Восхождение Ворона

 Восхождение Ворона
Докажите что Будущее отличается от Прошлого, и я построю вечный двигатель на этой энергии…(с)
***
Ночь — и, темнота ждёт наших шагов внизу и внутри себя.
Снова надо идти, ведь я же Идущий: цель ничто — движение всё!
Почему-то я это почувствовал, входя в резонанс с реальностью, что нужно шагнуть в бездонный мглистый провал в стене, чтобы нашёл там что-то своё, или оставил навсегда.
Резонанс — когда ничтожно малым, можно разбудить от долгой спячки нечто большое, огромное, спящее.
Какое-то неведомое чудище.
Злое или доброе?— наверно, это другой вопрос.
Тихим криком в горах, в нужный момент, можно вызвать снежную лавину, которая сметёт всё подряд, не найдётся на белом свете богатырской силы её остановить.
Такой жизненный резонанс с действительностью.
Набираешься мыслей, входишь в резонанс с реальностью и...
А кто-то любил в детстве, бродить летними вечерами, когда наступали школьные каникулы, по ночным улицам, заглядывая в желтые окна внизу домов ещё сталинской постройки, которые на первом этаже.
Смотреть, чуть вытягиваясь на всю высоту невысокого роста, подглядывая за людьми, которые там живут, за немного неприкрытой занавеской, и тихонько завидуя ихней прекрасной жизни, как казалось в то время.
Представляя себя на их месте, играя в уме чужие роли.
Давно это было — время беззаботного счастья, детства, жизни.
Наверно это стоит вспомнить перед «обрядом».
Ступени в подземный ход сгладились, наши сапоги мягко топали по щербатым плитам подземелья, покрытые мшистым лишайником.
Как он здесь растёт, выживает?
С вызовом топали, с наглым эхом. Ну да, сапоги. Ну и что?
Это они — даже не ноги! — как в сказке, сами несли хозяина вперед.
Часть каменных плит шаталась — того и гляди, провалишься. Куда? Мы и так в подземелье, куда уж дальше-то заваливаться?
Случалось, вместо камня под сапогами отзывался звонким хрустом ржавый металл какого-то древнего оружия истлевшего меча, или стального полумесяца алебарды.
С потолков капала вода, она стучала, отдаваясь в мозгах, тихо шлёпаясь вниз, капля, за каплей: кап–кап.
Как заведённые на вечность часы отмеряющие время жизни: тик¬–так, тик–так…
«Надо найти, отыскать это «что-то»,— я твердил это про себя, как заклинание.
Стены пятнал лишайник: шевелился от сквозняка, светился бледно-зеленым светом, наверно от переизбытка фосфора.
Если нет Света, надо его сделать самим.
Видимо, так и поступил этот живучий лишайник.
Мне вспомнилась тёмная утроба реки–пещеры Стикса.
Пещерная, ночная память осталось, не стерлось со временем.
Изо всех сил я заставлял себя думать о сапогах, про возникший непонятно откуда резонанс, Бездне Смерти, лишайнике — лишь бы не думать о пропавшей Анне.
И всё равно, о чём бы я ни думал — сапоги, лишайники,— гореть им огнем в аду! — я видел девушку, вчерашнюю девчонку Анну–Лису, забившуюся в угол каньона Шахты Дьявола, когда она упала с высоты.
Или пленницу прелата, готовую кричать, отбиваться, кусаться и царапаться, драться насмерть со всеми подряд, даже с собственной судьбой, когда она прыгнула в «перемещатель», лишь бы не покидать спасительное убежище, и провести в нём всю оставшуюся жизнь.
Вынеси я её наружу бункера, баюкая на руках, шепча глупые утешения, и уверен, с ней началось бы такое, что сам дьявол услыхал бы с другого конца «беспредельной.
А даже если не услыхал бы.
Или тащить силком Лису домой, чтобы она утром и вечером кричала от ужаса потери отца, от страшного ожидания, от предчувствия беды до конца своих дней? Не знаю.
Не было и секунды, чтобы я не подумал о тебе, Анна.
Я хочу видеть твое лицо, чувствовать твои руки в своих.
Чувствовать, как обнимаю тебя. Но этого не будет никогда.
Ресницы твои не дрогнут, и сердце твое замолчит, своим дыханием господь согрей её. Ты покинула наш мир без спроса, а я не смогу тебя вернуть. Я двигаюсь как мертвец, восставший из могилы, и понимаю, что всё время нахожусь в каком-то ожидании.
Знаю лишь, что надо искать «что-то». И скоро найдём...
Подземелью не было конца.
Наверно, мы наткнулись на доисторические, или как говорят, мегалитические катакомбы.
Часто нам встречались гроты, высеченные каким-то гигантским механизмом огромные полости, они были громадные, как залы дворцов.
После гротов лишайная кишка суживалась, виляла, извивалась, сползала в недра скалы, на которой стояли дома Толедо.
Время от времени в стенах катакомб попадались грубо высеченные проемы, забранные дверями, хлипкими и визгливыми калеками открывались они. Такой преградой не то, что человека — котёнка не удержать взаперти!
Я, или Виландия с Рамиресом открываем каждую дверцу.
В таких древних кладовых, заросших мохнатой от пыли паутиной — ненавижу пауков!— валялся разный хлам.
Груда ржавых доспехов — зачем они здесь, если они прошли кузню, или люди тоже бились под землёй?
Медные, ядовито–зеленые от старости лет, котлы с дырами в боках.
Гнилые шубы из шкур животных: на влажных проплешинах копошилась мерзкого вида всякая живность.
Писк, стрекот, шуршание, шипение, визг…
Мы шли всё дальше в бесконечном театральном действии, стараясь не обращать внимания на такое, удерживая оружие поближе.
Я держу нож в правой руке наготове, по зонной привычке, и снова как былые времена ставшим проводником, иду впереди нашей группы.
Белые, почти прозрачные, мотыльки моли слетались на свет факелов, и сгорали в огне искорками.
Летучие мыши, привлечённые движением, тоже сначала слетались на шум, а потом пещерные твари с писком шарахались от нас куда-то обратно в черноту.
Шипели противные крыски, ощеряясь клычками, а потом с пронзительным писком убегали прочь. Здесь они маленькие и трусливые, не такие как водятся в подземелье «Чистилища» здоровенные крысыщи мутанты.
Черненькие змейки, упруго раскатившись из сложенного кольца тоже резво скрывались во тьме.
Попалась смертельная ловушка–ублиетта: почти незаметный провал, накрытый шкурой.
Ублиетта — глубокий колодец, наполненный водой. Для полной уверенности в смерти несчастного, на дно ставились пики острием вверх, или бросались змеи ядовитые.
Строили их также в замках и дворцах Испании и Франции.
Для тихой ликвидации неугодных людей.
А что? Раз — и нет человека: никто не видел, никто ничего не знает.
Некоторые ловушки делались с проходным каналом к реке, откуда она и наполнялось водой, или в виде глухого резервуара.
Ладно я коснулся ножом подозрительной шкуры, лежащей посередине прохода, и она прогнулась неестественно.
Откинув край шкуры ножом, открылись осклизкие мрачные стенки, я и другие в свете поднесённого огня увидели как внизу, очень далеко внизу, плескается черная вода, от упавших камешков, потревоженного колодца.
Видимо эта ублиетта как раз наполнялась водой из реки Тахо.
Дальше и дальше мы теперь двигались с осторожностью, ощущая опасность от каждого шороха, что и здесь можно провалиться в бездну.
В дрожащем свете факела, на земле белел отрывок материи.
Я подошёл ближе и поднял его. Интересно, как он здесь оказался в таком месте? Странно, он был свежим, совсем не истлевшим.
Наверно, оторвавшись от подола платья, намеренно или случайно, как подавая некий знак кому-то.
Тут вспомнилась сцена, когда я был в наркотическом трансе, и в подвал привели Анну, она была одета вроде в платье, и такого же цвета. Вроде, точно не помню.
А знак — это то, точно. Может и должен был его отыскать здесь в подземном ходе? Спрашиваю я, сам себя в данный момент времени.
Принюхался к нему, к этому клочку ткани, точно старая собака–ищейка, взявшая верный след преступника.
Да, несомненно, живой женский запах.
Потом обернулся к спутникам, показывая найденный обрывок:
— Здесь кто прошёл до нас в женской одежде, совсем недавно.
Осторожней, не затопчите ничего! Тут может что-то ещё остаться!
Воскликнул, надеясь на великое чудо, чтоб эта неизвестная оказала
 пропавшей Анной.
Да я готов был рвать последние волосы на голове, от досады на себя за промашку в действиях, и отчаяния, что Анну никогда больше не увижу.
— Ищите лучше! Братцы, мои родные, ищите!
И они, правда, старались, буквально ощупывая каждый сантиметр земли, ползая на карачках.
Я отполз на корточках чуть дальше, вдруг в отсвете факела ярко блеснула высверком какая-то штука!
Вот оно, то самое «что-то»!
Меня заколотило мелкой дрожью — сразу от всех охвативших чувств: нетерпения, страха, горечи счастья — много всего накатило.
С подрагивающими руками я поднял «это».
Оно оказалось кольцом с кристаллом, камешек и сверкнул в свете факела.
Я узнал его!— кольцо, которое я подарил Анне тогда, перед расставанием.
Выходит она была только что!
Снова подавая нам просящий о помощи знак!— она же не просто так оставила памятное колечко.
Взревев от радости, поделился новостью о новой находке:
— Анна точно была здесь! Надо немедля бежать за ней дальше к выходу!
— А если она была не одна, а под охраной иезуитов во главе с Бартоломео?— сомневался Рамирес.
— Да плевать — убьём всех, без разбору, и дело с концом!
Ну же — вперёд?! — взывал спутников к безрассудной смелости.
Кровь закипала в венах. Пенилась, бушевала, клокотала.
Требовала выхода. Да неважно куда, и на кого.
Кровь бьется в жилах, не останавливаясь ни на мгновение, и только грохот вдохновения и упоение схватки с неизбежностью пульсирует в голове. Если оно есть, то, какое настанет?!
— Джоник остановись! Опомнись! Куда бежать — тут повсюду ловушки! Даже если Анна была здесь, то уже они с Бартоломео уже далеко от нас. А мы к тому же дороги не знаем, кругом лабиринт, испарения ядовитых газов, да и факелы уже догорают,— твердил аргументы осторожный Виландия.
— Да по барабану всё! Вы как хотите, а я побегу один тогда!
— Я не пущу тебя! Ты безумец, Джоник. Ослеп от своей любовной страсти.
— Попробуй только! Останови меня!— обнажил нож, я против них.
Оторвать ему, то есть Виландии, голову! Да лопнет она!
Нет, сперва руки–ноги порезать, чтоб помучился. А голову отрезать — в последнюю очередь. А еще лучше...
«Вместе! Да, вместе! — раздувался яростью Джоник–человек. — Мы убьем Виландию! Оторвем руки–ноги...»
Нет, с сожалением вздыхал я–другой.
«Да! Да!!!»
Нет, не справимся. Даже и если бы захотел.
«Справимся!»
С Виландией — нет. Не хочу…
С великим трудом мне, холодному сталкеру–Джонику, удалось образумить Джоника–человека ничего не делать.
— Как пожелаешь. Я с Рамиресом возвращаюсь назад в замок. Там у нас много забот. Удачи.
Я развернулся и побежал вперед, стараясь беречь огонь факела.
Надо найти Анну. Новое заклинание помогало. Дарило цель.
Отвлекало от мыслей о несбыточной мести всем подряд.
Найти Анну — это мне под силу.
Найти и освободить, от всех иезуитов вместе взятых. Да пусть там будет целый десяток мерзавцев. А уж вместе мы...
Я представил в уме Анну, какая она сейчас.
У нас получится. Вдвоем — обязательно получится!
Выманим из угла, выйдем из подземелья.
Как же тебе досталось, несчастная ты моя, затравленная Лиса!
Дорожки от слез на грязных щеках.
Крик, шепот, плач — там вдали. Слышишь? Слышу.
Или только кажется?— лучше бы мне оглохнуть!
Ничего, справимся. Всё у нас будет хорошо!
Мрак сгущался, факел догорал.
В глубине земной кишки подземелья — вздыхали, стонали.
На уши давил шорох невидимых крыльев.
Кажется, надо мной кружила целая стая летучих мышей, чуя скорую поживу. Не дождетесь! Не будет вам поживы! Слышите?
Прочь летите отсюда!
Проход сузился, вильнул вправо, влево, сделался пологим.
Очень хорошо!
Вниз, вниз. Глубже, глубже.
Тут был, помню. Тут был...
Тут не был, да. Тут тоже не был.
Вправо ход, влево ход. Куда? Муэрде!
Слышу, и бегу. Вправо, влево, вниз. Влево, вправо, вниз.
Холод, сырость. Вода — кап, кап.
Шаги — тум-тум-тум! Мои шаги.
Бубен вроде, или барабаны чертей? Слышу! Бегу на звук.
Холодно, потом еще холоднее...
Нет, теплее. Темно. Очень темно. Зеленое на стенах.
Светилось! Лишайник. Теперь нет.
Лишайника нет. Не светится.
Но вижу! Все равно вижу! Глаза — во! Чтобы лучше видеть, да!
Камень. Снова камень. Разный камень. Черный, серый. Желтый, бурый. Капает, журчит. Вода. Долго бегу.
Вправо, влево. Вниз, вниз, вниз. Глубоко.
Очень глубоко. Муэрде! Му-эр-де! Близко уже!
Громко! Бьёт непонятный ритм
Дом–дом–доммм, бом–боом–бом.
Схожу с ума, да?! Прав Виландия.
Совсем близко. Вот...
Кончился! Камень кончился.
Бумм, бумм! Железо под ногами.
Край. Обрыв! Падаю?
Да, провалился немного, туда глубоко вниз!
Наверно снова чёртова ублиетта попалась на проходе!
Нет, не падаю, задержался руками за что-то.
Факел и нож — вниз летят.
Взобрался, стою. На краю стою. Удержался?— да.
Крутится. Над головой крутится. Большое, железное.
Обод? Нет, не обод. Крутится, стрекочет.
Помню, видел. Помню!... где-то во снах, такое приходило ко мне.
Колеса с зубцами цеплялись одно за другое, вертелись и проворачивались, передавая безостановочное движение.
Я задумчиво глядел на стрекочущий, лязгающий механизм.
Зубастые колеса и колёсики, обода, металлические балки, качающиеся столбы, оси, полированные дуги и венчики.
Сталь, медь, бронза, золото, серебро.
Кровавые отблески драгоценных камней алмазов.
Что-то крутится, вертится, мелькает.
Зубчики колес цепляются друг за друга, проворачиваются, и приводят в движение блестящие колотушки–анкера.
Двигатель Часов Вечного Времени.
Вот оно, видимо снова это «что-то».
И как выбрать из всех найденных «что-то», самое наиважное для меня. «Часы» или Анна? Всё просто. Или всё золото мира.
Что стоят эти вещи перед настоящим выбором?!
Вот был бы у меня мешок, а в мешке миллион долларов мелочью, с вертолета бы раскидал его над утренним городком.
По одной банкноте.
Падающие Деньги с небес.
Разрывая обычным людям все существующие шаблоны.
Хотя так уже было в истории, когда бог бросал на землю еду, манну небесную. Также, я поступил бы и с золот…
Но «Время» хищной рысью прыгнуло мне на грудь, оборвав всякие размышления.
Толчок отшвырнул Идущего на несколько десятков шагов — несколько десятков лет! — назад.
Что перед этим опасность рухнуть вниз, в мглистую пропасть, где под прядями седого тумана полыхали далекие зарницы?!
Чудом я устоял на краю обрыва — но на краю дня сегодняшнего — нет, не устоял; эпизод в пионерлагере.
Ясный день летом.
Мы со стайкой мальчишек гоняем мяч по площадке.
Вдруг начался проливной дождь, ни с того, ни с сего.
Да не бросать же игру, на полдороге!
Светит яркое солнце, шумит дождь басовито по веткам деревьев, наливая теплые лужи. А мы мокрые, чумазые, но всё равно мы счастливы, нам всё по барабану!
Ведь впереди у нас ещё целая жизнь.
Дождинки непрерывными струйками впивались каплями в промокшую одежонку, падали рядом теплые слёзы неба, вызывая круги на лужах асфальтовой спортплощадки.
Десятилетним мальчишкой, «Я» топтался в недоумении, пока Время океанской волной не накрыло…
Дальше воздух засвистел из скафандра.
Где оказался, что я тут делаю?!— в теле десятилетнего мальчугана в железной махине в сдувающемся как проколотый воздушный шарик, космическом скафандре.
Эластичная оболочка, на несколько размеров больше меня, наконец, сдалась, и я смог расстегнуть крепежи и застёжки, выскакивая наружу.
Ого, дисплеи управления. Голографический экран во всё окно, переднего иллюминатора! Ручки–джойстики с кнопочками рядами светятся синеватой подсветкой. Весело перемигиваются между собой огоньки датчиков.
— Где это я?— тихо спросил, не зная у кого, озираясь по сторонам замкнутого пространства: люки, шлюзы, переходы, тамбуры, шкафы во все стены; с открытым ртом от удивления.
— Приветствую вас на борту боевой космической станции прототип «алмаз-01»,— раздался сверху жестяной голос, немного испугав меня.
— А ты кто ещё такой, покажись?
— Я андроидный информационный диспетчер, сокращённо АИД.
Нахожусь в квантовой системе управления станцией.
— Аид, сейчас какой год?
— Год 2900,— ответил роботизированный голос.
Да твою ж ты мать!
Виландия предупреждал, что выброс может занести в «вперед».
Не стесняясь теперь никого особо, я уверенно взобрался на великоватое кресло члена экипажа, одно из многих, в капитанской рубке корабля.
— Ответь андроид, есть кто-нибудь на станции, кроме нас?
— Станция временно законсервирована на столетний карантин.
На экране меж тем объемно крутилась крупным планом Луна, мы как раз облетали обратную сторону земного спутника.
— А на Земле? Что твориться там сейчас?— вырвался у меня вопросом страх безлюдного одиночества.
— Планета Земля заражена вирусом, вследствие занесённых бацилл…— андроид бубнил дальше монотонным, бесчувственным голосом, так правильно — он же машина, искусственный интеллект.
Только я не слушал его больше, погружённый в мысли.
Как так? Значит, теперь я остался один что ли, из всего человечества, может ещё сотня людей выжило в суперхранилищах.
Кто-то ведь мне говорил, что я никогда, никогда не останусь один на белом свете. Выходит, врал он мне, получается.
А может он просто не знал про «это».
Ведь, по правде сказать, никогда, даже в самых тяжелых ситуациях, не оставался один, по-настоящему.
Всегда, кто-то был рядом: то ли друг, будь-то враг, то ли просто незнакомый прохожий.
Тут изображение Луны на экране зарябило, потом прояснилось, привлекая внимание.
— Аид, увеличь картинку на максимум.
Отчётливо стали видны лунные сооружения, в виде куполов и цилиндров, положенных на бок. Странные существа копошились около них — нет, не разобрать так, с космической орбиты
— Да кто там такие?
— Последняя колония лунных поселенцев.
Я стремительно думал.
Если всё так; карантин, везде вирус, планета неживая.
Аид, конечно, мне откажет в приземление (прилунение) на Луну.
Может, поселенцам помощь нужна там срочно.
Надо обхитрить его.
— Слушай Аид, можешь переключить свой автопилот на ручное управление?
Всегда хотел немножко порулить кораблём.
Машинный Аид замолчал, обдумывая детское предложение.
— Вы никто. У вас нет допуска к управлению станцией,— вражий робот затвердил заложенную инструкцию.— Станция находиться в карантинной зоне. Орбиту не положено сдвигать ни на один градус.
— И что же мне делать? Здесь одному? Ответь, чёртов Аид?!
— Без понятия. Мне не подвластны человеческие эмоции. Вы не предусмотрены в моём расписании полётного графика.
Поэтому вы скоро прекратите жизнедеятельность из-за нехватки кислорода...
Понятно, с ним не договорится по-хорошему, а умирать не хотел здесь. Я пощелкал кнопками, повертел штурвалом — всё в холостую.
Ничего не изменилось.
Где тут главный щит управления электропитанием?
Вырубить руками рубильник питания — и всё!— тогда уж запоёт по-другому этот андроид.
И точно, почувствовал странную духоту, кислорода не хватает.
Я соскочил с кресла и помчался, ага! Как же, в невесомости.
Скорее поплыл в воздухе, отталкиваясь руками за всякие поручни.
Зазвучала сирена. Он что прочитал мои мысли?!
Открыл первый тамбур, потом второй шлюзовой отсёк корабля.
— Внимание! Посторонний на борту.
Вот уже почти рядом, горло перехватило в пространстве без воздуха.
Маска!— висит похожая на обычный противогаз, только с какими-то причиндалами снизу, вроде краников.
— Вы будете нейтрализованы. Вам не уйти.
Выдвижные ручки задвигались из стен, защёлкали электро¬-разрядами.
Сорвал с крючка маску и напялил на лицо, покрутил колёсики вентилей — уфф! Я кое-как задышал.
— Приказываю активировать «Голема».
Размер маски великоват, но ничего, справимся.
Вот и скафандр лежит, а там… нет я боюсь туда даже посмотреть.
Короче, полуистлевший бывший член экипажа. Мумия человека.
Интересно, сколько их здесь лежит бесхозных астронавтов, с тех врёмен.
Впрочем, неважно — если я сам тут начну медлить, то вместе с ними останусь.
Хотя… придётся пожертвовать брезгливостью и залезть в скафандр, в гости к мертвяку, для поиска какого-нибудь ключа, пароля, стик–карты.
Бояться надо живых, а не мёртвых. На самом деле.
С такой установкой в голове, стал лихорадочно расстегивать оболочку костюма. Потом дошло, что надо сначала гермошлем отстегнуть, он крепился на защёлке. Есть!— бейдж, или магнитная стик–карта с инициалами и должностью астронавта висела на шнурке, зацепившись за кости черепа.
Главное, не сломать, не потревожить кости, — и раз — осторожно высвободил шнур из останков. Секундное дело.
И двигаем дальше в поисках способа захвата станции.
Где-то за боковым поворотом послышался глухой стук металла о металл, или это раздаются шаги, такого шагающего существа, монстра.
Чонг, чонг, чонг — странный и страшный звук всё ближе, вот уже рядом. Совсем. Не дожидаясь того, кто покажется из-за поворота, я кинулся наутёк отсюда, дальше и дальше по симметричной станции.
Так, сначала надо отключить станцию от Аида.
Остальное потом…
Я непроизвольно протянул руки вперед, закрываясь от столкновения.
Но станция и Луна вдруг исчезли, растаяв как дым морока.
И вновь ощутил себя на ржавом козырьке во чреве железного подземелья «Часов», с вытянутыми вперед руками, и в своём возрасте.
Время завершило Круг и вернулось неузнаваемой Неизменностью.
Ах, так! В игры играть вздумало Время! Со мной?!
Ладно, я ещё вернусь, а пока нужно выбираться отсюда.
Это место, тот вход в мир «Часов» был похож и в то же время ни капельки не похож на все остальные, странные места Зоны.
Круглая дыра в земле подземелья, шагов двести в поперечнике, а глубины неведомой. Никакой засохшей крови мутантов — камень, шершавый и ноздреватый, унылого серого цвета.
Здесь все, что ни есть — серость, уныние и безжизненность вечности.
Голодный паучище выпил, высосал из мира живые соки, живые краски. Стальной обод Времени с механизмом над головой, камень–пепел под ногами. Ни былинки, ни кустика.
Хоть бы ржавчина лишайника живая!
И ступени большие, под размер ноги атланта великана, грубые ступени выскребленные в камне, уходят вверх крутым уклоном. Совсем рядом от меня, только стоит перепрыгнуть отвесный обрыв в бездну с козырька.
Вот и выход обозначился к живому, наверх к жизни.
Собравшись с духом, сделал прицельный прыжок на площадку ступени.
Только мои ноги коснулись заветной ступени, по исполинскому миру «Часов» пробежала едва заметная дрожь.
Резонанс! Вот чёрт! Пора точно уносить ноги!
Вкарабкиваясь по ступенищям, заторопился наспех, без передышки с разбега запрыгивая с одной ступени на другую.
Бег с препятствиями — то бег, то прыжок.
Снова дрожь земли повторилась, на этот раз отчётливей.
Потом, ещё и ещё.
Всё ненужное было давно скинуто, пот тёк по лицу, я всё бежал, прыгал, снова мчался. Внутренности земли разрешались от бремени трудно, и болезненно.
Чрево её содрогалось, словно выталкивая меня наружу; схватка шла за схваткой, с пугающими, неравномерными перерывами.
По стенам змеились опасные трещины, каменные небеса сплевывали концы не тающих никогда сосулек, похожие на наконечники копий.
Острая крошка секла лицо. Против крошки я был бессилен.
Что я мог? Мне оставалось разве что отмахиваться на бегу, сдувая часть кусачего подземного гнуса в сторону, не позволяя ему напиться заветной крови.
По правую руку от меня вырастали столбы пламени, рассыпались горючими брызгами, опадали и вздымались вновь.
Воздух плавился, тёк жидким маревом, точно возле мартеновской печи.
По левую руку ворчали, рокотали, выстреливали пружинами, сходили с ума в бешеном ритме разломанные остатки «Часов».
Глыбы и целые утесы кружились в мрачном хороводе, сталкивались, трескались, окутывались клубами вонючего дыма.
От него слезились глаза, першило в горле.
Наконец, я выскочил поверх ступеней, на мгновение обернулся.
Между кузнечным горнилом и каменными молотами протянулась вереница наковален — скальная лестница, по которой я бежал, ища спасения. И это называется короткий путь наверх?!
Короче, разве что в могилу! И больше нет никаких «Часов».
Снова обратный сумасбродный путь назад, наперегонки со смертью, подгоняемый огненной стихией, жадно пожирающей пространство за моими огромными прыжками, в добрый десяток шагов.
В каком-то причудливом сне я лечу, где время растягивается сгущённым молоком выливаясь из банки, по-вороньи раскинув руки как крылья, припрыгивая ногами–когтями при разбеге, словно ожила во мне найденная душа Ворона.
Птенцом воронёнком, не умеющим летать в полную силу.
И не совсем тем старым путём, огромные трещины образовывали новые проходы, одновременно заваливая старые дорожки.
Да, вовремя Виландия с Рамиресом повернули назад.
Ветер. Свежий. Откуда? Повеял аромат цветущей сарданы.
Я принюхался на бегу. Запах оттуда — где спасительный выход.
Запахи багульника, сон–травы, их ни с чем не спутать.
Ветер усилился, разметал дым и смрад, заглушая огненный рокот за моей спиной. На этот не сбиваемый ориентир, помчался дальше, потом вылезая из подземелья на травяной луг.
Я возвратился в мир.
***
Новый день занимался утренней зарёй.
Только густая трава луга по краям нового разлома пожухла, свернулась черными колечками, уже обратилась в пепел.
На нижних ветвях сосен порыжела хвоя.
Те деревья, которым не повезло оказаться слишком близко к трещине, накренились, в судорожном порыве жизни цеплялись корнями за землю. Поблекли, сморщились желтые венчики волчьей сарданы — мириады хрупких солнышек увяли, теряя блеск.
А живой разлом ширился, бежал вперёд, обваливаясь позади, через луговину и дальше к городской реке, словно желая напиться с великой жажды, опустошить всю реку, выпить её до самого дна.
В нём дышало, дергалось, пульсировало.
Так бьется сердце бычка, приносимого в жертву, в ожидании неизбежного, когда тяжелый и острый нож вспорет животному грудину, для извлечения кровавого подарка богам.
Из разлома, развороченного пласта земли, торопясь, пока он не закрылся окончательно, выбралось обезумевшее существо.
Шалый человек не вполне похож обличьем на людского человека, он был почерневший как ворон.
Откровенно говоря, он смахивал на записного отъявленного демона, собравшийся в побег из подземного ада.
***
Эпилог главы.
Рассказ Виландии после этих событий, и о последующем.
«… Джоник возвратился в замок иезуитов, лишь к вечеру следующего дня. Весь помятый, понурый, оборванный, обгоревший сам и в обгоревшей одежде.
Да не это было существенно, главное, что он остался жив.
Я не стал расспрашивать, что там случилось после нашего ухода.
И так всё понятно. Он изменился, стал немного другим.
Потерять — смириться, найти — и снова потерять любимую женщину. И всё это почти за одни сутки!
Не хотел бы я оказаться на его месте.
Тут любой бы давно свихнулся.
Ха! А я ведь завидовал Джонику, простому человеку.
В том, что он был не такой как я.
У него больше способностей, сравнимых со способностями бога
Или я тоже стал сравнимый как бог, решая судьбы людей, делая тяжелый выбор
________________________________________
;Яндекс Директ Книга Тармашева «Жажда власти 3»Удобный формат. Дешевле, чем на бумаге. Скачайте или читайте онлайн! litres.ru 18+Скрыть объявление
________________________________________
за них. Как и Джоник.
Ведь часто так в жизни бывает, когда ты избираешь для других какой-то новый путь, для любимых, для детей, для страны.
Я ему не завидую, или завидую, или он мне завидует, — всё перепуталось в непонятном Мире.
Где надо только выживать, как кошка дикая, в диких джунглях, в диких городских подвалах, там бороться с крысами, гиенами, с тиграми. Не обзавидуешься нам.
А потом мы вдвоём собрались на войну, устроенную королями, с ихними кардиналами.
По предначертанному пути: мне в перерождение, Джонику в свое время, откуда он и появился.
Вряд ли теперь он узнает о том, что похищенная, и не найденная Анна, сойдёт с ума и окончит последние дни в закрытом женском монастыре, расположенном где-то в Кордове.
Я не стану ему говорить, что «видел» судьбу Анны.
Там сначала она родит ребёнка, сына Джоника, которого потом сразу после рождения, отдадут в приют под королевским покровительством.
Дальнейшая судьба сына, как и полученное имя, неизвестно.
Бог весть, каким он станет в жизни, когда вырастет… бог весть.
И встретятся ли когда-нибудь снова потомки сына и сам Джоник.
Я хоть и Видящий, но не настолько, же всемогущий.
А что про других персонажей сказать? Если вам интересно.
Каждый получил что хотел.
Официально остается тайной, каким образом разведка Ришелье добыла текст договора с Испанией.
Исследователи три столетия никак не придут к согласию по этому вопросу. Некоторые даже полагают, что заговорщиков мог выдать сам глава испанского правительства, граф Оливарес, в обмен на определенные компенсации со стороны Ришелье.
Ха! Разумеется, мы с Джоником приложили к этому рабочие руки.
Найденные улики, вместе с написанным подробным докладом обо всём произошедшим, я отправил гонцом в Мадрид, братцу сеньору Оливаресу.
Затем Оливарес передал копии улик Ришелье.
Как предполагал, полетели после головы заговорщиков, с нашей и французской стороны, мелкие и крупные.
Сен-Мар, до подписания приказа об аресте пытался бежать.
Его нашли в бедной лачуге на одной из столичных окраин.
Городские ворота были закрыты, и беглец не сумел покинуть Париж.
После ареста первым предал сообщников Гастон Орлеанский.
Также поступил вскоре и герцог Бульонский.
Взамен они получили помилование короля.
После суда, над Сен-Мара и де Ту, устроенным Ришелье над главными заговорщиками, в тот же день они доставлены в карете на площадь Плас де Терра, где при огромном скоплении народа были обезглавлены.
Хотя мы-то помним, что главные интриганы как раз избежали преследования: покойный прелат Амбросио, и его наставник Бартоломео, следы которого теряются также в монастырях Кордовы.
Кардинал Ришелье после суда вскоре умрёт, как и его визави, король Людовик 13. Пост кардинала займёт Мазарини, но политика Франции, так и не изменится. Министра Оливареса, после поражения в военной кампании при Рокруа, сместят с должности, будут судить, но он тоже скоропостижно умрёт, не дожидаясь суда.
Массэ, я потом отпустил из подвала, пускай живёт как хочет, но скакунов не вернул, нам с Джоником они самим вскоре пригодятся.
Испанию будет трепать злыми силами, что вызовет сильнейший упадок страны. Король Филипп IV умрёт через двадцать два года после мясорубки терций в 1665 году, и на королевский трон посадят слабоумного Карла II, который будет править, в кавычках, до конца века, до 1700 года.
А через 90 лет спустя во Франции произойдёт первая революция:
с взятием Бастилии, гильотиной, якобинцами, коммуной, конвентом, Маратом, Робеспьером, Дантоном и прочими героями неспокойной эпохи средневековья.
В результате, которой Людовик XVI будет обезглавлен на площади Революции, и потом через десять лет к власти придет Наполеон 1.
Но это — совсем другая История.
Засим нижайше откланиваюсь, и прощаюсь с Вами.
Вместе с огоньком погасшей Свечи...»



Зона Отчуждения
 
… сон. Сравнимый с видением из молодости.
Есть такие места, куда попадаешь между Навью и Сном.
Мы мчались в каком-то автобусе по бескрайним зеленым полям и лугам от травы и кустарников, моей родины с прозрачным небом.
Небо. Откуда в аду такое голубое небо?
И вместе с кем-то, важным для меня.
Только я не знал того и не помнил кто он.
Автобус был тоже бесконечным, со многими пассажирами сидевшими и стоявшими бесплотными тенями.
Автобус без номера и определённого маршрута, ехавший в никуда.
Летела долгой скатертью дорога, под колёса чудного транспорта.
Пока он путешествует, я должен!— обязательно должен вспомнить всё, что случилось со мной…
А потом автобус вдруг затормозил, погромыхивая металлическими частями механического остова, не доезжая до вокзала.
— Выходи, Идущий! Это твоя остановка!
Кто-то сказал, совсем рядом со мной, или передал прямо в моё сознание.
— А как же ты? Давай вместе выйдем.
— Видишь ли, я не смогу сойти с тобой.
— Но почему?!
— Устал быть бессмертным. Я прожил несколько жизней. Больше не спрашивай об этом. И, взамен, возьми «Это» с собой.
— Что это?
— Подарок, надеюсь, он тебя не разочарует. А мне пора отдыхать, и явиться в новое перерождение.
Я почувствовал как «это» мягко обвилось вокруг меня и взяло за руку, если уместно там руку назвать рукой.
— Что ж, спасибо, что вытащил оттуда. Помни, что говорил. Удачи Идущий. До встречи, в новой жизни. Хозяину привет.
Я поверил ему, и «вышел» сам. Один. Или уже нет, не один.
***
… Вокруг Идущего и одновременно внутри, зыбко шевелились расплывчатые силуэты, напоминая готовящихся к схватке бойцовых рыбок–самцов.
Путник никак не мог отследить их хищные контуры, потому что сам был одним из мерцающих призраков, но вместе с тем — всеми ими сразу!
Искаженное до неузнаваемости сознание дробилось на немыслимое множество малых частиц.
Чудом оставаясь целым, расплескавшись тонкой маслянистой пленкой по поверхности живого океана, в глубине которого шевелилась заточённая между солеными каплями безмолвия нежить, не в силах прорваться на поверхность света.
Эта глубинная жизнь была древней, как само родившиеся в самом начале рождения мироздания Время.
Её сила копилась давно, и сейчас тварь, стремившаяся разорвать сдерживающую пленку, была, как никогда, близка к завершающему рывку, к свободе.
К разлетающимся ошметкам содержимого черепной коробки, одного на всех… но — Время еще не пришло.
Скоро, уже скоро — но не сию минуту.
Здесь нет меры времени.
Любые категории измерения, или меры чего-то — это предикатив, состояние материи в мутации, относительно удаления от первичной формы.
Время и есть род предикатива, желаемого изменения тел, ждущих метаморфозы.
Если отринуть фактор времени из череды всех мерностей, хранящихся в оболочке физического тела, то возродится последовательность даров, ожидающих распаковки для излечения человечества от старости.
Да и время бывает разным.
Человек, умирающий от старости, он просто теряет тело, для него не остановилось ничто, он закончил этап жизни в биологическом теле и его ждет дальнейший путь.
А в энергетическом плане представление Времени это коэффициент соотношения энергий.
Понятие Время имеет примерно такое описание:
Будущее — это когда я с раскрытым потенциалом, именно полный потенциал, а прошлое — это когда у меня мало потенциала.
Завтра это еще я не готов, мало опыта, рано.
Но одновременно из момента, когда я накопил много потенциала и раскрыл его, могу проецировать свое сознание в точку, где я еще никто, слаб, то есть проецировать себя в прошлое.
Прошлое в понимании развития световой сущности, а не человеческой оболочки.
То есть Время понимается не как система координат, а как свойство развития души и характеристика накопленного потенциала.
Поскольку каждый момент изменяет прошлое и будущее, точных предсказаний будущего не может существовать.
Всё постоянно изменяет всё.
Образ протекания процесса развития как совокупность биологических организмов разного организационного уровня, именуемое биологический скафандр или тело, является пристанищем для энергетической или световой сущности.
У тела есть лимит на развитие, запас энергии для прохождения эволюции: рождение–зрелость–старость и соответственно смерть — расшифровка смысла слова, — «сменить мерность».
Этот процесс необратим, как бы это кому не хотелось, но эволюция тела, как живого организма имеет предел, по истощению запаса отведенной энергии на развитие, оно распадется на биологические составляющие.
Пусть существо живет хоть тысячи лет, хоть дни и часы, но суть одна.
Это и есть Время в нашем приземленном понимании, некий промежуток событий пока человеческий скафандр не самоуничтожится.
Нет спешки, живут и двигаются камни, каменная неорганическая жизнь тоже дышит и умирает, меняются не только полюса Планеты — меняется всё и везде, в том числе мера Времени для каждого живущего существа.
Мотылька бабочки–однодневки, человека, или валуна камня.
Если смотреть с ощущения камня, то мы для него, люди, кажемся ему сгорающими искорками от костра.
Просто искра, этот человеческий век.
И в каждой ветке реальности течёт свое линейное время.
Все это означает, что как будущее, так и прошлое многовариантны — чем дальше от момента здесь и сейчас, тем больше потенциальных веток.
Мало кто осознал(ёт) его до конца из читателей здесь в жизни, и тем паче в народе.
По-простому — это привязка к родной ветке реальности.
И вы уже не сможете перепрыгнуть, то есть «поменять вариант реальности».
По настоящему кто заходит в Транс, уже не «в здесь» и «в не сейчас»
И уж, точно не живет по принципу — здесь/и/сейчас.
В каждой ветке реальности течёт свое линейное время.
Вновь и вновь мы создаём, то есть творим в ней, новые декорации, и новых людей–проекций.
Только кому это нужно?!— одному отступнику Идущему?
Людям ничего не нужно из твоей души.
— Ты боишься смерти?
— Нет, не в этой жизни. Когда я окажусь маленькой девочкой, то может быть стану бояться.
— Когда же?!! — не слыша самого себя, закричал он, из последних сил цепляясь за остатки растаскиваемого в стороны «Я».— Когда это произойдёт?!
Желая неосознанно познать сокровенное.
В ответ беспокойно заворочались зыбкие рыбьи силуэты пираний, словно дивясь неожиданному вторжению и пытаясь рассмотреть странного пришельца целиком, вместо того чтобы рвать его на части.
Окружающий кошмар на миг замер, и какая-то неуловимая часть целого пришла в особое движение.
Это уже не общее хаотическое брожение — нечто двигалось целенаправленно, оно, движение, сопровождалось все усиливающимся пароксизмом боли.
Путник–организм знал неясным знанием — тайны жизни и смерти рождаются в муках, чтобы быть безжалостно выброшенными из материнского чрева в никуда, чтобы исчезнуть, кануть в небытие и снова в перерождение:
«… Шерсти зверей носили вы, сливаясь с ними часто, преображаясь и трансформируясь телом в волка, медведя или птицу вольную, что всеми четырьмя стихиям вам ведомо, что шесть форм тел знали вы во времена те забвенные…»
Внутренности чудовищного, состоящего из миллионов отдельных элементов безликого существа, которым в этот момент стал Идущий, обожгло огнем, и кричащий раскаленный зародыш вырвался на свободу, мгновенно умчавшись прочь.
Чтобы боль, от вошедшей в нервный узел тупой и ржавой иглы шприца Времени, сменилась блаженным чувством, подарком наркотического препарата, что течет по венам, разрушая тело, давая взамен возможность забыться, отрешиться от предчувствия неизбежной боли, и от ее наступления.
И от ухода от реальности, за которым следует новый виток спирали отчаяния и тоски.
Мука, проклятие, но без них ты уже не можешь, не в силах представить свое существование.
Чтобы дрожь извращенного наслаждения от гибели пробежала по гигантскому организму.
Сладостный, мучительный экстаз разрушения и смерти!
Идущий закричал, с усилием вырываясь из засасывающей трясины нечеловеческого кошмара, — и, судорожно глотая ртом воздух, вынырнул на «поверхность», вместе с попутчицей.
***
… Я очнулся в скафандре, в том «перемещателе».
Только пульса не было в жилах.
Сердце перестало биться, но разум был в действии, и я ударил кулаком в грудную клетку, со всей силы, запуская по новой кровеносный мотор, пока не стало совсем поздно.
Тук, и остановка. Потом снова тук¬–тук.
Кое-как забилось сердце, с перебоями застучал двигатель тела.
Зашипело сервоприводом, крышка аппарата автоматически плавно отъехала в сторону, выпуская на свободу.
Только в какую свободу на сей раз?!— в привычное, или уже не привычное время.
Прислушался к себе и что твориться рядом.
Звёзды, Судьбы, Времена: всё перемешалось в голове, в одно нечто неразличимое крутящееся Колесо.
Придерживаясь за ручки, вылез из него, слегка покачиваясь при первых шагах, отвыкших от реальности.
Мрачно темнели закрытые «перемещатели» Черного Сталкера и Анны, так и не вынырнувших «оттуда».
Сердце остановилось. Глядя на них.
Тук. И стоп. Плохо. Очень плохо.
Я ударил ещё раз — по сердцу.
Запуская принудительно, движитель моей сущности.
Хорошо. Хорошо почти!
Где-то рядом грохотал эхом близкий бой.
Заскрипела бункерная дверь ручным штурвалом, вернулся оттуда Крест. Он спустился вниз, устало скинул три пустых автомата на стол, приветствуя меня коротким кивком:
— Как ты Джоник, вернулся? А у нас горячо тут.
— Норм. Сколько прошло времени?
— Минут десять, может больше.
Вот блин! А для меня прошла целая вечность.
По сложившейся обстановке задница творилась за стенами бункера и вокруг. А как иначе сказать.
Стрекотали «калаши» с разных сторон, знакомыми до боли очередями, сосредоточенно бившие по одной цели.
Потом затихли, больше не подавая признаков жизни, видно киборга «отступника» не стало.
Зарычала яростным свистящим визгом мощная «болгарка», взрезая замки двери лаборатории. Но поперхнувшись крепким металлом — она плачевно затихла. Передышка минутная.
Во время которой, вероятно, отрядные минёры накладывали точечный пластид на каркас двери, чтобы вскрыть укрытие, как консервную банку. На их месте, я бы так сделал.
Бумм! Так и есть. Пыль. Грохот.
Почти землетрясение, от рухнувшей многотонной махины.
Развороченная взрывом стальная дверь, вырвалась из петель и грузно обвисла, на перекошенном остове лохмотьях рамы притвора.
Штурмовики заскочили на круговую лестницу лабораторию, которая наверху помещения. Больше нет времени спать!
Крест, не отвлекаясь на мелочи, перезаряжал опустевшие стволы, поспешно меняя магазины.
И пора! Прыжок. Без оружия?— да!
Моё оружие на лабораторном столе осталось.
Там трое! Всё нипочём! Нам!
Кому нам? Да некогда разбираться — нам и всё.
Вхолостую заклацал курок пистолета, успевшего среагировать бойца.
Что? Тоже патроны в обойме кончились?!
Раз — прямой удар. По первому, по центральному «штурму».
Рука привычно ушла на пробой корпуса противника.
Тут же локтем выбивая «пм» из правого.
А левый штурмовик ударил резиновой дубинкой!
Ух. Хорошо. Очень хорошо.
Да только ничего больше.
Нижняя кнопка клина обоймы — разрядка «пм».
И стволом и каркасом обоймы — сразу по головам!
Хорошо, да! Совсем хорошо.
Ещё двое штурмовиков на лестнице сформировались, выскакивая из тамбура раскрытого широким зевом входа в лабораторию.
И тянутся стрелять… тянутся пальчики нажать курки.
Но почему, сразу стрелять?!
Может надо поговорить сначала… поздно.
— Лови Джон!— Крест понял, что дело туго идёт, а он был внизу и понятливый, подкинул мой «каратель» наверх.
Для него не нужны патроны.
Каратель есть каратель, нож спецназа.
Серповидное, обоюдоострое лезвие клинка — не оставляет никому шансов, в короткой ножевой атаке.
Мини–сапёрная лопатка. Что вы хотели.
Если у обычного ножа (боевого) просто острие, и одна режущая кромка, то у «карателя» их двое.
Без разницы, в каком ты положении находишься — прямой, или обратный хват. Можно сразу «перекладываться».
Да, таков был вопрос — почему же боевой нож назвали так?
Как у фашистов СС уставной клинок — «мёртвая голова».
Не знаю. Наверно, так получилось, что пришлось так назвать.
Карать — так карать. Мне нравиться.
А что вы забыли, как танки в Грозном стреляли.
Кстати, нож потом переименовали официально — на «Взмах-1».
А между нами, он так и остался «карателем».
Вы мне скажите тогда — зачем я живу... если всё переписано и прошлое и будущее.
Я ведь по небу летал, надеялся всё понять, да чего ж теперь церемонится!
Каратель тоже летал, коротко отсверкивая матовой сталью, находя уязвимые цели, то к одному телу, потом к другому.
Зачем вам знать — как?
Пока досыта клинок крови не напился.
Бывало, сам его кровью кормлю — делаю кровавый порез на коже и «кормлю» сталь. Так надо.
Для чего и расписываем стены кровью.
Ведь родятся новые солдаты, и родятся новые командиры.
Не знаю. Всё хорошо. Только что-то горчит в горле.
Как сказать иносказательно — дерьмо.
На лице, или в лице.
Твоя мать Родина, встретила хлебом с солью, и с кровью.
Что скажешь ещё, а ты Хозяин что молчишь?!
Просто все перепутали страну. Город и Зону. Да и времена тоже.
Всё перепутано в этой жизни.
Привык уже к Испании, там всегда сеньор, сеньорита.
Я спрыгнул с лестницы вниз, заваленной трупами, вытирая нож от крови. Одновременно вернулся Крест на пост, деловито передергивая затворами заряженных автоматов:
— Не успеем вместе уйти. Скоро подтянут стационарные «глушилки» для поимки Хозяина. Ты сам уходи, а я прикрою.
И только собрался ему возразить, как вдруг крышка аппарата открылась — женщина!
Явилась. Вылезла из «перемещателя».
Точнее девушка — она стоит в растерянности оглушённая всем происходящим, обнимая ладошками голову от грохота, одетая в покинутый сталкерский комбез Черного Сталкера, не зная что делать в такой непривычной обстановки.
Тут любой бы потерялся от выстрелов, от взрывов.
Да твою мать! Крест тоже непонимающе оторопел.
Кто вы такая? Откуда?! Видимо дверь перепутали, напутали город и век! Как решились попасть сюда?
Вот я смешной человек, конечно, узнавая известный облик.
Это нарисовалась Зулейха, собственной персоной.
Вот ведь удружил с подарком Виландия, тьфу, Чёрный Сталкер.
Ладно, всё потом, разбёремся, наверно.
Зулейха, наконец, опомнилась и подбежала ко мне.
Хозяин приступил к быстрым объяснениям:
— Джоник, я всё знаю из мониторинга твоей мозговой деятельности. Можешь не объяснять. Наверно так суждено цивилизации.
Ты помнишь, теорию пересадки мозга.
Когда человеку отсекают голову, на её место пересаживают новую.
Нет времени больше! Уходи отсюда проводник.
Ты выполнил миссию.
Больше ты не ничего не можешь изменить и сделать.
Я запущу телепорт, пока есть возможность.
Уходи… забирай девчонку, и — Просто уходи…
На самом краю дальней стены лаборатории, прямо на углу засветился всполохами кисельного света активированный Хозяином портал.
— Джоник! — обречённо отстреливаясь краткими очередями, выкрикнул Крест, возле
________________________________________

входа окруженный новыми штурмовиками с антеннами «глушилок».
Да, Хозяин прав. Пора подводить итоги?
«Анне уже не помочь, никак. И на сколько минут ещё осталось электроэнергии в батареях её «перемещателя» — пять?! десять?!— минут отложенной смерти... или полчаса… Ей никто не силах помочь. Это означает одно, лишь одно: пора уходить.
Пора…»
Я послушался совета (так больше ничего не оставалось делать).
Увлекая за собой новую спутницу, Зулейху.
В раскрытый быстрый рассвет, перед нами.
Всё длилось не больше минуты: с начала оживления, и до нашего исчезновения.
Замерев застывшими идолами, поклоняться коим — грех, штурмовики не стреляли, и смотрели, как одиночка проводник осторожно обнимает плечи стройной девушки с чёрными волосами, как они бегут прочь, дальше и дальше по лаборатории, и вот дальний угол помещения — пуст.
Пуст, как и не было только что двоих безумных людей, упрямо бегущих прямо в стену.