Проклятье жизнью

     Он шёл по пустынной улице. Бездумно. Не ощущал холода, не чувствовал колючего снега и надрывного ветра. Он давно забыл, что такое боль и усталость. Пустота. Бездна равнодушия в обличье широкоплечего мужчины шагала вдоль ночных домов.

     Куда он идёт? Как его имя? Какова его цель? Уже очень давно эти вопросы ничего не значат. Они возникают у случайных встречных, но тают при звуке тихого шероховатого голоса. Он помнит так много жизней, что ни одна уже не имеет значения.

     Снег ярко играет баснословными цветами в отражении фонарей, - он не видит. Не слышит, как сзади крадётся тень. Только свист в ушах от пронзительного ветра. Ночь. Настолько глубокая, что даже вездесущие таксисты дремлют в покое сонного города. Он идёт уже много часов. Да что там часы? Столетия. Он не помнит зачем, куда. Лишь только знает, что надо идти. Непременно.

     Тень позади осмелела. Ускорилась. Он не придал значения двойному хрусту снега, не обратил внимания на отражение опасности в мерцающем снегу, даже не понял, когда его ударили по голове. Тьма. Долгожданная. Желанная. Покой.

     Тень оказалась тривиальным наркоманом, который шустро обшарил карманы жертвы и громким матом выразил недовольство, что ничего не нашёл. Грабитель скользнул в черноту дворов, да поспешил найти другого пустомелю, бредущего в ночи.

     Широкоплечий мужчина лежал в снегу. Голова, ничем не прикрытая, утопала в пуховом одеяле мерцающего снега, постепенно багровеющего от тонкой струйки крови. Ветер усилился. Позёмка без устали заметала следы преступления.

     Ночь входит в полную силу. Час, когда засыпает всё, включая метель. О наркомане забывает снег, пропитанный кровью, фонари, что вяло подсвечивают улицу. Жертва пребывает в столь желанном покое, который жаждет лишь тот, кто горит в агонии. Только пылающий болью страданий воззовёт вечную тьму. Так и он. Тьма. Столь благостная. Столь быстротечная.

     Сначала дёрнулась рука, будто инстинктивно пыталась уберечь от опасности. Затем поджались колени, словно давая сигнал ногам бежать. Он вернулся. Лежал, глядя на багровые искры снега. Проклинал свет фонарей, приближающийся рассвет и всё живое. Он жив, но он так устал каждый раз воскресать. Привычная боль отступила как тать перед офицером. Это давно стало банальным. Лишь краткое забвение, полнейшая тишина и тьма, - вот были мечты и чаяния. Он встал. Даже не отряхнулся, только потёр свежезатянувшийся шрам, да медленно побрёл дальше, в никуда.

     Когда-то, на заре времён, он жил. Он с наслаждением вкушал фрукты, он жаждал чистой воды, он страдал от холода, выл от полученных ран. Когда-то. В те времена любой для него был интересен. Он расспрашивал о жизни, сопереживал бедам, радовался достижениям… когда-то. Много смертей спустя он понял, что каждый достоин покоя, каждый обретёт нечто, пусть другую жизнь в ином теле, но это будет жизнь, наполненная смыслом, чувствами, событиями; либо же кто-то достигнет конца, погрузится в безмолвие мироздания; каждый, но не он. Он будет воскресать раз за разом. Он будет жить во что бы то ни стало. Он будет вечен. Обречён на миллион смертей от голода, холода, ран, болезней, катаклизмов… Он будет. Всегда. Зачем? Он не помнит. Ищет краткого забвения в очередной смерти, а потом снова бредёт в вечность.

     Он, конечно, уже не помнит, но только благодаря его проклятию людям дан дар возрождаться в потомках. Пусть нет бренного тела, - вечна его память в детях. Он желал этого больше всего на свете, но снова шагал по хрустящему снегу, не ощущая морозной свежести и не видя возрождающейся жизни города.