Тоска 7. Пис о языке, ВС о Гене

Тоска 6. http://proza.ru/2019/11/17/1813

          Поездку домой в Красную на следующий год планируешь с августа, как только отъехал, въехал на «Золотой угор» и уже начинаешь строить планы на следующее лето: чем приедешь, с кем, куда пойдёшь, кого встретишь… Год пролетает без посредников: мгновенно как один день. Вчера первое сентября ещё было, а сегодня уже Новый год проехали, а Майские выходные влёт проскакивают…
Еду, мчусь, убегаю от города, а он вцепился и держит, своими ручищами загребает, обратно тащит, не отпускает на свободу…
          В этот год что-то не так. Город не освобождает от оков. Обнял своими клешнями как рак и тянет сожрать. Ты от него домой мчишься, а он не выпускает, дёргает тебя как за стропы парашюта, мучает и давит, довлеет над тобой своими нерешёнными проблемами, копотью и гарью, смрадом, скопившимся в городском смоге. Раньше никогда так не было, чтобы мёртвой хваткой держал и в деревню не отпускал. Обычно, проедешь километров сто, когда уже дороги назад нет, и он отстаёт, не следует со своим скарбом проблем и забот, отпускает тебя в деревню на побывку. А в этом году всё наперекосяк, уже Вологда, а мысли все там, в каменных джунглях, среди колодцев бетонных коробок, суеты и нерешённых задач городского бытия. Едешь на машине, а город словно зацепился за твои подтяжки и тянет назад, не отцепляется, натягивает и натягивает их как тетиву у лука, того и гляди развернёт весь твой деревенский пыл назад, сровняет, так сказать, город с деревней и, «чего так желали большевики в семнадцатом», свершится без всякого участия партии…
          Да, тяжело в этом году далось прибытие на родину, тяжко, никакой эйфории и других безудержных возбуждений летнего отдыха в сельской местности вдалеке от земных цивилизационных благ, нервы струной натянуты и ещё не отстрелены, а в какую сторону отстрелит – неясно, может в деревню прилететь, а может и в город отстрелить, как повезёт, как карта ляжет. Видимо, год тяжёлый и проблемный выдался, мозг, после ковидных ограничений, никак не хочет ощутить свободу деревенской жизни и впасть в нирвану праздности размеренной жизни.
          Деревня – небесный рай для городского существования: ничего не просит, ничего не надо, живи и всё, остальное само собой происходит. Разнотравье всюду, и без всякого озорства пчёл пыльцой проникает прямо в кровь. По утру солнце встаёт из-за деревьев, не из-за высоток в полдень, трава росой босые ноги умывает, день ещё не начался, а ты уж на ногах: просветлённое утро видишь, живое и игривое, приветливое своей младенческой чистотой, прохладное и не уставшее, ещё беззаботное… Хочешь поработать – иди поработай, потешь своё эго. Хочешь поотдыхать – никто не упрекнёт. И в том и том случае получается, что ты сил набираешь. Хочешь полежать – ляг, полежи. А в это время тебя воздух лечит. Хочешь поспать – поспи, воздух никуда не делся, не ушёл, все лёгкие заполнил. Короче, чего не делаешь, всё впрок. Ходишь, сидишь, лежишь и всё равно лечение проходишь; ничего не делаешь, и тут здоровье к тебе прилипает. Куда не повернись – везде здоровые эмоции и небесные «нервирующие» дали. Дождь едёт – это тебе отдых в Прибалтике, солнце светит – отдых на Бали, река журчит на перекатах – Чёрное море волной гальку елозит, углы ей ровняет. Песок, трава и всё бесплатно, за всё уплачено, ничего денег не требует, никто нахально-назойливо беляши с варёной кукурузой не продаёт. Тишина, аж пугает, ничего не слышишь, хоть прислушивайся, хоть нет, никакого постороннего шума: птички, кузнечики, да стук твоего сердца и шум размышлений – вот и весь исчерпывающий набор звуков, остального ничего нет, мир словно исчезает, растворяется в тишине. Радуешься ветру в ветвях деревьев да дождю, «ступающему» по земле, остальное «раздражающее» безмолвие: тоска и грусть с «ненавистным» здоровьем наступают, охватывают тебя со всех сторон, навязывают «стриптиз и насилие» благодатных дней. Вот только клуб закрыт по ковидным ограничениям, никаких танцев и иных развлекательных утех в придорожной пыли на жарком солнце, тоска, одним словом…
          А тут «двое из ларца одинаковых с лица» – Пис и В.С. – в этой нирване уже давно шаландаются, промышляют, спорят про меж собой, политический капитал ищут и прямую выгоду ненасильственных действий пятой республики третьего Рима на Обозе блюдут и байки про несусветное сочиняют, в насилии над личностью упражняются.
          – Вы ведь в своей Красной русский язык ни хрена не знаете, всё уже на городской сленг переиначили, весь язык Пушкина и Толстого сквозь мясорубку в Ютуб-канале с Инстаграмм в Телеграмм перековеркали в мову. Даже язык пролетарских поэтов Есенина с Маяковским не узнаёте. Поэму Александра Блока «Двенадцать» вместо марша на танцах используете. Язык Достоевского по вам плачет с «Девятой палатой». Я один одинёшенек ещё как-то шарчу на языке предков, по-выйски баю, даже в городе Архангельске осяткинские слова употребляю, берегу их и в блокнотик карандашом записываю, чтобы и вы понимали, когда меня вдруг не станет. Меня-то в Архангельске не понимают, за сумасшедшего держат. Иногда такое загну, что и сам перевести на современный язык не могу, затрудняюсь, образования светского не хватает, одна блатная феня да мат на языке. Но новые слова под старые понятия не ищу, толерантность не приемлю, в интернете не сижу, на фейсбуковскую чушь не реагирую, с доверием внемлю только Путину и Шойгу, да «Искандеру» с «Ярсом». Стерва – стервой зову, гнида – гнидой, негра – негрой называю, раз он негр. А как его ещё назвать? Я за негритоску Анжелу Девис на школьной линейке протестовал. Девка она красивая, с пышной шевелюрой и белоснежной улыбкой, губы по-модному отрастила без всякого ботокса, чего бы и не по-протестовать за такую. Скандировал «Руки прочь от Анжелы Девис!» и так вот ещё рукой со сжатым в ненависти кулаком вверх выкидывал, чтобы руки от девки точно убрали. Ну и что, что она чёрная и негритосная, лапать-то её грязными руками зачем, только если по обоюдному согласию что можно, а иначе насилие над личностью получается, пусть и над чёрной. Никакого уважения к цвету кожи. Ещё про Луиса Корвалана с Сальвадором Альенде и Демис Руссос помню так же кричали… Нет, как-то не так последнего называли. Первые-то из Чили, один президентом до Полпотовской хунты был, которая его и убила. А последний… Он так-ту тоже поэт и певец, как Демис, с гитарой к нам приезжал, в Советский Союз, в Москву с гитарой – помнишь ли? Да как ты ж его звали-то? вертится бы на языке, но как-то никак ухватить не могу этого озорного индейца. Вспомнил: Гойко Митич! Нет, не он, не Гойко Митич. Митич-то этот всех индейцев в кино сыграл: и Чингач Гука, и Аппачи, и всех бледнолицых в резервациях пережил и переиграл, пока Берлинская стена не рухнула, и ГДР ФРГ не стала; тогда индейцы оказались что не нужны, и главный «индеец» тоже. Да как звали-то? скажи, как звали. Дин Рид его звали! – индейцам Америки тоже свободу всё выпрашивал, а его не слушали. Если бы тогда послушали, то сейчас неграм ноги бы Пилосси не целовала и ей подобные демократы дермократической Америки тоже – с них бы ещё тогда, в семидесятых, скальпы поснимали и продавали бы по две гроших на вес, а сейчас пусть ноги потные целуют да радужными флагами машут. Записал? Запиши! и в книгу куда-нибудь вставь, чтобы русский язык непотребствами не коверкали…
          – У нас конечно возможностей поболе, чем в Осяткино, мы, можно сказать, цивилизация по сравнению с вами, но я тоже в интернет не лазю, у меня весь интернет через окошко в дом проникает. Шторку открыл и все тик-токовские короткометражки наяву о всю ширь. В зале открыл – Санта-Барбара с Рабыней Изаурой чешут; на кухне – Афоня и Гараж… Но я, чтобы русский язык предков не забыть, так Гену включаю, слушаю, как он поёт. Душевно поёт, без надрыва, не своё, а кажется что своё, веришь ему, переживаешь. Он уже на весь световой день мне песен на флешку напел, чуть ли не «сто писят» песен самых разных, слушай не переслушаешь. А где мне здесь слушать, если ездить некуда. Мой Урал только за дровами да за сеном гож, так и то и другое рядом, никаких часов не надо ехать, всё в километре от лесобазы. Даже и до Тоймы поедешь, столько часов не проехать, если только до Москвы или Архангельска, в тайгу к белым медведЯм. Но хорошо поёт, нутро аж выворачивает, поёт без всяких эмоций, слова и ноты соединяет, точно в унисон попадает, русский не коверкает и всё – а у меня душа наизнанку: вот какой эффект производит этот самый Гена. А если пьяненьким куда поеду, так всё: и слёзы, и сопли ручьём щёки обмывают, приборов и дороги не вижу, рукой не успеваю стряхивать – останавливаюсь. Во как! Черня так с Петровичем не могут, хоть вместе с ним когда-то и учились, и играли в ансамбле «Школьные непонятки». Выберутся на берег Илеши и орут на всю ивановскую. Толик В. на них в суд грозиться подать участковому милиционеру за не соблюдение тишины в ночное время после двадцати трёх часов московского времени громких разговоров в тиши ночных берегов поймы реки двухсотметровой границы от домовых приразводных строений в самый разгар полюбовных мероприятий – и правильно делает, нече другим на всё окружение свою пьянствующую радость выказывать и несоразмерностью выпитого раздражать. А то, чё поют, о чём – не понятно, слов не разобрать, а уж нот и подавно. Пьяным-то я бы их и послушал, а трезвым-то как? А Гена молодец, только ноты и текст – все эмоции в тебе сами просыпаются и бурлят согласно прожитой боевой тревожной молодости чёрно-белого кино и танцев без света под баян: где-то всплеснут, где-то спокойной рябью пройдутся, а где-то как шторм безудержный взыграют и смерчем на самое небо увлекут… После серьёзной встречи со спиртным только его песни меня и поднимают. Ни дела, ни рассол поднять не могут, ни жена, ни внуки, а он поднимает. Включу его в Урал на балконе летней веранды, и Гена запоёт, затревожит – весь хмель слезами как рукой сняло, снова можно пить, если воли нет. А если воля есть, то можно и запиться…

          Послушал я своих аборигенов архангельской глубинки, впечатлился неповторимым колоритом местной местности с нирванными издержками на сон и приём пищи, и город отступил, отпустил меня в безудержные дали великих дел крестьянского быта при строительстве избы. Но что-то скучно стало одному нирванить в безмолвии столичного разлива ковидных ограничений на берегу безудержных утех с топором в руках – не жену ли с собой привезти с внуками на следующий год, похвастаться срубленным?! Точно, привезу-ка жену, пусть порадуется незамысловатому быту в деревне молодости, посмотрит, чего да как, себя покажет, на меня физически работающего посмотрит, по новому мосту пройдёт и старый раскачает. Этим летом привезу, если ковид клуб открыть позволит. Без клуба тоска…

Тоска 8: http://proza.ru/2022/06/09/1746

25.07.2021. 21:45 … 23.11.2021. 20:35, г.Ессентуки