Идеал красоты и творческая свобода

Они явились практически в одно время, обе - в России, обе - необыкновенно хороши и поразительно непохожи.
"Купчиха за чаем" - пышная, в полном довольстве, как довлеющий элемент роскошного натюрморта, была написана в голодном и холодном 1918 году, неизлечимо больным художником в инвалидном кресле. Мало того, что в названии картины - "купчиха", так еще и позировала Кустодиеву баронесса, наследница дворянского рода из Астрахани Галина Адеркас, на тот момент - студентка первокурсница медицинского факультета. По всем статьям - чуждый элемент!
Однако сумела всем понравиться, и на отечественных выставках, и в зарубежных гастролях по выставочным салонам получила восторженную прессу и была приобретена Русским музеем. Никакого преследования по классовому признаку!

Совсем иначе была встречена в 1911 году работа Валентина Серова, признанного на ту пору мастера-портретиста. Как только не клеймили его портрет Иды Рубинштейн! - "Зеленой лягушкой", "грязным скелетом" ...даже не хочу повторять все оскорбительные эпитеты и сравнения, коими одаривали признанного на тот момент гения его вчерашние почитатели и друзья!

А между тем портрет был абсолютно правдив, танцовщицу Иду Рубинштейн называли ожившей героиней модерна. У нее была нестандартная внешность, которая по тем временам считалась весьма далекой от канонов красоты: очень высокая («длинная, как день без хлеба», – писали в миланских газетах), субтильная и угловатая («Худощавая, как Дон Кихот», – говорил Луначарский). Тем не менее именно такой типаж как раз входил в моду в начале ХХ столетия за рубежом, и парижан декадентский образ роковой женщины сводил с ума. А знали они ее по "русским сезонам" Дягилева, где Ида покорила зрителей не столько танцем, сколько эпатажным поведением и обликом.

На выставке Серова уже в наши дни я долго стояла перед этим вызывающим портретом, откровенно не понимая, что могло так напугать, к примеру, Репина, учителя и старого друга великого портретиста, он ведь и сам не чуждался обнаженной натуры. Есть у Репина и вполне роскошные фигуры, и стройные, и угловатые. Да ведь он и в жарких спорах по художественным журналам вдруг открестился от морализаторства, от публицистичности передвижников, начал ратовать за "искусство для искусства".Так отчего же заробел, глядя на Иду?

А Серов был отчетливо последователен, ставя во главу угла прежде всего внутреннюю характеристику модели: графиню Орлову следовало подавать совсем не так, как Верушку Мамонтову ("Девочку с персиками"), а Ида по своим богемным замашкам сильно отличалась, к примеру, и от княгини Юсуповой. Отсюда и разница в позах, экипировке, декорациях, манере живописи. Гений! И я не рискнула бы ни одну из портретируемых Валентином Александровичем назвать идеальной красавицей, настолько они все индивидуальны. Этим и прекрасны!

Кстати, как и "Купчиха за чаем" Кустодиева, портрет Иды Рубинштейн тоже оказался в Русском музее, что вызвало протестную бурю в художнической среде.
А чего было шибко беситься, если в это самое десятилетие в России царила полная вакханалия жанров, течений и направлений, от запоздалого академизма, помноженного на классицизм, до кубизма и футуризма!

Особо подчеркну: буйный всплеск этот не провоцировался революцией, но и не преследовался властями, которым с экономическими вызовами бы справиться, не до поэтов и художников. И всей этой творческой тусовке тоже приходилось своими силами справляться с вызовами переходного периода, кто-то на финской даче спасался, кто-то в Париж на заработки рванул, кому-то и в российской глубинке сладко работалось. Так что не будем сопрягать политику с палитрой, меня в данный момент больше всего занимает букет немыслимых "...измов", азартно соперничающих друг с другом, поиск своего индивидуального стиля в дебрях художнических чащоб.

Упомяну Зинаиду Серебрякову, которая писала своих баб и девок чуть ли не в манере Венецианова, а потом вдруг блеснувшая своим автопортретом "За туалетом", глядя на который сам Серов ахнул от восторга.
Удивлюсь Михаилу Нестерову, который от благостного отрока Варфоломея, написанного вполне реалистичной кистью, вдруг перешел к резкому чистому цвету в портрете своей дочери, - да так и продолжал в этой совсем новой манере писать и портрет философа Флоренского с писателем Булгаковым, и хирурга Юдина... Впрочем, это уже все было позже.

Я же сейчас  рассматриваю всех проявившихся индивидуальным стилем в этом революционном десятилетии, и Марка Шагала, который своих коз и влюбленных уже запускает в небеса, как воздушные шарики, и Петрова-Водкина, у которого петроградские мадонны святы и чисты образом, и Михаила Сомова с его вообще немыслимыми для той поры фантазиями.

Про Сомова я не преувеличиваю. Представьте только, именно в 1918 году в Петрограде вышло наиболее известное и полное издание с эротическими рисунками-иллюстрациями Сомова: «Книга маркизы» («Le livre de la Marquise»), где художник создал не только все элементы оформления книги, но и подобрал тексты на французском языке. Да, книга вышла ограниченным тиражом, всего-то в 800 экземпляров, для своих друзей он сотворил и еще более скромный тираж - с дополнительными картинками, вообще раритет! (И это уже напоминает нынешние игры с рукописными разрисованными книгами для себя и близких). Но на выставках и полотна Сомова с изысканными дамами и кавалерами пользовались необычайным успехом, - как некая игра, фэнтези из семнадцатого века. И мною давно открыта и вознесена на пьедестал его прелестная "Дама в голубом", с лицом исхудалым и нежным, откинутой рукой с книгой. Всех купчих и танцовщиц краше!

В эти же годы наблюдался всплеск художников из театрального мира, покоривших не только соотечественников, но и Европу, прежде всего Европу. И произошло это благодаря "русским сезонам" Дягилева, которые были украшены декорациями и костюмами Бакста, Бенуа, Головина. О, какие там типы, как буйно играет фантазия в постановках на библейские темы или фольклорные, как смело кроятся роскошные костюмы, невиданные дотоле!
Кстати, примерно в это же время Дягилев открыл в Париже представительную выставку русской живописи, которую на Западе не очень хорошо знали - и были поражены не меньше, чем оперой и балетом.

В эти годы и в России проходили выставки зарубежных мастеров, которые, разумеется, вовлекали наших живописцев в авангардный поиск. Способствовали познанию новаторских шагов в живописи и наши меценаты, активно приобретавшие импрессионистов, кубистов, украшавшие свои интерьеры живописью первого ряда. Кто-то ругал Сезанна и Матисса, кто-то открыто им подражал (так случилось с Петровым-Водкиным в годы поиска своего стиля), одни порицали Константина Коровина, обвиняя его в копировании стиля импрессионистов, другие восхищались его дивными полотнами. Были случаи, когда начинающие наши художники мчались в Париж, чтобы хоть одним глазком подсмотреть, как работает этот чудак Пикассо, как кистью ворожит. Почему у красавиц на его полотнах скулы и надбровные дуги гуляют, как хотят, а глаза буквально пронзают нездешней энергией...

Важно понимать, что взаимообмен, поиск и обогащающее общение происходило непрерывно. Как для каждого отдельного художника, так и для национальной школы в целом. К примеру, Казимир Малевич, прежде чем погрузиться в пресловутый "Черный квадрат" и объявить себя родоначальником супрематизма,  перепробовал все авангардные течения, какие только били ключом в России: футуризм, экспрессионизм, кубизм, лучизм...- по его картинам можно проследить, чем тогда была богата живопись! Он и с "Бубновым валетом" сотрудничал, и на выставках "Ослиного хвоста" узнаваемо выставлялся, и своими осколками цвета критиков шокировал, прежде чем набрел на свои "квадраты" и объявил себя родоначальником супрематизма.

Но меня просто покорило заявление художницы, которую прозвали "амазонкой русской живописи", Гончаровой Натальи Сергеевны. Вот что она заявила:
 "Мною пройдено всё, что мог дать Запад до настоящего времени, — а также всё, что, идя от Запада, создала моя родина. Теперь я отряхаю прах от ног своих и удаляюсь от Запада, считая его нивелирующее значение весьма мелким и незначительным, мой путь к первоисточнику всех искусств — к Востоку. Искусство моей страны несравненно глубже и значительней, чем всё, что я знаю на Западе". Рассматривала на выставке, сравнительно недавно прошедшей в Москве, ее прекрасные работы, долго стою перед автопортретом с желтыми лилиями... Кто-то скажет: "Да уж вовсе не красавица", а меня покоряет это живое умное лицо. Должно быть, действует ореол, окружающей живописи! Нашей, несомненно русской.

Да, кто-то ушел и остался навсегда там, блистал в Европе или Америке, как Марк Шагал или Василий Кандинский. Последний, кстати, очень активно работал как в России, до революции и после нее, так и в Германии, никакая политика ему не мешала экспериментировать , создавать всякого рода художественные объединения, то "Синий всадник", то "Ступени", изобретать живописные стили, стать признанным родоначальником абстракционизма. Тоже наш озорник!
А кто-то, как Василий Поленов, увлеченно работал на родине, занимался просветительской деятельностью, много писал и пейзажей, и картин на религиозную тематику, стал первым народным художником России. У каждого - своя стезя, свой путь самовыражения и служения. Но какое горячее, кипучее время было!

Почему я вдруг решила перебрать в памяти этих красавиц, эти художественные течения, экспериментаторов столетней давности?
На днях в программе о живописи современный нам художник с невыразительным лицом и ...без имени с обличающей интонацией произнес, что советское время со своим соцреализмом удручающе обесцветило на целый век русскую живопись. А всё эта октябрьская революция. Ему не дает покоя та пресловутая якобы несвобода. До такой степени, что он и сегодня, при полной вседозволенности приемов, перемещения в пространстве, поиска и выставления своих шедевров - этих самых шедевров родить не может. Спеленат по рукам и ногам!

Тут на меня и нахлынули воспоминания о том расцвете авангардной живописи в начале века, подарившем миру целый букет дарований. И не скажешь, благодаря или вопреки они сумели реализоваться. Дать импульс для развития и графики, и театрально-декорационного жанра, и натюрморта и уж конечно эпического жанра. По большому счету надо бы вспомнить и советских живописцев, послевоенных, воистину - великих, Коржева, Пластова, Дейнеку, Иогансона... Всех невозможно перечислить, это ведь целая эпоха, мир, равного которому не было на планете. Это вам не Энди Уорхол с его банками томатного супа.