Рыжие эти глаза. Повесть. Глава 13

После этого разговора с Васильевым у Сергея словно гора с плеч свалилась. Хотя он до конца ещё не мог поверить, что его оставляют в училище, всё равно на душе стало как-то легко и свободно. “Неужели я буду со всеми вместе учиться? Вот здорово!” – так и стучало в мыслях. И он понимал, отчего у него поднялось настроение, - то, что держал на душе и что его постоянно давило в эти последние месяцы, он всё высказал и, главное, его выслушали. Хотя и пожурили (и правильно сделали!), но поддержали добрым словом, что он больше всего ценил. Новиков снова окунулся в общую трудную курсантскую жизнь, задышал свободнее и спокойнее. Но чувство вины перед всеми не проходило, столько он доставил волнений и хлопот и командованию училища, да и друзьям. И это ещё не всё. Предстояла встреча с родителями, и он мучился в догадках, кто приедет. Если отец, то разговор будет очень серьёзным (чувство непонятного с детства страха перед ним так и оставалось в сыне, даже сейчас, когда Сергей стал вполне взрослым и почти самостоятельным человеком, он всё равно побаивался его). А если мама… С ней-то бы он уж как-нибудь договорился. Но о чём с ней договариваться? Это же не торг какой-нибудь. Он же страшно виноват перед ними. “Как же я буду глядеть в глаза им? Как? Ох, и дурень же я! Ох, и дурень. Такое сотворил! Но что же теперь делать? Уже всё сделано. И поздно теперь жалеть. Надо было раньше думать головой. Но ведь человеку свойственно ошибаться. Это правильно. А что Глебович сказал! “Человек должен отвечать за свои поступки!” Что ж, отвечу. За всё отвечу. Только никогда и нигде не буду просить пощады. Никогда!”
В субботу Новиков пошёл в увольнение и разыскал (встретил случайно на проспекте) Генералову. Он к ней испытывал какие-то добрые чувства, но совсем не такие, как к Рыжим глазам или Липе со слипа. Просто ему было легко с ней, говорил о чём хотел, делал что хотел, но в пределах разумного. И она также легко всё это воспринимала. Он гулял с ней по паркам и аллеям, запросто обнимал и пытался поцеловать в губы (в щёчку она разрешала), от души шутил и также от души смеялся над её шутками. В принципе, Татьяна ему как девчонка нравилась, но он глушил в себе это чувство, боясь повторений того, что у него было до неё, решив окончательно больше так глупо, как в Галку, не влюбляться. Она это чувствовала, обижалась на него, хотя и не показывала вида, но из-за этого они частенько ссорились. Вот и сейчас они шли по тихой аллее небольшого скверика, и Сергей рассказывал, как он встречал этот Новый год. Ей было смешно. Он, конечно, и не говорил  всего, что с ним случилось, а так, кое-что, но всё равно этот её смех немного злил его.
- Ну, а ты как встречала Новый год? – спросил, когда рассказал о себе.
- Я неплохо. Вина было много. Хотела тебя взять с собой ещё на вечере, но ты напился, дурачок, раньше времени, - смеялась девушка.
- Таня, понимаешь, это я с горя напился, - серьёзно проговорил он. – Помнишь, поругался с тобой перед праздником, вот и захотелось забыться.
- Перестань, - не поверила она. – А знаешь, как здорово там было. Только немного скучно, может быть, потому что без тебя. Но мальчиков там хватало. А вообще-то я не скучала. Первый раз я так напилась, что себя не помнила, и сразу же уснула, - рассмеялась она.
- А проснулась, рядом с тобой мальчик лежит, - серьёзно продолжил Сергей. – Смотри, Таня, ты так и не узнаешь, кто нарушит твою непорочность и станет отцом ребёнка, - теперь уж смеялся он.
- Дурак ты! – рассердилась она. – Нехороший! Уходи.
- А что, думаешь, не уйду?
- Уходи.
- Пожалуйста, - проговорил спокойно, повернулся и, не оглядываясь, пошёл прочь от неё. “Ну, и чёрт с тобой! Что, думаешь, без тебя не проживу? Проживу, как не так. И первый всё равно не пойду на мировую”.
С этими мыслями он вернулся в училище. Может, он и был не прав, может, и не справедлив к девушке, но вот так как-то несерьёзно у них всё получалось, а серьёзного он ничего и не хотел.
Следующая неделя для Новикова началась с тревожного ожидания приезда родителей. Кто же из них приедет – отец или мать? Это больше всего его и мучило. А в среду он снова красовался перед общим строем в числе нарушителей дисциплины. Спокойно вышел, когда Васильев назвал его фамилию, внимательно выслушал приказ по училищу. На этот раз никаких сюрпризов не произошло - за появление в нетрезвом состоянии на новогоднем вечере его сняли со стипендии на два месяца. Услышав это, Сергей вздохнул с облегчением. “Жизнь продолжается!” Он, конечно, ожидал, что ему объявят строгий  выговор с последним предупреждением об исключении из училища. И вот только снятие со стипендии. “Спасибо вам, Михаил Петрович!”

Подошла ещё одна суббота. Из родителей пока никто не приезжал. Но приехать всё равно кто-то должен, всё-таки вызвал начальник училища, а не какой-нибудь командир роты. Сергей после обеда откровенно скучал. На этот раз вечер отдыха не проводился, с Генераловой он поругался. Особо ему и некуда было идти, но всё равно записался на увольнение, решил проверить, как к этому отнесётся Никоноров. Тот отнёсся, как и следовало ожидать, – вычеркнул из списка Новикова. В числе неугодных оказался и Сёмкин. Геннадий повздорил с помощником старшины группы Евстафьевым (“Маленьким комодом”) из-за какого-то пустяка, тот напустился на курсанта, ну, Сёмкин не выдержал и послал его далеко-далеко. Помощник сразу же доложил об этом старшине группе Крыгину, тот ротному. И закрутилась целая канитель. Никоноров вызвал к себе провинившегося, напустился на него, стал требовать с того объяснительную. Геннадий совсем закипятился, ответил, что лучше напишет рапорт с просьбой об отчислении, чем объяснительную записку. Ротный не возражал против этого, а курсант сходу и накатал рапорт. Командир роты подписал, и они вместе с ним пошли к начальнику строевого отдела, где у них состоялся очень крупный разговор “по душам”. Геннадий и там вспылил и отказался забрать рапорт, убежал в общежитие. Когда он влетел злой и стал быстро собирать вещи, ребята сразу ничего и не поняли.
- Ты чего это? – спросил у него Сергей.
- Ничего, - буркнул тот, продолжая перекладывать вещи в тумбочке. – Уезжаю я.
- Куда уезжаешь? – не понял Новиков.
- Домой уезжаю. Совсем.
- Как это совсем?
- Да так это! Достали меня тут все! Я написал рапорт об отчислении. Понял?
- Не понял. Зачем ты написал рапорт?
- Я же тебе сказал, ухожу я из этого долбаного училища.
- Да ты что? – просто обалдел друг. – Ты же меня только что уговаривал оставаться в нём, а сейчас сам…
- Да, сам, - отмахнулся тот и замолчал.
Новиков тоже больше к нему не приставал, вышел в коридор, разыскал там земляков Сёмкина и привёл их в кубрик. Те быстро его окружили, стали рассказывать различные байки и увели с собой. Ребята немного успокоились. Только слегка улеглись переживания из-за Новикова, вот, на тебе, теперь Сёмкин закуролесил. А ведь он тоже хороший дурак, всё может сотворить. Но пока вроде всё улеглось. После отбоя Геннадия привели в кубрик, крепко поддатого, раздели и уложили в постель, поручив присматривать за ним друзьям. Но Сёмкин не больно слушался их, всё порывался встать с койки и постоянно спрашивал:
- Сколько времени?
- Лежи, лежи, ещё нет восьми, - отвечали ему парни, зная время отхода поезда.
- Мне нужно на поезд, - рвался тот из постели.
- Так ещё рано. Как подойдёт время, мы тебя разбудим, оденем и проводим. А сейчас пока спи, - успокаивали они.
Он вроде бы уснул, ребята тоже притихли на своих койках. Через некоторое время Сёмкин вскочил:
- С… сколько вре… времени?
- Полвосьмого, Геша, спи.
- Мне на поезд.
- Ты лежи, лежи. Как нужно будет на поезд, мы проложим рельсы к твоей койке. Ты оденешься. Поезд заедет и захватит тебя, - уже стали откровенно издеваться.
Он это сообразил, видимо, малость протрезвел. Вскочил с койки, стал одеваться.
- Да успокойся ты, Гена, - подошёл к нему Сергей. – Поезд твой давно ушёл.
- Как ушёл? – удивился тот. – Ах ты…
И он накинулся с кулаками на Новикова. Но подскочили другие ребята, зажали Сёмкина в объятья и уложили на койку. Он едва не плакал от обиды. А тут зашли в кубрик земляки Геннадия, вместе с ними Володька Ганшин, слегка навеселе, и они стали с ним возиться. Остальные только покатывались со смеху, как они донимали разными шуточками Сёмкина. Только около часу ночи все понемногу утихомирились и разошлись по своим кубрикам. Успокоился и Геннадий. Двести десятый кубрик погрузился в мрачное молчание, но вскоре стало слышно мерное посапывание, кое-кто даже захрапел. А Сергей всё никак не мог уснуть. Он сильно переволновался за эти последние дни. Вроде новогодняя эпопея приближалась к завершению, можно было успокоиться. Но куда там. Ещё предстояла нелёгкая встреча с родителями, из-за которой больше всего и тревожился сейчас. Конечно, и ротный мог что-нибудь ещё выкинуть. Но это не так Сергея и беспокоило. Не в первый раз он пакости ему делает. Переживал и за Геннадия. Уж больно к нему он сильно привязался. “А что если он всё же уйдёт из училища, что тогда? Тогда и я уйду. Оставаться один на один с ротным – это уже сверх моих сил. Макака совсем загрызёт меня, будь он неладен. Так что же делать всё же? Уходить или не уходить? Нет, надо подождать родителей. Что они скажут, то и будет”.

В воскресенье в город приехала мать Сергея, чему он несказанно обрадовался (слава Богу, что не отец!) Ему позвонил на КПП брат Виктор. Новиков тут же пошёл к старшине роты и отпросился в увольнение. Возражений не последовало, и он бегом кинулся к родственникам. Мать встретила сына чуть ли не со слезами на глазах, они обнялись и поцеловались, а потом сели за стол (тётушка уж тут расстаралась, да и мать кое-что привезла из деревни). Сергей уплетал всё за обе щёки, сёстры только переглядывались между собой и улыбались. Хорошенько поднаевшись, он поднял на них глаза.
- Утолил чуть голод? – спросила мать, сын только кивнул головой. – А теперь давай рассказывай, что с тобой происходит.
Сергей покраснел весь и потупился, ему невыносимо было стыдно перед матерью.
- Что молчишь? Сказать что ли нечего? Или не хочешь ничего говорить?
- Мама, ты прости меня. Так всё глупо вышло.
- Да уж глупее не бывает. Ты что это за письмо мне последнее написал?
- Письмо? – не понял сразу тот, а потом вспомнил и даже покривился. – Но это же шутка была, мама.
- Шутка… А как ты испугал меня.
Да, то была его обычная шутка. Курсанты здесь настолько привыкли друг над другом прикалываться, что это вошло как бы в их привычку, они и не замечали иной раз сами, когда шутят, а когда действуют всерьёз, и уже тем более не обращали внимание на разницу в возрасте, совсем не вникая в то, что шутки эти разными людьми воспринимаются по-разному. Вот и тогда, перед самым Новым годом, они гуляли все вместе по городу, и у кого-то возникла идея поздравить родных и знакомых с предстоящим праздником. Она всем понравилась, и ребята вместе с девушками завалились шумной толпой на главпочтамт, купили конверты, взяли бланки телеграмм и на них стали писать поздравления. Сергей долго думал, что бы написать, и морщил нос, а Татьяна стояла рядом и смеялась над ним. Вот тогда эта мысль к нему и пришла. И он быстро написал: “Здравствуйте, мои дорогие! С Новым годом вас! У меня всё хорошо. Я пока жив, если сегодня меня не убьёт Татьяна. Сергей”. Генералова от души рассмеялась над таким посланием – хорошая получилась шутка, да и он подумал, что удачно пошутил, и отправил это письмо. Дома от него, конечно, все переполошились, и мать ещё тогда решила навестить сына, а заодно и свою родную сестру. А тут ещё и вызов от начальника училища пришёл. Ехать стало необходимо.
- Мама, я совсем не подумал об этом. Ты прости меня.
- Прости. Надо прежде думать, а потом делать. – Она немного помолчала. – Ты больше так никогда не поступай.
- Не буду, - тихо проговорил Сергей.
- А теперь расскажи, что с тобой случилось на Новый год.
Он не мог сразу всё рассказать, да и нельзя было всё говорить, чтобы ещё сильнее не расстроить мать. Но что-то нужно было рассказать, и он стал говорить, немного путано, совсем почти не поднимая глаз от стола. Рассказал, как выпил здесь с друзьями, как пришёл на вечер в училище, как его там поймали и привели к начальнику. Что было дальше, он не стал рассказывать. Но мать и так всё поняла.
- Как же такое случилось с тобой, сынок? – тихо спросила она.
- Не знаю, мама. Наверное, я здесь испортился.
- Не говори так. Ты хороший мальчик. Зачем же ты хочешь показаться плохим?
Сергей в ответ только пожал плечами.
- Отец сильно расстроился из-за всего этого. Вот, говорит, никогда не посылал сыну деньги, а тут выслал. Вот он и напился на них.
- Мама, да причём тут деньги! Пусть папа не расстраивается. Денег на водку всегда можно найти. Дело тут в другом. – Он немного помолчал. – Тошно мне тут. Понимаешь?
- Вот видишь, я же тебе говорила, чтобы ты не поступал в речное, а заканчивал дома школу. Но ты же не послушался меня.
- Да, не послушался. Такой вот я дурачок. Что же теперь делать? Уйти из училища?
“А может, действительно уйти? Мама здесь, проще всё оформить, чтобы потом не вызывали родителей. Но как же ребят оставить? Как? Как жить без Геши, да ещё в такой момент, когда  непонятно, что с ним творится? Без Виктора как жить? Да даже без этого долбаного Валерки? Нет, я не смогу без них”.
- Уйти никогда не поздно. И надо было сразу это делать, ещё на первом курсе. А сейчас уже и смысла не имеет, - прервала размышления мать. - До окончания училища осталось всего ничего. Специальность у тебя будет хорошая. С ней всегда можно в жизни устроиться. А потом, может быть, ты и в институт поступишь.
- Мне бы хоть училище-то это закончить, - кисло улыбнулся сын. – Может, ещё и выгонят.
- Не думаю. Раз сразу не выгнали и вызвали родителей, значит, не должны.
- Я тоже так думаю, мама. – Он посмотрел внимательно на неё. – Я тебе обещаю, если меня оставят, я закончу училище. Ты только не беспокойся, хорошо?
- Хорошо. Я верю твоему слову.
На этом они и закончили серьёзный разговор, от которого у Сергея заметно потеплело на душе, да и мать немного успокоилась – с её сыном всё будет нормально. На следующий день она пришла в училище, Сергей всё время находился на занятиях, его никуда не вызывали, хотя он и ждал сигнала. Разговор матери с начальником училища был долгим и серьёзным. Чугунов рассказал всё, что творил тут её сын, ничего не утаив. И как прыгал в его кабинете по столу, и как вешался. Мать Сергея только рот от удивления раскрывала и охала. Но он твёрдо решил оставить Новикова в училище, поэтому просил родителей оказать на сына необходимое воздействие, чтобы вёл тот себя в рамках устава и не выкидывал никаких больше коленцев. Мать ему это пообещала, на том разговор и закончился. Хотела она ещё увидеть сына, но не стала просить вызвать того с занятий, так и ушла из училища, немного обеспокоенная, но всё же уверенная, что с Сергеем всё будет в порядке.

Когда занятия закончились, Новиков пошёл к старшине роты, чтобы  у того отпроситься в город попрощаться с матерью, но Крамков отказал, сославшись на то, что ротный запретил ему отпускать курсантов в увольнение. Нужно было идти к Никонорову, отпрашиваться у того. Конечно, очень хотелось ещё раз увидеть мать, услышать от неё добрые и ласковые слова, по которым он здесь сильно соскучился, но всё равно заставить себя пойти к командиру роты и отпроситься не мог – это было сверх его сил. Сергей вернулся в кубрик раздосадованный до предела, сел на койку и молчал. Молчали и другие ребята, такие же хмурые, как их товарищ.
- Ты вот говоришь, Серёга, что несчастливое число тринадцатое, - прервал молчание Сёмкин. – Нет. Несчастливое число десятое.
- Почему? – удивился друг (этот день как раз был десятый в новом году).
- Вот увидишь. – Геннадий немного помолчал, а потом продолжил. – Десятого я познакомился с Маринкой. Десятого… - он глубоко вздохнул, - первый раз мы повздорили с ней. – Он умолк, погрузившись в свои мысли.
- Вообще-то да, - продолжил его мысль Сергей. – Десятого октября я залетел ротному в самоволке. Но тринадцатое тоже не дюже счастливое число.
- Может быть, - всё же согласился друг.
На этом разговор и закончился, все занялись своими делами, кто читал, кто спал. Кажется, это был первый день, когда в их двести десятом кубрики стояла такая напряжённая тишина. Неожиданно её нарушил дневальный по роте – Сёмкина вызвали к начальнику училища. Вернулся он где-то через полчаса, вошёл в кубрик, сел на койку, обхватил голову руками и молчал. Ребята долго смотрели на него, боясь и подойти, но такая неизвестность была ещё хуже.
- Ну, чего тебе сказал Чугунов? – спросил Сергей.
- А, - отмахнулся тот. – Советовал подумать хорошенько, пока он ещё не подписал приказ об отчислении.
- И чего ты думаешь?
- Чего-чего? Не знаю чего! Осточертело мне здесь всё до предела! Вот чего!
- Вот опять ты о своём. Ну, уйдёшь ты из училища, а что дальше?
- Если бы я знал, что дальше, давно бы ушёл. И давай больше не будем об этом! Хорошо?
- Хорошо, - согласился друг и отстал от Геннадия.
После ужина Новиков взял учебник по электронике и стал читать, Горкин с Васюковым изучали свои конспекты, Князев сразу же завалился спать. Один Сёмкин курил и ходил из угла в угол по кубрику, о чём-то сосредоточенно думая. А думать ему, конечно, было о чём. И так продолжалось часов до восьми вечера. На других этажах курсанты шумели, первый и второй курсы, закончив сессию, уезжали домой на зимние каникулы. Старшекурсники, конечно, им завидовали, но что делать, сессия у них позже, а потом и практика.
- Надо пойти посмотреть, что там мои младшие земляки делают, - проговорил почти про себя Геннадий и вышел из кубрика.
Ребята, конечно, на это не обратили особого внимания, продолжали заниматься своими делами и только после поверки хватились друга. Куда он делся? Уж не уехал ли домой? Да нет, не должен. Пытались себя успокоить, но беспокойство не проходило. Он ведь ушёл как раз, чтобы успеть на свой поезд. И после отбоя они продолжали мучиться в догадках. Тут в кубрик зашёл Олег Кручинников и протянул Новикову записку. Сергей взял её, и что-то дрогнуло в сердце. Неужели?.. Раскрыл и стал читать про себя.
“Серёжа, ты только что спросил, серьёзно ли я надумал уйти из училища? Ещё не знаю. Посмотрю, что скажет мать. Я поехал к ней. А ты заканчивай училище. Я, наверное, не смогу, потому как у меня дурной характер. Ведь я чуть не дал в морду ротному, когда был у Васильева. Вот так. Но если матери будет плохо, я останусь. Но кто кого – ответ понятный. Конечно, он – ротный. Не могу забыть его слова: “Я вам после Нового года все нервы вымотаю!” Да что с солдафона возьмёшь. А ты держись. Гена. 10/1.66. Разорви её”.
Новиков верил и не верил своим глазам, перечитал несколько раз записку. У него даже слёзы на глазах навернулись, но он сдержался, не заплакал.
- Чего там? – спросил Горкин.
- Геша домой уехал, - тихо ответил друг.
- Вот дурак!
“Да, дурак. Эх, знать бы часа два назад, побежал, вернул его в училище. А теперь уже поздно, поздно… Он уехал. Теперь-то уж точно его исключат. И никогда мы больше не услышим его голоса и смеха”. Сергей ещё раз прочитал записку, на этот раз уже вслух. Все молчали, каждый думал о нём, всем было не до сна. Строили различные планы. Новиков всё успокаивал себя мыслью, что его, может быть, ещё и не выгонят. “Но ведь он сам написал рапорт об отчислении. Сам! И он у начальника училища. Нет, это всё”. Сергей долго не мог уснуть, строил и строил различные предположения. Ведь из своего кубрика он больше всего привязался к нему в последнее время, они почти всегда были вместе, хотя и ссорились часто.
На следующий день Сёмкина вызвали к начальнику училища. Ребята не знали, что и делать, но иного выхода не было, как идти к Чугунову и всё ему рассказать. Новиков и пошёл, сообщил, что Геннадий уехал домой. Василий Глебович страшно разозлился, кричал на Новикова, хотя тот и не был ни в чём виноват. И тут же при нём подписал приказ об отчислении Сёмкина из училища. Осталось только зачитать его на построении. Друзья всё узнали и с тревогой ждали этого момента. 

Вечером Новикова вызвали на заседание комсомольского бюро роты. Он вошёл в каптёрку ротного, осмотрелся, кисло усмехнулся. “Ничего себе, бюро!” По обеим сторонам тесного кабинета сидели секретарь училищного комитета Зименко, напротив него группкомсорг Лыжин, ещё один курсант из соседней группы. А за столом восседал Никоноров.
- Ну, давай рассказывай товарищам о своём поступке! – бросил как всегда недовольно ротный.
- А что мне рассказывать? Все об этом всё знают, - спокойно проговорил курсант.
- Нет! Мы не знаем, - за всех ответил Никоноров.
- Ну, что ж, - усмехнулся Новиков. – Раз не знаете, то расскажу. – Он глубоко вздохнул. – Подошёл Новый год. Я выпил. Видно много, - опять скривил улыбку. – Нашумел и… вот на бюро попал. Всё.
- Как всё? – привстал аж с места ротный. – Ты чего тут перед нами дурочку ломаешь? Давай рассказывай всё подробно! – Он чуть помолчал. – Почему напился?
- От хорошей жизни, Иван Максимович, - едкая улыбка так и не сходила с губ Новикова.
- А ты, когда сюда шёл, знал, что тебя тут ожидает?
- Догадывался. Но я не знал, что у нас будет такой командир роты.
- Ух! – опешил даже Никоноров. – Ты… ты… - стал задыхаться от злости. – Значит, в том, что ты напился, виноват я, оказывается?
- Частично.
- Вот здорово получается! – заходил желваками ротный. – Значит, и в том, что ты тогда пошёл в самоволку в гражданке, тоже я виноват?
Новиков пожал плечами.
- Может, ты считаешь, что и Сёмкин из-за меня домой сбежал? Да?
- Да. Сёмкин уехал домой только из-за вас.
Ротный побелел от негодования.
- Значит, во всём этом ты меня винишь?
- Да, только вас. И я объясню почему. – Курсант сердито посмотрел на стоящего за столом командира роты. – Потому что вы, Иван Максимович, доводите до белого каления всех, а потом таких, кто вам не особо поддаётся, стремитесь выгнать из училища, чтобы вам спокойно спалось.
- Уж не себя ли ты имеешь в виду?
- Да, себя и Сёмкина, например.
Командир роты сел на стул, чтобы хоть чуть успокоиться.
- Значит, я вас вместе с Сёмкиным хочу выгнать из училища? Да если бы я этого хотел, я бы не стал ходатайствовать перед командованием о снятии с тебя строгого выговора. Так что ты, курсант Новиков, заблуждаешься. А Сёмкин сам во всём виноват.
- Хорошо, допустим, что Сёмкин на этот раз сам виноват. Но вообще, если прямо сказать, вам весь наш двести десятый кубрик почему-то не по душе. Вы даже не заходите в него, когда проверяете порядок, а просто записываете в свою тетрадочку, что там грязно.
- Что? Что ты мелешь?
- Я не мелю, я говорю. Помню, однажды я дневалил по роте, а вы проверяли порядок. Открыли дверь в наш кубрик, махнули рукой и бросили с презрением: “А, двести десятый!” Было это, Иван Максимович, было.
- Так, - начал подводить итог ротный. – Значит, ты окончательно уверен, что всё-таки я во всём виноват?
- Да, я в этом уверен.
- Ну, хорошо. Подойдём с другой стороны. А что ты думаешь, я все эти порядки из своей головы выдумываю? Я тебе могу зачитать свои права и обязанности.
- Зачитайте.
И он стал зачитывать. Конечно, у командира роты много было прав, кто этого не знал.
- Всё это так, Иван Максимович, - проговорил Новиков, когда тот закончил читать устав. – Но мне кажется, что командир роты должен быть сначала человеком, а потом уж и командиром. – Сергей вздохнул. – Вообще-то, может, я и ошибаюсь.
- А ты свои обязанности знаешь? – спросил его прямо Никоноров.
- Знаю. Только права ещё не выучил.
Командир роты достал пачку “Беломора”, закурил.
- Так… Ну, и что тебе за эти художества объявили? – спросил после нескольких затяжек.
- А вы не знаете?
- Нет, не знаю.
- Может, вы и тогда не знали, когда мне влепили строгача с предупреждением? – начал заводиться курсант.
- Нет, не знал.
“Ну, и подлец же ты!” - хотел выкрикнуть Сергей, но сдержался, буркнул недовольно: - Сняли со стипендии на два месяца.
- Легко отделался.
- Да, легко. 
- Ладно. Я всё для себя выяснил, а теперь вы решайте, что делать с ним, - бросил он молчавшим всё это время комсомольцам. – А я пойду на дежурство.
Командир роты ушёл, курсанты остались одни.
- Так, ваши предложения? – обратился к сидящим Зименко. Те молчали. – Что, нет никаких предложений? – Опять молчание. – Хорошо. Тогда я предлагаю объявить комсомольцу Новикову выговор без занесения в личное дело. Согласны?
Все были согласны. За что и проголосовали, и сразу стали расходиться. Сергей направился в кубрик. Он был вполне удовлетворён этим заседанием комсомольского бюро, и прежде всего тем, что прямо в лицо высказал командиру роты то, что о нём думал, причём при своих товарищах. Правда, ещё не знал, как этот разговор обернётся для него. Но это уже было неважно. Главное, он облегчил свою душу. Не надо больше ничего держать в ней. Теперь она была чиста и спокойна.

На следующий день вечером неожиданно вдруг приехал Сёмкин вместе со своей старшей сестрой. Ему пришла телеграмма с указанием вернуться в училище для расчёта. Друзья хоть и удивились слегка, но больше обрадовались возвращению Геннадия. И всё равно не знали, о чём с ним говорить, так почти и промолчали до отбоя. Им всем, конечно, было жалко Гешу, решившего продолжить учёбу, но приказ об отчислении уже вышел, и вряд ли его можно изменить. Правда, Горкин высказал, что такое возможно. А почему бы и нет? Ну, погорячился человек, написал рапорт, а потом одумался, да и родственники помогли посмотреть на всё иначе, почему бы его и не изменить? Это так рассуждал Виктор. А Сергей не верил в это и откровенно жалел своего друга. Так все они и уснули с тревогой в душе. А с утра Сёмкины стали ходить по различным кабинетам и просить оставить Геннадия в училище, но куда там, везде им отвечали одно и то же: “Нет, приказ не отменяется”. Узнав об этом, друзья разволновались ещё сильнее, а Новиков решил поговорить с Кубанской.
Эти последние дни после той ужасной встречи Нового года Сергей откровенно избегал Елизавету Александровну – ему просто было до невозможности стыдно перед ней за всё, что он тут натворил. Он знал, что и тогда, в октябре Кубанская вступилась за него, хотя было уже поздно что-либо изменить, и сейчас она просила Чугунова оставить в училище Новикова. Возможно, её веское слово и сделало своё дело, и прислушался к нему Василий Глебович, не подписал приказ об отчислении курсанта. Сергей обо всём этом слышал краем уха и всё хотел поблагодарить куратора за заступничество, но никак не решался. И вот, набравшись духу, зашёл в кабинет литературы в перерыв.
- Здравствуйте, Елизавета Александровна, - поздоровался тихо.
Кубанская даже не ответила на его приветствие, только очень внимательно стала разглядывать вошедшего.
- Спасибо вам большое за то… - Сергей замялся, - за то, что поддержали меня, - договорил и совсем стушевался.
- Спасибо. Как же ты такое мог сотворить? Ты хоть понимаешь, что ты тогда натворил?
Курсант только кивнул головой.
- Стыдно тебе сейчас?
Он опять кивнул головой.
- А тогда, наверное, не было стыдно, когда такое вытворял в кабинете у Чугунова.
- Я тогда был пьяный и не в себе, - пробурчал курсант.
- Пьяный, не в себе, - передразнила Кубанская. – Да ты ещё совсем сопляк, извини уж за такое слово, а туда же: пьянки, самоволки. Ты же мне обещал ещё тогда, в октябре, что никаких нарушений дисциплины больше не будет.
- Обещал. Извините.
- Извините. Что мне твои извинения! Ты лучше о себе подумай. Тебе ещё предстоит два года здесь учиться. Как с таким прицепом взысканий ты продержишься? Вот над чем тебе надо думать.
- Я думаю.
- Это хорошо, что думаешь. – Она немного помолчала. – Но ты, наверное, не затем ко мне пришёл, чтобы я тебе нравоучения прочитала? – Тот кивнул головой. – За своего друга Сёмкина, видимо, просить хочешь?
- Да, Елизавета Александровна. Помогите ему, пожалуйста. Он немного погорячился, а сейчас одумался, хочет дальше учиться.
Кубанская стала внимательно смотреть на курсанта и молчала. Потом глубоко вздохнула.
- Знаешь, Сергей, за тебя я действительно заступалась. И не раз. Я тебе откровенно скажу – ты хороший мальчишка, и ты мне нравишься, как сын. В тебе много хорошего, но немало и наносного. И время у тебя сейчас такое, переломное. Ты переболеешь, и будешь хорошим человеком. Я в этом уверена. – Она замолчала, а Новиков не знал, что и делать: ему было и приятно услышать такие слова от Кубанской, и даже как-то неудобно. Наверное, надо было поблагодарить Елизавету Александровну, но слова словно застыли в горле. – А Сёмкин… он совсем другой. У него на первом месте водка и девчонки. И вряд ли он изменится. Ты меня понимаешь?
Курсант прямо взглянул в глаза куратору, в них таились и любопытство, и сомнение, и даже какая-то непонятная злость то ли на него за то, что он ничего не понимает, то ли за то, что она не в силах изменить ситуацию, да и совсем не хочет её менять. Молчание затягивалось, и из-за этого им обоим стало как-то неуютно в этом кабинете.
- Извините, - наконец проговорил курсант. – Я, наверное, пойду, а то уже звонок прозвенел.
- Да, иди, Сергей.
- До свидания.
- До свидания.
Он вышел из кабинета какой-то опустошённый, его надежда помочь другу с помощью куратора, казалось ему, рухнула. Ну, что ж, есть и другие пути, всё же решил он и отправился на занятия. И как только они закончились, все курсанты остались на месте и решили всем вместе заступиться за своего товарища. Об этом сразу же донесли Никонорову. Тот после обеда выстроил всю роту в коридоре общежития и стал читать нотации о потере бдительности к своим товарищам.
- В результате чего уже есть и потери, - расхаживая перед строем, говорил и говорил командир роты. – Курсант Сёмкин уже отчислен из училища. – Он замолчал, ожидая реакцию на эти слова курсантов. Они все молчали. – Я думаю, что это не последняя наша потеря. Ещё немало таких, кто стоит в очереди за Сёмкиным. – Никоноров опять замолчал, молчал и строй. – Поэтому надо повнимательнее смотреть за своими товарищами, чтобы те не оступились по своей глупости. – Снова пауза. – Вы сами знаете, кто это такие. Но я вам всё же назову их. – Молчание. – Это курсанты Рогов, Можаев, Будин, ну и… Новиков.
Никоноров перестал перечислять фамилии, прошёлся перед строем, вглядываясь в лица курсантов, как бы ища у них поддержки, но никто даже слова не вымолвил, тогда он дал команду “Разойдись!” Все и разошлись. Друзья быстро зашли в кубрик, написали прошение в комсомольское бюро роты, чтобы оно походатайствовало перед командованием училища об изменении приказа. Бюро поддержало инициативу ребят (всего один был против). Секретарь комитета комсомола Зименко тоже встал на сторону курсантов и пошёл с этим прошением к начальнику училища. Чугунов долго возмущался – бунт на корабле! Но деваться было некуда, надо как-то реагировать на такое массовое противостояние, и обещал подумать. Это уже было кое-что. Курсанты повеселели – дело сдвинулось с мёртвой точки. И тут же в коридоре ребята встретили своего куратора Кубанскую, обступили её и загалдели, чтобы и она поддержала их. Сергей, помня свой разговор с ней накануне, молча стоял в стороне. Елизавета Александровна, успокоив своих подопечных и немного подумав, пообещала сделать всё возможное, чтобы оставить Сёмкина в училище.
На следующий день (тринадцатого января!) состоялся совет преподавателей их специальности. Он проходил в учебной части. Из курсантов на него пригласили только комсомольских лидеров да ещё вызвали для объяснений виновника. Он, пробыв там минут десять, вышел весь красный – досталось ему, конечно, и поделом! Нечего выпендриваться.  Когда дело дошло до голосования, оказалось, что семнадцать человек за отмену приказа об отчислении Сёмкина и столько же против. Но один человек ещё не голосовал - начальник училища.
- Ну, что ж, - начал подводить итог Чугунов. – Семнадцать “за”, семнадцать “против”. – Он помолчал, подумал и решительно проговорил: - Я “за”!
Узнав о таком исходе голосования, все курсанты, стоявшие около кабинета, громко закричали “Ура!!!” И больше всех, наверное, радовался Новиков. “Он снова с нами! Снова в полном составе наш двести десятый кубрик!” Ребята ещё раз, как и тогда, на ознакомительной практике, почувствовали на себе силу коллектива и радовались от всей души.
- Ну, Геша! – трепали они Сёмкина. – Теперь держись. Зажмём тебя так, что косточки захрустят.
- Да я теперь… я сам… - что-то бормотал он и глупо улыбался.
Ещё бы! Пожалуй, это был первый случай, чтобы изменили приказ по училищу об отчислении курсанта.
- А всё-таки, тринадцатое – счастливое число, - проговорил он тихо Сергею, когда они пошли, обнявшись, от учебной части.
- Может быть, - ответил друг, и оба от души рассмеялись.
Впервые за эти сумасшедшие дни наступившего года они так смеялись, громко и непринуждённо. Второй морально неустойчивый тип появился в их двести десятом кубрике. Ну, что ж, теперь им вместе, вдвоём, предстояло завоёвывать доверие командования училища и прежде всего Чугунова, ведь это именно он сказал своё последнее решительное слово и по отношению к Новикову, и по отношению к Сёмкину. Василий Глебович поверил в их, и это его доверие предстояло ещё оправдать.

Радость и спокойствие восстановились в их кубрике, давно уже такого настроения не было у них. Сёмкин, правда, всё ещё не мог до конца поверить, что его оставляют в училище, но приказ об отчислении так и не озвучили, а о его изменении и уж тем более. Просто всё было тихо, значит, можно продолжать учёбу. Новиков уже гораздо увереннее себя чувствовал (как же! стал “всемирно” известной личностью), мимо него никто теперь спокойно не проходил, все хотели хоть как-то поддержать оступившегося курсанта, не считая, конечно, ротного. Но и тот стал остерегаться Новикова, уже не матерился при нём, не цеплялся по пустякам, а только издали бросал свои злобные взгляды и ждал удобного момента, чтобы вновь ужалить исподтишка. Сергей только незаметно усмехался, когда видел Никонорова. А остальные все по-доброму относились к нему. Никогда не проходил мимо него Васильев.
- Ну что, Новиков, головушка-то не болит? – улыбаясь, спрашивал.
- Михаил Петрович, так не на что же пить. Стипендии не получаю, - в тон ему отвечал курсант.
- Ну, ты смотри у меня! – уже серьёзно предупреждал начальник строевого отдела. – Держи себя в рамках.
- Да я понимаю, Михаил Петрович, - так же серьёзно отвечал Новиков.
Вроде и разговор-то совсем незначащий, а на душе от него становилось теплее и даже уютнее как-то, приятно было сознавать, что о нём не забывает командование и хочет, видимо, помочь. Начальник училища тоже постоянно цеплял курсанта. Но шуточки у него были покруче.
- Ну, как, удавленник, вешаться-то больше не собираешься? – как-то спросил его Чугунов.
Новиков даже опешил от такого вопроса, раскрыл рот и стоял так, не зная что и делать. И не нашёлся, что ответить. А встречались они с Чугуновым частенько, хоть и избегал курсант таких встреч. Но куда же денешься от общения с начальником училища, раз он вёл у них лабораторные работы по электротехнике. Однажды они с ним чуть даже не поругались, ещё настолько был издёрган Новиков, что порой и сдержать-то себя не мог. А дело было так. На одном из занятий Василий Глебович попросил принести для приборов батарейки от карманного фонарика. Но все это почему-то пропустили мимо ушей. И вот на очередной лабораторной он стал всех спрашивать, принесли ли батарейки. А никто же не принёс. Дошла очередь и до Сергея.
- Ну, Новиков, купил батарейку? – спросил сердито, да и было чему сердиться, раз никто начальника училища не слушает.
- Нет, - тихо ответил курсант, продолжая собирать схему. – Я стипендии не получаю, - добавил ещё, криво усмехнувшись.
Эта ухмылочка прямо взбесила Чугунова.
- Ах, ты не получаешь стипендии! Да тебя давно бы пора снять со всех видов довольствия!
- Ну, и снимайте! – выкрикнул курсант.
- Да тебя даже не снимать, тебя выгонять надо!
- Так выгоняйте! Чего издеваться-то над человеком!
- Он себя ещё и человеком считает… Пивник! Пошехонец! – разошёлся не на шутку Чугунов и продолжал, продолжал разносить курсанта.
Тот уже ничего не слышал. На него, как тогда на Новый года, накатила какая-то непонятная волна злости. “Нет, больше так невозможно жить. Уйду, всё равно уйду! А куда? Куда-нибудь. А здесь всё равно загрызут”. Сергей смотрел за окно, но ничего там не видел, мешали слёзы, стоявшие в глазах. Не слышал он, как подошёл к его столу Чугунов.
- Что, обиделся? – спросил тихо и похлопал курсанта по плечу.
- Да есть немного, - совсем недружелюбно ответил Новиков.
- Извини. Погорячился, - вздохнул Василий Глебович. – Ведь я старик, мне уже шестьдесят два года. Не умею порой держать себя в руках.
Курсант ничего не ответил, смахнул рукавом робы слёзы, стал дальше собирать схему.
- Всё дуешься? – спросил через некоторое время с улыбкой Чугунов, подойдя к нему.
- Да нет уже, - стараясь выдавить из себя улыбку, ответил Сергей, хотя обида долго его не оставляла, даже и после занятий. Но никуда не денешься: что заслужил – то и получай.

И опять потянулись вроде бы обычные училищные дни. Все ходили на занятия, слушали лекции, отвечали заданное, чертили и считали курсовики, и в читальном зале библиотеки, и у себя в кубриках. И в их двести десятом то же самое – все почти были заняты свои делом, один только Валерка ничего не делал, вернее, спал или читал какую-нибудь книгу. Он словно жил в другом мире и ничего не замечал вокруг. Сергею даже казалось, что вовсе и не знал, что с ним случилось на Новый год и что потом с Геннадием. Всё это как бы проходило мимо него, он продолжал жить по своим, непонятным для остальных правилам. Парни усмехались только над ним и не пытались даже хоть чуть что-либо изменить, это было бесполезно. А потом и вовсе перестали замечать его.
Несмотря на большую загруженность учёбой, Новиков вместе с Горкиным продолжали ходить на занятия университета общественных профессий. Сергей, обжёгшись на своём первом рассказе, не потерял интереса к журналистскому творчеству, постоянно писал заметки в училищную стенгазету и на предложение руководителя отделения подготовить что-нибудь из жизни училища в городскую газету откликнулся с живостью. Самому, конечно, определить тему публикации было сложно, но подсказал Смирнов – рассказать о спортивных достижениях курсантов. Вот ребята вдвоём и стали набирать материал, ходили на занятия различных секций, записывали всё, а тут ещё и соревнования по дзюдо прошли, на которых речники одержали не одну победу над своими городскими сверстниками. Обо всём этом Виктор с Сергеем и написали очень большую корреспонденцию. Смирнов взял её у них, обещал немного подработать и опубликовать в газете. Ребята стали ждать счастливого момента. И он скоро настал. Недели через две в городской газете была опубликована заметка строк в тридцать за двумя подписями – “В.Горкин, С.Новиков”. Друзья были на седьмом небе от счастья!

Отшумели выпускные вечера у пятикурсников, разъехались вновь испечённые судоводители и электромеханики по всем речным параходствам великой страны. Готовились к своей второй производственной практике четверокурсники. Всё чаще стали говорить о своей будущей работе и третьекурсники – им предстояло первое, настоящее знакомство с жизнью речников. Как всегда разговоры об этом завязывались у них после отбоя, когда все ложились спать, но уснуть ещё не могли. Начинал обычно Сёмкин своей любимой фразой:
- Ну, Серёжа, расскажи чего-нибудь.
И Серёжа рассказывал про свою “любовь” с Татьяной, с которой он так и продолжал встречаться. Она по-прежнему ходила ещё и с одним ихним пятикурсником, а Новикова кормила только обещаниями: “Вот они уедут совсем из города, тогда…” Что будет тогда, Сергея уже мало интересовало, да и это промежуточное состояние не больно волновало его, ведь он дал слово себе больше так глупо, как в Галку и Липу, не влюбляться. А с Татьяной ходил просто так, ради интереса, чтобы не было совсем скучно. А с Генераловой ему действительно было интересно, они дурачились с ней  напропалую. Вот об этом он и рассказывал по вечерам своим друзьям. А рассказывать, как оказалось, Сергей был большой мастак. Так что в кубрике постоянно стоял громкий хохот, и до тех пор, пока из соседнего не начинали стучать по стенке или не заходил к ним дневальный по роте или, ещё хуже, дежурный по училищу. Тогда смех стихал, и уже текли серьёзные разговоры. И, конечно, зачастую они касались предстоящей практики.
- Эх, куда бы поехать поработать? – вздыхал кто-нибудь из ребят.
- Куда пошлют, туда и поедешь, - сразу обрывал мечтания Сёмкин.
- Почему пошлют? – удивлялся Горкин. – Я, например, хочу в “Волготанкере” работать, туда и поеду.
- Как же, поедешь, - усмехался Геннадий.
- И поеду! – упорствовал Виктор. – А ты куда хочешь поехать?
- Я? – Сёмкин задумывался. – Я в Сибирь, на Иртыш поеду.
- К Маринке? – не выдерживал Новиков. - Друг молчал. Тогда Сергей опять продолжал. – У тебя же с ней кранты. – Тот снова ни звука. – К тому же у тебя тут новая бикса есть – Ленушка-патриотка, - смеялся Новиков.
- А тебе что, завидно? – начинал злиться Сёмкин. Теперь молчал Сергей. – Конечно, завидно. Да, я поеду к Маринке. Хочу посмотреть, как она там живёт.
- Слушай, когда её увидишь, передай привет от меня Галке Суботиной, - уже серьёзно просил друг. – Она тоже где-то там, в Сибири.
- Передам. Но ты бы и сам мог туда поехать.
- Да поехать-то бы мог, но этот Макака уж постарается в какую-нибудь дыру меня засунуть.
- Ну, не он всё решает, - не соглашался Сёмкин.
- Не всё, но решает. Ладно, поеду туда, куда пошлют. Уж лучше куда-нибудь на Волгу. К родителям поближе.
- И к Надьке твоей, - продолжил Геннадий.
Сергей даже вздрогнул при упоминании этого имени. “Надька, Надька… Как ты там сейчас поживаешь?” И замолчал, погрузившись в свои воспоминания и мечтания, перестал совсем слушать то, о чём говорят друзья. После всего случившегося на Новый год он как-то по-особому заскучал о ней, своей (уже наверняка не своей) Крошке. Ему захотелось услышать от неё хоть одно доброе и ласковое слово, такое, как когда-то звучало в тех её ранних письмах. И сразу же после праздника он ей написал письмо, в котором рассказал обо всём, ничего не утаив. И теперь ждал ответа, но его всё не было и не было. “Почему она не пишет? Неужели у нас с нею всё кончилось? Нет, не может быть! Не может… Почему же она не отвечает на моё письмо? А почему она должна отвечать? Она, наверное, просто обо мне забыла. Ну, и правильно сделала. Зачем я ей нужен такой? Зачем? У неё наверняка появился хороший парень, и ей надо пожелать только добра и счастья. А как же я? Я тоже хочу добра и счастья, и хорошо бы вместе с ней. Нет, я обязательно к ней съезжу. Обязательно!”

Чем ближе к сессии, тем почему-то все становятся нервознее. Конечно, экзамены всегда немного пугают, даже если ты и третьекурсник, но уже не так, как, допустим, на первом курсе, да и на втором тоже. Волнуешься, и начинают тебя раздражать даже мелочи, которые всегда тебя окружали, но которых ты вроде бы и не замечал. А тут прямо в глаза лезут. С винцом ребята, конечно, покончили, не в том смысле, что всё выпили, а в том, что почти перестали его употреблять. Даже Сёмкин, как ни странно. Однажды он пришёл на училищный вечер со своей биксой Ленушкой и был слегка навеселе, Сергей это сразу заметил, ну, и поговорил с ним по-дружески. Тот немного посмеялся над нравоучениями товарища, но вроде кое-что усёк. И как-то после очередного увольнения признался ему:
- Знаешь, Серёжка, шёл я сегодня мимо гастронома, была у меня в кармане трёшка, и хотел я купить пузырёк. Но, понимаешь, какая штука – вспомнил почему-то тебя и раздумал.
- Вот молодец! – похвалил Сёмкина друг. – Ты и впредь так поступай.
Геннадий только усмехнулся и ничего больше не сказал, да и Сергей у него не стал ничего выяснять, хотя один вопрос так и сидел на языке: “Чего ты вспомнил меня? Какой я был на Новый год или просто мои слова вспомнил?” Так и не спросил, но порадовался за друга, вот и он берётся за ум. Новикову это понравилось, поэтому решил бороться ещё против одного зла – курения.
В кубрике курить, конечно, было запрещено, но ребята всё равно покуривали, особенно часто Сёмкин с Князевым этим занимались. Горкин с Васюковым относились к подобному со снисхождением, потому как сами курили, хоть и не в кубрике. А Новиков вообще почти в рот не брал сигареты, хотя баловаться баловался, но не так часто, только если в компании или когда слегка под газом. А на трезвую голову никогда, с детства не был приучен. Отец у него тоже почти не курил, только изредка посасывал папироски. Сын тоже пробовал посасывать, ещё учась в школе, но его несколько раз подловили на этом деле, пригрозив рассказать отцу, которого он здорово побаивался. Так что не приучился тогда, хотя пацаны из его уличной команды почти все стали курить всерьёз. Здесь, в училище, отца не было, пугать вроде бы некем. Правда, отцы-командиры тоже поругивали курсантов за то, что они смолят безбожно, особенно гонял всех Васильев. Сергей поначалу вместе со всеми тоже стал покуривать, но не всерьёз, без затяжки. Как-то раз, когда отрабатывал наряд вне очереди в кочегарке, затянулся несколько раз “Примой”, да, видимо, так сильно, что в голове пошли круги и начало тошнить. Чтобы не упасть, он схватился за стойку и стоял около неё, медленно приходя в себя. Его коллеги по несчастью даже забеспокоились – уж не в обморок ли собрался падать. Но вроде всё обошлось, Сергей постепенно пришёл в себя и даже продолжил кидать лопатой каменный уголь поближе к топке, а тошнотворное чувство ещё долго не оставляло его. С тех пор он хоть и покуривал, но только так, без затяжек, и то очень редко. Но табачный дым переносил с трудом, поэтому и вёл борьбу за чистый воздух в кубрике.
- Слабаки вы все ребята, - как-то зацепил он друзей.
- Чего это вдруг? – не понял Геннадий.
- Да что курите.
- Ну, ты даёшь! Это ты слабак, что не куришь, - вскинулся Валерка.
- А давайте поспорим, что вам слабо бросить курить, - подзадорил их Сергей.
- А что нам за это будет? – усмехнулся Сёмкин.
- Тому, кто не будет курить в кубрике месяц, из вас двоих, конечно, - показал он на Сёмкина с Князевым, - я куплю килограмм ирисок.
- Всего-то? – презрительно хмыкнул Валерка.
- А если мы закурим здесь, что тогда? – поинтересовался Геннадий.
- Тогда вы мне купите по килограмму конфет. Идёт?
Ребята некоторое время молчали.
- Ладно, идёт, - согласился Сёмкин.
- А ты? – обратился Новиков к Валерке.
- Давай поспорим.
И они поспорили, и пари началось. Неделю ребята держались стойко, но потом Валерка не выдержал (или забыл о споре) и закурил. Сергей выиграл килограмм ирисок, Князев, конечно, их так и не купил. А Геннадий продержался ровно месяц и потребовал с друга приз.
- Вон тебе пусть он купит, - показал Сергей на Валерку. – Он мне задолжал килограмм конфет, я тебе, так что вы сами и разбирайтесь, - усмехнулся он.
Сёмкин внимательно посмотрел на Новикова, потом перевёл взгляд на Князева. Им обоим такой вариант разрешения спора явно не понравился. Они смотрели друг на друга и чего-то дулись, а Сергей от души рассмеялся над ними.
- Смеяться, да только не тебе, - сердито буркнул, обращаясь к нему, Валерка.
- Да я ведь над собой смеюсь, - наивно парировал Новиков.
- Теперь… вот тебе, - он выкинул правую руку со сжатым кулаком, а на сгиб её положил левую, - чтобы я не курил в кубрике!
- А что ты мне это говоришь? Ведь я не один с тобой здесь живу.
Они стояли друг против друга, готовые сцепиться.
- И ничего ты этим не докажешь, - выдавил из себя Сергей. – Что ты за человек, я уже давно знаю.
- Чего?
- Что ты за человек, мне уже известно! – почти выкрикнул Новиков.
- Да? Это у тебя одного обо мне такое мнение, - стал заводиться Князев. – А то, что ты подлец, вся группа знает!
Чего-чего мог ожидать он от Валерки, но такого заявления просто не ожидал и даже растерялся, стоял против него и с ненавистью смотрел тому в глаза. Какая-то волна злости опять стала накрывать его, и он уже, сжав кулаки, начал клониться к своему обидчику, но тут между ними встал Сёмкин, молча взял за плечи Новикова и отвёл в сторону. Тот не сопротивлялся, дошёл до койки и сел.
“Подлец. Какой же я подлец? Неужели меня действительно парни считают подлецом? Да нет, не может быть. Ничего подлого я в жизни не делал. Никто мне такого никогда и не говорил. Да и все ребята ко мне относятся нормально. Редкий раз кто назовёт по фамилии, а в основном по имени. И вот на тебе! Но почему у него такое мнение обо мне? Нет, он не прав”.

Решив так, Сергей успокоился, стал заниматься своими делами. Взял свои конспекты, начал их перелистывать. Когда нашёл тетрадь с сочинениями, несколько раз перечитал написанное, усмехнулся некоторой наивности своих выводов о литературных героях. Надо было готовиться к первому экзамену, а первым предстоял по литературе и русскому языку. Вот он и готовился к сочинению. На последнем занятии Кубанская высказала своё пожелание, чтобы он написал его на отлично. Сергей, конечно, был и сам не против так написать, но не знал, какую взять тему, то ли свободную, то ли по какому-нибудь произведению. Долго думал, но ничего оригинального так и не смог придумать и решил написать по произведению Даниила Гранина “Иду на грозу”. Он уже писал по нему на прошлом экзамене, и сейчас решил просто передрать то, что есть, чуть расширив. Так и сделал, и получил четыре балла, вполне заслуженную оценку, которой всё равно был рад.
Следующим шёл экзамен по электротехнике и электроизмерениям, и принимал его начальник училища Чугунов, его старый друг, как он шутил с ребятами, которого и уважал, и побаивался. Но в подготовке к испытанию сильно не упорствовал, немного почитал учебники и вместе со всеми написал шпаргалки. А для себя ещё записал ответы на наиболее трудные вопросы и спокойно пошёл на экзамен. По жребию Новикову выпало идти десятым, он и зашёл, когда подошла его очередь.
- Товарищ начальник училища, курсант Новиков на сдачу экзамена прибыл, - немного волнуясь, доложил он, когда вошёл.
- А-а, старый знакомый, - улыбнулся ему Чугунов. – Давай подходи, бери билет.
Новиков взял билет, стал читать вопросы. “Так, ответ на первый вопрос у меня есть, а на второй…”
- Что нахмурился? – спросил начальник училища. – Впервые такие вопросы видишь?
- Да нет, - замялся курсант.
- Ну, тогда проходи, садись за стол и готовься.
“Да, легко сказать готовься. А как готовиться, если на один только знаешь ответ”. Но готовиться он стал, как только сел на самый задний стол и спрятался за спины сидящих впереди курсантов. Потихонечку достал шпору, которую спрятал в носке, списал ответ на первый вопрос. “Так, трояк уже обеспечен. Но как же быть со вторым вопросом? Как?” Новиков стал внимательно осматривать кабинет, надеясь на каком-нибудь плакате увидеть хоть зацепку на ответ по измерению реактивной мощности. Нет, ничего не нашёл. Стал подавать сигналы сидящим рядом курсантам, показывая на пальцах номер вопроса, но те только пожимали плечами, сами пытаясь как-то выкрутиться из аналогичной ситуации. Сергей тёр с силой виски, пытаясь хоть что-то вспомнить, но ничего не приходило на ум, всё как-то перепуталось. И тут в кабинет зашёл помощник дежурного по училищу, Чугунова срочно вызывали к телефону по какому-то важному разговору.
- Так, товарищи курсанты, сидеть тихо, никуда не выходить, - скомандовал начальник училища и вышел в коридор.
Только чуть затихли его шаги, все готовившиеся высыпали в коридор и стали спрашивать шпаргалки со своими  ответами. Стоящие там ребята совали выскочившим сложенные в гармошку шпоры. Получив необходимый материал, все быстро зашли в кабинет. Вскоре тут появился и Чугунов. Новиков разгладил бумажку, стал читать: “Измерение ре… - и споткнулся, - активной мощности. Вот это да! Это же не та шпаргалка! Ну, влип я”. Сергей переглянулся с ребятами, показал, что ему не то досталось. Оказалось, что эта шпора нужна была Васюкову, он и передал её тому, а сам сидел, немного расстроенный. Больше помощи ждать было неоткуда.  “Ну, что ж, что заслужил, то и получу”.
- Новиков, ты готов? – спросил его Чугунов.
- Готов, - понуро ответил курсант.
- Тогда иди отвечать.
Сергей подошёл к доске, быстро переписал ответ с бумажки на первый вопрос.
- Так, хорошо. А ну-ка ответь мне… - и задал ему не очень сложный вопрос, на который курсант быстро ответил. – Молодец. Пиши ответ на второй вопрос.
Курсант стал стирать написанное, а сам глядел, что поставит ему экзаменатор в журнал. “Ура! Пятёрка за первый вопрос. А как же быть со вторым?” Ничего не писать было бы неправильно, и он начертил пришедшую в голову схему, потом ещё одну, написал какую-то формулу.
- Ну, отвечай, - подал команду Чугунов.
Начал отвечать, сам не зная что, поэтому быстро и споткнулся, замолк, смутившись.
- Да-а… - потянул начальник училища. – Я уже хотел тебе ставить пятёрку, а ты даже схему соединения не знаешь. – Он задумался. – Отвечать на экзаменах – это ведь не водку пить.
- Василий Глебович! – вспыхнул курсант.
- Что Василий Глебович?  Я уже седьмой десяток Василий Глебович. А к экзаменам нужно готовиться.
- Я готовился, - тихо проговорил Новиков.
- Готовился он. Плохо готовился!
- Видимо, плохо, - согласился курсант и стал покорно ждать результата.
- Ну, ладно, поставлю тебе четыре, - немного подумав, сказал Чугунов, отчего Новиков едва не крикнул “Ура!”. – Но ты лучше готовься к экзаменам.
- Хорошо! – обрадовано ответил курсант.
- И водку не пей.
- Да я и не пью больше, - сразу сник он.
- Вот и хорошо. А теперь иди.
Сергей обрадованный выскочил в коридор – два экзамена позади! Это здорово! Да почти все из их группы сдали электротехнику на хорошо и отлично, лишь один Валерка получил “гуся”. Это и понятно, он же совсем не готовился к испытанию. А следующим было обществоведение, самый страшный для всех предмет, но не по своей сущности, а потому, что вёл его замполит училища Орлов, человек, не признающий никаких компромиссов. Новиков знал, что тот настаивал, и очень упорно, на отчислении его из училища после новогодних выкрутасов и сейчас страшно боялся экзамена. Как же – ведь он морально неустойчивый тип. И поэтому буквально корпел над учебником и над конспектами. И не зря. На экзамене на все вопросы отвечал чётко и понятно, Орлов не смог ни к чему и придраться, но поставил лишь четвёрку – заслужил. Сергей был на седьмом небе от счастья. А из их группы пятеро завалились. На последнем экзамене по электромашинам Новиков получил пятёрку. “Ура! Всё! Я четверокурсник! Теперь домой на каникулы и практику!”

Ребята от души радовались, что сдали очередные экзамены, но как всегда не все. Из их кубрика завалил сессию только Валерка, но он не особо унывал, сразу же начал пересдавать, слегка подготовившись, и ему опять повезло – получил трояки. У остальных оценки были получше, но это мало на что влияло, стипендию платили всем одинаково по шесть рублей, а снимали с неё только за нарушение дисциплины. Так что стараться особо вроде и нечего, но это пока, потом, на пятом курсе, всё скажется на распределении – кто лучше учился (естественно и вёл себя), тот мог рассчитывать на более приятное место под солнцем. Над этим мало пока кто задумывался, а вот ехать на предстоящую практику все решили по жребию. Курсантам сказали, куда сколько нужно человек, предложили самим определиться. Те и определились. Написали на бумажках названия параходств и  РЭБов, скатали трубочки и кинули их в шапку, установили очередь и стали тянуть. Новикову достался “Волготанкер” (об этом можно было только мечтать!), Горкину – Бутяково (самое захудалое место, о котором мало кто и слышал), Сёмкину – ВОРП, остальным – кому Сибирь, кому Москва, кому Петрозаводск. В общем, кто-то от души радовался, а кто-то откровенно скис, не получив желаемое. Но это только жребий так распределил, а приказ вышел совсем иной. Сёмкин направлялся на Иртыш, куда и хотел, Горкин в “Волготанкер”, куда тоже стремился, ну, а Новиков – в Бутяково. Узнав об этом, Сергей чуть слюни не распустил – до того стало обидно (работа ротного, понятно!), но деваться было некуда: приказ есть приказ. Вместе с ним из их группы направлялись туда Владимир Соловьёв (ВэФэ) и Василий Камнев. Хорошенько поразмыслив над всем этим, Сергей успокоился. “Ничего, буду ездить к Надежде. А зачем? Не знаю, но всё равно съезжу. Всё, решил! Теперь рассчитаться с училищем, проститься с парнями и домой. Домой! В отпуск!”

Вечером Новиков с Горкиным решили сходить на танцы во Дворец культуры моторостроителей вместе с Генераловой и её подругой, которую Сергей совсем недавно познакомил со своим другом. Была ещё мысль посидеть на прощание с друзьями у тётушки, как тогда, после окончания второго курса. Но уж больно неприятные воспоминания остались у него после того вечера, когда, можно сказать, он сам свёл вместе свою любимую девушку Лилию со своим лучшим “другом” Валеркой (будь он неладен!). Поэтому они с Виктором решили просто сходить на танцы в этот ДК. Место им было хорошо знакомое. Сюда Сергей частенько ходил вместе с Галкой, даже раз они были на Новогоднем бале, после которого и появилась первая трещина в их отношениях. Да, всё это было, было… Воспоминания, в основном грустные, так и охватили его, когда он вошёл в танцевальный зал. А когда встретил там своего давнего соперника Андрея, того парня, который увёл у него когда-то эти Рыжие глаза, вообще сник совсем. Ему стало вообще не до веселья. А тут Татьяна ещё решила с ним поговорить начистоту.
- Пойдём, Серёжа, поговорим с тобой, - прямо предложила.
- Ну, что ж, пойдём, - согласился он без особого желания.
Они выбрали затаённый уголок около окна, девушка села на подоконник, он встал рядом. Молчали, собираясь с мыслями. В последнее время Сергей как-то совсем охладел к Татьяне, даже и встречаться с ней не хотел, и всё из-за одного случая.
Как-то они гуляли вчетвером по улицам города, продрогли и решили зайти к Белкиным погреться (тётушка никогда не была против визитов, даже неожиданных, племянника с друзьями). Вот и в тот раз обрадовалась, усадила всех за стол, напоила чаем с вареньем. Ребят это совсем разморило, уже никуда не хотелось идти, и чтобы не было скучно, они стали читать стихи. Сергей прочитал несколько своих. Они, конечно, были наивные и несовершенные, к тому же читал он их тихо и невыразительно, поэтому особого восторга у друзей не вызвал. Следующей читали стихи Татьянина подруга, но тоже как-то скомкано и чуть ли не шёпотом. И вот дошла очередь до Генераловой. Она встала со стула, подошла к печи, выпрямилась и стала декламировать. У неё здорово это получалось – слова, полные чувства, так и слетали с языка. Все с интересом смотрели на девушку, а Сергей почему-то понурился. У него возникла мысль, что Татьяна, так упиваясь собой, старается показать своё превосходство над всеми ими. Да, она здорово умеет читать стихи, она здорово умеет танцевать, да она вообще держится всегда молодцом! И куда им до неё! Эта мысль просто ужалила Сергея, как оса, он весь вспыхнул, загораясь непонятной неприязнью, и через зубы сказал:
- Хватит!
- А что, я плохо читаю? – растерялась девушка.
- Нет, почему же… - Он хотел сказать “Даже слишком хорошо”, но только тихо вымолвил: - Просто надоели стихи.
Больше на эту тему они с ней не говорили, пошли по домам, Сергей проводил Татьяну до угла её дома и зашагал в училище, но девушка ещё долго стояла у него перед глазами и декламировала, декламировала стихи, и чем он ближе подходил к речному, тем всё громче и громче они звучали у него в ушах. Он даже начал ужи зажимать, но это мало помогало. И только когда Новиков зашёл в кубрик, голос Генераловой стих, но не забылся, оставив после себя неприятный осадок. И этот осадок так и стоял между ними, хотя девушка ничего, казалось, и не замечала.
- Мы уже давно знаем друг друга, - начала тихо Татьяна, - но я не могу понять твоё отношение ко мне. – Она взглянула прямо ему в глаза. Сергей выдержал взгляд, но промолчал. – Скажи, я хоть нравлюсь тебе чуть-чуть? – спросила с мольбой.
- Чуть-чуть? – он слегка улыбнулся. – Чуть-чуть, может быть.
- Я тебя по серьёзному спрашиваю, - посуровела девушка.
- А я по серьёзному и отвечаю. Немного нравишься, а раньше нравилась больше. И в этом виновата ты сама.
- Сама? В чём я виновата? Объясни.
- Объясню. – Он немного помолчал. – Эти пятикурсники. Ты знаешь, я страшно злюсь, когда ты встречаешься с ними, а меня держишь на задних ролях. А я ведь сейчас не на первом курсе, Таня! И играть со мной, как тогда, я просто не позволю.
- Но пятикурсники уже все уехали, - тихо в оправдание произнесла она.
- Знаю, что уехали. Но всё ведь начинается с малого. Да к тому же я уже два раза жестоко накололся с девушками и дал себе слово больше так глупо не влюбляться.
- Значит, я тебе совсем не нравлюсь?
- Знаешь, Таня, давай оставим этот глупый разговор. Пойдём лучше танцевать, - он взял её за руку и потянул за собой.
- Никуда я с тобой не пойду! – с силой девушка вырвала руку.
- И я тогда не пойду.
Они стояли друг против друга и молчали. Сергей уже немного остыл, и ему очень захотелось притянуть к себе Татьяну и поцеловать. Он взял её за талию руками и потянул к себе.
- Писать-то мне хоть будешь? – отстранилась от него девушка.
- Может быть, и напишу, - усмехнулся парень.
- Нет, лучше не пиши. Я не хочу, чтобы ты мне делал одолжение.
- Ты что? Какое одолжение. Я тебе буду писать. Честно. Ну, пойдём потанцуем?
- Пойдём, - согласилась она, и они стали танцевать.

Парни разъезжались по домам, чтобы потом после отпуска уехать на практику, и, конечно, многие из них вряд ли скоро могли встретиться, так как маршруты пролегали по всему Союзу. Надеялись встретиться только после окончания практики, а это почти через девять месяцев. Большинство и встретилось тогда, но не все. Они это знали (почти каждая практика забирала из их рядов кого-нибудь навечно), но не верили в это. И всё равно настроение у всех стало подавленное, всем просто жалко было расставаться на такой срок друг с другом. Вечером друзья собрались в ресторане на железнодорожном вокзале, чтобы проводить Геннадия. Посидели, выпили за успешное окончание учебного года, за первую практику, за романтику, которая свела их всех вместе. А когда подошёл поезд, Сергей с Виктором, оставив своих девушек, пошли провожать товарища. Паровоз уже подавал первые гудки, а Новиков с Сёмкиным стояли, обнявшись, словно парень с девушкой, и никак не могли разойтись, уж настолько они привыкли друг к другу.
- Ну, Геша, ты смотри, держись там в Сибири и в милицию не попадайся, а то… - Сергей даже смахнул слезу. – Ладно, ты не хуже меня знаешь, как надо вести себя.
- Ты тоже держись.
- И я постараюсь держаться. До встречи в конце года.
- До встречи, Серёжа.
Эти последние слова Геннадий уже проговорил со ступенек тронувшегося вагона. Ребята пошли вслед за ним, жали руку другу.
- Адрес мой не забыл? – крикнул Сёмкин уже издалека.
- Нет! – прокричал Новиков.
- Пиши-и! – еле расслышал он последние слова Геннадия.
- Напишу, - тихо, просто для себя, прошептал.
Когда поезд скрылся за поворотом, друзья вернулись в ресторан, девушки без них уже совсем заскучали. Они ещё немного посидели, расплатились с официантом и пошли провожать подруг – Виктор со своей девушкой, Сергей со своей. Настроение было неважное.
- Чего ты такой хмурый? – не выдержала Татьяна.
- А чего тут веселиться? Расставаться всегда грустно.
- Но вы же не на совсем расстались.
- Я на это искренне надеюсь.
Он опять надолго замолчал, погрузившись в свои мысли.
- Ты обо мне не забыл? – снова не выдержала девушка.
- Да ты что! Нет, конечно, - встрепенулся парень, остановился, притянул её к себе, пытаясь поцеловать.
- Ты что? – испугалась она. – Здесь же люди.
- Наплевать мне на людей. Давай целоваться.
Его попытки опять ни к чему не привели, он и отступился.
- Неужели тебе так хочется поцеловать меня? – спросила она с интересом.
- Нет, не хочется.
Этот ответ поставил девушку в недоумение, она растерялась и стала внимательно смотреть на него. Парень только усмехнулся и пошёл в направлении к её дому.
- Вот, Таня, и всё, - сказал со вздохом, когда подошли. – Дождёшься меня?
- Не знаю, - тихо ответила Генералова.
Он ничего больше не стал выяснять, просто не хотел ничего выяснять, да и так всё было понятно. Помахал ей рукой, повернулся и направился к центру города. Зачем она, эта Татьяна, ему нужна? Раньше, да, была нужна, чтобы хоть как-то сгладить суровые курсантские будни. А сейчас? Сейчас нет, решил почему-то.