Рядом с Кремлём. Фрагменты 8 и 9

Александр Разумихин

  ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО ДОМА-ДВОРЦА

     Историческая реставрация
     примечательных документов,
     хроники реальных событий
     и портретов главных действующих лиц


     Фрагмент 8. Восточный флигель

Восточный или левый флигель усадьбы по первоначальному плану 1790-х годов имел два этажа и был украшен рустованными пилястрами (они сохранялись до 1958 года), которые были своеобразной «визитной карточкой» казаковской архитектурной школы. Крыша флигеля была покрыта черепицей.

Изначально со стороны Воздвиженки, напомню, ансамбль усадьбы Талызиных представлял собой огромный главный дом и два флигеля по обеим сторонам, отделённые от дома воротами. Причём, по своим размерам оба флигеля намеренно были меньше, чем основной корпус усадьбы, тем самым как бы подчеркивали его величие. Именно поэтому характерные параметры чередования окон и высоты этажей во флигелях не совпадали тогда с параметрами в главном доме.

Исходя из сохранившегося поэтажного плана 1801 года, помещённого в казаковские «Альбомы партикулярных строений», левый флигель, судя по всему, занимала многочисленная прислуга Талызиных. Череда маленьких комнатушек, не имеющая продуманной и логически выстроенной модели, какую можно видеть в главном доме, явно не принадлежала никому из хозяев. Здесь расположение комнат подчинялось логике другого жизненного уклада. Тут же во флигеле, на первом этаже, рядом с воротами, выходящими в переулок, предположительно, располагалась кухня.

Перестроен и соединён с главным домом флигель был после пожара 1812 года в пору превращения дома в настоящий ампирный дворец. Слившиеся тогда с главным корпусом флигели, безусловно, стали удобнее, хотя, надо признать, от включения в общую конфигурацию потеряли своё художественное назначение. В них сохранились два этажа, соединённые крутыми лестницами, и антресольная система расположения комнат с низкими потолками.

Во времена Казённой палаты в небольших комнатках левого флигеля на первом этаже размещались кладовые, регистратура, комнаты присяжных и сторожей губернского казначейства. Именно тогда появились и стали досаждать трещины в стене, выходившей в Староваганьковский переулок. Первая каменная постройка появилась здесь в середине XVIII века. Это была конюшня. Позже на этом месте были построены барские хоромы, а затем в конце XVIII века на старом фундаменте построили флигель, сохранившийся до нашего времени. Но, по всей видимости, фундамент восточного флигеля с самого начала был сделан неудачно, что и стало причиной немалых хлопот, возникающих у сменяющих друг друга хозяев дома.

Архитектор, Н. Кокорин, командированный строительным отделением Московского губернского правления для осмотра всех зданий, занимаемых Казённой палатой, констатировал: «Один из флигелей этого здания требует безотлагательного ремонта, представляя даже опасность для жилья». Это, однако, не помешало в 1896 году надстроить флигель третьим этажом. Стены продолжали трескаться, но «корень зла» так и не нашли.

Неудивительно, что когда на территорию усадьбы пришёл Метрострой и начал рыть, жильцы восточного флигеля сразу подняли тревогу. Ветка метрополитена прокладывалась непосредственно под зданием. Тогда метростроители смогли укрепить фундамент «Большого дома».

Следует обратить внимание на любопытный факт: музей архитектуры, который вроде бы декларировал сохранение «казаковских» форм усадьбы, никогда не ратовал за сохранение планировки и внешнего оформления восточного флигеля. Ещё летом 1946 года на совещании у директора музея было решено обработать торцевой фасад «Большого дома», который смотрит на Библиотеку им. В.И. Ленина: «Пролёты второго этажа должны быть идентичны пролётам главного фасада за счёт уничтожения антресолей». Причину такого подхода понять легко — множество маленьких комнат в антресольных этажах, низкие потолки и крутые лестницы не подходили для нужд музея.

Антресоли, однако, сохранялись довольно долго. В квартирах, расположенных там, продолжали жить люди. Часто квартиры, даже освободившиеся от одних жильцов, отдавались другим, что никак не способствовало ремонту бывших парадных залов.

Паутину старой, типичной для московских домов, антресольной планировки смогли уничтожить, разобрав внутренние стены, лишь в 1958 году. После чего флигель был разделён на три этажа, чётко соответствующие трём этажам главного дома.

На первом этаже был оборудован концертный зал с кинолекторием, проявочной и кинобудкой. Музей приобрёл прекрасный, выходящий окнами на Кремль, светлый зал, который прекрасно вписался в череду парадных комнат «Большого дома», соединив уличную и дворовую анфилады.

Для обустройства лектория было решено разобрать трёхэтажную пристройку между восточным флигелем и главным домом, которая появилась во дворе во времена пребывания здесь Казённой палаты. Работы велись без предварительного исследования. Как потом выяснилось, пристройка выполняла роль контрфорса, и, разобрав её, музей тем самым ещё больше ослабил восточный флигель. К тому же, выяснилось, что под стеной, соединяющей флигель с главным домом, фундамента не обнаружилось: она была сооружена вообще без фундамента. Тем не менее кинобудка, в соответствии с требованиями пожарной безопасности, приобрела отдельный выход.

Второй этаж получил два новых музейных зала. Для этого пришлось растесать окна второго этажа и заложить антресольные окошки.

И на третьем этаже разместились два больших зала. (Сегодня они заняты архивом и реставрационной мастерской.)

Приходится, однако, заметить, что трещины во флигеле по-прежнему продолжают появляться. Сегодня их связывают с расположенной под флигелем линией метрополитена. Но, не исключено, что в этом всё же повинен первоначальный фундамент, заложенный некогда в XVIII веке.


      Фрагмент 9. Дворовый ансамбль

«Аптекарская палата» стала ещё одним серьёзным объектом, за который музею пришлось тогда биться. И надо признать, что в 1957 году вокруг него разгорались страсти ничуть не меньшие, чем по поводу «Большого дома», конечно, не единственного, хотя и самого крупного, здания усадьбы.

Но прежде чем ввести читателя в курс происходящих тогда нешуточных событий, следует поведать о том, из-за чего, собственно, музеем был открыт ещё один фронт.

Начать придётся с далёкого 1581-го года. Именно тогда в Москве для царевых нужд открылась первая аптека. Само её создание связывают с именем английского аптекаря Джеймса Френчема, или Якова Астафьева, как звали его при дворе Ивана Грозного. Расположилась государева аптека в Кремле напротив Чудова монастыря и была обставлена с роскошью. Немецкий путешественник Шлейзинг, заглянувший в неё, потом написал:

«Могу сказать по истине, я никогда не видел такой превосходной аптеки: фляжки, карафины были из хрусталя шлифованного и крышки в оных и края выложены красиво позолотою. Там я видел стеклянные сосуды из лучшего хрусталя, прекрасно отполированные и украшенные резьбой, серебряные витрины и много позолоченных инструментов, банки и другие необходимые аптечные принадлежности из лучшего серебра и золота. При этом всё расположено в образцовом порядке».

Хотя из других источников оценки звучали не столь благостные:

«...Хрустальные сосуды и орудия врачебной науки пленяли глаза своим внешним блеском, но целебности от них очень мало, а иногда и нет вовсе, так как большинство сосудов пусты, а лекарства приобретаются с недостаточной осмотрительностью».

Аптека снабжала лекарствами только царя и его семью, а заодно контролировала деятельность иностранных лекарей, приглашённых ко двору. В редких случаях лекарства отпускались видным боярам по челобитным, то есть по письменному ходатайству. Помимо лекарств аптека имела в наличии различные специи, готовила настойки и водки, а так же белила, румяна, мыльные растворы. Понятно, что простому люду рассчитывать на царскую аптеку не приходилось. Кое-кто даже считал, что «в России вообще народ здоровый и долговечный. Недомогает редко, и если приходится ему лечь в постель, то среди простого народа лучшими лекарствами, даже в случае лихорадки с жаром, считаются водка и чеснок», забывая, правда, что на Руси издавна были зелейники, народные травники и травницы.

Со временем, в 1620 году, уже при царе Михаиле Фёдоровиче, аптеку преобразовывают в «Аптекарскую палату». А спустя 12 лет она становится правительственным учреждением и переименована в «Аптекарский приказ», во главе которого стояло особо доверенное лицо государя.

Будучи высшим органом по делам медицины в Московском государстве в XVI—XVII веках, приказ ведал аптеками, сбором и разведением лекарственных растений (трав, кореньев, плодов, цветков, ягод и др.), закупкой их в других странах, обеспечивал лекарственными средствами армию, определял лекарей в полки, учреждал новые полевые аптеки, проводил аттестацию медиков и аптекарей, проверял их дипломы и выдавал годовое содержание, приглашал иностранных врачей и аптекарей на царскую службу и контролировал их деятельность, осуществлял трудовую экспертизу служилых людей и судебно-медицинского освидетельствования, а также «прилагал старания о всеобщем здравии сограждан, о воспрепятствии распространения прилипчивых болезней».

Располагался «Аптекарский приказ» всё там же, в Кремле. При этом основным источником московских лекарственных средств служил Аптекарский огород, располагавшийся «за Каменным мостом у стены Кремля города, где был лебяжий пруд, близ отводной башни Каменного моста», то есть под стенами Кремля между Троицкой, с её каменным мостом через реку Неглинку, и Боровицкой башнями.

Слово «огород» тогда имело более широкое значение, чем привычное сегодня: в ту пору слова «огород» и «двор» имели сходное значение. Так что Аптекарский огород был огороженным местом, которое включало в себя сад, а также строения для приготовления и хранения лекарств и припасов. При Аптекарском дворе существовал целый штат «травников», ведавших сбором лекарственных растений и сырья для водок и морсов.

В середине XVII века указом царя Фёдора Алексеевича Аптекарский двор перенесли на Ваганьково — рядом с Крестовоздвиженским монастырём на углу Смоленской дороги (так тогда называлась Воздвиженка) и Шуйского (Староваганьковского) переулка.

В 1659 году Приказом тайных дел был куплен двор боярина И.Б. Милославского (двоюродного брата царицы Марии Милославской). Продав свой двор на Воздвиженке, Милославский служил воеводой Архангельска, а впоследствии Казани и Курска. Сам он получил этот двор в 1620 году от И. Писемского, из древнего рода Писемских.
В ведении Приказа тайных дел двор Милославского находился 10 лет, и для Аптекарского двора скупаться соседние участки начинают только после крупного пожара 1669 года. Тогда бывший двор Милославского стал прирастать участками, приобретёнными «у архимандрита Паисея с братией», «в приходе у церкви Благовещения Пречистые Богородицы, что на Старом Ваганькове», «подле двора, что бывал окольничего Ивана Богдановича Милославского», «части двора «стольника, что ныне думный дворянин» Петра Савича Хитрово», а также в глубине квартала «часть владений подьячего Онисима Недовескова и дьяка Василия Ушакова». В купчих сказано, что на участке Недовескова находились «горница с комнатою», «двойня с сенями» и сарай, а во владении П.С. Хитрово — «палата с погребами», которая потом использовалась «для аптекарских разных запасов».

Собственно, появление каменного строения на Аптекарском дворе относится к 1674—1675 годам (сохранились подрядные документы, из которых сегодня можно узнать конкретные имена людей, которые поставляли сваи дубовые в сажень длиною, железо связанное, тёс и черепицу, чем крыть палату. Но, наверно, важнее упомянуть, что во главе каменщиков, которые подрядились на строительство «Аптекарского двора», стоял «дворцовых каменных дел подмастерской сын Гурий Фарфоломеев», считающийся одним из выдающихся зодчих того времени.

В 1676 году Аптекарский двор переходит из ведомства Приказа тайных дел в ведение Приказа большого дворца. К этому времени он занимает территорию, которая тянется по Смоленской до Воздвиженского монастыря и вглубь участка за монастырь до огорода Василия Ушакова. По Староваганьковскому переулку двор занимает всю землю до церкви Благовещения Пресвятой Богородицы.

Сохранившаяся опись двора свидетельствует, что стояла там Казённая каменная палата с деревянными сенями и лестницей, была она разгорожена надвое и хранились в ней всякие запасы: водки, пастилы и др. Возле стены Крестовоздвиженского монастыря были пивоварня и Хлебная палата с сенями. По переулку располагалась Кормовая палата. Двор был огорожен каменной оградой с дощатыми воротами и калиткой. За оградой стояли ещё деревянные амбары с сушкой для трав, амбары для морсов, житница, и кузница «с кузнишною страстью».

Во время следующего крупного московского пожара 1712 года Аптекарский двор напрочь выгорел, после чего его перевели на Первую Мещанскую улицу, где на тогдашней северной окраине Москвы (за Сухаревой башней) ещё Петром I был разбит Новый Аптекарский сад*. Территория бывшего Аптекарского двора перешла в ведение казны, а в 1716 году владение покупает видный российский дипломат, действительный тайный советник князь Василий Лукич Долгоруков, который владел им до 1730 года и использовал как каретный сарай.

* Ныне «Аптекарский огород» — филиал Ботанического сада биологического факультета Московского университета имени М. В. Ломоносова (проспект Мира, д. 26), самый старый ботанический сад в России.

До радикального переустройства усадьбы в 1787 году «Аптекарская палата», скорее всего, хранила свой первозданный облик. А потом, как следует из документов, архитектор, приводящий все здания усадьбы к единому классическому стилю, к зданию «Аптекарской палаты» пристроил полукруглую стенку, соединившую его с конюшней в глубине двора. Далее последовали преобразования, которые изменили старинную палату до неузнаваемости: с неё были убраны архитектурные детали XVII века, стены сгладили и оштукатурили.

Казённая палата, занявшая усадьбу в середине XIX века, разместила в здании кладовую по хранению медных денег, что потребовало заложить все окна левого фасада. (Спустя какое-то время окна были «возобновлены», но уже не в прежнем виде.)

К XX столетию от XVII века сохранилась, собственно, лишь основа здания — огромная двухстолпная палата со сводчатыми перекрытиями, поставленная на подклет из трёх белокаменных погребов с коробовыми сводами. В 1914 году здание «Аптекарской палаты» намеревались надстроить двумя этажами. И даже проект был утверждён, но затеянное расширение Ваганьковского переулка требовало изъятия из владения Казённой палаты части земли, что грозило древней палате и вовсе уничтожением.

 Этого не произошло… по причине происшедших революционных событий. Новые власти — новые планы, и в 1920-х здание надстраивают вторым этажом, в подвале устроена котельная, а первый этаж отдан под гараж. Для нужд гаража пол цементируют — полы XVII века окончательно потеряны.

…Самая древняя часть усадьбы Талызиных перешла в ведение музея летом 1957 года, когда из усадьбы выехало Главное управление рабочего снабжения Министерства цветной металлургии («Золотопродснаб»), арендовавшее второй этаж Аптекарского приказа с 1946 года. Всё это время жилой дом и «Золототрест», как его называли жильцы усадьбы, прекрасно уживались вместе: командированные из Сибири сотрудники снимали у живущих в комнатах «Большого дома» кушетки «по рублю».

Тогда же, в 1946 году, у арендаторов «Аптекарской палаты» (она сохранилась с XVII века, то есть с той поры, когда здесь располагался царев аптекарский двор) возникла мысль соединить эти помещения с основным корпусом туннелем. От своей идеи они довольно быстро отказались, решив в приказе хранить фонды, а на втором этаже оборудовать лекционный зал.

Судя по всему, причиной отказа от первоначальных планов стала позиция дирекции музея, которая сразу же поставила вопрос о реставрации «Аптекарской палаты», а не о её реконструкции. Желая подкрепить такую позицию, архитектор А.И. Ефимов и Г.И. Крутиков, который был тогда заместителем председателя Инспекции по охране памятников, пришли к выводу о необходимости провести «детальное археологическое и архитектурное исследование».

Летом 1948 года трест «Золотопродснаб» начинает ремонт помещений «Аптекарской палаты», одновременно намереваясь заменить деревянную лестницу на каменную. В октябре Щусев вынужден просить Крутикова вмешаться, так как, пишет он, «Золотопродснаб» производит пристройку по несогласованному проекту.

В 1952 году вследствие работ Метростроя на новой трассе Арбатского радиуса, пролегающей под зданием «Аптекарской палаты», оно пошло трещинами. Инспекция по охране памятников вынуждена письменно обратиться к начальнику дистанционной шахты станции «Арбатская» Управления строительства московского метрополитена М.П. Сеткуну по поводу «наличия трещин конструктивного характера»:

«Учитывая, что здание Б. «Аптекарского приказа», в своей нижней части относящееся к XVII веку, является ценным памятником архитектуры, Инспекция считает необходимым срочное проведение Метростроем работ по укреплению фундамента здания-памятника и принятие срочных мер для обеспечения безопасности проживающих в здании граждан».

Разрешение, считай, команду срочно приступить к реставрации палат XVII века «Аптекарский двор» музей получает лишь в 1960 году. К этому времени восточную часть первого этажа занимал гараж Академии общественных наук (на дворовом фасаде был проём с воротами), остальная часть первого этажа была жилой, здесь располагались квартиры. Но проблемы с арендаторами и жильцами сегодня кажутся несущественными по сравнению с теми бедами, что свалились на музей оттуда, откуда их никто не ждал.

Чтобы понять их, придётся вернуться к событиям, происходившим двумя годами ранее. Тогда в журнале «Архитектурное наследство» вышла статья «Аптекарская палата в Москве». В основу её легло исследование 1947—1948 годов, проведённое научным сотрудником Музея русской архитектуры И. Новиковым. Историческая справка о постройке палаты и её последующих изменениях, содержащаяся в статье, позволила автору сделать вывод:

«Сравнительно неплохая сохранность дошедшего до наших дней здания трапезной палаты Нового аптекарского двора и наличие подробных исторических сведений о нём позволяют вполне обоснованно говорить о возможности восстановления этого интересного сооружения в первоначальном виде. Можно надеяться, что реставрация Аптекарской палаты XVII века явится ближайшим делом наших органов охраны памятников зодчества».

Реставрационные работы трапезной были начаты в 1960 году архитектором Моспроекта М.И. Красильниковым, который с 1959 года являлся ведущим архитектором музейного комплекса. Тем печальнее читать экспертное заключение П.Д. Барановского (1964), сделанное им на основании изучения чертежей обмеров, сметы, фотоснимков и деловой переписки, касающихся палаты. Пётр Дмитриевич с горечью констатировал, что ни одна из научно-реставрационных организаций не подошла с должным вниманием к памятникам, которые ей следовало реставрировать:

«Вся их деятельность выразилась в расхищении средств, путём создания неспециализированной и безграмотной документации и решительной порче памятника».

Экспертиза была связана с громким судебным разбирательством, начатым после проведённой в 1963 году инвентаризации. Та показала серьёзное завышение стоимости и объёмов производимых работ. Обычная, как в таких случаях говорят, история, сопровождаемая опять же традиционной кадровой чехардой. В 1962 году Н. Кабуковского на посту директора музея сменила Е.А. Панфиленко, а уже в 1963 году музей возглавил В.И. Балдин.

Делом о грубом нарушении государственной дисциплины, приписках и других злоупотреблениях, допущенных при ремонте и реставрации зданий Государственного музея русской архитектуры им. А.В. Щусева в Москве, занялась Прокуратура РСФСР. В качестве эксперта был приглашён Заслуженный реставратор, специалист по древней архитектуре П.Д. Барановский. Три месяца ушло у него на тщательное изучение обстоятельств реставрации «Аптекарской палаты», и результаты были неутешительные:

«Работы, произведённые под предлогом и видом научной реставрации, в здании Аптекарских палат XVII века, во многих местах грубо и недопустимо исказили этот исключительной ценности памятник русской архитектуры, находящийся под государственной охраной».

Хочется заметить, что, когда говорятся или пишутся ставшие привычными, а порой лишь модными слова «памятник архитектуры», надо сознавать, что бывают памятники и памятники. «Аптекарская палата» имела черты не просто сооружения с многовековой историей, а уникального явления. Оригинальное назначение точно датированного памятника, в сочетании с сохранившимися всеми материалами по его сооружению, оказалось уникальным фактом истории русского строительного искусства и, значит, имело неоценимую важность и значение.

Однако, в ходе так называемой «реконструкции» 1960-х годов с памятником русской архитектуры творилось нечто непотребное. Палата была грубо перепланирована, изменены входы, окна, лестницы. Всё это повлекло за собой ослабление прочности стен и подвала. Существовавшие металлические связи, скрепляющие своды здания или керамические полы, не утраченные в отдельных углах, были уничтожены (даже не сохранились образцы для последующего сравнительного анализа с другими подобными деталями.

Экспертное заключение Барановского, которое сейчас хранится в архиве ГНИМА, — не что иное, как обвинительная речь учёного. Историк-реставратор беспощаден к своим коллегам:

«В настоящее время, когда изложенные действия рассматриваются следственными органами, будет справедливым и законным ставить вопрос о привлечении к ответственности не только ближайших виновников, но и всего круга лиц, поставленных на охрану памятников и закона».

Среди первоочередных мер, обозначенных П.Д. Барановским, было требование восстановить в прежнем виде вырезанные связи «Аптекарской палаты». Тем не менее, переделывать уже никто ничего не стал. Даже курьёзное название «Аптекарский приказ», появившееся на «техническом проекте» представителей Гипрогора, горе-архитекторов В.А. Ополовникова и Т.К. Лютовинской, «прилипло» к Кормовому двору «Аптекарской палаты» прочнее, чем «закреплённое историческими документами и официальным наименованием в списке памятников, взятых на госохрану».

После «реставрации» в подвал «Аптекарской палаты» были перенесены материалы из Восточного флигеля и зала, посвящённого творчеству А.В. Щусева.

«Новый Аптекарский двор» на протяжении нескольких веков вынужден был приспосабливаться под нужды меняющихся хозяев. Его каменные постройки постоянно то кардинально переустраивались, то косметически переоборудовались. Поэтому, решая судьбу дворовых зданий, музей пришёл к выводу «обработку двора провести согласно первого проекта Казакова». Так, во всяком случае, записано в одном из ранних протоколов заседаний учёного совета Музея архитектуры. Чтобы вникнуть в смысл этого тезиса, следует обратиться к Альбомам Казакова, отражающим ситуацию 1787 года.

Тогда на углу Воздвиженки и Староваганьковского переулка была целая «коллекция» очень разнообразных и разновременных построек. Так что архитектору пришлось немало потрудиться, чтобы объединить их в единый ансамбль. Если Альбомы Казакова имели ещё и образовательный характер, то перед нами прекрасный пример объединения и превращения уже существующего ансамбля в новый, гармоничный, классический.

От улицы просторный двор был отгорожен каменной оградой, посередине его стоял колодец. Сама «Аптекарская палата» располагалась вдоль переулка и границы с монастырём, почти соединяясь ледником, стоявшим в глубине двора по границе с Флорищевой пустынью.

Князь Василий Лукич Долгоруков, купивший в 1716 году участок на месте сгоревшего Аптекарского двора, несколько лет обустройством участка не занимался, так как служил послом в Польше, затем в Дании, во Франции и в Швеции. Всё это время приобретённый участок ничем особо не выделялся среди других расположенных здесь владений. Москва тех лет — это множество дворов, хаотично перемежаются остатки каменных палат, новые деревянные терема и хоромы. Хотя вообще-то первая постройка на углу Воздвиженки (тогда Смоленской улицы) и Староваганьковского переулка появилась ещё в начале 1700-х годов.

Англичанин Джон Перри, весьма известный в своё время инженер-строитель кораблей, доков и каналов, приглашённый в Россию Петром Великим, в книге, позже им написанной, свидетельствовал:

«Москва занимает большое пространство земли, где даже и в самой середине города каждый значительный человек имеет свой сад и внешний двор, принадлежащий к его дому. Когда путешественник подъезжает к городу, то этот последний представляется ему со множеством церквей, боярских и дворянских домов, колоколен, куполов… и всё это заставляет думать, что это самый богатый и красивый город».

Правда, вблизи, заметим, всё выглядело несколько иначе:

«Проезжая по улицам, замечаешь, что дома… все построены из дерева… и очень непредставительны с виду. Стены и изгороди между домами и улицами также деревянные, и самые улицы, вместо того, чтобы быть вымощены камнем, выложены деревом, посредством сосновых балок… они обыкновенно (возвышаются. — Авт.) над грязью…»

Долгоруков вернётся в Россию в 1727 году, во время кратковременного царствования Петра II. Уже в следующем году удачливый царедворец расширит свой участок, прикупив соседнее владение, принадлежавшее Никите Ивановичу Ушакову (ближе к Крестовоздвиженкому переулку, за монастырём). И только тогда возьмётся приводить в порядок участок на свой лад, используя для жилья и хозяйственных нужд строения, сохранившиеся от Аптекарского двора. Под жилые покои он переоборудует бывшую пивоварню и помещения для припасов, стоящие по границе усадьбы и монастыря. В трапезной («Кормовой») палате князь устроит каретный сарай, а на углу переулка и Воздвиженки возведёт каменную конюшню. При нём во двор вели двое ворот: «створчатые деревянные, одни — на Большую Арбацкую улицу, другие — в переулок, что с Арбацкой улицы ездят на Знаменскую улицу, а у тех ворот подзор железной стоит подле стены каменные».

Но и в таком виде замкнутая в глухую ограду усадьба ничем не отличалась от прочих жилых дворов, заполнявших кварталы вокруг Кремля. В 1730 году Долгоруков, бывший тогда Сибирским губернатором, императрицей Анной Иоановной лишён чинов и сослан в деревню — идёт расправа над вельможами, пытавшимися ограничить царскую власть. Дальнейшая судьба Долгорукова более чем печальна: он посажен в крепость, а в 1739 году обезглавлен.

Первый барский дом (по красной линии Воздвиженки) будет поставлен уже во время владения усадьбой грузинским (Карталинским) царём Вахтангом VI из династии Багратиони*. К сожалению, не сохранилось внутреннего плана новостройки царя Вахтанга VI, но мы можем представить себе её по описаниям типичных домов начала XVIII века. Обычно они были двухэтажными, причём, внутренняя лестница, соединяющая этажи друг с другом, также обычно отсутствовала. Нижний этаж традиционно был хозяйственным, верхний, на который вела отдельная, внешняя, лестница, — жилым. Помещения второго и первого этажа располагались по кругу, то есть уличная и дворовая анфилады были связаны между собой.

* Маленький штрих: в ходе ремонтных работ в Большом доме усадьбы, в комнате № 109 на глубине 2,5 м обнаружили черепки от сервиза, принадлежащего семье Багратиони. На черепках сохранился герб рода Багратионов.

Архитектором был приглашён П.М. Еропкин. Возможно, он сохранил в основе крыла дома по переулку каменную основу конюшен князя Долгорукова. Опять же обычно экономные московские архитекторы сохраняли все предыдущие строения и включали в новые постройки даже крохотные фрагменты старой кладки. Внутренний же двор и при нём никак не изменился — то же замкнутое пространство со строениями опять же по кругу.

Обустроить на купленном участке новомодный классический дом-дворец с флигелями и курдонёром вознамерится Талызин. Деревянные палаты Багратиони он разберёт. Конюшню устроит на границе с монастырём, а трапезную палату превратит в каретный сарай.

Через ворота, которые соединяли «Аптекарскую палату» с восточным флигелем, во двор из Староваганьковского переулка по-прежнему попасть было можно, но ими пользовались исключительно для хозяйственных нужд. Между конюшнями и западным флигелем располагался маленький садик. Он был огорожен, и из него через калитку был вход во двор, а по лестнице войти во флигель.

Тогда-то на Воздвиженку и выйдет величественный фасад с классическим портиком. Дворовый фасад главного дома, в точности повторяющий уличный фасад, смотрел на полукруглую стенку, изящно объединяющую все дворовые постройки и служащую ширмой их разноэтажным, разновременным и разностильным формам. Центральную часть стенки занимал колонный портик, далее шли воротца в хозяйственную часть усадьбы. Эта часть двора, где располагались конюшня, маленькие каретный и дровяной сараи и огород, имела сложную конфигурацию и уходила по направлению к Крестовоздвиженскому переулку. При Устиновых двор мало изменился. Хотя после застройки проездов между главным домом и флигелями он стал, можно сказать, более камерным.

Казённая палата тоже особо не стремилась менять удобный и красивый ансамбль, однако, некоторыми переделками декоративной стенки сильно исказила её облик. Исчезли колонны, был разрушен правый полукруг с воротцами в хозяйственный двор, соединявший «Оранжерейный домик» с конюшней, укорочена левая часть стенки, декорировавшая «Кормовую палату», застроен садик между флигелем и конюшней, которые теперь превратили в ещё один флигель. В таком виде, пережив революцию, военный коммунизм, несколько советских учреждений и даже общежитие, двор достоял до 1935-го года.

Наверное, самый непоправимый урон, если не сказать вред ансамблю принёс Метрострой, ворвавшийся в тихий усадебный дворик в 1935 году. Метростроевцы начали с того, что просто-напросто снесли уникальные классические ворота середины XIX века.

Изумлённые жильцы южной анфилады и восточного флигеля могли наблюдать за технологией великой стройки из своих окон. Она велась прогрессивным, то есть самым дешёвым, так называемым открытым, траншейным методом. Суть его заключался в том, что для прокладки тоннеля не надо было рыть огромный котлован. На глазах жителей дома сначала по краям будущего тоннеля рылась траншея. Потом её бетонировали. Затем между бетонными стенами снимали слой грунта, и площадку заливали бетоном.

 После этого строители уходили под землю и доставали грунт из полученного бетонного тоннеля. Метод, как понимаете, позволял строить линию метро быстро, безопасно… и не обращая внимания на разные там мелочи вроде культурного наследия, вставшего на пути прогресса.

Под флигелем тоннель прорыли всё же коллекторным способом, тем самым сохранив его, но уничтожив остатки палат Аптекарского двора. А вот собор Крестовоздвиженского монастыря жалеть не стали. Время было такое: религия — опиум для народа.

Сегодня мало кто, даже из коренных москвичей, знает о самом существовании в прошлом на этом месте Крестовоздвиженского монастыря. Он, меж тем, был первым организованным строением на Ваганьковском холме (построен в XVI веке и тогда получил название «Воздвижения Честного Животворящего Креста Господня, что на Острове»).
Монастырь и его храм, первые упоминания о которых появились в летописи в связи с пожаром 1547 года, примечательны легендой, бытующей в связи с этим драматическим событием. Рассказывают, что в один из дней того года в храм пришёл Василий Блаженный и долго плакал. Причину слёз узнали позже, когда 21 июня от свечки Воздвиженского монастыря сгорела вся Москва. После той трагедии храм выстроили заново уже каменным. Свой привычный вид, известный по фотографии из альбома, запечатлевшего старинную Москву 1880-х годов, предпринимателя и мецената Николая Найдёнова, монастырь приобрёл в 1728 году по завершении строительства. И тогда же улица, на которой стоял монастырь, получила имя Воздвиженка.

…Строительный мусор метростроевцы решили не вывозить — решили на этом сэкономить. Он спокойно засыпался в подвалы зданий усадьбы или равномерно распределялся по двору, искажая высоту старинных построек. После прокладки метро уровень двора поднялся почти на метр, и сегодня усадебные постройки стоят «по колено» в строительном мусоре и асфальте. Особенно это заметно в бывшей конюшне, куда теперь приходится спускаться на несколько ступенек вниз. Тогда как на всех чертежах Казённой палаты со стороны двора обозначены ступени, по которым посетители и служащие палаты поднимались, всходя на крыльцо.

«На память» о своём присутствии метрополитен оставил музею большой вентилятор для проветривания подземной станции «Александровский сад», который по сей день расположен в облюбованной бывшей кладовой губернского казначейства. Комната первого этажа с укреплённым сводами потолком была изолирована от дома и укреплена от возможных проникновений. Из коридора в неё ведёт сохранившаяся и сейчас невысокая дверь. Несколько попыток музея, спустя несколько десятилетий (в 1950-е, в 1960-е гг.), вернуть комнату для использования по прямому назначению музеем не увенчались успехом. Как «компромисс» было предложено закрыть проход из коридора и сделать лестницу на улице.

Чтобы представить себе, где и как «пристроилась» станция метро под усадьбой, нужно встать рядом с двумя глухими окнами дворового фасада «Большого дома», за которыми помещается вентилятор станции «Александровский сад» и начинается вентиляционная шахта. Здесь под асфальтом между львами и домом останавливается первой вагон поезда, следующего в сторону станции «Арбатская» голубой ветки метро. Одна платформа тянется рядом с домом, уходя в сторону ворот. Вторая платформа — ближе к «Аптекарской палате» и «Домику садовника». Под большой клумбой размещается начало тоннеля, который дальше идёт под флигель «Руину».

Если вам случится спуститься на станцию, то обратите внимание: платформа изогнута и имеет тупик. По проекту 1935 года здесь-то и должен был располагаться выход со станции, вестибюлем которой служил бы первый этаж «Дома Талызина». На месте зала первого этажа с круглым плафоном была запроектирована лестница, которая выходила в существующий вестибюль. Доведись этому плану быть реализованным, кто знает, удалось бы тогда разместить в доме музей.

…Ко времени «метроэпопеи» во двор со стороны фасада уже вела одна лестница. Та, что появилось во дворе дома в результате перестройки жилтовариществом, не шла ни в какое сравнение с крытым дубовым крыльцом и белокаменной лестницей, существовавшей в юго-восточном углу здания времён Казённой палаты. Дело в том, что сама контора жилтоварищества облюбовала себе место именно под этой лестницей. По этой причине крыльцо было перенесено в торец здания. Привязка к новому месту заставила один лестничный марш убрать, а чтобы жильцы могли попадать на лестницу, вход сделали… через окно первого этажа. К окну была приставлена деревянная лестница, над которой даже соорудили козырёк, делавший всю конструкцию неким подобием крыльца.

Глядя сегодня на фотографию, запечатлевшую «крыльцо жилтоварищества», сразу вспоминаешь строки из булгаковской повести «Собачье сердце»:

«Разве где-нибудь у Карла Маркса сказано, что второй подъезд <...> дома <...> следует забить досками и ходить кругом через чёрный двор? Кому это нужно?»
Позже, покидая в конце концов дом, домоуправление сподличало и предоставило освобождающееся помещение в качестве квартиры своей служащей (Ворониной А.С.). В результате эту квартиру (№ 130) музей смог последней — лишь 14 августа 1960 года, день ставший знаменательным для музейщиков. Только тогда появилась возможность приступить к реставрации лестницы. Были восстановлены окна и боковой вход, для которого воссоздали наружную лестницу. Это был очередной проект Красильникова. Демонтировав чугунную лестницу, ведущую на чердак, он дополнил новую белокаменную лестницу двумя маршами.

«Домик садовника» — часть палат Аптекарского двора, которая расположена чуть в глубине старого участка. Не исключено, что у неё не менее богатая история, но, увы, ничего определённого, хотя бы сведённого до размера анекдота, до наших дней не дошло. Домик включает в себя ледник, как обозначено на старинном плане участка. В подвале ещё сохранились ниши ледника. В описи двора времён Долгорукова «Домик садовника» описан как «людцкие покои».

Флигель «Руина», как его принято сейчас называть, был построен в 1780-х годах.
Когда на этой территории располагался Аптекарский двор, здесь были палаты для хранения запасов.

При Долгоруковом — стояли жилые постройки: «в длину того двора подле ограды Воздвиженского монастыря жилых 15 палат, в их печи образчатые в передней линии на двор окошек и в них окончин стеклянных в переплете двадцать. Под теми полатами нижних покоев кухарня и при ней две палатки». Кухарня была в южном торце здания и выходила окошками на бывший двор Ушакова (где сейчас стоянка пожарной техники).
Какую роль выполняли палаты при Багратиони, в то время, когда был построен главный дом усадьбы, неизвестно.

В усадьбе Талызиных здание выполняло роль конюшни. На плане 1800 года, составленном для Альбома Партикулярных строений архитектора М. Казакова, мы видим большое прямоугольное строение, разделённое перегородками лошадиных стойл.

В начале XIX века конюшни были каменные, одноэтажные. Лестницы, присутствующие на чертежах, вели, скорее всего, в подвалы, сохранившиеся от прежних построек Аптекарского двора. Те были отделены от парадного ансамбля двора полукруглой стенкой, разграничивающей двор на парадную и хозяйственную части.

Высокие полукруглые въезды восточной стены и сводчатые перекрытия появились позже, когда усадьбу восстанавливали после пожара 1812 года.
До конца XIX века конюшня стояла отдельно от главного дома и значилась нежилой. В конце XIX века был построен корпус, соединивший здание бывшей конюшни и правый флигель. Тогда же появились второй и третий этажи, соединённые парадной «белой» лестницей, сохранившейся до наших дней.

Когда первый этаж здания бывшей конюшни занимали пенсионный отдел и бухгалтерия по государственному налогу на недвижимость, здесь за столами располагались около 50 человек («чинов»).

Вход в Губернское казначейство тогда был устроен с правой стороны пристройки, напротив входа в Большой дом. Посетители попадали в небольшую приемную («для публики», как обозначено в описи), из которой шли двери в гардеробные, Пенсионный отдел, кассу и небольшие комнатки, где выдавались промысловые свидетельства.
Белокаменная лестница вела на второй этаж с кабинетами податных инспекторов.

Пол, который сегодня можно видеть на первом этаже, сделан после строительства линии метрополитена, когда уровень двора был значительно повышен, и первый этаж бывшего каретного сарая «ушёл под землю». Ранее уровень пола на первом этаже был несколько выше уровня двора. Из-за варварства метростроителей здание потеряло и свой исторический подвал, который мог многое рассказать об Аптекарском дворе и его строениях.

Начиная с 1930-х годов, здание было отдано под общежитие. С 1960-х — в него въехали проектные мастерские. Музею архитектуры имени А.В. Щусева оно отошло лишь в 1990-е. Теперь здесь на втором этаже проходят выставки, на первом этаже музейное хранилище.

Встроенные в лестницу чугунные ступени, которые посетители флигеля «Руина», могут ныне видеть, были безвозмездно получены от «Метростроя» в декабре 1951 года (из разбиравшегося дома в районе станции «Арбатская»). Надо понимать, в качестве компенсации за причинённое «беспокойство».

…В 1951 году после ухода метростроевцев во дворе усадьбы появились первые тополя, которые по сей день растут вокруг центральной клумбы. И сегодня, подойдя к ним, оглядывая камерный, закрытый, окружённый хороводом самых разных строений двор, чувствуешь, что попал в какой-то свой неповторимый мир, позволяющий в этих переделанных, разрушенных, потерявших высоту сооружениях, стоящих по кругу, уловить гармонию классического ансамбля дворовых построек. Удивительно, но и сейчас двор талызинской усадьбы — уникальное для Москвы явление.

Сохранившийся без особых изменений, он стал одним из интереснейших экспонатов ГНИМА им. А.В. Щусева. Это позволило музею в 2012 году провести выставку «РУИНА. Версия архитектурного бюро «Рождественка». В понимании куратора выставки Наринэ Тютчевой:

«Руина — это и наша история и наследие, источник познаний и вдохновений, и объект, требующий архитектурного и строительного вмешательства, площадка для решения сегодняшних практических задач, и ёмкая художественно-философская метафора, выражающая бренность сущего». Отношение к руинам в разные времена и эпохи определяло во многом характер самой эпохи. Отношение народов к своим руинам определялось отношением к своей культуре и национальной самоидентификацией. Для современной России, до сих пор не определившейся с ответом на вопрос «Кто мы?», созерцание собственных руин — не праздная задача».


      Портретная галерея. Зал № 4

      ВАХТАНГ VI (БАГРАТИОНИ)

Вахтанг VI (Багратиони) (1675—1737) — яркая личность в истории феодальной Грузии. Принадлежал к древнейшему и славному роду Багратионов, давшему много армянских и грузинских царей. Сын царя Левана, он юношей был заложником в Персии. На 28-ом году жизни был назначен правителем Карталинии. Правление Вахтанга продолжалось 8 лет. В области внешней политики следовал ориентации на Россию.
 
Был вынужден бежать от турецких захватчиков, которые оккупировали всё Картли. Царство перешло под власть Османской империи. Лишённый престола, Вахтанг VI искал убежища то в Персии, то в Турции, то в России, куда эмигрировал в 1724 году с семьёй и большой свитой (около 1400 человек) после неудачного участия в персидском походе Петра Великого.

Учёный, писатель. Под его руководством был подготовлен «Свод законов». Им создан коллектив учёных для составления истории Грузии, известной под названием «Картлис цховреба» («Жизнь Картли»). Знаток восточных языков, переводил с персидского. Писал стихи и переложил в стихотворные формы «Ответы Сократа». По его инициативе в Тбилиси основана первая грузинская  типография, где в 1712 году вышло первое печатное издание поэмы Ш. Руставели «Витязь в тигровой шкуре» с примечаниями Вахтанга VI.
 
В эмиграции не порывал связей с Грузией, строил планы её освобождения. Тогда и получил двор недалеко от Кремля и архитектора для строительства дома. Деньги на строительство были выделены из описанного имущества князя Василия Долгорукова «не более 500 рублёв». На эти средства определённым к строению архитектором П.М. Еропкиным был выстроен большой деревянный дом, который «имянным Ея Императорского Величества указом отдан для зимнего житья Царю Грузинскому Вахтангу».

Вахтанг VI выполнял важные дипломатические поручения русского правительства в Иране. Умер в Астрахани, где заболел на пути на Кавказ, и был похоронен в Большом соборе Донского монастыря.

После его смерти владельцем усадьбы становится один из сыновей Вахтанга VI Георгий Вахтангович Багратиони (1712—1786), генерал-аншеф, кавалер орденов Св. Анны и Св. Александра Невского. Известно, что на его средства строилась Георгиевская церковь на Пресне. Как благотворитель Георгий Вахтангович жертвовал крупные суммы на Московский университет. В 1762 году он собирался перестроить деревянный дом своего отца (был даже составлен план, который сейчас хранится в Историческом музее). Как сложилась его дальнейшая жизнь, неизвестно: документов не сохранилось.

      П.М. ЕРОПКИН

Пётр Михайлович Еропкин (1698—1740) — первый архитектор-интеллигент, как характеризовал его историк архитектуры А. Иконников. Впрочем, небезосновательно про него говорят, что это была самая трагическая фигура в истории русского зодчества.

Родом из смоленских князей, ведущих начало от Владимира Мономаха. Отец будущего зодчего, боярин Михаил Федорович, был из тех, кто принял и поддерживал петровские реформы. Этим можно объяснить выбор царя призвать юного Петра в Петербург для учения, а потом решение отправить его в Данию, Голландию, затем в Италию постигать «архитектурные художества и разные науки». По возвращении из зарубежной командировки в 1724 году дворянскому сыну «поимённым указом» Петра I было присвоено звание подполковника и архитектора.

С чего начиналась карьера Петра Михайловича?
В Москве Еропкин появился в 1727 году, ему поручено строить триумфальные арки для коронации Петра II. В 1730 году он разрабатывает проект зимнего дома грузинского царя Вахтанга VI.
 
Годом позже в Москве Пётр Еропкин знакомится с Артемием Петровичем Волынским*. С ним Пётр Еропкин сближается (кабинет-министр был женат на его сестре) в пору, когда тот ещё в фаворе, и проектирует для Волынского каменные палаты на Рождественке. По удивительной случайности оба двора (Волынского и Багратиони) имеют прямое отношение к дошедшим до наших дней МАРХИ и ГНИМА, строениям, связанным с архитектурой, историей архитектуры и обучением архитектуре. В основании этих зданий лежат фундаменты, заложенные одним из первых архитекторов России, имя которого сохранила история.

* Артемий Петрович Волынский (1689—1740) — ещё одна примечательная личность, имеющая отношение к истории «Дома Талызина». Одни считали А.П. Волынского «птенцом гнезда Петрова», толковым дипломатом и администратором, умным государственным деятелем, другие называли казнокрадом, жестоким царедворцем и самодуром. Происходил из древнего боярского рода, потомок Д.М. Боброка-Волынского. Губернаторствовал в Астрахани и Казани. Был женат на двоюродной сестре Петра I — Александре Львовне Нарышкиной. Участвовал в осаде Данцига, в переговорах на конгрессе в Немирове о заключении мира с Турцией и по возвращении в Петербург был назначен кабинет-министром. Его блестящую карьеру прервал конфликт с Бироном, результатом которого стали арест, пытки и казнь. Известны слова Екатерины II после прочтения ею дела злосчастного министра: «Сыну моему и всем моим потомкам советую и поставляю читать сие Волынского дело от начала до конца, дабы они видели и себя остерегали от такого беззаконного примера в производстве дел».

Дальнейшая деятельность Еропкина связана с Петербургом, где он получает назначение главным столичным архитектором, без разрешения которого не строилось тогда ни одно строение в Петербурге. Именно он усовершенствовал трёхлучевую систему центральных улиц («трезубец»), намеченную ещё при Петре I: знаменитые три проспекта Петербурга, отходящие от Адмиралтейства, наметив тем самым пути дальнейшего развития города.

Еропкина можно назвать первым в России теоретиком архитектуры. Под его руководством создавался трактат «Должность архитектурной экспедиции». Ему принадлежит перевод отдельных глав трактата А. Палладио «Четыре книги об архитектуре». Среди его работ не менее знаменитый Ледяной дом, построенный для шутовской свадьбы князя М.А. Голицына и А.И. Бужениновой.

Судьба Еропкина оказалась созвучна судьбе бывшего владельца усадьбы на Воздвиженке князя Долгорукова. Летом 1740 года Еропкин был казнён вместе с другими противниками Бирона: А.П. Волынским, Мусиным-Пушкиным и А.Ф. Хрущёвым. «Людьми славными своим разумом» назовёт их историк М.В. Нащокина. Взошедшая на престол Елизавета участников группы А.П. Волынского, выступивших против бироновщины, как сказали бы сегодня, реабилитировала. «Дело Волынского» было прекращено, доброе имя репрессированным возвращено, живые, в том числе помощник П.М. Еропкина Иван Бланк, возвращены из ссылки.

В 1886 году на могиле А.П. Волынского, П.М. Еропкина и А.Ф. Хрущёва в ограде Сампсониевского собора на Большом Сампсониевском проспекте был поставлен памятник (архитектор М.А. Щурупов, барельеф работы А.М. Опекушина).