Пока без названия

Григорий Трофимов был до нестерпимости обыкновенным. То есть нестерпимо было только Григорию, всем остальным было, как водится, плевать. Необычного в нем было только отчество - Юлианович. А так, - двадцать пять лет, закончил московский авиационный, снимает квартиру в Текстильщиках, работает в программером. Не красавец, не урод, среднего роста, глаза голубые, на левой щеке родинка.

Отец, наградивший его отчеством, к концу жизни сошел с ума, а может он всегда был таким, но искусно скрывал. Оставил после себя квартиру в Калуге и двенадцать тетрадок со странными письменами, над которыми проводил дни и ночи последние годы своей жизни. Уже умирая от рака простаты, сильно мучаясь, он однажды схватил сильно за руку Гришу и посмотрел вдруг такими проницательными глазами словно хотел что-то сказать. Наконец, отпустил руку и произнес тихим и очень ясным голосом:

- Нет, ты не поймешь...

Мама после отца прожила совсем недолго, хотя в первый год даже расцвела, но ее ненависть к отцу больше не находила выхода, осталось только умереть.

У Григория было еще двадцать три двоюродных брата и сестры, но разве это повод не чувствовать себя одиноко? Особенно в таком огромном городе, переполненном людьми, как Москва.

Григорий был backend-разработчиком  на java, зарабатывал неплохо, поэтому быстро и как-то отладил свою жизнь - фитнес-клуб, выпивка с коллегами по пятницам, случайные связи с теми, кто не прочь, отдых за границей.

Сегодня он решил иметь изысканный секс, поэтому пригласил Юлю из юридического отдела на оперу. В Большой театр, правда, на новую сцену, так как на историческую сцену билеты стоили, как военный истребитель.
Ни Григорий, ни Юля не были еще в Большом, поэтому оглядывались с любопытством, фотографировались и тут же постили фотки. У Григория был свой метод для посещения театров - он первым делом шел в буфет и выпивал 100-150 виски, любая постановка тогда становилась вполне себе терпимой. Поэтому как только они прошли внутрь, отстояв очередь проверки QR-кодов, этой новой реальности, он тут же в буфете стукнул 100 грамм виски.

Сегодня давали оперу "Идиот" по Достоевскому. Григорий не мог себе представить, как можно такое спеть, но на эту постановку были самые доступные билеты. Однако динамика оперы была бешеная, а зрелище было просто фантастическое, которому очень помогал Jack Daniel's. Он уже забыл, что нужно постепенно атаковать - пытаться приобнять Юлю и посмотреть на ее реакцию. Он ждал сцены с сожжением денег, как режиссер это покажет? Интересно, что теперь в опере не было толстых женщин сильно средних лет, которые играют юных девиц, и мужиков с грудными клетками, как у тяжелоатлетов, изображающих романтических юношей.

Невесть как, но, видимо нужно благодарить горячительный напиток, однако Григорий Юлианович уснул.

Проснулся он, трясясь от холода, в какой-то темноте и эта темнота очень дурно пахла, слабый свет шел лишь из оконца, которое располагалось где-то очень высоко, а свет был несомненно лунным. Григорий Юлианович с некоторой растерянностью огляделся вокруг, и увидел, что находится в большой комнате с тремя кроватями, которые почему-то были двухъярусными, словно в плацкартном отделении железнодорожного вагона. Он лежал на одной из кроватей на каком-то вонючем тряпье, а напротив сидел человек и упорно его разглядывал.

- Барин! Да, ты как же угодил-то сюда? - раздалась веселым старческим голосом темнота со стороны сидящего человека.

Григорий Юлианович ничего не ответил, сел на кровати, ощупал себя, члены его немного ныли, но были в совершенном порядке. Он похлопал себя по карманам и вытащил из нагрудного зажигалку. Григорий Юлианович не имел привычки к курению, но неизменно носил с собой газовую зажигалку, множество раз убеждаясь, как это пригождается в разных, часто неожиданных случаях.

Он зажег огонь и осветил собеседника, который отшатнулся, видимо, испугавшись огня, но Григорий Юлианович успел увидеть старичка-боровичка с седой бородой и одетого, как на картинке учебника истории.

- Армяк... - мелькнуло в голове Григория Юлиановича, но тут же подумалось: "А что такое армяк?"

- Ишь огниво у тебя, барин, - произнес, осмелев дед. - Нешто, заграничное?

Григорий Юлианович смотрел на деда, пока случайно не обжег пальцы, огонь потух, однако, боль вовсе не помогла, дед не пропал, не растворился в туманной дымке паленого алкоголя.

- Барин, больно чудная у тебя одёжа, - продолжил словоохотливый дед. - И молчишь всё, не немец ли ты, чай?

Григорий Юлианович все еще не мог вымолвить ни слова, пока даже не в силах понимать, где же он и что такое с ним могло произойти. Последнее, что он отчетливо помнил - это театральные подмостки, там, в сцене бдения князя Мышкина и Рогожина над телом Настасьи Филипповны, вдруг в дымке в вышине появилось лицо женщины. Трофимов не сразу понял, что это Настасья Филипповна и есть, тогда последними его мыслями были:

- Великолепно задумано! Она уже жутковатый призрак, проекция их умов...

И - всё, полная, можно сказать, кромешная тьма, только разве безо скрежета зубовного.

Григорий Юлианович встал и прошелся по комнате, уже стало светлеть, и можно было разглядеть дверь, наподобие тюремной, с окошечком, которое было заперто. Трофимов шагнул в угол, там стоял молодой человек, высокий, худощавый, лица его было почти не видно.

- Его не нужно тебе, барин, - вдруг Григорий Юлианович услышал рядом неугомонного деда, который оказывается пошел вместе с ним в это путешествие по комнате. - Энто скубент, умом он немного стронутый, хотя малый и безобидный...

- Что ж ты, Василий, людей пугаешь, - произнес молодой человек совершенно ясным и спокойным, слегка насмешливым голосом. - Разрешите представиться: Николай Прохорович Шигалев, действительно студент Факультета Восточных языков, как верно изволил рекомендовать меня Василий.
Дед, который оказался Василием, хмыкнул.

- Григорий Юлианович Трофимов, - не смог по-другому выразиться Григорий, и протянул руку.
Шигалев удивленно посмотрел на протянутую руку, но всё же пожал её своей узкой, холодной, но неожиданно сильной и твердой ладонью.

- Я, признаться, думал, что вы иностранец, судя по необычному крою вашего платья, - сказал Николай Прохорович уже без насмешливости. - А ведь многим для того, чтобы понять, что они существуют, требуется иметь тело.

В этот момент мысли у Трофимова вовсе куда-то разлетелись, как листья при сильном ветре в осенний день, он взглянул на Николая Прохоровича и - ничего не сказал.

Студент рассмеялся, и сказал:

- Не пугайтесь, Григорий Юлианович, мы, конечно, можем поговорить о том, как мы сюда попали, но когда мы выйдем отсюда, вряд ли вы захотите продлить знакомство, которое так, в некотором роде не авантажно, началось. Поэтому я совершенно с места в карьер - мы придаем слишком большое значение миру, которое воспринимает нас как эта земная оболочка. Тут Шигалев показал на себя, а потом вдруг отмахнулся от деда Василия, словно тот что-то хотел возразить:

- И не толкуйте мне о душе, я совершенно не об этом!


 

Продолжение следует...