С какой стороны посмотреть

И ведь правильно люди говорят «…с какой стороны посмотреть…» Выходит иногда так, что даже взгляд с другой стороны улицы может поменять восприятие вроде бы и вовсе простого дела. Хотя, возможно, многое зависит ещё и от тех людей, которые, собственно, глядят. Давайте я вам расскажу одну историю, а вы уж сами решите, чей взгляд был правильный.
Перенесёмся мы с вами, дорогой мой читатель, в далёкий уже 1895 год. 2 апреля, первый день Светлого Христова Воскресенья, губернский город Смоленск, Офицерская слобода, Большая Никольская улица, дом за номером 24. Собственный дом жены потомственного почётного гражданина Анны Авксентьевны Смирновой.  В день светлого праздника собралась в её доме интересная компания. Сыновья Анны Авксентьевны Яков и Аполлон подвизались на ниве актёрства, вот и в гости к ним зашли люди, близкие к театральным кругам Смоленска.  Николай Владимирович Ларионов, выступавший на театральной сцене под псевдонимом Лирский, его отец, Владимир Петрович ларионов, в молодости тоже игравший на сцене, а ныне коллежский секретарь. Отставной подпоручик артиллерии Николай Константинович Вонлярлярский, дворянин Витебского уезда Станислав Ксаверьевич Вериго. Последним в дом Смирновых явился девятнадцатилетний сын дворянина Оршанского уезда Витебской губернии Станислав Иосифович Рачинский. Мужскую компанию разбавляли сама Анна Авксентьевна и две её дочери, девицы на выданье.
 По случаю праздника стол был накрыт богатый, и к началу пятого по полудни, когда события на Большой Никольской рванули вперёд со скоростью хорошо пришпоренного рысака, богемная компания была в хорошем подпитии. Вполне возможно, что ежели не были наши театралы под влиянием зелёного змия, и события разворачивались бы совсем по-другому. Если бы да кабы.
Итак, в начале пятого часа внимание компании в доме Смирновой привлек шум на улице. Прильнувши к окнам, пьяные гости и хозяева увидали, как от соседнего дома Маслова городовой в одном мундире и трое артиллерийских солдат волокут в извозчичью пролётку молодого человека в одной нижней рубахе и полосатых штанах. А тот, пытаясь вырваться, извивается в руках патруля аки тот угорь на сковородке и голосит на всю Офицерскую слободу «…караул, убивают, помогите!!!» И вот тут на глазах пьяной богемы задержанный вырвался из рук солдат и рухнул на мерзлую апрельскую землю, а раздосадованный городовой решил, что хорошим пинком поможет дебоширу таки оказаться в пролётке. Но в глазах актёра Лирского всё это выглядело совсем по-другому. Имперская реакция, в лице злобно оскалившегося городового, тяжёлым кованным сапогом топтала рвущегося к свободе молодого человека. Тупая серая солдатская масса, затюканная офицерами, помогала представителю имперской реакции задавить свободолюбивые порывы народа. И Лирский бросился спасать парня из рук полиции.
 Из рапорта полицейского городового 2-й части города Смоленска Лаврентия Черкасова «…тогда мы опять начали поднимать его в пролётку. В это время выскочил из дома Смирновой небольшого роста светловолосый молодой человек, как позже выяснилось актёр Лирский, и бросился ко мне со словами «Ты как, сукин сын, смеешь убивать человека?» На это я ему ответил, что вовсе никого не убиваю, а по долгу службы беспорядок должен прекратить. «Ах, ты сволочь эдакая, ещё разговаривать тут будешь (здесь он прибавил несколько нецензурных выражений)», после чего со всего маху ударил меня по лицу…» Разбушевавшегося актёра попытались оттащить от городового солдаты, но к нему подоспела помощь в лице братьев Смирновых. Завязалась общая свалка, в которой один из братишек заехал-таки по уху городовому, который в это время пытался запихнуть задержанного в пролётку. Второй братец тож рвался «приласкать» полицейского чина, но его удержали патрульные солдаты. Но вот с крыльца дом Смирновой раздалось громкое скандирование «Вонляр, Вонляр!!! Ты наш чемпион!» Что-то в эом духе орали сестры Смирновы с примкнувшими к ним дворянами Рачинским и Вериго. Анна Авксентьевна поддерживала гостей и дочек из открытого окна. А к общей свалке приближался вразвалочку саженного росту черноволосый бугай, с плечами, не во всякую дверь проходящими. Отставной подпоручик-артиллерист Александр Вонлярлярский сразу склонил чашу весов в пользу богемы. Министерство внутренних дел и военное ведомство на его фоне выглядели уныло, хотя и набирали в артиллерию немаленький народ.
В это время актёр Лирский в барсовом прыжке умудрился сорвать шапку с городового, как он потом объяснял, чтобы знать номер этого неадекватного слуги закона, и с добычей кинулся в дом Смирновых. Городовой Черкасов погнался было за воришкой, но был остановлен ударом Вонлярлярского кулаком по макушке, после чего на время выпал из реальности. Надо вам сказать, что всё это время задержанный городовым молодой человек сидел в пролётке в полном охренении, и выпученными глазами смотрел на разворачивавшееся на улице побоище. Нет, совсем не из-за высоких моральных качеств, вовсе нет. Английским бульдогом в него вцепился извозчик, не давая сбежать. Почему и от чего извозчик проявил такую лояльность к власти, я вам расскажу чуть позже. Но факт остается фактом, не убёг задержанный.
  А имперская реакция в то время получила подкрепление. По словам театралов, строевым шагом, сотрясая булыжную мостовую, к дому Смирновой приближался подпоручик 4-й батареи 3-й резервной артиллерийской бригады Александр Николаевич Карабанов. Всем своим видом, стально-серым офицерским пальто, бархатными черными петлицами и околышем фуражки с алыми выпушками, встопорщенными усами, начищенными до зеркального блеска сапогами, офицер поддерживал городового и патрульных солдат. Как объяснял сам Карабанов, он просто шёл после службы к себе на квартиру, когда увидел в безобразной свалке на улице нижних чинов 3-й резервной артиллерийской бригады. Подозвав к себе бомбардира-начальника патруля, подпоручик поинтересовался, а что, собственно, происходит. Тот разъяснил, что находясь в патруле солдаты помогают городовому погрузить на извозчика пьяного буяна и нарушителя спокойствия. А вот те гражданские господа пытаются этому помешать. В этот момент к Карабанову подбежал Вонлярлярский и попытался увещевать офицера не вмешиваться, упирая, большей частью на корпоративное содружество, я, мол, тоже артиллерийский подпоручик, пусть и в отставке. Однако Карабанов увещеванию не внял, и приказал бомбардиру привести из казармы 5-й батареи, что была расположена неподалёку в Офицерской слободе, всех свободных нижних чинов, чтобы задержать «всех гражданских штафирок, что препятствуют наведению порядка городовым». Бомбардир рванул к казарме с низкого старта.
  Очухавшийся к тому времени Черкасов вместе с одним из патрульных, поднявшись на крыльцо дома Смирновой, стучал в двери с требованием вернуть свою шапку. Дверь не поддавалась, подпёртая изнутри телами дворян Рачинского, Вериго и актёра Лирского. А из окна потомственная почётная гражданка Смирнова материла городового почище чем любой в лоскуты пьяный смоленский сапожник. В порыве гнева Черкасов ответил ей тем же и пригрозил кулаком. Да так умудрился завернуть на великом и могучем, что дочери Смирновой немедленно попадали в глубокий обморок, а сама Анна Авксентьевна немедленно захлопнула окно, от греха подальше. По показаниям Смирновой и других единственным цензурным словом в тираде городового было «социалисты». Тут на сцене появляются полтора десятка нижних чинов артиллерии. Под руководством Карабанова солдатики быстро скрутили мешавших наведению порядка «гражданских шпаков», и подпоручик мог спокойно отправляться отдыхать после службы к себе на квартиру. А вот городовому Черкасову покой в этот вечер только снился.
То ли голову ему надуло без головного убора, как мы помним, умыкнутого актёром, то ли помутился немного разум полицейского после могучего удара потомка немецкого рыцаря фон Лера, но повёл Лаврентий получившуюся кавалькаду из задержанных и солдат-артиллеристов вовсе даже в 1-ю полицейскую часть, прямо через центр губернского города. Причём, дворяне Рачинский и Вериго совместно с актёром Лирским, покинули гостеприимный дом Анны Авксентьевны, и, видимо, из солидарности с задержанными братьями Смирновыми и отставным поручиком, сопровождали колонну, периодически понося площадной бранью городового со товарищи. То ещё было путешествие.
    Его благородие пристав 1-й части Смоленска титулярный советник Иван Александрович Подлуцкий, удивлённо разглядывал ввалившуюся на двор его части кавалькаду, во главе с городовым, что показательно, другой части, 2-й, смог только вопросить «это как же ж, вашу мать, извиняюсь, понимать?» Черкасов попытался внятно доложить ситуяйцию, но из его сообщения Подлуцкий уловил только одно, что безобразия произошли в Офицерской слободе, которая относится ко второй полицейской части. Дальше его пожелания городовому были и вовсе уж непечатными, так что здесь мы их приводить не будем. Общий посыл был тот, что, веди уж ты, городовой, всех задержанных во вторую полицейскую часть, да побыстрее. И пришлось Черкасову со всей его гомонящей поклажей тащиться через весь Смоленск на Духовскую улицу в родную вторую часть.
 Пристав 2-й части Смоленска коллежский секретарь Василий Петрович Богдановский не сказать, что был рад явлению Черкасова с задержанными. Но, работа есть работа. Черкасов с патрульными были посажены писать рапорта о случившемся, артиллеристы отправлены к себе в казарму. А вопящих о притеснениях со стороны полиции театралов переписали, да и отпустили с Богом. Никуда не денутся, однако. Обиженные до глубины души представители богемы, вернувшись в дом Смирновой, уселись писать жалобы всем подряд. И генерал-губернатору, и смоленскому полицмейстеру, и приставу 2-й части. Тайный советник Василий Осипович Сосновский, он же смоленский губернатор, поступил один в один как нынешнее руководство губернии. Заявил, что дело на его личном контроле, да и отправил весь ворох жалоб и рапортов смоленскому полицмейстеру. Коллежский секретарь Константин Августович Тиде, повздыхав, взялся изучать полученные документы, как никак с его подчинённым происшествие случилось. На беду, попались ему изначально жалобы мадам Смирновой с богемными её гостями. Почитав сии бумаги, полицмейстеру впору было бы биться головой об лакированную дубовую столешницу, взывая к Господу Богу. Из жалоб господ театралов выходило, что жуткого типа, городового Черкасова, не то что на улицы города выпускать нельзя, а и вовсе следовало держать на пудовой цепи в казематах смоленской крепости. По Смирновой со товарищи выходило, что пьянющий городовой, расхристанный, без шинели и шашки, в сопровождении не менее пьяных артиллеристов-патрульных, играли в аглицкую игру футбол перед домом Смирновой , используя в качестве мяча голосящего о пощаде молодого человека. Оный валялся на мёрзлой земле в одном нижнем белье. И все его стоны и крики не могли разжалобить чёрствых сердец служителей закона, закованных в грубое сукно мундиров. Клацая полуметровыми клыками, Черкасов ломился в двери дома Анны Авксентьевны, загибая такие матерные рулады, что невинные девицы, дочери Смирновой попадали в обморок. И чтобы вернуть их к жизни пришлось потратить полпуда ароматических солей и пару литров забористого нашатыря. Досталось от обиженной богемы и подпоручику Карабанову. Мол, и ругался непотребно, и рукоприкладствовал.
  Однако ж вот, вот, бальзам на душевные раны смоленского полицмейстера. Рапорт пристава 2-й части Богдановского, в котором он описывает участкового городового Лаврентия Черкасова, как верного государевой присяге служаку. В строевом отношении сей городовой подтянут и опрятен, в службе рьян. Не замечен в нарушении законов Российской Империи, а также в употреблении алкоголя. На участке пользуется уважением среди обывателей. Рано ещё господину Тиде разбивать головой дубовую столешницу, ой рано. А вот и рапорт городового Черкасова о происшедшем, да протокол допроса во 2-й полицейской части крестьянина деревни Киселёво Хохловской волости Смоленского уезда Лазаря Павловича Николаева. Изучив сии документы, полицмейстер тут же выписал отпуск в Смоленский окружной суд для проведения предварительного следствия по делу о нападении и оскорблении словесно и действием на городового Черкасова и чинов воинского патруля.
  Что вычитал в документах полицмейстер я напишу чуть позже, а пока, дорогой читатель, позвольте мне небольшое лирическое отступление. Уже больше пяти лет я изучаю в Государственном архиве Смоленской области дореволюционные документы по городу Смоленску и Смоленскому уезду, благо в Хохловской волости оного уезда проживала большая часть моих предков. Достаточно часто в городе Смоленске попадаются упоминания о выходцах из Хохловской волости, что мне приятно. Оно, с одной стороны и понятно, ведь к концу 19 века разросшаяся Хохловская волость с юго-запада граничила с губернским городом. Чтоб было понятно, нынешний район улицы Кловской, это в 19 веке деревня Кловка Хохловской волости Смоленского уезда. Не так часто, как хотелось бы встречаются в документах упоминания о моих дальних и близких родственниках. Чтоб было понятно, один из моих многочисленных двоюродных братьев со стороны отца, к сожалению, безвременно нынче нас покинувший, звался Роман Иванович Николаев. А отец его, дядя Ваня, муж старшей сестры моего отца, родился как раз в деревне Киселево, тогда Хохловского сельского совета Смоленского района. Мало того, в начале 20-го века с Николаевыми из Киселёво породнились и предки моей матушки, Бариновы-Бережковы из деревни Чаусы Хохловской волости.
 Как видите, крестьянин деревни Киселёво Хохловской волости Смоленского уезда Лазарь Павлович Николаев мне вроде, как и не чужой. Это я к тому, что Смоленск всё-таки большая деревня. А вот протокол допроса Лазаря мне хотелось бы разобрать отдельно. Есть, есть там много чего интересного. Приступим, благословясь.
  В своих показаниях Николаев указывает, что уже больше тридцати лет проживает в Офицерской слободе, работая ломовым извозчиком. Соответственно на заработки в губернский город он ушёл из Киселёва практически сразу после реформы 1861 года. Но вот и первый нюансик, пишется он до сих пор крестьянином деревни Киселёво. А значит записан в Запрудненское сельское общество Хохловской волости, и имеет в пользовании участок пахотной и огородной земли у деревни Киселёво. Сей участок, а это около четырёх с половиной десятин земли (около 5 гектаров) Лазарь может как сдавать в аренду кому-нибудь из своих однодеревенцев, получая за аренду деньгами или натуральным урожаем. А возможно участок обрабатывает кто-то из многочисленных родственников Лазаря Павловича, отдавая часть урожая по договорённости. Неплохое подспорье, надо сказать. И хлеб, и огородня, а может и пенька, ежели на части надела Николаева разбит конопляник. Кстати конопляники в Запрудненском обществе упоминаются не единожды. Итак, наш препарируемый далеко не беден.
  Из протокола мы знаем, что снимает Лазарь двухкомнатную квартиру с кухней и чуланом в многоквартирном доме Троицкого № 35 на центральной улице Офицерской слободы. Мало того, показания Лазаря подтверждаются подписями его жены и крестьянки деревни Арефино Хохловской волости Смоленского уезда Ольги Семёновны Ореховой. Она, квартируя в чулане квартиры Лазаря Николаева, служит у него прислугой. Неплохой такой ломовой извозчик, держащий в квартире прислугу, а? Интересный дядька, ничего не сказать. А вот дальше, как пишут авторы детективов, придётся «прокачать на косвенных». Для этого процитируем показания Лазаря Павловича. «…городового Черкасова знаю, как участкового, в нашей Офицерской слободе. Черкасов нередко заходил ко мне за разными справками о месте жительства разных лиц, как человек новый, недавно назначенный в нашу местность, в которой я живу более 30-ти лет». Во, как интересно. Не успел городовой получить должность, как тут же уже знает к кому обратиться за сведениями. А не полицейский ли осведомитель наш Лазарь свет Павлович? Ох, всё-таки интересный дядька, очень.
  За сию лирику прости меня, дорогой читатель. Возвращаемся к фактам, изложенным городовым Черкасовым и Лазарем Николаевым, что и подвигли смоленского полицмейстера обвинить гостей Смирновой в нападении на представителей власти. Итак,…
 Напоминаю, на дворе 2 апреля 1895 года, первый день Пасхи, Светлого Христова Воскресения. Та широта, с каковой смоляне отмечали, да и отмечают праздники, должна была привести все наличные силы городской полиции в полную боевую готовность. Так оно и было в тот день. Лаврентий Черкасов с самого утра патрулировал вверенный ему участок – Офицерскую слободу. Но Пасха в тот год была ранней, морозило, и большинство обывателей отмечали праздник в теплоте своих домов. Не было на улицах Офицерской слободы никаких нарушений порядка и прочих непотребств. К трём часам пополудни, вбивший в своём патруле ноги в задницу, Черкасов решил зайти в гости к своему знакомцу Лазарю Николаеву в дом Троицкого на Большой Никольской улице. Тот гостю обрадовался, пригласил к столу. Нет, ничего не подумайте. И Лазарь, и Черкасов упирают на то, что угощение состояло лишь из чая с калачами, свежими бубликами, меда и замечательного земляничного варенья. Да, из той самой земляники, собранной по лету на склонах Попова рва, что неподалёку от Киселёва. Не держал Лазарь Николаев водки на квартире, мол, доктор запретил выпивать по состоянию здоровья. Ничего такой ломовик, у доктора наблюдается?
 Как бы там ни было, Черкасов за столом у Николаева наслаждается покоем, ароматным чаем да вкусными заедками. И вот около четырёх часов внимание городового и хозяина квартиры привлёк шум на улице. Нет, дорогой читатель, это не тот шум, что всполошил гостей Анны Авксентьевны Смирновой, хотя и источник этого шума находился как раз на той стороне улицы, возле дома Маслова. Видать, гудели театралы по полной. А вот прильнувшие к окнам городовой с ломовиком, наблюдали такую картину. У дома Маслова остановилась извозчичья пролётка. Извозчик повернулся к седоку, видимо, требуя оплату проезда. Позже в полицейской части этот извозчик рассказал, что взял двух пьяных молодых людей у публичного дома «Париж» (в светлый праздник, прости Господи, и такое непотребство). Одного высадил на Козловском переулке, получив за проезд четвертак, а другого повёз в Офицерскую слободу по указанному адресу к дому Маслова. И вот, как только извозчик потребовал оплаты проезда в сорок копеек, молодой пассажир как взбеленился. Несколькими молодецким ударами он свалил извозчика с козел, спрыгнул из пролётки сам на него, и взялся вытирать о транспортника ноги. А творящий непотребство пассажир был хорошо известен городовому Черкасову. Портной Петр Павлович Блинников, двадцати четырёх лет, крестьянин деревни Доньково (привет снова Хохловская волость), проживающий в Смоленске на Сенной площади в доме Бузинова. А известен сей индивидуум был в полиции именно своими буйными выходками в Офицерской слободе. В доме Маслова проживала его маменька анна Гавриловна Блинникова. Проживала с молодым любовником, от которого прижила года три назад младенца. Вот обиженный Петруша и взял за правило по пьяному делу являться к маменьке на квартиру и учинять буйство. Несколько раз был задержан полицией за то, что с ножом гонял по двору дома Маслова маменькиного любовника.
   Черкасов прекрасно понимал к чему всё идёт, да и избиение извозчика следовало немедленно прекратить. В одном мундире, оставив на квартире Николаева шинель и шашку, Лаврентий кинулся на улицу выручать избиваемого извозчика. В подворотне дома Троицкого прятались от прохладного апрельского ветра чины воинского патруля, бомбардир Иван Васильевич Фурзиков с двумя канонирами, Степаном Максимовичем Шишкиным и Максимом Васильевичем Серко. Их Черкасов и позвал пособить в успокоении буйного портного. Пётр Блинников, углядев несущуюся к нему через улицу столь представительную делегацию, понял, что пора «делать ноги». Использовав избитого извозчика в качестве трамплина, он кенгурячьими прыжками ринулся к дому Маслова, собираясь укрыться в квартире маменьки. И ежели б его ловил только воинский патруль, дело могло бы выгореть. Не стали бы солдаты ломиться во все квартиры дома, разыскивая убежавшего преступника. Но городовой Черкасов точно знал в какой именно квартире искать буяна. И вот уже брыкающегося Петрушу, успевшего оставить пальто в маменькиной прихожей, патрульные с городовым выносят на руках к извозчичьей пролётке, чтобы отвезти в полицейскую часть. Блинников орёт на всю Большую Никольскую «КАРАУЛ, СПАСИТЕ, УБИВАЮТ!!!». Ну а дальше вскипел «разум возмущенный» в пьяных головах гостей мадам Смирновой, и началось описанное выше безобразие.
Вёл дело судебный следователь по городу Смоленску Смоленского окружного суда коллежский асессор Александр Николаевич Гриненко. Допросы, протоколы, повестки, постановления. Тянулось следствие аж до конца июля. А вот в конце июля господин судебный следователь явился с заключением по делу к прокурору Смоленского окружного суда статскому советнику Эдмонду Юльевичу Вейцлеру. Доложил следователь выводы по законченному предварительному следствию, и сели оба судебных чина обдумать сложившееся положение. С одной стороны, всё вроде бы понятно. Есть рапорт городового Черкасова, подтверждённый показаниями свидетелей, из которого ясно видно, что актёр Ларионов-Лирский, братья Смирновы и отставной подпоручик Вонлярлярский совершили нападение на находящихся при исполнении служебных обязанностей городового и чинов военного патруля. И грозит им за это не мало, лишение чинов и званий, поражение в правах, да и ссылка аж за Урал-камень. А некоторым так и вовсе каторга. Но есть и другая сторона вопроса. Оное нападение ни много ни мало бунт против представителей власти, почти революция. А это при всеобщей огласке удар по имиджу как губернии, так и господина губернатора.
  Одна голова хорошо, две лучше, а три, и вовсе Змей Горыныч. Посчитав так, взял господин статский советник Вейцлер пухлую папку с делом под мышку, и вместе с судебным следователем отправился к полицмейстеру Тиде. Было господам чиновникам об чём подумать. Было. С одной стороны, конечно, произошло недоразумение. Но ведь избиение городового и чинов военного патруля было. И дело можно раскрутить по полной. Но, осудив по всей строгости закона буйных театралов, можно получить не хилый такой социальный взрыв в среде богемы и прочей интеллигенции. А в головах этих самых интеллигентов бродила жуткая смесь из идей народничества и прочего социализма. Да ещё занесённые из гнилой Эуропы всякие Карлы, Марксы, Фридрихи и прочие Энгельсы с их «Капиталами», да ещё и господин Ульянов с его коммунистическими идеями. Совсем не зря ругал гостей Смирновой городовой Черкасов социалистами. Хотя в своём рапорте городовой утверждал, что и слова такого не знает по собственной малограмотности. И спустить дело на тормозах, обозвав недоразумением, тоже не вариант. Ведь может тогда случиться такое, что городовому на улицы города Смоленска и не выйти будет. Каждый второй обыватель решит для себя, что может отвесить служителю порядка затрещину али ещё какую оплеуху. Так что буйных гостей мадам Смирновой нужно наказать, но с правильной формулировкой, да ещё и в рамках требований Свода Законов Российской Империи.
И надо отдать должное господам чиновникам, удумали, сочинили. Следователю Гриненко было поручено составить новый опросный лист для подпоручика Карабанова и патрульных солдат. Оный лист он отправил, видимо с кое-какими разъяснениями, судебному следователю Рузского уезда Московской губернии. Всё дело в том, что 3-я резервная артиллерийская бригада с начала лета была передислоцирована в летние лагеря у села Клементьева Рузского уезда. Смоленский следователь, вроде как бы и вовсе ни при чём, новые показания с артиллеристов снимал следователь Рузского уезда.
  26 августа 1895 года в Смоленске состоялось закрытое заседание Смоленского окружного суда. Рассмотрев дело о нанесении оскорблений действием и словами городовому Черкасову и чинам военного патруля, господа судьи закрыли уголовное дело за недостаточностью улик. Рапорт Черкасова и показания Лазаря Николаева остались в деле без изменений, но вот в новых показаниях подпоручика Карабанова и патрульных Фурзикова, Шишкина и Серко ни словом не упоминалось о нанесении каких-либо побоев городовому. Да был всеобщий ор, гам и оскорбления, но ни Боже мой, никакого рукоприкладства. Вот на основании разночтений в показаниях потерпевших уголовное дело окружным судом и было закрыто. Тотчас же суд рассмотрел дело о пьяном буйстве, непристойном поведении и нарушении общественного порядка Вонлярлярского, Ларионова-Лирского, братьев Смирновых, Рачинского и Вериго. Все они были признаны виновными и оштрафованы на очень приличные суммы в пользу казны. За оскорбления городового была оштрафована и Анна Авксентьевна Смирнова, жена потомственного почётного гражданина.
    Вот что непонятно из дела, так это как был наказан «камень преткновения» тот самый пьяный портняжка Пётр Блинников из-за которого и начался весь этот сыр-бор.