Глава 8. Капли дождя

… Её тонкие пальцы, казалось, едва касались клавиш и, наверное, оттого мелодия, которую она извлекала из инструмента, казалась сотканной из рассветного зарева и утренней прохлады, просачивающейся в приоткрытую форточку; лёгкие пылинки, подсвеченные солнечными лучиками, искрясь, кружились в воздухе в фантастическом танце.
Музыка будто вплеталась в тонкие и точные линии, появляющиеся из-под остро отточенного карандаша юного художника, вдыхая в них жизнь...
Подняв голову, Энтони устремил задумчивый взгляд на Мари и ему снова — как и в то утро — показалось, что вокруг её головы светится едва заметный серебристый ореол.
Энтони прикрыл глаза. И увидел дорогу, убегающую вдаль — туда, где за полупрозрачной туманной дымкой скрывался его мир, прекрасный, бескрайний. Он увидел себя и Мари, стоящих вначале пути…
– Как красиво!
Энтони встрепенулся и вынырнул из своих видений. Мари уже не играла; обернувшись, она заворожённо глядела на его рисунок.

– Словно окно… – прошептала она. – Кажется, стоит лишь выглянуть — и… Эта церковь… Тони, ты видел её? Бывал в ней?
– Н-нет… медленно промолвил Энтони, пристальнее вглядываясь в свой эскиз. – Не знаю. Я… я просто представил её. Я увидел её так ясно, будто стоял там!
– А может, она где-то и существует, реально? – улыбнувшись, предположила Мари. – И ты в неё когда-нибудь войдёшь?
– Может быть… – Энтони вздохнул. Вытянув руку, он растопырил пальцы и посмотрел на рисунок сквозь просветы между ними. – Отец говорил, всё, что подсказывает воображение, обязательно существует где-то. В этом мире, или…
– Или в другом, – закончила за него Мари. – Наверное, он прав. Порой я чувствую, что этот мир где-то совсем рядом; грань так тонка и прозрачна, что его можно увидеть, но и так прочна…

Вдруг умолкнув, она принялась наигрывать какой-то тихий мотив.

– Мне кажется, – промолвила Мари тихо, не отрывая взгляд от матово блестевших клавиш, – ты не в гимназию уезжаешь, а в тот мир. А я… я остаюсь по эту сторону грани.

Сердце Энтони болезненно сжалось.

– Глупости! – вдруг воскликнула она и обернулась — на губах её была улыбка. – Твоя гимназия не на другой планете! Мы будем переписываться.

***

… Капли холодного осеннего дождя барабанили по оконному стеклу — тихо, занудно, монотонно. Пустынный двор, голые деревья, протянувшие свои чёрные ветви к низким серым тучам, заволокшим небо, летняя беседка, очертания домов за высокой гимназической оградой, казавшихся призрачными из-за тумана — выглядели размытыми; казалось, всё медленно плывёт куда-то. Стоя у окна, Энтони растерянно глядел куда-то в даль, подёрнутую мутной дождливой пеленой, пытаясь высмотреть в ней кого-то, или, может, тусклые огоньки приближающейся машины… Однако картина оставалась неизменной.

– Эй, Свифт! Какой сегодня прогноз погоды? «Ясно» не ожидается?

Пропустив насмешливое замечание одноклассницы мимо ушей, Энтони продолжал глядеть в окно. Письмо, что он сжимал в руке, было его собственным. Вчера оно вернулось с пометкой: «Не правильно указан адрес. Фамилия адресата не значится на почтовом ящике.»

«Что же могло произойти?» – спрашивал он себя снова и снова.

Странное, неприятное чувство, так похожее на то, что он испытал когда-то перед тем, как узнал от мистера Грегори о гибели отца, не покидало его. И всё же Энтони упорно гнал из головы страшную мысль. «С ней всё хорошо, – твердил он снова и снова. – С ней всё в порядке, просто на почте ошиблись.»

Струи дождя медленно сползали по оконному стеклу, расчерчивая его причудливыми полупрозрачными кривыми. И Энтони вдруг представилось, что стекло стало цветным! Голубое как небо, алое как утренний рассвет, изумрудное как молодая трава! Тонкая грань, он и Мари — с разных её сторон…

Короткий смешок, послышавшийся позади, заставил Энтони вынырнуть из тягостных размышлений. Обернувшись, он заметил конец длинной светлой косы, мелькнувший за углом.

***

… Звонок прозвучал минут пять назад, но Энтони по-прежнему оставался сидеть за столом. Он будто и не слышал ни гомон множества голосов, не чувствовал духоты в классе по ИЗО — настолько был поглощён своим занятием.

– Свифт!

Вздрогнув от оклика, неожиданно прозвучавшем над самым ухом, Энтони поспешно накрыл эскиз тетрадью с конспектами и поднял голову.

– Что, напугала тебя? – сказала Виктория и ехидно улыбнулась. – Не боись! Не очень-то меня интересует твоё малевание. Я вот что хотела…

Она, не церемонясь, присела рядом на пустующий стул и, подперев щёку кулаком, воззрилась на Энтони.

– Чего тебе надо? – осведомился тот, чувствуя себя не слишком комфортно под её взглядом.
– Чего-чего! – передразнила Виктория. – Мне твоя помощь нужна. Ты ведь был позавчера на искусстве костюма?
– Был, – коротко ответил Энтони; рядом с этой девчонкой из параллельной группы он ощущал всё большую неловкость.
– Дашь конспект переписать?
– А Валентин?.. – начал Энтони.
– Ох, у него такой отвратительный почерк! – перебила Виктория, отмахиваясь — как от мухи. – В его конспекте едва слово разобрать можно! Выручай, Тони!

Тони. Так называла его Мари…

– Ну так как? – вернул его на землю голос Виктории. – Дашь?
– У меня нет с собой конспекта по искусству костюма, – ответил Энтони. – Он в общежитии…
– Викки!

В дверях класса стоял Валентин Хопкинс, высокий, широкоплечий, в чёрной кожаной косухе. На бледном от гнева лице тёмными точками горели глаза.

– Иди сюда, – проговорил он тихо, сквозь зубы. – Сейчас же!
– Ах, Ленни! – воскликнула Виктория, легко вскакивая и подбегая к парню. – Ты что, сердишься? Ничего не было…
– Если увижу тебя с ней, Свифт, пеняй на себя, – сказал Валентин, прежде чем увести подругу.
– Я зайду за конспектом вечером! – успела крикнуть Виктория.

«Что это значит? – задумался Энтони. – Зачем она играет так? Или ей нравится, когда её ревнуют?»

Виктория по праву считалась красавицей: статная, стройная, с огромными зеленовато-голубыми глазами на миловидном личике и длинной светлой пепельной косой. На неё заглядывались многие мальчишки. И она редко упускала случай пофлиртовать. Она с наслаждением упивалась властью над своим очередным воздыхателем, играла его чувствами, порой доводя до бешенства… Ей будто нравилось сталкивать парней друг с другом, при этом оставаясь наблюдательницей. И никогда — виновницей.

Многочисленные знаки внимания, оказываемые ей, для Виктории были чем-то вполне естественным; равнодушие же к ней Энтони повергало красавицу в недоумение…

***

… В общежитии колледжа искусств царило обычное вечернее оживление, откуда-то слышался смех, отголоски чьих-то разговоров, доносились звуки музыки…

Миновав четыре лестничных пролёта, Энтони поднялся на свой этаж.

«Что, Марк уже вернулся? – подумал он, увидев приоткрытую дверь его комнаты. – Странно, он предупреждал, что останется на консультацию...»

– Виктория?!..

Вздрогнув будто от неожиданности, Виктория быстро обернулась.

– Ох… напугал! – воскликнула она. – Так тихо вошёл, будто подкрался…
– Что ты здесь делаешь?! – удивлённо воскликнул Энтони, но осёкся, припомнив, что она обещала зайти к нему сегодня. – Да, тебе ведь нужен конспект по искусству…
– Знаешь, – перебила его Виктория, – в общем, я взяла конспект у подруги… Ты, наверное знаешь её — Лилли, она живёт на другом этаже… А потом решила к тебе заглянуть, посмотреть, как ты живёшь… Ну, я пойду. Чао!

И, поспешно подхватив сумку, Виктория выскользнула из комнаты, оставив Энтони в полнейшем недоумении и растерянности. В душу закрадывалось неприятное липкое чувство, которому он не мог дать объяснений…

За окном стемнело.

«Посмотреть, как я живу… – припомнил Энтони слова Виктории, отстранённо вглядываясь в сиреневые дождливые сумерки. – С чего бы это? Или она всё же решила избрать меня своим новым поклонником?..»

Его вовсе не прельщала такая перспектива. Да, нельзя было не признать, что Виктория была удивительно хороша собой, но в душе Энтони она не вызывала симпатии.

«Мари! – мысленно позвал он, воскрешая в памяти образ той, которая за столь короткое время сумела стать ему по-настоящему близкой. – Мелькнув ярким лучиком, ты исчезла. Где ты теперь?»

Вздохнув, Энтони подошёл к шкафчику, в котором хранились его личные вещи и, открыв дверцу, пошарил рукой на верхней полке. И похолодел: коробка, в которой он хранил картины и разноцветные осколки витражных стёкол — память об отце — и письма Мари. Она пропала!