Чесночный соус

                Чесночный соус
                Рассказ


  Беру в руки потертую и поцарапанную - можно сказать, самим временем - гитару, на ней я подбираю аккорды в случайном, в надежде на то, что появится четкий внятный рисунок у моего очередного рассказа. Я знаю уже, в общем, о чем будет это мое новое сочинение, но пока мне неинтересно его писать.
  Единственным смыслом существования для такого человека становится изобретение средств и способов выживания в пустыне. Будут ли таким средством и способом выживания его рассказы?
  - Иди работай!
  Надо уточнить фразу: Иди работай дворником.
  - А будут ли платить дворнику за работу деньги?
  Вокруг раздается дружный неудержимый хохот.
  Ну, что же…
  И вот вскоре, перебирая аккорды, я обнаружил прекрасную субстанцию к моему рассказу; уже приготовленную должным образом, чтобы живописно его наполнить, а именно, голландский натюрморт 17-го века. Сверх сложное и архи примитивное в бесконечности неминуемо совпадают: так встретились фабула моего рассказа и сюжет голландский натюрморт.
  Что же съедобного, какую пищу для ума или для чувств можно было обнаружить в натуре морта?
  Тематика натюрмортов вообще обширна - от лампочки под потолком до кухонной табуретки. Язык натюрмортов - язык аллегорий. Например, серебряная посуда в натюрмортах на полотнах мастеров - голландцев означает земное богатство, ветчина - чувственные радости, лимон - внешнюю красоту, внутри которой скрывается горечь. Зеркала натюрморта - символы тщеславия. Курительная трубка на картине натюрморта - символ быстротечных и неуловимых земных наслаждений. Стекло символизирует хрупкость жизни. Ключи - власть домашней хозяйки, управляющей запасами. Нож напоминает об уязвимости человека и о его смертности. Лист бумаги в натюрморте обычно бывает изображен с нравоучительным (часто пессимистическим) изречением. Например: In ictu oculi (В мгновение ока); Nil omne (Всё - это ничего). Язык признаний, иначе, есть язык цветов…
  - Очи - oculi - акулы. Река Нил - Nil - означает "всЁ". Не так ли вписано в книгу по теории натюрморта, Алена? Кто она такая?! Алена - персонаж рассказа. Только я еще не знаю, какого именно рассказа. Но только не этого рассказа, а другого.
  Натюрморт Голландии 17-го века, отличался интимным характером.
  Часто голландцы в натюрмортах изображали насекомых, птиц и зверей. Мухи и пауки, например, считались символами скупости и зла. А тараканы? Мой единственный на сегодняшний день опубликованный рассказ "Гибель таракана" - он появился в печати давно в 2000-м году, случайно, к тому же (занятная подробность) в местной города Павлодара милицейской газете "Версия".
  Ход моих поисков конкретной формы для рассказа "Чесночный соус" я пунктуально (но не все и не подряд все) записывал в своих дневниках. Читать или не читать мои дневники? "Эти натюрморты, похожие на экзотические сады из восточных сказок, раскрываются во всей своей феерической красоте и внутренней содержательности лишь в достаточно высоком разрешении…". До сих пор я никогда и никому не разрешал читать мои дневники.


                1

  Майя Борисовна - хозяйка квартиры. Я - гость незваный. Тема эта в литературе, по сути, стародавняя; и в большей части она есть тема именно квартирная, присущая главным образом вещам, а не людям, которые к этим вещам как бы "приложены" волею их исторической судьбы и беспрерывно возникающих вокруг них обстоятельств.

  ...Вечером 25 мая 1976 года я пришел с вещами в старое, построенное из бревен здание военкомата в г. Павлодаре (то здание к настоящему времени не сохранилось, хотя именно из него в 1941 году из моего города отправляли на фронт первых призывников).
  Писарь военкомата долго рылся в моих вещах. Достал из моей сумки желтые спортивные трусы с широкими красными лампасами по бокам.
  - Что это? – спросил он раздраженно и кинул трусы на соседнюю лавку. - Они теперь тебе еще долго не понадобятся.
  Я промолчал, лишь прищурился. Писаря военкомата искали у призывников в баулах для конфискации дармовую выпивку: бутылки с вином и водкой.
  Перед отправкою автобусов с призывниками в аэропорт из здания военкомата выскочил другой писарь с моими желтыми трусами в руках и закричал.
  - Это чьи трусы? Кто оставил?
  Никто из призывников не признавался. Писарь растерянно с желтыми спортивными трусами в поднятой руке стоял перед строем призывников и не мог сообразить, почему хозяин трусов скрывается. Все остальные, до единого, и работники военкомата, и около двухсот призывников - все абсолютно, кроме этого писаря, безудерно хохотали.
  Утром 26 мая 1976 года павлодарскую команду призывников в аэропорту города Павлодара погрузили на два борта Ил-18 - самолеты ныне устаревшие и снятые с обслуживания воздушных линий. И я вместе с остальными призывниками в нашей большой команде отправился на два года служить в железнодорожных войсках Советской Армии.

  Встретился я с Май Борисовной, хозяйкой квартиры, двадцатью днями раньше, а именно, вечером 5 мая 1976 года. К тому времени я был, как подобает призывникам, острижен наголо.
  Призывник - "бывший человек"; он же - ловкач, клей-мастер. То жизнь такова она есть. И это еще не все! Здесь: гвоздь. "Да неужели?" - злая насмешка. Но она имела свои достоинства: "До свиданья". "На ты?" "Теперь на вы с гражданской жизнью. Они вас так любят!" "Дополнение - как островок строевой службы - пресность женщины" "Здесь: наглость". "До свиданья сто раз". Злая насмешка, призыва на службу в армию, она имела и свои достоинства. "И большие недостатки!" И какие это были недостатки! Но зачем об этом так громко кричать?
  Тогда в самом начале мая 1976 года мне было 20 лет, я не был еще женат (свидетельство о регистрации нашего брака мне и первой моей жене Людмиле Ефимовой вручат 7-го мая через два дня); а седоволосая женщина Мая Борисовна давно пребывала в почтенном пенсионном возрасте, была вдовой. Она была хозяйкой большой многокомнатной квартиры на втором этаже в доме, расположенном напротив железнодорожного вокзала в городе Павлодаре на углу улиц погибшего в гражданской войне комиссара Дерибаса (правда в том году она пока еще называлась улицей Вокзальной) и погибшего в промежутке между двумя мировыми войнами при испытании самолета, нового скоростного истребителя, летчика Чкалова.
  Для меня Майя Борисовна была избыточна также, как "избыточен" голландский, и прежде всего цветочный, натюрморт 17-го века. Он существует благодаря своей избыточности, его избыточность и есть его основа, без которой он не был бы самим собою. Его полнота, и прежде всего переполненность, сродни долго прожитой жизни в течение которой только и могло скопиться и оформиться пышным букетом всевозможное. Но, согласитесь, особенно в 20 лет юноше вот такой букет всевозможного ни к чему, поскольку из него ввиду его жестко, как хитиновый панцирь, художественно оформившейся цельности уже невозможно ничего практически полезного получить, кроме сомнительного качества эстетического наслаждения от созерцания замкнутой в себе самой всеобъемлющей цельности - всЁ и ничто одновременно. Катание с ледяной горки даже без санок мне доставило бы много большее наслаждение.

  Пригласил меня 5 мая 1976 года посетить квартиру Майи Борисовны мой новый приятель по имени Равиль. Он тогда только что закончил двухгодичную службу в Советской Армии, но успел после демобилизации сдать экзамены и был зачислен в списки студентов первого курса Саратовской музыкальной консерватории. Познакомился я с ним днем 3 мая, когда утром сбежал из Дома бракосочетаний Ильичевского района города Павлодара и стал скрываться от моей невесты Людмилы Ефимовой. Новый приятель студент саратовской консерватории водил по гостям меня, у него в нашем городе Павлодаре было множество знакомых девчонок, а ночевал я, спрятавшись от невесты, на квартире у моего бывшего одноклассника Рашида Курбанова, который учился в Алмаатинском цирковом училище и приехал в конце апреля накануне майских праздников к своей матери в Павлодар. Он меня и познакомил с Равилем. По уверениям Рашида новый мой приятель был необыкновенно талантлив, он обладал голосом баритоном, но очень редкой по тональности окраски - и, как уверяли все подряд специалисты музыканты, в ближайшем будущем он должен был стать оперной знаменитостью.
  По словам студента саратовской консерватории, хозяйкой той квартиры, куда мы с ним направились, была пожилая чудачка, пенсионерка Майя Борисовна, вообразившая, что обязана сосватать за Равиля одну из двух своих квартиранток, студентку павлодарского медицинского училища, девушку невзрачную по имени Луиза.
  - Курица, - сказал мне Равиль про девушку-квартирантку. - На ее день рождения нас и пригласили.
  Зачем же нам идти на квартиру старушки-чудачки, праздновать день рождение невзрачной девушки-курицы этого Равиль мне не объяснил, а я у него не спросил.

  Накануне ночью с 4 на 5 мая мне приснился сон, будто бы я обнаружил у нас в казахстанской степи поляну желтых тюльпанов. Но едва я подошел поближе, чтобы полюбоваться на их настоящую дикую красоту, как тут же подкатила полицейская легковая машина и ухмыляющиеся чему-то люди в форме меня арестовали, не объяснив причины, и привезли к крылечку Дома бракосочетаний. Я сразу под впечатлением творимого произвола проснулся.
  В первой половине дня 5-го мая на квартире будущего циркового гимнаста Рашида Курбанова я отыскал записи концерта английского музыкального ансамбля "Биттлз" и несколько раз слушал в их исполнении песню "Желтая подводная лодка".

  Во второй половине дня 5-го мая, ближе к вечеру, напевая в уме слова из первого куплета песни "Желтая подводная лодка", я пытался определить, которая из двоих юного возраста девиц, открывших будущему оперному певцу студенту консерватории Равилю двери квартиры, встретивших нас в прихожей, есть его "курица". Обе девушки, квартировавшие у Май Борисовны, были вполне симпатичные, приятные на вид, в одинаково нарядных платьях.
  Я думала, ты не придешь", - сказала Равилю одна из них, у которой были иссиня черные волосы и пепельного оттенка смуглая кожа. Она приблизилась к Равилю и робко, неуверенно поцеловала его в щеку. Губы у нее были не накрашены. Отстранившись, она сразу подняла на него глаза, чтобы поглядеть, как он отреагирует? Затем она, вдруг моментально переменившись, кокетливо протянула ко мне узкую горячую ладонь и представилась: "Луиза". Вторую бледную блондинистую девушку звали Наташей, губы у нее были так жирно покрыты ярко красной помадой, будто она это сделала подряд дважды: за себя и за подругу.
  Дом, в который мы с Равилем пришли, был старой постройки с высокими потолками и особенной редкой в Павлодаре планировкой. Квартира была из трех жилых комнат и кухни, а сразу в прихожей у входа находились покрашенные белой краской, но уже успевшей потускнеть и пожелтеть, дверь санузла и рядом другая, также тускло выглядевшая, дверь в ванную комнатку. Две студентки, в скором будущем медицинские сестры, нам сразу объяснили, где можно помыть руки, а где вход в туалет. Мы с Равилем зашли в ванную комнату и помыли руки. Гигиена прежде всего.

  Нас дожидались. По длинному "гэобразному" узкому коридору из прихожей нас повели в гостиную. Зала гостиной в этой квартире, где стоял накрытый праздничный стол, была просторной продолговатой с двумя большими окнами, и обставлена хорошей, но старомодной мебелью.
  За окнами в сквере на высоких тополях молодо зеленели листочки, на одном из подоконников грузно стояла пузатая глиняная ваза, густо политая глазурью. На противоположной стене без окон в гостиной висели несколько картин, которыми я сразу заинтересовался.
  Я отодвинул раму одной из них от стены и прочел имя голландского художника и название натюрморта.
  Хозяйка квартиры Май Борисовна пришла в гостиную со своим креслом. Услышав большой шум, я повернулся и увидел ее в дверях. Внешний вид хозяйки квартиры, слишком громоздкий, под стать тому креслу, которое она проталкивала в двери гостиной, сразу внушили опасения - у меня мелькнула мысль о немедленном побеге с праздника непонятно чьего дня рождения в этой старомодной квартире.

  - А вас, молодой человек, можно считать темной лошадкой у нас в компании? - игриво спросила седоволосая женщина у меня, когда она наконец-то с помощью Равиля и двух девушек протиснулась в дверь и установила свое старомодное кресло во главе стола, при этом все то время она пристально вглядываясь в мое лицо многозначащим взглядом. - Как вас зовут по имени и отчеству?
  - Александр Борисович, - отвечал я вежливо на витиевато построенный вопрос старушки и провел рукою по прическе, точнее по тому осветленному в парикмахерской месту, где некогда была и у меня на голове тоже прическа. И желая успокоить пожилую женщину, я ей пояснил. - Меня на днях в армию заберут служить.
  - Ах, вот как! - воскликнула она и облегченно помахала ладошкою, чтобы подать больше воздуху на свое большое лицо. - Так было неожиданно. А меня зовут Май Борисовна. Мы с вами тезки по батюшке?
  - Тезки да, а родственники вряд ли, - отвечал я, нахмурившись.
  - А назовите вашу фамилию? - продолжала пытать меня Май Борисовна.
  Я назвал свою фамилию. Старушка еще раз внимательно взглянула на меня.
  Повернувшись к смирно дожидающимся окончания наших переговоров девушкам, хозяйка сообщила, что у нее внезапно возник звон в ушах. Постучав руками по ушам, она уселась в кресло и, с удивлением глянув на девушку, которую звали Наташа, заметила с укоризненными нотками в голосе:
  - Потолок у нас сыпется, утром в прихожей известка упала с потолка. Подмела крошку, да и утопила в унитаз, - сказала Май Борисовна и нарочито громко причмокнула губами.
  Так отношения не завязывают. Такие поцелуи существовали лишь в фантазиях у Май Борисовны.
  Девушки поспешили и пригласили меня и Равиля присаживаться к столу, в центре которого стоял высокий стакан из прозрачного без рисунков стекла с веточкой белой сирени. Я уставился на него - воды было налито ровно в половину высоты стакана.

  Начиная с 40-х годов XVII века, натюрморт в нидерландской живописи получил широкое распространение как самостоятельный жанр. Одним из самых первых выделился цветочный натюрморт. Цветы на картинах художников многим гражданам пришлись по душе. Натюрморты с цветами оставались популярными у голландцев и в следующем 18-ом веке. Нарисованных голландцами букетов в реальности быть не могло, потому что все цветы в букете изображались ими в единичном экземпляре, и многие из запечатленных растений цвели в разное время года. Т.е. голландский цветочный натюрморт пытался изобразить "всё" или, иначе сказать, он пытался изображать "целое" или "ничто": In ictu oculi (В мгновение ока); Nil omne (Всё - это ничего). Всеобщая акция. Нильская акация. Акт всеобщего. Целка. Целка - это вместе "И чего?" и "Ничто".
  Стоит вспомнить тиражирование этого голландского натюрморта на жестяных железных подносах, изготавливаемых в 1976 году в СССР на фабриках народных промыслов. В стране советов "голландская жесть" натуры морте приобрела подлинно железную прочность целки и штамповалась станочно безмозглым прессом-автоматом. Все или Ничто в СССР производилось в 70-х годах уже конвеерно. Это "ничто-целка", по подобию и образу голландского цветочного натюрморта, мне очень напоминало сознание у тогдашних пропагандистов, особенно среднего звена коммуниста-партработника.
  Зеркала, стеклянные шары - являются символом тщеславия, кроме того, это знак отражения, тени, а не настоящего явления. Карнавальная маска - является знаком отсутствия человека внутри неё, поскольку маска предназначена для праздничного маскарада, безответственного удовольствия.
  "Гранд (исп.) Туалет (фр.)" - сие есть либо "Головоломка", или "Увеселительная прогулка", а также "Адвокат (фр.) дубов (англ.)". Цифра-пункт двенадцать означает реплику: Ну вот! Вот так! (фр.). Тринадцатый пункт: Здравствуй! (фр.). Четырнадцатый - расшифровывается не иначе: "Завиток волос на виске или на лбу" (фр.) "Блондинки из долины" (англ.) - семнадуать. Цифра девятнадцать: Здесь трусы (фр.). Восемнадцать: Купальные -  "рельеф" (фр.). Двадцать: "В сторону Свала" (фр.). Двадцать один: "Час?" (исп.). Двадцать два: Красное - здесь, вино (фр.).
  Слово "vanitas" - несмотря на его очевидное созвучие со словом "унитаз" означало в голландском натюрморте нечто другое. Vanitas - суета. Этим латинским словом обозначалось целое стилистически особое направление в натюрморте, связанное с изображением человеческого черепа среди изображаемых на картине вещей. Человеческий череп символически должен был напомнить зрителю о бренности бытия.
  В цветочном натюрморте символика у голландцев была еще более многозначна. Букет в вазах уподоблен человеческой жизни, а увядшие цветы и осыпавшиеся лепестки - знаки бренности. Символы скромности и чистоты - ландыши, фиалки, незабудки. Цветы голандские художники часто изображали в окружении бабочек.

  В окне продолговатой гостиной Май Борисовны, с хорошим общим видом внутри нее, лежал по склонам моего поля зрения - от лампочки под высокими потолками до табуретки на полу, кем-то из девочек квартиранток с кухни принесенной, - рваной тоненькой странностью обожженный закат.


                2

  По правому от Май Борисовны краю стола усадили Равиля, дальше рядом с ним посажена была Луиза; по другому, левому краю, рядом с собою хозяйка квартиры расположила на кухонной табуретке Наташу. Я принужден был постоянно видеть за столом напротив себя с пепельным отливом лицо Луизы. За асимметрией нашей посадки чудился не случайный, но тщательно задуманный смысл. Почти каждый житель в городе Павлодаре знал поэтическую формулу афоризма: Наталья - горожанка (подразумевалось, по профессии она чертежница). На столе были поставлены хрустальные старомодные толстостенные бокалы, около плоских тарелок из синевато-белого фарфора лежали массивные серебряные вилки и ножи с ручками из полу-благородного металла мельхиор, похожего на потускневшее серебро.
  Художник Казимир Малевич, прославившийся знаменитым "Черным квадратом", рассуждал так: "Перемена направлений в искусстве происходит не оттого, что утерялась острота или найдена новая красота; в зародыше творческих сил было заложено - найти форму, через которую мы смогли бы получить указания новых дорог и строений в пространстве. Но сознание путалось среди кустов, заросших парков, берегов рек и чердаков крыш". Однако форма для "нового квазимира" Казимиром была все-таки найдена. Сухая аскеза. Квадратное фото Маяковского и кинжал на стене. Англо-русский словарь под редакцией Мюллера.
  Бледно-розовое лицо у Наташи выглядело скорее печальным, чем веселым; странный горячечный успех попутной цивилизации слепил черты ее лица. Или мне это только показалось так? Луиза, напротив, была вся внешне проникнута изнутри поднимающимся зыбким трепетом чистопородной крови, который, как мыльная пена губку, пропитывал поры ее смуглой атласно мерцающей кожи. Штора на окне была отдернута, вечерний свет, струившийся с улицы через крошечную листву жидкой кроны тополя, выписывал на лице Луизы замысловатые кренделя. На подоконнике стояла толстая ваза.
  И все пространство просторной комнаты, и все разнообразные вещи в ней тяжеловесно и малоподвижно замыкались на пожилой их хозяйке, Май Борисовне.
  "В деревню, в глушь, в Саратов!" - распорядился судьбой строптивой дочери рассерженный отец в грибоедовском сценарии "Горе от ума". Казалось, саратовская судьба для Луизы была уже предрешена.
  На одной из стен в гостиной над буфетом была укреплена в раме с завитушками репродукция картины Константина Коровина "Белые мальвы в Саратове". Название города Саратов, как объяснил мне Равиль, происходило от тюркского сочетания Сара Тоу - Желтая гора. Прежде на огороде у своей бабушки я видел мальву мускатную, цветущей с начала лета и чуть ли не до осени, но только она была розового цвета. Мальву белую я увидел впервые на картине.
  Пухлощекое розовое лицо у Наташи выглядело напряженным и скорее печальным, чем веселым. Она часто бросала взгляды на Равиля.
  Прежде чем пить вино попросили Равиля спеть песню для именинницы.
  Студент саратовской консерватории, как обычно он делал, когда его где-нибудь просили что-нибудь спеть, достал и положил на стол карманные часы в старинном тяжелом корпусе из серебра.
  Тусклый блеск металла привлек к себе глаза Май Борисовны.
  - Очень кстати, Луиза станет следить за временем, чтобы мне не пропустить мой испанский час,- моментально обратила Май Борисовна внимание на диковинные часы Равиля и, выгнув брови, со смешком пояснила. - Я привыкла укладываться ко сну вечером ровно в двадцать один ноль-ноль.
  Часы Равиля служили каждый раз для практических целей заурядного равновесия пространства с неживыми зажимами, обращающими кашу и муть этих приступов внезапных спазмов в водевильную вечеринку.
  - Луиза подвинь к себе ближе часы, - распорядилась Май Борисовна.
  Татарочка Луиза напрасно притронулась к часам. Я наблюдал реакцию Равиля. Расправа последовала легкой и краткой. Никто из обитательниц большой квартиры, кроме Луизы, этого не отметил. Луиза убрала руку от чужой вещи.
  Затем, как обычно, Равиль пропел песню:

На часах без пятнадцати любовь...

  После пропетой пролетной песни мы все дружно, громко и восторженно поздравили Луизу, подарили ей множество добрых словесных пожеланий и выпили за нее по бокалу вина. В глазах Луизы я все еще видел спазматическими импульсами струившийся немой вопрос, который она с немой надеждою найти на него ответ почему-то, вовсе не по адресу, обращала ко мне.
  Я с момента появления Май Борисовны в дверях гостиной постоянно испытывал на себе колючий, периодически вскипающий до 88 градусов, взгляд квартирной хозяйки.
  После выпитого за квартирантку Луизу бокала вина Май Борисовна потребовала нашего внимания и, указав на плошку, стоявшую на столе, наполненную мутной беловатой жижей; она объявила, что это есть ее особый фирменный соус с чесноком. После этого она, тяжело пристав с кресла, столовой ложкой проворно положила на мою тарелку изрядную порцию этой кашицы, издававшей жутко затхлый запах.
  - Нам с тобою, Саша, сегодня можно кушать соус с чесноком. Нам не с кем целоваться, - последовало от Май Борисовны ко мне предложение угощаться.
  С этой минуты битва моя с реальностью сводилась к внезапным, порою анекдотическим обманам. Существует старое кресло - такое старое и банальное, что мне совестно и напоминать-то о нем. Конечно, мы часто не замечаем вещей более существенных. Деление есть действие обратное умножению; и я позволил себе сделать из него стишок, - чтобы в образе стилизовать его супре-математическую затхлость:

Вещи вечи мечи.
Синонимы трекового детектора
Вил сон Карл сон
стекла быстрые мячи
разбивают сон мячи
стекла в окнах бьют мячи
возбежали вознеслись стекла хрупкие осколками звонкими хрустящими
сны сбываются порой
ненастною была погода
рот закрой - говори ушами
пошевелим мы ушами
ослик серенький с часами
не с часами а с нами
тему ослика закрой
чем тогда нам заниматься?
мячами натолкаем мы шары в толстостенные хрустальные стаканы
что нам скажут?
Молодцы, а теперь достаньте сами
сами мы были с усами
а зато... а зато... кошка безусой стала
пошевелим мы ушами
чтоб стаканы больше стали
мяч... не влазит в наш стакан
- Что ж ты делаешь, хулиган!
Мы бежали, мы бежали
так сильно устали
выдохлись. А где мяч?
пропал
что теперь в стакан толкать станем?
и стакана больше нет
с голыми руками голорукие
с пустыми руками
где? Где ты видишь пустоту
я не вижу
и я не вижу
Так давай же поищем, что нам в руки взять.
вечер крылом поднимает...
постель... или пастель
метель летнего снега - пух с тополей
что-то мы с тобой искали, а в пух попали?
ищем мы следы трекового детектора закипающие пузырьки
надо подогреть тогда закипит и вот такими пузырями пойдет
пузыри нам ни к чему ищем пузырьки
на помойке долго рылись и ничего не нашли
заберемся на чердак, там такой кавардак, там отыщем пузырьки
забрались - здесь детекторы
какие? книжку мы забыли
вот она
почитаем а ты пока под диваном посмотри
а что же смотреть
я не знаю, тогда тоже читай книжку
- А ты умеешь читать?
- В этой книжке есть картинки.
- Занимательные.
- Увлекательные.

  Матисс - художник, работавший на площади. Это довольно утомительное занятие. Дверца шкафа открыта, все свободны! скорлупа проклюнута. Цифра "8" - худая и голодная: "Я иду в мир, чтобы откормиться". Вот здесь мы его (ее?) и подождем.
  Постепенно все и вся вокруг меня в гостиной погружалось в вечерние густые сумерки, поскольку электрическое освещение квартирные обитательницы почему-то долго не включали. Но это обстоятельство оказалось на пользу: я перестал замечать на себе раздражительную колкость взгляда Май Борисовны и мне стало чуточку комфортней. Вещи окружающего меня пространства, погрузившись в сумерки, если не заговорили во весь голос, то уж точно принялись шептаться и, в некоторой мере, для меня приоткрылась их домашняя поэзия.
  Стала особенно значимой упавшая перед нашим приходом в прихожей с потолка то ли штукатурка, то ли накопившаяся слоенная побелка. Пузатый глиняный кувшин, стеклянный бокал, скомканная салфетка и курительная трубка в кармане, и расположенные рядом с Равилем часы, многие прочие вещи смогли зазвучать проникновенной внутренней музыкой. Происходило комбинирование предметов, не оправданное человеческими потребностями и действиями.

Мая Борисовна                Мая Борисовна                Мая Барсовна
                Пузатый глиняный кувшин

Девочка 1                Девочка 1                Девочка 1
скомканная салфетка                простое, как мычание                невеста

Девочка 2                Девочка 2                Девочка 2
стеклянный бокал
на котором призывник
желает оставить отпечаток
большого пальца
большого джо

Призывник                Призывник                Призывник
                - Думай!                курительная трубка

Певец                Певец                Певец
Во ржи                в клевере                с часами

  Ты думаешь?
  У Равиля были знаменитые часы, он их и вынул из кармашка, сразу же по приходу в эту квартиру. А я пытался раскурить, было потухшую, курительную трубку моего воображения.
  Май Борисовна была пытливая тетка, которая, удовольствия ради, через тактически просчитанные промежутки времени извещала для меня новости: то о благополучии жизни оперного певца, которое достанется в скором времени Равилю; то о тяготах предстоящей моей солдатской службы. За примерами таких тягот она обращалась к уже отслужившему службу студенту консерватории, будущему оперному певцу; но тому, судя по историям, которые он прежде мне рассказывал, подобрать соответствующие желанию Май Борисовны эпизоды из его воинской биографии было затруднительно. Говорила за столом все больше Май Борисовна, слушать ее рассуждения было сплошное удовольствие, редко кому выпадающее. К тому же примешивался душок от фирменного соуса странной лужицей положенного на край моей тарелки чудаковатою хозяйкою ужасно гостеприимной квартиры, где происходило наше веселое застолье, на котором я неизвестно для чего все еще присутствовал.
  Моя соседка Наташа представляла собой туманную живописную затерянность и за все время, кажется, еще не проронила ни слова. Время от времени я направлял на нее с мучительной жалостью сгенерированный взгляд. Наташа постоянно глядела на свой фужер с недопитым шампанским и наверно с помощью кошачьего зрения подсчитывала, и в который раз, пузырьки газа, прижавшихся на его толстых стеклянных стенках; разглядеть которые становилось все сложнее, поскольку сумерки в комнате все более и более сгущались. Иногда она вдруг в очередной раз бросала свой взгляд на Равиля.
  - Луиза, зажги люстру, - распорядилась Май Борисовна.
  Именинница, черноволосая квартирантка беспрекословно, будто механический привод к следящей за квартирою автоматики, тут же быстро исполнила просьбу квартирной хозяйки.
  Аналитический комплекс обработку завершил, автоматика включила программу "Перехват". Беспорядок, т. е. нарушение созданного человеком порядка, был вторым шагом голландского натюрморта (вслед за симметрией), направленным на поиски выразительности, свойственной вещам. Бес порядок. Зажженные лампочки в трех-рожковой люстре под потолком осветили стол в гостиной в состоянии беспорядка - праздничный обед, перевалив экватор, близился к завершению.
  Наташа, едва загорелся свет, мигом вскочила с кухонной табуретки, которая досталась ей для сидения, и понесла на кухню несколько опустевших общих тарелок. Но плошку с чесночным соусом Май Борисовна властным жестом своей руки в сторону квартирантки Наташи задержала на столе.
  - Катушечка на колесиках - ее куда толкнешь, туда она и катится, - пояснила мне Май Борисовна, приподняв выразительно свои густые и словно камедью накрашенные без видимых седых волос брови, указывая темными миндалинами-глазами на свою блондинистую квартирантку, относившую на кухню использованную посуду.
  Наташа, по-женски широкая в бедрах и мягкая в спине, короткорукая, услышав речь хозяйки квартиры о ней, на секунду приостановилась у двери гостиной и обернулась, - лицо у нее было миловидное, улыбка тусклая, но приятная, - что-то она невнятно произнесла в ответ и ускользнула бочком из комнаты.
  - Луиза? - отвечала Май Борисовна на вопрос Равиля. - Разве она похожа на катушечку? Стройная, тоненькая. Тростиночка. Встань, девонька, повернись спиною.
  Осмотр товара Май Борисовны, странная процедура показа его, привели меня на короткое время в восторг.
  - Наперсток.
  Мое замечание вызвало моментальный ответ со стороны хозяйки квартиры.
  - Наташа, положи еще ложку соуса на тарелку Александру Борисовичу, - указала она квартирантке, вернувшейся с кухни. - Почему ты не следишь за гостем?
  "Набитая ватой дура", - говорил Равиль о некой певице-толстушке из Саратовской филармонии, принимавшей у него вступительный экзамен в консерваторию. Равиль откуда-то узнал и уже рассказывал мне массу забавных и порой пикантных подробностей о преподавателях консерватории. Я пристально вглядывался в Май Борисовну, пытаясь вообразить ее поющей, а тем временем возле, рядом со мною, огорченный бокал начал тихонько звенеть. Позвякивать. Словно он задался целью - помешать мне услышать Май Борисовну поющей.
  Кресло у Май Борисовны было с художественной изюминкою: мягкая спинка у него была вставлена в прямоугольную из дерева рамку, подлокотники были из такой же полированной древесины.
  - Это шпон нильской акации, - объяснила Май Борисовна, уловив мой взгляд, и нежно провела жилистой ладонью по дереву.
  Я с пониманием кивнул ей головою. В Индии и Африке "Акация нильская", также, впрочем, как и "Акция нильская", широко используется в городских посадках.
  Наташа заканчивала убирать со стола посуду. Я собрался было предложить ей свою помощь, но, глянув на хозяйку квартиры, беседовавшую в тот момент с сидевшей напротив меня парочкой "влюбленных", посчитал, что мне не надо делать этого - второго романа "влюбленных" в ее квартире Май Борисовна не стерпит.
  Я, разумеется, говорю о серьезных романах: "Скорость!" - доступная мотоциклисту, в ужасе хватающемуся за ивовое деревце на луговом бережку, и все равно улетающему вместе с подружкой и мотоциклом на верхушку дерева, стоящего за рекой, куда более высокого; к вороным лошадям, которые, совсем как люди с наставными зубами, пялились бы на меня, пока я стремительно мчал над ними, я бы выкрикнул тогда им одно только слово: "Скорость!"
  Наташа принесла большие с налитым в них дымящимся чаем фарфоровые чашки с блюдцами. Золотая цепочка на низкой шее у Наташи напомнила мне одну романтическую историю, о которой я когда-то прочитал в книге. Но в этот вечер романтика мне была пока что недоступна. Даже противопоказана.
  Но и совсем бездействовать я не мог, а потому, выждав момент, когда Май Борисовна не смогла наблюдать, я засучил рукав рубашки. У меня на руке вокруг еще свежей раны от свежего укуса крупными зубами розовела вспухшая кожа. Как мне было еще за столом развеселить грустную Наташу? Я показал рану Наташе. "Что знаем мы о себе?" Мне было двадцать лет, Наташе семнадцать, но я уже знал, как больно жалит пчела. Знала ли об этом Наташа? Поначалу она не поняла, но через секунду, приглядевшись, Наташа сообразила.
  Наташа неожиданно развеселилася и стала хохотать, теребя на шее золотую цепочку.
  Май Борисовна повернула в нашу сторону голову и, не понимая причины смеха квартирантки, встревоженно нахмурилась.

Скользкий тип           Высший свет
Высший тип               Скользкий свет
Постановка люцида                Камера пальцев - сноровка
Тот, та герой - здесь шляпа.
Романтизированная "Газета для мальчиков". Франсе - инглиш

  - Салфетки для мальчиков, - хозяйка квартиры указала Наташе на недостающие вещи на столе.
  Я мог услышать в этой старомодной квартире вещи для себя довольно неприятные. Удивительно.


                3

  Причудой к чаю были устрицы - небольшие бутерброды. Так "устрицами" их назвала, шепнув мне на ухо, Наташа, когда ставила на стол тарелку, на которой были разложены кусочки тонко нарезанного сдобного батона, покрытые кружочками полукопченой колбасы. При этом глаза у юной девушки, быстро и задорно глянули на меня, аппетитно блестели.
  Я сказал сам себе: "Так, здорово. Это называется, влипнуть. Интересная история. Хвалилась синица море спалить".
  Изысканное кулинарное блюдо - устрицы, часто фигурировало в живописных композициях голландского натюрморта, обозначая наслаждение, одно из пяти чувств, торжество изобилия и плодородия, а позже означали соблазнение, флирт, любовную игру или даже порок чревоугодия и сладострастия. Новое время привносило новые значения в предметный символ.
  "- Том, том... Что за том?" - пульсировала в голове мысль, пока я рассматривал Наташу.

Золотая цепь,
У лукоморья дуб -
Златая цепь на дубе том...

  Своим коленом я плотно уперся к колену Луизы, а свесив правую руку вскоре держал кончиками пальцев край кухонного табурета, на котором сидела Наташа.
  Луиза коленку не убрала; покраснев, она низко склонила голову к часам.
  - Это часы, не блюдцо, - вспугнул ее басом Равиль, окая на волжский лад.
  У Луизы стукнулись коленки, и чтобы совсем не оказаться в ловушке между ними, я отодвинул ногу и убрал с табурета руку.
  Май Борисовна одобрительно захохотала шутке Равиля и положила свою широкую ладонь на локоть его руки.
  - Волгарь! - сказала Май Борисовна, закончив свой смех. - На дворе после обеда жар, и проворная муха несносно докучна.
  И вроде бы ее реплика относилась к Луизе.
  "Действительно так", - подумал я, тяжело опираясь локтями о стол, и принялся салфеткою скрупулезно протирать пальцы - мне было давно откровенно скучно.
  Не зная чем занять себя, я принялся вычислять криптограммы основного цвета и центра стола, уже нового, накрытого для чаепития, за которым по-прежнему главенствовала Май Борисовна. Я смотрел на лиловощекую Наташу, на скромницу смуглянку Луизу, мой взгляд блуждал по комнате, задерживался на уже позабытых всеми женскими особами часах в серебряном корпусе, лежавших перед Равилем. Или все та же одинокая веточка белой сирени была центральной вещью, единственное, что недвижно перешло от первого ко второму, накрытому для чаепития, столу?
  Лишь много лет спустя, я выяснил, что, согласно столетним теоретическим и практическим изысканиям голландского натюрморта, искомым мною новым центром, тогда в первых числах мая в 1976 году, была большая с остатками чая фарфоровая чашка, которая стояла на столе перед Май Борисовной.
  Равиля попросили рассказать о Саратовской консерватории смешную байку. Он рассказал солдатский анекдот. Май Борисовна приподняла над крышкою стола свой бюст, изготовившись чтобы посмеяться. Равиль закончил рассказ - все чего-то еще ждали, никто не понял, когда надо было смеяться. Май Борисовна обратно ближе к крышке стола приопустила бюст.
  - А мне нравится, - сказала она, желая подбодрить рассказчика.
  - Правда? - Равиль чему-то смутился и отвел взгляд.
  Я коленкою вновь потерся о колено Луизы. Принцесса нашего праздника вытянула шею, смуглая девушка снова неестественно покраснела. Я убрал обратно колено и положил ладонь на краешек табуретки.
  - Ладно, здесь так здесь.
  Полумрак в зале, тяжелая мебель, стены с бронзовой позолотой рисунков на плотных обоях; глаза у переносицы круглобокой вазы, загромоздившей беззастенчиво большую часть площади подоконника, и заморенно высунула язык белая мальва на картине Коровина.
  Май Борисовна застенчиво нам улыбнулась и мелкими шажками направилась за кулисы гостиной, откуда снова возникла через пять минут.
  Погода за окном начинала портиться. Усилился ветер.
  - Скоро пойдет дождь, - сказала Наташа.
  Я согласился с ней и кивнул. Рейдер остался один. И тут же начались сюрпризы. Для начала была обнаружена мина, прыгавшая на волнах всего метрах в пятидесяти от корабля.
  - Приближается лето, - сказала Наташа.
  Я опять согласно кивнул, хотя ведь по календарю было только начало мая. Сгрудившиеся на палубе у лееров матросы стали гадать, чья мина - английская, или своя, или немецкая?
  Аллитерация была употребительна почти у всех готических и германских народов: по одному тому ее уже нельзя было считать пустой игрушкою.
  - Я своими ушами аллитерацию звука слышал, - сообщил я соседке Наташе, которая, услышав мои слова, от удивления из орбит глаза выпучила.
  В самом деле, мы находим аллитерацию не только у скандинавов и в древних произведениях англо-саксонских; она перешла даже в некоторые латинские стихи, написанные в Англии; и замечаем ее также в древних литературных памятниках Германии. Аллитерация (ср.-век. лат. ad - к, при, litera - буква) - одно из важнейших средств организации стихотворной фоники, звукового уровня стиха (так называемой инструментовки), разновидность звукового повтора. Несколько примеров аллитерации звуков из русской поэзии: "Шипенье пенистых бокалов / И пунша пламень голубой"; "Нева вздувалась и ревела, / Котлом клокоча и клубясь" - все примеры из Пушкина). Столь же каноничны примеры аллитерированных стихотворений К.Д. Бальмонта: "Влага" (в каждом слове встречается "л") и "Челн томления" ("Чуждый чарам черный челн").
  Даже за чаем Майя Борисовна все пыталась угощать меня чесночным соусом.
  - Когда-нибудь, да ошибется, - говорила она обо мне своим квартиранткам, тихо улыбавшимся девушкам. - Ну и что нам делать, пока он не ошибется?
  - Ждать, - я осмелился и подал совет женщине-пенсионерке.
  Май Борисовна стрельнула на меня глазами.
  - Наташенька, сахер положи в мою чашку с чаем. Да. Как всегда, один кусочек.
  Наташа покорно подсластила питие всевластной старушке.
  - Который час? - у Луизы спросила Май Борисовна.
  Часы Равиля были моей единственной связью с вещественной вселенной, загороженной от меня и лишь бледно мерцавшей сквозь муть M;tro. Как только я надежно водружался на сцене, эти изящные криптограммы жеманных ужимок Май Борисовны рассыпались, ее порочный, избыточный, закаленный, снисходительный юмор спешили сбросить меня в муть M;tro.
  Ничего фантастического и убийственного в немедленном своем побеге из утомительной квартиры я не находил. Не было повода. И я его искал.
  Я представил себе Май Борисовну в "испанском часе" задремавшей под кедром, на котором в клетке томится соловей-время. Его трели - липнущие звуки - из породы обратной метафоры каменных нимф, собранные в корзину поставленную рядом с Май Борисовной, там же находились захваченные в ярком оазисе яркие цветы. По крайности, весенняя ночь стоявшая в очереди за окном, на подоконнике которого стояла широкобокая пузатая ваза, выглядела настоящей. В Карлушин под кедром Сон соскальЗЫВАЕТ Пестрая Лента со шляпы и Пестрая Лента вползает к ней на колени и приносит в клюве (или в клюкве) сам-саму Соломенную Шляпу. А сон у Май Борисовны продолжается… Разбудит ее прекрасный юноша-пастушок. И она его потом станет кормить виноградом, который по ягодке она станет извлекать из соломенной шляпы.
  Но когда-то это должно было завершиться. И вот выводим: действительно завершилось присутствие Май Борисовны в гостиной строго в "испанский час" - святой для старушки час. Она не могла его пропустить. Но прежде его была рассказанная Майей Борисовной история.


                4

  - Я повстречалась впервые с моим бывшим супругом в море на шлюпочной палубе большого судна, - начала свой рассказ Май Борисовна.
  Рассказ, который я определил, как курс вожделения для молодежи. Не раз после, когда доводилось рассматривать какие-либо ретро-фотографии, я вспоминал про курс вожделения Май Борисовны.
  Покладистые и милые, покладистые и мясистые дамы на тех давно покрытых тленом желтизны фотографиях - глядя на них, меня всегда томило дремное чувство. Легло на бурую бровь хозяйки квартиры сияние первого луча упоенного наития.
  - Наш разговор, однако, оказался слишком коротким, чтобы мне удалось обнаружить, усвоил ли он мой веселый урок, - завершила такими словами свой рассказ о первом романтическом свидании на шлюпочной палубе со своим бывшим супругом Май Борисовна. Были большие основания ожидать, что далее последует воспоминание пенсионерки о втором и последующих свиданиях бывших супругов.
  Я обратился взглядом к Равилю, надеясь, что он сможет помочь; и он полагал, что сможет. Стал он петь романсы. Голос у него был хороший. Когда он закончил, очарованные обитательницы квартиры дружно поаплодировали ему.
  - Потрудились плотно, - взгляд Майи Борисовны на миг затуманился - не за что нам ухватиться. Ну, не за что!
  Действительно на столе стояли пустые чайные чашки и пустая из-под конфет вазочка.
  - Час?
   В двадцать один час вечера, в час который она почему-то назвала "испанским", Май Борисовна собралась, наконец, покинуть нас.
  - Мне было интересно и приятно с вами беседовать, - сказала Май Борисовна, обращаясь к Равилю. - С удовольствием провела с вами разговоры.
  Напоследок она возле окна гостиной говорила что-то ласковое, напутственное Равилю, указывая глазами на свою квартирантку-татарочку Луизу.
  Обратившись ко мне, Май Борисовна сказала, что она желает припомнить какую-нибудь старинную поговорку - в наказание за то, что Александр Борисович так и не испробовал искусство - ее фирменный соус. Она принялась что-то искать в глубоких карманах платья-халата; извлекла ветхие листочки, упаковку с какими-то таблетками, вероятно, это было снотворное снадобье; а еще исписанные карандашом квадратик картонки.
  - Вот… нашла.
  Мая Борисовна сказала, что лютейшая из поговорок Горацио была “Прошедший мимо розы, не ищи ее более”. Как можно было Май Борисовне спутать одного Горация с другим Горацио? По крайности по этой причине, мне было удобно, я отдыхал, я чувствовал себя сравнительно хорошо.
  Мая Борисовна уходила со сцены и уносила с помощью оперного тенора Равиля и квартирантки Луизы свое облицованное шпоном нильской акации кресло. Сдвинулась с места чугунная ограда, уже мягко вспухла законная сосновая постель в спальне старушки.
  Цели натюрморта как жанра не сводятся к выражению символики. Специальная организация мотива (так называемая постановка) - один из основных компонентов образной системы жанра натюрморта.
  Наступило время сочинение речи мудрого омара. Весенняя ночь, мягкая и черная, и откуда было в ней взяться мудрому омару?
  Ракообразные - ночные охотники. Лишь бы ночь была хороша, Продолжим... Вольница и высоко, горница полна тараканов. Там за стеною в спальне у Май Борисовны пришел с искристым юмором достопочтенный "испанский час", здесь в гостиной - выход задом-наперед клещатого пересмешника в хитиновой скорлупке.
  Омар - это морской рак с мясом нежного вкуса. Свежие омары продаются живыми, со связанными клешнями, чтобы они не поранили друг друга в корзинах. Наиболее подходящее время для покупки свежих омаров - с апреля и мая и до конца лета. Живые омары разной окраски - синей, темно-коричневой или черной, при варке они краснеют. Если у омара хвост крепко поджат к брюху, значит, он в отличном состоянии. Мясо совсем крупных омаров бывает менее ароматным и более сухим.
  В присутствии Май Борисовны о красоте вообще мало было разговора. А где может быть еще красота, если не в стихах. Пусть даже и не очень умелых.

Ты была красна весь день. Вышел день – поверь!
Наступает темнота, закрывают ворота, на засовы крепкие.
Сон приходит до утра. Помоги мне, чтобы хозяева поспешили,
Здесь калитку запереть позабыли, чтобы ее не прикрыла ночная стража.

  Инструкция из поваренной книги. Всех раков надо класть в бурно кипящую воду вниз головой и первые 5 минут деревянной ложкой придерживать их под водой. Они варятся от 10 до 20 минут, в зависимости от величины. В виде закуски довольно и половины омара, а вот на второе подается целый омар.


                5

  Дожидаясь пока квартирантки и Равиль перенесут драгоценное кресло хозяйки в ее спальню, я подошел к буфету и на несколько минут замер перед картиной Константина Коровина.
  Прямыми столбиками подымались саратовские желтовато-белые мальвы на картине Коровина, словно белесые дымы из труб тех печек, что были построены в XVII веке немецкими колонистами на берегу Волги в подземельях желтой горы. Что за стеклодувные печи это были - я точно не знал, но уже догадывался.
  В присутствии человека вещи немеют, как хорошо вышколенные слуги в присутствии хозяина. Но стоит хозяину удалиться, и слуги начинают разговор, у жизни словно открывается второе дно. Кем я был для изображенных на картине белых мальв? Никем. ”Час?” Красное. "Нижняя?" - следовательно “Замок”. Разве домик на картине Коровина похож на сарай? Что именно называется в переводе с современного нам французского: "Спи, Медор!" Расфуфыренный проходимец - не мешай вещам выражаться.
  Белые мальвы на картине Кости Коровина - а именно, семена из которых они взошли - были ровесницами классического голландского натюрморта.
  Следовательно, моя главная задача была не мешать им, старушкам. Другой задачи мне никто в опустевшей гостиной не ставил.
  Я неспешно перешел от "грядки с белыми мальвами" к следующей картине, прикрепленной на стену в гостиной Май Борисовны.
  Одной из основных черт этой эпохи - эпохи барокко - была игра. Художники в своих картинах-натюрмортах тоже играли со зрителем.
  Голландский натюрморт XVII века отличается не только идеальным мастерством художников, подбором изысканных и красивых предметов, вкусно изображенных булочек, окороков, фруктов и омаров. В наследие от средневековой культуры натюрморту XVII века досталась традиция изображать не просто вещь, а вещь-символ. Каждый предмет как часть макрокосма, несет на себе многослойную смысловую нагрузку.
  Времена голландского натюрморта - времена классики цветочных посевов на восточных просторах Европы. На землях собранных и вскопанных Рюриковичами суждено было прорастать замысловатому цветочному роману.
  Наверно можно утверждать, что русский дворянский роман из духовных семян голландского XVII века натюрморта. Разве мне нельзя о таком так говорить?.. Я категорично не настаивал на своем мнении, но ведь моя главная задача была наблюдать и не мешать выражаться вещам в гостиной Май Борисовны.
  Вскоре девчонки и Равиль вернулись.
  Они мне дружно сообщили приятную новость. Май Борисовна дала нам разрешение включить музыкальный проигрыватель и потанцевать до десяти часов вечера.
  Этот час перед сном настал для одухотворенных. Остальное предыдущее время за весь вечер было протекавшим через фильтрующую промокашку в непонятную мне неизвестность и шло довольно вяло; и для изложения оно было страшно затянуто.
  - Время, время, - покачал головой Равиль. - Вот оно - наше мнимое время.
  - Почему мнимое? Минутное, - возразила ему Луиза. - В нашем распоряжении до десяти часов вечера еще целых 67 минут.
  Оказалось, как призналась, хихикнув, Луиза, по ее просьбе Равиль незаметно подвел свои часы на целых семь минут вперед.
  Наташа окинула Луизу испытующим скептическим взором. Потом она повернулась и кивнула Равилю:
  - Помоги отпереть замок. Он все время заедает.
  Равиль отступил в сторону и указал мне на нее широким жестом, позаимствованным им, вероятно, со сцены из оперного театра в Саратовской консерватории:
  - Помоги мисс Перепелкиной.
  Наталья "горожанка" нисколько не обиделась на него; хотя, возможно, ее фамилия была Перепелкина - я не стал это уточнять.
  Пластинки, которые мы с Наташей достали из верхнего отделения буфета, после того, как я справился с капризным замком у его дверцы, назывались общей для них серией "Романсами для влюбленных слушателей".
  Наташа бегом направилась к музыкальному проигрывателю.
  Помимо пластинок с эстрадной музыкой там, на полках буфета, оказались книги, и они меня заинтересовали гораздо больше, чем квартирантка Наташа. Впрочем, "катушечку" Наташу я тоже не очень интересовал.
  Наташа, включив музыку, покрутилась некоторое время возле Равиля и Луизы, а когда они стали танцевать танго, она подсела рядом ко мне на диван.
  Наташа сообщила, что эти книги, которые я достал из буфета, читают при свете чародейной свечи. Ей некуда было деваться, она желала танцевать, но не со мною, а с Равилем; но поскольку ее очередь не подошла, то она сидела на диване рядом со мною и рассуждала о чародеях.
  - Где же свеча?
  Наташа вышла на короткое время из гостиной и принесла "чародейную свечу" - оплывший огарок обычной стеариновой свечки.
  Книга, которую я читал, была из серии научно-популярной литературы: о муравьях. Прежде я уже видел эту книгу в витрине или на полке книжного магазина "Знание".
  Я предложил Наташе почитать ей книгу вслух.
  Наташа, рассерженная на Равиля и Луизу, которые танцевали уже третий танец к ряду, совсем забыв про нее, согласилась:
  - Ну что ж, читайте, Саша. Читайте!
  Мне было двадцать лет, и я года на два или на три был старше девушки Наташи. На роль моего "первого учителя" семнадцатилетняя девушка опоздала. Так что я читал для нее отрывок из книги, но без выражения, нарочито монотонным голосом.
  "…Если мы понаблюдаем нравы муравьев, их общественную организацию, их огромные общины, жилища и дороги, которые они строят, их обычай приручать и даже порабощать других насекомых, мы принуждены будем признать, что они вправе претендовать на одну из ближайших к человеку ступеней в развитии интеллекта...".
  - Читайте же!
  Наташа вытянулась во весь рост, опершись о сидение дивана локтями, голову положила на спинку дивана и устремила глаза на потолок.
  Я продолжил чтение вслух, о том, что "…Они приспособляют крошечных слепых насекомых чистить муравейники и в сражениях добывают себе рабов, которые так заботливо ухаживают за своими господами, что те даже теряют способность есть самостоятельно".
  Когда настал черед для четвертого танца, Равиль и Луиза вдруг скрылись от нас за оконной шторой.
  - Довольно? - поинтересовался я у Наташи.
  Она отрицательно покачала головой, и я продолжил чтение вслух.
  "…У них разводят, держат взаперти, откармливают тлей, как у нас коров, и пьют сахаристую жидкость, выделяемую ими...".
  Наташа положила руку на мое бедро, сообщила мне, что она приехала в город учиться в медицинском училище из села, и что в летние каникулы перед восьмым классом она два месяца трудилась дояркою на колхозной ферме.
  Затем она поднялась и заявила:
  - Мне это написанное про муравьев нравится больше, чем романы. А теперь пойдем на Лягушатню.
  - Куда пойдем?
  Меня охватил романтический трепет, с которым ловились ее взгляды: Чаричанка, Котовка, Перещепкина. Выбирайся из кресла. Образуя, еще раз попробуй. Возьми нежданную розу в пустом хрустальном бокале, внезапную радугу на белых бумажных обоях.
  Оказалась она всего лишь позвала меня потанцевать с ней.
  Танцевали мы дважды подряд танец танго - Наташа положила свои ладони мне на плечи - как мне почудилось, от ее рук здорово пахло чесноком. Может быть, ей на кухне досталось мыть плошку из под фирменного соуса хозяйки квартиры.
  В конце-концов Равиль и Луиза вышли из-за шторы. По их поведению я видел, что он и она довольны результатами.
  Наташа давно ожидала этого момента.
  - Ну и вид же у вас! - воскликнула она.
  Глаза Луизы светились восторгом, и она не обратила внимания на реплику подруги. Но Равиль был уязвлен, раздражен ее насмешкой, охвачен злобной яростью незадачливого любовника, которому кто-то на полпути надумал помешать, и, не раздумывая, поддался смутной жажде мести, потребности наказать, оскорбить ее.
  - Я проголодался, - объявил Равиль.
  Девушки по-своему поняли его слова. Опять и Луиза, и Наташа, не разлучающейся парочкой, мигом упорхнули на кухню.
  В их отсутствии мы с Равилем успели обсудить и наметить наш план. К тому моменту, когда девушки вернулись, мы были во всеоружии теории и готовы были немедленно приступить к практике осуществления нами задуманного.
  С блюдом бутербродов Наташа, впорхнувшая в гостиную первой, устремилась к Равилю:
  - Изысканное кулинарное блюдо - устрицы.
  Появившаяся за ней следом с чайником в руке Луиза растерянно хлопала длинными ресницами.
  Равиль надкусил бутербродик и поморщился.
  Второй раз сюжеты с устрицами в бытовой голландской живописи появляются в 1660-1680 годы, хотя в период с 1635 по 1660 устрицы продолжали изображаться в натюрмортах. Отличительной особенностью "второй волны" жанровых сцен с устрицами является трансформация сюжетной завязки. Теперь это сцены в кухонном интерьере или в спальне, как правило с одним или двумя героями, интимная обстановка напоминает мотив свидания, а морализаторская трактовка сюжета становится все более очевидной и навязчивой.
  - Холодные! - воскликнул шепотом Равиль и подмигнул мне.
  Он предложил девушкам разгадать загадку-анаграмму:
  - Прибитый, ой я к желелезу, но буквы переставь - в кастрюлю я полезу.
  Я вышел из комнаты и осторожно на цыпочках по коридору мимо дверей в спальни прошел в прихожую, где осталась на вешалке моя куртка, и также, бесшумно, но с бутылкою недорогого крепленого вина, вернулся обратно.
  За время моего отсутствия в зальной комнате произошли какие-то события, что я понял, когда узнал от Наташи, что бутерброды с устрицами впредь называются "сэндичь".
  Я знал суть загадки Равиля, потому не удивился виду девушек.
  Предложение его следовало прочитать: "Прибитый ой, я к желе лезу, но буквы переставь - в кастрюлю я полезу". А можно было и так эту фразу понять: "При битой ой, як желе лезу, но буквы переставь - в кастрюлю я не влезу".
  Оставалось только мне теперь угадать и объявить девицам, которая из них оказалась желе, а которая угодила в категорию кухонной посуды.
  Поскольку это была всегда "парная" выходка-загадка, всякий раз Равилю и другие девушки эту анаграмму-глупость прощали. Ведь каждой участнице доставалось по цветку ромашке.
  Выпив крепленого вина и закусив сэндвичами, мы еще дважды танцевали - и, конечно, танцы с девушкою "желе" достались мне.
  Вечер, имевший все основания быть исключительно приятным, все же не отличался бурным весельем. Танцуя, как оказалось с деревенской девушкой, к тому же увлеченной другим иужчиною, и откровенно скучая, я оглядывался на картины, развешенные на стенах гостиной Май Борисовны, предпочитая теплый визионизм художественной практики Коровина "сухой" теории танца бывшей доярки Наташи.
  Стилистика танца Наташи отличалась исключительной холодностью и рациональностью в сравнении с танцем Луизы. Партнерша Равиля, напротив, все время слегка волновала бедра, говорила на ухо Равилю разный вздор и, томя его сонной ленью глаз и лиловых губ, демонстрировала ему белые зубы. Она была похожа на подвижную, как ртуть, молоденькую цыганку-гадалку на колхозной ярмарке.
  Однако, порой мне Луиза напоминала корсиканку - так, как я только мог бы представить себе молодую девушку, способную в определенных обстоятельствах на корсиканскую вендетту. В ее лице проглядывало самолюбие, в ее глазах была гордость без промедления. Впрочем, Равиль, как подобает оперному артисту, не был ниже своей темы: весь вечер он владел ею, а не она им.
  Мы с Наташей опять приземлились на диване, Луиза и Равиль все еще танцевали.
  Я вылил из бутылки остатки вина в два бокала и один из них протянул Наташе. Она презрительно фыркнула:
  - Бормотуха!
  Однако, когда я собрался слить вино в один бокал, она забрала у меня свой бокал и предложила добавить в вино из кувшина соку.
  Хорошая порция "бормотухи", разбавленного апельсиновым соком, дала желаемое направление моим мыслям, и я погрузился в неторопливые размышления о чужой жизни и о том восхитительном праве неучастия в ней.
  Луиза и Наташа совсем перестали разговаривать друг с дружкой; при нужде что либо сообщить друг дружке они лишь обменивались знаками: Луиза, к примеру, театрально указывала на безжалостные часы, а Наташа в виде отрицания постукивала по хрусталику ножки бокала.
  Скрипка, записанная на виниловую пластинку, снова запела на этот раз цыганские напевы о неясной тоске по непонятному.
  В голландских натюрмортах и, в частности, у живописца van Aelst, всегда есть основные (доминирующие) элементы, которые задают композицию. В данном случае, в голландском натюморте, это главный - верхний цветок мальвы. Самый крупный и яркий. И поддерживающие его элементы - вторая мальва, роза, лист в центре, ноготок и две маленькие хризантемы. Они переносятся на холст первыми и устанавливают самые светлые тона в тоновом соотношении.
  Проводя взглядом по периметру гостиной, я пытался отыскать неприметную доминанту квартиры Май Борисовны - ее синий центр, за который цеплялся хвостом кривой рог изобилия. Я не сомневался, что центр продолжает присутствовать поблизости от нас, но не в вазе, а в виде соломенной шляпы, находящейся где-то рядом - вот подлинная цель испанского часа - синего центра. Пока мы держимся в гостиной за цветы рога, торчащие из вазы, в тоже самое время в спальне Май Борисовны из соломенной шляпы, повешенной где-нибудь на вбитый в стенку гвоздь, сыпятся фрукты - испанский час у старушки в комнате.
  Мелодия оборвалась.
  Голландский натюрморт подобен тщательно зашифрованному тексту. Удовольствие от текста подобно бэкону; Бекон - известный английский философ притворщик. Удовольствие никогда ничего не отрицает, его взгляд ни за что не извиняется. Вообразим себе индивида (древнего призрака), уничтожившего в себе все внутренние преграды, все классификационные категории; он безмолвно стерпел бы любые обвинения в алогизме.
  А не сварить ли нам на ужин картошечки? В картишки, может быть, перекинемся? Сумасшедший Ван Гог некогда создал шедевр живописи "Едоки картофеля". Но на картошке зеленые пятна на ее шкурках вредны для здоровья, и такие зеленые клубни не пригодны в здоровом питании.
  - Кажется, звонят часы? - встрепенулась рядом со мною на диване Наташа.
  Луиза взглянула на часы, лежавшие посередке неприбранного после праздника стола - было четверть двенадцатого часа.
  К сожалению, музыку нам пришлось выключить, и танцы завершились.
  Настала пора мне и Равилю покинуть квартиру Май Борисовны. Но даже Наташа и больше всего Луиза не желали нас отпускать; нам предложили, поскольку был уже поздний час, остаться на ночь, и переночевать у них в комнате. Девушки только поставили перед нами условие: мы должны покинуть квартиру, едва только начнет светать.
  Получив наше согласие, девушки проворно в считанные минуты убрали со стола посуду и после этого чуть в стороне от нас стали совещаться. Я слышал, Луиза уговаривала Наташу пойти переодеться - надеть халаты.
  - Восточный обычай… женщина на ночь гостю - халат, - шепнул мне Равиль.
  Девушки ненадолго покинули нас; они переоделись в ситцевые халаты и после того проводили нас из гостиной в свою меблированную комнату, которую они с помесячной оплатой снимали у старой хозяйки старой квартиры.


                6

  Оказавшись в своей меблированной комнате девушки больше не казались цветочным букетом в вазе. Здесь они себя чувствовали увереннее, поскольку в отличие от зальной гостевой комнаты в обстановке "девического гнездышка" отсутствовали некоторые важные вещи, которые им сурово напоминали бы о властной хозяйке Май Борисовне.
  А кем были здесь мы с Равилем? Может быть, мы были улитками или, возможно, переступив порог "гнездышка", мы превратились в пчел или же, допустим, стали бесподобными ширококрылыми самцами махаонами? Аллегории, которыми была переполнена квартира у Май Борисовны, постепенно в конец меня утомили, и не осталось надежды, чтобы я мог с их помощью верно определить роли - например, свою и Равиля - на натюрморт аллее у Май Борисовны.
  Мне показалось громадною глупостью, что прежде столько времени в этот вечер мы провели в гостиной.
  Мы расселись парами по кроватям.
  Мне дозволено было изучать в темноте на ощупь большие пуговицы на халатике у Наташи - и не более того.
  Едва я решался отправиться в разведку, как тут же встречал отпор:
  - Нечего за мной гоняться по терминалам.
  - Какие еще терминалы? - недоумевал я. - Коровники что ли так называют у вас в колхозе?
  - Станции прилета инопланетян, - бойко громким шепотом отвечала Наташа.
  - Каким инопланетянам, вы в колхозе понадобились? - искренно удивлялся я, снова принимаясь изучать в темноте на ощупь дозволенное - с рельефным рисунком пуговицы на халатике у норовистой девушки.
  Мне все-таки чуть-чуть было обидно и досадно. Не велика синичка (звезда второго ранга), а птичка!
  Девчонку с которой я впервые целовался, еще когда учился в школе, тоже звали Наташей. Она была сговорчивее.
  Наты - бродячее племя в Бенгалии, напоминающее по образу жизни цыган, которым они, по мнению многих исследователей, родственны.
  Нативизм, теория, по которой способность к некоторым психо-физиологическим отправлениям, например, способность объективировать ощущения, является врожденной.
  Врожденный нативизм Наталь служит для обучения ученика, будущего капитана Сорвиголова, через ощущение брать зверя на юго-восточном побережье Африки в Драконовых горах, круто спускающихся тремя узкими террасами, к Индийскому океану.
  Было далеко за полночь, когда мы стали укладываться спать. Будильник в часах Равиля поставили на пять, чтобы девушки утром успели проводить нас из квартиры еще до того, как проснется их хозяйка Май Борисовна.
  Возле кровати, на которой спали девушки, лежали на полу раскрытые карманные часы Равиля. То ли часы не прозвонили вовремя, то ли они вовсе бы не прозвонили, но ранним утром в квартире первой проснулась сама Майя Борисовна, и она неслышно вошла в комнату к девушкам.
  Она появилась, подобная утренней заре, величавая седовласая, в пятнадцать минут шестого. Кажется, я был единственным, кто увидел ее "бесшумное" появление, на краткие несколько секунд, на пороге в комнате у девушек.
  Запоздалое лицезрение рассвета, подобно позднему закату.
  Постояв на пороге, Мая Борисовна столь же бесшумно удалилась.
  Мы с Равилем уходили из квартиры Май Борисовны быстро, не попрощавшись ни с кем, даже не умывши водичкою наши не выспавшиеся помянутые на чужих подушках лица.
  Напоследок в прихожей, обуваясь, мы услышали, как Май Борисовна за неплотно прикрытой створкою двери на ее кухню строго выговаривала своим квартиранткам за то, что они оставили нас переночевать.
  - Я вам этого не разрешала… Двое, трое, десятеро, все стадо?
  Уже обувшись, я заскочил на минутку в туалет. И увидел зрелище, в унитазе на поверхности воды плавали две конфетки-карамельки в бледно-розового цвета бумажной обертке. Непонятно было, как и когда они туда попали. Машинально я дернул ручку на сливном бачке - напором воды конфетки смыло в канализацию.
  Мы с Равилем просто сбежали, ни с кем не попрощавшись, из квартиры старомодной Май Борисовны; на улице мы договорились, сразу же и избавиться любым удобным способом от всех этих нежелательных предметов, которые здесь в наполненной аллегориями квартире обитали. В миг расставания с нами они выглядели вполне нормальными и безвредными, я бы даже сказал - озадаченными. Но ведь это было у них не единственное, а всего лишь преходящее для аллегории состояние.
  Ночью в меблированных комнатах девушка Наташа мне рассказала, что в прошлом Май Борисовна была замужем за восточным человеком. И что, как многие восточные люди, их хозяйка Май Борисовна была суеверна: русский князь, да еще с утра - это плохая для нее примета!
  Погасшая свеча - часы не прозвонившие время - означают аллегорическую бренность бытия. Некогда сумасбродный голландец Ван Гог, до того времени, когда его поместили в психиатрическую клинику, успел создать шедевр живописи "Едоки картофеля". Позже, попав в клинику, он рисовал только подсолнухи и звезды на небе.
  ...Перед обедом 7-го мая, торжественно солнечного, молодо-зеленого и по-весеннему ветреного, я вышел под руку из двери городского ЗАГСа Павлодара с молодой женщиной Людой Ефимовой, с безотчетной внезапностью истинного вдохновения ставшей моею первою женою. Так у нас с ней стремительно, но всё-таки предсказуемо получилось весной в мае в 1976 году… Наш с Людой брак будет продолжительностью - день в день - ровно три года. Но об этом напишем другой рассказ.

  Для обложки моей новой книги "Зачет по химии" надо будет на даче сфотографировать подсолнух. А еще на днях я узнал весьма интересное: а именно, иностранное слово "кафе", оказывается, в оригинале означает "яйцо". Культовый писатель XX столетия Кафка - аллегория яичницы?..

   январь 2017 г.
  Ред.: 19 июня 2021 г.