гл. 3-51. Быстрое наступление без радости

ВОСЕМЬ КРУГОВ БЫТИЯ
или Жизнь Ивана Булатова

Семейный роман-эпопея

Книга 3.  ЛИШЬ ПОРОХ ДА ТУМАН 
или Главная фронтовая награда

Глава 51. БЫСТРОЕ НАСТУПЛЕНИЕ БЕЗ РАДОСТИ

Допрос особистов в селе Келбово южнее города Рационж. – Дрюня Коконов не прошёл через игольное ушко фильтрации бойцов из состава нового пополнения. – Тяжёлые впечатления по результатам стремительного наступления. – Освобождение города Бродница (Штрасбург). – Лесной авианалёт на тылы 186-й стрелковой дивизии.


*   *   *
Девятнадцатого января сбив противника с заранее подготовленного и сильно укреплённого рубежа на реке Вкра и не давая ему возможности оторваться, передовые части 186-й дивизии преследовали его по пятам и, развивая стремительное наступление, в тот же день вышли на рубеж речки Карсувка южнее города Рационж. Своим быстрым продвижениями на запад 186-я дивизия содействовала своему соседу справа, 108-й дивизии, в овладении этим городом.
 
Более того, быстрое продвижение дивизий 46-го корпуса в районе города Рационж создало угрозу полного окружения Плоньской группировки противника. А перехват железнодорожных и автомобильных коммуникаций севернее и северо-западнее Плоньска отсекал Плоньскую группировку от Млавской. Таким образом, успех 46-го стрелкового корпуса на своём участке наступления способствовал другим частям и соединениям 65-й т 2-1 ударной армий в овладении городами Плоньск и Млава.

Выполнив свою миссию на реке Вкра южнее села Огоново по противодействию авангарду группировки немецких войск, накануне вырвавшихся из окружения южнее города Цеханув, двадцатого января в первой половине дня учебная рота 186-й дивизии совершила пятнадцатикилометровый походный марш на запад. Из леса Полесе-Млыньске она выдвинулась в район хутора Струженцин, где расположилась для отдыха и несения боевого охранения штаба 186-й дивизии, который в ночь на двадцать первое января расположился в селе Келбово, лежащем в пяти километрах южнее города Рационж.

Хутор Струженцин находится в двух километрах восточнее этого села и прикрывает его со стороны железной дороги Рационж – Плоньск, которая пересекается с крупной автотрассой Рационж – Плоньск в районе господского двора Качоровы, расположенного восточнее хутора также в двух километрах.

Боевое охранение штабов и тылов наших войск в то время было важно, так как в ходе стремительного наступления частей и соединений Второго Белорусского фронта не всегда удавалось произвести зачистку освобождённых территорий и населённых пунктов. Поэтому в нашем тылу оставались не только отдельные немецкие солдаты, но разрозненные группы и даже значительные группировки немецких войск, значительная часть которых совсем не спешила сдаваться на милость победителя.

Но в это же время в особом отделе дивизии продолжалась начатая ещё во время стояния на реке Нарев работа по проверке «чистоты контингента», прибывшего в виде большой партии пополнения личного состава дивизии буквально за день до начала генерального наступления Второго Белорусского фронта.

*   *   *
Во время войны перед работниками особых армейских органов ставились задачи по проверке (фильтрации) вновь прибывавшего в виде пополнения контингента для выявления среди них вражеских агентов и диверсантов. Особое внимание обращалось на ранее добровольно сдавшихся в плен и освобождённых из него бойцов Красной Армии, бежавших с поля боя трусов или совершивших иное нарушение советского законодательства лиц и иных неблагонадёжных элементов.

Подозрительные лица задерживались и отправлялись в спецлагеря НКВД, через которые за период с 1941 по 1944 годы прошло около 355 тысяч военнослужащих, в том числе более 50 тысяч офицеров. После завершения тщательной проверки около 250 тысяч из них были направлены в Красную Армию для прохождения дальнейшей службы. В том числе более двух тысяч рядовых бойцов и сержантов, а также более шестнадцати тысяч офицеров были направлены в штрафные роты и батальоны.

Из числа проверенных (отфильтрованных) органами военной контрразведки было арестовано более 11,5 тысяч человек (около 3,5%), в том числе немногим более двух тысяч были арестованы как агенты разведки и контрразведки противника, а остальные были осуждены по обвинению в дезертирстве, самовольном оставлении части в боевой обстановке, самовольном отступлении, добровольной сдаче в плен и по другим основаниям для их ареста и осуждения...

*   *   *
Таким же образом в ночь на двадцать первое января на допрос особистов попал и Иван Булатов. В солдатской среде по поводу «беседы» с особистами бытовала шутка – снятие стружки. Но по личным ощущениям проверяемых солдат это жёсткое испытание было сродни пропускания их через игольное ушко, настолько въедливо допрашивали их особисты.

С последнем пополнением в дивизию прибыло очень много выходцев из западных областей Белоруссии и Украины, республик Прибалтики и Молдавии. Так что дотошной работы практически по каждому солдату у особистов было очень много.

Ближе к полуночи командир отделения ефрейтор Кумуков потряс рядового Булатова за плечо;
- Иван, вставай. Пошли к командирам, твой черёд настал...

Иван только недавно уснул после того, как вернулся со своего дежурства на окраине хутора и под шинелью согрелся в жарко протопленном добротном польском доме. Поэтому не сразу понял, почему его опять беспокоят, ведь он только что отдежурил свою норму часов. Из сумбурного сна, в котором причудливым образом перемешались Люба с Маруськой, Оксана с Иленуцей и Маричикой, и совсем неожиданно – Миша Годовиков с медсестрой Ульяной, выныривать совсем не хотелось, но пришлось: приказ есть приказ.

Вместе с Иваном по тропинке через заболоченный местами луг в штаб дивизии пошли Василий Варголенко, Киприан Коконов, Гавриил Корсавин и Василий Понятовский.

Ефрейтор Кумуков шёл чуть сбоку и позади Ивана. Шёл молча и слегка отчуждённо, будто не сопровождал, а конвоировал своих солдат. Потом почему-то подозвал к себе одного Ивана и заговорил с ним напряжённо и сдержанно, явно сочувствуя этому солдату и нервно опасаясь возможных последствий из-за своей доброты:
- Иван, ты вот, что... Там в штаб дивизии один армейский особист приехал. Нехороший. Так ты, это... особо не откровенничай с ним и, тем более, не лезь в бутылку, когда там о своем концлагере будешь рассказывать и на вопросы отвечать. Говори все по правде и без глупостей. А то они... Они легко могут пришить такую статью, что ты и взвыть не успеешь, как в расход... А что, и в расход они легко могут пустить, – и ефрейтор замолчал.

Он прекрасно понимал, что его подопечных ждёт нелегкое испытание, потому что не первую группу своих бойцов уже отводил в штаб на допросы-опросы. Но к открытому и порывистому Ивану, который так явно с большим желанием тянется к новым знаниям, он испытывал больше симпатий, чем к другим его землякам. Иван тут же проникся заботой своего командира и со всей серьёзностью внял наставлениям сочувствующего ему ефрейтора.

И только теперь всем своим существом, как говорится, до синего краешка под ногтем, Иван осознал, что в румынском концлагере он побывал всё равно как бы во вражеском  плену. Он тут же вспомнил занятия по политподготовке, где им каждый раз настоятельно внушали, что пленный солдат – это гнусный предатель Родины, и относиться к пленному надо, как к врагу.

Но какой же он враг? Он, едва вставший на ноги сирота-крестьянин, мирно жил у себя дома в родном селе, через которое прокатилась война. И никто не спрашивал у михайловских мужиков, хотят они этого или нет, когда жандармы собрали их в кучу и с минимумом вещей погнали в волостной центр Лозовую, а потом в уездный город Бельцы, где погрузили в вагоны и повезли в Бухарест. А как они жили там, в этих кончентрари? Да хуже, чем собаки. Но разве кому-либо сейчас хоть что-нибудь докажешь? Раз ты был в концлагере, значит, был в плену у врага. И, значит, теперь ты  сам враг. Вот вам и весь расклад рассуждений...

Иван не стал задавать вопросов своему командиру отделения, и дальше они в полном молчании дошли до самого штаба, расположившегося в одном из обычных польских домов. Возле штаба стоял сержант с группой солдат-молдаван из третьего взвода. Видимо, он дожидался ещё кого-то из своих подчиненных, которых точно так же, как Ивана с земляками вызвали на допрос особистов. Так что пришлось им минут пятнадцать подождать на улице до конца экзекуции, проводимой с солдатами из третьего взвода.

Из числа вновь прибывших для опроса-фильтрации первым почему-то вызвали Дрюню Коконова, хотя по алфавитному списку Булатов и Варголенко шли впереди него. Ждали очень долго. И чего дождались?
Дрюня с перекошенным лицом вышел в сопровождении двух рядовых в фуражках с малиновыми околышами, дико зыркнул на земляков огромными от ужаса глазами и исчез в темноте польской ночи.
Все невольно переглянулись. Несмотря на темноту, было заметно, что у солдат сильно побледнели лица. Кум Василий Понятовский, как всегда, не смог удержаться от комментариев:
- Кажется, крепко попался Дрюня на крючок особистов, – язвительно, но с тревожной грустинкой выдал он...

Следующим после Дрюни вызвали Ивана Булатова.

- Товарищ капитан, разрешите доложить. Арестованный Булатов доставлен, – вдруг выдал ефрейтор Кумуков, когда они вошли в помещение штаба.
Иван похолодел: «Почему это я вдруг стал арестованным? Об аресте мне никто ничего не говорил. Ай да ефрейтор! А ещё посочувствовал вроде бы, подсказывал...».
- Почему это Булатов арестован? – тут же недовольно вскинулся капитан Анатоленко, сидевший на стуле возле стены вблизи от стола с особистами.
- Так я думал, что его тоже, как Коконова...
- Вы свободны, товарищ ефрейтор, – с ледяным спокойствием отпустил своего отделенного командир учебной роты. – Не надо наперёд забегать.

Как и всех ранее опрашиваемых новобранцев из Бессарабии, точно таких же, как Булатов, малограмотных, но сметливых и послушных бойцов, жаль было капитану Анатоленко отдавать этого сообразительного и бойкого бойца на растерзание особисту, но поделать он ничего не мог: правила строгой фильтрации были равными для всех.

Особисты никак не отреагировали на возникшую перепалку, и в хате повисло тягостное молчание. Иван с опаской посмотрел на чужого офицера, стоявшего у окна с заведёнными за спину руками и, судя по невозмутимому его поведению, вроде бы совсем не интересовавшегося происходящим. Офицер неторопливо повернулся и так же медленно вставил правую руку за ремень. Это был майор – холодный, надменный и презрительный.

Всё так же медленно в этой жуткой тишине он до хруста в шее повёл головой и задрал подбородок.
- Фамилия?
- Булатов.
- Ну, дальше… имя, отчество. Чего замолчал?
- Иван Васильевич, 1922 года рождения, призван в действующую армию Лозовским райвоенкоматом Молдавской ССР в ноябре 1944 года... – наизусть по-уставному начал отвечать Иван.

Но майор вдруг холодно прервал его фразой, методично выговаривая слова:
- Советский боец должен воевать с врагом, а не отсиживаться дома за жениной юбкой. Должен воевать с врагом, пока жив, пока в его жилах течет кровь, пока в его теле продолжается жизнь. А ты лапки поднял, в плен к румынам подался, как последний холуй. И там два года на их оборону работал, да?!

От убийственных фраз особиста холодный пот заструился у Ивана по спине. «Значит, меня могут пустить в расход, даже не расспросив особо, почему и как я попал к румынам в кончентрари. Но ведь я не один такой! Там тысячи были точно таких же!» – со жгучей тоской безнадежно подумал Иван. И молчал. Сказать ему было нечего.

И очень хорошо было, что он молчал. Каждое сказанное им слово здесь могло быть расценено, как попытка оправдаться за то, что вот, де, он мог бы что-то сделать для сопротивления врагу, но не сделал этого, а струсил и предал.
И, как гвозди в голову вбивая, особист говорил далее:
– Что, струсил тогда?.. Жить захотелось, когда наши солдаты грудью, голыми руками, можно сказать, страну защищали!.. – и особист задохнулся в гневе, замолчал.

Иван молча стоял со вмиг ослабшими коленями. Неприятный, тряский и колючий ком собрался также и в его животе. От обиды и несправедливости в голове всё смешалось и в горле застряло всё, что он хотел бы сказать в своё оправдание.

- Товарищ майор, разрешите доложить, – командир разведроты капитан Анатоленко встал. – Иван Булатов в первом же бою проявил себя храбрым и настоящим, метко стреляющим солдатом. Ни по окопам, ни за спины товарищей не прятался. Во время боевой подготовки на учебном полигоне был отличным стрелком. Во время боевого дежурства на передовой показал себя неплохим снайпером. И в учебной разведке проявил себя молодцом. Умеет двигаться бесшумно, а также точно в срок выполнять порученное задание. В трудную минуту он выручил товарища. Думаю, Булатов и впредь будет достойно воевать на передовой.

- Ах, какой ты добрый, капитан! Может, ты всех изменников со всего Второго Белорусского фронта к себе в роту соберешь?..
- В моей роте трусов и предателей не было, нет, и не будет, – побледнев как полотно прервал разошедшегося особиста капитан Анатоленко – Таких я и без особого отдела сам без промедления покараю по закону военного времени. Не бойся, рука не дрогнет. А к завтрашнему бою у меня и так каждый боец на счету...

Снова повисшее в доме раскалённое противостоянием молчание для Ивана становилось просто невыносимо тяжелым. Особист отвернулся к окну и глубоко дышал через нос, презрительно скривив губы. Одернул гимнастерку, повернулся.
- Расстрелять бы предателя надо, – красноречиво, сквозь зубы выдавил он и сел за стол. – Ну, давай рассказывай, как в плен к румынам попал.

Иван не очень хорошо соображал, чего от него только что потребовал офицер. Но про плен понял хорошо, поэтому растерялся и разозлился он одновременно.
- До кончентрари я не воевал ни в румынской, ни в Красной армии, – эти слова он произнес чётко и раздельно, но губы его всё же предательски тряслись. – Поэтому в плен никак не мог попасть.
- Поговори мне! – повысил голос майор.

Но, начав говорить, Иван уже не мог остановиться.
- В Бухаресте нас, украинцев и русских, а ещё болгар и гагаузов, румыны за скотов считали и как скотов в впроголодь содержали. А до этого в наше село пришла команда жандармов, собрала всех здоровых мужиков, и погнали нас в эти проклятые кончентрари.
- Что это за слово такое дурацкое я сегодня уже в который раз слышу? – рассердился особист. – Что это за кочентари? Разве это не концлагерь?
- Ну, это как бы концлагерь, но не такой, где людей насмерть замучивали, а трудовой, – пояснил Иван. – Нас гоняли на работы и кормили всякой баландой, чтобы мы только не померли с голоду.

- Так ты был в трудовом концлагере, что ли? – вдруг смягчился особист.
- Я слышал про румынские концлагеря смерти. Но евреев и цыган они массово не сжигали и газом не травили, как немцы, они их голодом морили, – ответил Иван. – А мы только работали, как каторжные, и всё. А когда я надорвался, ну, порвал себе мускулы на правой руке, сорвал живот и спину, тогда меня просто вышвырнули из лагеря, чтобы я подыхал под забором, даже пулю пожалели, чтобы пристрелить.

Услышав это, особист приказал Ивану раздеться и показать правую руку, сжать её в локте. Он посмотрел на коротенький бицепс и удивился:
- И как же ты ею работаешь?
- А я левша с рождения. Тяжелую работу делаю левой рукой, а правая мне в этом только немного помогает.

Пока Иван надевал обратно нательную рубашку и гимнастёрку, майор повернулся к капитану Анатоленко.
- Так он хорошо воевал, говоришь?
- Надёжный солдат, – глядя ему прямо в глаза, заверил капитан Анатоленко.
- Оправдать, – вынес свой короткий вердикт майор и кивнул старшему лейтенанту, всё время что-то писавшему за небольшим столом возле стены.
- Свободен, рядовой... – вопросительно замялся майор особого отдела.
- Булатов! – тут же почти выкрикнул обрадованный Иван.

- Смотри же, оправдай оказанное тебе доверие. А то по очень многим трусливым бедняжкам штрафная рота плачет, а то и трибунал.
- Так точно! – по-уставному громко ответил Иван.
- Что так точно?
- Буду в бою оправдывать оказанное доверие.
Иван развернулся, сделал три парадных шага и дальше свободно вышел из помещения, аккуратно закрыв за собой дверь.

- Этот солдат хороший, правильный, – сказал майору капитан Анатоленко, покачивая в раздумьи головой. – Если бы все были такими, тогда легко можно было бы воевать, и давно бы уже мы раздавили эту фашистскую гадину.
- Ладно-ладно, не захваливай, капитан. Я и сам вижу, что солдат он правильный. И на румынов очень сильно злой, так и сверкал глазами, когда о них говорил. Это тебе не слизняк Коконов...
Майор повернулся к своему помощнику, старшему лейтенанту:
- Зови следующего...

*   *   *
Назавтра через Василия Понятовского михайловцы узнали от капитана Анатоленко, куда девался их земляк Киприан Коконов, этот беспутный Дрюня-милиционер.

Оказалось, что в ходе следствия выяснилось, что вернувшийся домой без коня милиционер Коконов отчасти наврал своим родным и землякам. Как только началась бомбёжка в Бендерах, он сел на коня и рванул из этого котла куда подальше. Остановился на окраине города, но вернуться назад к мосту силы воли не хватило: было реально страшно ехать в этот котёл огня и смерти. Да и как теперь в глаза своих товарищей смотреть, если только что он проявил себя самым настоящим трусом?

А после той большой бомбёжки его товарищи всё же собрали большинство из разбежавшихся коров и ночью перегнали их через мост, а затем погнали скот до Тирасполя и дальше долго ещё гнали его – до самого Херсона. Только после того, как немцы перехватили все дальнейшие дороги на восток, отрезав пути отступления для части войск, попавших в окружение, поступили они в регулярные части. В основном бывшие милиционеры служили в особых войсках НКВД, в так называемом СМЕРШе.

После освобождения Молдавии в 1944 году Киприана Коконова через соседний райвоенкомат мобилизовали на фронт и отправили на учёбу в запасной полк в Балте, где он присоединился к своим землякам и брату Лёве. Как и всех жителей, мобилизованных в армию с оккупированных территорий, на фронте его вызвали в особый отдел, который располагал сведениями о его преступном поступке в Бендерах перед мостом через реку Днестр.

Возможно, что это кто-то из сельчан заблаговременно стукнул на него по инстанциям. Но не исключено, что особисты узнали об этом случае по своим каналам. Так или иначе, но Киприана Коконова арестовали и посадили на десять лет в тюрьму, отправили в Сибирь – в ту самую, которой он в 1940 году так пугал своих земляков.

*   *   *
После прорыва заблаговременно построенных и глубоко эшелонированных немецких оборонительных рубежей на реках Соня и Вкра, наступление дивизий 46-го корпуса стало поистине стремительным. Днём и ночью наступая с боями на промежуточных рубежах и в районе крупных населённых пунктов, превращённых противником в сильно укреплённые пункты обороны, войска 65-й армии проходили по землям Польши до тридцати километров в сутки.

На этом марше преследования практически панически отступавшего противника Иван Булатов наблюдал удручающие виды вдоль дорог: убитые и не захороненные тела немецких солдат, трупы лошадей и коров. Однажды солдаты на марше увидели такую тягостную картину: большой луг вдоль реки сплошь был покрыт трупами не то коров, не то лошадей. Трупы крупных животных лежали без шкур, поэтому издали не распознать было, кто там лежали побитыми, но скорей всего, это были кони: говядину не оставили бы так просто валяться на лугу.

Для Ивана, сельчанина и бедного крестьянина, очень тяжело было смотреть в эту сторону. Но не смотреть он не мог: ему невероятно жалко было погибших лошадей, и сразу же вспомнился свой конь Смирный, так быстро павший от лошадиного сапа. И долго затем, даже спустя многие годы после войны, перед его глазами маячили эти ободранные трупы животных, лежавшие на неведомом польском лугу...

...На местах недавних больших боёв вдоль дорог повсеместно валялись разбитые автомобили и войсковые телеги, брошенная и сожжённая или взорванная немцами военная техника, оказавшаяся без горючего.

В Польше не было точно таких же больших и густо насёлённых сёл и деревень, как это было в Бессарабии. Но повсеместно с двух сторон дороги тянулись то более редко стоявших, то совсем близко примыкавшие друг к другу дома и постройки бесконечных хуторов, фольварков, господских дворов...

Удручающую картину представляли собой разбомбленные и сожжённые города и сёла. Недобрыми были и взгляды редких местных жителей: многие из них, особенно немцы, наслушавшись гитлеровской пропаганды и бросив всё, добровольно стали беженцами, спасаясь от ужаса надвигающейся «красной чумы». Но и для обычных поляков советские солдаты казались не освободителями, а очередными оккупантами: в памяти людей были ещё свежи воспоминания от предвоенного раздела Польши Германией и Советским Союзом...

*   *   *
В ходе столь  быстрого наступления советских войск большие трудности испытывали бывалые пехотинцы. А уж солдаты из числа недавнего пополнения проходили вообще через настоящие мучения из-за ускоренных марш-бросков по ходу круглосуточного преследования отходящего противника: спали они кое-где, питались кое-как, ноги до крови стёрли сапогами.

Вместе с тем предупреждения командиров взводов и рот были самыми строгими, даже суровыми: тот, кто отстанет от своей части, тот будет считаться дезертиром со всеми суровыми последствиями, которые будут применены к таким нерадивым бойцам согласно закону военного времени – отправкой в штрафные роты и батальоны. Худшего наказания для солдат нельзя было придумать: ведь штрафники – это те же смертники. Их в первую голову кидают на самые опасные и кровопролитные участки боёв. Эх ты, горе горькое и неизбывное солдатское, матушка-пехота!

Лейтенант Гашков, командир второго взвода, слегка надорвавший свои голосовые связки в ходе недавних боёв учебной роты на реках Соня и Вкра, в основном придерживался четвёртого отделения, которое на марше обычно шло в хвосте взвода. Используя очень доходчивую русскую ненормативную лексику с вкраплениями польских слов, для познания которых у него было пять месяцев стояния на реке Нарев, он время от времени приговаривал слегка осипшим своим баритоном:
- Эй вы, брАтушки-солдАтушки, итти же ж ваши матушки! Давай пошевелей ногами! Кто там еле плёнтается* в заду?

* плёнтаться (польск.) - плестись.

Усталые солдаты улыбались: полушутливая реплика их командира нравилась, поэтому они слегка ускоряли свой походный шаг, находя какие-то остатки резервов сил в своих организмах, достаточно сильно измотанных долгой ходьбой в ходе марша-преследования противника. Краем сознания каждый из «учебников» тешил себя мыслью, что солдатам на передовой линии фронта наступления дивизии приходится труднее и сложнее: ведь они наступали в ходе постоянных стычек с арьергардными отрядами противника, зачастую укреплёнными танками и самоходками. Кроме огневого боя с врагом, это им приходилось разгребать завалы на дорогах, делать проходы в минных заграждениях, наводить переправы...

*   *   *
Ну, а тем временем боевые будни Ивана Булатова и его земляков продолжались в ходе стремительного развития хода наступления советских войск по территориям Польши и Восточной Пруссии, о чём свидетельствуют боевые документы тех лет, сохранённые в Центральном архиве Министерства Обороны в виде журналов боевых действий и выписок из них, а также боевых донесений и карт, оперативных и разведывательных сводок частей и соединений.

На седьмой день январского наступления войск Второго Белорусского фронта в ходе развития Млавско-Эльбингской наступательной операции, в соединениях 46-го стрелкового корпуса, наступавшего на правом крыле 65-й армии, складывалась следующая боевая обстановка, приведённая ниже посуточно.

Из ЖБД 65-Й АРМИИ за 20 января 1945 года.
К четырём часам утра 108-я стрелковая дивизия с боем вышла к городу Дробин. В этот день 413-я стрелковая дивизия к 16-00, преследуя отходящего противника, вышла на рубеж Острув, Замосць.
186-я стрелковая дивизия в районе деревни Недруж-Стары, расположенной в пяти километрах западнее города Рационж, встретила сильное сопротивление пехоты противника при поддержке до двадцати бронеединиц (танков, самоходных орудий, бронетранспортёров). После двухчасового боя противник был сбит с этого рубежа и отошёл в западном направлении, оставив на поле боя два бронетранспортёра, одно орудие, две автомашины и более сотни трупов своих солдат и офицеров. После боя 238-й стрелковый полк был выведен во второй эшелон дивизии.
Передовой отряд 186-й дивизии – в составе 251-го танкового полка, 227-го истребительного противотанкового полка, первой батареи 327-го артполка и пятой стрелковой роты 290-го стрелкового полка в виде десанта на танках – к 19-00 овладел Пасечны. Основные силы дивизии вышли на рубеж Замосць, Домбрувка*.

* Это в двух-четырёх километрах северо-восточнее города Серпц.

¬Из ЖБД 46-го СТРЕЛКОВОГО КОРПУСА за 20.1.45:
Противник в течение суток отдельными очагами оказывал сопротивление нашим наступающим частям, прикрываясь усиленными арьергардами, поддерживаемыми артиллерийскими орудиями, танками и самоходками, основными силами отходил в северо-западном направлении. В районе поселения Недруж Стар (в пяти километрах западнее города Рационж) оказал сильное сопротивление частям 186-СД, вводил в действие до двадцати танков и самоходок. В районе города Серпц появились новые части – 380-я пехотная дивизия, действовавшая ранее в Финляндии.
Корпус в прежнем составе в течение суток преследовал отступающего противника и к 16-00 прошёл с боями двадцать восемь километров.
108-я стрелковая дивизия к 11-00 с боем овладела городом Дробин, после чего была выведена во второй эшелон корпуса и двигалась вслед за 186-й дивизией.

Из РАЗВЕДСВОДКИ ШТАБА 46-го СТРЕЛКОВОГО КОРПУСА за 20.1.45, к 18-00:
...По информации, поступившей из Первого гвардейского танкового корпуса, в районе города Скрвильно действует вновь сформированный полк фашистской молодёжи «Герман Геринг».
Пленный немецкой 7-й танковой дивизии показал, что дивизия после переформирования прибыла в район города Цеханув, где находилась в резерве 2-й армии. После прорыва русскими войсками немецкой обороны и перехода их в наступление, 7-я танковая дивизия была переброшена в район города Нове-Място с задачей: своими арьергардами прикрывать отход основных сил 2-й немецкой армии.

*   *   *
Из ЖБД 65-А за 21.1.45:
В течение суток противник остатками перемешавшихся подразделений 35-й пехотной дивизии и 5-й егерской дивизии, усиленными танками и самоходными орудиями из состава 7-й пехотной дивизии и вновь введёнными в бой подразделениями учебно-запасного батальона танковой дивизии «Герман Геринг» и 580-го охранного полка оказывал огневое сопротивление подвижными арьергардными отрядами. На наиболее важных направлениях (Серпц – Рыпин) в составе этих отрядов противник имел танки и самоходные орудия, группами по две-четыре единицы в каждом. Пытаясь задержать продвижение наших войск, противник на путях своего отхода взрывал и разрушал мосты, устраивал завалы и минировал дороги.

Из ЖБД 46-СК за 21.1.45:
Корпус в течение суток преследовал отходящего противника, двигаясь походными колоннами в общем направлении Лютецин – Гужно. На 16-00 корпус выполнил задачу дня, основными силами вышел на заданный рубеж.
В дальнейшем, согласно решению командира корпуса, личному составу частей был предоставлен непродолжительный отдых для приведения себя в порядок и приёма пищи, после чего части корпуса продолжили стремительно наступать в северо-западном направлении с целью выхода на шоссе Лидзбарк – Бродница.
186-СД, преследовала противника по маршруту Стопин, Пуща, Мосьциска.
Один батальон 290-го стрелкового полка в виде десанта пехоты был посажен на танки 251-го танкового полка.

Из РАЗВЕДСВОДКИ ШТАКОРА-46 за 21.1.45, К 18-00:
Пленный лейтенант Георг Крюгер, захваченный 19.1.45 в районе города Дробин, на предварительном допросе показал, что ранее служил на Западном фронте...
17.1.45 был назначен комендантом городка Плонен (возможно - Плоньск?) и командиром отдельной сводной роты, которая подчинялась непосредственно коменданту.
Далее пленный показал, что отход немецких войск проходит организованно и только по приказу свыше. А так как приказы на отход поступают заблаговременно, то и отход происходит зачастую без воздействия со стороны русских войск. Причины отхода пленному неизвестны. Пленный также не  знает, куда отходят немецкие войска.

Из ЖБД 999-го САП (САМОХОДНОГО АРТПОЛКА) за 21-22.1.45:
Приказом командира 46-го стрелкового корпуса полк с 21.1.45 переподчинён командиру 186-й стрелковой дивизии. С этой целью полк из города Дробин 21.1.45 и 22.1.45 совершал марш в район действия 186-й дивизии.
На марше в 17-00 был получен приказ: овладеть городом БРОДНИЦА.
После лично проведённой рекогносцировки командир 999-го самоходного артполка оценил сопротивление противника как слабое и решил, посадив пехоту на самоходные установки, с хода ворваться в город.
В 16-00, приняв боевой порядок в линию, самоходные орудия вместе с пехотой 186-СД ворвались на восточные окраины города Бродница.

*   *   *
Из ЖБД 65-А за 22.1.45:
Противник остатками перемешавшихся подразделений: 7 пд, 5 лпд, 35 пд, 750 сапёрного батальона, 1 учебно-запасного батальона учебно-запасной бригады танкового корпуса «Герман Геринг», 69 строительного батальона, усиленными мелкими группами танков и штурмовых орудий, под натиском наших войск отходил в западном и северо-западном направлениях.
Боем и разведкой установлено, что противник оказывает сопротивление вдоль основных дорог и в населённых пунктах; при отходе поддерживается миномётным огнём или огнём 2-3 танков.
По показаниям пленных, отходящие немецкие части перемешались и испытывают острый недостаток в горючем и продовольствии.
...186 СД – к 16-00 298 СП очистила от противника (город) БРОДНИЦА и двумя полками была на подходе к ст. Тама-Бродзка; к исходу дня вышла на рубеж Кизляры (*это в 6 км восточнее г. Бродница), Михалово.
999 САП – в боевых порядках 186 СД вёл бой на юго-восточной окраине Бродница...
1 гв. ДТК – к исходу дня во взаимодействии с 193 СД (105 СК) и 186 СД (46 СК) овладел Бродница и сосредоточился в районе 3 км севернее города.
...Погода ясная. Дороги проходимы для всех видов транспорта.

Из ЖБД 46-СК за 22.1.45:
Противник в течение суток оказывал огневое сопротивление нашим передовым отрядам самоходными пушками (ШтуГ) и отдельными артиллерийскими орудиями. Прикрываясь небольшими арьергардами, усиленными самоходной артиллерией, со второй половины дня 22.1.45 отошёл к городу Бродница /Страстбург/ (*более точно – Штрасбург), оказывая упорное сопротивление на улицах города, имея целью удержать этот важный опорный пункт, прикрывающий подступы к границам Восточной Пруссии.
...186-я стрелковая дивизия силами 290-го и 298-го стрелковых полков овладела восточной частью города Бродница и очистила её от противника, а 238-й полк в это время был выведен в первый эшелон дивизии и подходил к станции Тама-Бродзеска...

Из РАЗВЕДСВОДКИ ШТАКОРА-46 за 22.1.45, к 18-00:
Противник организованного сопротивления не оказывает. Встречаются отдельные разрозненные группы, преимущественно из рабочих батальонов /в основном это бывшие военнопленные, а также итальянцы и французы/. Захваченные в районе Гужно, они принадлежали лагерю военнопленных в городе Плонин (Плоньск?) и использовались на оборонительных работах.

Из ЖБД 186-СД за 22.1.45:
После 16-00 298-й стрелковый полк на юго-восточных окраинах Бродница встретил огневое сопротивление противника, где, развернувшись в боевой порядок, вёл огневой бой.

Из ЖБД 999-го САД за 22.1.45:
...186-я СД совместно с 251-м танковым полком, преследуя отходящего противника, в 16-00 22.1.45 силами 290-го и 298-го стрелковых полков с боем ворвались в город Бродница и в течение одного часа освободили его восточную часть... 

*   *   *
Из ЖБД 186-СД за 23.1.45:
Противник, прикрываясь небольшими арьергардами, во второй половине дня 22.1.45 продолжал оказывать сопротивление на улицах Бродница, имея целью удержать важный опорный пункт, прикрывавший подступы к границам Восточной Пруссии.
Не выдержав яростных атак со стороны наших частей, отошёл к железнодорожной станции и ночью на 23.1.45 неоднократно силами до двух рот пехоты при поддержке самоходных орудий переходил в контратаки, но, не имея успеха и теряя живую силу, отходил на исходные позиции.
Дивизия двумя полками /290сп и 298сп/ с хода ворвалась в город БРОДНИЦА и стремительными атаками в течение одного часа освободила его восточную часть.
Ночью на 23.1.45 дивизия вела борьбу с остатками автоматчиков на улицах города и, с утра вновь перейдя в наступление, штурмом овладела железнодорожной станцией Бродница.
Одним полком /238-м сп, который 22.1.45 к 6-00 достиг Вилямово (*это юго-восточнее г. Бродница), где был выведен в первый эшелон/ развивая успешное наступление на правом фланге и отбивая отряды прикрытия противника, к исходу дня дивизия овладела населённым пунктом Покшидово.

Из ЖБД 999-го САД, 23.1.45:
Очищая от противника улицу за улицей, полк к 12-00 вышел на северо-западную окраину города Бродница. Свой отход противник прикрывал сильным артиллерийско-миномётным огнём из района Карбово (*это севернее города), а также действиями истребительно-бомбардировочной авиации. К 17-00, преодолевая упорное огневое сопротивление противника, полк достиг деревни Карбово.

Из ЖБД 46-СК за 23.1.45:
Противник в ночь на 23.1.45 неоднократно контратаковал наши части силой до двух рот и батальонов пехоты при поддержке САО. Контратаки отбивались с большими потерями для противника. Днём противник оказывал упорное огневое сопротивление на заранее подготовленном рубеже в районе севернее Бродница.
Его авиация группой до 15 самолётов в 16-00 бомбила тыловые части 186-СД.

*   *   *
Несколько дней после тяжёлого разговора с майором-особистом в штабе дивизии, который в ту памятную ночь состоялся в деревне Келбово, расположенной в нескольких километрах южнее города Рационж (совр. – Рачёнж, Raci;;), ивана не покидало пасмурное настроение из-за непонимания и обиды вследствие возведённой на него напраслины с намерениями расстрелять как врага народа.

И будто в унисон с унылым его состоянием несколько дней в то же время стояла пасмурная погода – в течение суток была сплошная и низкая облачность. Всё это время стояла устойчивая погода: прямо в лицо маршировавшим на северо-запад колоннам дул несильный встречный ветер, лишь изредка припускал идти небольшой снег, держались небольшие морозцы – ночью около пяти градусов, а днём и того меньше.

Снег под ногами был не хрустким, но и не таял, что было только во благо много и быстро маршировавших солдат: сапоги оставались сухими и относительно не тяжёлыми. Но ещё большим благом было то, что всё время походного марша после Рационжа погода была нелётной, и тылы 186-й дивизии совершенно не беспокоила вражеская авиация.

Но на фронте всё хорошее бывает только в скупую солдатскую меру удачи.
На третий день марша после обеда, когда тылы и обозы дивизии севернее села Окалевко вышли на большую и хорошую лесную дорогу Журомин – Бродница, относительное благополучие обозов на марше было нарушено внезапным налётом пяти эскадрилий вражеской авиации.

Эти самолёты совершенно внезапно показались невдалеке – спереди и немного справа. Налёт они совершали, скорее всего, из района города Бродница, шли на совсем небольшой высоте над лесами и приближались очень быстро. Поэтому в первое время было непонятно, чьи это самолёты. И только когда по шоссе и людям ударили первые пули и посыпались первые бомбы, стало понятно, что это немцы.

Многим солдатам, побывавшим под бомбёжками, не нужно было давать команду «Вохдух! В укрытие!». Они и без команд своих командиров тотчас бросились по обе стороны дороги под укрытие стволов придорожных деревьев, которых в избытке хватало здесь для каждого бойца. Труднее было для ездовых армейских повозок, но и они тоже быстро исчезли с полотна дороги.

Иван успел хорошо рассмотреть несколько растерянное лицо их взводного лейтенанта Гашкова, отдавшего было команду приготовиться для ведения залпового огня по самолётам и тут же отменившего её: из-за елей с низкими их лапами было невозможно прицелиться по низко и быстро пролетавшим самолётам. По характерно слегка растопыренным лапан не убиравшихся шасси всем стало понятно, что на них налетели «лаптёжники» – так на всех фронтах называли немецкие одномоторные пикирующие бомбардировщики Ю-87.

Пролетев вдоль всей колонны обозов и причинив им не очень существенный урон, видимо, вследствие собственной неготовности немцев к атаке на беззащитные обозы, немецкие самолёты выстроились в круг для второго захода и повторного налёта на колонну советских обозов. Видимо, на это их вдохновил подрыв одной из повозок с боеприпасами: жахнуло в том месте очень сильно, от повозки и следа не осталось, кроме огромной воронки от взрыва сдетонировавших мин.

Но во время второго захода немцы не стреляли: не в кого было. Они лишь скупо побросали несколько авиабомб и полетели дальше на юго-восток, видимо, в сторону города Серпц или ещё дальше, на Вислу.

Ивану Булатову тут же припомнился злосчастный авианалёт американцев, когда в Бухарестском концлагере он так сильно подорвал своё здоровье. Но этот налёт не шёл даже и в близкое сравнение: когда налетали американцы, небо чернело от множества самолётов, а тут всего немногим больше дюжины разлапистых «птичек».

Но без потерь не обошлось: были полностью разбиты три повозки, некоторые получили значительные повреждения, также было убито и ранено несколько солдат и лошадей.

Иван увидел, как знакомый ездовой Осип Карпелин бессильно плакал, не скрывая слёз, и пальцами зажимал хлещущую почти чёрной кровью яремную вену, перебитую у его любимого гнедого коня Венчика. Второй его конь прямо в упряжи валялся рядом, уже пристреленный. Но и Венчика неумолимо покидала жизнь, поэтому солдат заранее страшился того, что и своего любимца ему тоже придётся пристрелить.

Унять кровопотерю было невозможно, хотя в первые секунды после того, как во время второго захода одна бомба разорвалась очень близко и немного впереди от повозки Карпелина, отчего обе его лошади были смертельно ранены, от своей нательной рубахи Осип сгоряча оторвал несколько полос ткани и пытался заткнуть, перевязать Венчика... И ничего у него не получалось.

Иван подошёл, тронул солдата за плечо и передёрнул затвор карабина:
- Давай,  я прикончу его мучения...
Осип даже дёрнулся всем своим напряжённым телом, повернулся искажённым от боли лицом и непонимающе посмотрел дикими глазами, но тут же понял суть слов Ивана, бросился к голове лошади, коротко простился с ней лбом о лоб и бросился прочь – чтоб не видеть и не слышать...

Продолжение следует.