Часть третья Шаги в одиночестве

Часть третья: Шаги в одиночестве.
Аэродром. Автобус, везущий по аэропорту.
Таможня, пропускной пункт.
Другой автобус до отеля, который называется трансфер.
Пальмы, зелень, жара — дико после скользких морозов, и непривычно, обливаясь каплями пота в одной майке.
Меня, и ещё четверых человек с «Аирбаса», двоих парней с девушками, привезли в отель глубокой ночью.
Левый гид с трансфертного автобуса, он по дороге представился Мишей, и расхваливал какая здесь отличная медицина, провел нас до ресепшена, там было двое дежурных парней, менеджеров.
Как оказалось при дотошном разбирательстве, сверяли ваучеры и паспорта, — тут гид развел руками, переводя на русский язык ответы портье: «Номера пока заняты клиентами до обеда, и ваш номер в том числе. Ошибочка турфирмы под праздники, ничего не поделаешь, накладки бывают в этом бизнесе. Не переживайте, утром заселитесь…»
Потом добавил: но кто хочет комфорт и удобства именно сейчас, надо доплатить сколько-то юаней, или долларов, не суть.
Многовато, за одну половину ночи.
Одна пара решила не экономить и заселиться тут же.
Ну а мне, и той оставшейся паре, было всё равно.
Отдал свои бумаги и паспорт для оформления.
Показали в каком месте находиться туалет, определили диваны и кресла. Ничего перекантуюсь как-нибудь до утра, так думал.
Пока парочка присела на кресла, сходил в туалет, попил воды из-под крана, пить очень хотелось.
Разложил рюкзак, сортируя вещи: переобулся в шлёпанцы после зимних кроссовок, переоделся в летние вещи.
Вынул свёрнутую палатку, раздумывая ставить или не ставить, и если ставить — то где?
Вопрос решился сам, когда стал исследовать другие территории
безлюдных коридоров ресепшена отеля.
И пошел на свежее дуновение ветра, там оказалась открытая терраса, расположенная над первым этажом отеля.
Теплый, дурманящий запах воздуха, вновь вернувшегося лета, пьянил мою голову не хуже алкоголя.
Нет, очуметь, вчера была зима, а сейчас вокруг Лето.
В мозгах не укладывалось, как может быть, из-за моей полной усталости. Надо отдохнуть немного, и прилечь на пол террасы.
Голова раскалывалась от боли: тронь — не соберешь, в одно целое.
Кусочки черепа рассыпятся, будто пепельный прах, оставшейся от дьявольского оборотня, начинённого серебряными пулями.
Хотя, может правда, если превратился в оборотня.
Да плевать, — ментальность даёт о себе знать,— и потащился к рюкзаку, оставленному на ресепшене.
Там есть матрас, как чувствовал, что он пригодится.
Каремат без уговоров, послушно растелился на мраморном полу террасы. Так, сверху накинуть до кучи зимнюю куртку под голову, — ничего получилось спальное место, под открытым небом.
Сейчас просто так. Завтра может будет лучше.
Хотя надо по намеченному плану двигать в странствие, и автостопить до горных хребтов, где по слухам находятся остатки заброшенных монастырей.
Пошло к черту, — судьба не судьба, — дайте кости распрямить за все дни. Улёгся и приготовился спать. Но не тут-то было.
Купол запрокинутого неба смыкался развёрнутым коконом, откуда должна выпорхнуть тайская бабочка, огромный махаон. Очертания реальности подернулись, в висках заломило, и я снова услышал голос Некто.
— Вот и всё. Ты понял, зачем?
— Чего ты хочешь от меня?
— Хмм...
Некто явно ухмыльнулся:
— Прощай. Ты так и не понял ничего. Ладно, дам последнюю подсказку, — разберись с Кроносом. Найди его разгадку, и сделай то, что сочтешь нужным. А так, если успеешь, у тебя шесть дней, чтобы не ослепнуть полностью...
Он пропал восвояси, больше его не слышал.
Да что я должен понять, кроме своих дурно пахнущих носков
развешанных здесь и сейчас на ограде террасы!
Он сгинул, а мне надо теперь жить и выживать!
Выживание, — оно происходит не только в тайге, или ютубовские «выживашки» в экстремальных условиях, а главным образом в обычной жизни, и даже лёжа на больничной койке, также идёт выживание.
Тут ощутил, как в глазах тихо взорвалось, а потом осело мелкой взвесью, мешающей нормально видеть.
Да что за ерунда творится?!
Дайте же свету в очи… умоляю...
Но никто не дал, никто не соболезновал, и никто не жалел.
Я пытался протереть, сморгнуть чёрное марево непонятно как приставшее к глазам.
Зверь… он подселенный в глаза, пока возился с управлением самолёта. Я познал его предысторию, будто прожил вместе с ним все эпохи планеты. Надо бороться. Так меня учили. Национальная ментальность, привитая с детского садика и дворов улиц.
Зверь параличом сковал волю, не давая ничего сделать, даже пошевелить пальцем ноги не мог, вцепляясь в мою плоть, будто дикий зверь. Хотя он и есть Зверь. Понятно:
— Может договоримся…
Сознание немного прояснилось, значит, Он согласен поговорить.
— Давай так: я не трогаю тебя, а ты меня…
С черным криком сорвались в воздух вороны, откуда они взялись только, значит новый договор снова подписан.
С богом, с дьяволом — мне всё равно, с кем делить добычу пламенного ада.
Я со всеми расквитаюсь по полной программе, дайте встать на ноги всем назло.
Сам господь не сможет меня остановить, и даже после смерти.
Так, что мы имеем: значит только шесть дней.
Не густо, однако, в нулевом остатке крошившихся часов под натиском Зверя, непризнанного отпрыска Кроноса.
Того самого божественного небожителя, кто властвует над временем.
Да чушь, что Он успел съесть всех детей, — всех да не всех.
Как там было в Титаномахии…
Кронос–Хронос, Время с неумолимым серпом.
Тогда оно оскопило саму небесную Вселенную.
Рождение и становление Кроноса на высшем троне объясняется тем, что на Земле появилось время и его понятия.
Мы привыкли к часам, что не задумываемся, что они отмеряют. Время на Земле задали вращением вокруг своей оси — одни сутки, вокруг Солнца — один год.
Появлением Времени может статься, когда планете обеспечили вращение вокруг своей оси и вокруг Солнца – центра планетной системы.
Но далее Кронос женится на сестре Рее, которая рождает ему третье поколение богов.
Когда Земля стала подготовленной к прообразу зарождению жизни, к работе созидания приступает следующая группа вседержителей Мира.
Кронос из страха, что один из его сыновей свергнет его так же, как он отца, и проглатывает детей.
Зевс, младший сын Кроноса, свергает отца, и проглоченные боги возвращаются к жизни.
Он, и другие олимпийские планетоборцы достигают бессмертия.
В каких смыслах такое понимать?
Одно — бессмертие тела, которым стали обладать боги.
Другой смысл — бессмертие души, она последовательно воплощается в разных телах, накапливая в себе знания.
Кронос и титаны навсегда отправлены в ссылку в Тартар.
Время было отправлено под землю.
Значит, механизм вращения Всего заложен внутри неё.
Кронос, поглощающей детей, — под этим подразумевается, что всё рождается и умирает.
Но были другие незаконнорождённые дети, не в обличье человека, а в форме Зверей, точнее полузверей.
Например, кентавров наделенных изначально бессмертием; а что?— ведь у них папаша сам и есть Время.
А потом Зевс призывает братьев и сестер управлять четырьмя сторонами Света...
Ладно, разбёрёмся потом.
Наверно надо поторапливаться с возвратом в заснеженную Россию, там должны помочь, но это не точно, никаких гарантий, что так и случиться.
Снова предстоит возвращение, где меня никто не ждёт на родине.
Извернулся занемевшим телом, приподнялся на матрасе, ухватился за оградку и, пошатываясь, встал на ноги.
Подождал, пока в голове немного прояснилось.
Ещё один минус ощутил тут же — половина мозгов отказала. Мышление опустилось сразу до уровня ребенка, примитивного и нехитрого.
Тут парень с «Аирбаса» вышел на террасу подышать или покурить,
И точно, он закурил, облокотясь на ограждение, немного не дойдя до меня, чтобы не мешать.
Стрельну-ка у него сигарету, решил я.
Своё курево закончилось, ощупывая опустевшую пачку, вынутую из кармана. Подошел к нему и негромко спросил:
— Угостишь сигаретой?
Он без вопросов протянул почти полную пачку.
— Держи.
Надо мозги в порядок привести, и обдумать план действий.
— Как дела? — Он начал диалог.
— Нормально. На родину потянуло, в Россию.
Соврал, а может и нет, ведь говорил правду.
Хотя кому втемяшится в голову после часа пребывания за райской границей мысль о возвращение тотчас обратно.
Только недоумку, вроде меня, которому слышатся потусторонние голоса.
— А-а, понятно.
Я ничего не ответил, да не до этого было.
Стояли, курили, молчали в тёмное небо с бесконечными звёздами, стараясь не тревожить шаткую тишину.
Тише, тише!— стрекочут заморские цикады во тьме.
Наверно не стоит шуметь из-за сущих пустяков, думаю я.
Не стоит, не стоит!— поддакивают бессонные птички.
— В жизни всё не так, как на самом деле, — удивительно громко произнёс он, нет, почти пропел. — Жизненная тишина делается не из молчания, а из звуков. Если не наполнить тишину звуками, нельзя достигнуть иллюзии жизни.
— Почему?
— Да так, сам думай и про Время тоже…
После странных-престранных высказываний, он пошел к подруге.
Хотя что тут странного: учитель, есть тот, кто рядом с тобой.
Вслед за ним, точно подчиняясь, поплёлся и я, на ресепшен отеля.
Удобно, угадывать путь за ним, как за ходячим маяком.
За стойкой мерещился один дежуривший парень из менеджеров.
Он печатал перед монитором, копировал на ксероксе, непрестанно шумел принтер, на выходе отбивая длинную ленту.
Три часа ночи или больше.
Другие люди спят в это время, перед этим они вкусно отужинали, погуляли с детьми и собачкой, поставили машину на стоянку, мужчины покувыркались с женой или подругой в постели.
Вчера также, сегодня и завтра будет, всё как у людей.
А я тут с … не знаю с чем.
— Эй, начальник, нужна помощь. Врача мне нужно.
Китаец отрицательно помотал головой, давая понять, что не уразумел о чём идёт речь.
Плохо, я покосился на черный провал террасы.
Там тоже плохо, — ждать и лежать пока всё произойдёт.
А, есть же «переводчик» с собой.
Тогда на родине, предусмотрительно по-пиратски скачал и установил приложение на смартфон.
Переводчик сработал как надо, текст о просьбе, переведённый в китайские загогулины, я показал менеджеру, он закивал головой.
Худо-бедно ночной портье понял и произнёс похожее на «окей», и ещё вроде — сейчас всё будет.
Он переговорил с кем-то по телефону.
Через пару минут явился парень в белом халате, как стало понятно, это был фельдшер при отеле.
Пришлось объяснять ситуацию ему, также с помощью смартфона.
Суть да дело, они принялись бурно обсуждать, что делать со мной.
— А больница? где тут у вас больница рядом, или «скорая помощь»?
Один из них, принялся рисовать на бумажке схему как добраться, потом показал мне.
Я ничего не понял из неё: пройти сюда, повернуть туда.
Он тоже осознал, что это не вариант, и я буду тыкаться как слепой кутёнок, ночью в незнакомом городе.
Тут подоспел другой паренек, наверно тоже сотрудник.
Те знаками изобразили, мол, иди за ним, — этот, — проводит до больницы. Ладно, делать нечего — веди, мой добрый «сусанин».
— Айн момент. — Направился к рюкзаку, из него захватил фонарик, одну из пары трекинговых палок, российский паспорт, и кошелёк с наличностью: по любому будет там платно.
Остальные вещи на террасе и разобранный рюкзак возле ресепшена оставил на местах. Да бог с ними.
И мы с тем парнем вышли вместе из отеля.
Никого нет, ни людей, ни машин, очень тепло и темно.
Близкое небо перед рассветом закрыла кудлатая свора туч.
Ведь уличное освещение мало где сделано, разумная экономия.
И преступность почти нулевая.
Я включил фонарик, подсвечивая себе под ноги, чтобы их не сломать в темноте.
Шли мимо тусклых витрин магазинов, миновали просторный проспект с рельсами, цифровой светофор.
Перешли улицу и ступили на тротуар.
Сначала глазел по диковинным сторонам.
Вот черт, надо же дорогу запоминать обратно, одёрнул себя.
Тут провожатый остановился, выразительно указывая рукой вдаль:
— Нави, нави!
Что за «нави», но видимо это означает важное для меня, может быть «идти туда»?
Я развел руками, показывая, что ничего не понял и где больница?
Но он тут же растворился в темноте улицы.
Я-то предполагал, что он доведёт прямо до дверей.
Ладно, чёрт с тобой, пошел к строению, там шлагбаум и будка охраны.
Полазил вокруг, постучал в неё, бесполезно, глухо как в танке.
Прислушался, так как обострился необычно слух, уловил, как где-то рядом будто шаркали метлой.
Пошёл на этот шум, и точно; китайский дворник, в китайской же шляпе домиком, с тёмного утра метёт метлой асфальт на огороженной территории. О, спасение моё пришло, но нет.
Разумеется, дворник оказался обычным дворником, даже возможно он не умел читать, что, скорее всего так и есть.
Ибо показывал переведенное слово «больница», но ничего вразумительного не добился.
— Цоу хай, цоу хай (уходи). — Ворчал он, отмахиваясь от меня своей метлой, будто от надоедливой собачки.
«Сусанин», добросердечный! Самаритянин из Китая!— тут я провожатого проклял, куда он меня завёл!
Вернулся к началу расставания, снова попробовал брести по указанному направлению, — ничего похожего на медицинское учреждение.
Я стоял на освещённых ступеньках большого здания, наверно торгового супермаркета, мимо проходила троица подгулявших парней.
Окликнул их, так больше ничего не оставалось, и понятия не имел куда идти:
— Эй, эй. Нихау! — Говорила мама, что надо языки учить, да кто слушал…
Парни притормозили шаг.
— Больница, боль-ни-ца, — выговаривал по слогам, тыча в лица смартфоном, больше ничего не соображая, что ещё делать в такой ситуации.
Весёлые китайцы, они все на одно лицо, стали со смешками переговариваться между собой.
Бесплатный цирк, да и только, посчитав меня за дурачка.
Один из них напоследок показал пальцем в открытый вход супермаркета, и ушёл дальше вместе с компанией.
Зданием и оказалась многопрофильная поликлиника, работающая круглосуточно, ошибочно принятое мной за торговый центр.
Это я понял, когда решил сделать проверку и зашёл внутрь.
Меня никто не остановил, и я стал немедля исследовать помещения.
Никогда не догадаешься что это больница, если не знаешь и не видишь.
Да, верно: если повернуть налево после центрального входа, то будет приёмный покой; узкий длинный коридор с поворотами, медицинские кресты и эмблемы змейки с чашей на дверях кабинетов, в углах отдыхают передвижные кресла-каталки и носилки, вон ходят медсёстры–китаянки в белых халатах.
На первом этаже корпуса, — огромный, ярко освещённый, холл почти до самой крыши.
Входных дверей вообще нет, всё открыто настежь, заходи и воруй. Но нет,— расхаживает двое охранников: униформа, дубинка, рация, может оружие в кобуре, как положено.
По центру холла круговая стойка, внутри неё столы, кресла, мониторы, стационарные телефоны, сидят люди, это вроде приёмной регистратуры.
А утром открывается дополнительная стойка приёма больных, возле стены напротив входа.
На входе окошко с помещением, где у нас обычно сидят вахтёры.
Это справочная, сейчас оно было закрыто.
Ещё есть выход, получается можно пройти через здание, и выйти с другой стороны во внутренний двор больницы.
По бокам холла расположено пять этажных ярусов.
Лифты с одной стороны и круговая лестница с другой стороны, там проходы на этажи, где находятся непосредственно кабинеты врачей.
Кроме этого громадного здания, рядом есть несколько корпусов не меньше по размерам; управление, стационар на десять этажей.
Целый медицинский комплекс выстроен на благо китайского здоровья. Но об этом я узнал позже.
Походил, постукивая палкой,
Тук, тук, — кто там?— ябедничала она.
Тум, тум, — я здесь! — отзывался Мир.
Прикинул к кому бы лучше обратиться, где отыскать врача.
Вдруг меня позвали из регистратуры, когда вышел снова в холл. Пришлось подойти к стойке на место, где топталась пара пришедших людей. Там работает женщина, черненькая, в годах, ловкая, натренированная врачиха, наблюдая за ней, как она споро решает больничные проблемы.
Очередь быстро рассосалась, она обратилась с вопросом: что у вас.
Снова вступил в работу «переводчик».
Не отставая от него, жесты и знаки руками тоже пошли в дело.
Тут я не ошибся, это не дворник.
У неё тоже оказался на смартфоне «переводчик», и моё объяснение ускорилось многократно.
Она сказала в итоге, то есть написала, чтобы я подождал тут рядом, никуда не уходил.
Я уселся на одну из деревянных скамеек.
Они квадратом обрамляли круг регистратуры.
Тепло, светло, метели нет, комары не кусают,— хорошо здесь, просто отлично, если не думать о случившемся.
Моя видимость ухудшалась с каждым часом.
Зрительный мир менялся в глазах.
Белый мир. Моргание. Тёмный мир. Моргание.
И снова. Теплый мир, солнечное свечение с зеленоватым оттенком.
Холодный мир, чужое и враждебное подземелье, куда заточили Время…
Значит, был Кронос, поглощающий детей.
А потом воцарился кровожадный Зевс, и превосходит его в братоубийстве, тоже пожирающий родственников.
Кронос, получается, поглощает детей.
Дети – это планеты, значит и до нас очередь дойдет.
Но почему так?
Почти спросил у кого-то, хотя нет, всё-таки спросил.
— Почему?! А хочешь, посмотри сам…
Изменённое Сознание услужливо подкинуло картинку.
… Белая кошка из детства, с черными пятнами по бокам, странно возилась в углу комнаты под письменным столом.
Я тихонько подкрался, ковыляя на маленьких ножках, стараясь подсмотреть за ней.
Большая кошка утробно шипела, отчаянно вертела шеей, желая что-то проглотить непомерно крупное.
Из почти закрытых челюстей раздалось глухое писклявое мяуканье.
Пасть немного разжалась, из ряда клыков проклюнулся тонкий беленький хвостик слепенького котенка.
Ведь совсем недавно кошка Мурка «принесла» домой своего детёныша, и я подумал, что она играет с ним, или хочет таким образом помыть, как мама моет мылом меня после горшка, привести в порядок. Не испугался, не зная ни о чём плохом.
Ведь она хочет просто помыть…
Летний день светил в окна комнаты.
Кроме карапуза, и кошки, — дома никого не было.
Или не стало вовсе…
Картинка прервалась, больше не показали, и не вспомнилось, что было дальше.
Ага, помыть, проглотить она его желает, навсегда и насовсем, как тот злой старик Кронос.
Хочет тоже стать таким как он, бессмертной?
Или рождая какую-то жертву, но в угоду кому?
Или просто? Непонятно…
— Именно. Мы для них не микробы, а скорее слепые котята. Бессмертные они только для нас — сами для себя они смертны. Когда они умирают, у людей пропадают религии, а это важно для них, оставлять после себя память навеки.
Так вот, Кронос, был среди богов главным долгожителем.
Но не потому, что мог управлять природой времени.
На такое способны только высшие Боги Света.
Кронос мог всего лишь манипулировать временем.
Прибавлять и убавлять, отсыпать его из одного мешочка и досыпать в другой. Потому те, кто ему поклонялся, приносили ему в дар Время, спрессованное в живых существах.
Ещё только свежих, недавно рождённых, в которых заключено новое Время с силой сжатой пружины.
С принятием агнца, он изменял реальность, где в ней не оставалось ни малейшего следа от жертвы
Стирая, так сказать, и даже сами воспоминания о ней.
— Что делалось потом, с неиспользованным временем жизни?
Вопросил я, скорее к своему Сознанию, выходившему из-под контроля. Оно ответило:
— А это и есть тот накопленный строительный материал, из которого Кронос творил магию. Мог приложить его к любому процессу мироздания и потом использовать для своих нужд.
Можно даже сказать больше, — что мы все его жертвы, и являемся заложниками этой парадигмы…
— Но зачем?— спросил я.— Для чего отбирать время у нас?
Чтобы тупо копить в себе?
Моё Сознание, точно испорченный телевизор, когда хочешь посмотреть одно, а он сам настраивается на другую программу, освободившись от закостенелого мышления, тут же показало нечто иное…
«... Глубокой ночью, между развалинами храма Аполлону, трое молодых людей сидели у костра.
У них не было оружия в руках, и не было надетых доспехов: ни боевых, ни парадных. Вся одежда состояла из коротких хитонов.
Оглушительная тишина непроглядной тьмы плавно перетекала в шум морского прибоя и размерялась синкопой треска горящих дров. Молодёжь задумчиво созерцала танец огня.
— Други мои, хватит грустить. Никого вы спасти не можете. Сказал тот, который сидел особняком, поодаль среди полуночной троицы.
— Знаешь, дядя Одиссей, — после тяжелой паузы произнес тот, который был моложе всех, и казался зелёным юнцом.
— Каждый раз, когда я считаю, что ты не прав, ты всегда оказываешься прав.
— Не масляное масло, — уронил третий, не отрываясь от восхищения танцем стихии, пожирающей сухой хворост.
— Гектор, ты сделал, что мог — если царь позволяет своему баловню залезть на законную жену правителя соседних земель и ...
— Одиссей, я мог этой твари тихо отрубить голову! — резко оборвал Одиссея Гектор.
— И что? Не через Елену, так через кого-либо. Дело не в Приаме или Менелае: они слепые игрушки. У меня такое ощущение, что богиня Гера развлекается, на что имеет полное право.
Тут встаёт вопрос — наигрались ли вы с Ахиллесом здесь, или будем дальше изображать героев, осыпая рубинами и изумрудом пищу Богов? — Одиссей выжидая, смолк.
Вопрос повис в воздухе.
Гектор и Ахиллес смотрели друг на друга.
Они были дружны долгое время, как все побратимы происходившее от сверхлюдей, и, возможно, единственные, кроме Одиссея, видели происходящее в истинном свете.
— Значит дальнейшие попытки бесполезны… — в пространство, где потрескивал костер и царила ночь, из которой невозможно вырваться, уронил Гектор.
— Слушайте: вы как дети, у которых есть иллюзия надежды, — начал было Одиссей, делать наставление.
— У меня нет, — произнес Ахиллес, и стал жонглировать в воздухе коротким ножом. — Я тут поиграть в Большую Игру пришёл.
Опять же, отличное приключение получилось. Так что, если предлагаешь обратно на Олимп — не вопрос. Только как пропуск для прохода через Стикс добыть?
Одиссей усмехнулся мыслям:
— Так законно — не подкопаешься. Идёт война. А здесь территория блудницы Паллады. Она что хочет, то и делает. Пока её желание власти утопило в безумии любое проявление созидания.
Видели ведь, что каждый воин, во время спаривания с очередной вакханкой или весталкой, коих шатается в неограниченном количестве, лицезрит в них саму Елайю Прекрасную.
Здесь — ее Эон, но в каждом воплощении есть ограничения…
Как думаешь, Гектор, откуда здесь столько жриц, и чему они тут служат, одновременно, иногда с дюжиной молодцов?
Они тоже тут на законных основаниях.
Теперь мы наигрались, и хватит, пора возвращаться…
Доводы Одиссея были неоспоримыми.
Никто никого в этом поле под Троадой не мог — ни спасти, ни разбудить, так как никто сам этого не хотел и не желал, одурманенный божественным промыслом, где время остановлено, словно в гигантском котле.
Попав сюда однажды как беспутные туристы, практически все воины оставались навсегда.
Они становились белковой массой, добровольно жертвуя Драгоценные Капли Жизни за дешевую славу и откупные трофеи на сомнительные удовольствия, позволяя начисто переделать совершенный кристалл мозга до состояния приматов.
— Нет, если хотите, можете тут в героев и спасителей мира играться, в принципе, могу в следующий раз разбудить, только смысл?
На опыте Папы (Зевса) посмотрели, что получится, если оставить женщине все возможности — вот теперь, богоравные, можно и сварганить чего-нибудь самим. Главное сразу ограниченный набор прописывать! — Одиссей умолк.
— Выкладывай дальше.— Было ясно, что Гектор взвесил и принял одно твёрдое решение, идти до конца
— Нужен повод. Вначале освобождаем Патрокла.
В план его посвящать не будем, он парень ранимый, не поймет.
Может помешать. Чем меньше народу знает, тем вернее.
Гектор — ты убиваешь его, чтобы он выдумать не успел.
А ты малыш Лигерон, изобрази страдание по умершему Патроклу.
Устрой небольшое представление с поминками, и с плачем.
Затем быстро и безболезненно убиваешь Гектора — лучше тебя никто не сделает. Вы только там по-настоящему оторвитесь.
Да не увлекайтесь на пару дней, как любите. В этот раз.
Одиссей взглянул на Гектора:
— Ты с Адромахой вопрос решил?
— Да она с самого начала предлагала перевоплотиться с курорта.
Там ровно. Я её насильно не удерживаю, и с собой не зову.
Захочет — сама появиться, захочет — останется.
Акстианакт сам за себя отвечает, так что здесь проблем нет.
Гектор отвечал без эмоций.
Его аура показывала, что оно был однозначен. От него оставались лишь очертания.
Он будто сам становился характерным центром Великого Хаоса.
Одиссей видел такое только один раз: Персей каким-то образом умудрялся находиться постоянно в таком состоянии, абсолютный Черный смерч, который втягивал всё внутрь себя.
— Светишься, как маяк в ночи, — коротко бросил Ахиллес Гектору, он тоже заметил это явление, и, повернувшись к Одиссею, спросил. — А я? Мне тут без вас нечего делать — со скуки высохну. Или сопьюсь, или пойду проповедовать оракулом в Дельфах.
— О тебе позабочусь. Я пущу в тебя стрелу, и это свалим на идиота Париса, — придумал на ходу Одиссей. — Будто он попал в тебя.
— Не поверят, — протянул Гектор. — Я его лет девять пытался тренировать, он абсолютно не пригоден к стрельбе. Никто не поверит.
— Вот и хорошо, — вклинился в беседу Ахиллес. — Ты пусти слушок, что сам Аполлон управляет его стрелами. Ведь разрешено? Кто там разбираться будет. Тем более, кроме Одиссея, никто не сможет попасть так точно, а кроме пятки, меня — не проткнешь.
Он поднялся и потянулся:
— Ну, обсудили? Когда начинаем?
Помолчав немного, Одиссей продолжил, выдавать замысловатый план, состоящий из жертв, обмана и убийств:
— Гектор, завтра, после полуночи, совершай вылазку с отрядом.
Вначале убиваем Патрокла, затем делаем остальное.
Всё нужно сделать быстро, — повторил Одиссей. — Имейте ввиду, когда Гектор уйдет в другой мир, реальность станет развиваться по ускоренной метрике времени. Мы все, включая остальных, тут же изменимся не в лучшую сторону: поседеем и постареем, словно глубокие старики.
— Потом мне нужно как можно быстрее попасть в центральный зал храма. Поэтому, после ухода Гектора, сделаем вид, что ушли отсюда. Корабли отойдут за мыс, останется только огромный деревянный конь, засядем в нем. Троянцы примут его как жертву Аполлону и притащат в храм. Там находится Портал. Я активирую его Кадуцеем.
— Теперь Ахилл, дорогой мой, прошу тебя, сразу двигай туда.
Не увлекайся пируэтами в схватке, или останешься тут.
Мы с тобой уйдём из земного Мира.
А до этого в твоем теле уже будет обычная стрела торчать.
Это и будет разрешение на Проход.
Что ж вроде обговорено, расходимся по шатрам, встретимся у входа в Колодец…»
Толчок, да такой силы, что я вывалился «оттуда», из непонятного видения чужих судеб, когда-то живших до меня, и казавшихся слишком мифическими, чтобы быть живыми людьми, а не богами.
— Идём! — кто-то мягко тронул меня за плечо, перерывая размышления.
Этот кто-то оказался охранник, он поманил меня за собой.
Ладно, идём так идём.
Что ж, не так всё просто, надо двигаться.
Скоро настанут сумерки, или сумрак, да и не важно.
И мы все отправились, ничего нового.
Впереди шествовал охранник, показывая дорогу в темноте.
Седоватый китаец в возрасте, когда накопленный опыт мудрости преобладает над ошибками молодости.
У него в руке появилось вроде небольшого фонарика, он пронзал темноту ночи пучком света.
Позади него ступал я, сопровождая нас вместе в игре, без определённого названия.
С каждым шагом погружаясь во тьму безвременья.
Помянем, или аллилуйя, зима иль лето, оборвалась всякая связь.
Живой или мертвый, или мертвее всех мертвых.
Кто его знает, наверно не имеет значение.               
Кого нас? Да много, кто шёл рядом в изменённой реальности, возникшей параллельно, другой, той альтернативной реальности, где существуют все остальные люди.
Седой охранник, я с палкой наперевес, непослушное Сознание, безликие тени вьются кружевом, а рядом Марг оказался.
Идет, вон хвостом что выделывает.
Просто перепутали нить дорог, и сейчас нам приходиться выбираться из хляби, которая всё время путается, чавкает и хлюпает под ногами, несмотря на то, что асфальт на земле.
— Идём. — Повторил охранник. Я его стал понимать.
Тут один язык для всех. И зрение лучше видеть стало, невзирая на черноту в глазах, на мрак вокруг, — ни на что,—  но постоянно ли в месте, где время не играет никакой роли.
Серый корпус больницы, остался позади.
Вопросы, вопросы, — где получить ответы.
— Да где хочешь. — Отозвался Марг. И кота я тоже понимал.
— Спроси предиктора Хаоса…
— Он всех знает здесь и там.— Кот остановился и почесался за ухом, как будто был живой и вроде изгонял блох.
Хотя какие здесь блохи и вши.
— А как его найти?
— Просто пищи как я, и всё...
О да, мне кажется: ещё чуть-чуть, и я пойму!
Научусь, найду ответы, ведь это так просто!
Мы шли; я грезил наяву, охранник флегматично иногда кашлял, кот спокойно мурчал, тени без плоти вышивали тканью пространство, а бескровный корпус больницы остался рядом.
Будто не уходили оттуда.
Вот граница, здания, дорога, что ещё нужно?!
Корпус, снова возник из полной тьмы.
Не иначе черт водит кругами, или совсем в дурака превратился.
Оглядываясь по сторонам, замечаю: мои спутники теней без образов увеличились: Страхи, Жизни, Надежды, Ночи, Слова, Мысли…
Все безмолвно стояли по бокам свободной колеи по непроходимой дороге. Они пока наблюдали за мной, скрестив руки, выжидая, наверно удобный момент для частного знакомства.
Мои Мысли первыми из всех подступили ко мне.
Они покинутыми котятами назойливо царапались в родную дверь сознания, где живёт их ушедший хозяин.
Проснувшийся Зверь потоком вторгся непрошеным гостем.
Безумство нащупывает брешь в шаблонах действительности, вламывается расхлябанным баловнем, расплёскиваясь брызгами красок, и сливается в одно пятно на белом холсте сознания.
Уголками чистого незамутнённого разума понимаю, если оно вошло в меня, то станет скоро частью моего целого я.
Зверь это я сам. И это не проблема.
Наверно до сих дней их не было, положа руку на сердце.
Нет, присутствовали, почти неразрешимые трудности и проблемы, в той прошлой жизни.
Но она казалась совсем не настоящей, было тяжко и грустно: болезнь, работа, существование, но это чепуха, кажущаяся на фоне нынешнего положения дел.
Кем я был, чем занимался, что чувствовал, о чем мечтал — оказалось бессмысленным и лишённым всякого смысла, по-детски игрушечным.
Не в обиду будет сказано той, прошлой потрёпанной жизни.
— Да я не обижаюсь. — Ответила моя Жизнь, кутаясь в старое платье, истасканное до дыр. Но надежды снова нет, ни на кого.
Да мне никто и не предлагал её.
— Не будет тебе надежды. — Отвернулась моя Надежда.— Да и зачем тебе я…
Тогда кто мне придёт на выручку?
— Хозяин — круг! — Оскалился Кот, не предавший меня хранитель, на обступивших гостей «оттуда».
А точно есть же палка, и пусть она послужит волшебной тростью, или приобретённым копьем Света.
Стараясь не обращать ни на кого внимания, старательно обвел палкой вокруг себя вместе с Маргом.
— Я пришёл. — Отозвалась уродливо изломанная тень, или образ.
Он вдруг резко выгнулся к яркому краю защитного круга.
— Кк-т-то тты?— спросил, запинаясь от ужаса.
Он приник, наклонился совсем рядом, обхватил жадной слизью болота.
— Кота спроси, он знает. Он знает… да и ты должен помнить.
— Ты тот самый Страх?
— Что ж, угадал. А может и нет…
Я вижу пламя костров, похожих на проблески далёких рекламных огней сквозь нездешний туман, и слышу вой в потухших глазах моих негаданных спутников безмолвных теней, рыдания раздирающие душу. Это значит здесь тоже скрывается Зверь.
И почувствовал его Страх, мне знакомы эти ощущения.
Когда утро войдет в силу, наверно пройдёт.
Но ведь это такая малость… да замолчите вы все!..
Я вернусь. Слышите?... но Они не верят. Никто.
Зашелестело листьями деревьев, завинтились позёмкой ветвей кустарников тамариска, и вдруг сгинуло.
Тот Кот помахал лапкой прощально, — даст бог, встретимся. Конечно, свидимся. Сбудется, как не быть такому, если не бывать.
Лишь охранник теперь странно смотрел на меня.
Что он наделал сумасшедший гринго, размышлял китаец, что за напасть он на меня навёл по пути на обычной дороге положенной из асфальта. Наверно стоит пожелать ему удачи и возвращения.
Да будет так.
«Прощай, — криво шевельнулись его губы. — И возвращайся».
И смеются божки в пагодах и дацанах, иконы в церквях
переливчатым смехом.
Думают, не достанет этот сумасшедший русский.
Да нет, достану.
(Не в смысле достать со стремянки картину, а достичь чего-то.)
А пропавшие Тени — ну куда ж хорошему человеку без тени…
***
Мир, или мироощущение, отдельного человека состоит из фрагментов, тех же пазлов, складывающихся из чувств восприятия в стройную картину действительности.
Если выдернуть один из них, то нарушается ощущение реальности, и она приобретает другое измерение.
Это и произошло со мной ночью в больнице, такое я сделал объяснение этому мистическому явлению.
Во время редкого прояснения мозга, я почти как раньше в интеллектуальной форме, мог здраво рассуждать, мыслить, действовать и давать трезвые оценки себе и другим.
Теперь я знал, что дальше с каждым часом будет всё хуже и хуже, пока меня не вылечат.
Ведь я не смогу с наваждениями справиться самостоятельно
И конечно желал избавиться от них.
Утром я возвращался в отель, когда рассвело.
Картины радужными цветами, обрисовывали обновлённый мир.
Солнце взбиралось в зенит, лучи мелко дробились, и прыгали живёхонькими зайцами по стёклам и зеркалам.
Воздух плыл горячим воздухом, с близкого моря тянул лёгкий бриз.
Твердь, туман, тени, тайны, вопросы...
А на самом деле: голодный попрошайка подкрался тайком к забытому хозяйскому блюду.
Хватает жадно остатки стряпни.
Слизывает застывший жир с грязной тарелки, которую выбросили псам.
Кидает в рот черствый ломоть хлеба, глодает голую кость с висящей ниткой мяса.
Закидывает четыре помятых виноградинки, уже совсем сморщенных.
Ну и ладно. Ну и нищий. Бездомный. И подбираю подачки.
Пускай так будет. Зато вижу, как другие возвращаются.
Лучше б не видел.
Вспомнилось, не так давно пришедшее памятное сновидение.
Будто сплю и просыпаюсь.
После пробуждения, не сразу, чуть позже, понимаю, что очнулся не там где лёг.
Там утро и день.
Ходят другие люди, вокруг незнакомая обстановка, да я другой и время.
Ведь я же это точно помню, что всё не так устроено.
Чувствую, я-то — не я. И Зверь. Он во мне. И я сам, как он.
«Наверно это продолжается сон…»,— подумал, и с усилием заставил себя проснуться.
Оживание, но нет, снова осознания себя в чужой среде, где можно чувствовать и ощущать, но ничего не зависело от меня.
Или в какой-то мере, как в отнюдь не фантазийном фильме «Начало».
Уж я проснулся, рассудил невозможное, что происходило со мной.
Пришёл — так пришел, очнулся — так очнулся, ходи–смотри, да трогай не бойся, живи–думай.
Да будь кем захочешь, в этой сказке.
Всё: правда и неправда, обман и действительность — слилось воедино. Снова утро и день, хватило меня ненадолго.
Так же не может продолжаться вечно!—  кричу я надрывным криком на всю вселенную, и снова проснулся.
На этот раз возвращаюсь в привычную реальность.
А если это снова сон, где всё ложь, и только стоит захотеть проснуться снова.
Понять это — вот что страшно.
Прав был Шекспир, сотню, тысячу раз прав, изрекая:
»весь мир театр, и люди в нём…»
Но мало кто понял второй смысл высказывания.
Мир — театр, играй на сцене, выбирай любую роль, которая по душе: царь, король, придворный шут, или выбираешь существование раба или воина.
Всё может быть и стать, наравне со сном.
Если жизнь игра, и каждый человек может превратиться в кого захочет, только стоит это пожелать от всего сердца.
Но наверно раньше так было, и сейчас уже невозможно выбирать роль при жизни.
Боги здесь ни причём.
Ведь боги, они такие у-боги-е.
Но не время убивать поверженных богов.
Ведь я пока смертный.
А для этого нужны полубоги, бессмертные из рода смертных.
Не время убивать богов. Не время.
Оно не созрело, пока выстаиваться в чанах с вином, не докипел котёл до дна, чтобы выпустить пар в Небо.
Я возвращаюсь, как Одиссей из Трои домой, для этого придется убить малыша Ахилла, отравленной стрелой
Мне тоже нужно вернуться домой.
И найти ответы, где-то там, под погребенными завалом миллионами тонн песков, и где покоится забытый котёл Кроноса.
До этого, ох так далеко.
Не бойся, прорвемся, подбадриваю сам себя.
Да я не боюсь, весь мир вверх тормашками тогда встанет.
Зачем это мне нужно, — не знаю.
Просто домой, и просто возвращаюсь…
Воины в серобородых шлемах. Копья и мечи.
Это было давно и так недавно.
Радуйтесь, о, великие боги.
Кровь пролилась, отделяя нас от них.
Да пусть живут на своем Олимпе, пока живут.
Ведь они живы, пока люди верят в них.
Радуйся великий бог, ибо жертвы тебе приносим.
Аяды и незрячий Гомер пусть песни сложат.
«Дядь Одиссей, — говорит неразумное дитя богов, будто я тот самый Одиссей возродившийся снова во мне. — Хочешь, время запущу снова и потом остановлю?»
Лигерон, мальчик, сын богов.
Я не хотел, я обманул тебя, прости, Пирр.
Да зачем, отвечаю, пусть себе идет своим чередом, ведь я маленький человечек.
Просто… тлен и прах.
***