Серый мир конца ноября

                ***

На исходе ноября мир просто обязан быть серым. Серая земля под ногами, серые дожди, даже снег, который робко пробовал выпасть, – тоже был серым. А что уже говорить про серое небо, или серых белочек на серых ветвях. Да и птицы были какие-то серые. Ты просто зажат между зимой и осенью, и они сдавили тебя как два континента, двигающихся навстречу друг другу. А под ногами – множество брошенных осенью вещей. Листья, ветки, детские игрушки, обломки какой-то мебели, выцветшие монеты. По всему видно, - осень куда-то переехала, - только неясно, в будущее или в прошлое? Если порыться в этих брошенных вещах, то можно обнаружить даже саму смерть, - ведь осень не хочет брать ее с собой. Мы разгребаем следы ушедшей осени, а она разгребает следы уходящих нас. Мы уходим, но не исчезаем. Даже когда чувствуешь удар этой серости по голове, - понимаешь, что не исчезнешь, - тебя оставят в живых, чтобы дать возможность серости быть серой. И тогда придет в голову то, что не могло прийти никогда: серость позднего ноября происходит в тебе, и это серость твоей крови, твоей плоти, твоей души. И серые страницы рассыпаны на этой земле – будто сожженные. Но это не страницы книги, - потому что эта книга находится внутри твоего сознания, но теперь почему-то выпала из него на землю. Посерело не только пространство, но и время. Оно как бы и течет, и не течет в тот же момент. Не течет не потому, что остановилось и застыло, а потому что течь некуда. Время разбрелось в разные стороны как муравьи на стволе дерева. И разве стоит удивляться, что сквозь серую ткань вверху проглядывает серое солнце, и серая луна словно приблизилась на расстояние вытянутой руки? И серые глаза смотрят на этот серый мир, и ты понимаешь, что серые глаза и серый мир – это совершенно одно и то же. И тогда ноябрь превращается в декабрь, или уже не превратится никогда?