Querer el Оro, y el Moro

  «Querer el Оro, y el Moro. Хотеть и золото, и мира»
История Виландии, рассказанная им в назидание потомкам.
***
Осень в начале весны.
Снаружи была ночь. Опять ночь.
Который же сейчас час?
Впрочем, есть ли смысл в суетном трепыхании?
В странном желании, во что бы то ни стало определиться и назвать время по имени — половина первого, четверть второго, без двадцати три… Какое это имеет значение?!
Само понятие времени потеряло смысл, стрелки и люди бестолково мечутся по циферблату, не зная, что скоро для всего останется лишь одна мера — количество глотков душного воздуха с радиацией, которое определила им судьба до мгновения, когда…
Впрочем, всё по порядку.
Снова битый час, немного помятый с перепоя и спросонья, первый министр королевской Испании, граф–герцог Гаспар де Гузман Оливарес, учтиво требовал пересказать ему пока о не случившемся перевороте, уже в третий раз подряд, недоверчиво хмыкая в козлиную бородку.
Надменно — вижу ли я и понимаю, кто предо мной!— он петухом косился на меня, как умеют только они, недалёкие люди облечённые властью.
Пока облечённых.
— Экий, ты братец, недотёпа,— так он косился важно, словно говоря. — Ничего ты не смыслишь, в жизни и власти.
Немного размышлизмов.
Власть тоже опьяняющий наркотик.
Сравнимый с влечением к деньгам.
Всякая власть от бога, сказано в писании, но и она переходящая.
Вот почему любой человечишка, став, к примеру, обычным завхозом или заводским мастером, чуть отрываясь от остальных простых работяг, сразу мнит себя великим и непревзойдённым пупом всей земли.
Просто смех один, да и только. Хотя он, по сути, мелкая сошка.
Люди делятся ещё на две категории: тот, кто идет во власть ради денег — ради приземлённых возможностей заработать–украсть побольше денежных средств на безбедную старость на лазурном берегу в скромном дворце.
И на маньяков садистов, они лезут во власть по головам ради самой власти, то есть угнетения–унижения остальных людей.
Таких Златых Овнов единицы, но они и заражают болезненной паршой, таким безумным отношение к себе подобным, всё остальное человеческое стадо.
Когда в людском болоте агрессивного социума: один червяк–собрат старается утопить поглубже другого собрата по жизни, даже без повода и неосознанно, а просто так, без особых причин, чтобы…
Тут сами додумайте, для чего.
Люди — как ядовитые пауки в тесной банке общежитий городов–мегаполисов… «Черные вдовы». Черные, как ихние сущности.
Прикидываясь белыми и пушистыми котятами, до поры.
В один миг сбрасывая шкуру, обнажив истинную натуру — клыки, кулаки или ножи.
Надо всегда помнить и наконец, узнать — мы не нужны нынешнему пространству как люди–творцы.
А нужны ему как овощи–биороботы.
Мы «иному» пространству нужны как люди, но такое пространство надо ещё понять, отработать и заслужить.
Потому сталкиваемся даже не столько со сложными отношениями в социуме, а со сложными зависимостями от пространства.
Для этого пространства нужна накачка энергий, добытой через конфликты, раздражение, неуважение друг друга.
Такое Знание надо всегда держать при себе, не убирая в дальний угол разума, чтобы оно было на видном месте.
Чтобы быть готовым ко всему. Вплоть до случайного убийства.
Самого себя, или соперника.
Таковы реалии сумасшедшего бытия.
Возвращаясь к теме власти.
Хотя есть, конечно, и третья категория: когда власть передаётся по праву рождения.
У королей и царей власть передаётся отпрыскам, традиция почти уже канувшая в лету времён.
А ныне, если принять за основу, что огромные деньги равноценны царской власти, то так вручается власть детям олигархов, наследникам многомиллиардных состояний: в семьях фамилий ротшильдов, рокфеллеров, морганов.
Ладно бы ещё, не так грусть и печаль, что во власть приходили бы немного адекватные люди. Как царь Соломон, хотя неизвестно, кем он был по правде говоря. История и библия — всё со слов кого-то там написано.
Только ведь наверху на вершине пирамиды ошиваются случайные люди, совсем для управления не готовые, и не предназначенные на эту роль. Что раньше, что и сейчас.
Тут, пожалуй, и задумаешься — а власть от бога ли, может, напротив, от лукавого? На самом деле.
Или так придумано, потом внедрено в детские умы человечества.
Если священнослужители сознательно путают нас в понятиях бога и господа, вроде одно и тоже.
Опять же, если принять за основу дуальность мира: бог — свет, господь — тьма, то получиться бог владеет небом–Правью, господь землей–Навью.
А кто у нас заведует низшим миром, по представлению конфессий? Правильно, дьявол–сатана–иблис.
Выходит, господь и есть сам главный «внизу», важнее дьяволов–шайтанов, чёрный бог в трёх разных личинах.
Так вот немного отвлёкся.
Братец — да нет, не оговорился, потому что я тоже — … де Гузман Виландия, приходясь Оливаресу каким-то там родственным братом–кузеном по сестрам матерям.
Если дотошно разбираться в родословном древе.
Без имени; не нравиться мне новое испанское имя, пусть я так и останусь безымянным в Истории, просто Виландией.
Я тоже граф, по субординации граф считается чуть ниже принца, только немного обедневший, а братец ещё ради большего величия добавил приставку титул «герцог», и стал графом–герцогом.
Как генерал, только как генерал–лейтенант.
Ладно он не заставил меня делать «ку», то есть приседать, в поклоне реверансе, относясь истинно по-братски, да принял нежданную аудиенцию среди ночи, ни капли не откладывая на потом.
Восемь лет назад, когда меня по ошибке машины времени, забросило из Зоны, в это место и время, в обличье графа де Гузмана Виландии, повстречался один турок, втянув по незнанию в одну аферу. Он облапошил меня до одних штанов.
Тот самый турок Массэ, который сейчас сидит запёртый в подвале.
Конечно, я искал его тогда, но видно, он сбежал из страны, где-то скрываясь. Границы они только на бумаге, ведь были нарисованы.
Да на проживание хватало накоплений, не жалуясь, но по меркам светской богемы, я был нищим.
Так и влачил существование, уже не надеясь выбраться из Испании, пока не появился Джоник, посланец «оттуда».
Сегодня у ненастоящего графа наступила ночь шагов: быстрых и вкрадчивых, размашистых и коротеньких… всяких.
Это был крайне осторожный, небольшой шажок «назад в будущее», даже и не шажок вовсе, а безобидная попытка ногой попробовать дорогу перед собой.
Звезды, Судьбы, Время?!— что они значат в одном вертящемся Колесе…
Судьба дала мне снова шанс, не для спасения мира, как задумывалось ранее, ибо спасать его неблагодарный труд, а просто хотя бы вернуться назад, в родную Зону Отчуждения, которая породила меня, мутанта.
Хотя, как сказать и посмотреть. Кто ещё из нас мутант.
Нынешний человеческий мир настолько погряз и сам мутировал, вряд ли его уже можно пожурить пальчиком и проповедями ханаанского пророка Исы, для исправления.
Рецепт один — кровь и смерть. Катаклизм и апокалипсис.
Вот для чего создано человечество?!
Адам с Евой отнюдь не вершина творения Конструктора.
Ради глобального эксперимента.
Выхода два из него:
Самые жесточайшие условия создаются только для того что бы мы, то есть вы люди, нашли искру Конструктора внутри себя, осознали эту неразрывную связь и сами превратились в Творцов с большой буквы, стали Светом.
Или полное «стирание», с лабораторной планеты земля.
Как уже было.
Взять хотя бы меня, как я стал мутантом, предвестником изменений, в предварительном результате эксперимента.
Когда дотронувшись до «Монолита», посланца внеземного Конструктора, я загадал желание стать бессмертным, при этом переделался в Черного Сталкера.
В неуязвимого человека–тени, или только тени, оставшейся от живого человека.
Не осталось больше тела, не осталось смерти.
Осталось одна кристаллизованная Душа.
Хотел ли я этого? Не знаю.
Я желал добыть золото и мавра, но устроено так, что можно заполучить что-то одно, или же вообще ничего.
Конечно, обида. Была раньше.
Обида на Бога–Конструктора, наверно, это один из уроков, которые необходимо пройти.
Здесь в 3Д мире он воспринимается иначе, чем там, в высоких мирах.
Не скажу, по приведённому опыту, что такие как я, засыпаны его любовью, но в верхних мирах его присутствие ощущается во всем.
Попадая сюда, воплощаясь в земных условиях частицей Конструктора, восприятие Творца резко сужается до уровня бога сошки.
Ты знаешь, что Конструктор есть, но где-то там далеко и кажется, что ему нет никакого дела до происходящего здесь.
Особенно тяжело, когда ты только что мутировал, с болью насилуешь старое сознание, осознавая себя по новому, кто ты и откуда — чувствуешь себя брошенным.
Вроде бы есть каналы восприятия Конструктора, но они пусты. Переключаешь их как в телевизоре, а там только белый шум.
Именно в этот момент рождается обида.
Многие приходят в этот мир командой — так легче работать.
Так и мы пришли сюда вдвоем — два абсолютно разных сознания, я и «Хозяин Мертвого Города», ещё одно порождение Зоны.
Два разных «мира», человеческого и машинного, но связанные одной целью и задачей, которую нужно решить: предотвращением катастрофы на ЧАЭС.
Земной мир встретил нас сурово — отправил по незапланированному временному вектору, убивая второго члена экспедиции, а мне устроив полный «ол он клюзив» с пребыванием в мирах, где христианский ад покажется райским курортом.
Стоит ли говорить о том, что это не добавило моей любви к жалкому существованию во имя чего-то...
И вот когда после целой череды воплощений, снова начинаешь осознавать себя тем, кто ты есть — память понемногу возвращается, — начинают чесаться кулаки и рождается желание предъявить Конструктору за всё, что испытываешь.
Спросить его — почему он не гостеприимен, за что все?
Но так было раньше, и я, наконец, постигнул: искра Конструктора имеет огромную силу, если она не угасла в Мирах, где даже не помнят о нём как таковом, искра постепенно пробивается к сознанию носителя.
Сейчас понятно, — главный урок, — частица Конструктора всегда со мной, она внутри и не покидает нигде и никогда.
Значит, выходит Эксперимент, может оказаться не совсем провальным
При необходимых условиях, другие люди могут стать такими как я.
Не мутантами, а преображаясь внутренне, пробуждая дремлющую искру Света. В добровольном изгнании в прошлое, в спорах с Джоником, было время подумать, да не один раз над невыполнимой задачей: «Ну попаду я в тот год. Каким-то образом остановлю работу атомного реактора. И что дальше? Ведь люди не учатся на ошибках. Всё равно когда-нибудь, где-нибудь, да рванёт радиацией и всем чем может, на злосчастной планете.
Даже самый «совершенный и безопасный», по заверениям разрабов, атомный реактор — явная угроза человечеству.
Потому как есть правдоподобная версия катастрофы на ЧАЭС:
Простая подвижка пласта, участка земной коры, под основанием реактора.
Вокруг Припяти, земля достаточно водная и болотистая, кто не знает.
Что-то треснуло, что-то замкнуло в колбах, и пошло–поехало.
А списали, как принято, на «стрелочников», дежурный персонал.
Человечеству, то есть вожакам его, подавай нефть, газ, ядерные реакторы и ракеты — на чём можно делать быстрые деньги, быстрый прогресс в эпоху тупикового развития технопарка, тире технопанка.
Потому лучше бороться с причинами, нежели с последствиями.
Только как?
Уйти в небытиё, или в перерождение?...»
Мумификации, жертвоприношения и прочие похороны с применением ритуальной (религиозной) магии — отличный метод привязать душу к физической реальности. Всё просто и для чего…
Как ушли в небытиё тринадцать могил апостолов на земном погосте, принадлежащих теперь навечно своим эгрегорам и четырнадцатая яма, еще только ждущая очередную жертву.
Перестанет существовать поредевший кворум.
Ящерица–Время слизнет липким языком всех: и усатых, и смуглых, и беловолосых людей и народы.
Крытые битумом домики сложатся карточными постройками — и беззвучная волна уничтожения покатится дальше, вымывая города, дороги, машины, людей, бумагу, асфальт…
Он, Черный Сталкер, проснется уже в другом мире.
Он сам станет немного другим.
Так думалось во время высокой аудиенции.
С нашего неба никто звезд не хватает!
Вернее, не должен хватать… А еще вернее — не хватал.
Раньше. Правила игры, что ли изменились?!
Козырной король бьется безмастной шушерой, выпавшая на грани костей-кубиков шестерка — стоит в шесть раз меньше единицы, и горошина скрывается одновременно под всеми тремя напёрстками.
«Вот и доуправлялись, сеньоры хищнички королишки! — горько усмехнулся граф себе под нос. — Доумничались, прозевали, прохлопали ушами заговор! Пойди теперь найди общий язык с непонятно с кем — извините, уважаемые, сколько дублонов хотите отступного?
Ах, вы дублонами не берете, вам иное подавай… Что? Души оптом и в розницу, человеческие жертвы на разлив, вшивую подачку настоящей власти, или другой какой хрени? Земных привязок. Так чего же изволите?!»
Впрочем, умный человек должен находить выход из любой ситуации. Даже из такой бредовой, как эта, где сверху метровыми буквами сияет красная надпись: «Выхода нет».
Кому нет, а кому сыщется в углу неприметная дверца, затянутая паутиной, с замочком под золотой ключик.
Тогда, в доме у Массэ, Джоник придумал план, довольно зыбкий, на первый взгляд.
Но другой я предложить не смог, потому лучше по такому плану действовать, чем сидеть сложа руки, или сложить головы в бойне.
От меня требовалось: за пару–тройку часов доскакать до Мадрида, найти и донести до первых лиц государства пока лишь подозрения о заговоре.
Джоник не должен подкачать: сказал ведь что сделает, значит сделает свою часть работы. А я должен сдержать уговор, и самое главное, убедить Оливареса, что нужно послать в Толедо отряд с эдиктом, подписанный королевской печатью.
А там уж выкрутимся как-нибудь.
По-быстрому снарядили двух арабских скакунов.
От «лекарства» полегчало, уже сам залез в седло.
И начали одновременно действовать.
Я скакал не жалея хлыста и не сбавляя скорости на поворотах, поочерёдно меняя коней
Доехал до Мадрида, потом на въездных воротах осведомился, где сейчас король или Оливарес. Для этого опять пришлось поднимать по тревоге сонное начальство.
Кое-как выяснил про нахождение королевских особ, теряя драгоценное время по минутам.
Конечно, я-то представлял, каково там Джонику в руках инквизиции, — одна минута проведенная там, покажется годом.
Еще был на полном взводе от транквилизатора, всё бесило и нервировало. Начинали болеть свежие раны, от этого больше раздражался и вопил на всех подряд, подгоняя к телодвижениям бешеным криком, заставляя шевелиться стражу с утроенной скоростью.
Сам король пребывал в местечке под столицей — Эскориале.
Королевская резиденция.
По замыслу короля Филиппа 2, который её начал строить в начале 16 века, она должна казаться как дворец, в тоже время как монастырь, в качестве царственной усыпальницы–пантеона, для усопших королей, принцев, принцесс и прочих.
Красивое место снаружи, и внутри убранство… трудно описать.
Каждая мелочь отделки каждого зала, каждого мелкого кабинетика как шедевр дизайна того времени.
В переводе «эскориал» — прах. В нём до сих пор покоятся мощи всех властных особ династии Габсбургов, начиная с зачинателя Филиппа 2.
Своего рода Мавзолей, только не на Красной площади и больше по размерам.
Ну а первый министр Оливарес развлекался сегодня вечером на банкете, устроенного в честь кого-то там, в мадридском Алькасаре.
В официальной резиденции, где кипела, так сказать, основная королевская работа: приёмы послов, праздничные балы, аудиенции, переговоры.
Недолго думая выбрал Алькасар: ближе, и вроде родственник там точно почивает после трудов праведных.
Выдали провожатого гонца гвардейца до дворца.
Не жизнь, а сказка.
Один бог сослал меня на эту планету, другой бог засунул в это тело и в эту судьбу, а третий бог вручил в руки ведро воды и швабру с тряпкой, для вымывания «грязных полов».
Да я готов мыть полы, на самом деле и натирать чертов дворцовый лакированный паркет, лишь бы заносчивому родичу Оливаресу угодить.
Он не спесивый, просто не в духе — попробуй разбуди кого посреди ночи, — да увиделись за столько лет два раза.
Первый раз, когда Массэ меня обокрал, и я приходил за помощью, а сегодня второй. Снова за помощью.
Хотя это дело и его касалось, потому Оливарес так длинно тянул с решением и размышлял, как поступить.
Он все-таки решился и звякнул в колокольчик, призывая придворную челядь.
— Значит ты, уверен, что заговор есть, выросла смута в душе верного католика прелата, я же его лично знаю, почти папского нунция и легата Амбросио?— нахмурился Оливарес, колеблясь над задачкой.
— Разумеется, мой дражайший кузен,— спокойно, подавив нарастающую ярость, ответил,— так и есть, монсеньор. Готов ответить честью, только умоляю — скорее послать туда людей!
— Ох, не нравиться этакое дельце. Еще перед королём держать ответ придётся за самовольство, а ему перед самим Папой,— прибеднялся и притворно вздыхал изворотливый кузен.— Фактов нет, доказательств нет.
Как будто никто не знает, что все важные делишки в государстве обстряпываются через руки одного Оливареса.
Сам юный король смотрел на это довольно безмятежно, не участвуя в дворцовой рутине.
У него на уме вечно было другое: девки, гулянки, театры, да и охота с выездами на пикники. Вообщем дел у молодого повесы–балбеса предостаточно.
Потому Оливарес и есть фаворит, но был не миньоном, как у короля французов Людовика XIII, заслужив там свою должность постелью, а умом и хитростью.
«Испанский ришелье», что вы хотите!
Придворный писарь послушно сидел за письменным столом наготове с бумагой–чернилами и прочими принадлежностями, ожидая указаний.
Оливарес хлопнул ладоши, подавая знак писцу, встал и начал ходить по кабинетной зале, надиктовывая послание.
«Королевской властью данной мне господом богом, повелеваю освободить от должности главы ордена инквизиции в городе Толедо, а именно прелата Амбросио, и взять его под стражу до выяснения всех обстоятельств. А самого отстранить с момента вручения данного эдикта».
— Так: дата, получатель, подпись короля и моя,— первый министр достал из сейфа королевскую печать, слегка обмакнул в чернильницу, и приложил к листу с буквами.
Что написано пером, не вырубишь и топором — царским пером. Писец подул, посыпал кварцевым песочком печать, встряхнул излишки, стал запечатывать сургучом, или упаковывать как там у них принято в таких делах.
Оливарес вновь звякнул в колокольчик–звонок, в дверях тут же возник рослый служивый, видимо начальник королевской стражи:
— Распорядитесь спешно поднять сотню — нет, не сотню, слишком долго будет, — а с десяток самых наилучших гвардейцев. Со сменными лошадями. Приказываю: не медля доставить пакет с депешей в Толедо, передать лично в руки прелату.
Далее: повиноваться во всём графу,— тут министр показал на меня,— он тоже лично участвует в операции и поедет с вами.
Ты всё понял, сеньор Рамирес?— обратился Оливарес к начальнику стражи, повторил.— Граф участвует от имени короля!
— Да мон сир, я всё понял,— Рамирес почтительно изобразил поклон.
Обратно в Толедо мы домчали часа за три, вместе со сборами, приступало светать, когда конный отряд тихо спешился возле крепости.
Неподалёку от ворот инквизиторов, оказывается, пряталась Зулейха.
Глобальные процессы всегда идут с кровью.
Я подал знак солдатам, в железную дверь застучали таранным ударами кованые алебарды. Гул и треск разнёсся по всей округе.
Уснувшее было воронье на высоких тополиных погостах, всполошились по тревоге, подпевая нам, затеяли зловещий грай.
Ошарашенные такой психической атакой — а так стучаться в их цитадель мог только или тот сумасшедший, которой уже ночью как раз являлся, или человек, имеющий на то полное право,— караульные иезуиты испуганно завопили:
— Чего долбишься?! Да кто такой там, чересчур буйный??
— Открывай каналья! Подавай сюда вашего прелата!— притворился пьяным.— Дело к нему, а не то дверь вышибу.
Сам ударил ногой по двери, подавая пример, снова ворота страшно задрожали под сотрясающими ударами.
Быстро пришедшиеся в себя, да в связи с вызванной подмогой с другого поста, разъяренные от такого оборота караульные псы смело начали отворять дверь, приговаривая:
— Сейчас тебе будет и прелат, и сам папа римск…
Сторожевой брех прервался на полуслове, в открытую преграду шумным ручьем влился наш спецотряд.
Рамирес сноровисто отдавал приказы обученным гвардейцам:
— Обезоружить! Этих связать, этого допросить.
Указанного к допросу упирающегося от страха иезуита, подвели ко мне:
— Где Амбросио?— спросил у постового с ножом у горла.
— В п-подвале, д-допрос п-проводит там,— заикаясь на каждом слове, отвечал он.
— Двигай к нему. Проведёшь без шума, то будешь жить.
Внутри здания было тихо и безлюдно. Основной состав инквизиторов мирно спал в казарме, дожидаясь сигнала побудки.
И вот, наконец, извилистая кишка коридора кончилась приоткрытой дверью. Оттолкнув в сторону провожатого иезуита, влетел в пыточную, следом все остальные.
В кресле для страданий сидел истерзанный мучительством палачей человек.
Напротив, за столом сидел человек в монашеском облачение, отстранено целился в него из пистоля — ствол качался из стороны в сторону. По бокам седалища стояли истекающие потом от жара здоровяки и один коротышка с тонкими щипцами.
— Прекратить! Именем короля! Кто Амбросио?!
— А кто собственно спрашивает, и по какому праву прерываете признательный опрос еретика?— Монах черноризец всё же отложил оружие.
— Прелат Амбросио, вы подозреваетесь в измене, извольте сложить полномочия,— я подал ему запечатанный пакет с эдиктом, забирая от греха пистоль.— И сию же минуту.
— Рамирес, немедленно взять его под стражу. И остальных хозяйских слуг тоже.
Сопротивление при захвате почти никто не указал, амбалы безропотно подняли руки, признавая грубую силу, лишь коротышка пытался куда-то улизнуть, видно в крысиную нору лазеечку, но его успели ухватить за шиворот и вытащить обратно.
Я подошёл ближе к измученному пытками человеку с опухшим окровененным лицом, склонился над ним, осматривая всё ли в порядке, трудно было узнать в нём красавца Джоника, но выдохнул с облегчением:
— Успел… Ты как Джоник? Живой?
— Я, достал… я... достал, — он что-то ещё пытался мне выговорить чуть слышно, и отключился на время, склонив голову на грудь.
Только понял — Анна здесь и надо её найти.
А сам прелат безучастно сидел также за столиком с распечатанной депешей, вдруг незаметно у него в руке появился стальной шип, который пронзил его в шею.
Он захрипел, непроизвольно выдирая шип из горла, тонкая струйка крови, выскользнув на волю, жадным поливом в жару, оросила столик с бумагами.
Рамирес, я, и никто из занятых солдат не успели ничего сделать.
Он бессильно склонил голову на грудь, папская шапочка упала на землю, пальцы задергались, выронив стилет–спицу, в агонии заскрябали по нагрудному кресту, и прелат умер.
Отдавая проигравшую душу и жизнь своему господу.
Туда ему и дорога.
На следующий день, то есть уже сейчас, через некоторое время Джоник оклемался немного от пыток, кое-как передал странный шифр, добытый из «хроник».
Но чуть раньше мы с бойцами отряда навели порядок, всех злодеев иезуитов закрыли под замок в казарму, а заключённых выпускать не стали, пускай потом суды разбираются кто виновен, кто нет.
Труп прелата приказал вынести и закопать прямо во дворе под деревьями, чтобы не смердел, без нагрудного креста, да с табличкой.
А его крест потом покажу Оливаресу, как трофей, взятый с тела врага.
Большая могила получилась, как раз на двоих человек.
Потом занялись розысками, обыскали закоулки замка инквизиции, обшарили чуланные комнаты и кельи, но Анны–Ребекки так и не нашли. Пропала — как не бывало её.
Ни тела, ни кусочков наряда, и даже запаха.
Спросить не с кого за это, прелат теперь мертвее мертвого, и навряд ли что скажет с того света.
Хотя есть же караульные, может они что видели, пришла мысль после бесплодных поисков.
Привели их, стали опрашивать по одному.
Тут один, тот самый говорливый заика, ляпнул, увезли, мол, ту сеньору.
Я взревел от ярости, что все наши усилия пошли прахом:
— Как?? Кто?! Рассказывай как на духу пёс шелудивый, заколю и рука не дрогнет!
От испуга разговорчивый иезуит снова начал заикаться и вдобавок ко всему картавить:
— Нн-уу сс-тоим мм-ыы снова на посту, после того как е’етика ночного отвели в подвал...
— Дальше, не тяни!
— Ну так дальше значит, а дальше смотрю, наш п’еподобный Ба’толомео выходит из подвала...
— Кто таков, этот ваш Бартоломео?
— Пад’е Бартоломео, он наставник самого п’елата Амб’осио, покойного значит,— тут заика «бородач» картавый закрестился было мелко, но я одернул его взглядом. (далее автор не станет картавить)
— Ну да, выходит он значит, из двери, которая из подвала, борода светиться как у святого Папы Бонифация, глаза горят адским огнём, волосы блестят и развеваются на ветру, тащит за собой, за собой человека, а потом пригляделся, — сеньору ведёт…
— Странно, ты в штаны, что ли наложил, при виде преподобного, если сразу сеньору не признал?
— Да как же сеньору признать, ежели у человека на голове мешок надет, руки связанные, и одета была в шаровары иноземные. Только по голосу и признал что это женщина.
— Что она говорила?
— Ничего. Плакала только сильно.
— Дальше что было?
— Пригнали запряжённую карету прелата, покойного уже, из конюшни. Бартоломео приказал усадить сеньору внутрь, вместо кучера повелел ехать с ней нашего караульного Фабио.
Он уселся на место кучера. Мы отворили въездные ворота, и он, то есть они, уехали.
— Куда уехали? В какую сторону?
Караульный пожал плечами и замотал башкой:
— Я не знаю! Как перед господом говорю, не губите монсеньор.
Всё что знал и ведал — выложил!
— Гговорри сучара — удавлю своими руками! Что было потом?
— А–а–а, вспомнил, вспомнил; Бартоломео на ухо что-то сказал Фабио, я тут ни причём, я, правда, не слышал….
— «Затрещина по лицу»… — довольно сильная.
— Не бей, не бей! Дальше преподобный пошел туда...
— Где он сейчас? Я что-то не видел у вас старика.
— Внутрь он зашёл, больше не видел его, матерью клянусь!
Я махнул рукой, чтоб его отвели назад. Он прав, больше от него не добьешься сведений.
Снова птичка упорхнула из клетки, думай, гадай, где сейчас она.
Непонятно, куда исчез тогда Бартоломео, ведь я не видел здесь старцев монахов. Фабио еще тут взялся, он её насильно увёз что ли, по просьбе прелата? А может наставник Бартоломео и есть главный заводила всего заговора.
Одному такое дело трудновато провернуть.
Когда по схожести ситуации во Франции, до Ришелье был другой кардинал, а у него был отец вроде простого слуги при дворе.
Он учил и науськивал молодого кардинала во всех интригах.
Только куда он делся, среди арестованного состава иезуитов не было ни одного старика.
Но вопросов было много больше, чем ответов, не стал сразу тормошить и говорить Джонику о провале операции.
А ещё раньше, как помните, возле замка иезуитов пряталась Зулейха.
Она тоже, после всей горячей разборки, забежала на территорию, а Джоника мы перенесли в удобный кабинет, потом туда заскочила, что не остановить никак.
Увидела его, заплакала.
Сердце сжалось от предчувствия беды, хоть неподвержен человеческим эмоциям. Джонику ведь туго придется, а я перед ним в долгу, как друг и как сталкер, хоть и бывший.
Анны теперь нет, да и девчонка зря погубит себя.
И мне пора тоже на покой, устал уже от всего…
Из кабинета все вышли кроме нас, мы остались вдвоем, не считая спавшего Джоника. Повисла тягостная тишина, я спросил, не веря ни во что, доставая из кармана подобранную спицу в подвале, китайский стилет, убивший прелата:
— Хочешь быть с ним? — странные всё-таки люди.
— Да, очень.
— Я могу тебе помочь, только назад дороги не будет,— говоришь им, предупреждаешь, да без толку.
— Да, я уже поняла. Делайте что нужно.
Пора, пора уже что-то делать...
Вскоре я позвал Рамиреса, и мы отнесли безжизненное легкое тело, плотно закрыв материей, к той, будущей двойной могиле.
Душа человека мечется, не знает что делать, как поступить.
Все три субстанции (тело, личность и душа) обладают правом голоса, но не все в одинаковой степени.
Уйти самостоятельно душа не может, существует множество кармических крючков — обиды, гнева, обвинений, перекладывания ответственности за себя на других, страхов.
Каждый день человек продолжает накапливать эту карму, в том числе, обижаясь на тех, кто не достаточно (по его мнению) пытается ему помочь.
Но решение об «уходе» в другой мир или в перерождение, так или иначе будет Принято.
Душе, наверно любой душе, в том числе нелюдей, легче выйти из воплощения, отработав карму через боль и страдания, и вернуться вновь в новое тело, с уже менее «тяжелым багажом».
Видно таков за–кон Колеса.
Я просто помог ей, да и себе тоже, разменивая себя на её, хотя нельзя помочь тому, кто сам себе помочь не желает.
Потом я казнил себя, может зря я так поступил, снова сидя возле больного Джоника. Очнулся он уже под вечер.
— Где Анна? Нашли? Она жива?— был первый вопрос, и вторые тоже.
— Прости, но её нет. Говорят, её увезли в неизвестном направлении.
Он долго молчал в себя, этот бывалый проводник, не говоря ни одного слова больше, без упрека в мой адрес, без разочарования, без боли или ненависти, отвернувшись от меня в стену.
Перегорает, всё в душе перегорает и сгорает там, в этой непонятной субстанции, или материи, под названием «душа».<
________________________________________
Конечно, я понимал его, сам был таким, когда то, с живой душой, а теперь она «черная», бездушная...
Я сидел и молчал, и он лежал молча — так мы дождались снова наступления ночи.
— Пусть зажгут посильнее факелы, мы пойдем разгадывать шифр,— наконец очнувшись от безразличия, выдавил из себя Джоник через силу.— Надо работать до конца. Первое обозначение — это буква «А», ищем её…
***
Спустя некоторое время.
— Какие есть варианты?— спросил Джоник, при свете горящих факелов, шагая по ночному замку вместе со мной и с Рамиресом.
— Не знаю, буква «А», альфа и омега, начало и конец всему. Подожди, прелата ведь звали Амбросио, на «А», а он, как известно, и начало и конец.
— И что у него есть на эту букву?
— Стоп! Точно. Келья прелата, я как раз видел днем. Его молитвенная келья личная, под литерой «А».
— Ладно, пойдем к ней.
По дневной памяти поисков, я уверенно повел туда спутников.
Она была там ниже первого этажа, под служебной казармой, в длинном ряду остальных монашеских келий, у самого угла здания.
Подойдя ближе к двери кельи, все убедились своими глазами, при свете озарённого факела, над дверным проёмом висит гравированная табличка с одной буквой «А».
Здоровяк Рамирес плечом вышиб дверь, не выдержав напора, сломался хлипкий внутренний запор.
Преграда отворилась в сторону со скрипом, и мы, прислушавшись, осторожно вошли внутрь. Мало ли вдруг прелат какую-то подлость учудил напоследок.
Но всё было тихо, кругом царила тишина, кроме заполошного воронья на дворовых деревьях, не умолкая они каркали сейчас, словно чуя добычу.
Так, что тут у нас?
Свет факела осветил убранство кельи, сравнимой с небольшой камерой, по скудности обстановки. Кирпичные стены, деревянный лежак со свёрнутой постелью, только выделялся посередине добротный стол, заваленный разбросанными молитвенниками, пергаментами, манускриптами, прочими книгами.
Подслеповатое подвальное оконце, или скорее бойница, пугливо выглядывало во двор.
Приободрившийся Джоник выпалил:
— Затем там две литеры — «FA«, или «F.A», после них были цифры «50». Надо искать что-то связанное с ними. Хотя, надо сначала осмотреться и понять, что же мы ищем.
— Вариантов уймища: если брать просто «F», то от fеmina, до familia, все слова на эту букву. И снова версий много,— я замолчал, обдумывая ребус, оглядываясь кругом.
Джоник взял со стола какой-то фолиант, принялся листать его.
— Точно,— меня озарило.— «Ф» — это может быть фолиант?
— Вполне возможно, тогда что получается: «фамили» «фаллето» — семейный фотоальбом?
Снова все задумались в полумраке загадочной кельи.
Бред пока выходит, фотографий не было в то время, потому фотоальбомов тоже, но мы стояли на верном пути, и я это чувствовал.
— Надо бы просмотреть оглавления на всех манускриптах, начинающихся на «Ф» и «А», может это прояснит больше.
Лихорадочно мы приступили к делу, просмотренные книги аккуратно откладывали в сторону.
Рамирес выдернул из многих стопок один фолиант, повернул обложку лицевой стороной и воскликнул:
— familia acusado! Вот нашел!
— Дай-ка сюда посмотрю,— я взял книгу.— Так, что тут у нас: хмм, «Семья обвинителей» значит.
Взял за две стороны обложки, потряс книгу страницами вниз, надеясь, что оттуда, что-нибудь вывалиться: может ключ, может записка с подсказкой.
Но увы!— ничего в ней не было.
С удвоенной силой принялись перетряхивать каждую книжицу, каждый листок.
Шло время, а результат поисков был ноль, или нуль.
Разгоняя молчащую тишину, Рамирес завел пересуды.
Начал вспоминать молодость в армии мочильером, службу во дворце королевским гвардейцем, интриги там, всё такое постельное, мы с Джоником слушали его вполуха:
— А вот был случай у меня. Поставили меня один раз в ночной караул, когда я еще был новичком, а там пост дальний такой, напротив фасада Алькасара. И значит, стою ночью, смотрю по сторонам…
— Стоять. Повтори, что ты говорил до этого,— тормознул Рамиреса.
— Был новичком, говорил, пост там есть, напротив фасада Аль…
— Фасад! Вроде верно: FAchada — фасад. Только фасад чего? Если оно в келье, то это фасад стены, получается,— сделал умозрительный вывод из логической цепи.
— Логично,— одобрил версию Джоник, развивая догадку.— Тогда находим нужную стену, ищем на ней, или в ней.
— Ну это просто: фасад — лицевая сторона здания, то есть вот она,— показал на стену с оконной бойницей.
Рамирес подошел ближе, факелом осветил стену.
Но на ней ничего находилось, кроме оконного проема, ни картин, ни икон, ни знаков — просто голая стена из кирпичей, сделанных из красной глины. Между кирпичей, как принято в стройке, слой кладочного цемента, пласт связывающей смеси.
Да нет, вы ошиблись, тут не игра в поисках сокровищ капитана Флинта, в детскую игру «угадайку», если мы не найдем улики, то не сносить нам головушки до плахи с топориком, а может и до веревки с петлей на шее.
Да все понимали, потому мы обступили стену, заново стали ломать умы. Ищем в ней, как сказал Джоник.
А что в ней кроме кирпичей и кладки.
Ряды еще, последовательности: раз кирпич, два кирпич, три, четыре…
— Джоник, а что если «5 0», это как координаты широты и долготы.
То есть, кирпич под номером пять, в нулевом ряду, или наоборот?
— Виландия, ну молоток, логично граф. Значит так, есть мел? Ищем эти последовательности в любых вариантах. И наносим крестики.
Мел вскоре нашелся, валявшийся кусочек известняка в коридоре. Поочередно, начиная с каждого угла, мы отметили все восемь найденных кирпичей. Отмеченные кирпичи светились крестовыми глазами демонов, при свете полуночного факела.
— Что делаем дальше?
— Не знаю. Надо думать: кирпичи это вроде поворотный замок на сейфе.
Может нажать один, потом второй… надо знать комбинацию.
— Не трогай!!
Поздно.
Рамирес неловко надавил один из меченых кирпичей.
Стена кельи широко раздвинулась, ощеряясь натянутыми арбалетами.
— На пол …!— сливаясь в один рев, то ли крикнул я, то ли Джоник.
Над головой веером просвистели арбалетные дротики, осыпаясь внезапным дождём, и с визгом отрикошетив от стен, бессильно попадали на нас.
— Что это было, матерь божья?!
Отряхиваясь от пыли, мы, все живые и целые, поднялись с пола кельи.
— Ловушка. Очередная пакость от прелата.
Удручённый Рамирес грязно выругался матом на чистом испанском в адрес прелата, разумеется.
— Назад! Все назад, и, медленно, потихоньку ползком к выходу!— скомандовал Джоник, как сапер, колдующий над взрывоопасной миной. Привычка у него такая, навык выживания.
Навык выживания, когда придётся неделю выжить в пустыне без запаса воды и еды, выпивая только свою мочу и кормясь змейками. Это выживание, и Джоник из таких ребят.
Что ни говорю, а мне нравиться этот хлопец.
Далеко пойдет, хотя чем выше прыгнешь, тем дальше будешь падать.
И мы отползли к двери, ощущая себя как на минном поле.
Джоник подобрал в падении медную чернильницу, и со всей силы кинул её, целясь в другой отмеченный кирпич.
Бах! Стол провалился!
Да как; плиты пола кельи разъехались!— и стол ухнул вниз, куда-то в пропасть.
Если бы мы стояли там, то страшно подумать — что там внизу, копья или змеи… Ладно я бессмертный, а Джоник, а другие, то есть Рамирес? Да, прелат с загадкой, был.
Плиты пола съехались обратно, не оставляя ни одной щели, под действием таинственного механизма.
Цивилизации раньше не было, вот люди, а они тоже были не дураки, извращались как могли.
Раньше в стенах королевских дворцов прокладывали особые туннели.
Через специальную систему зеркал, вмонтированных там внутри, можно было видеть и слышать, что твориться на другом конце дворца царских покоев.
Видеонаблюдение!— по средневековому.
А уж такие системы–ловушки, проще пареной репы местному инженеру соорудить как палец обосс.., об асфальт.
Когда всё успокоилось, да и мы тоже успокоили разыгравшиеся нервишки, вошли снова в злосчастную келью убиенного прелата.
Небо, небо, где же оно…
Только снова ночь и тишина. Хоть кричи, или не кричи.
Никого не дозовёшься.
Или дозовёшься, да поздно будет, как всегда.
Ад не то эфемерное место где-то там... в жизни после смерти.
Ад мы создаем сами. Мы. То есть люди, в этой жизни.
Зачем эволюция, если люди так и не научились жить правильно.
Из чего такой вывод сделан?
Да из простых, казалось элементарных вещей.
Люди не умеют правильно чистить зубы, правильно ходить, правильно кушать, правильно дышать, правильно думать.
Они не умеют правильно разговаривать, а только общаться между собой, матом и междометиями.
Они не умеют любить, а только заниматься сексом.
Люди не умеют жить, а только выживать, как тот же Джоник.
Они не умеют видеть, а только смотрят на окружающую недействительность. И много другого.
Их что, никто не учил, получается этому?!
Учили, разумеется, да только неправильному значению.
А с другой стороны ведь придуманы ракеты, открыт атом и ядерный синтез. Оружие делают отличное, от ножей до танков, которое может только убивать и калечить.
Старина Хем писатель, на пике популярности взял да застрелился из любимого карабина марки «бернанделли».
Жизнь, которая представляет собой мой капитал, проходя через путь ошибок, разочарований и смерти, — выбрасывает меня потом на обочину.
Зачем же нужна эволюция людей?... я вас спрашиваю.
Так и мы методом проб и ошибок выяснили нужный кирпич.
Он при нажатии, плавно сам вылез из стены, выпадая наружу.
Джоник сунул руку в щель, вытащил оттуда небольшой ларчик.
Ларчик открывался просто, сбоку была защёлка.
Джоник так и сделал, поддел краешек замочка, он приоткрылся.
Внутри был ворох бумаг всяких, как предполагалось: подложные письма, отчёты о проделанной работе к подготовке к заговору, секретные донесения, договоры между коалицией, предложения.
Целый набор непреложных улик, и это только на первый взгляд, которым я бегло просмотрел содержимое.
Тут Рамирес предложил ради интереса и хохмы, проверить все остальные кирпичи, с безопасного места.
Сказано — сделано: мы набрали метательных предметов побольше.
Раз попадание в кирпич — ничего. Второй раз тоже пусто.
Третий, четвертый…
Только на последнем кирпиче, который находился в труднодоступном месте, проявился результат — провалилась стена, самая угловая в кельи и в здании.
Правда не подевалась, как было с полом, она отошла в сторону, словно дверца в шкафу, приоткрывая черноту подпольного лаза.
Повеяло плесенью, потянуло сквозняком и погребным холодком.
Пахнуло затхлым запахом сырости, могильным забвением, и чем-то ужасно неприятным.
Общим решением было принято идти до конца, то есть залезть в подземелье. Конечно, тут Джоник постарался, заразив нас любовью к опасным приключениям на свою задницу.
Требовалась небольшая подготовка, факелы к данному часу уже почти выгорели, а пропасть пропадом, без света загреметь под фанфары, не великая штука. Как самого молодого бойца из нашей троицы, послали Рамиреса за новыми источниками огня и основным оружием: клинками и парой пистолей.
Наконец факелы были доставлены, ларчик положен обратно в тайник, мы молясь в душе, не торопясь спустились по ступенькам в неизвестность.