Рассказ пограничника

                «Искусство рисования и самая живопись суть не что иное, как орудия…» 
               
                (А.Г. Венецианов)

Что такое есть праздник?
В масштабах народных Праздник – всеобщее ликование.  С его демонстрацией, включая не только портреты правительства, лозунги, громы оркестров и четкость парадного шага армейского, но и сердечное, в миллион голосов составное «Ура-а-а-а…». Громовое, отраженное в небе раскатистым эхом.  А после за стол. С закуской, напитками, скатертью свежей, а у кого-то еще и с цветами. «Ну, с Седьмым Ноября, дорогие! До дна. Обязательно!» Или с Первого Мая…
А после салют: фонтаны звезд разноцветных, шипучих после залпа орудий. И снова «Ура!». Только мягче и тише, чем утром. Потому что уже не со всеми, а с ближним кругом родных и друзей. После обратно за стол – коньячок, дамам и детям наливку, чай с пирогом, кто хочет, танцует. Танго под механику патефона, пружиной дающего голос и нужные звуки тромбона – как будто бы шлюпку качает, или тянут резину. Приятно.
А отдельно? Как личный факт биографии, без даты, отмеченной в календаре? В этом случае праздник - есть радость души, на законном для ней основании. К примеру, гости нагрянули из Воркуты. Или теща на месяцок из деревни. Или рацпредложение приняли с выплатой премии в знак благодарности. Или сына родила супруга. Ждали дочку, а на тебе – сын! Продолжатель династии. Много поводов. Праздновать.
Но условие радостей и торжеств государственных и единоличных всегда остается одним. Мир! Обеспеченный мудрой политикой и круглосуточной стражей границ. Только сунься!
В конце ноября у Степана Бутейко случилось событие. Которое смело должно быть зачислено в праздники, в ихний разряд. По силе вызванной этим событием радости -  на побывку приехал брат-пограничник. На полноценные пятеро суток, не считая трех суток железной дороги и суток пути на заставу (оттуда и снова туда) уже конным порядком.
Имя воину-брату Семен. Младший. Но ростом, вроде, повыше Степана. И глаза голубее. А так, как две капли воды, с незначительной разницей в несколько лет. Сеня тоже до службы ходил на завод – он и Степа. В тот же цех, где когда-то до Революции горбил спину Бутейко-отец, пока его не ушибло слетевшей с патрона фрезой. Ушибло до смерти… Разные судьбы порой у трудящихся.
Словом, знают Семена ребята с завода. И девчата не могут забыть. Хотя уже столько воды утекло. Если воду измерить, два года. Но помнят прекрасно.
***
Дымный запах вокзала, веселые лица встречающих, серьезные. Чуть уставшие лица приехавших, носильщики с тачками, чемоданы, авоськи, мешки…  И бравый Семен из вагона последним – какой-то бабульке пудовый сундук заодно на платформу. Затем, ремень подтянув, буденовки звездочку точно по оси симметрии сделав и сапогам дав блеска фланелькой, на выход. На площадь вокзальную – здравствуй, Москва! А после, когда патрулю предъявил документы об отпуске, на транспорт: скорее домой. К мамаше. Сюрпризом.
А дома мамаши и нет. Как сказала соседка, Семена сперва не узнавшая, ушла на базар керосина пополнить. Что-ж, дело житейское. А время идет. Ждать? Сидя на кухне за чаем, предложенным Марьей Сергеевной? На рынок? В гастроном за папиросами сбегать? Нет, на завод! С братом Степаном обняться, с ребятами тоже, с мастером Алексеевым. Тем более, снился. И Алексеев, и Степа, и цех со станками гудящими. Тем более, Степа, женившись и сына родив, теперь проживает не здесь. Пригласить надо брата на встречу: по рюмочке за разговором, неспешной беседой. Больше беседа, чем выпивка – человеку на службе, даже и в отпуску, быть пьяным не должно. Да и не любил никогда это дело Семен. И полюбить не успел еще. Может быть, после. А сейчас на завод! Точно к обеду, если не мешкать.
Задача поставлена и выполнения требует.
***
- Ага! – усмехнулся на вахте бессменный, но постаревший Петрович. – Наше Семену Васильичу «Здравья желаю!». И низкий поклон. За верную службу. Милости просим, товарищ, военный! А ну-ка, пригнись. Поцелую, как сына!
 И Петрович своим усами, от махорки чем мало отличными, Семена слегка щекотнул по щекам. И, кажется, всхлипнул. Когда же Семен проходную оставил, раздался звенящий сигнал на обед – очень кстати, расчет оправдался.
Какой тут обед? Для Степана, хотя бы? Для мастера Алексеева и также для тех, кто когда-то с вместе с Семеном цилиндры обтачивал? И для девушек, помнящих робкого парня, краснеющего при вопросе, придет ли на танцы? «Робкий парень»…  Когда это было, сколько воды утекло? Теперь пограничник! В буденовке точно по центру; в шинели, ремнем перетянутой; в сапогах, отражающих лампочки.  Нет уж. Другие пусть кушают щи, пюро и котлеты. А мы уж послушаем лучше. Как там граница? Все ли спокойно?
Послушать (после объятий, хлопков по плечам и прочих приветствий) собрались в профкоме. Тихо, удобно, просторно, диван. И стульев без счету.
На них и расселись. Устроив Семена и брата Степана в центре внимания. А сами кругом.
- Ну как там граница?
- Все ли спокойно?
- Как служба?
- Какая застава?
- Кто начальник?
- Какие товарищи? Климат?
Много вопросов. Отдельно и скопом. Много и тех и других. Разных по глубине и значению, но одинаковых силою интереса. Поэтому в рот чутко смотрят Семену, боясь пропустить не то, чтобы слово, но букву. Знак препинания. Такой интерес.
Но любой интерес имеет предел, за которым уместней молчание. Или шутка, в сторону смысл уводящая, - не все нужно знать человеку гражданскому. Не на все даст ответ человек, состоящий на службе военной. Тем более, пограничник. Не на все.
- Служба отличная! На границе спокойно! По-другому иначе и быть не должно. Есть и сложности. Как без сложностей? Но они отношенье имеют к тому, что зовется у нас, пограничников, «личными качествами». Это: физподготовка, стрельба по мишеням, сборка-разборка оружия, бдительность, наблюдательность и умение маскироваться. Прежде всего! Не считая терпения и выносливости. И зачета по бегу с препятствиями. А также дневальство, наряд непосредственно и, конечно, устав. Его твердое знание. Разбуди, я отвечу по каждой странице. А что касается…
Отвечает Семен. Люди слушают. Осмысляют. Иногда словно дети за ним повторяя движения мышц лицевых – улыбаются, хмурятся, пускают морщины по лбам… И слушают дальше. И оное впитывают.
- Ну а, Сеня, - скажи нам какой-нибудь случай. – подмигнул по старинке Семену Степан.
Так у них повелось еще с малого детства – друг другу подмигивать.
- Из, так сказать, личных качеств. Из собственных будней. Такое… Ну, чтобы… Так сказать, специфичное. Было с тобой?
- Было, Степа. И вовсе недавно. И лично со мной. Рассказать?
- Расскажи! - грянули хором ребята. И Алексеев поддакнул. А за ним и девчата:
- Расскажи, расскажи! Не томи. Ишь какой!
- Ну так вот. Вышли мы на рассвете. На нужный участок. То есть, я, рядовой Каплунов и сержант Долбогаев. Заступили в наряд по несению. Это понятно. Как обычно, сержант впереди, посреди Каплунов, а я замыкаю. Вдруг там… Лучше сказать, впереди, метрах в четыреста или чуть больше звук непонятной природы. То ли крупная птица, то ли раненый зверь… Или что-то серьезней. Гораздо. Замерли. Слушаем. Снова странные звуки. И, вроде, не там. Или оттуда? А кругом все туманом как ватой обтянуто – утро ранее, это понятно. А туманы у нас, вам скажу! Особенно осенью. Словно студень туманы осенние. Честно. Густые и по плотности холодцу мало чем уступают. Но несъедобные. В смысле, что не наешься. Но в то утро не очень по осязаемой плотности, уже таять начал туман, уже проступает граница. То есть, контрольная полоса. Которой положено девственной быть круглосуточно и круглогодично. Это понятно. Опять что-то там впереди закудахтало. Получаю команду. Естественно, шепотом. От Долбогаева, стало быть: «Стой пока здесь и контролирую округу! И оружие к бою!» «Есть!» - также шепотом я отвечаю. Сержант с Каплуном быстрым шагом на звук, я на месте. Слушаю. И не только ушами – всеми чувствами слушаю. И оружие наготове. И время словно застыло, сколько его прошло, не понять. В смысле, как ушел Долбогаев. Но светлее становится. Чище для глаза. Уже не только контрольная полоса, а кусты с той ее стороны. Такие чащобные, на шиповник похожи. Но повыше и без шипов. Ну, а за кустами, бугор. Высокий бугор.   Так и тянется вдоль полосы пограничной в обе стороны. Вправо и влево. Что за ним, не видать, заслоняет. Но знаю – за ним Белоруссия. Которая Западная.   И…
Семен подмигнул вдруг Степану. И заметил, что очень приятная девушка в блузке (кажется, Катя из новеньких) разинула рот.
- И, милые други… Вдруг из кустов, что напротив меня, появляется баба. Скажу лучше, женщина. Темнокожая, как цыганка и такая же грязная. Но не в юбках пестрящих, а в черном. Изможденная дюже. Вышла и встала. Возле кустов, оставляя контрольную полосу без повреждений. То есть, без повода действовать по уставу. С применением боевого оружия, это понятно. Но, дорогие мои земляки…
Семен снова выдержал паузу.
- Но не одна, а с ребенком, тоже босым, чумазым и спящим. Девочкой лет до пяти, может, меньше. Головой на плече, так сказать. И снова цыганка беременна – ибо, брюхо арбузом. Я чувствую, что вот-вот она сделает шаг роковой в нашу сторону.  Что тут? Стрелять? В воздух, конечно. Так ребенка разбудишь. Да еще на сносях – вдруг от страха родит? Тем паче, учили нас командиры тому, что опасен не сам перебежчик, а провокация, им учиняемая. То есть, возможность конфликта военного.  А конфликт, думать не надо, – дело серьезное. Его, как учили нас командиры, всеми средствами надо предотвратить. Как? Отвечу – дипломатически! Что ж, попытаемся… Вспомнил я в этот миг неприятный, что в кармане шинели лежит еще сахар. Кусочки, в бумажке, которыми я нашу Герду кормил.
- Герду?
- Овчарку служебную. И так вот. Вынимаю бумажку с остатками сахара. Развернул и, как мог показал этот сахар. И объяснил громким возгласом: «Ням-ням! Сахар!». Опять завернул. Улыбнулся дипломатически.  И зашвырнул, что есть силы. За бабу, готовую к нарушению наших границ. Чтоб подальше в кусты. И опять объяснил: «Доче! Доче!». И рукою махнул в направлении поиска – мол, туда, в глубину. Там найдешь и дочку угостишь. Она, кажись, поняла. И переспросила: «Доче?». «Да! - отвечаю, и снова рукой.  – Доче! Доче!» Мол, прямо туда! Туда, в глубину! И что думаешь, Степа?
- А что? Ничего.
- А вы, Карп Игнатьевич? – к Алексееву-мастеру обратился Семен.
- Думаю, что возможный конфликт разрешился.
- Именно! То есть, баба исчезла. В кустах. И больше не вылезала. А тут и сержант Долбогаев вернулся. Оказалось, что…
Но раздался звенящий сигал – пора за работу.
Все встали, жалея, что не успели дослушать. Руки жали Семену, хлопали по плечу, уходили вздыхая…
Лишь Катя (что в блузке) не удержалась:
- Так что «оказалось»?
- Так вы адресочек оставьте, я вам напишу. Адресочек брату Степану пожалуйте, он мне передаст.
- А если без адреса?
- Ну тогда из газет! – рассмеялся Семен белозубо. - Или по радио слушайте, что оказалось. Шучу.
Она улыбнулась:
- Нет уж, лучше вы сами. Мне…напишите, пожалуйста.  Я ждать буду… Очень.
И покраснела девица, залилась, как краской смущеньем.
Как некогда Сеня, когда к нему обращались, придет ли на танцы.

* «Рассказ пограничника» - картина художника Н. В. Свиненко (1900–1942)