был мой крик!
Кто-то включил свет и все с негодованием смотрели на моего храпящего соседа, который, по их мнению, всех напугал, а сам продолжал спать. Разубеждать их в этом я не решился. Между тем офицеры, ругаясь, укладывались спать на свои места.

М О И   С О Б А К И

Когда мне было лет 5, (и у меня уже был брат), отец привёз из города щенка из породы мелких собак. Собачка была очень смышленой, светло-коричневого цвета и всюду бегала за мной. Радости моей не было предела. После потери кота, я в ней души не чаял. В семье её почему-то назвали Люстрой.
Постоянно занятая домашними делами мать, поручала мне следить за братом и играть с ним. Но брат часто плакал, и всё время волочился за мной, мешая мне заниматься с собакой. А я пытался тренировать её и учил её выполнять мои команды. Люстра, оказалась способной ученицей и быстро освоила простые команды:
- Ко мне!
- Лежать!
Несмотря на стремление Люстры быть со мной, брат всегда тянул её к себе. По всякому поводу он бегал жаловаться на меня матери. Мне это не нравилось и я, несмотря на постоянные окрики взрослых,  норовил с собакой убежать на улицу. Следует сказать, что жили мы с братом не очень дружно, но интересно.
Была весна и Люстра стала неотъемлемой нашей частью, мы были везде вместе. Она понимала основные наши команды, и это радовало нас. Я бросал палку, и Люстра бежала за ней и приносила её. Все ребята с нашей улицы завидовали нам и каждый день приходили, чтобы поиграть с нашей собакой. Мы ходили с ней за огород в лес, где она гоняла бурундуков. Всем было интересно и радостно.
Однажды, на нашей забытой всеми улице, раздался скрип колёс телеги и стук копыт запряжённого коня. Это происходило крайне редко и мы с братом и с собакой выбежали со двора посмотреть. Люстра начала лаять на лошадь и очевидно увлёкшись, попала под колесо телеги. Мужик на телеге не обратил даже внимания на нашу собачку и поехал дальше. А мы на руках, со скулящей от боли Люстрой, пришли домой.
Наша любимица умирала долго. По совету бабушки Явменихи, мать пыталась лечить её какими-то отварами. Мы всячески пытались помочь ей, но всё было напрасно. Помню, как я из палок мастерил ей крест, сбив две палки гвоздями. На меже нашего огорода мы выкопали ямку и, положив Люстру, долго плакали над ней. Водрузив крест, мы нарвали цветов и украсили могилку нашей собаки.
Дальнейшая жизнь как-то скрасила горечь той утраты, но вот память, о милом, доверчивом и горячо любившем меня существе, осталась на всю жизнь.
В нашей семье было несколько собак, которые, как и все деревенские псы, выполняли сторожевые функции. Они, попросту отрабатывая свой хлеб, громко лая на прохожих.  Собак всегда кормила мать, ну, а я, пытался воспитывать из них охотничьих псов. Они сопровождали меня, когда я катался на велосипеде, иногда ходили со мной на рыбалку и охоту. Я пытался повсюду брать их с собой. Но они были более привычны к домашнему образу жизни и частенько сбегали от меня, когда я бывал в тайге.
Особенно запомнился пёс, помесь овчарки и деревенской дворняги по кличке Джек. Это был друг моей юности. С ним мы прошли много лесных и таёжных троп. Не однажды ночевали у костра, прижавшись спинами, друг к другу. Настоящей охотничьей собаки из него не получилось, но он скрашивал моё одиночество. Хотя следует признать, что иногда на охоте он попросту убегал от меня, возвращаясь в одиночку домой. И когда я, утомлённый, приходил домой, он льстиво вилял хвостом и заглядывал мне в глаза, как бы прося прощение за дезертирство. Я даже пытался задавать ему трёпку, но особых охотничьих инстинктов в нём я так и не разбудил.
Джек любил ходить с нами, когда уличной толпой мы шли на речку купаться или играли в разные игры. Во время купаний мы тащили упирающегося Джека в воду, но он вырывался и отбегал подальше от берега. У него, как и у всех собак, была противная привычка на выходе из реки резко отряхивать с себя воду, обдавая нас и нашу одежду каскадом брызг.
Во время игр в него вдруг вселялся азартный болельщик, который громко начинал лаять и радостно прыгать вверх. Но когда мы выясняли отношения с пацанами или дрались, он всегда рычал и лаял на моего противника. Здесь он был безраздельно мне предан, и только за это я прощал его грешки. Несмотря на недостатки, которые были у Джека, я всегда принимал его таким, каким он был. В свою очередь и он знал, что я люблю и уважаю его.


       1964 год. Мой пёс Джек.

М О Й    П Ё С

Как много лет я не был дома,
Стремился,  помнил, тосковал.
Родной мой дом, в душе - истома,
Приехать время я искал.

Ну, наконец, приехал в отпуск,
В душе тревога и мечты.
Вот деда дом, его я отпрыск,
Но не цветут в саду цветы.

Мать умерла, отец женился,
Хозяйке видно недосуг.
Забор, я вижу, покосился,
Как постарело всё вокруг.

Я подхожу к родной калитке,
Но вдруг за нею, злобный лай.
Неужто Джек, как прежде прыткий?
Ты, Джек, хозяина встречай.

Зачем так яришься ты, псина?
Ведь я щенком тебя принёс.
Далёко жизнь меня носила,
Но я к родным местам прирос.

В тайге мы спали у костра,
Прижавшись спинами друг к другу.
К тебе жизнь, видно, не добра,
Зачем рычишь на всю округу?

Наверно,  голос мой забыл,
Или не чувствуешь мой запах?
На нос я руку положил,
Запрыгал на больных он лапах.

Мой старый, добрый верный друг,
Ты постарел и я не молод.
Ведь старость это не недуг,
А неизбежно вечный холод.

Жители нашей деревни всегда держали собак и кошек. Это было очевидной необходимостью и общим правилом. Собак держали в качестве домашних сторожей, по устоявшейся привычке наших предков, живших в окружении тайги. Некоторые молодые мужики использовали крупные породы собак в качестве охотничьих. Поэтому и судьба многих собак складывалась по-разному. Настоящие охотники и рачительные хозяева держали по нескольку собак, хорошо их кормили и натаскивали на зверя. Собака была не только загонщиком зверя, но и верным другом, спасающим охотника от клыков и лап хищника. Так, мой друг Коля Нечаев 7 километров нёс на руках раненого диким кабаном пса для того, чтобы зашить ему распоротый бок. А были и такие, что держали голодных псов на цепи, забывая их кормить. Они не ценили этих верных животных исключительно преданных человеку. А бывали и другие логически необъяснимые случаи. Так, мой сосед Толя Чухунов, будучи пьяным и повздорив с родителями, вдруг застрелил 3-х своих охотничьих собак, находящихся на цепи у дома. О чём он сам потом очень долго сожалел.
В моей юности имел место случай, когда я тоже застрелил охотничью собаку, принадлежащую моему двоюродному брату Улантикову Ивану Семёновичу. Случилось это после того, как этот пёс передавил плававших у нашего дома в луже 7 утят. На глазах у моей матери, которая растила и кормила 2 месяца этих утят, он свернул им головы и сложил в одну кучу. Когда мать стала громко кричать и плакать, пёс убежал к себе домой. Взвинченный рыданиями матери, я взял ружьё и пошёл к дому Ивана Семёновича. Собака уже сидела на цепи, но я без всяких объяснений и на глазах у хозяев собаки, застрелил её. Нужно отдать должное Ивану Семёновичу, который молча, смотрел на эту расправу. Правда, несколько позже, понимая свою неоправданную горячность, я пытался как-то поговорить с ним. Он тоже понимал всю недопустимость таких чрезмерных инстинктов у собаки и сказал:
- Собаке, собачья смерть!
После этого случая Иван Улантиков собак не заводил.

В Е Ч Е Р Н И Е   П О С И Д Е Л К И

С наступлением весеннего тепла начинались вечерние посиделки женщин. В то время народ жил общими интересами и новостями, услышанными где-то. Обычно перед ужином все собирались поговорить. Круг общения был соседский. Дом Самусевых стоял на бугорке, и большая скамейка у палисадника была удобным местом для всех. Женщины с детьми обычно собирались на этой скамейке у дома. И если желающих поговорить собиралось много, хозяин выносил старенькую табуретку и толстую доску, увеличивая размеры скамейки. После дня напряжённой работы всем хотелось отдохнуть, поговорить и узнать деревенские новости. И этой извечной страстью особенно отличались женщины. Мужчины, собирались редко, где нибудь на бревне, под предлогом покурить.
 Радио или телевизора в то время не было, и основным средством информации было человеческое общение. Основным транслятором новостей были женщины. Их природная коммуникабельность позволяли всем новостям быстро распространяться по селу. Обычно после таких посиделок мать спешила все основные новости рассказать отцу.
Хозяина дома звали Моисей ( в деревне его звали просто Масей). Обычно он в старом ведре разжигал обильный дымокур, создавал запас гнилушек, а сам уходил. Появившийся дым, в большинстве случаев и являлся сигналом начала женских посиделок. Жена Масея - Наталья, была худой, болезненной женщиной и всё время куталась в тёплую кофту или платок. Иногда, она, в связи с плохим самочувствием, в вечерних посиделках не участвовала. Но женские встречи проходили и без неё и, как всегда, с дымокуром, который по традиции разжигал хозяин.
Мои одногодки: Колька Самусев и Колька Долгалёв, обычно составляли мне компанию, и мы рядом с женщинами, играли в свои мальчишеские игры. Наше любопытство всегда заставляло нас прислушиваться к тем новостям, о которых говорили на посиделках. Иногда, во время своих дневных игр на улице, услышав какие-то новости по предыдущим разговорам женщин, мы рассказывали их нашим матерям. Часто сюжеты из женских разговоров мы использовали во время своих игр, изображая реальных персонажей. Это была обычная и ежедневная деревенская жизнь, нарушаемая лишь зимними холодами и проливными дождями.
В Е Ч Е Р   В   Д Е Р Е В Н Е

Река блестит сквозь пелену тумана,
От ив на берега сошла лесная тень.
Село стихает после знойного дурмана,
Ночь медленно сменяет жаркий день.

Пастух неспешно гонит с пастбищ стадо,
Хозяйки все спешат быстрей коров доить.
Захлёбываясь криком, где-то плачет чадо,
И слышно, молоко в подойниках звенит.

Зовёт домой мать громко мальчугана,
Стрекочет трактор в поле за рекой.
И солнце горизонт раскрасило багряно,
Дым от костра вверх тянется свечой.

Соседи, как всегда собрались на скамейке,
Чтоб всем поговорить про цены и дела.
В газете обсудить последние статейки,
И что у всех картошка подросла…

Блаженна жизнь без шума городского,
Без спешки, суеты, асфальта у домов.
Ведь сердцу хочется общения простого,
Устав за день от праведных трудов.

Все женщины проживали рядом. Жизнь каждой семьи проходила на глазах у соседей и, наверное, не было секретов, которые бы они не знали друг о друге. Иногда они спорили между собой и с чем-то не соглашались, но они всегда доверяли друг другу.
Общение женщин обычно начиналось с разговоров о погоде, о деревенских новостях. Кто, что посадил, и как растут овощи. Женщины знали всё, что происходило в деревне и за её пределами. Говорили о том, что дождей нет, и оплата трудодня в колхозе опять будет низкой. О несправедливости председателя колхоза. О ценах на картошку в городе. Обсуждали  мужиков, которые напившись, гоняли своих жён.
Много внимания в разговорах уделялось различным приметам. Это могли быть облака необычной формы, виденные ими накануне, нетипичный восход солнца. Часто обсуждали появление гадюк, которые водились во множестве в округе. Гадюкам приписывали магические качества и все очень боялись их. Очевидным правилом  было обязательное убийство увиденной гадюки. Хотя особенно никто не делил пресмыкающихся на ужей и гадюк. Особо обращали внимание на поведение домашних животных, коров. И не дай бог если по утрам корову видели потной, или она снижала надои молока, то определение было однозначным – завёлся колдун или хозяева обидели домового. Вой собаки обсуждался в деталях: как она воет и на чей дом она смотрит. Кошка была важным вестником прихода гостей. Иногда молодые куры несли очень мелкие яйца, и это было поводом говорить, что это змеиные яйца и нужен был специальный ритуал по их уничтожению. Ну, а самым плохим было появление кукарекающей курицы.
Наиболее интересными были их рассказы о снах, виденных ими накануне ночью. Причём, отношения между ними были до такой степени доверительно-бесхитростными, что часто обсуждали и интимные вопросы. А чтобы не слышали играющие вокруг дети, переходили на шёпот. Но это заставляло нас: меня, Кольку Самусева и Кольку Долгалёва ещё больше «поворачивать» свои уши и прислушиваться к их разговорам. Среди женщин бесспорным авторитетом по разгадыванию снов была Королёва Ганна. Но обсуждение всегда было общим, с конкретными добавлениями отдельных женщин и приведением примеров из личной жизни. К снам наши матери относились  очень серьёзно  и разбирали их отдельные детали.
Однажды в отсутствие Масеихи, Королёва Ганна шёпотом рассказывала свой сон, в котором она видела Масеиху в венке из цветов, выходящей замуж. Женщины в ужасе начали говорить о том, что это очень плохо. И что такое видеть во сне - это к смерти!
 Об этом, женском разговоре, я случайно вспомнил в 1995 году, когда был в командировке в Хабаровске и как всегда, заехал в село. Проезжая на УАЗике по Пионерской улице к месту, где я родился, я увидел спешащую в том же направлении женщину. В ней я узнал Масеиху и попросил солдата остановить автомобиль. Я поздоровался с ней и предложил её подвезти. Она сразу меня узнала, Сказала, что добежит сама и что ей 86 лет. Разговаривала она также быстро и здраво, как и в дни моего детства. И здесь  вдруг, я вспомнил то, очень давнее предсказание женщин. И тот факт, что ведь их то, самих, давно нет на свете. Ушли все, кто разгадывал тот сон и делал то предсказание! Ушла Королёва Ганна и ушла из жизни моя мать, да и все другие. А она в ясном уме, здоровая и энергичная стояла передо мной. Я искренне порадовался за неё.
В таких случаях невольно задаёшься вопросом, быть может, сон и не нужно было разгадывать, а просто воспринимать его в прямом смысле? Да и так ли нужно верить снам?
 Однако, иногда женщины начинали рассказывать жуткие рассказы про ведьм, мертвецов и домовых. И тогда мы в страхе прекращали свои игры и начинали жаться к своим матерям. Что только там можно было не услышать?
Часто женщины говорили о «Певуне», который пел на Конском кладбище перед войной. Это мистическое существо и в послевоенные годы будоражило их сознание и заставляло в деталях вспоминать прошедшие события. Все эти женщины были очевидцами раскачивавшегося на деревьях Певуна и много раз слышали его песни за своими огородами. Все они ходили по вечерам слушать его. Они знали все детали случайных встреч людей с ним и облав, которые безрезультатно проводились районными органами милиции и военными.
Много говорили о колдунье Васе (жила такая женщина напротив Самусевых) и о том, что кто-то уснул на покосе и в рот ему, заползла змея. А вылечить его смог только колдун, который гонял лошадь до тех пор, пока с неё не пошла пена. И вот он, якобы, завязав глаза больному, чтобы тот не умер со страху, он этой пеной напоил больного и заставил змею выползти. При этом змея была совершенно белой. О подобных случаях, реально имевших место в жизни, я не однажды читал позже.
Называли конкретную фамилию водителя, у которого каждый раз ночью, рядом с Бичевским кладбищем в соседней деревне, ломалась машина. Из могилы выходила женщина в чёрном саване, которая до самой деревни гонялась за мужиком. Иногда, хвастаясь своей осведомлённостью, рассказывали, как нужно задабривать домового и как нужно колдовать на кладбище. Обсуждали случаи смерти от колдовства и по большому секрету, слышанному от какой-то бабушки, рассказывали как можно извести человека. Сообщая такие тайны друг другу, сами в страхе оглядывались по сторонам и повторяли: «Не дай Бог! Не дай Бог»!
Мне кажется, что если в деталях расписать эти рассказы вечерних посиделок, то это будет, пожалуй, похлеще, чем известные Гоголевские рассказы «Вечера на хуторе близ Диканьки». Слушать такие страсти в сумерках было очень страшно и, напугав до ужаса не только нас, но и себя, женщины схватив нас за руки, начинали поспешно разбегаться по домам.
Почему-то женщины часто обсуждали семью Зарюты, которая жила через два дома от нас. У одинокой женщины Полины Зарюты, было два сына. Младший Владимир был лет на 6 старше меня и учился в школе. А старший сын, сидел в тюрьме. Женщины в разговорах о нём, всегда начинали говорить шёпотом. Трудно сейчас вспомнить причину такого страха, возможно, это и было совершённое им преступление. Кстати, по моим воспоминаниям, в тот период послевоенного времени очень много молодых парней из нашей деревни, по разным причинам сидели в тюрьмах.
И вот отбыв срок заключения, старший сын, вернулся в село. Я помню высокого и очень красивого парня, который ходил в лакированных туфлях и в шикарном костюме. Народ в деревне на ночь закрывал все запоры на дверях и калитках. Все с опаской смотрели через щели в заборе, когда он проходил по улице. Почему-то народ боялся именно его. Хотя, покалеченных войной и «отмороженных на голову» мужиков в деревне, хватало.  Родители пугали Зарютой своих детей. Я не знаю, в чём была его опасность, но в памяти осталась неизбежная угроза от встречи с ним.
И вот однажды, играя на улице, я не заметил, как он подошёл ко мне и стал меня о чём-то расспрашивать. Увидев мою нерешительность и очевидно страх, он взял меня на руки и стал гладить по голове. Затем поставил на ноги, вынул из кармана большой кусок сахара и дал мне. Это было целое богатство, которое мать обычно покупала всей семье на месяц. С этим куском сахара я примчался домой и начал хвастаться, что мне его дал Зарюта. Однако, мать забрала его у меня, отколов мне лишь маленький кусочек. Остальное, поколотое на мелкие кусочки, семья ела долгое время. С тех пор я Зарюту не боялся и когда его видел, бежал к нему навстречу и здоровался с ним. В деревне он пробыл недолго и куда-то уехал. Вслед за ним уехала и его семья. Этот случай научил меня больше верить своим глазам и добрым делам людей, а не чьим-то разговорам.
Перед их отъездом из села, я нечаянно для себя совершил нехороший поступок по отношению к ним. И этот поступок, наряду с добрым отношением ко мне всей семьи Зарюты, остался неприятным пятном в моей памяти на всю жизнь.
Однажды отец, почему-то решил приобщить нас с братом к пацановским развлечениям. Для изготовления рогаток он принёс  с работы кусок красной резины. Эта резина вулканизировалась из чистого каучука и использовалась в камерах шин американских автомобилей, поставленных в СССР по Ленд-лизу. Изготовленные из красной резины рогатки, обладали большой прочностью и растягиваемостью. Я помню, как с растущей рядом яблони отец срезал две рогатульки. Затем, сидя на чурке среди двора, старательно привязывал полоски резины и кожаные язычки для камней к этим рогатулькам. Он так увлёкся этими рогатками, что даже собирал с нами камни на дороге. А затем показывал нам, как нужно стрелять из рогаток.
На следующее утро, собрав своих уличных дружков, мы с братом демонстрировали им сделанные нам отцом подарки. У младшего брата растянуть рогатку силы не хватало, поэтому стрелял он плохо. Я же быстро освоил такое оружие и стрелял по воробьям во все стороны. Все пацаны, просили и им дать пострелять. И вот, находясь у дома тётки Зарюты, неожиданно для себя, я камнем попал прямо в окно её дома. Увидев моё попадание и услышав звон разбитого стекла, все наши дружки бросились в разные стороны. Тётка Полина выбежала из дома и стала кричать на меня. Испугавшись её криков я, забыв про брата, быстро рванул домой. Вслед за мной держа за руку моего брата с рогаткой, пришла и тётка Полина.
  Вопреки моим ожиданиям, её разговор с моей матерью проходил спокойно. Разговаривала она уже без криков и, видя мой испуг, сказала, что с кем не бывает. Сетовала на отсутствие денег и невозможность купить в селе разбитое стекло. Оконные стекла, были в большом дефиците, и в сельский магазин их привозили редко. Запасов, естественно ни у кого не было. Мать, ругая отца и меня, отобрала у нас с братом рогатки и побросала их в печку.
В течение нескольких дней, в окне тётки Полины вместо стекла торчала цветная подушка. А я чувствуя себя виноватым и боясь мести её сына Вовки, в сторону её дома старался не ходить.  Затем отец с работы принёс уже вырезанное по размеру стекло и вставил его. Долгое время после этого случая, проходя мимо бывшего дома Зарюты, я с сожалением вспоминал произошедшее.

М О Я   Р О Д Н Я

У Л А Н Т И К О В Ы

Моя кипучая энергия и жажда познания не позволяла мне долго заниматься каким-то одним делом. И я запросто стал ходить в гости к соседям. Все относились ко мне очень доброжелательно. Чаще всего я ходил в дом к брату моей матери - Улантикову Кузьме Васильевичу, у которого было 5 сыновей. Старший Александр был танкистом и погиб на войне. Все сыновья Кузьмы (мои двоюродные братья), меня очень любили, и я иногда бывал у них целыми днями. Особенно я привязался к Леониду, который работал на тракторе и частенько брал меня с собой покататься. Иногда, пообедав дома, он забрасывал меня к себе сверху на шею и нёс к трактору. И там уже до вечера я веселил его. Трактора были с огромными зубчатыми колёсами и без кабин. Столб пыли стоял вокруг работающего трактора, но это не пугало меня. Добрые детские чувства к Лёне у меня сохранились на всю жизнь.
Самый младший, Геннадий, учился в 5-м классе и был большой любитель в шутку поиздеваться надо мной. Учился он плохо и по нескольку лет сидел в одном классе. Но зато он очень здорово играл на гармошке и пел частушки. С детского возраста его частенько приглашали на свадьбы и другие гулянки.
Здоровенному оболтусу было нечем заняться и он, боясь получить от старших братьев по шее, свой шкодливый характер направлял на меня. Часто по пустякам разыгрывал меня, вовлекая в это и свою мать, тётю Катю. А потом долго и радостно смеялся. Однажды, в очередной раз я пришёл к Улантиковым, и застал Генку за рисованием на своей руке якоря. Генка усиленно сопел и химическим карандашом (были такие в продаже и их растворяли на чернила), который слюнявил во рту, заканчивал рисование солнца. Следует признать, что якорь на фоне лучей солнца смотрелся красиво.
Генка и мне предложил нарисовать такой якорь. В моих глазах якорь был выражением мужества и храбрости. Вот я и согласился. Будучи наивно бесхитростным, я попросил его ещё дополнительно написать под якорем, что я герой.
Я помню, как он слюнявил во рту карандаш, пачкая свои толстые губы, больно и долго рисовал на моей маленькой ручонке этот якорь и писал буквы. Рисовал и смеялся, смеялась и его мать, тётя Катя, которую он подозвал посмотреть на своё творчество. Меня несколько смущал их смех, но чистота моего сознания не допускала иного толкования происходящего.
Убеждённый Генкой, в особом героическом значении этого рисунка, я не мог даже предположить, что он вместо слова «Герой» написал на моей руке слово «Дурак». Провожая меня, домой, и довольно посмеиваясь, он говорил, чтобы я случайно не намочил руку, иначе вся красота сотрётся.
Придя домой, я всем начал показывать свою измусоленную Генкой руку и говорить, что я теперь герой. Но неожиданно для меня все вдруг начали громко смеяться. Особенно закатывались от смеха мои старшие сёстры, показывали на меня пальцем и говорили:
- Дурак!
 В полном недоумении и со слезами на глазах я естественно ответил им, что они сами дуры! 
Но потом они сказали мне, какое слово на самом деле мне на руке написал Генка. Я, конечно, плакал и не верил в такую подлость Генки. Мать подтвердила обидную и горькую для меня правду. Затем она взяла мокрую тряпку, которой долго и больно оттирала, сделанную им надпись на моей руке. Морщась от боли и плача от унижения, я заверял своих сестёр и мать, что как только я вырасту, так сразу набью Генке морду!!!
Однако, мои обиды были недолгими, и я снова отправлялся к Улантиковым. Но с Генкой старался больше не общаться.
Прошло некоторое время, и  Генка затащил меня на чердак их дома, пообещав показать мне гнездо ласточек. Дом стоял на высоком фундаменте, и во двор выходило высокое крыльцо. Я помню, что к чердаку стояла прислонённой очень высокая и крутая лестница, по которой я с Генкой медленно забирался наверх. Мои ноги были очень короткими, чтобы я мог дотягиваться до очередной лестничной перекладины. Мне было очень страшно, но Генка меня подталкивал и поддерживал сзади. При этом он говорил:
 - Что испугался? Давай лезь, не трусь!
Вот я, несмотря на жуткий страх и лез вверх.  Наверху действительно было слепленное ласточками из грязи, гнездо и в нём лежали маленькие яички. Генка предложил мне подержать их в руках. Они были покрыты рыженькими пятнышками и были ещё тёплыми. Я с восторгом трогал их и смеялся. Генка сказал, что у всех, кто трогает ласточкины яички, лицо бывает рыжим. Я удивился, но он, видя моё недоумение, развеселился и сказал, что скоро я буду рыжим.
Но самым страшным, оказалось, спуститься по лестнице с чердака. Если залазя по лестнице мы смотрели вверх, и Генка меня поддерживал снизу, толкая впереди себя, то при движении вниз он просто держал меня за руки,  требуя, чтобы я ещё ниже опускал ноги. Но убедившись, что я самостоятельно ногами не дотягиваюсь до второй от моих рук перекладины, он сам спустился вниз. Он пытался тянуть меня за ноги и требовал, чтобы я отпустил руки. Но отпустить их я не мог, потому что сразу бы полетел вниз. Не видя выхода, я изо всех сил,  ухватился руками за спасительную верхнюю перекладину. Генка всячески дёргал меня и говорил, чтобы я не боялся. Я говорил ему, что мне же нужно за что-то держаться руками или встать хотя бы ногами. Но он сердито шипел на меня:
- Давай отпускай свои руки;
- Знал бы, с тобой не связывался!
 В общем, Генка и сам не знал, что делать и продолжал тянуть меня вниз. Я чувствовал, что мне долго на лестнице не удержаться. Посмотрев на растерявшегося Генку, я остро понял, что моя только начавшаяся жизнь сейчас оборвётся на фундаменте этого дома. И тогда со всей мочи, я начал кричать, что сейчас я упаду.
Генка злобно требовал, чтобы я закрыл рот и не орал. Но я уже понял, что моё промедление смерти подобно.
На мой крик с огорода прибежала тётя Катя, которая увидев меня висящим на руках, поняла реальную опасность происходящего. Спокойным голосом она заставила Генку опять залезть на чердак и затащить туда меня. Затем злобно ругаясь, с верёвкой в руках, сама залезла на чердак, и крепко обвязав меня верёвкой, спустила на землю.
Сняв с меня верёвку и ухватив Генку за шиворот, она долго стегала его вдоль спины. Охаживала его верёвкой и приговаривала:
- Это тебе за ребёнка!
-  А это тебе за учёбу в школе! 
И так стегала его, пока сама не устала. Прикрыв лицо руками, Генка визжал как поросёнок. Я смотрел на  него, как он плакал, размазывал слёзы по щекам, но мне его не было жалко.
Генка действительно меня больше никогда не трогал. Да и сам он через некоторое время стал другим. Его стали интересовать девчата и гулянки. Часто вечерами Генкины припевки под гармошку можно было слышать в разных концах деревни.
Прошло несколько лет, и я пошёл в школу. Но самым невероятным было то, что сбылось предсказание Генки. Я действительно стал очень рыжим. Моё лицо было покрыто не просто веснушками, а рыжими пятнами. И даже матери было непонятно, в кого я такой рыжий вдруг уродился. По этому поводу я часто вспоминал Генку.
Потом не однажды среди жителей села в подтверждение Генкиных слов, мне приходилось слышать разговоры о том, что если потрогать яйца ласточек, то станешь рыжим. Конечно, это были надуманные разговоры, призванные остановить неразумных от разорения гнёзд. С возрастом рыжие пятна прошли, но вот осадочек на всю жизнь, так и остался!

Д Я Д Я   М И Х А И Л

Осенью 1941 года, моего отца Туренко Николая Ивановича, призвали в армию и через несколько месяцев службы в отдельном стрелковом батальоне города Сталинграда, отправили с секретным пакетом в Хабаровск. Батальон же отбыл на фронт и попал в пекло жарких боёв на Мамаевом кургане под Сталинградом. Бойцы на берегу Волги стояли насмерть и только несколько человек смогли остаться в живых, с одним из которых, отец встречался после войны.
После доставки пакета в штаб Дальневосточного военного округа, отец был направлен для прохождения дальнейшей службы в Николаевск-на-Амуре. Попав в строительную часть, занимался возведением военных объектов в городе.
В начале 1945 года был откомандирован в село Полётное, где в составе группы офицеров и солдат ему пришлось строить местный таёжный лагерь для японских военнопленных.
 Во время прибытия японских военнопленных в организованную для них зону, он занимался вопросами их обеспечения и снабжения. Деревенские власти определили его на постой в дом на 4-й улице к тётке Васе (так её все называли). Поговаривали, что она занималась колдовством. Как бы там не было, но мой будущий отец женился на вдове фронтовика с двумя детьми.
Хочу отметить, что японские пленные военнослужащие начали поступать в полётненский лагерь (Зону) только в сентябре 1945 года, после начала боёв за освобождение Маньчжурии. Хотя сам лагерь был организован заблаговременно.
В 1950 году, когда мне было 4 года, к нам в село из Сталинграда приехал младший брат моего отца - Туренко Михаил Иванович. Этот человек, как и его судьба, был крайне неоднозначным и таинственным. Бесспорно, что его пребывание на Дальнем Востоке, как и моё общение с ним повлияло на формирование моего миропонимания. Поэтому будет правильным всё рассказывать сначала и, насколько возможно, по порядку.
 

Мой отец (март 1942 года).

Его приезд в нашу деревню был покрыт завесой тайны и, судя по всему, явился полной неожиданностью для моих родителей. Приезд в нашу таёжную глушь молодого и красивого мужчины, конечно, был событием привлекавшим внимание не только женщин. Я помню, как в первые дни его приезда, родители по вечерам, потихоньку шептались с дядей Михаилом на кухне. Однако, отец  предупредил всю семью, чтобы мы о Михаиле Ивановиче лишнего ничего и не где не говорили, а если спросят, то рассказывали всем, что он приехал просто погостить. В нашей деревне, мой дядя долго не задержался и уехал работать в Хорский леспромхоз в какой-то отдалённый таёжный посёлок.
Достаточно часто он приезжал к нам в деревню и, побыв несколько дней, уезжал обратно в тайгу. Я хорошо помню, как будучи у нас дома, он ложился на кровать и садил меня к себе на грудь. Дядя Михаил часто играл со мной, показывая различные фокусы. Иногда заставлял меня делать какие-то упражнения,  при этом требуя от меня, не моргая долго смотреть в одну точку. Я помню, что мне это было трудно, но он просил не моргать. Когда мать видела эти эксперименты со мной она ругалась на него. И просила, чтобы он меня не трогал. Но он обычно отшучивался.
В 1963 году мой отец находился в больнице в связи с серьёзными увечьями, полученными им во время автомобильной аварии, и дядя Михаил приезжал попроведовать его. В этот период времени он много времени проводил у нас дома с нами вместе. И мы часто общались с ним.
Будучи взрослым, я иногда ездил в отпуск к родственникам отца в город Волжский и всегда встречался с Михаилом Ивановичем. Встречал меня он всегда очень радушно и накрывал хороший стол с чёрной икрой собственного посола. Село, в котором он жил, находилось почти на берегу Волжского моря, образовавшегося в результате строительства гидроэлектростанции. Основным его занятием было выращивание помидор, но по вечерам он занимался браконьерством на Волжском море. Иногда в его сети попадались осетры.
Несколько раз он просил меня сплавать с ним для проверки сетей. На утлой лодчонке он заплывал очень далеко от берега, и как-то ориентируясь по далёкому свету фонарей, искал свои сети. Лодку сильно качало на волнах и иногда захлёстывало волной. Зацепив сеть кошкой, он начинал выбирать улов. Я, никогда не видел столько рыбы, сколько её было там. Впервые и именно там, он показал мне огромную волжскую селёдку – залом. Отдельные образцы достигали 50 сантиметров, а вес отдельных экземпляров был порядка 2-х килограммов. Интересно, что эта селёдка своё название получила потому, что при засолке в стандартный бочонок она не влазила. Загрузив лодку рыбой, мы потихоньку плыли обратно, вычерпывая банкой воду.
Дядя Михаил много мне рассказывал о своей прошлой жизни, но как-то всё время таинственно и не до конца. Разговаривал он, тоже как-то не детализируя отдельные события, иногда какими-то направлениями своих мыслей. Признаюсь, что мне все эти рассказы были не интересны, и я всегда спешил по своим отпускным планам.
 
Мой дядя Туренко Михаил Иванович.

Когда я бывал у него в гостях, и мы сидели за столом, он почему-то всегда пытался задержать меня и всё говорил:
- Ну, подожди, давай ещё поговорим!
Хотя, на мой взгляд, ничего особенного он и не говорил. А если что-то и начинал рассказывать интересное, то чаще, как отдельный эпизод. Он избегал автобиографических уточнений и говорил, что это не важно. Возможно, что я сам был не готов к пониманию того, что говорил он.
Очевидно, что в первое время он просто присматривался ко мне. Следует признать, что в более поздние наши встречи он был более открыт со мной. И даже рассказывал о каких-то мистических вещах неизвестных простым людям. Об отдельных деталях его необычной жизни, я больше узнал со слов моих родителей и других общих родственников, чем от него. Со временем, анализируя его отдельные рассказы и всё услышанное от других людей, я стал понимать его способности.
Отец рассказывал, что семья моего деда Туренко Ивана Яковлевича жила в деревне Верхнее Погромное под Сталинградом. На окраине деревни жил одинокий старик, к которому будучи подростком, часто ходил дядя Михаил. О старике шла дурная слава, и жители сторонились и боялись его. Чем смог привязать к себе старик подростка, который, несмотря на запреты отца, постоянно ходил к нему в дом, неизвестно? Мой отец вспоминал, что в молодости дядя Михаил всегда держался несколько обособленно от всех и был замкнут в себе. Близких друзей у него просто не было.
Дядя Михаил был призван в армию в конце 1943 году. После учебной команды, был направлен в освобождённую к этому времени Одессу. Службу проходил на корабле Черноморского флота. Из наших бесед с ним следует, что однажды на корабль прибыла группа гражданских лиц в сопровождении военных. Из числа экипажа корабля, были отобраны матросы ростом не ниже 185 см. Проходя по шеренгам этих матросов, прибывшие пристально вглядывались каждому в глаза и иногда задавали отдельные вопросы. Из большого количества моряков было отобрано всего несколько человек, в число которых попал и мой дядя. Отобранные матросы были отправлены на берег и размещены в казарме.
В течение нескольких дней подобный отбор был проведён среди всего рядового состава Черноморского флота. Отобранная команда в количестве более 100 человек была размещена в отдельно расположенном и изолированном месте, под охраной караула. Никаких объяснений по поводу предназначения этой группы никто не давал и согласия на участие в ней никто не спрашивал.
Занятия проводились очень интенсивно и исключительно гражданскими лицами. Обучение начиналось с утреннего подъёма и иногда заканчивалось ночными тренировками. Через две недели занятий от общей команды осталось менее 10 человек. Начинались занятия с умения курсантов держать взгляд и по нескольку часов не моргая смотреть в одну точку. По словам дяди Михаила, обучение заключались в проверке и развитии психологических качеств и умений бесконфликтно воздействовать на сознание собеседника. Учили не только гипнозу, но и умению правдоподобно врать. Особо учили правилам уверенного поведения в коллективе и искусству поддержания контактов. Занятия проводились по делопроизводству и бухгалтерии. По особой методике учили в совершенстве владеть американским языком. Обычной для таких случаев зубрёжки слов, выражений и грамматики не было.
И когда я задал ему вопрос о методике такого обучения. Он мне сказал, что гипноз и изучаемые сложные вопросы это звенья одной цепи.
Основные наши встречи с дядей Михаилом проходили в 70-е годы прошлого столетия, когда силовые органы имели огромное значение в стране. Очевидно, поэтому рассказывая мне такие необычные вещи, он иногда вспоминал о данной им в своё время подписке. И тогда он говорил:
- Смотри, я ведь тебе говорю, как офицеру!
Почему-то именно мне, он рассказывал многие вещи, о которых не знали даже его близкие, в том числе и его сын. Я думаю, что понимая всю неоднозначность своего прошлого, ему хотелось, чтобы хоть кто-то знал об этом. Тем более, что побыв непродолжительное время в отпуске, я уезжал к себе на службу в Хабаровск. И это исключало ненужные разговоры и распространение какой-либо информации о нём.
Однажды во время его разговора со мной, он сделал мне предложение обучить меня, тому, что он умеет сам. Такое предложение, конечно, мне льстило, но прозвучало совершенно неожиданно. При этом он убеждал меня, что это очень пригодится в жизни. Конечно, я понимал значение таких умений и согласился. Но он сказал, что курс непрерывного обучения должен быть не менее трёх месяцев. В условиях прохождения службы в рядах вооружённых сил, это было практически невозможно. Тогда я спросил его, почему он не научит своего сына всему, чем владеет сам. В ответ он как-то виновато посмотрел на меня и огорчённо резко сказал, что у его сына не та кровь! Я только с годами понял, что он имел в виду.
Я как-то спрашивал его, почему он, с его способностями, так средненько живёт. Он ответил, что лишнего ему не надо, а всё необходимое он имеет. Сказал, что он находится на особом контроле в районе, и каждый случай манипуляций с психикой людей сразу вызовет подозрение. Причём, с его слов, контроль над ним осуществлялся не органами милиции. И периодически с ним встречались определённые люди. Если я пытался узнать более конкретные вещи он говорил, что это знать мне не обязательно и вредно.
Я думаю, что именно благодаря его уникальным возможностям, он мог в течение всей своей жизни в Волгограде, безнаказанно заниматься браконьерством на Волжском водохранилище. В сети он ловил осетров и другую очень ценную рыбу.  Тем более, что на Волжском водохранилище работа рыбоохраны была организована на очень высоком уровне и оснащена быстроходными средствами передвижения. Однако, они всегда плавали где-то там, где его не было.
Через шесть месяцев занятий в специальной школе (а это в условиях войны очень большой срок), их переодели в гражданскую форму одежды и на пароходе отправили в США. В Америке дядя Михаил длительное время работал в торговом представительстве Советского Союза в Соединённых Штатах Америки по обеспечению поставок необходимого СССР имущества и товаров по Ленд-лизу.
Многие факты его пребывания в США в деталях мне, конечно, не известны. Но, однажды, на мой прямой и неожиданный для него вопрос:
- Так чем всё-таки Вы там занимались!
Он ответил:
 - Вместо тушёнки отправляли в СССР стрептоцид и пенициллин!
Услышав такое, я даже несколько растерялся.
По секрету мне, хотя об этом знали и мои родители, дядя Михаил рассказывал, что во время пребывания, а Америке, он познакомился с дочерью русского эмигранта - владельца чулочной фабрики и женился на ней. Жили они в собственном доме в городе и дядя Михаил, пользовался неограниченной свободой передвижения. Из своего дома в торгпредство он ежедневно ходил на работу. За три года совместной семейной жизни в Америке у него родилось двое сыновей.
Сам дядя Михаил, в силу понятных причин, скрываемых от его второй семьи в СССР, публично об американском периоде своей жизни не рассказывал. Но несколько раз, я от него слышал рассказы об организации его побега из американской тюрьмы. А дело было так:
В связи с окончанием войны и завершением поставок по Ленд-лизу, американская сторона до 1948 года, проводила сверку и уточнение объёмов поставок с советским торгпредством. В ходе этих проверок были выявлены серьёзные расхождения в видах имущества и объёмах дефицитных лекарственных средств поставленных в СССР, с нарушением согласованных договоров. В результате проведенного расследования несколько сотрудников советского торгпредства были арестованы. Был арестован и Михаил Иванович, и помещён в местную тюрьму. Американские законы позволяли ему, под залог денежных средств иногда находиться с семьёй дома. Пока «не шатко и не валко» шли следственные действия и судебные процессы, состав торгпредства, занимавшийся Ленд-лизом, свою деятельность прекратил и был эвакуирован на Родину.
Во время очередного посещения американской семьи, Михаил Иванович, будучи знакомым с капитанами советских судов, осуществлявших поставки, встретился в порту с одним из них и договорился о побеге в СССР. В назначенное время, выйдя из тюрьмы, он незаметно был транспортирован на борт советского судна, которое тут же отошло от причала.
Я не знаю всех деталей прохождения им пограничного контроля в порту Одессы, но  думаю, что власти особых препятствий ему не чинили. А возможно, что он и там смог как-то использовать свои способности гипноза. Ну как бы там не было, проблем с прохождением пограничного контроля у него не возникло. Тем более, что он осуществлял свою деятельность в интересах государства. А начало враждебных действий США против СССР, как раз и способствовало его возвращению на Родину.
В 1949 году Михаил Иванович вернулся в Волгоград и у себя в селе женился на дочери местного милиционера. Не знаю про взаимную любовь и, не имея права судить и надумывать, хочу сказать, что с женой тётей Валей они жили очень хорошо и дружно. И повода утверждать, что свадьба была задумана с умыслом, у меня нет. Однако, это родство уберегло Михаила Ивановича от ареста по международному запросу и экстрадиции в США.
С целью уточнения места нахождения Михаила Ивановича, в местное отделение милиции из Америки пришёл запрос. Трудно сказать, кто его разыскивал: семья или американские федеральные органы. Но, естественно, что тесть сообщил зятю, о том, что по требованию международной организации он объявлен в розыск. Сборы были недолгими, и мой дядя Михаил оказался на Дальнем Востоке в селе Полётном. А в США ушёл ответ о том, что место пребывания разыскиваемого, не установлено.
По воспоминаниям отца, во время своего дальневосточного пребывания дядя Михаил и сам неоднократно говорил ему, чтобы он своё родство с ним не афишировал. Но когда он приезжал из тайги в село, вокруг него тут же появлялись какие-то незнакомые люди, которые совещались с ним и решали какие-то вопросы. Иногда, бывая в селе, он к нам не заходил, и о его приездах родители узнавали только из чужих рассказов.
Говоря о его способностях, отец вспоминал случай, когда однажды после работы, он шёл домой и неожиданно встретился с ним. Михаил Иванович сказал, что ночевать собирается у нас. Отец намеревался взять бутылку водки, но пошарившись по карманам нужной суммы не набрал. Тогда дядя Михаил сказал:
- Пойдём в магазин, и я сам куплю то, что нужно! Но только надо найти кусок бумаги?
Отец, недоумевая, спросил: 
- Зачем тебе грязная бумага? В магазине продавец даст чистую!
Тогда  дядя Михаил сказал:
- Давай договоримся, ты молчишь, и лишние вопросы не задаёшь!
 Найдя у магазина кусок серой обёрточной бумаги, дядя Михаил разгладил его и оторвал по размеру 50 рублёвой купюры. Бутылка водки стоила 21 рубль 20 копеек.
Время было позднее и, заходя в магазин, братья в дверях столкнулись с продавцом, который собирался закрывать магазин. Продавец вернулся, и, поторапливая их, отпустил заказанную бутылку водки, кружок копчёной колбасы и консервы. И тут же, выходя вместе с ними из магазина, сунул эту бумажку в нагрудный карман. Когда вышли на улицу и продавец начал вешать замок на входную дверь, дядя Михаил вдруг резко сказал:
- Всё отменяется, верни деньги и забери свой товар!
Возмущению продавца не было предела. Однако дядя Михаил, настоял на возврате положенной продавцом в карман бумажки. Отойдя подальше от магазина, он сказал отцу, что не повезло, ведь их липовую купюру продавец положил в отдельный карман и что обман обязательно бы вскрылся.
Смеясь, отец рассказывал, как однажды летом дядя Михаил попросил его надёжно спрятать, завёрнутый в бумагу и перевязанный шпагатом, большой квадратный пакет. Недолго думая, отец засунул его в печь, а сам пошёл на работу и забыл про него. Через длительное время приехал дядя Михаил и попросил пакет вернуть. Однако отец в некотором недоумении переспросил его. Тогда тот закричал:
- Да ты что, забыл? Там же были деньги!
 Все бросились к печке, опасаясь, что мать могла как-то истопить её. Однако всё было на месте и он, забрав пакет, тут же уехал.
Мать тоже рассказывала различные истории, которые он, потешаясь, иногда устраивал в доме. Вдруг возникало ощущение, что дом наполняется водой и от печки вдруг выплывали лебеди. А он говорил, вот сейчас и ты поплывёшь. Мать начинала кричать и требовать прекращения таких спектаклей.
Через два года пребывания Михаила Ивановича на Дальнем Востоке, отношения с Америкой окончательно испортились. Многие межгосударственные договора были расторгнуты и обязательства сторон не выполнялись. О запросе на его экстрадицию просто забыли. Это позволило Михаилу Ивановичу вернуться в родные места к своей семье.
Много рассказов о его необычных способностях я в последующем слышал от наших родственников в Волгограде.



С О С Е Д И

Я часто ходил в соседний дом к Явменовым, где все четверо детей уже были взрослыми. А добрейшей души бабушка Явмениха всегда очень радовалась моему приходу. Раздев и посадив меня поближе к печке, усаживалась сама рядом на табуретку и, как со взрослым, начинала разговаривать со мной. Иногда угощала меня холодцом из кетовых (рыбных) голов, который она варила достаточно часто. Её муж, Явмен (так все его звали), был страстным рыбаком и до наступления сильных морозов постоянно ходил на Хор, где крючковал кету. Его сыновья Лёшка и Митька, так их все звали, ходили с ним на рыбалку и носили в мешках домой, пойманную им рыбу. В холодном сарае у них была целая скирда из мёрзлой рыбы. Кстати и умер Явмен как настоящий рыбак с крючком в руках и пойманной кетиной зажатой между ног на берегу реки Хор (Обрыве).
Старший сын Явменовых - Лёшка, очень любил заниматься охотой. С началом зимы он умело охотился на лис. У него была своя система охоты на них. Зная местность и повадки лис, он терпеливо их выслеживал. Насколько я знаю, никто из местных охотников этих хитрых зверьков больше него не добывал.
В близлежащих лесах Лёшка ставил петли на зайцев и часто приносил добычу домой. Все пойманные им зайцы всегда были замёрзшими, и их он тоже складывал в сарае. Когда они накапливались, он заносил их в дом, отогревал и начинал разделывать. Пока он снимал шкурки с зайцев, я всячески старался ему помогать, удерживая тушки рукой. Ему нравилась, что я не боялся мёртвых зверьков, и он старался меня хвалить. Он рассказывал мне об особенностях ловли зайцев. Вместе с ним я участвовал в отжиге в печке стальной проволоки и изготовлении петель. Я думаю, что любовь к охоте мне привил именно Лёшка.
Мне, очевидно, было года 4-5, когда на примере Лёшки, я решил и сам поохотиться на зайцев. В  конце нашего огорода рос небольшой осиновый лес. Я часто ходил туда и видел, что он истоптан зайцами. Следуя наставлениям Лёшки, я тоже начал ставить петли. Проснувшись рано утром, я одевался и ежедневно ходил проверять свои петли. Это стало правилом моей ежедневной жизни. Все члены нашей семьи спешили и собирались на работу и в школу, а я спешил в лес, надеясь на добычу. По следам на снегу я видел, что зайцы упорно обходят мои петли и не попадаются в них.
Вся наша семья участвовала в обсуждениях моих неудач с отловом зайцев. И вот как-то утром, выйдя из двора на огород, я увидел большие следы от обуви, в которой кто-то прошёл от нашего дома, напрямую к моим петлям и вернулся обратно. К поставленным петлям я всегда ходил по краю нашего огорода. Заподозрив неладное, я прошёл дальше и обнаружил замёрзшего зайца, которому на шею была просто наброшена моя петля. Я понимал, что попавший в петлю заяц, должен был сильно затянуть её и вытоптать весь снег вокруг. Но таких признаков не было. Однако, здесь были только следы от большой обуви, замеченной мною ранее. Вместе с моими логическими сомнениями, мне всё-таки хотелось поверить в свою удачу.
Заяц был тяжёлым, и я вынужден был его тащить за собой на проволочной петле по снегу. Войдя в дом и перекинув зайца через порог, я увидел, что вся семья вопреки обычной утренней спешке, ждёт меня и с улыбками смотрит на моего зайца.
Старшие сёстры, смеясь, стали кричать: «Поздравляем, наконец-то повезло», а я окончательно понял, что меня опять обманули. На душе было горько и досадно. Мои попытки объяснить, что я по следам видел и понял их обман, тонули в смехе.
Потом я узнал, что пойманного зайца мои сёстры взяли у Лёшки.
Когда мне было 5 лет, по просьбе Деда Улантикова, мы переехали жить в его большой дом на 3-й улице - Партизанской. Дед несколько последних лет жил один, но всвязи со старческими проблемами и болезнями, стал нуждаться в уходе. Он обратился к моей матери, которая была его самой младшей дочерью, с просьбой переехать в его дом. Я помню, что это предложение Деда долго обсуждалось в нашей семье. Родители из-за возможного недовольства многочисленных родственников не очень охотно стремились к этому переезду.

 
Дом моего деда Улантикова Василия Лукича, был срублен в конце 30-х годов прошлого века из лиственницы. С 2013 года в нём живут чужие люди.

Л У Ж И

Лужи в нашей деревне были неотделимой частью ежедневного пейзажа. Они были не только весной и осенью, но и оставались во многих местах, не высыхая даже летом. Характерным строением почвы для территории села, является наличие под внешним чернозёмным слоем, слоя суглинков, которые задерживают воду, не давая ей просачиваться в грунт. Кроме этого было много природных мест, в которых грунтовые воды постоянно выступали на поверхность, создавая невысыхающие лужи.
С уверенностью могу сказать, что единственным живыми существами в деревне, радовавшимися этим лужам, были свиньи. Этих неприхотливых в содержании и всеядных домашних животных во множестве можно было наблюдать на улицах села. Как тяжело бы не было жителям с питанием, но используя очистки и отходы пищи, а летом траву, в каждой семье старались к зиме выкормить домашнего кабана.
Летом свиньи паслись у домов, а днём принимали грязевые ванны прямо на дорогах. Для этого рыли ямы (делали гайно), которые заполнялись жидкой грязью. Им там было прохладно, и их там не кусали различные насекомые. Иногда водителям, проезжающим через деревню, по нескольку раз приходилось останавливать машину у очередной лужи и каким-нибудь дрыном сгонять с дороги свиней.
К слову скажу, что в обеспечении летом питанием свиней большая роль отводилась мальчишкам. В каждом дворе у пацанов была самодельная тачка. Главная проблема было найти колесо, ну а остальное - молоток и гвозди. Проще всего было, где нибудь в колхозных мастерских, стащить зубчатую шестерёнку. Но, учитывая сопротивление зубцов и внутреннего паза под шпонку, такое колесо на тележке требовало при движении больших усилий. Мы искренне завидовали тем, у кого на тачках колёса были гладкими. Однако, вот с такими транспортными средствами, собравшись по нескольку человек, мы ездили за молочаем и борщевиком (по местному лапкой, а это любимое растение свиней) далеко за деревню. Чаще это были окраины полей у Глубокой пади.
С лужами на дорогах у меня было связано несколько очень неприятных происшествий. Дело вовсе не в промоченных ногах, ведь вода в сапогах являлась ежедневной обыденностью. И не в том, что машины ездили во многих залитых водой местах улиц только с разгону, обдавая пешеходов жидкой грязью. Дело в большем, и это большее оставило не только мрачные воспоминания, но и серьёзную психологическую травму на всю мою жизнь.
Всё начиналось, как всегда, хорошо и радостно. Всвязи с подготовкой меня к школе, мать купила мне очень красивый школьный костюмчик чёрного цвета, со стоячим воротничком и брюками. Это была первая одежда, которую именно мне купили в магазине. После моих выцветших трусов, которые летом являлись основной одеждой, это было нечто заоблачное, вызывающее исключительный восторг.  Хотя костюмчик и был слегка великоват, ведь покупался на вырост, однако, как и на взрослом, на нём было много карманов. Радости моей не было предела. Я одевал его с новыми ботинками, но без шнурков (шнурки мать прятала, чтобы я раньше времени не начал носить ботинки), становился перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон. Я заранее предвкушал возвышенные чувства от предстоящего  поступления в школу, и очень гордился, что буду ходить в такой красивой одежде. Следует признаться, что в таком костюмчике, я нравился не только себе, но и всей семье.
Наступило 1 сентября, мать нагладила мой костюм, белую рубашку, достала купленные по этому поводу носки и зашнуровала мои новые ботинки. Старшая сестра Нина принесла белый носовой платок и вставила его уголком в нагрудный карман. Другая сестра, Клава, долго расчёсывала мои неподдающиеся расчёске волосы, а затем принесла отцовский праздничный тройной одеколон и для солидности побрызгала им меня. Подстриженный, свежевымытый, с отпаренными в горячей воде цыпками на ногах, я блистал как герой, с новеньким орденом. Пьянящий запах неведомого для меня одеколона кружил мне голову.
Глядя на мою незамечаемую доселе интеллигентную красоту, вся семья восхищалась и вместе со мной радовалась. Мать на радостях слегка всплакнула, но не забыла меня предупредить, чтобы я не порвал новые штаны. Когда я вышел на улицу, все соседи тоже смотрели на меня и, видя мою радость, улыбались. Все махали мне руками и я, полный гордости и достоинства, двинулся в самостоятельную жизнь.
Понимая значимость события и красоту своей одежды, я медленно и вопреки своему желанию запрыгать, шёл по улице. По переулку за домом Чухуновых, я благополучно дошёл до огромной лужи при выходе на 2-ю улицу (Комсомольскую). Лужа была большая и вдоль забора лежали две жёрдочки, по которым ходили люди. Ходил по ним ранее и я. Боясь наступить ногой в грязь, я потихоньку переступал ногами. И вот когда я был на середине лужи, вдруг теряя равновесие, я вынужден был рвануться к спасительной дороге. Но зацепившись ногой за проволоку, которая была привязана к одной из жердочек, я со всего маху упал лицом в лужу. По инерции я ещё проехал какое-то расстояние на животе, собрав головой грязь.
От внезапности и чудовищной нелепости произошедшего, меня вдруг сковал дикий ужас, и мне казалось, что я даже на мгновение потерял сознание. Как-то интуитивно, чтобы меньше испачкаться, я пытался вскочить на ноги, но мои руки разъехались по жидкой грязи в стороны, и я вновь повалился на бок. Сидя среди лужи и, выковыривая грязь из глаз и головы, я с ужасом рассматривал себя. Слёзы бессилия и обиды ручьём текли из глаз, а дыхание перехватывали спазмы независимых от меня рыданий. Спасенья от неизбежного позора уже не было. Это была катастрофа… Какие-то мои тетрадки, приготовленные для школы, вместе с сумкой одиноко плавали в луже.
Людям, не испытавшим подобного состояния, невозможно представить себе весь кошмар таких чувств и ощущений, внезапно обрушившийся на меня. Ведь минуту назад я был красивый, счастливый, полный фантазий и планов и вдруг низвергнут, раздавлен и унижен. Почему-то в голове у меня стучала мысль, что меня, такого никчемного теперь в школу не возьмут. Рухнул такой красивый и значимый для меня мир, к которому долго и тщательно готовили меня, и к которому готовился я сам.
Когда истекая грязью, я всё-таки встал на ноги, то первым желанием было всё-таки пойти в школу. Однако, осмотрев себя и вспомнив торжественность моих проводов, я понял, что даже домой-то в таком виде возвращаться стыдно. Я был морально раздавлен, и моё унижение было полным.
Тем же путём я плёлся домой и горько рыдал. Понимая, что избежать позора можно только потихоньку вернувшись домой, однако, я не мог сдержать рвущуюся из моего сердца обиду и крики. Слыша мои вопли, соседи выскакивали из дворов. Нужно было видеть их лица, когда они, в этом истекающем грязью «Чудо-Юде», начинали узнавать меня. Ведь минуту назад все радовались со мной, провожая меня сверкающего в школу, а сейчас все задавали один и тот же вопрос:
- Да где же это тебя так угораздило?
Или:
- Да кто же это тебя так извалял?
Я не знал значения слова «угораздило», но понимал, что это значит, будто бы меня наказал бог. За что меня так наказали,  я естественно не знал. Поэтому захлёбываясь слезами и грязью, я продолжал вытаскивать руками куски глины из волос и из-под рубашки, и плакал навзрыд.
Да и не мог же я всем рассказывать, что это я сам так извалялся в грязи. Ведь в это не верил даже я сам!
Кто-то из взрослых, от Чухуновых, взял меня за руку и повёл домой. Вся моя семья, услышав мой громкий плач, выбежала из дома на улицу. И это был финал, который я запомнил на всю свою жизнь. Появившаяся из калитки мать от увиденного неузнаваемо испачканного в грязи сына, и от внезапного шока, резко присела на корточки и закрыла лицо руками.
Кричала мать, кричали сёстры, плакал брат и матерился дед. Многократно было сказано, что мне нужно ходить в школу только в рваной фуфайке и в трусах. И почему я туда попёрся, и в кого я такой, уродился. И много ещё такого неожиданного, я тогда вдруг услышал и узнал о себе.
Сбросив грязный костюм на крыльцо, я сказал, что в школу больше никогда не пойду и в трусах убежал в огород. Через некоторое время мать и сёстры стали искать меня в огороде, но я лежал между грядками, замаскировавшись в картошке, и не показывался. Я был самый несчастный человек на белом свете, и готов был умереть от обиды и позора. Я лежал и думал, что  вот сейчас возьму и умру, и все тогда поймут, что я ведь не специально упал в лужу!
Через некоторое время, когда не на шутку встревоженные родственники, стали искать меня уже за огородом и говорить, что мой костюм они уже отмыли, и осталось его только погладить. Да и к тому времени я и сам очень замёрз и понял, что вылезать всё равно мне надо. Я вылез из картошки.
Меня отмывали, поставив в железную ванну во дворе, но я руками всё равно держал свои трусы, чтобы сёстры не подсматривали. Ведь я уже всё-таки был большой и пошёл в школу…
После этого случая, я никогда не испытывал восторгов или радости по случаю новой одежды или других серьёзных приобретений. Я понял, что в жизни все ненадёжно и временно, а одежда всего лишь предмет, закрывающий тело. И даже в мыслях не следует возноситься высоко и далеко, и мнить из себя больше, чем ты есть на самом деле. Помня этот урок, я всегда одевался скромно и просто. С этим «грязным» опытом, как-то пришло понимание того, что хоть и встречают по одежке, но ведь провожают то, по уму.
На следующий день в школу меня отправили с сестрой.  Мы шли по центральной дороге села, которая называлась «Шоссейка». Путь хоть и был несколько дальше, но больших луж на нём не было. Мой стираный костюмчик уже никого не радовал своей новизной и свежестью. Торжеств с отцовским одеколоном тоже уже не было, а только грозное предупреждение моей матери : «Смотри там, а то не дай бог опять»! Да я и сам, всё ещё находясь под впечатлением предшествующего позора, выглядел подавленным и ощущал себя загнанным и несчастным. В общем, праздник прошёл стороной.
Моё неудачное начало первого дня в школе как-то очень сильно повлияло на меня. После падения в грязь, я долгое время испытывал чувство какой-то вины и подавленности, своей неполноценности и держался несколько отчуждённо и в стороне от всех.

Ш К О Л А

Наша учительница, Нина Васильевна (по мужу Королёва), после окончания педагогического училища была направлена учителем начальных классов в наше село. Свою педагогическую деятельность она начинала вместе с нами - мальчишками и девчонками первого класса школы в 1953 году. Несмотря на свою внешнюю беззащитность и природную хрупкость, она в короткое время не только сделала из нас образцовых учеников, но и приобрела достойный авторитет среди коллектива всей школы. Следует понимать, что ей, как бывшему городскому жителю, конечно, было сложно жить в учительском общежитии и самой топить печь. Но она успевала всё.
Учительским общежитием был деревянный барак, расположенный в центре села. Наша учительница не только всегда блистала своей внешней красотой, но и была аккуратно одета и интеллигентна. Если учителям достаточно часто давали какие-то прозвища или называли по наименованию ведомого ими предмета, то Нина Васильевна всегда была Ниной Васильевной, и не иначе. Её особое обаяние и поистине доброе отношение ко мне, позволили мне быстро забыть свою психологическую травму.
Я помню, как она рассаживала нас по партам, но почему-то вместе с девчонками. А это нам очень не нравилось, ведь с уличным другом можно было перекинуться словом. Почему-то тогда мы категорически отвергали девчонок. Нина Васильевна рассаживала за одной партой мальчишек вместе с девчонками с учётом нашего роста. К рослому мальчику подсаживала крупную девочку. Возможно, причина была в том, что мальчишки крайне предубеждённо относились к девочкам и всячески игнорировали их. И очевидно для того, чтобы мы меньше хулиганили и дрались. Хотя мы в первые школьные дни не дрались и были испуганно дисциплинированными.
Нина Васильевна рассказывала и показывала, как правильно себя вести на уроках. Самым для меня трудным, было сидеть на одном месте, положив на парту сложенные вместе руки. Привыкнув, постоянно находится в движении, я с трудом мог дождаться перемены. К концу урока у меня, даже руки болели от такого непривычного положения.
Мы нетерпимо относились к обязательному подниманию руки при желании ответить на заданный учителем вопрос. Часто мы говорили одновременно всем классом, перебивая друг друга. Потом мы усвоили, что говорить нужно обязательно только стоя. Естественно мы вскакивали все сразу. Но Нина Васильевна терпеливо приучала нас к порядку.
Никто из нас, учеников первого класса, не умел читать и тем более писать. В своём большинстве мы даже не знали все буквы алфавита. Нина Васильевна не только научила нас читать и считать, но и смогла привить любовь к чтению книг. Вместе с ней мы ходили на речку, в лес, где она нам рассказывала неизвестное о такой известной нам природе. Мы вместе собирали гербарий.
Уроки и домашние задания постепенно становились нормой. Я усердно выписывал буквы и цифры, и за аккуратность Нина Васильевна достаточно часто хвалила меня. Учёба мне давалась без труда. А красота и аккуратность моей учительницы вызывали у меня восторг и восхищение. Учительница стала главным человеком в моей жизни, её слово было для меня законом. Я в неё был просто влюблён. Дома, я только и говорил:
- А вот наша Нина Васильевна сказала…
По этому поводу мои сёстры, часто смеялись надо мной.
В школе была библиотека, в которой находилось множество различных детских книг и литературы, рекомендованной для изучения по школьной программе. В отличие от современных порядков использования интернета и наличия в каждой семье большого количества детских книг, такого тогда не было. Многие родители не могли позволить себе тратить деньги на книги. Тетрадки, и те были проблемой.
По мере освоения букв и появления навыков чтения Нина Васильевна рекомендовала нам записываться в школьную библиотеку. Почему-то на каждой перемене в библиотеке была большая очередь из учеников желающих, что-либо взять, почитать. У первоклассников библиотекарь спрашивала, о наличии разрешения от классного учителя и вначале выдавала для чтения книги типа «Му-Му». А затем уже по мере прочтения самых простых рассказов, библиотекарь сама предлагала читать более сложные книги.
Появившаяся у меня страсть к чтению даже дома вызывала не понимание. Электрического освещения не было, и сёстры делали уроки, подвигая к себе лампу. Да и родителям, занимавшимся повседневными делами, тоже нужен был свет. А тут ещё я, с какой нибудь книжкой типа «Коля Малеев в школе и дома». Была такая. В общем, только отвоюешь себе местечко поближе к свету, как от родителей можно было услышать:
- Ну, всё, хватит жечь керосин!
Тем не менее, привитую Ниной Васильевной страсть к чтению, как и память о ней, я сохранил на всю жизнь.
К слову должен сказать, что обучаясь в старших классах, домашние задания я, в основном не делал. Моего усердия хватило только на выписывание буквы и цифр в 1 и 2-м классах. Задания по отдельным предметам дома я не учил, я их запоминал сразу со слов учителя и в той же интонации изложения. Прочитав пару раз заданное стихотворение, я помнил его наизусть. Но, я не любил русский язык и математику, очевидно потому, что приходилось делать дома какие-то письменные работы. Хотя и их, я выполнял не всегда. Мне нравилось ходить в лес на речку и заниматься любыми другими делами.
Выполнять домашние задания у меня не хватало времени. Обычно на перемене я просил у девчонок списать домашнее задание. Но, некоторые отличницы списывать не давали и относились к таким как я презрительно и даже пытались заниматься нашим воспитанием. В свою очередь к ним мы относились соответственно. Проводимые учителем контрольные работы, мы зачастую списывали друг у друга.  И это моё категорическое нежелание учить домашние уроки в старших классах сыграло свою отрицательную роль. Мой школьный аттестат в большинстве своём состоял из троек.
Школьная жизнь разнообразна в познании всего неизведанного ранее. Поэтому мы учились не только тому, чему нас учили учителя, но и тому, что мы видели в окружающей нас жизни. Всем детям свойственно чувство подражания. У старших ребят, мы перенимали основные принципы их поведения с учителями, порядок отношений между собой и многие используемые ими слова и выражения.  А это часто были дурные слова, которые мы, в общем-то, до конца и не понимали.
Мы быстрее пытались прикоснуться к тому, что делали взрослые. Иногда старшими ребятами нам прививалось ложное чувство порядочности (не выдавай хулигана) и глупого героизма по отношению к учителю. Иногда разгильдяи, совершавшие проступки, втягивали нас в совместные хулиганские действия и добивались отстаивания своих интересов в сокрытии некрасивых действий. Многие неосмысленно сформировавшиеся тогда правила школьного товарищества и выполнения чужих решений, к сожалению, стали для нас линией поведения на всю жизнь.

  С Е Р Ё Г А

Хочу рассказать историю, которая приключилась со мной, как мне помнится, в третьем классе. С начала учебного года в моём классе стали учиться несколько ребят, оставшихся на второй год.  Должен отметить, что в то время в школе, это было обычным явлением, и на второй год оставались даже некоторые девчонки.
Среди пополнивших наш класс второгодников, выделялся Калинин Сергей. Прежде всего, он выделялся среди нас своей мощной фигурой и своим добродушным отношением к одноклассникам. Все его звали Серёгой и он никого и никогда не обижал. Он по-настоящему курил, и у него всегда в кармане была пачка папирос «Прибой». Некоторые пацаны из старших классов на переменах ходили с ним в ремонтирующее здание клуба (бывшая церковь) курить. Курил Серёга, как-то залихватски красиво, небрежно перекидывая папиросу из одного угла рта в другой. И даже папироску он предварительно сминал как-то гармошкой. Дым выпускал двумя струями через нос, слегка запрокинув голову. 
Разговаривал Серёга с уверенностью всезнающего и бывалого человека, что бесспорно делало его в наших глазах авторитетом. У него всегда и на всё был свой безаппеляционный взгляд.  Он жил в конце нашей 3-й улицы и мы часто с ним после занятий в школе вместе возвращались домой.
С Самусевым Николаем на переменах мы часто бегали в компании с Серёгой в клуб, постоять, ну и пообщаться со старшими пацанами. Все ребята из окружения Серёги были значительно старше нас, но почему-то своих папирос никогда не имели. Обычно подходя к Сергею, они просили у него: «Оставь сорок»! Или: «Дай дюбнуть»! И он всегда всех угощал.
И вот однажды мы с Колькой покорённые красотой курения Серёги и тем, что начинать пробовать курить когда-то надо, попросили Серёгу и нам тоже дать «дюбнуть». Как всегда безотказно-великодушный Серёга с шиком, одним движением пальца снизу пачки, выбросил нам папироску и, затянувшись сам, дал прикурить от своего окурка. Я помню, как от затяжки дыма, у меня закружилась голова, а Колька начал кашлять. Находившиеся рядом старшие пацаны, стали смеяться над нами и обзывать «сопляками». Естественно мы, чтобы не упасть окончательно в их глазах, дюбнули ещё по нескольку раз.
Перерыв заканчивался и мы втроём, вбегая в школу, в дверях вдруг столкнулись с молодым завучем Галиной Ильиничной (по мужу Щур). Факт нашего курения, она определила сразу и потащила нас в кабинет к директору школы. Бывалый Серёга пытался вырваться. Но схватив его за шиворот, Галина Ильинична толкала его впереди себя. Ну, а мы, по её команде, понурившись, плелись сзади.
Сам факт попадания в кабинет к директору, для нас тогда, уже означал серьезное и неизбежное наказание. В кабинете директора нас выстроили вдоль стенки. Галина Ильинична изъяла у Серёги пачку папирос и начала нас допрашивать, почему мы курили, и требовала назвать всех других, кто ещё курил вместе с нами. Директор школы сказал, что ему всё ясно и что школу в курилку превращать он не позволит. Тем не менее, Галина Ильинична, почему-то требовала от нас ещё раз «дыхнуть» ей в лицо и не кое-как, а посильнее. Но мы, проинструктированные Серёгой, дышали только в себя.

 
     Мне 9 лет. Я ученик 3-го класса.

Несмотря на всю очевидность нашей вины, мы как попугаи твердили, что не курили. Серёга, как настоящий партизан, отвернувшись лицом в сторону, мужественно молчал. Мы же с Колькой Самусевым держались до момента, пока директор не сказал Галине Ильиничне вызвать наших родителей. Хлюпая носами, мы обещали больше не курить. Однако, Галина Ильинична, не слушая наших обещаний, стала звонить моему отцу, который работал председателем колхоза. С другими родителями связи, естественно, никакой не было.
Вопреки, моим надеждам, папаша оказался на месте и в школу примчался через 10 минут. Очевидно, он наивно полагал, что его будут благодарить за воспитание хорошего сына. Однако, когда ему стали предъявлять претензии, что я курю, да и ещё скрываю других нарушителей, он стал потеть и покрываться красными пятнами.
Я понял, что жить мне осталось только до вечерней встречи с ним дома. При этом он вдруг, как-то виновато-обречённо стал обещать, что у нас такого больше не повториться. И вот тогда, я по настоящему стал реветь, больше от жалости к отцу, чем из-за страха за себя. Расстроенные мои компаньоны по курению, стоя по углам, тоже всхлипывали.
Однако, рассказы преподавателей о вреде курения продолжались и дальше. Процесс нашего воспитания закончился тем что, мой отец очевидно осознал всю нелепость и никчемность происходящего унижения и, сославшись на дела, встал и вышел из школы. Красноречие педагогов на этом закончилось и нас отправили учиться дальше.
Мои грустные ожидания домашней расправы почему-то не состоялись, и моё  воспитание продолжила только мать. Отец же об этом случае никогда больше не вспоминал. Но и моей учёбой он интересоваться тоже перестал.
Главным результатом этого происшествия явилось то, что через некоторое время мой отец курить бросил навсегда, ну а я, иногда находясь вместе с Серёгой на охоте или рыбалке, покуривал.
Несмотря на грозные записи завуча в дневниках у Сергея Калинина и Николая Самусева, их родители в школу так и не пришли…
После этого случая, Серёгу за курение почему-то учителя школы не трогали, хотя у него иногда из кармана демонстративно торчала пачка папирос. Более того, когда наш класс стал вести Нечаев Владимир Николаевич, то задачки он стал объяснять на примерах папирос, которые курил Серёга. Если кто-то не понимал правильность решения задачи по арифметике, то он говорил: «Ну вот, в пачке у Калинина Сергея было 20 папирос, а он взял и угостил… и т.д.» Все смеялись, но понимали как-то сразу.

Р А З Г И Л Ь Д Я И

Великовозрастные ученики были серьёзной проблемой в школе. Это была большая группа ребят (очевидно человек 15-20), присутствующих во всех классах. Но среди них безобразным поведением выделялось человек 5-8 ребят, воспитанием которых никто не занимался. Их отцы сложили головы в боях за Отечество, а задёрганным матерям приходилось работать день и ночь, чтобы прокормить своих отпрысков.
Все эти ученики были на 2-3 года старше своих одноклассников. Своим ростом и физическими данными они зачастую превосходили преподавателей-мужчин. Курение среди них было нормой.
Большинство таких, более взрослых ребят вели себя всегда спокойно и нормально общались с классом и учителями. Но учились они очень плохо, и простые вещи усваивали с трудом. Я думаю, что основная проблема этих ребят, заключалась в очень скудном питании. И если в семье не было коровы, то питаясь только одной картошкой задачки успешно решать, не сможешь. Для работы мозга нужно полноценное питание и углеводы. В подтверждение этому скажу, что в то время среди маленьких детей, часто были заметны признаки рахита.
А это целая группа заболеваний, при которых нарушается формирование костей и зубов, а также происходят патологические изменения умственных способностей и функций  работы мышц. В большинстве случаев, под рахитом понимают дефицит витамина - Д, а также недостаточное обеспечение кальцием и фосфором костей в период активного роста. Такие дети были заметны по большому животу.
Каждый из ребят имел свои способности и свои возможности. И если основная масса этих ребят просто плохо училась, то было несколько человек таких крайне злостных хулиганов, которые на уроках вели себя демонстративно вызывающе и зачастую их просто срывали. Придумывали всякие глупости, чтобы досадить учителю. Думаю, что у этих ребят это было таким самоутверждением в школьном коллективе и попыткой реабилитировать своё самолюбие в противостоянии с учителем.  У них был свой круг общения, в котором они на переменах, под дружный хохот своих таких же друзей, хвастливо рассказывали об очередных гадостях учителю.
Сегодня неестественно странной кажется их логика поведения. Хотя логики там никакой и не было. В силу своих умственных способностей и отсутствия желания, учились они плохо. В школу ходили не учиться, а веселиться, а главное, чтобы не идти работать в колхоз. Причём, больше всего ими третировались те учителя, предметы которых они не знали и соответственно не любили.
Все они стремились как-то закончить 7-ми классное общее образование и потом поступить, куда-либо в профессиональное училище. Их не пугали беседы с директором школы, ни тем более вызовы родителей. Как правило, они жили с матерями, которые давно махнули рукой на их воспитание. Родительницам нужно было работать, а не ходить по школам и слушать нравоучения. Из школы их не исключали, очевидно, было какое-то указание, так как и без них, послевоенные улицы городов, были переполнены всякой шпаной.
На нас, «мелюзгу», эти ребята особого внимания не обращали и использовали нас на побегушках. В случае неповиновения раздавали «лещей». Однако, в 1958 году в стране изменилось система профессионального обучения. И срок общего школьного образования с 7 классов увеличивается до 8. Это побудило многих из них уйти, так и не получив обязательного общего образования.
Я вспоминаю случай, когда после большой перемены все ученики не могли войти в школу. А всё дело было в том, что один из великовозрастных учеников, обидевшись на молодого физрука, сцепился с ним в рукопашной схватке. Дрались в коридоре нашей школы, колошматя друг друга и толкая из угла в угол. Всё это сопровождалось громкими криками  и воплями двух сторон. Сколоченный из досок коридор гудел от их  взаимных толчков и падений. Физрук пытался затащить «ученичка» к директору, но тот яростно сопротивлялся и мотал физически крепкого учителя по углам коридора. И только вмешательство других учителей, умерило пыл и успокоило дерущихся.
Я помню, в школу, мы заходили вдоль стеночки коридора, в напряжённой готовности своевременно сигануть обратно. Зато на перемене, среди старших ребят, этот поступок расценивался как проявление какого-то героизма и стойкости.
Звучало примерно так:
- Ну, ты Вовка молодец, даже физрука заломал!
В ответ:
- Да так, по мелочи. Пусть не лезет!
Я не могу называть фамилии учеников, которые позволяли себе систематически срывать уроки и показывать свой глупый героизм, мешая нормально учиться всем остальным ребятам. Несмотря на давность этих событий называть их фамилии нельзя, потому что  отдельные их потомки живут в селе и поныне. Уверен, что о своих «чудачествах» они своим детям не рассказывали, а требовали хорошей учёбы от них в школе. Да и для многих из них жизнь оказалась более лучшим учителем, чем была наша школа.

 
     Полётненская десятилетняя школа 1957 год. Наш пятый класс.
  Я стою четвёртым слева в верхнем ряду. Рядом: Маслаков Виктор,    Неклюдов Анатолий. Второй, там же стоит Черевко Варя. В нижнем ряду слева сидят: Бабиенко Василий, Самусев Николай, Аненко Василий, Сущик Александр.

В пятом классе в наш коллектив, сразу добавилось несколько таких «старичков». И если в 4-м классе мы знали только одного учителя, то в 5-м классе каждый преподаватель вёл свой предмет. Эти ребята-старички определили наше отношение к учителям, которые занимались с нами.
С началом нового учебного года все второгодники нашего 5-го класса пытались быть основными авторитетами в классе и влиять на формирование общего мнения. Основные предложения и инициативы исходили только от них. Они не боялись учителей, и спокойно реагировали на неудовлетворительные оценки. Мы, бесспорно, прислушивались к их мнению и в первые дни совместной учёбы всячески поддерживали их.
Очень трудно было молодым учителям, девушкам, закончившим педагогические училища. Сложно представить, как они выдерживали ежедневные пакости от таких лиц и могли при этом оставаться настоящими педагогами, душевными и отзывчивыми людьми.
По инициативе таких учеников и под предлогом пошутить, была подготовлена особая встреча учительницы английского языка. Это было самое первое её занятие в нашем классе. Я думаю, что такая «шутка» готовилась именно для учительницы английского языка из-за обид одного из второгодников.
Несколько дней мы все продумывали план, и готовили необходимые материалы. К стулу учительницы, на который она должна была сесть для ведения классного журнала, привязали незаметную прочную верёвочку, с тем, чтобы в нужный момент выдернуть стул из-под неё. Перьевая ручка, привязанная на нитке, должна была улететь со стола. Чернильница должна была опрокинуться. А дверца, открывающая дымоход в печке, должна была хлопать и мотаться из стороны в сторону. И даже в сиденье преподавательского стула, вставили кнопку.
Обязанности были распределены и отрепетированы. Этой глупостью буквально были заражены все, и в подготовке представления активно участвовал весь класс. Учительница с улыбкой вошла в класс и на английском языке поздоровалась с нами. Однако, весь класс беспричинно начал смеяться.
Она повторно поздоровалась с нами, но класс продолжал смеяться. Учительница перешла на русский язык и сказала:
- Ребята, мы с Вами будем заниматься английским языком и на приветствие учителя, нужно будет отвечать тоже по-английски.
Учительница попыталась сесть на стул, но стул резко дёрнулся и упал, так как один из учеников резко потянул за верёвку. Рассердившись, она вырвала верёвку и поставила стул к столу. Затем села на стул, но никаких проявлений боли от неожиданного укола кнопки на её лице не отразилось. Учительница потянулась рукой к ручке, но та вдруг поползла к краю. Она схватила её рукой, оторвала от нитки и положила на стол. В этот момент заслонка дымохода начала открываться, а потом медленно со скрипом возвращаться на место. Весь класс, не сдерживаясь, беспричинно задыхался от смеха.
По протянутым ниткам, она, конечно, видела, кто из учеников мешает проведению урока. Учительница пыталась что-то сказать, но её слова тонули в общем хохоте класса. Устраивая весь этот спектакль мы, конечно, не планировали так весело и долго смеяться. Но коллективный смех всегда заразителен и мы смеялись, глядя друг на друга.
На лице учительницы отражались и боль, и возмущение, и стремление заплакать. Затем она взяла себя в руки, встала и вышла из класса. Некоторые из нас всё ещё продолжали  хихикать.
Ну а потом, Варя Черевко, которая была значительно старше нас, и могла любому пацану влепить оплеуху, очевидно одумавшись, сказала:
- Ну и что будем делать дальше? Верёвки дёргать или всё-таки учиться? Давайте прекращать заниматься ерундой и вести себя как дураки!
Весь класс молчал. Слова Вари на нас подействовали лучше любых угроз.
Через некоторое время в класс, вернулась наша учительница. По её глазам было видно, что она плакала. Мы же, ожидали прихода вместе с ней директора школы и разбора нашего поведения. Несколько минут она внимательно смотрела на нас, но потом начала вести урок. Больше подобных выходок мы себе не позволяли. А она об этом случае никогда не напоминала нам.
Рассказывая сегодня эти неприятные подробности, я ощущаю  огромное чувство стыда и только потому, что я был тогда вместе со всеми. Следует признать, что не только великовозрастные хулиганы творили всё это. Конечно, они смогли настроить и подогреть коллектив, причём так, что многие хорошие ученики включились в поиск доступных гадостей и проявляли глупые инициативы. В общеклассном стремлении насолить учителю, участвовали и девчонки.
Если вы внимательно присмотритесь к размещённой выше фотографии, то наверняка обратите внимание на нашу обувь и одежду. А это самое лучшее, что мы смогли одеть по случаю фотографирования. Все мальчишки зачастую ходили в школу, обутыми в кирзовые сапоги. Одежду составляли разномастные рубашки и пиджачки и только вильветки считались признаком благополучия. Девчонки одевались в тёмные фартуки.
При учёбе в 5-м классе преподаватели лишь иногда требовали ношения пионерских галстуков. Хотя ранее это было обязательным условием. Но, как видите, галстуки носили только девчонки. Для них красные галстуки были своего рода украшением для их безликой и тёмной формы. Уместно сказать, что в то время в продаже были галстуки 2-х типов: простые по 70 копеек и шёлковые по 3 рубля. У всех мальчишек галстуки были из простой ткани всегда мятые, с концами скрученные сосульками в трубочки. И завязывали мы их простым узлом. У девчонок галстуки были шёлковые, всегда наглаженные и вязали они их по-особому, красиво.

К О Р О Л Ё В   В А С И Л И Й   А Н Д Р Е Е В И Ч

Добрый след в моей памяти оставил Королёв Василий Андреевич, учитель труда в нашей школе. Но я привязался к Василию Андреевичу намного раньше, чем он начал нас обучать. Всё дело в том, что он строил свой дом на нашей улице и почти напротив нашего дома. Строил исключительно сам, и стук его топора мы слышали с восхода солнца, до позднего вечера. Кое-кто из соседей даже ходил его просить, чтобы стучать он начинал попозже. Я частенько заходил к нему на стройку, чему он в отличие от многих других, никогда не противился. Даже наоборот, начинал расспрашивать о наших мальчишеских делах и всегда рассказывал о том, что он делает в настоящее время. Он подмечал наши отношения с другими ребятами. И иногда даже давал советы и рекомендовал, как поступить. В отношениях с нашими ребятами его всегда отличала  доступная и неспешная благожелательность.
Мне в то время все его строительные секреты были не очень интересны. Но он всегда очень тщательно, как будто-бы я его спрашивал об этом, объяснял мне, почему делать нужно именно так, а не иначе. Когда я начал ремонтировать наш старый и огромный велосипед, за помощью и ключами я шёл к Василию Андреевичу. Он разбирался во всём, что нас окружало. Сам делал электрическую проводку и занимался сваркой. Всё что он делал, было красиво и элегантно.

        Королёв Василий Андреевич.

В отличие от моего отца, который ругал меня, если я брал какие-либо инструменты, Василий Андреевич всегда давал постругать рубанком, что мне очень нравилось. По вечерам в школе он вёл кружок «Умелые руки». С помощью Василия Андреевича я смастерил пенал для школьных принадлежностей, который занял на выставке в школе первое место. Под его руководством, я лобзиком  выпиливал из фанеры полочки и очень красивые шкафчики. Он объяснял и показывал порядок обработки деревянных изделий олифой, а потом лаком. Свои полочки, я тоже выставлял на школьной выставке.
Вообще у Василия Андреевича были золотые руки, и мне было очень интересно совместно с ним стругать из ясеневой дровины дощечки для пенала или заниматься другими поделками.  Он всегда работал быстро, точно и красиво. Его разноплановые умения меня просто поражали. Ведь он специально нигде не учился, но запросто мог масляными красками нарисовать красивую картину. Его кисти принадлежали копии с картин великих художников. Своими руками он делал скульптуры.
Однажды у своего дома на высоком шесте Василий Андреевич установил выструганный им самолёт. Самолёт был снабжён пропеллером, который всегда вращался, издавая гул. Таких поделок в деревне никогда не было, и самолёт привлекал общее внимание.
В ночь перед Пасхой в деревне было принято стрелять из ружей. Это была традиция, передаваемая из поколения к поколению. Стреляли все, якобы стараясь отпугнуть несчастья. Некоторые жители из спичек и пороха делали ракеты, которые оставляли в небе светящийся след. Более взрослые пацаны, как и я, ходили по улицам и стреляли вверх холостыми патронами. Никто из нас ничего не знал об этой старой традиции. Ходили и стреляли просто потому, что так было принято, и нам было интересно.
Обычно в карманах у каждого стрелка всегда было несколько заряженных дробью патронов. И вот я, Серёга Калинин и Толя Чихунов подошли к этому самолёту и в несколько выстрелов из ружей, разнесли его в щепки, которые потом долгое время болтались на этом шесте. Правда, на следующий день в разговоре с Василием Андреевичем, я признался ему в этом баловстве. Он с искренним сожалением долго смотрел мне в глаза, ну а потом сказал:
- Ну, что с вас, дураков, можно взять!
Во время моей учёбы в 5-м классе, в школе была оборудована очень хорошая мастерская. В ней было всё необходимое для выполнения столярных и слесарных работ. Были станки, инструменты и необходимые материалы. Одновременно, практическими работами мог заниматься весь класс. На уроках труда Василий Андреевич учил нас правильно держать напильник и обрабатывать металл. Стоя за верстаком, пилить и сверлить заготовки.
Вся его наука и частные встречи со мной, помогли постичь всё то, что так необходимо в жизни каждому настоящему мужчине. Занимаясь строительством своей дачи в Подмосковье, я часто вспоминал Василия Андреевича.

У Ч И Т Е Л Ь   Н Е Ч А Е В   В Л А Д И М И Р   Н И К О Л А Е В И Ч

Особое значение в моём высоком восприятии школы оставил Нечаев Владимир Николаевич. И это мнение не только моё. Мне часто приходилось встречаться с бывшими одноклассниками, и все они очень хорошо отзывались о нём. Бывшие его ученики вспоминали его особый преподавательский талант и уважительное отношение к ним. Характерным для него было глубокое знание предмета, доступность и простота изложения и нестандартное обращение к ученикам.
Его общения к ученикам и проведение занятий резко отличалось от общепринятого. Обычно обращаясь во время урока к ученику, он говорил:
- Ну что, сударь, Вы сможете нам рассказать по теме нашего урока?
- А Вы, сударушка, что можете добавить?
Вообще-то Владимир Николаевич Нечаев, был не просто учителем от бога, но и по-деревенски простым и доступным человеком. Он часто использовал на уроках свои особые подходы, в изложении материала основанные на житейских примерах. Именно он, сумел многому нас научить, я бы сказал общечеловеческому.

 
Нечаев Владимир Николаевич.

Мы учились в 4-м классе, когда однажды в субботу, заканчивая уроки, он сказал, что занятия будут продолжены в 5 часов вечера на берегу реки. Был конец сентября, и он попросил всех одеться тепло. Мы, конечно, выразили удивление. На что он сказал, что это будет очень интересное занятие на природе.
В назначенное время пришли все, а это порядка 20 человек. Владимир Николаевич ждал нас, сидя в лодке на берегу реки Кии. В несколько поездок он перевёз всех на противоположный берег. Все мы вслед за Владимиром Николаевичем по тропе,  направились в сторону Высокого грива. Настроение было радостным и мы отдельными группками двигались за Владимиром Николаевичем, который неспешно шёл впереди, размахивая топором. Девчонки держались рядом с учителем, ну, а мы, мальчишки, изображая из себя опытных знатоков леса, сорвав ягоды калины, лимонника или шиповника, угощали друг друга. Иногда Владимир Николаевич, останавливался и рассказывал нам о немногой живности, которая встречалась в лесу. А это были бурундуки и синички. Мы оживлённо смеялись и весело шли по лесной тропе.
Солнце клонилось к лесу, и покрытые густыми желтеющими листьями кусты и деревья отбрасывали длинные тени. В лесу становилось прохладно. Зайдя вглубь леса, Владимир Николаевич, выбрал у двух поваленных деревьев площадку для разведения костра. Мальчишки стали собирать дрова и валёжник, складывая их шалашом над разведённым костром. А Владимир Николаевич, топором из длинных жердей сделал дополнительные скамейки. Девчонки уселись вокруг учителя, ну, а мы напротив. Сумерки постепенно окутывали лес, но костёр ярко горел, блаженно согревая нас. Нам рядом с Владимиром Николаевичем было спокойно, тепло и уютно.
Когда мы расселись и успокоились, Владимир Николаевич сказал, что он сегодня решил вне школьной программы рассказать нам  о том, как люди жили в древности и как быстро проходит время. Он сказал, что пройдёт совсем немного времени, все мы повзрослеем, и у нас появится очень много забот. Но  никто из нас никогда не забудет этот ярко горящий костёр среди леса и его рассказ, как древние люди боролись за огонь.
На всю жизнь я запомнил слегка хриплый голос Владимира Николаевича и его неспешный, но потрясающе впечатливший нас рассказ по книге Жозефа Рони «Борьба за огонь». Рассказываемые им события происходили в  Каменном веке. И суть рассказа заключалась в следующем:
Огонь для древних людей означал возможность выжить. Он объединял всё племя и помогал выстоять в борьбе с невзгодами и опасностями.
В неравной битве с внезапно напавшими на племя врагами, погибло много воинов, детей и женщин. Во время сражения пропал вождь племени. Выживание племени оказалось под угрозой.  И главное, что потух огонь, который горел днем и ночью, спасая людей от зверей, врагов и непогоды. Огонь берегли поколения, но за одну ночь он был утрачен. Скрывавшийся от врагов  вождь смог вернуться  и призвал людей отправиться на поиски огня. Вознаграждение было одно - женитьба на дочери вождя. Нашлось несколько добровольцев,  в том числе Нао, умный и порядочный воин и Агу, жестокий и коварный интриган.
Владимир Николаевич неторопливо рассказывал, а между тем, в лесу становилось всё темнее и темнее. Все ребята класса тихонько сидели вокруг костра. Царившее ранее возбуждение постепенно сменилось предельной тишиной и вниманием. Покорённые рассказом и таинственностью окружающей природы, мы замерли, стараясь ничего не пропустить. Слушая эмоциональный рассказ Владимира Николаевича, и наблюдая в мелькающем пламени костра яркие сцены битв первобытных людей за огонь, мы и сами становились участниками той давней и роковой драмы.
Окружавшие нас кусты и деревья создавали непроницаемую завесу того страшного, древнего и безжалостного мира. В свою очередь, нам от такого рассказа становилось всё страшнее и страшнее. Все оглядывались по сторонам, вздрагивая от каждого шороха. Сопереживая страхи древних людей, и понимая свою беспомощность,  мы все видели защиту только в учителе, бесстрастно продолжавшем свой рассказ.  Некоторую уверенность защищённости нам придавал ещё и топор, который блестел у костра рядом с ним. Девчонки со всех сторон всё плотнее и плотнее прижимались к Владимиру Николаевичу. Он, подшучивал над ними и пытался их успокоить. Но даже самые неустрашимые и хулиганистые мальчишки, стали постепенно всё ближе и ближе подвигаться к костру. Мы все чувствовали, что сейчас  в ночной темноте рядом с нами, находится  всё тот же злобный первобытный мир, который был тысячи лет назад и о котором нам рассказывал учитель.
А Владимир Николаевич продолжал рассказывать о храбром воине Нао, который со своими помощниками отправился искать огонь. Он говорил о коварном Агу, который решил не рисковать своей жизнью, а ожидать возвращения Нао, с тем, чтобы отнять огонь и жениться на дочери вождя. 
На пути Нао постоянно возникали различные смертельные препятствия, связанные с трудным переходом, на них нападали хищные звери. Так, однажды, спрятавшись на отдых в одной из заброшенных пещер, они оказались в логове медведя. С трудом смогли с ним справиться и тут же они сталкиваются с тиграми. Мужество помощников Нао и хитрость их лидера, помогли одержать победу над хищниками и сохранить свои жизни.
 А между тем темнота всё более сгущалась вокруг нас. Кусты вокруг костра, казались сплошной и злобной стеной, наполненной страхами. Иногда со стороны окружавшего нас тёмного леса раздавались шорохи, невольно заставлявшие в страхе сжиматься наши сердца.  Когда костёр начинал слабо гореть, мы остро осознавали, как страшно было племени остаться без огня. Преподаватель просил ребят подбросить ещё немного дровишек. От этого нам становилось светло и тепло, а главное, что у нас появлялось чувство безопасности. А сам Владимир Николаевич, продолжал свой рассказ.
Наконец, Нао обнаруживает племя владеющее огнём. Чтобы завладеть огнём его помощники отвлекают племя, а он сам, расправившись со сторожами, похищает огонь.
В деталях рассказываемые Владимиром Николаевичем сцены, тем более в условиях горящего костра и дремучего леса вокруг, обостряли все наши чувства. Наше покорённое рассказом сознание, по мере происходящих событий, заставляло нас с ужасом оглядываться по сторонам и даже вскрикивать во время самых острых сцен. Мы искренне сопереживали за Нао. Сидя у костра в темноте окружающего нас леса, всем казалось, что где-то рядом крадётся и медведь, и голодные тигры, и племя, которое пытается вернуть свой огонь. Мы продолжали слушать рассказ, но с лицами, повёрнутыми в сторону леса. Страшно было всем. Мы были не только слушателями рассказа учителя, но и участниками тех очень давних событий Каменного века. Некоторые мальчишки, да и я тоже, под видом погреть спину вплотную подсели к костру, напряжённо вглядываясь в темноту.
И вот, в один из таких очень опасных моментов рассказа, когда огромный и голодный тигр бросился на Нао, кто-то из ребят, решивший попугать девчонок, а возможно и от собственного страха, вдруг дико заорал:
- А-А-А!!!
И в тот же миг, усиленно громко, раскатисто и быстро перемещаясь вокруг нас по кругу, лес, оглушив нас, ещё более громко и неимоверно дико вдруг закричал  эхом:
- А-А-А, А-А-А, А-А-А!!!
И будто свернувшись улиткой, звук полетел дальше в тайгу, к дальним сопкам постепенно затихая:
- АААааааа!!!
Мы не успели дослушать первый удар звуковой волны, буквально вдавивший нас в землю, и наполнивший нас животным ужасом, как вдруг, на нас обрушилось вторая менее сильная, но внезапная волна эхо:
- А-А-а-а-а!!
Многократно отражённое ночным лесом и это эхо, несколько раз повторилось, постепенно затухая.
И вдруг из ближайших от нас кустов, как будто бы с глубоким сожалением, раздалось с переходом на какой-то сокровенный шёпот:
- ааааах!
Тот, кому приходилось поздним осенним вечером находиться в дальневосточном лесу, знают об особом звуковом резонансе и пугающих свойствах таёжного эхо. Происходит резкий и трёх кратный эффект усиления звука. Я думаю, что причина в повышенной плотности и особой температурной слойности сгущающегося к ночи влажного осеннего воздуха. Возможно, что и в каких-то особых свойствах таёжных мест. Это наблюдается именно в дальневосточной тайге. Замечу, что подобного резонирующего эхо, я в других местах не наблюдал, хотя не однажды приходилось находиться ночью в различных регионах мира.
 Что тут было!!! От неожиданности все вздрогнули, закричали и вскочили. Девчонки с воплями, обгоняя друг друга, бросились к Владимиру Николаевичу. Не выдержав их напора, он свалился со своего бревна. Мальчишки подскочили ближе к костру. Облепленный со всех сторон девчонками и ругаясь на всех сразу, Владимир Николаевич пытался подняться. Но напуганные девчонки со всех сторон судорожно ползли на него. Со страху они не слышали его голоса и не видели, что вокруг тихо и спокойно. Кто-то из пацанов, пытался хихикнуть (очевидно, шутник), но поддержки не было. Все мальчишки, сбившись в кучу, тревожно озирались по сторонам. Владимир Николаевич что-то кричал, находясь внизу визжащей кучи.
Однако, постепенно не видя реальной опасности, девчонки, начали успокаиваться. Когда взъерошенный Владимир Николаевич, растолкав и кое-как стряхнув с себя девчат, всё-таки сумел подняться, было понятно, что он очень напуган произошедшим. Он начал проверять ребят, а затем пытался выяснить, кто и почему кричал. И только разобравшись, что все на месте и что это глупая шутка, сказал, что дальше рассказывать не будет.
Очевидно, он и сам понял, что психологическое восприятие нами рассказа, а главное наше эмоциональное состояние, превысило допустимо - возможные для нас пределы. Некоторые ребята стали его просить продолжить. Но настроение у всех было испорчено, да и всем не на шутку было страшно.
Возмущаясь нашим поведением и глупостью, Владимир Николаевич пообещал закончить в другой раз. А сам начал разбрасывать несгоревшие дрова костра. Мы вместе с ним старательно затоптали тлеющие угли.
Окружающий мир сразу погрузился в темноту, и мы поняли, что пока мы здесь не умерли со страху, нужно поскорее идти домой. Владимир Николаевич, понимая наше состояние, назначил самых крепких ребят идти сзади, а сам останавливался через каждые 10 – 15 метров, собирая всех вместе.
Домой идти было ещё более жутко и страшно, чем сидеть на месте у костра. Все старались поближе протиснуться вперёд к Владимиру Николаевичу. Но тропа была узкая, и ребятам приходилось идти сзади. Всех нас не покидало ощущение, что сейчас кто-нибудь обязательно схватит за спину. Пережитый страх и жуть окружающего леса, пугала нас и требовалась определённая сила воли, чтобы побороть в себе этот ужас. Все молча, и напряжённо шагали. И только голос учителя впереди, подбадривал нас.
Однако, по пути к лодке, чтобы мы более не просили его продолжить рассказ, Владимир Николаевич подвёл итог, но уже без тех неповторимо красочных и сжимавших наши сердца эпизодов. Он сказал, что эта книга учит мужеству, храбрости, стойкости и умению никогда не сдаваться. Даже в самые трудные моменты нужно искать выход, и что главное в жизни, это сообразительность и ум, а не жестокость и желание убивать в попытках выжить в трудных условиях.
Подойдя к лодке, все хотели быстрее переправиться на родной берег, поближе к деревне. Оставаться среди зарослей кустов на берегу боялись все. Я помню, что все мальчишки и большая часть девчат, сняв штаны и задрав свои платья, пошли вброд через реку. На лесном берегу оставаться без Владимира Николаевича никто не решился. Быстро перейдя речку и одевшись на берегу, все бегом бросились по домам. Знаю, что некоторых девчонок Владимир Николаевич провожал по домам.
Однако, вскоре наступила зима и другого такого впечатлившего нас похода, так никогда больше и не случилось.
В своей неспокойной и занятой непрерывной военной службой жизни, я часто возвращался памятью к этим воспоминаниям. Я всё время ощущал необходимость полностью прочесть эту столь необыкновенно рассказанную Нечаевым В.Н. историю. Но книга, мне как-то не попадалась. И только через много лет я случайно купил её и прочёл.
Возможно, время изменило меня, а может, тогда сыграло свою роль личное обаяние Владимира Николаевича и тот потрясающий природный мир, который он смог приобщить к своему рассказу, но книга уже меня так не потрясла и не взволновала.
Скорее всего, всему своё время и своё понимание!
Прошли годы, но другого такого, подаренного мне Владимиром Николаевичем Нечаевым чудесного рассказа, я больше никогда и ни от кого не слышал. Он, как кудесник, смог создать машину времени и перенестись вместе с нами в тот далёкий Каменный век. Низкий поклон великому учителю и очень хорошему человеку!

Д Е Т С К И Е   З А Б А В Ы

Вспоминая своё детство, я уверенно могу сказать, что это было самое радостное, приятное и незабываемое время моей жизни. В том, моём детстве, всё было естественно и просто. В наших деревнях не было дворцов пионеров, не было искусственно созданных зон отдыха и развлечений. Но наши детские забавы всегда проходили на природе, и были частью нашего общего образа жизни.
С трудом просыпаясь по утрам, каждый из нас радостно встречал утро наступившего дня. Поздними вечерами, несмотря на родительский зов никто, не хотел возвращаться домой с улицы. Нас не огорчали проблемы, неудобства, холод и голод. Наскоро сделав уроки и выполнив обязательный объём домашних работ, мы хватали кусок хлеба и спешили на улицу к своим друзьям-сверстникам.
Среди нас бывали мелкие ссоры и недоразумения. Иногда мы дрались и ругались друг с другом. Но проходило время, и мы всегда опять были вместе. У нас не было зла, недоброжелательности или обязательного желания отомстить. Нашему кругу ребят не были свойственны издевательства над слабым. Мы не выбирали и не искали жертву для постоянных шуток, не назначали изгоев. Нас объединяла простота и доступность наших отношений, стремление помочь.
У всех мальчишек нашего села было одно общее качество. Заключалось оно в стремлении всё делать не хуже своих товарищей и иметь то, что имеют они. И дело было вовсе не в красивых трусах и рубашке или других материальных ценностях.
Начальными нашими играми было катание по улице чугунного обода или кольца от колёс автомобиля. Обычно делалась проволочная ручка, удерживаемая в руке и толкающая обод согнутой на ней с другой сторон скобкой. Это было не простое занятие. Нужно было быстро бежать и удерживать равновесие вращающегося обода на дороге. У Кольки и Витьки Старовойтовых отец был шофёр, и они частенько появлялись на улице с ободом. Ну а мы, все просили:
- Дай покатать!
Стоило только, кому-либо из ребят появится в кино или в школе с трубкой из борщевика и «патронами» из калины в кармане, как все начинали вооружаться также. Недозревшие ягоды калины с большой силой выплёвывались через трубку на большое расстояние. В этот период времени многие из нас ходили в школу с карманами наполненными зелёными ягодами калины. Удары были очень болезненными. В перестрелках ягодой иногда участвовали целые классы, прибавляя работы уборщице и необходимости разбираться учителям. Во время просмотра кинофильмов в клубе все старались садиться на последние ряды в зале. Иначе можно было получить болезненную очередь по уху.
Лучшим вариантом трубки была покупка в магазине металлической перьевой ручки оснащённой сразу двумя наконечниками: ручкой и карандашом. Ведь тогда все писали только чернилами и перьевыми ручками. Стоило учителю отвернуться к классной доске, как за спиной в классе начинались нешуточные бои. Достаточно было вынуть эти наконечники из ручки и, набрав в рот ягоду калины или нажевав во рту шарик из промокашки, плюнуть его с силой, в стриженый затылок спокойно сидящего впереди соседа.
И если борщевик и калина были только сезонными средствами, то такая ручка являлась оружием постоянным. Во всех покупаемых тетрадях всегда был лист промокательной бумаги, который защищал свеженаписанный текст от помарок чернилами. Обычно у всех ребят его в тетрадях не было. Во время проведения учителем диктантов мы просили промокашку у девчонок.
Стоило одному пацану появиться на улице с луком и стрелами, как на следующий день вся улица вооружалась этим видом оружия. Стрелы делали с наконечником, чаще используя гвоздь. Я даже делал оперение для стрел. У себя на улице мы устраивали соревнования на дальность и точность стрельбы.
Полной неожиданностью для нас явилось появление бумажного змея над селом. С середины октября начинали задувать сильные ветры и вдруг у одного из деревенских ребят с 1-й улицы, появился змей. Насколько я помню, сделал он его с помощью отца. Такую игрушку мы все видели впервые. Все ребята с нашей улицы несколько дней наблюдали за его полётом. Змей летал очень высоко, и лёгкое подёргивание нитки заставляло мотаться его длинный хвост. В качестве бечевки использовалась катушка толстых ниток. Это было завораживающее зрелище. Через несколько дней мы с братом используя газету тоже сделали змея и методом удлинения хвоста добились его взлёта. Это интересное увлечение собирало в воздухе над селом по десятку бумажных змеев, которые иногда путали нитки и вместе падали на землю.
Некоторые наши забавы заканчивались очень плохо. Отдельный разговор про изготовление пистолетов, которые выливались из свинца с использованием медной трубки. У основания ручки делалось маленькое отверстие и скоба для спички. Мало того что для получения свинца ребята часто воровали аккумуляторы с действующих машин и механизмов, так и использованием пистолетов мы создавали реальную угрозу себе и посторонним.
Обычно такой «пугач» заряжался спичками через ствол, и закладывалась свинцовая пулька. Некоторые ребята заряжали его порохом, который поджигали спичкой для запала. Однажды, в школьном туалете, у такого стрелка пистолет разорвался в руках. Пришлось ему обращаться в больницу и длительное время ходить с перевязанной рукой.
Во время моей учёбы в 9-м классе Бичевской средней школы литьём пистолетов из свинца занимались ученики младших классов нашего интерната. Мы жили в больших комнатах по 8-10 человек и у дверей каждой комнаты, на гвозде висел 20-ти литровый огнетушитель. Все комнаты выходили в общий большой холл со столами для приготовления уроков и большим портретом на стене Первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущёва. Однажды пообедав после занятий, мы все улеглись на свои кровати. И вот один из учеников 7-го класса на спор с соседом решил из такого пистолета попасть в огнетушитель.
Раздался выстрел, и все услышали звон свинцовой пульки о металлический баллон. Не успел стрелок возрадоваться своему попаданию, как из огнетушителя вдруг вырвался мощный фонтан пены. Он лил прямо на две кровати, стоявшие в ряд от дверей. Заливаемые пеной ребята спасение решили искать, укрывшись одеялами. Но пена, пузырясь, стекала с подушки на постель. Тогда я вскочил и сдёрнул с гвоздя залитый пеной огнетушитель, намереваясь вынести его на улицу. Но он вырвался из рук и, брызгая в разные стороны пузырящейся смесью, продолжал заливать всё вокруг. Наконец, накинув на это неугомонное чудовище одеяло, нам удалось выбросить его на улицу. Комната и две кровати были залиты пеной…
Понимая неизбежность наказания от директора школы, все бросились наводить порядок. В первую очередь стали смывать пену со стен и стирать одеяла. Но на стенах и на одеялах от пены оставался жёлтый налёт. Пришлось вспомнить про извёстку и хозяйственное мыло, которое хранилось в столовой. Собрав всё необходимое, мы бросились белить всю комнату и мыть полы. Мы работали с невиданным ранее энтузиазмом. Отстиранную постель, чтобы ни кто не видел, мы повесили сушиться на чердаке здания. А имеющийся запас белья позволил освежить наши кровати.
Когда вечером пришла воспитательница, комната сверкала чистотой и порядком. Эту очень тучную и добродушную женщину очень удивила наша инициатива и трудолюбие. Она посчитала это проявлением культуры и очевидно результатом её повседневной работы. В последующем она нас приводила в пример другим ребятам из интерната.
К сожалению, перенимаемые нами у других ребят какие-то новшества чаще носили глупый и воинственный характер и были далеко не безопасны в использовании. Очевидно, и мы сами, несмотря на свою беззлобность, допускали  агрессивные шутки. Часто услышанные от мужчин грубые слова и угрозы тут же появлялись в нашем лексиконе. Конечно, в какой-то мере сказывалось влияние того времени, ну, а в большей степени, это было отсутствием ума и занятий способных положительно влиять на нас.
Многие наши поступки из ряда простых забав и шуток иногда перерастали даже в преступления с серьёзными последствиями. Когда я учился в 10-м классе Бичевской средней школы, в 9-й класс поступило несколько ребят и девчонок из Полётного. Все они, как и я жили в интернате. Среди них художественными способностями выделялся Саша Григорьев. У Александра был наследственный (от отца) дар к рисованию. Он запросто мог нарисовать любую картину и выпускал стенгазету.
Занятия в школе всегда были с утра и вот однажды по каким-то своим причинам на занятия Саша не пошёл. Дело было зимой, и расстояние  от школы до интерната мы преодолевали всегда без верхней одежды и бегом. Вбежав после занятий в холл интерната, я обратил внимание на Григорьева, который в  преднамеренно важной позе сидел за столом под портретом Хрущёва. Однако, когда я взглянул на портрет, то невольно впал в шоковое состояние. На меня смотрел лысый разрисованный чернилами мужик с выпученными глазами, дико торчащими вверх синими усами и редкой бородой.
Глядя на этот искусно подрисованный портрет, я не мог удержаться от распиравшего меня смеха и вдруг появившегося страха. Подобное кощунство к первому лицу государства было выше моего понимания. Все вбегавшие за мной ребята останавливались в холле и начинали истерично хохотать. Мы смеялись до слёз и не могли остановиться, а Саша героем сидел под портретом.
В этот момент в помещение вошла наша воспитательница Татьяна Петровна. Увидев толпу дико смеющихся ребят, она спросила:
- Что это так смогло вас рассмешить?
Но когда ребята расступились в стороны и она увидела разрисованный портрет Первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущёва и сидящего под ним Григорьева, она схватилась за сердце и теряя равновесие села на стул. В наступившей вдруг тишине спросила шёпотом:
- Кто это сделал?
Саша спокойно сказал:
- Я.
Тяжело дыша и расстегнув пальто, она спросила вновь:
- А зачем ты это сделал?
С улыбкой на лице Саша спокойно сказал:
- Да просто так, я пошутил. Ведь очень смешно получилось!
Потная и бледная Татьяна Петровна откинувшись на стул, без конца повторяла:
Вот дурак, так дурак! Что же нам теперь всем будет!
 Все присутствующие вдруг почувствовали и осознали всю недопустимую глупость и тяжесть содеянного и неизбежность общей расплаты.
Немного отдышавшись, Татьяна Петровна подошла к портрету и начала пытаться ногтём счищать нарисованную бороду Хрущёва. Кто-то пытался помогать ей перочинным ножом. Но борода не счищалась. Тогда она попросила снять картину со стены и стирательной резинкой попыталась убрать усы. Мы все стремились помочь ей, но въевшиеся в полотно чернила стереть было невозможно. Кто-то намочил тряпочку и пытался смыть чернила. Но они расплылись, и стало ещё хуже. Откинувшись опять на стул, Татьяна Петровна хваталась рукой за сердце и требовала прекратить делать ещё хуже. Разговаривать нормально она уже не могла и вытирая с лица обильный пот лишь хрипела :
- Ну, надо же так намазюкать!
- Ну, вот что теперь делать? Позор то, какой!
Убедившись в невозможности привести портрет в первоначальный вид и с отчаянным выражением на лице, словно решившись, она сказала:
- Ладно, что будет, то будет! Тщательно завернула портрет Хрущёва в простыню, закинула его за спину и, согнувшись, очевидно под тяжестью предстоящего объяснения, понесла его к директору школы.
На следующий день Александра Григорьева исключили из комсомола. А через день решением районного отдела образования он был исключён из школы за дискредитацию руководителя  Коммунистической партии Советского Союза.
Не знаю, какие наказания понесли директор школы и наша воспитательница, но оба продолжали работать на своих должностях. Портрет Н.С. Хрущёва на стену больше не вернулся, но продолжал числиться в описи интерната.

В О Р О Т А

Все колхозные угодья вокруг деревни были выгорожены забором для защиты посевов от частного скота. В отдельных местах это была изгородь из жердей, но в конце каждой улицы были свои ворота. Забор был общественным, назывался «поскотьвиной», и каждый житель села обязан был загораживать закреплённый за ним участок территории. Ворота открывались кратковременно и использовались для проезда транспорта. Особенно активно использовались ворота на въезде и выезде из деревни для транспорта, проезжающего по шоссе.
В свободное летнее время все мальчишки деревни ходили «зарабатывать копейки на ворота», а это занятие именно так и называлось. Для ребят нашей части деревни это были ворота на 4-й улице, а для остальных на 2-й.
Суть заработка копеек заключалась в том, что водителям проезжающих автомобилей сами не хотели вылазить из кабин своих машин для того, чтобы открывать, а затем снова закрывать за собой ворота. Поэтому они предпочитали бросить через открытое окно несколько монет, дежурящим у ворот пацанам. Иногда к этой акции присоединялись и пассажиры из кузова и со смехом наблюдали, как мы дерёмся за эти копейки.
Машины были в основном грузовые, и через ворота ездили не часто. Автомобилей в то время вообще было мало. Легковые газики, возили больших начальников, но те обычно копейки не бросали. Отдельные водители грузовых машин пытались схитрить и проезжать «беспошлинно». Но мы запоминали номера их машин и предупреждали всех ребят, чтобы им ворота не открывали. Бывали случаи, когда такие водители, подъезжали и начинали усиленно сигналить и криками требовать чтобы им открыли ворота. Но наше «братство» спокойно сидело у костра и не реагировало на эти вопли. И только когда водитель бросал копейки, самый маленький медленно шёл открывать ему ворота.
В некоторые дни собиралось по 10-15 мальчишек разного возраста. Если младшие ребята зарабатывали себе на ситро, кино и конфеты, то старшие (на 3-5 лет) пацаны, эти деньги тратили на папиросы. От нас эти великовозрастные пацаны выделялись своим ростом и предпочитали не участвовать в «хватании копеек». Да и когда они стояли на воротах, то водители обычно копейки не бросали, а говорили им, чтобы они шли работать. Поэтому они, сидя у костра, курили и требовали отдавать им долю за разрешение зарабатывать копейки.
Некоторые ребята, схватив 20 копеек, (а это была сумма на 4 похода в кино), сразу убегали домой. Несколько раз так делал и я. Обычно большие пацаны гнались до самого дома и отбирали все деньги. Ну а если догнать не удавалось, то в следующий раз на ворота они нас уже не пускали. Поэтому прежде, чем подходить к воротам, мы с братом издалека изучали всех присутствующих.
Ворота были местом наших азартных игр. Играли в «Чик»,  «Пристенок» и в «Нож». Игра в нож заключалась в умелом владении перочинным ножом. Игрок должен был втыкать нож в землю, бросая его с пальца, локтя и плеча. Игры в чик и пристенок велись только на деньги.
Чик - это старая и общеизвестная игра, когда несколько игроков ставят на кон определённые суммы. В кон копейки ставились столбиком на значительном расстоянии от игроков. Игрок своей битой старался попасть в этот столбик и тогда он забирал весь кон. В качестве биты использовались пятаки, и даже подвесы от медалей. Если никто не попал в монеты, то первым бил по копейкам тот, чья бита была ближе к столбику. Участник забирал ту монету, которая перевернулась от его удара, если таких монет не было, то ход переходит к следующему игроку. Хочу отметить, что отдельные из нас достигали виртуозного владения битой, умея метко попадать в столбик из копеек кона, и точно ударяя по краю монеты, ловко переворачивать её.
Игра в пристенок проходила у стены, столба или любого препятствия. Первый игрок ударял своей монетой о стену и старался, чтобы она от удара улетела как можно дальше.  Остальные игроки, используя рикошет своих монет, старались попасть в лежащую на земле копейку предыдущего участника. Выигрыш засчитывался, если очередной игрок мог соединить растянутыми пальцами свою монету с любой монетой от предыдущих игроков. В игре зачастую участвовали все присутствующие и всегда азартно спорили.
Хорошо играли во все эти азартные игры великовозрастные ребята и, конечно, зачастую выигрывали. Наиболее активно они играли в пристенок. С высоты своего роста они далеко отбивали монету и своими длинными пальцами могли дотягиваться до монет на большом расстоянии.
С началом школьных занятий некоторые ребята пытались играть в копейки на переменах. Но наши всевидящие учителя быстро отбивали такое желание.

В А С Ь К А

Этот рассказ о Ковалёве Ваське, который жил на нашей улице и был непременным участником всех происшествий. Его мать жила где-то в городе, и в деревню почти не приезжала. Васька воспитывался у своей бабушки, которая, не имея ни сил, ни здоровья с ним не справлялась. Бедная старушка всё время копалась в своём огороде, кормила и обстирывала Ваську. Разговаривал он с ней очень грубо, вёл себя независимо и даже агрессивно. В отличие от нас всех, ей он по дому и на огороде не помогал, и на её попытки воспитания совершенно не реагировал. Если бабушка пыталась с ним говорить или делать замечания, он всегда со смехом убегал на улицу.
Васька дружил с пацанами, которые года на 4-5 были старше нас. Поэтому мы откровенно боялись его трогать, так как у него была защита. Васька, в общем-то, выслуживался перед ними, бегая в магазин за папиросами и выполняя иные их поручения. В какой-то степени именно из-за этих связей у него и был авторитет среди нас.
Он был на год младше меня, но физически крепкий, здоровый, агрессивный и драчливый. Мы достаточно часто на кулаках и с переменным успехом выясняли с ним отношения. Васька дрался со всеми подряд и даже с девчонками. Среди ребят подраться с девчонкой считалось подлым и не красивым делом. Но Ваську это не смущало.
Васька, частенько просвещал нас в детали запретных, но очень интересных для нас тем, объясняющих процесс появления детей и вообще устройства семейной жизни. Он, оказывается, в деталях знал все подробности интимных дел.
Васька участвовал во всех происшествиях на нашей улице и в школе. Он знал все новости и частенько втягивал нас в дела, противоречащие нашей морали и нормам поведения. Васька ничего и никого не боялся, и после каждой передряги, в которую он попадал, вёл себя спокойно и невозмутимо. Он мог запросто днём, залезть в охраняемый колхозный парник и нарвать целую пазуху огурцов. Мог в поисках гороха залезть в чужой огород и истоптать все грядки. При этом вёл себя вызывающе дерзко и не спешил покидать огород, несмотря на крики бегущей к нему с палкой хозяйки.
После таких происшествий пострадавшие шли жаловаться к его бабушке. Но замученная внуком старушка, честно признавалась, что сделать с ним ничего не может. Обзывала его окаянным паразитом и просила, чтобы пострадавшие сами разбирались с ним. И даже рекомендовала им самостоятельно отлупить Ваську. Процесс на этом и заканчивался.
В школе Васька учился очень плохо и часто срывал уроки. Он запросто мог обвинить учителя в предвзятом отношении к нему. Он мог начать оспаривать выставленную ему оценку. Иногда можно было наблюдать сцены, когда преподаватели его волокли за шиворот в кабинет директора школы. При этом Васька дико вопил, и громко доказывая свою и только ему известную правду.
При водворении Васьки с занятий он был единственный, кто всегда цеплялся за все двери классов, которые выходили в коридор. Открыв дверь очередного класса, он с воплями вбегал в него. Будучи тут-же скрученным своим преподавателем, он начинал отбиваться от него на глазах у ребят из другого класса. Так, что вся школа всегда знала и слышала все новости, связанные с Васькой.

Б У Т Ы Л К А   В И Н А

В послевоенное время все пролетарские праздники: 1 мая – День солидарности трудящихся, 9 мая - День Победы и 7 ноября – День Октябрьской революции,  несмотря на повседневную занятость жителей села, отмечали очень широко.
Обычно в праздничные дни родители всем ребятам из нашего круга общения давали по 1 рублю на ситро и конфеты. Собравшись вместе, мы покупали какие-то сладости, шли в лес за речку и разводили костёр. Неспеша кушали, рассказывали где-то слышанные истории или происшествия и смеялись. Нам всем было весело и приятно.
Думаю, что я учился в 6-м классе, когда мы все ребята с нашей улицы, собрались для празднования 1 мая у речки.
Но, в этот раз Ковалёв Васька сказал:
- Хватит быть маленькими, давайте возьмём бутылку вина и отпразднуем, как надо!
 Я помню, что такое желание для всех нас прозвучало странным. Мы с братом, как и все ребята, знали вкус водки, которую пробовали из оставшихся после гостей бутылок, но желания праздновать со спиртным не испытывали. Вдруг кто-то из толпы неожиданно шустро сказал:
- Ну, а что здесь такого, давайте!
Цены Васька знал, и на самый дешёвый пунш, который был в магазине, нужно было насобирать 1 рубль 84 копейки. Нас было 7 пацанов. Пришлось вкладывать даже последний пятачок, припрятанный на кино. Для того, чтобы продавщица не рассказала родителям о покупке нами бутылки, в магазин отправили одного Ваську. Ведь Васька мог всё. Васька отсутствовал недолго и принёс спрятанную в штанах бутылку. Мы переместились на нашу любимую полянку в лесу за речкой. Бутылка пунша оказалась очень крепко запечатанной и Васька её разгрызал зубами. Однако, когда ему это удалось, выпить первому он предложил почему-то мне. 
Пунш был очень сладкий, тягучий и очень крепкий в 35 градусов. Такого намешанного и одновременно неприятного вкуса я не ожидал. Хлебнув глоток и сморщившись, я передал бутылку Ваське. Сидя на гнилой липе, бутылку пили долго. Оказалось, что распитие спиртного даже в такие праздники удовольствия не доставляет. Пить пунш было неприятно всем. И выпив по паре глотков, все начали категорически отказываться. Васька, как организатор распития, прикладывался к бутылке больше других и называл нас слабаками. Кое-кто из захмелевших ребят начал дремать, прислонившись к липе. Заметно был пьян и Васька.
Мой младший брат, несмотря на мои попытки остановить его вдруг появившиеся стремление напиться, активно пытался составить Ваське компанию. Но быстро захмелел и улёгся под кустом поспать. Земля была мокрая и сырая, и мне ничего не оставалась, как с перерывами на отдых, тащить его домой. Особо трудно было пройти с ним кладки через реку. Он с заплетающими ногами, повиснув на мне, икая и рыгая, шёл по улице. Я кое-как дотащил его до дому.
 Мать кричала и сильно ругалась, но подзатыльники почему-то больше давала мне. А брата напоила молоком, уложила на кровать и поставила таз. Я знал, что мать младшего любит больше меня.
После этого случая я ни когда не употреблял пунш.

С А М О К Р У Т К А

Через некоторое время, Ковалёв Васька вновь втянул нас с братом в ещё одно происшествие.
Как я уже говорил, любимым местом нашего сбора и игр были брёвна. И вот как-то, в очередной раз с проверкой брёвен пришёл дед Фалендуш, который их сторожил. Он уселся рядом с нами и начал нам что-то рассказывать. Постепенно мы увлеклись разговором с дедом. Он оказался интересным собеседником, и мы с удовольствием слушали его. Он вспоминал прежние времена и рассказывал про деревенскую жизнь.
Сидя среди нас, дед часто курил самосад, доставая его и бумагу из лежащего на бревне кисета. Он ловко и ровно отрывал прямоугольный  листок бумаги и с одной стороны слюнявил его языком. Затем размещал щепотку своего табака и плотно сворачивал самокрутку. Его папироски были ровными и красивыми. Пуская струёй очень едкий дым, дед нам хвастался, что его табачок особый и в деревне у мужиков такого больше нет. Разговорчивый дед рассказывал нам, что он добавляет в него разные травки и коноплю. Ну, а потом мы занялись своими мальчишескими делами, и дед тоже ушёл. Однако, свой кисет он забыл на бревне. Я хотел догнать его и отдать ему кисет. Но Ковалёв Васька, кстати, который был родственником деду, возразил и сказал, что сейчас и мы попробуем его особый табачок.
Забрав кисет, Васька скрутил самокрутку, закурил и начал угощать остальных ребят. Постепенно все пацаны, боясь быть обсмеянными и стараясь приобщиться к взрослой жизни, стали пробовать «зелье» деда Фалендуша. Благо, бумага для самокруток, в кисете была с избытком. Однако для нас, крутить самокрутки, оказалось делом непростым, и Васька всем помогал. Прикурив и красиво развалившись на бревне, Васька пытался пускать клубы дыма через нос. Однако поперхнулся и со словами:
- Ох, как дерёт!  А табачок то крепок!
Передал самокрутку мне. 
Несмотря на резкий и неприятный запах этой самокрутки и какое-то внутреннее отвращение, пришлось и мне несколько раз «дёрнуть» этого курева. Удовольствия я не получил, но во рту появился горький вкус, головокружение, тошнота и слабость.
Через некоторое время  Ваську, как и других ребят, выкуривших по полной самокрутке, стало тошнить и рвать. У всех кружилась голова, и всем было плохо. Мой младший брат, как и другие ребята, тоже в полубессознательном состоянии валялся на этих брёвнах.
Всем нам понадобилось много времени, для того, чтобы прийти в себя после дедовой махорки. Солнце клонилось к закату и некоторые родители стали кричать и звать домой своих ребят. Мать, сразу определила, что мы курили. Но мы с братом стали уверять её, что мы пахнем, потому что сидели у костра, а курил только Ковалёв Васька.

К А К   М Ы  П У Г А Л И   В О Д И Т Е Л Е Й

Однажды осенью, когда заканчивалась уборка урожая, Васька предложил попугать водителей, которые ездили через село. Он сказал, что надо через дорогу натянуть нитку и ждать. И что в свете фар эта нитка водителю покажется как стальной трос перед машиной. И тот, испугавшись, резко тормознёт. И всем нам будет очень смешно.
Дело было вечером и кто-то из пацанов, принёс катушку ниток, и мы растянули её через дорогу у нашей улицы. Сами спрятались в бурьян, росший вдоль забора и стали ждать. Ждать проезжающую машину пришлось долго. Но машина порвала нашу натянутую нитку и, не останавливаясь, поехала дальше.
Тогда Васька авторитетно сказал, что нитку мы натянули не на том уровне от дороги, и что водитель, скорее всего, был пьян и её не увидел. На этот раз всё сделали в соответствии с указанием Васьки, и очередную машину ждать пришлось недолго. Водитель нитку увидел в последний момент и слегка притормозил,  разорвав её, а машина, не останавливаясь, поехала дальше.
Было поздно, и мы засобирались домой. Но Васька не унимался и предложил:
- А давайте в проезжающие машины будем «шмалять» камнями!
Возможно, что даже я и возразил, что водитель догонит и так нашмаляет, что мало не покажется. На что Васька авторитетно сказал, что пока водитель остановится, да пока выскочит из своей машины, мы будем далеко. Общее мнение было единым - давайте шмальнём!
Индивидуального согласия никто не требовал, но участие принимали все. Набрав камней, мы спрятались в том же бурьяне под забором. Машина не заставила себя долго ждать. Водитель, очевидно, спешил домой и гнал машину быстро. Васька скомандовал:
- По врагу огонь!
Сам первым швырнул камнем в машину и очень резво рванул по улице. Шмальнули камнями и мы, и рванули вслед за Васькой. Я слышал звон осыпающегося стекла, резкий скрип тормозов, скрежет сгребаемых заторможенными колёсами автомобиля дорожного гравия и трёхэтажный мат водителя.
Водитель, наверняка, был активным участником прошедшей войны и, очевидно, служил в разведке. Его реакция была мгновенной. Мы не успели пробежать и пятидесяти метров, как услышали сзади грозный топот водителя. Васька бежал метров на сто впереди нас, и явно направлялся к себе домой. Мы же, как стадо оленей свернули с улицы и, рассыпавшись веером, побежали в сторону Гапулиного озера.
Надеясь, затаится, где нибудь под забором огородов, я побежал в сторону домов. В тех закутках я никогда не был и с полного маху в темноте, налетел на забор из колючей проволоки. Пока я, судорожно бросался из стороны в сторону в поисках прохода в этом заборе, водитель автомобиля оказался рядом. Он тяжело сопел и расставив руки в стороны, озверевшим медведем шёл на меня. Осыпая меня матами с криком:
«Убью»! Резво кинулся ко мне. Его вид был страшен. Распахнутая фуфайка обнажала расстегнутую рубашку и мощную волосатую грудь. Красное и искажённое злобой лицо мне не сулило ничего хорошего. Я запоздало подумал о том, что зачем я снова связался с этим Васькой??? Но, когда сильная пятерня водителя схватила меня за шиворот и приподняла над землёй, я понял, что выход только один. Что было мочи, я завопил:
- Дяденька я не виноват, я шёл домой, а пацаны, сказали чтоб я «утекал»! Они утекали от вас и я тоже! Я ничего не делал!
Водитель, продолжая держать меня за шиворот над землёй, после моих воплей как-то сразу растерялся. И уже без крика вдруг спросил :
- Как так? Так что же ты бежал?
Я орал во всю мощь моих лёгких и эхо от моих воплей, далеко разносились по затихшей на ночь деревне:
- Дяденька прости, я больше никогда не буду!  Все бежали и я бежал! Я ничего не делал!
Было слышно, как в соседних дворах начали хлопать двери и раздаваться мужские голоса.
Он опустил меня на землю, но по инерции всё ещё продолжал встряхивать меня за шиворот.  Однако, от моих воплей ему, очевидно, стало не по себе.  И вдруг он свистящим шёпотом сказал:
- Ты где живёшь? Веди меня к своим родителям!
Я показал в сторону своего дома, а сам орал ему всякую оправдательную чушь, стараясь, чтобы она звучала как можно громче. Продолжая держать меня за шиворот рубашки, он прошёл со мной несколько метров. Потом остановился и жёстко сказал:
- Ещё раз попадёшься, убью! А сейчас иди!
Больше не только я, но и все остальные пацаны камнями в машины не шмаляли. Мы прекратили такие глупые и подлые игры. Хотя Васька и присутствовал в нашем коллективе, но наше отношение к нему и понимание его инициатив резко изменилось. Более того мы научились и сами подбирать друзей по уму и интересам, и правильно общаться с теми кто жил рядом с нами. Я думаю, что просто пришло наше время становиться умными!

В Е Л О С И П Е Д

Много лет в нашем дворе, под амбаром стоял старый отцовский велосипед. Отец, будучи председателем колхоза им не пользовался. Мне было лет 8-9 и я, с помощью своих старших приятелей, заклеил спущенные камеры этого велосипеда, поставил ниппеля и накачал колёса. Мне так понравилось клеить камеры с помощью сырой резины, что я даже отремонтировал старую автомобильную камеру и на ней плавал по реке.
Старшая сестра иногда ездила на велосипеде в магазин.
Велосипед был взрослый и очень большой, но я начал пробовать учиться ездить на нём. Мои ноги не доставали до педалей и я учился ездить на велосипеде как на самокате, стоя одной ногой на педале, а другой отталкивался от земли. Процесс был очень трудным, однако, засунув ноги в раму, я постепенно начал осваивать и технику вождения.

 
Многие начинали именно так.

Не обошлось без серьёзных падений и пострадавшей соседки. Умея ездить лишь по прямой и испытывая трудности с торможением, я часто влетал в заборы. Было больно и очень обидно, тем более, что мой «драндулет», всегда оказывался сверху, дополнительно пришибая меня.
Мой верный пёс, по кличке Шарик, всегда бегавший за мной вслед, в таких случаях приседал на задние лапы и яростно начинал облаивать меня. Трудно было понять, что он выражал при этом, то ли сочувствие, радость или осуждение? Иногда от боли я бросал в него камнем и просил заткнуться. Понимая моё состояние, он замолкал и отходил в сторону. После таких приземлений, я обычно брал велосипед и, прихрамывая, катил его во двор. Чувствуя себя сопричастным, Шарик тоже уныло плёлся за мной следом.
Вся трудность овладения велосипедом заключалась в том, что он был очень большой и тяжёлый для меня. Равновесие велосипеда я мог сохранять, только значительно наклонив его и двигаясь на высокой скорости. При езде на маленькой скорости он валился, чаще в противоположную сторону и у меня не хватало сил удержать его. Я падал вместе с ним, но потом вновь поднимал его. Постепенно я научился, изогнувшись в раме и перемещаясь вверх вниз, крутить педали, держать равновесие и рулить.

С Т О Л К Н О В Е Н И Е   С   Б А Б У Ш К О Й

Однажды, совершенствуя свои навыки езды на велосипеде, я вдруг увидел, что впереди в попутном со мной направлении идёт толстенная бабка. Она жила несколько дальше по улице и мимо нашего дома часто ходила в магазин. Бабушка была скандальной и я, как и все ребята с нашей улицы, её боялся.
Бабка шла посреди дороги, размахивая авоськой, в которой была пустая бутылка для подсолнечного масла. Ранее масло продавалось только на разлив. Елозя рывками в раме велосипеда, я был уверен, что по краю дороги спокойно объеду её и останавливаться не стал. Но когда я приблизился, то понял, что  её мотающаяся в руке бутылка всё-таки мешает мне. Решив её предупредить, я что-то ей крикнул. Но вдруг в этот момент перепуганная бабка, резко скакнула в мою сторону и оказалась прямо передо мной. Не имея возможности резко остановиться, я на полной скорости врезался ей в зад. По сравнению с моими предыдущими столкновениями с заборами, это напоминало удар в водонапорную башню. Бабуля развернулась и с воплем рухнула на бок.
Видимо, от неожиданности я очень сильно испугался, потому что с трудом вспоминал, что было дальше. Перелетев через руль, я свалился, как в перину, ей на живот. Однако, тут-же вслед за мной прилетел мой велосипед и упал сверху, окончательно пригвоздив меня к бабке.
Вначале перепуганная и сбитая с толку моим падением бабка, очевидно, не очень понимала происходящее, с громкими стонами охала. Но когда на неё ещё и прилетел сверху велосипед, необычно визгливо и дико взвыла и стала громко орать:
- Убили, ой убили!!!
 Она вцепилась своими крючковатыми пальцами в мои волосы, схватила за шею и начала душить. При этом, очевидно осознав, что я попал к ней в руки, истошно завопила:
- Попался убивец! Ну, попался!!! Удушу вражину!
От её воплей звенела вся округа. Сидевшие доселе спокойно на проводах воробьи в диком страхе, с писком бросились врассыпную.
Барахтаясь в её юбках, обалдев от её криков и задыхаясь, от сжавшихся на моей шее бабкиных рук, я с ужасом понял, что она действительно сейчас задушит меня. Собрав все силы, и резко лягнув её ногами в живот, я вырвался. Но в этот момент бабка, очевидно сожалея о моём скором освобождении, опять заголосила про свою смерть:
- Ой, убил меня, насмерть убил, убивец!!!
- Держите убивца. Ой, помираю!
Хотя до смерти бабке в тот момент, конечно, было очень далеко.
Несмотря на реальную угрозу моей жизни, о которой я с перепугу не подумал, а скорее всего в силу моей природной интеллигентности, я вдруг бросился помогать ей встать. Однако озверевшая бабка, размахивая своей заряженной бутылкой авоськой, как булавой, норовила долбануть меня в голову. Распалившись до крайности она, сидя на дороге, материлась и плевалась в мою сторону.
Мой верный друг Шарик, до этого прятавшийся под забором, сообразил раньше меня, и с визгом поджав хвост, резко бросился к дому.
Дошло и до меня, что если я сейчас попаду в руки этой старой ведьме, то спасения уже не будет. Схватив велосипед, я бросился к дому. Однако, оглянувшись назад, я увидел, что бабка поднялась и с ужасной скоростью, раскрутив сетку с бутылкой, как пращу над головой, метнула её в меня. В последний момент  я отпрянул в сторону. Бутылка, стукнувшись о дорогу, со звоном разлетелась на мелкие куски.
Это была точка её предельной ярости. Задыхалась от собственных криков и, схватившись руками за забор, бабка двигалась к нашему дому.
Бросив велосипед у калитки, я бегом убежал на речку. Долго ещё были слышны её невнятные крики у нашего дома.
Зная о неизбежности домашних разборок, до самой темноты я боялся идти домой. Но наступала ночь, и другого выхода у меня не было. Дома пахло валерьянкой, которую после встречи с бабушкой пришлось пить моей матери. Она встретила меня упрёками и обвинениями в проблемах, которые почему-то всегда я создаю. Однако, во время всего воспитательного процесса, отец в разговор не вмешивался и сидел, отвернувшись в сторону, и почему-то всё время улыбался.
После этого случая я эту бабушку оббегал далеко стороной или прятался, когда она шла мимо нашего дома.
Долгое время после этого происшествия наш сосед Королёв Василий Андреевич при встречах со мной всегда смеялся и спрашивал:
- Ну как дела, убивец?

С Т О Л К Н О В Е Н И Е   С О   С В И Н Ь Ё Й

Другой скверный случай, связанный с лужей, да ещё и со свиньями, произошёл несколько позже.
А дело было так. После наезда на бабушку мать запретила мне пользоваться велосипедом. Однако, прошло пару недель, и я при молчаливом согласии моей матери, решил продолжить совершенствование навыков вождения велосипеда.
Разогнав на улице велосипед, я на ходу запрыгивал в раму и, перемещаясь вниз вверх, крутил педали. Я уже чувствовал, что постепенно я всё более уверенно управляю велосипедом. Но, чтобы мой велосипед не падал, мне приходилось держать большую скорость движения. Тормозить ногами внутри рамы по-прежнему мне было очень сложно, и если на дороге возникало препятствие, то я заранее останавливал велосипед. А главными препятствиями на дороге были глубокие лужи и грязные свиньи, которые валялись в них.
Маршрут моих поездок был коротким, так как ездить в конец нашей улицы я боялся из-за крикливой бабки. Успешно проехав несколько раз от шоссе до речки, я решил проехать и по 2-й улице. Эта улица всегда являлась центральной и, несмотря на большие лужи, она была в лучшем состоянии, чем все остальные. И вот, маневрируя по дороге, я доехал до колхозных складов и поворота к старому клубу. В этом месте всегда была огромная лужа и какой-то постоянно выдавливаемый из земли грязевой плывун, вынуждающий часто буксовать проезжающие автомобили. Именно этот плывун был местом, в котором всегда лежали свиньи.
Подъезжая к луже, я понял, что проехать я смогу только по узкой полоске дороги с краю лужи. Но в этот момент, лежащая в грязи огромная свинья, встала и пошла через эту сухую полоску дороги. Шла она, не спеша, но я был уверен, что когда я подъеду, она уже уйдёт с дороги. Однако, это грязное и подлое животное вдруг остановилось. Не имея возможности резко затормозить, я со всего маху врезался свинье в бок.
Предыдущая история, произошедшая ранее с бабушкой, повторилась полностью. Но в этот раз, перелетев через велосипед, я упал своей спиной на спину свинье. Свинья от сильного удара взвизгнула и как лошадь, вопреки своим повадкам, резво побежала в грязь. Каким-то чудом, лёжа на спине и уцепившись с боков за шерсть свиньи, некоторое время мне удалось удерживаться и проскакать на ней. Но затем, как вареник в сметану, я смачно упал в жидкую грязь.
Отбежав в сторону и выпучив глаза, свинья в недоумении смотрела на меня, как я весь грязный, барахтаюсь в её луже. При этом открыв рот, эта подлая скотина неодобрительно похрюкивала.
Осматривая себя и одновременно оглядываясь со стыдом по сторонам, я понял, что выход только в купании. Вытащив из лужи свой велосипед и запустив камнем в самодовольное свиное рыло, я отправился на речку. Погода была холодной, но мне пришлось изрядно попотеть, пока я отстирал всю грязь, въевшуюся в мою одежду.
Об этом происшествии я долго никому не рассказывал.
После пережитых передряг с велосипедом я понимал, что такие поездки добром не кончатся. Вопреки моим страхам, переход на езду сверху рамы прошёл безболезненно и быстро. Свернув на бок велосипедное сидение, чтобы не упиралось в спину, через неделю я уже мог пользоваться тормозами.
Через 5 лет, я купил себе новый велосипед. Деньги я заработал во время школьных каникул. Велосипед был красивый и лёгкий. Ездил я на нём по-прежнему быстро и даже освоил управление им без использования руля. Достаточно было изменить наклон своего тела, чтобы и велосипед изменил направление своего движения.
Обучаясь в 9-11-х классах Бичевской средней школы, я еженедельно, ездил на нём за 20 километров в интернат.

М О И   С П О С О Б Н О С Т И

Во время учёбы в начальных классах учительница иногда с классом проводила походы в лес. Там, она нам рассказала и показала, как правильно осуществлять посадки деревьев. Как прививать хорошие сорта на старые плодовые деревья. Как делать обрезку деревьев и кустарников.
Мне это было очень интересно и явилось своего рода рычагом, вдохновившим меня на посадки деревьев в палисаднике у нашего дома. Обычно в палисаднике мать выращивала различные цветы, но вот почему-то именно там, я усердно начал садить берёзки, клёны и шиповник. Несколько дней подряд я ходил после занятий в лес, приносил различные саженцы и высаживал их. Потом вдруг заметил, что они исчезли. Я опять пошёл в лес, накопал саженцев и снова посадил их. На следующий день я увидел, что все они вырваны с корнем и валяются под забором на улице. На мой недоумённый вопрос, мать сказала, что вырывает их отец и выбрасывает. Хотя я, до сих пор считаю, что было бы, наверное, правильным мне просто объяснить, что палисадник не предназначен для лесных растений, но не выбрасывать их молча. Тем не менее, посаженные мной за баней две берёзы и груша продолжают расти и сейчас.
Наш сад был густо заросшим сливами и различными кустарниками. И вот вдохновлённый полученными знаниями, я несколько дней подряд проводил обрезку деревьев и выпиливал различные одичавшие кустарники. Мать хвалила меня и показывала, какие сливы и кусты подлежат вырубке.
Много лет вдоль соседского забора росла малина. За этими густыми зарослями никто и ни когда не ухаживал. Каждый год побеги малины захватывали новые площади огорода. Мать даже и не знала, что побеги малины ежегодно нужно подрезать и пригибать на зиму к земле. В общем, мой творческий энтузиазм и работоспособность помогли привести малину в порядок. Пересадка на новые места разросшихся кустов смородины, способствовала повышению их урожайности.
Глубоко не понимая сути совместимости различных плодовых деревьев, я экспериментировал с прививками в нашем саду. Однако ничего из этого не получилось, кроме сильно порезанной ножом руки.
Рассказ учительницы об использовании нашими предками глиняной и деревянной посуды подкинул мне идею попробовать ремесло гончара. На мой взгляд, всё было элементарно просто и доступно. Я накопал глины, намесил густого раствора и сделал простейшие тарелки. Они долго сохли на солнце, а затем во время очередной топки бани я загрузил их в полную горячих углей печь. Но они все потрескались. Я пробовал советоваться с матерью, но она не знала. Где-то получить нужную информацию я не мог и вынужден был обратиться к учительнице. Она сказала, что нужен особый состав глины. Тогда я взял образцы глины в разных концах села и опять повторил этот процесс. Но посуда вновь вся потрескалась. Как оказалось, при всей видимой простоте гончарного ремесла, изготовление посуды требует определённых знаний, опыта и специального оборудования.
В одном из журналов в библиотеке я нашёл рассказ о народном умельце, который занимался резкой дерева. Я даже где-то вычитал, что для поделок нужно использовать мягкие породы дерева и что лучше всего подходит липа. Вооружившись пилой, я пошёл в лес и долго мучаясь, выпилил кусок этого дерева. Несколько дней подряд я корпел, пытаясь ножом вырезать лицо человека, но когда понял, что не получается, начал строгать морду собаки. Во время резки моих шедевров у них почему-то всё время отваливались нос или уши. В конце концов, у меня получилась утка, которую я даже покрасил остатками половой краски. Вместе с тем я усвоил, что и это занятие требует знаний, опыта и специальных инструментов.
Когда в школе мы стали изучать паровой двигатель, я дома пытался сделать плавающий макет парового парохода. И даже проводил его испытания на ближайшей луже. Однако струя пара, попадая на пароходное колесо, сразу конденсировалась и колесо не вращалось.
Мою врождённую страсть к инструментам я использовал, занимаясь различными поделками или ремонтом забора. Поначалу, сидя рядом с Дедом, я наблюдал, как он точит топор и ножовку. А затем, когда его не стало, я сам пытался точить некоторые инструменты и частенько использовал их. Отец всё время проводил на работе, да и домашними делами он заниматься не любил. Поэтому мать просила меня наточить или отремонтировать разболтавшуюся на ручке тяпку. Отгородить загон для скота, прибить во дворе умывальник для рук.
Однако, отец продолжал ругать меня, если видел, что я брал инструменты. Несмотря на его запреты, я совершенствовал свои умения.
Я помню, как долго я корпел, изготавливая крестовину для ёлки. Но крестовина получилась маленькой и ёлка с трудом удерживалась в ней.
Каждую весну в нашей школе проводилась компания «Грачи прилетели». И учитель давал поручения изготовить скворечники и принести их в школу. Конечно, он имел в виду и участие родителей в этой работе. Но мой родитель разрешил только взять доски.
Это как раз был тот случай, когда моё огромное желание сделать скворечник не совпало с моими способностями. Вроде простое дело превратилось в серьёзное испытание для меня. Если коробку скворечника, я кое-как подогнал и сбил гвоздями, то отверстие для птиц я так и не смог сделать. Во-первых, не было нужных инструментов, а во-вторых прорубая отверстие стамеской, я разбил переднюю стенку скворечника. Более того, я сломал единственную стамеску, которая была у отца. Чтобы исправить ситуацию, я несколько дней подряд, куском бруска вручную, затачивал тот обломок стамески. Боясь разборок, я буквально часами, до изнеможения рук, тёр стамеску затачивая жало. Отец, конечно, увидел мой новодел, но очевидно понимая объём огромной работы, проделанной мной, в тот раз ничего не сказал.
Проявляя интерес к изготовлению лаптей и корзин, я даже ходил в лес и заготавливал лыко. Сидя на пороге амбара, я плёл лапти. Показать мне правильность их изготовления было некому и, пользуясь только своим разумением и интуицией, я долго корпел над ними. Вся трудность заключалась в изготовлении петель для оборок лаптей. Изготовление короба корзины было делом несложным, но вот связка его с ручкой, оказалась для меня непреодолимой.
Я всё время находил себе какую-то работу,  которая мне нравилась. Я не говорю про работу на огороде с матерью.  Я пробовал заниматься многими видами работ, которые не всегда у меня получались. Но я приобретал определённый опыт, который помогал мне как-то найти себя. То я пытался заклепать прохудившийся тазик, то пытался натянуть проволоку для белья, используя длинные болты. Из шестерёнчатого механизма старой веялки я даже сделал точило.
Во время моей учёбы во втором классе в школе со мной произошёл курьёзный случай. Возможно, произошло это после прочтения сказки о Емеле, который ведром поймал щуку, а может быть мой беспокойный ум, искал способ рационального использования нашего уличного колодца. Как-то наловив на речке раков и карасей, я решил их разводить в колодце. Выбрав огромных раков с икрой и крупных карасей, я их запустил в общественный колодец. Ежедневно доставая ведро с водой из колодца, я смотрел, не появились ли мальки. Однако через пару недель стали всплывать дохлые раки и погибшие караси. После этого и очевидно, догадываясь о моих проделках, наш сосед Миша Барышев возмущаясь, говорил мне, что в колодце из-за отсутствия света и из-за холодной воды речная живность существовать не может.
Вспоминая свои проделки и абсурдные шаги в познании окружающего мира, я и сам удивляюсь своей непоседливой энергии и инициативе, которая руководила мной. Я всё старался понять и научиться делать самому. В то время не только я был такой. Многие ребята могли выполнять любые виды работ и рассчитывали только на себя. Любознательность и инициатива всегда были основой нашего времени.
 Я вспоминаю Петю Бабиенко, который после уроков по химии, начал делать порох. Используя колхозные удобрения из селитры, он с моим братом и группой пацанов, ходили по селу и взрывали самодельные устройства и пускали петарды.
Моей страстью оставалось чтение книг. Я перечитал все сказки и приключенческие рассказы в школьной библиотеке и брал интересные книги в сельской библиотеке.
Во время нашей учёбы в 7-м классе практиковалось опекунство или наставничество отдельных комсомольцев над младшими классами. Конечно, я не помню, как правильно называлась такая деятельность, но заключалась она в совместном чтении и обсуждении с малышнёй книг и рассказов. Не знаю, почему для этого выбрали меня, но меня направили в 3-й класс, где учился Гена Лапченко. Ребята учились после обеда, и с ними я встречался один раз в неделю после 18 часов вечера. Свои занятия с ними я проводил, рассказывая им сказки, фантастику и приключенческие рассказы. Я никогда специально не готовился к этим встречам и начинал рассказ с сюжета внезапно подсказанного ситуацией или ребятами. Моя начитанность позволяла мне интересно рассказывать прочитанное ранее. Начав с одной сказки, я переходил на другую, иногда придумывая отдельные ситуации по ходу своего рассказа. Мои подшефные ребята сидели, раскрыв рты, и не хотели идти домой, уговаривая меня рассказать ещё. Они всегда ожидали меня и просили, чтобы я чаще приходил.
Общаясь с этими ребятами, я неожиданно для себя открыл новые чувства, которые вдруг появились у меня. Это было какое-то особое ощущение любви и ответственности за них. Обычно встречаясь со мной, эти ребята бросались ко мне обниматься. Увидев меня на улице, радостно махали мне руками. Мы стали с ними родными. Они видели во мне своего старшего брата. И я им всегда отвечал взаимностью.
Выпускники 8-го класса от такого шефства освобождались, но мои бывшие подопечные вместе с классным учителем пришли ко мне в класс и уговорили меня продолжить эти занятия. Конечно, я не смог отказаться от такого взаимообогащающего нас доверия и общения.
Сразу хочу сказать, что такая особая страсть к чтению сохранилась у меня на всю жизнь, и она помогала и помогает мне сохранять высокий уровень эрудиции, писать стихи и книги. Это способствовало моей работе в центральном аппарате Министерства обороны, быть руководителем аппарата Российской Ассоциации Героев, работать начальником центра в структуре МИДа.
Мы взрослели, глядя на старших и подражая им. Основой всегда был труд и работа в семье и в колхозе. Мы были активным и нужным поколением жителей нашей деревни. Свои заработанные деньги мы отдавали родителям или тратили их на крайне необходимые покупки.

П А С Т У Х И

Часто вспоминается мое лето после окончания четвёртого класса. Не знаю, как случилось, но в то лето жители нашей улицы, имеющие коров, не смогли нанять пастуха. А это означало, что коров должен был пасти каждый хозяин самостоятельно. Все взрослые были заняты работой в колхозе, поэтому роль пастухов выполняли дети.
Каждый день рано утром (в 5-6 часов) стадо коров и ещё не проснувшихся мальчишек и девчонок за ними, переходило вброд реку Кию, за которой начинались пастбища, густо поросшие кустами и деревьями. Другого доступного места для выпаса скота нашей улицы не было.
Прошло много лет, но я с содроганием вспоминаю момент перехода вброд нашей холодной и дымящейся утренним туманом речки. Остывшая за ночь река, даже при приближении к ней обдавала сырым холодом. Ширина реки достигала пятидесяти метров, а глубина местами была выше пояса. Мальчишки, сняв штаны и перекинув их через шею, а девчонки задрав свои платья на плечи и ёжась от утреннего холода, осторожно заходили в воду. Взвизгивая от пронизывающего холода, нам всем приходилось подгонять медленно идущих коров хворостинами.
Некоторые ребята на верёвках волокли за собой скулящих дворняг, которые упираясь лапами, не желали заходить в холодную воду. По мере повышения глубины реки, каждый из нас интуитивно стремился выше поднять руки, надеясь сохранить хотя бы их в тепле. В отличие от нас и собак, визжавших разными голосами, коровы почему-то холода совершенно не боялись и, зайдя на средину реки, блаженно размахивали хвостами. А некоторые, очевидно, всвязи с особой природной вредностью, останавливались в воде. И тогда град камней и воплей нашего негодования заставлял их вприпрыжку выскакивать из воды. Взвизгивая и стуча зубами, мы выбегали на берег реки и поспешно надевали свои штаны.
Центральное место пастбища занимала огромная поляна поросшая травой и называемая в народе – База.  Эта База была создана лесозаготовителями на берегу Кии, между сёлами Прудки и Полётное. В послевоенные годы на этой поляне складировался лес, который заготавливали в тайге японские военнопленные и после ледохода сплавляли его по реке. Главное для всех нас, пастухов, было не допустить коров на другой берег речки, в сотне метров от которого начинались колхозные поля. В противном случае, хозяина коровы за потраву посевов ждал серьезный штраф.
Пройдя пару километров от села, наше стадо выходило на эту поляну, где мы дружно разводили костер и собирались вокруг него. Первое время среди нас были взрослые, но потом, передоверив своих коров старшим парням (некоторым было по 14-16 лет), занимались своими неотложными делами. Такая разница в возрасте, конечно, не могла не сказываться на наших взаимоотношениях. Великовозрастные детины частенько эксплуатировали нас, пацанов-малолеток, заставляя бегать за отбившейся от стада коровой или собирать дрова в костер. А иногда всячески высмеивали нас, что, конечно, было обидным. Обычно они сторонились нас, что нас очень устраивало.
 Костер был местом сбора и ежедневным атрибутом нашего пребывания и общения. Он нас спасал от комаров и мошки, которые иногда буквально облепляли оголённые участки нашего тела.  Коровы, спасаясь от этой напасти, тоже приходили к костру в гущу дыма. В такие комариные дни мы жгли дополнительные костры, используя гнилушки и сырую траву для большего дыма.
Для защиты от дождя и дневного зноя под деревьями мы строили из веток будки. На длинных сучьях высоких деревьев из веток плели гнезда, сидя в которых с замиранием сердца раскачивались над землей. Развлекательным занятием была игра в чехарду, т.е. прыжки друг через друга. Участвовали в этом все мальчишки и девчонки. Но если начинали резвиться  великовозрастные ребята, главное для нас было вовремя убраться подальше.
В жаркие дни группами ходили купаться на речку. Сидя у костра, девчонки пели популярные песни, отдельные ребята пародировали известных жителей нашей деревни или рассказывали смешные случаи из жизни села. Все мы вели себя свободно и вместе хохотали до слез над простыми вещами. В углях костра запекали картошку и с аппетитом ели, заедая ее хлебом и запивая молоком. Другой еды не было, да и не могло быть. Представленные самим себе мы о лучшей жизни и не мечтали.
Я пас нашу корову Зорьку. Это была бурёнка огромного роста, коричнево-белой масти. Молока она давала много, но ближе к вечеру всегда норовила сбежать на колхозные поля. Скотина была очень хитрой и настырной. Находясь среди коров, она потихоньку отходила в сторону, ну а затем галопом бросалась в кусты и через речку бежала на поля.
Воспитанием коровы занимались все. Её кнутом бил объездчик, её бил мой отец, её пытался палкой лупить и я, но отучить её от походов на колхозные поля мы так и не смогли. Зная её повадки, я привязывал к её рогам длинную верёвку и крепил её к кусту. Но стоило мне попытаться перевязать её на новое место пастбища, как она тут же бросалась скачками в лес, таща меня за собой на верёвке. Из-за этой коровы я часто ходил с поцарапанным животом и руками. Мои товарищи пытались мне помогать, но даже все вместе удержать её мы не могли. Дело кончилось тем, что после обеда корова всегда паслась на верёвке.
Это было единственным обстоятельством,  серьёзно омрачавшим мою пастушью жизнь.

К А К   М Ы   В О Р О В А Л И   М Ё Д

Рядом с пастбищем наших коров у Грязного ручья находилась колхозная пасека. Пасечником на ней был старший брат Калинина Сергея. После откачки мёда Серёга иногда заходил к брату на пасеку и приносил понемногу мёда и нам. Старшие пацаны постоянно просили Серёгу принести ещё мёда, но брат ему  больше не давал. Он готовил мёд к сдаче колхозу и в огромных бочках его отстаивал.  В бочках мёд дозревал и, отстаиваясь наверх всплывал весь попавший в него мусор и личинки пчёл (детка), которые выбрасывались из рамок во время вращения мёдогонки. Ну, а затем дозревший мёд разливался в небольшие плотно закрывающиеся бочонки и отправлялся в село.
Пасечник ежедневно ходил на речку мыться, но свои помещения всегда закрывал на замок. В результате постоянных и настойчивых попыток пацанов поесть мёда, однажды Серёга признался, что знает, где брат прячет ключ.
На второй день  шпионской слежки за пасечником было установлено, что он наконец-то пошёл мыться. Толпа пацанов рванула к пасеке. Великовозрастные, были первыми и с ними Серёга. Ну, а такая мелюзга, как я, бежали сзади. Мёда хотелось всем!
Бочки, наполненные мёдом, стояли в тёмном омшанике и были высотой с мой рост. Черпая мёд двумя металлическими банками, которые там были, первыми пили старшие пацаны. Отдышавшись, они прикладывались снова. Серёга всех торопил. Вообще-то мёд, это очень тяжёлый для желудка продукт и его очень трудно выпить много. Но некоторые пацаны пили по две литровые банки! Зачастую после большого количества выпитого свежего мёда бывает плохо.
Когда подошла и моя очередь, потянувшись вверх, я зачерпнул и большими глотками начал пить густой мёд. Однако, переводя дыхание, я вдруг почувствовал, что мой рот наполнен мелкими и мягкими червячками. Поднеся банку к открытой двери, я увидел, что в ней полно белых и розовых личинок пчёл. Для меня это было так неожиданно, что меня затошнило и я, бросив банку, побежал в ближайшие кусты. Опорожнив желудок, я под громкие окрики пацанов, убежал с пасеки.
Потом я спрашивал у Серёги, как они смогли пить мёд с червяками? На что он сказал, что прежде чем черпать кружкой мёд, нужно было мусор и личинок донышком кружки слегка отодвинуть в сторону. Ну а потом уже чистый мёд набирать в кружку. Ну что ж, буду знать! Но другого такого случая больше не представилось…

З А Я Ц

Часто дворняги, которые всюду следовали за нами, выгоняли из леса какую-либо  дикую живность. Тогда все включались в погоню, оглашая округу криками и собачьим лаем, заставляя коров от страха сбиваться в кучу. Обычно это были бурундуки, белки, зайцы или козы. Бегали за зверьём только потому, что было интересно и весело.
Однажды собаки выгнали из леса зайца, который долго бегал по кругу. Ну а затем, очевидно притомившись, прыгнул в заросли одиноко растущих на поляне кустов и притаился там. Мы встали вплотную друг к другу и медленно стали сближаться к центру этих кустов. Окружённому  зайцу ничего не оставалось другого, как только попытаться прорваться через наше оцепление. Заяц поступил именно так. Высокой свечой и с пронзительным визгом он прыгнул из кустов вверх и приземлился прямо на грудь рядом со мной двигавшегося Виктора Жирных.
Не ожидавший такого коварства Виктор, тоже взвизгнул и от неожиданности мертвой хваткой прижал зайца к себе. Передние лапы зайца с длинными когтями оказались на уровне лица Виктора, и ими, смертельно напуганный заяц, колотил его по голове. При этом заяц издавал резкий визг, которого я никогда больше не слышал. Одновременно с этим, спасающий свою жизнь заяц, с огромной силой дрыгал задними ногами и яростно когтями рвал рубаху и царапал живот Виктора.
От неожиданности и боли Виктор закричал:
- Ой, ма-ма… мамочка!
Уткнувшись лицом в зайца, Виктор упал на землю, подмяв его под себя. Однако, заяц, визжа и из последних сил стараясь вырваться, продолжал колотить, как по барабану голову Виктора, и задними ногами рвать его за бока. Чувство страха окончательно парализовал сознание Виктора и вместо того, чтобы отпустить взбесившегося зайца, он что-то громко мычал, и всё пытался одной рукой закрыться от его ударов по  голове.
Сбившись в кучу, мы со страхом смотрели на происходящее избиение, не осмеливаясь броситься на помощь другу. Наконец, старшие пацаны с трудом разжали руки Виктора и, схватив дрыгающего ногами в разные стороны зайца за загривок, отбросили его.
В безумной радости от свободы, а скорее в шоковом состоянии, обалдевший и всклочённый заяц, бросился в кучу отдельно стоящих собак, до смерти перепугав и их. Наши отважные волкодавы, взвыв от неожиданности и страха, сшибая друг друга и поджав хвосты, бросились врассыпную.
Сидя на земле и раскачиваясь, в изорванной и окровавленной рубашке Виктор продолжал всхлипывать, не веря в свое освобождение от озверевшего зайца. Его вид представлял жалкое зрелище. Рубашка сохраняла свое былое предназначение только на спине, свисая с окровавленного живота отдельными лоскутками. Моментально опухшее, в синяках и кровоподтеках лицо с прилипшими клочьями заячьей шерсти, выглядело ужасно.
В повисшей вдруг над поляной тишине, я, вопреки общепринятому мнению о беззащитном зайчике, понял и запомнил на всю жизнь, что в определенных условиях и заяц может быть очень страшным зверем.
Размышляя над этим происшествием, я хочу сказать, что Виктор ещё очень легко отделался. Среди охотников известны случаи, когда настигнутый волком заяц, падая на спину резким движением своих когтистых ног, вспарывал тому живот. И если бы у зайца была возможность свободно действовать своими ногами, думаю, что дело могло закончиться очень трагично.

Д Е Л А   О С Е Н Н И Е 

Осень - это время, когда необычной и даже грустной красотой наполнялась природа. Когда днём ещё по-летнему тепло, но ночи уже становились холодными и туманными. Деревья и кустарники приобретали яркий окрас, радуя глаз и наполняя лёгкие приятными запахами. В лесу появлялось огромное количество грибов, радовали глаз созревшие калина, виноград и лимонник.  На высоких кедрах вызрели огромные шишки. И тут же появлялось большое количество белок, которые с лёгкостью спускали эти шишки вниз, частично поедая орехи в них. На полях появлялись стайки рябчиков и фазанов, которые шумно взлетали из-под ног. Иногда это происходило так неожиданно громко, что растерявшись, я не успевал выстрелить из ружья в них.
Болота радовали глаз созревшей клюквой. Эту чудо-ягоду собирали после первых морозов. Лучше всего она хранилась до весны в замороженном виде. Особенность этой удивительной ягоды в том, что она сохраняет свои полезные свойства до нового урожая.
В связи с отсутствием вкусных деликатесов, иногда по вечерам, мать приносила тарелку замороженной ягоды и посыпала её сверху сахаром. Необыкновенный вкус и полезность делали её хорошим профилактическим средством от простуды.
 Клюква – это целый витаминный комплекс, подаренный нам природой. По содержанию витаминов и минералов она является самой полезной из дикорастущих ягод и применяется в основном для лечения простудных заболеваний. Круглый год этот диетический продукт всегда использовался для поднятия тонуса и работоспособности организма в периоды физического, эмоционального и умственного напряжения. Клюква содержит большое количество витамина - С, а это отличное природное средство, укрепляющее иммунитет и повышающее защитные функции организма. В период заболеваний широко использовался сироп, сок и морс из этой ягоды.  О волшебной целительной силе клюквенного сока известно много. Кроме всего прочего, он может предотвращать кариес, активно обеззараживая полость рта.
Соком этой «болотной» ягодки наши предки лечились от цинги, лихорадки, а так же смазывали язвы и раны. При легкой степени простудных заболеваний, употребление клюквы и напитков всегда приводило к выздоровлению без лекарственных препаратов.
 На речке, у мельницы начинали ловиться ленок и хариус. Дикие птицы стаями начинали свой длительный путь на юг.

С Б О Р   У Р О Ж А Я

Осень - это пора, когда деревня в спешке убирала вызревший урожай. Все родители вместе с детьми использовали всё световое время, чтобы собрать всё выращенное на своих огородах.
Обязательным осенним правилом было, придя из школы и пообедав, с матерью идти на огород, где вместе, накапывая вилами мы собирали картошку в
вёдра. Огород был очень большим, и вся семья трудилась на нём. Главным питанием семьи зимой всегда была картошка. Мать всегда торопила себя и нас, чтобы своевременно выкопать, высушить и опустить картошку в подвал.

 
Уборка урожая на огороде. Слева: отец, я, моя младшая сестра Галя и мать.

Непредсказуемая осенняя погода, могла в сентябре засыпать снегом неубранный урожай картошки на огороде. Я помню несколько таких случаев, когда приходилось копать картошку по снегу. Это было ужасно холодно и грязно.
Копаясь в снегу, мы говорили матери, что сентябрьский снег всё равно растает. Но, понимая свою ответственность перед семьёй за обеспечение продуктами зимой, мать всегда была непреклонна. Она говорила, что сейчас всё-таки картошку выкопать можно, ну а что будем делать, если вдруг ударят морозы. Мы уходили в школу или шли делать уроки, а мать в одиночку продолжала ковырять снег, отыскивая картошку. Собранную картошку, чтобы не замёрзла на снегу, сразу ссыпали в мешки и уносили в сарай. До позднего вечера мать оставалась на огороде, собирая урожай…
Возвращаясь вечером и держась руками за натруженную за день спину, она умывалась и начинала готовить ужин для того чтобы покормить нас. На ужин всегда была картошка и салат, приготовленный из того, что выросло на огороде.
По мере завершения сбора урожая на огородах, наступал более спокойный период, когда жители убирали оставшиеся поздние культуры и проводили уборку остатков растений. Стебли подсолнечников с корнями вытаскивали из земли, оббивали с них грунт и складывали в кучи. Подсолнухи, или как их называли в селе котелки, достигали высоты 3-х метров, имели толстый, но мягкий внутри стебель и обладали мощным корнем.

 
Моя мать, Туренко Прасковья Васильевна, копает картошку.

Ботву тыквы, картофеля и остатки других растений тоже собирали в кучи. В большинстве случаев этой работой занимались мальчишки. К этому времени облетали листья с деревьев, и высыхала трава. По мере высыхания остатков растений жители их сжигали. А мы, как мухи на мёд, слетались к этим ярким кострам и поддерживали в них огонь.
Некоторые жители сжигали высохшую траву в падях рядом со своими огородами. Таким образом, они очищали сенокос от старой травы и готовили его к следующему году. Участие в таких пожёгах травы было любимым занятием нашей уличной детворы. В течение нескольких вечеров мы выжигали все пади между нашими улицами. Домой приходили измазанными в копоти и пропахшие дымом костров.
П О Х О Д Ы   В   Т А Й Г У

Осень всегда ждали. Это не только особая красота дальневосточной тайги и созревание урожая, но и неповторимая пора для каждого рыбака и охотника.
Осенью я с друзьями, собравшись в группу, ходили с ночёвкой в тайгу за кедровыми шишками. Нас, таких любителей, собиралось человек 5-6. Заранее обговорив все детали и собрав свой таёжный мешок, после занятий, в субботу мы спешили в тайгу. Главное было успеть дойти до места и насобирать дров на ночь. Иногда определялись на ночёвку в барак. Самым близким был Школьный барак, но вокруг него было мало кедра. Хорошо протопив с вечера металлическую печь-бочку в бараке, ложились на нары спать. Ночь в бараке всегда проходила относительно спокойно и в тепле.
Хочу отметить, что в то время тайга была настоящей и густо поросшей дремучим лесом. В ней было  раздолье для диких животных и хищников. С наступлением темноты гарантированно можно было слышать вой волков. Переночевать ночь у костра - это тоже было своего рода героизмом. Необходимо было обладать определённым мужеством и навыками, чтобы провести ночь среди глухой тайги. Это сидя в тёплой квартире всё представляется сплошной романтикой. А там всё по-другому.
Достаточно часто жуткие ночные крики животных и птиц заставляли сжиматься от страха наши сердца. Многие, начитавшись публичной литературы, думают, что филин и сова ночью просто ухают. Как бы ни так, они издают такие визги и урчания, крики и вопли, что можно подумать, о кучке ведьм приносящих младенцев в жертву. Причём совершенно явно  слышишь холодящий душу плач, и предсмертные рыдания раздираемого на части ребёнка.
Широко известное в наших краях выражение - рёв изюбра во время гона - это зачастую не просто рёв. Достаточно часто можно было слышать как хронический кашель старика или будто бы ослиные крики и даже одинокий резко обрывающийся вопль неизвестного животного. Дикий козёл и тот иногда издаёт такие звуки, которые с ним ну никак, не совместимы. Бывают звуки, от которых мурашки ползут по спине, а разобравшись, начинаешь понимать, что это таёжные птицы. Мне кажется единственное, что было предсказуемо узнаваемо, так это вой волчьего выводка. Хотя и здесь резко отличался вой старой волчицы от срывающегося завывания молодых волчат.
Ну, а самое главное, спать в холодную ночь у костра просто опасно. Осенние ночи часто сопряжены с морозом. Когда позволяло время, на месте ночёвки заранее разводили большой костёр. После того, как он прогорал, на это прогретое место стелили лапник и ложились сами спать.
Конечно, лучше всего ночевать за стенкой из вывернутых из земли корней дерева и сооружённого из сухостоя навеса. В этом случае тепло от костра не сдувается ветерком, а завихряясь, согревает отдыхающих.
Ночёвка у костра требует большого запаса дров и поочередного их подбрасывания в огонь. Пока горит костёр, все согреваются его теплом и засыпают. А потом, по мере прогорания костра, все в сонном состоянии неосознанно начинают к нему жаться своими спинами. И получается, что бесконтрольно скатываются на горячие угли, которые прожигают фуфайку. Представляете ужас и боль, когда на тебе горит одежда? Так, однажды Самусев Николай очень сильно обгорел, ночуя у костра, и долго лечился потом в больнице.
Выдержав холодную ночь, и наскоро позавтракав с чаем, заваренным малиной или лимонником, мы лазили по кедрам, сбрасывая шишки на землю. Насобирав по мешку, несли к себе домой. Это было трудным испытанием и в основном старались ходить в тайгу пораньше с утра.
Особое место в наших таёжных историях занимали походы за виноградом и лимонником. Мешок винограда можно было набрать, пройдя вдоль реки Кии и по Конскому кладбищу. Однако, мы ходили с пацанами за виноградом в район Карпова ключа. В этом месте, на склоне сопки, было очень много винограда, и его заросли в виде беседок с густо висящими внутри гроздьями, позволяли быстро набрать мешок. Иногда в таких беседках вплотную сталкивались с медведем, который тоже пировал виноградом. И тогда дикий крик «Медведь!» заставлял нас сбегаться в одну кучу и что есть мочи орать. Обычно, осенью медведи сыты и не отличаются агрессивностью. В свою очередь, перепуганный медведь ломился по валёжнику в другую сторону.  Но всё как-то обходилось.
Походы в тайгу и на рыбалку требовали большого опыта, физических сил и сноровки. Всё должно было быть заранее проверенным и продуманным. Начиная с обуви, которая должна соответствовать сезону, не давить и не натирать ног. И одежда должна была быть не только  лёгкой, но и тёплой. Даже подготовка мешка требовала знаний и опыта. Особое внимание обращалось на лямки, которые должны были быть широкими и прочными. Ведь пронести 20 – 30 килограммов винограда на расстояние 7 километров совсем не просто. В своём мешке я использовал лямки из старого полотняного полотенца моей бабушки.  В карманах всегда носил от комаров простую косынку, складной нож, спички и запас крепких бечёвок.
Однажды Серёга Калинин, Толя Чухунов, Миша Барышев и я, собирали виноград в районе Карпова ключа, и Миша Барышев вплотную столкнулся с медведем. Напугавшись его криков, мы в страхе бежали в разные стороны. Куда убежал медведь, мы так и не узнали, но потом долгое время мы искали друг друга.
Самое неприятное бывало тогда, когда в результате внезапных встреч с медведем или просто увлёкшись, мы иногда теряли ориентиры и правильное направление движения. При отсутствии солнца выбраться из тайги бывало очень даже непросто. Перемещаясь по тайге очень важно постоянно держать в голове основное направление своего движения. Собирая дары природы, или обходя непроходимые места, мы совершаем неизбежные отклонения в стороны. Поэтому необходимо всегда замечать хорошо видимые ориентиры, указывающие нужное направление.
Показательным является случай, о котором я начал свой рассказ.
После встречи с медведем, мы дособирали виноград в мешки и отправились домой. Первым, как наиболее старший из нас шёл Миша Барышев, ну а я, как малолетка, тащился сзади. Пройдя небольшое расстояние, мы увидели дым от костра и двух старушек. Одна из них была Перетолчина, а вторая Локтева - тёща Владимира Кузьмича Улантикова. Они тоже собирались домой, и удивились, почему мы идём в обратную от дороги сторону.
Они рассказывали нам, что зимняя дорога здесь проходит рядом и что они постоянно ходят в тайгу и даже лазят на кедры за орехами. Оказалось, что они с июля месяца собирали на болотах голубику, грибы в лесу, ну а потом виноград и лимонник в тайге. Собранный урожай сдавали в приёмные пункты.
Сергей Калинин сказал, что он дорогу знает и двинулся первым. Сзади нас семенили бабульки. Перелазя через буреломы и валёжник, цепляясь за колючки ничепая (аралии), мы шли около часа. Вдруг впереди увидели дым от костра и в недоумении остановились. Особенно недоумевал Серёга, ведь мы оказались у того же костра, от которого вышли! Все изрядно устали, а весь путь предстояло продолжать вновь. Подошли отставшие бабушки и как-то так спокойно стали спрашивать, а знаем ли мы вообще, куда нужно идти? Взрослые ребята пытались им что-то говорить. Тогда бабушки сказали, что хватит ходить по кругу и чтобы мы шли за ними.
Действительно, ведомые бабушками через полчаса мы вышли на дорогу. В дальнейшем этот случай был поводом для насмешек над Мишей Барышевым и Сергеем Калининым.
Часто я ходил в тайгу с ребятами, которые были младше меня. Они всегда полагались на мой опыт и мои умения. Никакого компаса у нас никогда не было. Чувствуя свою ответственность, я никогда не забывал контролировать направление движения по ориентирам. И старался очень далеко от дороги не уходить. Иногда для эксперимента и желания поучить ребят я спрашивал у них, где находится дорога? Все показывали в разные стороны. И самое опасное заключалось в том, что в такой момент все начинали спорить, пытаясь оправдать своё неправильное видение направления. Однако, мне как-то всегда удавалось правильно ориентироваться в лесу.
С позиции сегодняшней жизни, я иногда задаю себе вопрос, ну почему наши родители как-то и не волновались за нас. Да и мы сами относились к походам в тайгу и таким встречам с опасным хищником, как просто к приключению. Всё воспринималось легко и просто и под общий хохот мы делились ощущениями. Потом долго в деталях обсуждали кто, куда и как бежал.
Лимонник обильно плодоносил в тайге через год. И его сбор населением был достаточно прибыльным занятием. Прием в местном пункте осуществлялся по 40 копеек за килограмм. Вся трудность была в том, что лимонная кислота начинала выдавливаться при его переноске и, просачиваясь через мешок, очень сильно разъедала спину. Ведь тогда целлофановых пакетов не было, и ягоды приходилось носить в простых мешках с привязанными лямками. Кратковременное спасение было только в воде. Двигаясь, домой с загруженным мешком, мы использовали каждый водоём по пути. Тропа обычно проходила вдоль реки Полётки. Оставив мешок на дороге, сами в одежде залазили в воду, смывая кислоту. Ну а затем вновь шагали дальше.

О Н Д А Т Р А

С каждым новым годом моей жизни, я всё более постигал премудрости общения с природой и пользования её богатствами. И если в 5 лет мне было позволительно сидя на берегу Кии, ловить пескарей, то с 12 лет я уже самостоятельно, с одноствольным ружьём охотился на уток. С 13 лет, я капканами и ловушками отлавливал по реке Кие и Грязному ручью ондатру, норок и колонков. Особенно много ондатры было в Длинном заливе и с началом сумерек они выныривали из своих нор и начинали плавать по заливу.
На такую охоту в конце сентября я обычно ходил один. Встав на высокую кочку, стрелял в голову проплывавшей мимо ондатры. Но однажды меня упросил взять с собой на такую вечернюю охоту, мой одноклассник Бабиенко Василий. Вообще-то Василий охотой не занимался и напросился со мной, я думаю, в результате моих рассказов. В то время мы с ним сидели за одной партой.
Оказалось, что в связи с повышением уровня воды в заливе, подойти к берегу, было возможно только в одном месте. Я как более опытный, занял это место на высокой кочке, а он метрах в двух сзади. Договорились, что после моего выстрела, я по воде отойду назад, а он затем займёт моё место.
Появилась плывущая по поверхности воды ондатра и я, взведя курок, стал целиться. Но, в это время стоявший спокойно сзади Василий, вдруг взвёл курок и неуправляемо бросился ко мне, на ходу направляя ружьё на меня. Ствол его ружья находился рядом с моей головой. Я резко спрыгнул с кочки в воду и отшатнулся в сторону. У моего уха оглушительно прозвучал его выстрел. Совершенно оглохший и с опаленным ружейными газами ухом, я вылез на берег.
Перевозбуждённый Василий, что-то мне горячо доказывал, но я его не слышал. Всё обошлось, но я тогда впервые увидел такую неуправляемую реакцию, тем более со стороны всегда флегматичного Василия. Больше на охоту с ним я не ходил. Да он и сам желаний не проявлял, и в лесу с ружьём я его ни когда больше не видел.
Кстати, ружьё семья Бабиенко приобрела после нашумевшего случая с медведем, который залез к ним в коридор. Семья приехала к нам в село  в начале 50-х годов, откуда-то с Украины. Я часто бывал у них дома, где мы с Василием и его младшим братом Петром, играли в шашки и в карты. Тёплого сарая у них не было, и на зиму курей помещали в  клетку, оборудованную снизу обеденного стола. Когда мы делали уроки или играли на этом столе, куры квохтали и кудахтали внизу.
Отец Бабиенко всё время болел и в колхозе не работал, а всю тяжёлую работу выполняла мать. Отец был очень мягким и хорошим человеком, занимался рыбалкой, и его часто можно было видеть на берегу с удочкой. Я знаю, что мать сама даже косила сено для коровы. Жили они у шоссе на берегу Кии и вот однажды, к ним в коридор ночью заскочил раненый медведь. Думаю читателям, будет интересно узнать об этом случае.

 
Мне 14 лет.

Дело было поздней осенью, когда медведи уже находятся в берлогах и начинают впадать в спячку. В силу каких-то причин двухгодовалый медведь, очевидно, не нагуляв необходимого запаса жира, ночью пришёл в деревню. Зашёл он со стороны Конского кладбища во двор к Самусеву Моисею.
Ночью Моисей услышал шум во дворе и, выглянув через щель коридора, увидел медведя, который пытался залезть в сарай. Он достал одноствольное ружьё и всвязи с отсутствием пулевых патронов, зарядил его картечью. Выждав момент, почти в упор выстрелил в ломающего сарай медведя. Тот взревел и, проломив забор, выскочил на улицу. Моисей, накинув фуфайку на нижнее бельё в котором был, выбежал вслед за медведем на улицу. Было заметно, что медведь серьёзно ранен и тяжело шёл по улице. Опасаясь близко подходить к раненому медведю, Самусев преследовал его. В попытке скрыться от преследования, медведь, поравнявшись с домом Бабиенко через открытую калитку во дворе, заскочил в незапертый коридор.
Глава семейства Бабиенко, слыша возню в своём коридоре, через закрытую на крючок входную дверь спросил:
- Кто там?
Но в ответ раздавались невнятные стоны и сопение. Думая, что какой-то пьяный водитель, замерзая на дороге, просится переночевать в дом, он слегка приоткрыл дверь. Однако, медведь, чувствуя стоявшего сзади с ружьём Моисея и появившуюся возможность пролезть дальше, вдруг резво сунул голову в щель приоткрытой двери.
Трудно представить реальную ситуацию, когда Бабиенко изо всех сил тянул дверь к себе, пытаясь её закрыть, а его жена чем-то колотила медведя по морде. Оба ужасно кричали от страху. В то же время медведь когтями рвал наружную обивку двери и тоже злобно рычал.
Моисей по-человечески понял, что медлить дальше нельзя и выстрелил в темноту коридора. Медведь взревел и, разворотив доски стены коридора, рванулся к реке. Самусев наблюдал, как оставляя кровавый след, медведь переплыл речку и скрылся в лесу. После такого потрясения Бабиенко долго лежал в больнице.
Почему-то этому очень порядочному и во всех смыслах приятному человеку очень не везло. Все неприятности как-то случались именно с ним. А началось всё с того, что его очень сильно избил и сломал два ребра сосед по огороду. Соседа почему-то все звали Сапа. Этот молодой, и как я помню нигде не работавший мужик, имел репутацию скандалиста и выпивохи. Дело было на первомайские праздники и все работали на своих огородах. И вот изрядно подвыпившему Сапе, показалось, что Бабиенко занял его кусок земли, и он побил его так, что тот оказался в больнице.
Потом произошёл уже известный случай с медведем, заскочившим к ним в коридор. Ну, и окончательно добила его здоровье ситуация с утопленницей.
Дело было так, что через год после случая с медведем Бабиенко, как обычно, рыбачил у Горбатого моста. И вот якобы его удочка зацепила что-то тяжёлое. Подтянув ближе, он увидел синий плащ и женщину. Не понимая происходящее, он схватил её за плащ и наполовину вытащил из реки на берег. Оказалось, что женщина, а это была учительница начальных классов из села Бичевая - Волошина, уже была мертва. Бабиенко стало плохо с сердцем, но ему удалось выбраться на рядом проходящую дорогу и  обратиться за помощью.

Л Ё Д

Замёрзшие, первые осенние лужи всегда были радостью для мальчишек. По пути в школу с утра, обычно обкатывались возможности использовать лёд для развлечений. Рядом со школой была огромная лужа и до занятий мы устраивали соревнования. Прокатиться по первому льду с разгона, было некоторым шиком отваги и героизма. Соревнования среди мальчишек шли не только на дальность скольжения по льду, но и кто проедет не провалившись. Под крики сверстников всех охватывал азарт, особенно когда лёд на луже трещал и прогибался. Демонстрируя друг перед другом, свои способности иногда падали в эти лужи, намочив не только ноги, но и одежду, в которой ходили. И тогда брали половую тряпку у уборщицы и стирали куски мокрой грязи с одежды. За время урока одежда высыхала, и на следующей перемене процесс повторялся сначала.
С началом заморозков льдом покрывались вначале лужи и озёра. Для наших деревенских ребят все осенние радости, связанные со льдом начинались с луж и с Гапулиного озера. На Гапулином озере собирались огромные толпы ребят, которые резвились в меру своих способностей. Большинство играли в хоккей, но вместо шайбы гоняли камешек. Отдельные ребята катались на самокатах.
Основой наших игр всегда был каток. В то время катком называли вмороженную в лёд ось от телеги с колесом. К колесу крепилась проволокой длинная 5-6 метровая жердь и 1-2 рычага для раскручивания этого колеса. На конец жерди привязывались санки, в которые по очереди садились участники этого катания. Все собравшиеся ребята (обычно 5-6 человек) со смехом и шутками за рычаги раскручивали это колесо. Санки с большой скоростью вращались вокруг центральной оси, и удержаться в них было очень даже непросто. Сорвавшемуся с санок пассажиру, приходилось несколько десятков метров лететь, кувыркаясь по льду. Смех и громкие крики на озере продолжались до позднего вечера.
Наша речка Кия покрывалась льдом в последнюю очередь. Тихие и глубокие места замерзали в первую очередь, хотя на перекатах лёд долгое время оставался только вдоль берега.  По мере замерзания реки центр катаний перемещался на Кию. И этого было достаточно, чтобы начинать мастерить самокаты.
В связи с отсутствием коньков (денег родители на их покупку не давали), ребята сами мастерили самокаты. Для этого на широкий кусок доски, прибивали по краям два бруска, предварительно закрепив для лучшего скольжения на них толстую проволоку или металлическую ленту. В руки брался гладкий шест с закреплённым острым и толстым гвоздём на конце. Встав на самокат, необходимо было пропустить шест между ног и резко отталкиваться ото льда.
Огромное ледяное поле реки позволяло развивать большие скорости и ездить далеко от села. Даже сейчас я с восторгом вспоминаю, как наперегонки друг за другом, мы гоняли по льду.  Высшим умением и бесспорным проявлением храбрости считалось способность пронестись на большой скорости по участку льда, который прогибается под самокатом. Такие катания часто заканчивались купаниями в холодной воде.
Хочется отметить, что в осенне-зимний период почти все мальчишки ходили в школу с насморком. Это была реальная обыденность, устраняемая рукавом рубашки. Ведь носовых платков ни у кого из нас тогда не было. И если какая-то девочка доставала носовой платок, да если ещё с кружевами и вышитый, мы тут-же начинали смеяться над ней. Типа: «Ух, ты, посмотрите какая кралечка!» А чаще хватали за фартук и начинали колошматить её, дёргая в разные стороны. Чтоб не воображала из себя!

З И М А

В послевоенное время самым трудным периодом года  была зима. Зимы были очень снежные и морозные. Глубина снега достигала одного метра. Особенно глубокий и рыхлый снег сохранялся в лесу. Заморозки начинались в конце сентября, а обильные снегопады начинались с половины ноября. Зима была настоящей, без послаблений и потеплений. Морозы держались на уровне 20 – 30 градусов. Поэтому снег на протяжении всей зимы оставался сыпучим и легко сдувался ветром в низины и к заборам. Обычной картиной зимы в деревне, были высокие насыпи снега рядом с прочищенной дорожкой, ведущей к дому.
Особенно тяжёло переносился мороз, сопровождаемый сильным ветром. По пути в школу приходилось обматывать лицо шарфом, а если его не было, то просто какой-либо тряпкой. Для защиты лица от ветра некоторые ребята пытались использовать и свои домашние средства. Однажды по пути в школу мы встретились с Чихуновым Анатолием. Я обратил внимание на то, что его лицо вдруг покрылось какими-то крупными отслаивающими корочками, хотя накануне этого не было. Идя рядом с ним, я долго присматривался к его лицу думая, что он заболел и у него, наверное, появилась какая-то кожная болезнь. Но затем он остановился и со словами:
- Ну и ветер, даже вазелин не защищает! - достал тряпку и начал вытирать своё лицо, которое как оказалось, он намазал толстым слоем вазелина.
Многие из нас, да и я тоже, частенько ходили с отмороженными ушами. Уши опухали и висели большими мокрыми варениками красного цвета. В больницу мы не обращались. Мать мазала уши гусиным салом. Несколько дней приходилось терпеть непрерывно зудящую боль.
Для детей, стремившихся больше время проводить на улице, первый снег был всегда радостью. Невзирая на скудную одежду и обувь, а также недостаточно калорийное питание, мы всегда находили себе игры и занятия.
С середины ноября землю покрывал снег, и катания по льду водоёмов к декабрю становились затруднительными. И мы переходили на лыжи.
Огромное удовольствие мы получали от прогулок на лыжах или от катания на санках с высоких сугробов. Бросаясь с высоких круч вниз, иногда ломали лыжи и тогда, кувыркаясь, летели лицом в снег. Всё делали легко, не задумываясь о возможных последствиях. Набивали синяки и шишки на теле, но как-то обходилось без переломов. Однажды после такого падения, я сломал лыжи, и недели две ходил, сильно хромая.
Запомнились походы на лыжах на Каменную сопку. Кое-кто из ребят  ходил туда с санками. Обычно договорившись заранее и с утра пораньше, несколько ребят отправлялись в неблизкий путь.
Ходили не часто, ведь расстояние до сопки было порядка 6-7 километров. Санная дорога вела на вершину и вглубь тайги. Подъём на лыжах по дороге вверх всегда очень утомлял. Но какое захватывающее ощущение, когда взойдя повыше, несёшься со свистом ветра вниз и выкатываешься далеко на болота! Мимо мелькают толстенные деревья и кустарники, и каждый неверный шаг всегда мог привести к увечью. Это разжигало и увлекало.
На вершине сопки была круто торчащая из земли метров на 50 вверх скала, называемая Лбом. Я пробовал скатываться лишь с её третьей части. Признаюсь, что однажды я только чудом избежал столкновения с кедром. Но следы от лыж на снегу Лба, оставленные каким-то нашим сверстником, я наблюдал метров на 5 выше своей точки начала движения.
По бытовавшим среди мальчишек рассказам, один из наших школьных товарищей с разгону въехал лицом в дерево. От удара он потерял сознание, и находившиеся рядом с ним друзья, везли его на санках до больницы в деревне.
Зима - по-своему прекрасное время года. Несмотря на морозы, ветер и необходимость тепло одеваться, снег всегда приносил радость сельской детворе. По краю полей и огородов метель наметала огромные сугробы, которые являлись местом развлечений уличных ребятишек. Катались на лыжах и санках. В сугробах рылись ходы и землянки, которые были основным местом нашего обитания.  Иногда основательно замёрзнув, внутри такой снежной землянки разводили небольшой костёр. Наше помещение быстро прогревалось, и блаженное тепло согревало нас. Стены слегка подтаивали и покрывались непродуваемой ветром ледяной коркой.
В воскресные дни из снежных блоков строились настоящие крепости. Разделившись на две противоборствующие группы, одна из которых, защищала крепость, а другая нападала, мы бросались в бой, который иногда доходил до кровавых соплей. Развалив до основания крепость, передравшись и переругавшись между собой, с угрозами, расходились по домам. Расходились с тем, чтобы завтра после уроков, вновь строить крепость и отстаивать свои права в снежном бою.

Л Ы Ж Н А Я   П Р О Г У Л К А

Зима - благое время года,
Когда без вьюг и холодов
Снежком укрыта вся природа,
Резвятся дети у домов.

Мороз легонько щиплет уши,
А я иду своей лыжнёй.
Ещё не время лютой стужи,
Вокруг блаженство и покой.

Вдыхаю воздух полной грудью
И сердцем чувствую покой.
Живёт природа своей сутью,
Она мне – мать, и я здесь свой.

Синичка свистнула на ветке,
Трудяга - дятел долбит ствол.
Иссиня красной он расцветки,
С картины будто бы сошёл.

Стучит, долбит, летят опилки,
Испачкал пылью белый снег,
И на стволе оставил дырки,
Но я спешу продолжить бег.

Какая прелесть - эти ёлки,
Короны снега на ветвях.
Покрыты инеем иголки,
Они бывали в моих снах.

Дышать! Но как здесь надышаться?
Смотреть!  Но как запомнить их,
Чтоб никогда не расставаться,
С тем, что прекрасно в этот миг.

Любить, дышать и наслаждаться,
Жаль, примитивны все слова.
И нужно жить, не дожидаться,
Когда отпустят вас дела.

Н О В Ы Й   Г О Д

Новогодние праздники ждали все советские люди. Это было то послевоенное время, когда правительство страны постепенно улучшало жизнь своих граждан. Проводились снижения цен на продовольственные товары и товары повседневного спроса. Отменялась карточная система обеспечения населения. Снижались и отменялись отдельные налоги. Очень большие изменения происходили в колхозе. Активно поступала сельскохозяйственная техника, расширялись посевные площади, строились животноводческие комплексы и хранилища. Несмотря на то, что страна восстанавливалась из послевоенных руин, люди видели конкретные результаты улучшения жизни и с нетерпением  ждали их продолжения. Все дети жили в кругу этих же ожиданий и этой же радостью новых свершений.
Мы жили в то время, когда наши родители не могли покупать хороших новогодних подарков. Но каждый из нас с нетерпением ожидал прихода Нового года и вынашивал какие-то свои сокровенные желания и мечты. Кроме обычного пакетика простых конфет, которым угощали родители и какой нибудь новой рубашки, что само по себе уже было праздником, мы верили в то, что с приходом Нового года всё поменяется в нашей жизни. В школе нам тоже вручали пакетики со сладостями.
Общая атмосфера ожидания этого праздника, всячески поддерживалась в школе. Каждый год в школе проводились новогодние праздники. Проходили они для различных возрастных групп ребят отдельно. Предшествовала этому серьёзная предварительная подготовка. Под руководством преподавателей мы, ученики начальных классов, готовили украшение зала и игрушки на ёлку. Основным материалом была бумага. Ножницами мы вырезали снежинки, клеили длинные цепи. Раскрашенные в разные цвета звенья этих цепей придавали ёлке и залу праздничный вид. Делались гирлянды из разноцветных бумажных флажков.
Когда мы учились в 3-м классе, учительница давала отдельным ученикам  персональные задания по рисованию на ватмане изображений зверей. Я неплохо рисовал и мне, наша учительница поручила нарисовать зайца. Но даже карандашный эскиз зайца у меня не получался и вся семья и соседи подсказывали, что нужно сделать. Я помню, как во время моих очередных творческих терзаний к матери пришла соседка Лапченко. Посмотрев на моего зайца, она тут-же сказала, что он у меня не пропорционально худой. И действительно когда я увеличил его габариты, то он стал походить на зайца.
 Учительница просила ребят приготовить вместе с родителями новогодние маски и  сшить костюмы. Моя старшая сестра, работала на почте и где-то разыскала журнал Огонёк, в котором был чертёж и описание изготовления маски зайца. Несколько вечеров подряд вся наша семья участвовала в изготовлении этой маски, а мать из марли шила костюм. Кончики  ушей у зайца должны были быть чёрными, но чёрной краски у нас не было. И вот тогда мать рукой залезла в дымоход печки и наскребла там сажи. Разведя её с водой, она покрасила уши зайцу.
Для большей правдоподобности костюма, мать решила украсить его кусочками шкуры пойманного накануне мной зайца. Я думаю, что это было необычное зрелище. В этом костюме я скакал под ёлкой и водил хороводы.
Но почему-то все ребята из нашего класса, норовили содрать с моего костюма кусок заячьей шкуры. В качестве приза за лучший костюм мне вручили книжку.

П О Х О Д Ы   З А   Ё Л К А М И

Во время своих хождений по лесу, я хорошо изучил окрестности и знал где можно срубить новогоднюю ель. Наиболее близким местом была База, где у Грязного ручья тогда ещё росли ёлки. Думаю, что в 4-м классе я впервые на санках, привёз домой новогоднюю елку. Потом это перешло в мою обязанность.
На следующий год за ёлками мы ходили с Чихуновым Анатолием на противоположный берег Хора. Прихватив с собой санки, по накатанной дороге мы неспешно преодолели 7-ми километровый путь до Табаньской протоки. На этот неблизкий поход мы затратили весь день. Место, где мы тогда рубили ёлки, было густо поросшее хвойным лесом дремучей тайги. Высокие кедры и ели росли по всей сопке, круто обрываясь к реке. Резкий контраст буйного хвойного леса и бурной широкой реки всегда завораживал и радовал взгляд. Добраться на ту уникальную сопку, можно было только зимой.
Сильные морозы к концу декабря обычно сковывали льдом все реки и озёра. Но быстрое течение на Табаньской протоке и реке Хор, в некоторых местах сохраняло большие промоины. И в тот раз, вооружившись длинными шестами, мы с осторожностью их обходили. Срубив красивые ёлочки, мы уложили их на санки и так же осторожно, в обратном направлении перешли по льду Хор и Табаньскую протоку. Поздно вечером мы вернулись домой.
Периодически бывая в родном селе, я всегда ездил на Хор и любовался  видом этого леса сохранившегося на противоположной стороне реки. Необыкновенное первозданное очарование и мощь буйной реки всегда интриговали и завораживали меня. Место было исключительно красивым, особенно если смотреть на него с берега Бочки или Обрыва.
Осенью 1976 года, верховой пожар в одночасье, уничтожил этот уникальный уголок. Это произошло на моих глазах и события развивались так, что вполне мог пострадать и я, находясь на берегу реки Хор у Бочки.
Всё начиналось с неспешного и слабого горения кем-то подожжённой травы на противоположном берегу Хора. Был очень тёплый и солнечный день. Вдруг неожиданно вспыхнули верхушки хвойного леса, и внезапный огненный вихрь мгновенно закрыл непроницаемой  темнотой всю округу. Жутко гудящий, ураганный ветер, неожиданно налетел с этой сопки и закрутил над рекой клочья горящей травы и веток. С невиданной силой ветер разбрасывал горящие палки, закрыв всю округу гарью и сажей. Горячий воздух обжигал лёгкие.
Приехав туда на мотоцикле, я успел только подбежать к нему, набросить на бензобак кожаную куртку и залезть под коляску. Из-за густо летящих и горящих палок и отсутствия видимости, уехать было невозможно. Я, много слышал и читал про верховые пожары, но то, что это может быть таким жутким и опасным явлением, я не мог даже подумать.

Б Е З Р А С С У Д Н Ы Й   П О Х О Д

Особенно опасным и поучительным для меня оказался поход за ёлками во время моей учёбы в 6-м классе.
Дело было в конце декабря, когда у нашего дома я встретился с Калининым Сергеем и Володей Гуторовым (старший сын Лапчеко). Оба они были на 3-5 лет старше меня и вдруг, как-то внезапно предложили мне пойти с ними за ёлками. День был морозным, и при коротком световом дне идти в тайгу, уже было поздно. Обычно такие дальние походы всегда организуются с утра.
Я, предупредил мать, взял топор и одел лыжи. Зачем мне нужны были лыжи, я объяснить сейчас не могу, ведь в тайгу вела  хорошо накатанная автомобильная дорога.
Ребята бодро шли в валенках по зимней дороге через Базу в сторону Зоны, рядом с которой находилась колхозная пасека. Я же, на лыжах, которые разъезжались в разные стороны на скользкой дороге, мучился рядом с ними.
К пасеке была и другая лесная тропинка, натоптанная пасечником. Она была более короткой, но очень узкой и проходила через лес. Когда то я бегал на лыжах в ту сторону до пасеки. Об этой короткой тропинке я рассказал ребятам. Расстояние в 7-8 километров до густо растущих елей мы прошли часа за 1,5-2.
Солнце клонилось за лес, когда мы начали выбирать себе ёлки. Рассмотреть наиболее хорошую ель можно было, лишь срубив её. Перебрав по нескольку ёлок мы, наконец, выбрали самые красивые, и вышли на дорогу. Мороз крепчал, и вокруг уже было темно.
Я чувствовал, как сильно устал, и мне очень мешали лыжи, лыжные палки и топор в руках. И вот здесь, на дороге, с тяжёлой ёлкой на плечах, я внезапно осознал, что с таким грузом мне до деревни не дойти. Воткнув ёлку у дороги в снег, я сказал ребятам, что побегу напрямую домой. Они пытались меня отговаривать, но, очевидно, и сами видели моё состояние.
Мои лыжи и мой топор были сущим наказанием для меня. Периодически я их снимал и нёс на плече, но замерзали руки. Старенькая фуфайка и дырявые валенки не сохраняли тепло, и холод постепенно сковывал меня. Вновь надев лыжи, я скользил и падал на скользкой как каток дороге. И вот так, переходя с лыж на валенки и наоборот, я всё-таки двигался вперёд.
А между тем мороз крепчал, и тёмная ночь со всех сторон окружала меня. Вокруг была засыпанная глубоким снегом болотистая местность с редкими лиственницами и островками кустов на гривах. Белый снег на обочинах оттенял укатанную гладь дороги. Я прислушивался к звукам, боясь услышать вой волков, но было совершенно тихо. В ночной тишине разносились только звуки моих шагов и скрип снега. Я, знал, что до села ещё очень далеко. И надежды на попутную машину у меня никакой не было. Ведь только глупец мог отправиться на автомобиле в ночь по тайге.
Очевидно, от усталости я плохо соображал, потому что когда я дошёл до развилки дорог на Высоком болоте, то вместо того, чтобы идти по знакомому маршруту через Высокий грив на Базу, я пошёл по хорошо накатанной, но неизвестной мне дороге. Здесь же начиналась и тропинка пасечника, которая шла по заросшим лесом гривам но, опасаясь волков, я пропустил и её.
Несколько раз упав, я пытался лёжа отдыхать, но холод сразу сковывал меня, и приходило желание уснуть. Я понимал, что если усну, то уже не проснусь. Собрав волю и силы поднимался и шёл дальше. С трудом переставляя ноги, я шёл вперёд, горько сожалея, что пошёл по этой дороге. В тоже время меня не покидала уверенность в том, что эта дорога приведёт меня в село. В тот момент мне даже было  безразлично, в какое село, лишь бы к людям. Между тем болото сменилось лесом и растущими рядом с дорогой густыми кустами орешника. Отлёживаясь на дороге после очередного падения, я вдруг услышал далёкий лай собаки. Это был глоток бальзама для моего смертельно уставшего тела, это была вера, что я всё-таки выбрался из леса! По мере моего движения дальше, лай становился ближе ко мне.
Надежда прибавила сил и, пройдя ещё некоторое расстояние, я вдруг увидел слабый огонёк. Огонь горел несколько в стороне от направления моей дороги, и первым желанием было броситься к нему напрямую через лес. Но здравый смысл и глубокий снег не позволили мне совершить очередную глупость. Продвигаясь по дороге дальше, я стал различать огонь керосиновой лампы в окне. Вдали были заметны и другие огоньки.
Когда я подошёл к одиноко стоящему дому, то понял, что его я вижу впервые. С чувством недоумения я снял лыжи и, натыкаясь в тёмном коридоре на какие-то вещи, пытался найти дверь. В этот момент дверь открылась, в проёме показалась маленькая женщина, которая пригласила меня войти. Войдя в дом, я узнал в женщине Наянову Марию, в деревне её звали Марётой. Её муж каждый год пас коров на нашей улице. Они жили в одиноко стоящем доме за рекой, напротив второй улицы. Время было 11 часов вечера, и они собирались ложиться спать. С удивлением узнав меня, они поставили на стол остатки картошки и налили горячего чая.
Хозяин дома Наянов, выслушав мою историю, искренне возмущался  безрассудством и говорил, что мне очень повезло. Ведь я сделал большой крюк, пройдя по этой дороге, и что в одиночку и при таком морозе в тайгу не ходят. Видя, что после чая, я засыпаю за столом, хозяин собрался проводить меня домой. Но в этот момент раздались голоса и к дому подошли мои компаньоны в походе за ёлками. Оказывается, что они тоже пошли той же незнакомой им дорогой.
Не иначе как кто-то в тот предновогодний день, путал нас и проверял на прочность.
Обеспокоенные нашим исчезновением родители пытались организовать наши поиски. Мой отец и Лапченко сходили за 2 километра на Базу. Там они развели костёр и долго кричали, пытаясь услышать наши голоса. Вернувшись домой и посоветовавшись с милиционером, решили поиски организовать с утра.
После этого случая отец стал ёлки привозить сам.

О Х О Т А   П У Щ Е   Н Е В О Л И

О Х О Т А   С   Д Е Д О М

Первая моя охота с ружьём была с участием моего Деда. Дело было ранней весной. Над деревней часто летели большие стаи гусей и уток, и Дед часто с тоской смотрел на них. Иногда он проявлял охотничий азарт,  стреляя в высоко летающих над деревней коршунов. Любимым его занятием было заряжание патронов для ружья. Устроившись во дворе на чурке, он просил меня принести из кладовки его охотничий ящик с припасами. Неспеша, показывал и рассказывал мне, восьмилетнему мальчугану все премудрости этого процесса.
Однажды я уговорил Деда сходить со мной на охоту. Я очень хорошо запомнил эту мою первую охоту. Мы перешли реку Кию по «кладкам». В то время моста не было был такой переход, состоящий из спаренных бревен, плавающих на воде и прикрепленных к натянутому стальному тросу через реку.  Шли вдоль Кии и Длинного залива. Дед с ружьем шел впереди. Несколько раз Дед безрезультатно стрелял в высоко пролетающих уток. Затем повернули к Грязному ручью, и я попросил Деда дать мне нести ружье. Однако, я был слишком мал для этого и, надев ремень ружья на свое плечо, чтобы приклад не волочился по земле я, придерживая ремень руками, еще раз перекинул его через свою шею.
Воображая себя настоящим охотником, потея от тяжести ружья и усердия, я потихоньку тащился сзади. Но, в этот момент на нас выскочил не успевший полностью вылинять серо-белый заяц и остановился. Сидя перед нами, заяц вертел ушами и не убегал.
Увидев зайца, Дед моментально преобразился и, повернувшись ко мне, пытался сдёрнуть с меня ружьё. А сам не отрываясь, смотрел на зайца. Он не видел, что ремень ружья дважды перекручен вокруг моей шеи. Его руки автоматически взвели курки и тянули ружье к себе, затягивая ремень. Полузадушенный, я не мог освободиться от ремня и передавленным голосом сипел, чтобы он отпустил ружьё. Наконец-то удивлённый Дед взглянул на меня и вновь попытался вытряхнуть меня из ружья, по привычке посылая к козьей матери.
Когда я выкрутился из ремня, то стрелять уже было не кого. Дед ужасно рассердился и весь кипел от возмущения. Всю обратную дорогу домой Дед одинаково усердно ругал и меня и зайца.
Когда выпадал первый снег, меня неудержимо тянуло в лес. Даже сейчас, хотя я давно живу в городе, мне трудно объяснить это настойчивое желание. Я никогда не был кровожадным браконьером, но желание побыть на природе оно выше моего разума. Возможно это ещё и потому, что в деревне охота и рыбалка были нормальным мужским занятием, доставшимся нам от предков. Но возникало оно именно у меня, ведь остальные наши уличные ребята находили себе другие занятия. Я же предпочитал по воскресеньям, встав пораньше и прихватив кусок ржаного хлеба или несколько картошек, отправиться на охоту. До восхода солнца я успевал далеко уйти за деревню.
Большое влияние на меня оказывал мой Дед – Улантиков Василий Лукич. Он был очень немногословным человеком и предпочитал больше молчать. Однако, его рассказы всегда были очень колоритны и насыщены настоящими приключениями. Когда он начинал что-либо рассказывать, то непременно вставлял ругательное слово «козу мать». Было оно в его понимании и ругательным и, наверное, связывающим.
Когда я начинал ему рассказывать о своих школьных делах, успехах и поражениях, он всегда подшучивал надо мной. Некоторые его шутки очень обижали меня, но я его любил таким, какой он был. Ведь только Дед мог дослушать меня до конца. И пусть не всегда ожидаемо, но всегда с юмором обсуждал мои дела и давал советы.
Все рассказы моего  Деда всегда отличались конкретностью и были как-бы подходящи к реальному случаю. Иногда, в развитие кем-то начатой темы он увлечённо, но ненадолго предавался воспоминаниям. Его охотничьи рассказы были для меня интересны и познавательны. Это было то, что заставляло меня вставать с рассветом и отправляться в окружающие деревню леса или на речку.
Когда я возвращался домой, он расспрашивал меня, где я был и что видел. Часто он задавал какие-то уточняющие вопросы. Например, а стоит ли там толстая берёза и начинал рассказывать о том, что под ней он когда-то убил изюбря.
Первого своего зайца я поймал в петлю, когда учился во втором классе. Это случилось рядом с нашей улицей на противоположном берегу реки Кии. Принеся зайца, домой, я рассказал Деду, как и где я поймал его и попросил снять с него шкуру. Дед, довольно посмеиваясь, долго разглядывал зайца, а потом сказал, что он сдох сам. От обиды и такого глумления над моим первым охотничьим трофеем я заплакал. Позвал мать и показывая ей затянувшуюся на зайце петлю, говорил что я его поймал в лесу, а не нашёл дохлым. Дед довольно долго всячески шутил надо мной, хотя было заметно, что мной он доволен.

О Х О Т Н И Ч Ь И   Т Р О П Ы

С каждым новым годом взросления мои походы в тайгу становились всё дальше и продолжительнее. Причём, иногда я возвращался, домой пройдя огромный путь не только вдоль реки и полям, но и по Табани.
В то время, это бывшее корейское поселение ещё сохраняло фундаменты и каны (система отопления пола) бывших фанз и там также оставались большие сады. В основном росли крупные сливы и груши. Одичавшая без ухода людей малина превратилась в  густые и непроходимые заросли. Чаще на месте фанз были очень глубокие ямы от фундаментов. Они были густо поросшие  репейником, крапивой и коноплёй с кустами винограда. В таких местах любили селиться лисы.
Мне очень нравилось ходить по следам лис, разгадывать их ночные маршруты и вычислять их норы. И достаточно часто лис можно было увидеть в этих местах. Этот неторопливый зверёк всегда двигался осторожно. Обычно встречи с лисами происходили неожиданно как для лисы, так и для меня. И тогда, стреляя из ружья, важно было не спешить.
Мои попытки ловить этих хитрюг капканами, результатов не давали. Я обрабатывал капканы различными средствами, чтобы не было запаха, и даже их вываривал в отварах различных трав, но лисы упорно не наступали на замаскированный капкан. Для приманки я подвешивал тушки кеты, использовал сдохшую дома и любимую ими курицу, но лисы капкан обходили стороной. Они приходили на запах приманки, но ходили вокруг. Так ни одну лису я капканами поймать и  не смог.
Вместе с тем, хождение по этим зарослям бывшего поселения представляло реальную опасность. Наряду с огромным количеством змей, которые летом обитали здесь, можно было упасть в заросший травой корейский колодец. Однажды такой случай произошёл с местным трактористом, который решил, не теряя времени пройти через такие заросли. Однако, падая в невидимый сверху глубокий колодец, он сумел схватиться руками за лозу разросшегося дикого винограда. Благодаря этому он смог самостоятельно выбраться оттуда.
Иногда мой охотничий маршрут проходил в противоположную сторону от села, вдоль  Грязного ручья и дальше по Высокому гриву. Я не могу сказать, что я был удачливым охотником, но уток, голубей и тетеревов, я иногда приносил домой. Приходилось стрелять лис и коз, но как-то с крупной добычей мне не везло. Сам факт добычи зверя для меня не являлся главным стремлением и результатом охоты. Вместе с усталостью, я всегда испытывал огромное душевное удовлетворение от пребывания на природе. Такую потребность и такое отношение к природе я сохранил на всю жизнь.
 Более всего любимым моим охотничьим маршрутом был путь в сторону села Прудков. Этот путь всегда был безлюдным и лес вдоль реки начинался недалеко от моего дома. Это исключало ненужные и случайные встречи, и разговоры с жителями села. Это было одним из правил, о которых мне всегда твердил мой Дед. Он всегда был уверен, что если поздно отправляться на охоту, то удачи не будет. Тем более перешедшая с вёдрами дорогу «баба» всегда является источником несчастий. И необязательно чтобы она шла за водой с вёдрами, даже взгляд любой женщины является причиной неудачи. Такие способности заложены в каждой женщине с момента её рождения. Я конечно на два месяца в тайгу на охоту не ходил, но наставления Деда старался соблюдать.
В школе мы учились с ребятами из соседнего села Прудки. Для организации охоты на уток по реке Кие, я заранее договаривался с Петей Химченко. Начав одновременное движение со стороны наших деревень, мы стреляли взлетавших уток, заставляя их лететь навстречу каждому из нас. Утки летали между нами и попадали под выстрелы.
 Вначале я охотился с одноствольным дробовичком, а затем отец приобрёл подержанное двуствольное ружьё 16 калибра. Это давало более широкие возможности и позволяло при необходимости стрелять в угон. 
В такое осеннее время можно было сходить на охоту в лес или заняться рыбалкой на речке. Я обычно совмещал все эти занятия. Проходя с ружьём и осматривая возможности отлова ондатры по берегам водоёмов, стрелял уток, фазанов и голубей. С наступлением морозов по берегам Кии, я ставил капканы на ондатру, норку и колонка. Обычно в период отсутствия снега, я делал домики для зверьков, в которые клал приманку и оставлял капканы. Я настораживал их после наступления устойчивых холодов, когда мех зверьков становился зимним. Выпадавший вскоре снег обычно хорошо маскировал мои капканы от случайных людей.
Проходя по берегу реки, я внимательно осматривал дно реки в поисках кетовых тёрок. В чистой воде хорошо были видны чистые камешки, подготовленные рыбой для метания икры. По вечерам, я приходил на эти места с фонариком и острогой. Иногда удавалось добыть рыбину. Более результативной была постановка на ночь сетей. В них попадалась кета, плотва, ленки и хариусы.

 
  Мне 15 лет

Обычно я просыпался рано и с утра успевал до занятий в школе снять сеть и проверить капканы. Чтобы не опоздать к началу занятий в школе, приходилось всё делать бегом. И такой ежедневный распорядок сохранялся в основном с половины сентября до конца ноября.
Я любил с ружьём, капканами и петлями на зайцев в кармане, спокойно идти по покрытому льдом руслу реки. Достаточно часто и неожиданно для меня взлетали фазаны и рябчики. Присматриваясь к следам, замечал места обитания зверьков. Когда выпадал глубокий снег, особое удовольствие я испытывал, скользя потихоньку на лыжах среди покрытой снежной дымкой тишины. Снег искрился, и иней осыпался с веток склонённых ив. Разглядывая следы зверей и прислушиваясь к голосам птиц, я испытывал покой и блаженство.
В глубоких местах интересно было ложиться на лёд и рассматривать жизнь речных обитателей. Через прозрачный лёд хорошо просматривался каждый камень и каждая рыбка на дне. После замерзания Кии и Хора некоторые любители позднего лова кеты выходили на лёд. Устроившись над тёркой с большим самодельным тройником на верёвке, довольно успешно дёргали кету.
Проходя по льду Кии часто можно видеть на дне тела погибших после икромёта кетин. Куски этой слегка разложившейся рыбы были лучшей приманкой для ловли колонков и норок. Я доставал туши этой рыбы и прятал их в дуплах деревьев для дальнейшего использования при установке капканов. Подходя к незамерзающим перекатам, всегда можно было ожидать взлёта отбившихся от стай и обречённых на гибель уток. В послевоенное время для многих жителей села охота была серьёзным подспорьем к скудному рациону питания. И конечно хотелась всегда добыть какой-то трофей.
По мере улучшения условий жизни в семье и в связи с формированием моего понимания я не стремился обязательно добыть зверя. Пришло особое осмысление и понимание смысла каждой жизни дарованной Богом для каждой твари. И даже во время моих поездок в отпуск на Родину, во время охоты я не стрелял диких животных и птиц. Такими действиями я иногда вызывал возмущение у своих напарников по охоте. Но я отговаривался тем, что не успел, хотя действительно залюбовавшись внезапным прыжком из леса матёрого кабана стрелять, опаздывал с выстрелом. Охота становилась поводом сходить в тайгу и провести незабываемую ночь у костра. Огромное и неизгладимое впечатление оставалось у меня от увиденного зверя, вида тайги и воздуха, которым дышал. Этого нельзя заменить никакими культурными мероприятиями.
Я, конечно, несколько сожалею о своей такой охотничьей страсти. Но прошлое уже не изменишь.
Однако, стремление побывать в лесу и сегодня мне часто тревожит душу и заставляет зимой уезжать из города. Протопив на даче печь, я люблю походить по лесным окрестностям и подышать свежим морозным воздухом. И вот тогда моя память возвращает меня в родные для моей души места моего детства. Я вспоминаю родные лица ушедших людей. Вместе с воспоминаниями приходит понимание смысла каждого прожитого дня. На сердце становится легко и приятно. И я вновь полон сил и энергии. Я готов осмысленно жить дальше и писать полные глубокого смысла свои стихи.

Б А Б У Ш К А   М И Ю Л И Х А

Ежедневные хождения на охоту однажды привели меня к неприятной болезни глаз. Появилась сильная отёчность и воспаление глаз. Просыпаясь утром, я с трудом мог раскрыть заплывшие за ночь веки. Они затекали гноем и склеивались. Попытки матери промывать мои глаза чаем не помогали.
Поначалу я не понимал причину тревожащих меня болей и нагноения глаз, и только обратившись к единственному сельскому фельдшеру Малышеву В.Н., смог разобраться. Осмотрев мои глаза, он сразу поставил диагноз-засорение. Дело в том, что берега Кии покрывали густые заросли ивы и орешника. И когда я ходил на охоту, то под ивами приходилось передвигаться, согнувшись, а по орешнику приходилось ходить, раздвигая его. Осыпающиеся осенние листья давали много мелкой пыли, которая попадая в глаза, вызывала их нагноение.
Малышев несколько раз пытался выворачивать мой глаз и чистить его, но боли и отёчность усиливались. Назначенные им капли результатов не давали. И тогда по совету моей матери я обратился к бабушке Миюлихе, жившей в начале 4-й улицы. Мать предупредила меня, что бабушка чистит глаза языком, и лучше к ней идти вечером, когда она управится с домашними делами.
В доме слабо горела лампа. Бабуля Миюлиха была толстой женщиной с большими и сильными руками и крупным мужским лицом. Она посадила меня поближе к свету на табуретку и долго разглядывала, мои глаза, расспрашивая о моих ощущениях. Затем сказала, что конечно ничего не видно, но язык всё определит. А сама набрала в большую кружку воды и начала полоскать свой рот. Она усердно полоскала и как-то сильно булькала при этом.
Но когда она взяла меня за голову, и я увидел её огромный белорозовый язык, который как живой мотался из стороны в сторону у моего глаза, мне стало  очень жутко. В этом тёмном доме с огромными и чёрными тенями от лампы мне казалось, что я попал в какой-то другой мир. Такого я не ожидал.
Что было сил, я начал вертеть головой и сжал свои веки. Но из бабкиных сильных рук вырваться было уже невозможно. Я думаю, что при желании она смогла бы одним движением рук, содрать с живого медведя шкуру, а уж удержать мою головёнку и тем более.  Засунув мою голову себе под мышку и зажав её рукой, она пальцами другой руки открыла мой глаз и тут же с усилием, засунула туда свой треугольный язык. Мне показалось, что в мои мозги воткнули сапожную щётку.
Будучи придавленным к её груди мне было нечем дышать. Я взвыл и задёргался. Успокоительно похлопывая рукой по моей щеке, бабушка своим шершавым языком, как рашпилем крутила внутри моего глаза. Я почувствовал, что ещё момент и глаз она всё-таки вырвет и съест. Мне было страшно, больно, плохо и очень жарко. Пот заливал мне лицо и стекал по спине. Когда она, наконец, вынула из глаза язык и отпустила мою голову, то я долго, как рыба, хватал воздух и не мог отдышаться. Несколько раз прополоскав рот водой, Миюлиха обратилась ко мне:
- Ну что ты весь вспотел, ведь совсем не больно. Сейчас я тебе ещё разок почищу этот глаз, и потом уже возьмёмся за другой глазик.
- Ничего, расслабься, я потихоньку, ты уж потерпи!
В ответ я промычал что-то нечленораздельное.  Да и мой ответ ей был и не нужен. Снова схватив мою голову, она вонзила в глаз свой очень сильный язык. Вся процедура чистки глаза повторилась сначала и полностью, но хватку  она несколько ослабила и я, уже мог нормально дышать.
 Во второй глаз язык она запускала трижды. В очередной раз, прополоскав свой рот, бабушка подала мне ковшик с водой и сказала:
- Попей и отдохни! Я знаю, что это больно и тяжело.
- Глаза ты, милок, засорил очень сильно. Грязь уже въелась и хорошо, что мне удалось её выковырять языком. Врачи бы не смогли. Такое дело может кончиться плохо. Ты уж поберегись!
Слегка покачиваясь от появившейся слабости и зажимая руками натруженные языком глаза, я быстро вышел на улицу. На следующий день воспаление прошло, и лишь слегка слезящиеся глаза, напоминали о произошедшем.
Я искренне благодарен той бабушке Миюлихе за её такие необычные способности.

     З И М А

Звенит в ушах от тишины,
Лишь скрип от лыж всё нарушает.
У горизонта диск Луны
В природу тайны добавляет.

Иду на лыжах по реке,
Над речкой ивы нависают.
Из полыньи, что вдалеке,
Две утки не спеша взлетают.

Все птицы осенью на юг
Отсюда стаей улетают.
А что случилось с вами вдруг?
Ведь утки здесь не выживают!

Эх, утки, вы обречены,
Мороз скуёт речку до края.
Вам не дождаться здесь весны,
Вас скоро съест лисица злая.

Парок идёт от полыньи,
И иней снегом оседает.
Деревья чудной красоты,
Всё это душу умиляет.

За перекатом чистый лёд,
И видно, рыбка суетится.
То травку в речке подберёт,
То стайкой в бегство обратится.

Вода по камешкам струится,
Несёт и мусор и песок.
В надежде кем-то поживиться,
За камнем спрятался ленок.

Вот жёлто-чёрные синички
С крылом небесной синевы
Сидят на льду, возле водички,
Даже в мороз они резвы.


Река, как чудная аллея
В алмазах божьей чистоты.
И я стою, шуметь не смея,
В объятьях этой красоты.

Прекрасно побродить по речке,
Когда декабрь катит снежком.
Есть всюду разные местечки,
И вольный воздух с холодком.

Дышать и тихо наслаждаться…
С собой не взять эту красу,
Ей можно только восхищаться,
Любовь с собой я унесу.

Влюблён в тебя я, этот мир,
И говорю о том с восторгом.
Природа - сердцу эликсир,
Люблю душой, а знаю мозгом.

Р Ы Б А К

Моё первое приобщение к ловле рыбы на удочку произошло, когда мне было года четыре. Самусев Моисей, отец моего друга Кольки, был большой любитель рыбалки. Он часто с закидушками ходил на реку Хор, где ловил больших ленков. Снасти в магазинах не продавались, и о леске из жилки, в деревне узнали лишь в 70-х годах. Поэтому леску Масей, - как его звали в деревне, крутил из простых ниток № 10, покупаемых в магазине. Я помню, как вечером привыкшие к ежедневным посиделкам женщины приходили к ним на скамейку, а в это время он, протирая гудроном натянутые нитки, скручивал их в один шнур. В нашем магазине продавались только большие крючки, для лова крупной рыбы. Поэтому более мелкие крючки Масей покупал где-то в городе.
И вот однажды Масей, собираясь вечером порыбачить на речке Кие, решил приобщить Кольку, а заодно и меня к рыбалке. Рядом с их домом росла огромная ива, с которой он срезал два длинных побега на удилища. Из сухой ветки выстрогал два поплавка и привязал крючки. Я не помню результатов той рыбалки, но она для меня явилась начальной школой рыбака. После того случая я самостоятельно стал мотыгой копать под забором червей в банку. С той заветной удочкой и с котелком я часто ходил на речку. Колька интереса к рыбалке не проявлял, и на берегу обычно, я сидел один. Расстояние от нашего дома до реки было неблизким, но мои длительные отсутствия на рыбалке никого не волновали. Тем более, что пойманных мною пескарей всегда хватало на уху всей семье.
Когда мы переехали к Деду, и я познакомился с нашим соседом Чихуновым Анатолием, то моя рыбалка сразу стала другой. Толя был на 4 года старше меня и рыбу он ловил в основном сетью. Он был опытным рыбаком. Но в рыбацких делах, как и в делах охотничьих, всегда нужен напарник. Вдвоём всегда удобнее поставить сеть, веселее и безопаснее. Поэтому он и избрал меня в компаньоны.
Толя приобщил меня к ловле сомов перемётами. Фактически, это были закидушки с большим количеством крючков. Ставили мы их в основном в мае, когда вода шла на прибыль. Почему-то лучшим местом рыбалки был противоположный берег реки у кладок, на месте сегодняшнего моста. Накопав в пади чёрных червей, мы вечером шли к кладкам и, наживив ими крючки, забрасывали на ночь свои перемёты. Чёрные черви по размеру в два раза больше обыкновенных, красных. Эти черви очень жёсткие и мелкая рыбёшка их не стаскивала с крючка. Вытаскивать перемёты нужно было в 5-6 часов утра. И для нас это было серьёзным испытанием воли, потому что, прогуляв с вечера допоздна на улице, мы с трудом вставали утром. Женщины по улице гнали коров на пастбище с пастухом, а мы уже шли им навстречу, неся на палках по нескольку сомов. Они всегда восхищались и завидовали нам.
Кстати, на том же месте у моста, во время цветения калины, жители ловили очень крупных речных карасей. Обычно, по вечерам, на берегу реки собиралось много взрослых мужиков и забрасывали закидушки. За пару часов рыбалки они ловили по десятку речных карасей.
 У Чихуна (как его все звали) был бредень, с которым мы ловили плотву и пескарей по мелким местам на Кие. Помню, отец мне тоже привёз старый бредень. И вот однажды, в конце апреля, связав вместе эти бредни и пригласив Мишу Барышева и Серёгу Калинина, мы отправились на Корейские озёра. Старшие ребята знали все озёра на Табани и, передвигаясь от одного водоёма к другому, мы облавливали их бреднем.
Особенно меня поразило количество карасей и раков на Пряславском озере. Возможно, сейчас этого озера уже и нет, но находилось оно недалеко от Светлого озера. В озере оказалось много травы и нам пришлось делать несколько небольших забросов бреднем. Однако, бредень подтянуть к берегу, мы не могли из-за травы, раков и рыбы. Постепенно выбирая траву и рыбу, подтягивали его ближе к берегу. Откуда-то там оказался мужик на телеге, который остановившись, наблюдал за нами. Но когда мы стали вываливать на берег горы раков, он подъехал к нам и стал собирать их в мешки. Его лошадь с трудом вытащила на бугор телегу нагруженную раками. Мы набрали ещё и по ноше карасей, которых я едва донёс до дома.
В памяти остался момент, когда Чихунов Толя пришёл ко мне вечером и сказал, что в ночь пойдём рубить сомов. Думаю, что учился я тогда в 6-м классе. Как это рубить сомов я не знал, но взял фуфайку и отправился с ним. Оказывается, весной, после дождей, с Закиинского озера начинала в речку вытекать вода и огромное количество сомов, размножавшихся там, в глубоких болотинах, устремлялось в Кию. Толя перегородил двухметровый ручей бреднем, приготовил острогу и сел ждать. Стемнело быстро и стало холодно. Несколько в стороне мы развели небольшой костёр и в качестве подстилки наломали веток. Ждать пришлось недолго. У бредня послышалось бултыхание рыбы. Включив карманный фонарь, я светил на стоящую рыбу, а Толя рубил её острогой. И вот так в течение всей ночи, периодически собирая улов у бредня, мы добыли 117 сомов.
У Чихуновых была большая и тяжёлая лодка, которую мы на тачке возили на речку. Затем мой отец привёз оморочку.  Она была очень лёгкой, и мы вдвоём переносили её от дома до реки. Эта  вёрткая лодочка в течение трёх лет была нашим кораблём. На ней мы плавали по реке и ловили плотву и щук в сети. Поднявшись на шестах по реке, мы заплывали в Длинный залив, и начиная от входа, перегораживали залив сетью. Попугав шестами рыбу на одном участке, плыли чуть дальше, и вновь перегораживая сетью залив, загоняли рыбу. Обловив Длинный залив, поднимались по реке за Горбатый мост, где в заливе тоже ловили щук, но иногда попадались и караси. Много рыбы не было, но по 2-3 щуки и по десятку плотвы за рыбалку каждому, мы ловили. А это было серьёзным дополнением к скудному летнему питанию семьи.
В июле по Кие на икромёт, поднимались коньки. Эта очень сильная рыба была весом до полутора килограммов. Они собирались на перекатах, где охотились на мелких пескарей. Тёмными вечерами на перекате у Мельницы, бросая по течению лёгкую сеть, мы ловили по нескольку коньков сразу.

С Т Р А Н Н А Я   Н О Ч Ь

Как только таяла земля, вскрывались реки и озёра правилом для пацанов моего круга общения были походы на рыбалку на Корейские озёра, а несколько позже и на Хор. Однажды, мы собрались в субботу идти с ночёвкой ловить ротанов на озёра. Думаю, что учился я тогда в 7-м классе и по возрасту был самый старший. Не знаю, на что мы рассчитывали, но по ночам ещё сохранялись морозы. И вот в фуфайках, с котомками за плечами, (а я ещё и с моей одностволкой), мы по тропке между огородами, направились в сторону Табани. С нами были братья Славка и Генка Лапченко. Подойдя к огороду их бабушки (Королёвой), мы увидели её работающей на своём огороде. Она расспросила нас о целях нашего похода и сказала крылатую фразу, которую потом, в качестве шутки, мы много лет использовали в наших разговорах. С дальнего расстояния она в след своим внукам прокричала:
- Пойдёшь на Хор, не ходи на косогор, а пойдёшь на косогор, там тебе и могила!
В тот раз всё сложилось для нас неожиданно удачно. Подойдя к Корейским озёрам, мы увидели частично засеянное поле и стоящий у дороги вагончик. Людей и трактора рядом не было. Дверь вагончика была прикручена проволокой, и внутри стояли в ряд мешки с зерном. Зерно было приготовлено для посадки. Мы их разложили на пол, чтобы удобно было спать. А сами отправились на озеро, чтобы поймать себе рыбы на вечернюю уху.
Оглядываясь назад, я вообще-то с трудом понимаю те наши легкомысленные походы, когда ранней весной мы запросто могли «ночевать у костра»!
Стало вечереть и, насобирав дров, мы развели у вагончика костёр. На костре варилась уха, а мы, как всегда, беззаботно шутили и смеялись. Нам было хорошо и радостно. Уха, бесспорно, была вкуснее любой пищи, приготовленной дома, и мы её вычерпали ложками до донышка котелка. Помыв котелок и набрав туда воды из озера, поставили чай, заранее нарезав в него для заварки малиновых и калиновых веточек. У нас с братом была бутылка молока, и мы её долили в котелок, приправив чай. Чай был без сахара, но очень вкусный Мы пили его по очереди, передавая котелок по кругу, смеясь и подшучивая, друг над другом.
Наступала ночь, и стало слегка подмораживать. Но у нас всё было замечательно и здорово. Ребята легли спать  на мешки с зерном, прижавшись, друг к другу. Закрутив на всякий случай проволокой дверь изнутри, я лёг с краю. Немного поговорив, ребята засопели, быстро уснул и я.
Глубокой ночью, я резко проснулся от чувства какой-то опасности и тревоги. Я как будто кожей почувствовал что-то возникшее вдруг, постороннее и опасное для нас. Оно было где-то снаружи, и я интуитивно ощущал какой-то страх. Я лежал и прислушивался, но вокруг было очень тихо. Слабый лунный свет слегка проникал через небольшое оконце и щели в дверях вагончика. Ребята громко сопели, но я чувствовал, что к нам приближается какая-то опасность. И вот через некоторое время очень и очень далеко, я стал слышать еле различимые мерные шаги как бы идущего по полю человека.
Звук был неестественно странным и одинаково чеканным, без обычных при ходьбе сбоев на неровностях поля. Как удары метронома, отбивающего ритм.  Очень необычным было слышать, что каждый шаг как-бы с силой идущий вбивал в землю. Звук постепенно нарастал, усиливаясь, и шаги как-то неестественно громко и далеко разносились окрест. Казалось, что на свете ничего кроме этого звука нет. В условиях глубокой ночи этот необычный звук вызывал страх. Я понимал, что кто-то или что-то идёт именно к нам. Хотелось втиснуться и глубоко спрятаться за эти мешки. Боясь за себя и ребят, будить их я не решился. Ведь этот странный звук напугал бы их, и они наверняка, стали бы кричать. 
Очевидно, с полчаса я лежал и слушал, как шаги всё ближе и ближе приближаются ко мне. Слушая такой странно одинаковый звук, мне казалось, что это какой-то призрак или нечистая сила так необычно мерно, чётко и так безбоязненно громко идёт. Признаюсь, что мне было очень страшно, и я, подвинув ружьё к себе и взведя курок, затаившись, лежал, боясь даже пошевелиться.
 Я неоднократно потом думал, на каком же расстоянии я услышал эти шаги, если так долго они потом приближались ко мне. Пришелец подошёл и не опасаясь резко дёрнул дверь, и раз и другой. Каким-то чувством я сдержал рвущийся из меня крик страха. Но и пришелец, наткнувшись на закрытую изнутри дверь, понял, что внутри кто-то есть. Я как бы со стороны чувствовал и видел, как он притаился за дверями и слушает нас. Ребята крепко спали, громко сопя и похрапывая.
Затаив дыхание, я напряжённо вслушивался в каждый звук и пытался понять действия постороннего. Но за дверью было совершенно тихо. Это продолжалось очень долго. Когда и как ушёл ночной гость, я так и не услышал. После такого происшествия я уснул лишь, когда вокруг стало совсем светло.
Утром я рассказал ребятам о произошедшем, но они не поверили мне. Когда мы вышли из вагончика, через огромное поле ясно просматривался необычно глубокий на подмёрзшем поле след мужских кирзовых сапог. След был только в одну сторону, обратного следа не было. И совершенно необъяснимой была прямая как струна цепочка этих следов, без малейших отклонений в стороны, что невозможно при ходьбе по полю и тем более ночью. Идеально ровный след просматривался на поле очень и очень далеко.
Очевидным объяснением произошедшего была бы попытка воровства колхозного зерна, но в условиях полного отсутствия людей в том месте, ожидать глубокой ночи жулику было совершенно незачем. Более того, ночью нести зерно очень неудобно, а на поле его спрятать было бы невозможно. Поэтому, выходящие за рамки реальности проявления звуков и идеально ровной и глубокой линии следов, заставили меня видеть в том происшествии что-то сверхъестественное.
После того случая я не однажды пробовал преднамеренно ровно пройти по полю и даже по заснеженной ровной дороге, но мне это никогда не удавалось. Даже на более коротких дистанциях человек допускает небольшие колебания. Оказалось, что виденные мной тогда следы, даже преднамеренно ровно сделать невозможно…
Придя домой, я рассказал об этом происшествии отцу, он мне задал некоторые уточняющие вопросы, а потом долго и задумчиво молчал, но так ничего и не ответил.
С начала мая по реке Хор вверх по течению поднимался на икромёт ленок. Многие жители села использовали такую возможность и отправлялись на рыбалку. Мальчишки заранее готовились к такой рыбалке, лили свинцовые грузила и покупали нужные крючки. Течение на реке было очень сильным, и груз должен был быть тяжёлым. Для этих целей использовали свинцовые ложки, которые каждый отливал самостоятельно. Расплавленный на сильном огне свинец, лили в столовую ложку и вставляли проволочное ушко. Форма ложки была оптимальной для рыбалки, течением реки она не сносилась и почти бесшумно погружалась в воду.
Лучшим местом лова ленков была Средняя коса на реке Хор. Однажды с ребятами после субботних занятий в школе мы отправились на рыбалку. Придя на место, мы построили себе из ивовых веток будки и забросили закидушки. Вскоре потемнело и мы с братом устроились спать на подстилке из свежих веток. Другие ребята по 2-3 человека спали рядом в своих будках.
Через некоторое время началась гроза, и полил сильный дождь. Потоки дождя не только проникали через наше укрытие, но и сплошной водой стекали по песчаной косе, намочив нашу подстилку. В то время полиэтиленовых плёнок не было и, кутаясь в промокшие куртки, все рыбаки столпились под высокими ивами, пытаясь согреться. Однако, сильнейший дождь с грозой не прекращался. Кто-то из ребят сказал, что рядом есть сарай, где пастух колхозного стада коров, оставляет своего коня на ночь.
Действительно недалеко от нас оказался маленький сарайчик и в нём стоял огромный чёрный жеребец. Конь стоял на небольшом деревянном настиле, над которым был накрытый шифером участок крыши. В этом сарае это было единственное сухое место. Некоторые ребята сразу легли на этот настил под ноги коня и уснули. Опасаясь попасть под ноги коня, я присел под стенкой сарая и пытался дремать. Мои ноги затекали, и сверху продолжал капать на меня не прекращающийся дождь. Поначалу конь беспокойно похрапывал и перебирал ногами, но потом  неподвижно встал и только косил своими огромными глазами. Измучившись, я тоже лёг на единственно свободное место на настиле прямо у задних копыт коня. Поначалу я очень боялся, что конь может ударить меня своим кованым копытом, но потом задремал.
Когда мы проснулись, было уже светло и только застывший в неподвижной позе конь, напоминал нам о ночном происшествии. Как верный страж он простоял, не шевелясь всю ночь, очевидно боясь наступить на нас. Каждый из нас выходя из сарая, говорил хорошие слова коню, гладил его голову и трепал за его гриву. А красавец конь тянул к нам свою голову и касался наших лиц своими очень мягкими и нежными губами.
Рыба клевала плохо и мы, перепробовав различные варианты наживок, раздевшись, бродили по берегу.
Свои закидушки я забросил на самом краю косы. Рядом с крайней закидушкой был заметен в воде бурун, создаваемый очевидно затонувшим пнём. И вот в очередной раз, сменив наживку, я забросил крючок рядом с этим пнём. Через мгновение последовала поклёвка, и я вытащил красавца ленка. Я опять забросил туда же свою закидушку и опять поклёвка. Если у остальных ребят был очень вялый клёв, то я на эту закидушку ловил подряд. Вот так случайно я понял, что поднимающиеся вверх по течению ленки периодически прятались за этим пнём, и когда появлялась приманка, они хватали её.

Н А Ш И   И Г Р Ы

                Б Р Ё В Н А

Когда мы переехали на 3-ю улицу в дом к Деду, любимым местом наших детских игр были штабеля брёвен. Эти штабеля леса были уложены на большой площадке у поворота шоссе между 3-й и 4-й улицами. Зимой лесозаготовительные организации пилили кедр в тайге и по замёрзшим просекам вывозили его в село. В летнее время, когда просыхали дороги, все эти брёвна вывозили в город.
Брёвен было очень много, и этот заготовленный недалеко от села лес, складывался на свободной площадке рядом с нашей улицей. Хранящиеся брёвна укладывались в несколько длинных рядов штабелями, высота которых была по 3-4 метра. С первыми лучами весеннего солнца брёвна прогревались и начинали выделять смолу. От этих брёвен исходил особый аромат тайги и мы, местные ребята, обычно разводили костёр и, сидя вокруг него, о чём-то разговаривали или варили из смолы жвачку. Все её почему-то называли сера.
Любимым нашим занятием была игра в войну. Штабеля плотно уложенных брёвен, разделённые между собой узкими проходами, были отличным местом для такой игры. Обычно разделившись на две группы, мы изображали противников.
Для игры в войну мы мастерили из деревяшек винтовки и автоматы. У меня же была настоящая немецкая каска, которую в 1950 году один из переселенцев с Украины прихватил с собой в дорогу как горшок (думаю, что она до сих пор где-то гуляет по селу с моими вмятинами от мелкокалиберных пуль).
Жгучую зависть у ребят и недоумённые вопросы у взрослых, вызывал непонятно откуда взявшийся у меня настоящий кожух ствола автомата ППШ. Прилаженный к нему деревянный приклад и  круглая чурочка бревна, вставленная как диск для патронов, создавали вид настоящего автомата. Ну, а когда мы с братом нашли под амбаром кавалерийский клинок казнённого белогвардейцами партизана Улантикова А. В. (нашего дяди), наша экипировка, конечно, потрясала окружающих.  Имеющимся в нашем распоряжении оружием мы поочерёдно делились с братом.
Суть игры в войну заключалась в том, что брёвна делились на две территории разделённые проходом. Каждая группа бойцов занимала свою территорию. Целью игры являлся захват чужой территории. Поэтому главным было перестрелять всех её защитников. Необходимо было среди брёвен увидеть противника и первому  прокричать:
 - Бах! Мишка, ты убит!
Редко кто соглашался выбыть из игры, считая себя убитым, не оспорив результатов первого «выстрела». А раненых по факту такой игры быть не могло. Редкая игра обходилась без ругани, а то и драк. Зачастую не доиграв и разругавшись, расходились по домам.
Штабеля брёвен были не только местом игр, но и источником нашего «богатства». Смола жирной и вязкой бахромой стекала с торцов свежеспиленных брёвен хвойных пород и мы, собрав её в банки, на костре варили жвачку. Ведь в то далёкое время никто и не знал о жвачке, как таковой. Для того чтобы смола не липла к зубам, варить её нужно было в течение 3-4 часов на медленном огне. Иногда она прямо в банке воспламенялась и горела жирным пламенем. И тогда для прекращения доступа кислорода к очагу горения, банку накрывали крышкой.
Ребята иногда жевали куски гудрона, отчего зубы всегда бывали чёрными. Гудрон - это продукт переработки тяжёлых фракций и смолистых отходов нефти и ничего полезного в нём нет. Применялся он для гидроизоляции бетонных оснований и фундаментов. Что касается смолы, то это было натуральное и невредное для организма природное вещество. Сегодня, если спросить у себя, зачем мы тогда жевали всякую дрянь, ответ, наверное, будет простым:
- Не знаю. Жевали все, жевал и я.
Штабеля брёвен были только на нашей улице, и мы пользовались жвачкой из этой смолы, вызывая зависть у других пацанов. Когда мы ходили в кино или были в школе, пацаны видя нашу жвачку, просили её пожевать. Одно время даже мода была на жевание серы во время просмотра кино. Кусок такой жвачки или «серы», как мы её называли, был предметом зависти и торга с другими ребятами в школе, просившими её попробовать. Мы добавляли в серу сахар, который в лучшую сторону изменял её вкус и делал её более привлекательной. Некоторые ребята с других улиц иногда пытались наковырять себе в банку смолы. Но мы считали брёвна нашим уличным достоянием и дрались с пришельцами всерьёз.
Взрослые иногда нас ругали за разведение костра среди брёвен и заставляли его тушить. Но через несколько дней процесс начинался снова. Сторожем у этих брёвен много лет подряд был дед Фалендуш. Но приходил он очень редко и, выкурив несколько самокруток  едкого замешанного с коноплёй самосада, уходил.
В тёплые летние вечера, когда собиралось большое количество ребят, там же рядом со штабелями брёвен мы играли в «Казаков». Возможно, где-то эта игра называется и по-другому, но мы её называли так. Её суть заключалась в том, что один из участников покрепче был «лошадью», а на его спину восседал другой, который и был «казаком». Задача лошади была в том, чтобы, не участвуя в сражении, крепко держать за ноги казака и самому не упасть. Противники начинали толкать и всячески колошматить друг друга, пока кто-либо из участников не падал на землю. Для достижения победы  казак обычно раскачивал в разные стороны противника. И было не важно, кто упадёт первый: казак или лошадь.  Пара выбывала из игры. Далее победитель нападал на другого казака. В конце должен был остаться только один казак, сидящий на лошади. Всё это сопровождалось громкими и эмоциональными криками, а иногда и присущими всем детям обвинениями друг друга в нарушениях. Часто во время неудачных падений, набивали себе шишки и синяки. Но это была обыденность, которую просто терпели.

Р О Т А   С В Я З И

Рядом с брёвнами на берегу реки Кии находилась солдатская казарма роты связи. Узел связи с несколькими специальными машинами, в том числе и радиолокатором с развёрнутыми антеннами, находился за рекой. Между казармой и штабелями брёвен находилась волейбольная площадка, на которой по вечерам играли не только солдаты, но и наши деревенские парни. Желающих сыграть было очень много, поэтому игра велась по принципу: проиграл - выбываешь. Выбывали сразу всей волейбольной командой.
Мы, как и все ребята и во все времена, успевали везде. Успевали самостоятельно пообщаться на брёвнах, посмотреть и поболеть «за своих» на волейбольной площадке. Всех солдат мы знали по именам и запросто общались с ними. На волейбольной площадке бывало очень шумно. Местные жители и вездесущие девчата часто собирались большой толпой вокруг и оживлённо хлопали, реагируя на удачные удары игроков. Мы тоже громкими криками поддерживали своих друзей.
Я думаю, что в 1955 – 1956 гг. своими силами солдаты начали строить большую казарму и рыть капониры для машин связи за речкой. Причина, конечно, была в стремлении военного командования убрать важный военный объект подальше от оживлённой трассы соединяющей все населённые пункты района. Ротой командовал старший лейтенант Соляник. В течение года солдаты переместили всю военную технику и сами перебрались в новую казарму. Казарма была очень большой и длинной, но солдаты занимали только её половину. Остальная часть казармы была недостроенной и оставалась пустой.
Весной того же года в роте появился свой кинопроектор. Художественные фильмы привозили один, два раза в месяц. Но фильмы крутили каждый день по вечерам, на стене недостроенной казармы. Часто один и тот же художественный фильм можно было смотреть несколько раз подряд. Солдаты не возражали, чтобы местное население приходило смотреть эти фильмы. Естественно, что все ребята из нашей деревни собирались на брёвнах у казармы в ожидании кино. В то время в постоянном обиходе  был вопрос:
- Ты сегодня пойдёшь к солдатам смотреть кино?
Проблема была только одна, что мест на оставшихся от стройки у казармы брёвнах было мало и часто приходилось стоять.
Вечера были холодными, и все одевались потеплее. Приходили и местные жители со своими табуретками.
Когда появлялись новые фильмы обычно собиралось большое количество местного населения. А затем постоянными зрителями были только солдаты, вернувшиеся с дежурств и местные мальчишки. Я помню как фильм «Фан-Фан тюльпан» показывали недели три. Но это никого особенно не смущало, ведь в деревенском прокате таких ярких, приключенческих фильмов обычно не было. Просматривая уже запомнившиеся эпизоды фильма, с удовольствием смеялись все, не только ребята, но и солдаты с местными жителями. Причём, зная содержание фильма, многие начинали комментировать:
- Смотри, смотри, что сейчас будет!
Или кричали:
- Не подкачай, Фан!
И только с наступлением серьёзных холодов показы фильмов прекратились.
Однако, переместившись на новое место дислокации, рота почему-то оставила стоявшую одиноко, старую залатанную фанерками автомобильную будку (кунг). Будка стояла на площадке примерно в 30 метрах от наших брёвен, и была закрыта на ржавый замок. Играя постоянно рядом на брёвнах, мы особого внимания на эту будку не обращали, и к ней не подходили. Но вот однажды, кто-то из наших мальчишек заметил, что часть задней стенки у будки оторвана и просто держится на какой-то проволоке. Он подозвал всех остальных, и мы естественно, стали смотреть, что там внутри.
Оказалось, что там хранились коробки с радиолампами, проводами, полевыми телефонными аппаратами, причём, американского производства и всяким иным техническим имуществом, в котором мы ничего не смыслили. То, что там были полевые телефоны, мы догадались по ручкам, которые нужно было вращать, ведь подобные аппараты мы видели в кино. Ну, а то, что там были именно американские телефоны, мы определили по английским буквам. О радиолампах мы уже кое-что знали и видели их в радиоприёмниках и телевизорах у некоторых жителей села.
Наше воспитание не позволяло нам что-то ломать или брать чужое. Но здесь явно просматривалась заброшенность и начавшееся растаскивание этой кладовки. Вместе с тем мы понимали, что происходит что-то явно ненормальное.
Испытывая некоторое чувство страха, внутрь будки мы не залазили. Мы взяли с краю коробку со стеклянными лампами и удалились к себе на брёвна. Лампы в коробке были очень красиво упакованы, но явного предназначения ламп и телефонов для своих мальчишеских дел мы не нашли. Однако, оказалось, что при ударе лампы взрывались громким выстрелом. Это было для нас интересно.
На протяжении 2-3-х недель мы брали из этой будки разные лампы и били их о брёвна. Обычно с лампами в руках выстраивались в ряд и по команде:
- Гранатами, огонь!
Били лампочки о брёвна, стараясь попасть единым залпом. Вся земля вокруг брёвен была усыпана мелким битым стеклом от этих ламп. Нам нравилось, сидя на брёвнах, крутить ручки телефонных аппаратов и дурачась, как-бы разговаривать друг с другом. Или перочинным ножом разбирать те же аппараты, пытаясь узнать, что там внутри. Во всех этих играх участвовал и сын командира этой роты связи Валерка Соляник.
И вот однажды вечером, к нам домой пришла жена старшего лейтенанта Соляника. Она сразу как-то резко накинулась на родителей, и стала их стыдить в том, что мы с братом разворовали военный склад. Среди похищенного имущества ею назывался американский военный приёмник, который был секретным и представлял особую важность и ценность. В резких тонах она говорила, что заявление в милицию уже сделано. Кричала, что кто-то должен за это ответить и возместить. И что родители должны контролировать своих детей.
Разговор шёл в нашем присутствии. Мы сразу сказали, что с нами там был и её сын Валерка, и что лампочки мы использовали как гранаты, но вот приёмник мы не видели.
Далее она сказала, что расследование начнётся завтра поселковым милиционером Босенковым М.А., там же на брёвнах. Мать слушала её с некоторым недоумением. И, наверно, несколько некорректно для гостьи но, по сути дела очень правильно, задала вопрос, о том что, почему именно она и почему к нам она пришла разбираться, и почему имущество было бесхозно брошено и в течение месяца не охранялось. Ответ был по-женски импульсивный.
Затюканные дома и напуганные предстоящим расследованием, мы с братом пришли на брёвна. Там был старший лейтенант Соляник в форме, его жена и были собраны все ребята с нашей улицы. Валерка Соляник, участвовавший с нами в разбивании ламп, заплаканный, сидел в стороне. Думаю, что ему досталось больше всех.
Жена Соляника сказала, что нужно подождать милиционера. Мы все обречённо, и молча, сидели в ряд на одном бревне. Долгие ожидания сельского милиционера дяди Миши Босенкова результатов не принесли. Я думаю, что дядя Миша понимал всю неуместность своего вмешательства в очевидные факты безответственного выполнения своих функций командованием роты. И брать на себя дополнительные обязанности по расследованию не свойственных ему военных дел несобирался.
Сам старший лейтенант Соляник говорил очень мало, и его больше всего интересовал приёмник. Он даже пытался через нас узнать, кто из взрослых бывал у этой будки. Но, мы в один голос утверждали о том, что приёмника мы никогда не видели. Да и взрослых днём там мы ни кого не замечали. И это была правда. Мы признавались, что лампочки разбили мы.
Жена Соляника, визгливо и жёстко требовала от нас, вернуть всё, что брали в этой будке, или хотя бы вернуть то, что где-то осталось. Пугала нас тюрьмой и штрафом, который будут платить наши родители.
Наш местный авторитет Васька Ковалёв,  не реагируя на вопли и требования жены Соляника замолчать, невозмутимо начал ей доказывать, что будка была вся разломанная и бесхозная, и уже кем-то разворованная. И когда Васька привёл очевидный аргумент, что вы сами свой склад бросили, вот с себя и спрашивайте, понравился всем нам. Своим дружным поддакиванием мы поддержали Ваську.
Разговор закончился угрозами нашего скорого ареста и тем, что гнить нам придётся в тюрьмах до самой нашей старости.
Несколько дней мы с братом действительно боялись, что нас придут и арестуют. Прежде чем выйти на улицу мы через щели в заборе долго смотрели, чтобы там ни кого не было. Постоянно выглядывали в окна, думая, что за нами и впрямь придет дядя Миша – милиционер. Но прошло время и у нас появились другие дела, и вся эта история постепенно забылась.
Через некоторое время роту связи убрали. Возможно в связи с реорганизацией, а возможно и утратой имущества.
К У П А Н И Е

Конечно, первое место в наших делах занимало купание в водоёмах. С началом весеннего тепла в первую очередь прогревались озёра с застойной водой. И мы устремлялись на озеро в конце Закиинки или на Гапулино озеро. Закиинское озеро в силу своей мелководности прогревалось раньше других водоёмов. Но в связи с его удалённостью и маленьким размером к нему мы ходили редко.
Всем ребятам нашей деревни больше нравилось Гапулино озеро. Находясь в центре села и имея огромную площадь, оно устраивало все возрастные поколения ребят. Там были мелкие и глубокие места, был и высокий, сухой берег. Значительная часть Гапулина озера с наиболее глубокой его стороны была покрыта толстым слоем плавающего торфа (дрегвы). И когда кто-то из нас заходил на эту дрегву, она начинает медленно тонуть, наполняясь водой. 
В некоторых местах в дрегве, имелись окна, в которые мы ныряли, для того чтобы вынырнуть уже в чистой воде озера. Сильно разбежавшись, бросались головой в эту дыру, расположенную за несколько метров от края воды. Всё это сопровождалось громкими криками собравшихся с близлежащих улиц ребят. Когда воздух был недостаточно  тёплым, мы разводили костёр для согревания и, толпясь вокруг него, выжимали от воды свои трусы. И если не было девчонок, то спускали их до колен и выкручивали прямо на ногах. Ну, а если были девчонки, то приходилось это делать по частям, чтобы быстрее сохли.
Оглядываясь назад я, конечно, сегодня понимаю, до какой степени мы были рисково глупыми.
Раньше на реке моста не было, а были «кладки», состоящие из скреплённых между собой брёвен, соединённых стальным тросом, протянутым от берега к берегу. И река Кия была намного полноводнее того ручья, который она представляет собой сегодня.
Самым посещаемым местом купания была Мельница. Вернее то, что от неё оставалось - глубокая яма, лиственничные сваи и остров среди реки. Это было любимое место купания всех жителей села. Хватало места и взрослым и детям. Одних устраивала глубина, а другие могли поплавать у берега или с другой стороны острова на перекате. В жаркие летние дни здесь собиралось огромное количество людей, которые купались и загорали, а кое-кто и разговлялся бутылочкой вина. Все наши ребята использовали каждую возможность, чтобы понырять и поплавать. При наличии времени мы разжигали костёр и шли ловить раков. Шум и детские крики не стихали до самой темноты.
Ежегодно на острове взрослые парни сооружали нырялку. Обычно это была большая и толстая доска метра на два возвышавшаяся над водой и придавленная у основания большими камнями. Высшим шиком взрослых парней считалось с разбегу прыгнуть на конец доски и в тот момент, когда она, прогнувшись, подбрасывает тело вверх, оттолкнуться и, перевернувшись в воздухе сделать высокий прыжок в воду. Это было искусством, и мы с завистью смотрели на таких ныряльщиков. Самые храбрые из нас ныряли без разбегу, оттолкнувшись от доски. Но и это было очень даже непросто. Иногда, не рассчитав необходимую силу прыжка, приходилось с высоты падать на живот и отбивать себе все внутренности. Несколько дней вся поверхность живота сильно болела.
 Р Е К А  М О Е Г О  Д Е Т С Т В А
Родился, вырос я в Полетном,
В селе течет река Кия.
Таежный край дальневосточный,
Он - детство, юность, жизнь моя.

Река Кия - приток Уссури,
Вода чиста, как с глаз слеза.
Сплавлялись предки до Амура,
На лодках по воде скользя.

Кия течет в селе петлею,
Одну из улиц отделя.
Все детство связано с рекою,
Живет в душе, к себе маня.

Тальник и ивы над рекою,
Порой скрывают ее с глаз,
Черемух цвет ранней весною
Настоем чудным Вас обдаст.

Я помню время золотое,
В трусах я с удочкой стою.
Устав бороться с мелюзгою*,
Для клева на червя плюю.

Вода чиста и мне все видно:
Вот стайка чебаков прошла,
И мне становится обидно,
Но как крючок мой не нашла?

Вот снова рак клешнею цапнул
Меня за ногу у карча*.
И от испуга я вдруг ахнул,
Ему проклятья бормоча.

Как славно, что в душе истоки
Нас возвращают в мир родной,
И с детства нашего уроки
Навеки связаны с судьбой.

*мелюзга – маленькие рыбешки.                * карч – находящийся в воде пень.
С Р А Ж Е Н И Я   Н А   С А Б Л Я Х

В тот период времени наиболее распространённой среди ребят игрой было «сражение на саблях». Поначалу сабли или мечи строгали из дерева. Работа была трудоёмкой и такую саблю потом приходилось беречь. Поэтому постепенно все перешли на стебли подсолнуха, или по деревенски котелки. В большинстве случаев просто брался кусок стебля и им сражались, пока он не ломался.
Сражения на саблях велись на примерах из общеизвестного фильма «Фан Фан-тюльпан». Этот фильм в течение 3-х недель показывали солдаты на стене своей казармы по вечерам. Все эпизоды из этого фильма мы знали наизусть. Насмотревшись захватывающих сражений со шпагами, мы их воплощали стеблями котелок. Использовали те же приёмы владения шпагой, и даже имена. Но все хотели быть только ловким Фан Фаном-тюльпаном. И это имя приходилось отстаивать только ударами своей шпаги.
Суть нашей игры была в том, что один нападал, а другой защищался. Победитель должен был коснуться своей саблей тела противника. Во время таких боёв часто до крови царапали руки, а иногда попадало саблей и по лицу.
Возможно, я слишком хорошо освоил фехтование своей саблей, но почему-то достаточно часто и непреднамеренно мне случалось попадать ребятам в глаз. Первый раз я влепил своим подсолнухом в бровь Вовке Бобаку. Через полчаса его мать разбиралась с моей матерью, поэтому случайному поводу. Затем я вмазал в глаз Валерке Солянику, сыну командира роты связи. Хорошо, что он успел закрыть глаз. Однако, поцарапанное веко и заплывший синяком глаз, явились причиной серьёзной ругани его матери с моими родителями. Два дня вечерних разборок матери со мной, значительно понизили мой «мушкетёрский» дух.
Но прошла всего лишь неделя, и вновь сражаясь на саблях, но теперь уже со своим братом, я нечаянно попал и ему в глаз. Что было дома, трудно себе представить! Мать долго кричала на меня и, запустив в меня тряпкой, сказала, что все дети, как дети, а я только и делаю, что создаю проблемы и неприятности. Что из-за меня с нею на улице уже перестали здороваться женщины.
В дальнейшем, когда пацаны, предлагали мне посражаться на саблях, я просил их ко мне не лезть, иначе выбью им глаз. Пацаны, начинали петушиться и говорили, что ещё посмотрим, кто кому выбьет глаз. А дальше всё было предсказуемо просто, они сразу обвиняли меня в трусости. Но обычно присутствующий при этом мной брат, подтверждал им мои способности.

К А Т А Н И Е   Н А   Л Ь Д И Н А Х

В конце марта на реке Кие проседал и ломался на куски лёд. Раньше других участков обычно лёд ломался за деревней в районе Конского кладбища. Несмотря на резкое снижение уровня воды, в отдельных местах глубина реки достигала нескольких метров. Обнажались большие полыньи воды, в которых плавали льдины. В это время на нерест шёл хариус, ленок и чебак, и мужики ставили сети на ночь, ловя «белорыбицу».
На взгорках, в лесу прогретый весенним солнцем, начинал таять снег и мы, мальчишки, в возрасте 10 -12 лет, шли в лес. Используя свой единственный выходной от школьных занятий, мы обязательно стремились сходить в лес и на речку. В то время обычным делом, которое нам поручали родители, была колка дров. И если кто-то из нашей команды был занят, то мы все вместе помогали ему быстрее переколоть дрова.
Нашими любимыми местами были прогреваемые склоны реки в районе Горбатого моста. Насобирав кучу валёжника, мы разводили на берегу костёр, на котором сушили промокшие за дорогу портянки. Блаженно развалившись на ветках вокруг костра, согреваемые ярким солнцем, мы жарили хлеб и весело смеялись. Обсохнув и согревшись, выбирали льдины, на которых, отталкиваясь шестом от дна, плавали по реке,  догоняя друг друга. На некоторых «крейсерах», как мы их называли, плавали по двое. Борьба за первенство «на море» иногда доходила до взаимных таранов, по обыкновению заканчивавшихся общим купанием. Это были очень увлекательные и захватывающие гонки.
Упав в воду, все спешили к костру, где сняв и выкрутив штаны и рубашки, стоя в одних трусах, сушили их. Чаще у костра продолжалось выяснение обстоятельств поражения своего корабля.  Основным аргументом было то, что кто-то нечестно ударил в бок! И когда солнце начинало клониться к горизонту, и крепчал мороз,  голодные, довольные и счастливые мы возвращались домой. Несмотря на купания в реке, болели мы очень редко.
В наше время у деревенских ребят, интереса к игре в футбол не было. Я думаю, что главная причина была в том, что о нём мы ничего толком и не знали. Увидеть настоящий футбол мы не могли, да и показать его нам было некому. Ведь радио и телевидения тогда не было, да и мячи стоили денег, которые родители на такие мелочи предпочитали не тратить. Футбол, как  игра среди мальчишек, в деревне появилась лет на 5-7 позже.

    М Ы   Д Е Т И   П Р И Р О Д Ы

Главное преимущество жизни деревенской детворы заключалось в постоянном общении с природой. Мы жили и играли на природе, и многому учились у природы. Все ребята моего возраста любили ходить в лес, жечь костры или собирать цветы. Но инициатором таких походов на природу, в большинстве случаев, являлся я.
Не знаю почему, но мне огромное удовольствие доставляли лесные цветы. Ах, какие роскошные букеты мы собирали! Когда начинала цвести черёмуха, мы ходили к Горбатому мосту, где в сплошных благоухающих, белых зарослях ломали огромные букеты. В конце мая почти одновременно зацветали ландыши, пионы и очень нежные башмачки. Почему-то их называли кукушками. За ними мы ходили за речку Кию или в район Глубокой пади.
Я помню, какой радостью всегда светились глаза у моей мамы, когда я ей приносил букеты цветов. Я думаю, что цветы ей никто и никогда не дарил!
 Иногда мы просто ходили вдоль берега реки к Грязному ручью, поглазеть на весенний лес. Обычно гоняли шустрых бурундуков и  собирали черемшу. Черемша, как и кишмиш, росли только в определённых местах и плодоносили не всегда. Я знал такие места и водил туда ребят. Иногда, протопав несколько километров, мы ни с чем, возвращались домой. Но лес и река всегда были нашими главными друзьями.
Нас не пугали клещи, которых мы по десятку вытаскивали после каждого похода в лес. Особенно много клещей было в мае. Иногда они глубоко впивались в тело. В таких случаях необходимо было терпеливо мазать клеща керосином, и он постепенно вылазил сам. Но именно терпения нам всегда не хватало. На всю жизнь у меня сохранилось несколько небольших шрамов от оставшихся головок этих кровососов. В общем-то, укусов именно энцефалитными клещами в деревне почти не было. За всё время был только один случай укуса энцефалитным клещом нашего деревенского пастуха Наянова.
В тоже время к лесу мы относились, как к своеобразной природной силе, имеющей своих покровителей, способных влиять на людей. И если приходилось задерживаться в лесу до позднего вечера, то поспешая домой мы, с опаской, оглядывались по сторонам. Такому пониманию лесного мира, нас учили бытовавшие среди наших дедушек и бабушек рассказы о всевозможных проишествиях. Их рассказы о леших, лесовиках и русалках, и о конкретных людях, сгинувших в местных лесах, всегда были темой наших мальчишеских рассказов на посиделках.
Часто наслушавшись женских разговоров и начитавшись сказок, обсуждаемой нами темой были мертвецы, которые ходят по ночам и мстят людям за свои обиды. И вот однажды с группой ребят мы шли, в общем, по известному нам маршруту вдоль Грязного ручья. И вдруг, выйдя из леса на берег ручья, в нескольких десятках метров от себя, мы внезапно увидели свежие кресты и могилы. Они были на другой стороне Грязного ручья.  Мы смотрели друг на друга, не понимая, откуда они здесь взялись? Ведь мы ранее бывали в этих местах, но их не видели. Как-то все разом испугавшись, непроизвольно закричали:
 - Кладбище!
Круто развернувшись, рванули в противоположном направлении. В ужасе бежали, обгоняя друг друга, и остановились только на чистом поле Базы. До этого случая, я несколько раз бывал на том месте, но кладбища там тоже не видел. Считать, что мы вышли на кладбище соседней деревни Прудки, было нелогично хотя бы с позиции болотистой местности, на которой покойников обычно не хоронят. Больше на этом месте я никогда не бывал.
Иногда по вечерам мы ходили за речку в лес ловить светлячков или посмотреть на летучую мышь. Незабываемое зрелище смотреть в темноте на целое облако светлячков медленно парящих в воздухе. И совсем другое, страшное зрелище, когда вдруг из леса резко вылетает перепончатое чудовище с ужасным и красным ртом.

Д Е В Ч О Н К И

Основными развлечениями для детей в деревне были походы в кино, купания, игры в лапту и походы в лес за цветами. Во всех этих мероприятиях обычно присутствовали девчонки с нашей улицы. Часто вместе с нами ходили  за цветами в лес, и купаться на речку или озеро девчонки с нашей улицы: Светлана Щур (Королёва), Наташа Ломова (Фалендуш), Наташа Левина (Юркова) и другие. Хочу отдельно сказать про Свету Королёву, которая достаточно часто ходила повсюду за нами. Почему-то ей больше нравились наши дела и игры, чем девичьи. Иногда она нам мешала, и мы её выгоняли, но через некоторое время, где нибудь на озере она вновь появлялась в нашей компании.
Девчонки бывали с нами, когда мы играли среди брёвен в войну, жгли костры или варили серу. Они часто приходили и сидели с нами на брёвнах, наблюдая за нами. Когда мы играли в войну, они норовили быть арбитрами и судить наши разногласия в спорных ситуациях. Но через некоторое время начинали подсказывать нашим противникам, кто и где спрятался. Или начинали давать советы и активно руководить нами. В результате мы их всё равно прогоняли.
По мере взросления ребят, из моего круга общения, мы не стремились к особым отношениям с девчонками. Они были просто среди нас как партнёры и друзья по учёбе в школе и совместным играм. Осенью в школе мы устраивали потехи, забросив однокласснице за пазуху мышку-полёвку. Вы можете представить себе такую сцену с воплями и нашим дружным смехом.
Наши отношения с ними и даже чувства симпатии к ним, как-то глупо строились на попытках их толкнуть или насыпать снега за шиворот. Во время учёбы в 7-8 классах, возвращаясь после занятий, домой наши ухаживания заканчивались тем, что мы обязательно валяли их в снегу. Причём, больше всего доставалось именно тем девчонкам, которые нравились нам. Я думаю, что в таких случаях девчонки справедливо обзывали нас дураками. Хотя с нашей стороны это было проявлением стеснительности и неумением вести себя правильно.
Мои первые и робкие попытки проводить девочку домой, почему-то всегда вызывали у меня страх и какое-то неадекватное поведение. Я завидовал ребятам, которые могли запросто общаться с девчонками. Я использовал казавшиеся мне очень крутыми, случайно услышанные слова и зачастую говорил то, что не соответствовало ни моему уму, ни моему воспитанию. Себя я считал некрасивым и очень комплексовал по этому поводу.
В тоже время, будучи в подростковом возрасте, и показывая  девчатам свой героизм, мы поздними вечерами  водили их на кладбище. Девчонки боялись и визжали. Ну а мы, несмотря на свой страх, от которого волосы у нас шевелились на голове, бахвалясь, заходили вглубь кладбища.
Были случаи и более глупого богохульства с единственной целью покрасоваться перед девчонками. Однажды с Самусевым Николаем на покрытой досками могиле самоубийцы мы сплясали цыганочку. Вообще-то это была очень жуткая сцена, когда подпевая себе мелодию, мы звонко выбивали такт пляски ногами. Грохот наших ботинок далеко разносился по ночному кладбищу.  Даже сейчас содрогаясь, я думаю, ну и зачем мы это творили? Много глупого и ненужного мы делали в жизни!
Во время учёбы в 7-м классе в нашем коллективе были ребята на 2-3 года старше нас. Естественно, что в отличие от таких пацанов как я, у этих ребят были совершенно другие взгляды на наших девчат. Происходило это ещё и потому, что некоторые наши девчонки уже кокетливо «строили глазки» этим ребятам.
С 7-го класса вместе с нами стал учиться Коля Субботин. Это был крепкий и плечистый парень на 3 года старше нас. Не знаю почему, но он влюбился в нашу отличницу Галю Эрдман. Кстати отношение, к ней в нашем классе были далеко не однозначными. Коля всячески оказывал ей знаки внимания и не скрывал своих чувств. Его бесхитростные ухаживания были на глазах у всего класса. Однако Галя предпочитала целоваться с Маслаковым Виктором, который тоже был значительно старше нас, жил в Прудках и по вечерам провожал её домой. Виктор дружил со мной и почему-то считал возможным рассказывать некоторые свои приключения.
И вот однажды Коля Субботин принёс в класс флакончик туши и иголки с нитками. В пустом соседнем классе он собрал пацанов из нашего класса и сказал, что сейчас будем делать наколки. Мы видели наколки у многих взрослых мужчин, но как их делают, мы не знали. Коля скрутил ниткой две иголки, оставив оголёнными их, острые концы и показал, как нужно колоть. Некоторые ребята на руках сделали наколки первых букв своего имени. Уколол и я небольшую точку на левой руке. Оказалось, что это очень болезненное занятие, вызывающее сильный зуд и покраснение.
Зная, что я красиво пишу, Коля попросил меня наколоть ему на плече надпись «КОЛЯ + ГАЛЯ = ЛЮБОВЬ». Понимая глупость такой затеи, я посмеялся над ним, и писать отказался.
Но самое неприятное было потом, когда кто-то из ребят всё-таки сделал ему эту огромную от плеча до локтя надпись. Рука покраснела и опухла сразу. Большие и корявые буквы налазили друг, на друга создавая жуткий вид. Однако, Николай снял рубашку и показывал Гале Эрдман и всему классу свою жертвенную надпись во имя любви. Увидев, написанное на его опухшей руке любовное признание, Галя пожала плечами и что-то хмыкнула в ответ.
Несколько дней подряд Субботин Николай в связи с высокой температурой и воспалением руки в школу не ходил.  Очевидно, была занесена инфекция, которая вызвала нагноение этой наколки. Когда он появился, то его привязанная к шее и опухшая сине-красная рука производила страшное впечатление. К счастью его руку врачам удалось спасти.
Любовь так и не состоялась, но через некоторое время Коля, который сидел вместе со мной на задней парте, начал уксусной кислотой, а затем и соляной, выжигать эту надпись. Кто-то ему подсказал, и он брал кислоту из аккумуляторных батарей в колхозе. На перерыве он из бутылочки мазал эти буквы.  Я с содроганием смотрел на его мужественные мучения, а затем и на его изуродованную руку. Но полностью удалить все буквы с руки он так и не смог. Я помню, что он искренне сожалел о допущенной глупости и неадекватности своего поступка.

П О Х О Д Ы   Н А   П А С Е К И

В начале июля повсюду зацветала липа, и деревенский воздух наполнялся медовым ароматом. Макушкой лета в народе назывался этот период времени. Это самое жаркое, но вместе с тем и самое напряжённое в селе время. Старики говорили, что в это время один день кормит год. Всё живое спешит успеть созреть или взять всё необходимое для себя, создать запасы и приготовиться к длинной зиме.
Особым показателем такого примера является работа пчёл. Ежедневный принос липового нектара в ульи всегда являлся рекордным. Несмотря на обилие других мёдоносных растений в районе, именно взятки с липы были основным результатом работы пасечника. Липовый мёд был наиболее ценным продуктом и к этому периоду времени пасечники всячески наращивали силу пчёл. Они стимулировали работу маточки, добиваясь от неё повышения количества расплода. Слабые семьи объединяли в одну. Ставили дополнительные рамки. И делали всё возможное, чтобы обеспечить продуктивную работу пчёл.
Требовались не только знания и опыт пасечника, но и его способность напряжённо и без устали работать. Он следил за вызреванием мёда в улье и своевременно удалял маточники. В период взятка нельзя было допустить роения. Пчёлы, стремясь создать необходимые запасы мёда в зиму, трудились с восхода и до захода солнца. Таким образом, стимулируя пчёл на более активную работу, за время цветения липы, удавалось делать по 3, а иногда и 4 качки мёда. По рассказам пчеловодов были годы, когда мёдом заполняли всю посуду в доме. А Улантиков Пётр Васильевич рассказывал, что заполнив всё, что только можно было мёдом, вынуждены были затащить лодку в омшаник и до краёв залить её мёдом.
Это была жаркая пора не только для пчёл, но и пасечников. Они все спешили собрать мёд, используя хорошую погоду. Особенно нежелательными в это время были затяжные дожди, которые смывали нектар с цветков и мешали работе пчёл. Пасечники используя хорошую погоду собирали группы подростков, которые качали на пасеке мёд.
К А Ч К А   М Ё Д А

Без нас, подростков, не состоялась ни одна качка меда на местных пасеках. Эта особенная работа требовала от ребят не только физической силы и сноровки, но и большого мужества. В деревне все знали друг друга, и пчеловод обычно сам приглашал кого-то из подростков и поручал ему собрать бригаду опытных ребят. Таким образом, нас собиралось 4 – 5 ребят. Я достаточно часто попадал в эту группу особо избранных, так как в нашей семье всегда держали пчёл. Получается, что и здесь нужна была определённая репутация проявившего себя пацана.
Пасеки от села находились на значительном расстоянии. А две из них были в труднодоступных местах. Одна такая находилась за Высоким болотом в верховьях Полётки, а другая на месте бывшей зоны для японских военнопленных. Думаю, что сегодня очень мало осталось жителей села, которые помнят, что представляли собой в 50-60 годы прошлого века дороги к этим пасекам.
В то далёкое время это был зимник, по которому можно было проехать только после промерзания болот. Летом это залитое водой болото было лучшим местом для сбора голубики и клюквы. Даже в самые засушливые периоды времени, пройти можно было только в резиновых сапогах. Позднее, в годы существования Полётненского совхоза, была сделана насыпь, и проложена дорога в животноводческий лагерь, оборудованный на склоне сопки. Это значительно упростило доступность пасеки и походы в тайгу.
Пообедав дома и запасшись необходимыми продуктами на несколько дней, мы отправлялись на пасеку. Двигались в основном, прыгая с кочки на кочку, через залитое водой болото, иногда срываясь и падая в болотную грязь. Это была обыденность, которая не портила настроения. Путь занимал несколько часов.
Процесс качки мёда начинался с утра и продолжался весь день. А если мешал дождь, то иногда эта работа переносилась на следующий день. Дом пасечника обычно был маленького размера, заваленный необходимыми ему в работе вещами. Мёдогонка, представляющая собой большую бочку с вращающимися сетчатыми кассетами для рамок, крепилась к полу и зачастую устанавливалась в этом же доме. Поэтому единственным местом, где мы могли расположиться на ночлег, был чердак омшаника. (Омшаник – полузаглублённое и утеплённое помещение для зимовки пчёл.)
Пасечник только отбирал рамки с медом из ульев, а вся остальная работа была за нами. Мы носили рамки в дом пасечника, вскрывали запечатанные соты и вставив их в кассеты, вращали медогонку. Процесс работы на мёдогонке требовал знаний, опыта и аккуратности в работе. Важно было при обрезке забруса на рамках, не смять вощину. Вращать мёдогонку было необходимо аккуратно, поворачивая кассеты разными сторонами. Иначе под тяжестью мёда рамка ломалась прямо в мёдогонке.
Пустые рамки необходимо было быстро принести пчеловоду, который возвращал их обратно в улей. За это время он уже успевал вскрыть соседний улей и готовил новые рамки для прокачки. Обычно пасечник укладывал на согнутые нами в локтях руки по 3 – 4 рамки. А это означало 9 – 12 килограмм с мёдом! Прижав кистями рук рамки, чтобы не уронить их, мы быстро спешили в дом для их откачки. Этот процесс требовал большого физического напряжения и сноровки.
Пожалуй, трудно передать словами агрессивные нападки растревоженных пчёл во время изъятия рамок с мёдом из улья. Вся округа буквально дрожала и вибрировала от злобно гудящего водоворота пчёл. Этот жуткий и громкий звук заставлял втягивать голову в плечи и прятать руки. Огромный и напряжённо звенящий вихрь агрессивных насекомых буквально облеплял нас со всех сторон. Даже со стороны было жутко смотреть на происходящее.
Пчёлы залазили под защитную сетку лица, под рубашку и в штаны, и там кусали за самые больные участки тела. Приходилось только мычать от боли и крутить под сеткой головой, так как руки в это время были заняты хрупкими рамками с мёдом. Работа была очень болезненной и тяжёлой. Особенно плотно пчёлы окружали нас рядом с ульями. Любой взмах руки, вызывал нападение ещё большего количества растревоженных пчёл.
Пасечник обычно просил резкими движениями пчёл не раздражать и ругался на нас, если мы бегали по пасеке и размахивали руками. Ведь ему, стоящему над раскрытым и разобранным ульем, доставалось несоизмеримо больше укусов пчёл. Но обычно пасечники говорили, что их пчёлы не кусают и, как правило, работали в белых рубашках с закатанными рукавами. Однако, в короткие периоды отдыха, соскабливали торчащие из рук жала пчёл ножом?
Самыми болезненными были первые укусы, а потом боль как-то притуплялась. Очевидно, что это происходило под действием пчелиного яда. Но самым трудным был второй день, когда руки опухали и не сгибались в пальцах. Покраснение и сильный зуд, заставлял расчёсывать и без того болезненные участки тела. Не помогали ни сметана, ни другие домашние средства. Кратковременно снимала зуд только холодная вода. У некоторых ребят иногда даже поднималась температура.
После работы на пасеке в течение нескольких дней, мы ходили с опухшими физиономиями и руками. Однако, добродушные рассказы о смешных эпизодах во время качки мёда еще долго развлекали наших друзей. Все это воспринималось легко и просто, а благодарностью за труд являлась бутылка меда, которую пасечник позволял взять домой. Иногда мы потихоньку от пасечника наливали себе и по второй бутылке мёда.
После увольнения из вооружённых сил я длительное время держал на даче пчёл породы «Карпатская». В делах мне очень помогал мой тот юношеский опыт работы с пчёлами. С этой очень спокойной породой пчёл работать было приятно и безопасно. Продуктивность этих пчёл всегда сохранялась на высоком уровне. В хорошую погоду защитной сеткой и дымарём я не пользовался. Ежедневно занимаясь с пчёлами, я всегда вспоминал свои похождения на пасеки и агрессивность наших дальневосточных пчёл.

С А М Ы Й   С Т Р А Ш Н Ы Й   З В Е Р Ь

Однажды покачать мёд нас пригласил мой дядя, Улантиков Семён Лукич, чья пасека находилась в тайге в верховьях Полётки. В подобранной им бригаде я был самым младшим. Все ребята были старше меня на 3-5 лет, и к этому походу на таёжную пасеку отнеслись серьёзно. Когда я присоединился к ним, то сразу обратил внимание на их экипировку. Все они были обуты в сапоги и одеты в плотные брюки и куртки. Я же, оказался в тапочках, шароварах и тонкой рубашке.
Стояла знойная июльская жара. За плечами у меня был лёгкий мешок с  хлебом, бутылкой молока и куском сала.
 Двигаясь по болоту, я легко прыгал с кочки на кочку и посмеивался над тепло одетыми партнёрами. Потные, заляпанные грязью и набравшие болотной воды в сапоги, они частенько садились переобуться и отдохнуть. Отдых начинался с обязательного для них перекура. Преодолев, залитое водой 4-х километровое болото, с остановками на длительные перекуры, мы к вечеру добрались до пасеки.
Маленький домик пасечника вместил в себя только деда и его родного внука Лёньку, а остальным был предложен чердак омшаника. Пасечник предложил нам занести на чердак сено, копны которого стояли прямо среди ульев, для того чтобы спать было мягко.
Дед Семён, неодобрительно поглядывая в сторону заката солнца, ругал предстоящую грозу и торопил нас. Мы же, не видя явных признаков смены погоды, посмеивались над ним. Между тем, солнышко спряталось,  и внезапно появились большое количество голодных комаров, которые  прятались где-то в траве. Они сплошной массой облепляли лицо и руки, лезли в рот и глаза. Казалось, будто-бы вся тайга наполнилась их звоном.
Поспешно разведённый и заправленный гнилушками дымокур, давал густой белый дым. Но, даже эта пелена вызывающего першение в горле дыма, не спасала нас от полчищ этих кровососов. Особенно доставалось мне. Мои тонкие шаровары и моя рубашонка совершенно не защищали меня от их укусов. Я чувствовал себя голым. Все остальные мои партнёры, одетые в плотную одежду, спокойно отмахивали комаров от лица. Кашляя от дыма, я стоял вплотную к костру пытаясь найти в нём спасение. Но, как только я высовывался из столба дыма подышать, комары сразу набрасывались на меня. Я с ужасом представлял себе предстоящую ночь и ругал себя за допущенную глупость и легкомыслие с одеждой.
Как-то неожиданно для нас из-за ближайшей сопки клубясь, появились чёрные тучи и начал накрапывать мелкий дождь. Мои старшие коллеги быстро залезли на чердак и стали укладываться на ночлег. Я тоже пристроился среди них. Вопреки моим надеждам, комаров на чердаке оказалось ещё больше, чем их было внизу. Казалось, что они тоже решили спрятаться от непогоды вместе с нами. Мои попытки закопаться поглубже в сено приносили только минутное облегчение. Эти твари, только им известными путями, как-то пролазили ко мне, жалили и пили кровь. И главное, что убить пьющего кровь комара в сене, было просто невозможно.
А между тем гроза разыгрывалась с невиданной силой. Ужасный ураганный ветер с шумом и треском налетал на могучие кедры стоявшие вокруг пасеки. Некоторые огромные лесные исполины, не выдержав резких порывов ветра, падали на землю. Эти вывернутые из земли с корнем деревья падая, сотрясали всё вокруг. Казалось, что мы в центре какой-то небесной молотилки и нам не избежать жалкой участи быть просто раздавленными очередным упавшим стволом. Сильнее любой электрической сварки сверкали молнии. И тут же за молнией следовал страшный грохот грома, который своей могучей звуковой силой вдавливал всё живое в землю.
Омшаник вздрагивал от ударов грома, и нам казалось, что в следующее мгновение он улетит куда-нибудь в  преисподнюю с очередным порывом урагана.
Дождь сплошной рекой заливал всё вокруг. Мелкие брызги дождя пылью пробивались сквозь дранку крыши, обдавая нас холодом. Было жутко и любопытно наблюдать зажжённый молнией кедр, горевший среди потопа из дождя какой-то мистической гигантской свечкой. Выглядело всё нереально и страшно. Всё было как в самых страшных сценах, которые могло придумать больное сознание.
Мы все сжались в кучу, и в страхе наблюдали жуткое по силе и необычное по буйству проявление стихии. Но постепенно гроза стала уходить, смещаясь за сопку. Затихшие было комары, с новой силой бросились на меня. В диком бессилии спастись от комаров, я метался по чердаку, размахивая охапкой сена.
Ребята, понимая мои мучения, усиленно курили около меня, что как-то отгоняло насекомых. Но через некоторое время они набрасывались снова.
В другом углу чердака были сложены пустые бочки, без одной верхней крышки, предназначенные для мёда. Ища спасения от комаров, я положил одну из бочек на бок и залез в неё.  Другую бочку ребята одели на меня сверху. Оставшуюся щель в стыке они плотно заткнули сеном. Это принесло какое-то облегчение, хотя искусанное комарами и зудящееся тело требовало постоянных движений руками. Тем не менее, это позволило хоть как-то, слегка забыться недолгим сном.
А на Востоке уже светлел рассвет. Начинался новый день, изначально предполагающий дальнейшее истязание себя, но уже пчёлами.

Н А   П А С Е К Е

За сопку пытается спрятаться солнце,
Плывёт аромат уссурийской тайги.
Дымится парами лесное болотце,
Ковёр из травы заглушает шаги.

Пришли с пацанами на пасеку деда,
Просил он помочь ему мёд покачать.
Покушать нам вынес горшок, полный мёда,
Сказал: «на омшанике будете спать»!

Грызу сухари и медком запиваю,
Но нужно сухарь чтоб слегка разомлел.
Другой я рукой комаров отгоняю,
Хоть рядом костёр дымокуря горел.

Торопит нас дед согрести сено в кучки,
Сложить на омшаник, пойдёт скоро дождь.
Нам странно, на небе не видно ни тучки,
Но нам на нём спать, впереди ещё ночь.

А комары, будто дружно взбесились,
Грызут сквозь рубашки, и даже штаны.
Эх, куртки сейчас бы нам очень сгодились,
Здесь нас не спасёт даже дым, пацаны!

А дед пошагал к себе в маленький домик,
Стоим мы в дыму, не уйти от костра…
Ну, вот и закапал с небес крупный дождик,
Лезть на омшаник настала пора.

И комары от дождя - все в омшаник,
Жалят, пьют кровь, ночь - какой-то кошмар!
Трудно представить, какой у них праздник,
Нет зверя хуже, чем этот комар!

Утро настало, с распухшими лицами,
Мы обречённо идём мёд качать.
Весь этот день нам придётся крепиться,
Пчёлы теперь нас продолжат кусать.

Ш Е С Т О Е   Ч У В С Т В О

Как бы это странно не звучало, но я хочу рассказать о чувстве предвидения, которое иногда и внезапно возникало у меня. Это особое чувство проявлялось не всегда, и возникало оно без всяких действий или усилий с моей стороны.
Всё дело в том, что я иногда вдруг каким-то внутренним чутьём, знал, что произойдёт со мной. Это всплывало в сознании ниоткуда, и иногда эти подсказки я пропускал мимо ушей, не запоминая и не реагируя на них. И только потом, вспоминая, я вдруг понимал, что меня ведь кто-то предупреждал. Это особое чувство проявлялось не всегда и зачастую ставило меня в тупик.
Очень хорошо мне запомнился случай, когда в 6-м классе, зимой, я шёл в школу. Раннее утро и на небе висит огромная Луна. Я внимательно рассматриваю чётко видимые рисунки на Луне и вдруг, переключая сознание, у меня появляется информация, что сегодня я получу три двойки. От неожиданности я даже остановился! Но не оттого, что я заранее это узнал, а оттого, что этого просто не могло быть! Но бывали двойки, но чтобы сразу три! И что Вы думаете? Я действительно в этот день получил три двойки!
Таких случаев было много, и я к этому, в условиях своей военной службы, относился как-то обыденно. Тем более, что эти предупреждения как-то коренным образом на жизнь не влияли и помочь мне не могли. Ведь там, где были бы нужны реальные заблаговременные прогнозы, их у меня не было.
Запомнился фантастический случай, произошедший со мной во время командировки в Анголу. Это было в 1989 году, когда в этой интенсивно воюющей  стране, я находился в составе группы офицеров Генерального штаба ВС СССР. Мы находились в маленьком аккуратном городке на границе с Намибией. Днём нам предстоял перелёт самолётом в другой город. У меня был помощник, который ночевал вместе со мной в номере гостиницы.
Проснувшись утром 7 марта 1989 года, я почувствовал, что у меня случилась какая-то беда. Я понимал, что произошло что-то страшное, и прокручивал в голове сны, но понять их суть я не мог. Я рассказал помощнику свои, как-то не оформившиеся предчувствия, но  мы были очень ограничены по времени, и мой помощник, опасаясь, что мы опоздаем на самолёт, начал меня торопить. Позже, находясь в самолёте, я всё больше и больше чувствовал эту опасность и связывал её с угрозой перелёта. В том районе Анголы самолёты сбивали очень часто. Однако, наш самолёт спокойно летел, а под крылом была африканская саванна и заросли тропических джунглей. Прилетев на место, мы все быстро выпрыгнули из самолёта в машины и поспешили в район предстоящей работы. Время полёта для самолёта было ограничено и его тут-же быстро отогнали на дозаправку.
День клонился к концу, и я как-то немного успокоился. Сидя под пальмой на горячем песке, мы с ангольцами обсуждали наши дела. Но вдруг появилась легковая машина, а и из неё быстро выпрыгнул лётчик из нашего самолёта, который должен был уже улететь в Луанду. Он направился к старшему нашей группы. Однако, именно в этот момент у меня вдруг появилось чёткое понимание, что у меня умерла на Дальнем Востоке мать. Я подошёл к лётчику и сходу, протянув руку, сказал:
- Давай телеграмму.
Лётчик не ожидал  от меня такого понимания причины его появления, о сути которого он ещё мне и не говорил и, растерявшись, сказал:
- Да, в общем-то, как таковой телеграммы и нет. Просто во время взлёта я получил радиограмму из Луанды.
- В случае Вашего согласия, я готов Вас забрать. Но необходимо очень спешить, иначе самолёт собьют, и мы не долетим.
Голова соображала плохо. Помню, с другими офицерами сидели на песке и считали время полёта до Луанды, разницу во времени, 14 часов полёта до Москвы и то, что из Луанды самолёты летают в Москву только через день. И нужно было ещё много времени, чтобы получить разрешение непосредственного руководства, чтобы лететь в Хабаровск, а  затем и чтобы добраться до деревни.
При любом, даже самом благоприятном раскладе на похороны матери я не успевал. В таких условиях от поездки я вынужден был отказаться. Но попросил пилота по радио передать информацию о невозможности моего приезда. Об этом по линиям военной связи было передано в  Москву, а затем телеграммой было сообщено отцу.
В этом печальном мероприятии я смог участвовать только на сорок дней со дня смерти моей матери.
Расскажу другой пример, который однажды приключился со мной в поезде. Иду я по коридору купе в туалет, и вдруг в сознании появляется информация о том, что там, на полке лежит кем-то оставленное золотое кольцо. Открываю дверь – точно. Потом с этим широким мужским кольцом я ходил по всем купе и искал владельца. Кстати, который, так увлечённо играл в карты, что просто забрал кольцо и не сказал мне даже спасибо.
К слову, вспоминается случай моей встречи с известным целителем в Подмосковье. Подойдя ко мне и проделав руками какие-то свои пассы, неожиданно для меня он сказал:
- А Вы-то, зачем ко мне пришли?
Я с удивлением смотрел на него.
Далее он сказал, что моя энергетика позволяет мне самому успешно лечить людей и решать другие вопросы. Во время разговора он сказал, что нужно понять суть взаимодействия на другом уровне.
Действительно, после этого случая, когда заболевали мои дети, я их лечил только руками. А постигать тот, иной уровень, о котором мне сказал целитель, у меня не было времени, да и мне это было ни к чему.
Суть моего рассказа не в перечислении таких необычных случаев, или в стремлении показать себя каким-то особенным суперменом. Я просто высказываю своё понимание того, что нам всем даётся от Бога очень многое, которое мы должны использовать и, наверное, развивать. Почти у каждого человека имеются какие-то логически необъяснимые проявления скрытых возможностей. Очевидно, что это нам осталось от наших очень и очень далёких предков, цивилизация которых и выжила, обладая особыми возможностями.
Уместно привести выводы известного советского профессора Натальи Бехтеревой, руководителя Института мозга. Ей пришлось работать в «безбожное» советское время, но она была убеждена, что информация существует вне мозга в «облаке», и там время идёт совершенно по-другому, нет жёсткого разделения на настоящее, прошлое и будущее.
Она подтверждала наличие и большое значение в жизни людей «вещих снов». Она сделала вывод: будущее нам уже известно, просто обычно доступ к этой части знания нам закрыт. Иногда во время «вещих снов», этот доступ ненадолго приоткрывается.
Уверен, что в суете своих дорог и отсутствии понимания своего реального предназначения, теряем мы дары Божьи и не бережём даже того, что в муках и трудах приобретаем.

П Р О Ш Л О   Д Е Т С Т В О   И   Ю Н О С Т Ь

После окончания средней школы я не смог сразу поступить в институт. Хотя вспоминая себя, того, не имеющего определившихся желаний, я уверенно могу
сказать, что поступать в Хабаровский Железнодорожный институт я и не хотел. Всё это было не моё! А вот что всё-таки должно было стать моим, я так до сих пор и не понял?
Все мои одноклассники были такими же, как я, без твёрдых и определившихся желаний. Нам все много говорили про романтику профессии, созидательный настрой, о том, что нужно быть достойным и нужным своей стране. Ну что это такое и где это приготовленное место для каждого из нас, никто не знал. Мы больше обсуждали предстоящие возможности и куда мы реально можем пойти учиться. Здраво взвешивая свои школьные познания, мы понимали свою низкую конкурентоспособность.
В сухих рекламах учебных заведений и красивых картинках последующих достижений и свершений, увидеть и реально представить себя там, мы как-то не могли. Мы больше полагались на «авторитетные рассказы» наших старших товарищей и на те, учебные заведения, которые были рядом с домом. И как я теперь осознанно понимаю, нашим будущим руководила мать - судьба и господин – случай.
Жизнь заставила искать работу, и я устроился учеником фрезеровщика на завод «Энергомаш» в городе Хабаровске. Устроиться на работу было очень сложно, и в этом мне помогли знакомые моего отца.
Это был очень сложный период моей жизни. В течение нескольких месяцев, до появления места в рабочем общежитии, мне пришлось жить у родственников за городом. Приходилось в половине шестого утра выходить из дома, чтобы к 8 часам успевать на работу. Моя зарплата составляла 30 рублей в месяц и, рассчитывая свой бюджет, я мог себе позволить только кушать пустой гарнир и пить чай. В обед половину порции супа. Хлеб в столовых общепита, в то время был бесплатный и это очень всем помогало. У родителей я деньги принципиально не просил, хотя в отдельные периоды моя жизнь была очень сложной. В тоже время я постоянно ездил в деревню, где оказывал помощь своей семье.
В общежитии среди ребят, отслуживших армию и начинающих свою трудовую деятельность, я нашёл понимание и поддержку. Это помогло правильному становлению моего характера, формированию здоровых и правильных взглядов на жизнь.


  Мне 17 лет.

Однако, в голове и сердце не было определившихся желаний на своё будущее. И совершенно очевидным является то, что жизнь в то время сама определяла мой путь.
Весной пришло моё время службы в армии. Получив повестку, я прибыл в военкомат, где мне предложили поступать в военное училище или идти служить в советскую армию. Поступившее предложение было для меня неожиданным. Свою жизнь я никогда не связывал с судьбой офицера, и это противоречило моему пониманию.
Вместе с тем, я вынужден был советоваться с ближайшим окружением ребят, которые утверждали, что после солдатской, 3-х летней службы в армии ,учиться всё равно придётся, а быть офицером это престижно. И что, находясь на государственном обеспечении не нужно хотя-бы думать о покупке одежды и обуви. Я подал рапорт на поступление в военное автомобильное училище города Уссурийска. Автомобильное училище я выбрал по рекомендациям своих товарищей, которые горячо убеждали меня, что после увольнения из армии с профессией автомобилиста всегда можно устроиться. А вот после пехотного училища куда пойдёшь?
Поработав в три смены на заводе, я и сам понимал, что работа фрезеровщиком, это явно не та профессия, за которую следует держаться. Через тяжёлый труд и материальные трудности, ко мне приходило понимание необходимости изменения своих жизненных устоев. Более того, с целью навёрстывания своих слабых школьных знаний я даже ходил на занятия в вечернюю школу рабочей молодёжи, которая была при заводе. Но занятия приходилось пропускать во время работы в вечернюю смену. В душе я вынашивал планы поступления в Хабаровский политехнический институт.

 
Мне 18 лет. 1964 год. Я рабочий завода.

К экзаменам я не готовился, и ехал в училище с твёрдым убеждением, что скоро вернусь обратно. Военкомат предоставил мне такую оплачиваемую на работе возможность покататься, и я решил воспользоваться ею. Набив карманы шпаргалками, с целым вагоном подготовленных ребят имевших настойчивое желание стать офицерами, я отправился в училище.
Разместили нас в палаточном городке и назвали абитуриентами, объявили конкурс (2,5 человека на место) и расписание экзаменов.
Первым экзаменом была математика. Не «мудрствуя лукаво», я решил себя долго не мучить и в класс вошёл первым. Расчёт был на шпаргалки и на вынужденную организационную занятость преподавателя в начале экзамена. Билет мне попался очень даже не простой и первым вопросом были «Перестановки».
Учительница действительно занималась рассаживанием ребят и раскладыванием каких-то бумаг. Спрятав шпаргалку в левой руке, я ускоренно писал формулы. Списав половину второго вопроса, я заметил, что учительница направляется ко мне. Но в мою сторону она не смотрела. Однако подойдя к моему столу, она вдруг протянула руку и сказала:
- Давай шпаргалку!
И только здесь я заметил, что глаза у учительницы были косыми!!!
Отдав шпаргалку, я собрал свои листки и направился к выходу из класса, но в этот момент она вдруг спросила:
- Абитуриент, вы куда?
Я объяснил, что установленный порядок предусматривает отстранение меня от дальнейшей сдачи экзамена и отчисление из числа абитуриентов. Выслушав моё покаянное признание, она вдруг сказала:
- Садитесь за стол и работайте дальше!
В некотором недоумении я сел за стол и разложил свои листки. В мою сторону учительница больше не смотрела. Я достал другую шпаргалку, я списал третий вопрос.
Заслушав мои ответы на билет, она сказала:
- Вы твёрдо ответили на четвёрку, но учитывая, что вы списывали, я ставлю вам тройку!
Поблагодарив её, я пошёл из класса, но в этот момент она окликнула меня и сказала:
- Знаете, почему я вас не выгнала из класса?
- Нет, ответил я.
На что она мне сказала:
- Ваш рост подходящь для офицера Советской Армии! Идите и учитесь!
Своей дальнейшей отличной учёбой я оправдал её выбор и всегда помнил её непростые слова!
По остальным сдаваемым экзаменам моими оценками были в основном тройки. Да я особо и не упорствовал в сдаче экзаменов. Хотя после первого экзамена стало появляться какое-то желание к поступлению. Тем более, что я среди абитуриентов видел тех, кого и к фрезерному станку подпускать было нельзя.
Большое количество ребят, посмотрев на курсантскую жизнь, уезжали из училища, не сдав до конца экзамены. В конце экзаменов нам зачитали приказ о зачислении курсантами Уссурийского военного училища. Я был зачислен  – условно. В роте таких «условных» ребят нас было человек 20-30. Что это такое я понял, когда нас переодели в военную форму и поставили в строй. Большое количество городских ребят, отлично сдавших экзамены, но не знавших в жизни портянок и привыкших питаться мамиными пирожками, срочно побежали из училища.
Для меня такие условия были совершенно не в тягость. Я с удовольствием бегал на зарядку, чеканил шаг и сходу запоминал сопромат. Признаюсь, что в начале пребывания в училище мне, как и всем моим сослуживцам, не хватало еды. Нам давали только серый хлеб, который тоже был по норме. В какой-то мере нашей курсантской адаптации способствовала длительная поездка на заготовку картофеля для училища.
Офицеры училища, понимая наше полуголодное существование, используя колхозные овощи, увеличивали нормы питания. Перед входом в столовую на ужин, выкатывали огромную бочку тихоокеанской селёдки, и каждый из курсантов брал по целой рыбине и съедал её. Постепенно организм привыкал к кашам и жёсткому распорядку дня.

 
Курсант 1-го курса Уссурийского военно-автомобильного училища. За отличную учёбу я поощрён зимним отпуском с выездом на Родину. На фотографии я с родителями.

Вопреки моим понятиям и моему желанию, судьба сама настойчиво вела меня вперёд, заставляя упорно преодолевать тяготы и лишения.
На этом закончились моё детство и юность. Впереди меня ждала напряжённая и ответственная офицерская жизнь полная трудностей, лишений и опасностей. Дорога служения Родине не раз проходила рядом с гибелью, но судьба защищала и спасала меня.

Ж И В И   К А К   Д О Л Ж Н О

Живи без комплексов, как должно,
Судьба решит, как дальше быть.
Ломай что было, осторожно,
Но прошлое, не смей забыть.

Не принято ценить, что будет,
И обещаньям доверять.
В мечтах нам благо не прибудет,
Но помечтав можно дерзать.

В пути нельзя остановиться,
Расслабившись, лечь отдохнуть.
Былое к нам не возвратится,
И в прошлое нельзя свернуть.

В несчастье верь, что скоро будет,
Судьбы счастливый поворот.
Печаль, пусть сердце не остудит,
Беду не жди зря у ворот.

Дерзать, стремиться за мечтою,
В изнеможеньи засыпать.
Лишь так возможно стать собою,
Чтоб счастьем новый день встречать.

Я никогда не сожалел о выбранном для меня судьбой пути защиты нашей Родины. Но события связанные с войной в Афганистане, распадом государства и глумлением демократов над советской армией оставили глубокий и кровоточащий рубец в моей душе.
В Афганистан нас посылала Родина, политическое руководство которой, в то время видело крайнюю необходимость нашего участия в событиях на территории соседней страны. Однако вернувшись из Афганистана, мы оказались в другом государстве, с другими ценностями и с другим отношением к нам, своим сыновьям, достойно выполнившим свой воинский долг. Оказалось, что в одночасье навязанная система демократических ценностей изменила понятия воинского долга, патриотизма и беззаветного служения Родине. На экранах телевизоров и страницах газет вдруг откуда-то появились нагло-смелые люди, грамотно очерняющие все советское, высмеивающие наши ценности и умело глумящиеся над армией. На общем фоне бездействия тех, кто обязан был не допускать подобного, и тех начальников, которые пугали нас партийными билетами и военными трибуналами, эти наглые люди от имени государства заявили, что в Афганистан они нас не посылали. Оставив свои нервы и здоровье на пыльных дорогах и каменистых склонах гор Афганистана, мы вдруг ощутили себя нашкодившими изгоями общества.
Разрушение государства, как единой общности и системы ценностей людей, пагубно ударило в первую очередь по воинам-афганцам, затем по офицерам и генералам в армии и населению страны  в целом. Я понимал, что не все хорошо было в Отечестве нашем, но что ради пустой болтовни кучки демократов и несвойственных нам искаженных либеральных ценностей будут изуверски преданы и в одночасье растоптаны и государство, и ее великая армия и многострадальный народ, необходимость этого я до сих пор понять и осознать не могу.

  З А К Л Ю Ч Е Н И Е
Свои рассказы я старался излагать понятным языком, правдиво и честно. Я называл все вещи своими именами. Некоторые факты конечно не совсем удобны для меня и моей семьи. Но это правдивое изложение из моего детства и, которого давно не хватает нам всем. Некоторые события смешны и печальны, в них есть и детский максимализм и размышления, но это всё то, чем мы жили в детстве и наверняка то, чем сейчас живут ваши дети.
Сегодня вся наша жизнь заполонена ложью и искажённым смыслом. Врут правители, врут СМИ, врут супруги и даже дети. Почему-то все стараются обмануть друг друга, иногда даже без очевидной выгоды. Зачем врать, ведь при следующем разговоре всегда нужно помнить, о чём говорил прежде. А, если обратиться к сфере обслуживания населения, в банковский сектор, рекламе, то там всё вывернуто с точностью наоборот. Все очевидные для нас слова имеют какой-то иной смысл. Ложь стала определяющим фактором, скрывающим, чьи-то интересы. У нас давно назрела необходимость человеческого общения и острая потребность правды.
К слову хочу рассказать поучительную историю об отце русского авангарда Казимире Малевиче, прославившемуся картиной «Чёрный квадрат». Многие известные европейские художники задолго до него рисовали подобный квадрат. Но все его называли излишне оригинально: «Происхождение российской истории теряется во мраке веков»; «Ночная драка негров в подвале»; «Битва негров в пещере глубокой ночью». Все зрители на этих картинах пытались искать негров. И у некоторых после долгого разглядывания этого чёрного квадрата они действительно появлялись в глазах. Но основная масса ценителей отвергла те картины, назвав их шарлатанством.
Однако, когда Малевич назвал свой плагиат «Чёрным квадратом», большинство прежде недовольных знатоков стали видеть не только квадрат, но и негров, как и многое другое. А те, кто видел негров стали понимать, что это квадрат. Таким образом, честное и правильное название, позволило более 100 лет собирать вокруг этой картины огромные толпы зрителей и считать её эталоном авангардного искусства и одновременно видеть в ней скрытый смысл. Не совсем в тему, но в заключении скажу, что многие картины обладают неведомой силой и имеют мистическое влияние на жизнь людей. И наиболее негативным воздействием, как показали исследования учёных, обладает именно эта картина Малевича. В тоже время наиболее положительное воздействие на людей оказывает картина Шишкина «Корабельная роща».
Жизненный успех зависит не только от удачи. Наш народ всегда говорит «На Бога надейся, но сам не плошай». В этом изречении заложен огромный смысл, который подтверждает необходимость ежедневного и кропотливого труда. И сам труд всегда бывает различным. Можно физически трудиться для улучшения условий жизни и материального положения. Но можно трудиться, изучая науки и совершенствуя свои знания, добиваясь особого положения в обществе. Каждый стремится жить лучше, но он должен заниматься и самосовершенствованием, постигать всё лучшее, что накопило человечество. Только труд и стремление к результатам позволяют иметь большее.
К сожалению сегодня, появилась определённая категория необразованных и наглых людей,  миропонимание которых ограничивается только коммерческим лотковым успехом, начальным школьным образованием и способностью громко кричать, сегодня вдруг присваивают себе право всех учить и осуждать. Мне думается, что это ненадолго.
В последнее время часто можно услышать слова о том, что кто-то незаслуженно занимает своё место. Возможно и такое, но, как правило, перспективы такого человека этим и ограничиваются. Чаще такие слова звучат из чувства простой, но очень греховной зависти.
Говоря о зависти к чужому благополучию, занимаемым должностям и материальному достатку, без собственного стремления трудиться и соответствовать своим запросам, думаю уместно будет рассказать известную притчу:
Несколько дней подряд у ларька с лотерейными билетами мечется и очень громко кричит старый жид. С утра и до вечера он орёт лишь одну фразу:
- Боже, ну дай мне возможность выиграть!
И опять:
 - Боже, ну дай мне возможность выиграть!
Не выдержав его постоянных воплей, ангелы пришли к Богу с просьбой послать жиду выигрыш, иначе из-за его громких криков они не могут работать. На что Бог им ответил, что он давно уже послал ему выигрыш, но жид лотерейный билет так до сих пор и не купил.
Такая истина в комментариях не нуждается.

А   Ж И З Н Ь   Б Е Ж И Т

Спешат вперёд наши года,
Живущий должен мир освоить.
Не всюду светит нам звезда,
Замедлить путь жизнь не позволит.

Прошедший день - лишь путь вперёд,
А сзади - прошлое в закланье.
Своим умом живёт народ,
Не трать зря время на прощанье.

Грызя науку, постигаешь,
За каждым взлётом, вновь подъём,
Задачи всё сложней решаешь,
Порой, не ведая о чём.

И каждый день дорога в мир
Определяет путь к успеху.
В нём лень не может быть кумир,
Нельзя жизнь строить на потеху.

В безделье время прозябать,
На невезучесть уповая,
Богатства, славы ожидать,
Всех близких в злобе обвиняя.

Не сшить костюма из безделья,
Не вырастить из грёз зерна.
Не состоит жизнь из веселья,
Стремись свой путь пройти сполна.

А жизнь бежит, в ней - крик зовущий
К свершеньям, поиску, любви.
И солнца луч, нас берегущий,
Ведёт вперёд. За ним спеши.

Заканчивая свой рассказ, уверенно могу сказать, что каждому на жизненном пути уготована своя дорога. Любые попытки пойти другим путём или что-то кардинально изменить, обречены на провал или прозябание в неудачниках. Жизнь сама подсказывает нужные решения, но их нужно своевременно замечать. В тоже время все правильные шаги и действия всегда поддерживаются удачей и способствуют дальнейшему успеху.
Мы все творцы своей судьбы и жизни. Искать, трудиться и не сдаваться!
Жизнь прожита не зря и мне есть, что рассказать людям.




М О Я   П Е Ч А Л Ь

Моя печаль один раз в год
Всегда приходит в день рожденья.
Давно всё знаю наперёд,
Но с сердца как мне снять смятенье?

Тоскую сердцем о былом,
И жизнь в деревне вспоминаю.
Давно живу в краю чужом,
А вот душой не принимаю.

Уж много лет, как я москвич,
И рождены в Москве все внуки.
Как мне умом себя постичь,
Что я грущу в Москве от скуки?

Народ в Москву со всех концов
За счастьем в жизни приезжает.
Смешно сказать, я не таков,
Москва меня не привлекает.

Возможно, комплекс я создал,
Что этот город не по нраву.
Однако, я в Москве искал
На душу как найти управу.

Мне по душе быт деревенский,
С дровами, печью и котом.
Чтоб на заре петух соседский
Орал блаженно под окном.

Деревни нравятся с полями,
Рекой, болотом и леса.
И чтоб с корзинкой, за грибами,
Сходить, крестясь на небеса.