Энергия направленного действия. Гл. из романа

          Корыстов вошёл в кабинет генерального директора, просторный, почти квадратный, с длинным рядом стульев вдоль правой стены. С левой – два мягких кожаных кресла, между которыми располагался диван. Стены были наполовину закрыты деревянными под дуб щитами.
          Леонид Вячеславович вошёл и остановился при входе в нерешительности. Не зная предмета разговора, не решался и на поведение в кабинете: то ли стоять, как солдату по стойке "смирно", то ли пройти и сесть на какой-нибудь стул у стены или за приставной столик перед директором. Или на диван под окном. Поведение директора всегда было непредсказуемо. Но одно подчинённые усвоили чётко, – шаг влево, шаг вправо – расстрел. И уж тогда расслаблялись (или нет), когда улавливали чутьём или слухом его расположение духа.
          Когда директор был в лирическом настроении, он даже позволял себе трёп. Очень любил что-нибудь из повседневной жизни комбината и самой республики. Кто с кем живёт, кто от кого ушёл, кто с кем подрался? Или сколько сегодня с "кирпича" (то есть с завода) увезли (украли) кирпича и кого поймали? Если нет, никого, то – почему? Должны были поймать. Куда смотрит начальник цеха или директор завода? Раздолбаи. (Охраны на "КирЗе" или "кирпиче" не было, и за сохранность его продукции отвечали сменные мастера и начальник цеха.) И посетитель, тот же главный энергетик или кто-либо другой, кого не касался предмет разговора, расслаблялся и принимал активное участие в этих разговорах – перетирать косточки отсутствующего, или отсутствующих коллег неописуемое удовольствие. Если директор при этом смеялся или хотя бы усмехался, у посетителя напряжение спадало, и он присаживался, без приглашения, вначале на стул у стены у входа. Затем передвигался по ряду стульев ближе к середине кабинета, потом и к маленькому приставному столику. И это были самые благостные минуты, а то и часы, после которых подчинённые выходили из кабинета в приподнятом настроении, и этими минутами или часами дорожили, как паломники мессой.
          Корыстов не был из числа угнетённых, умел выдерживать паузу. Поэтому, войдя к генеральному, застыл у двери. Уже по наклону головы директора он чутьём улавливал настроение того.
          Татарков смотрел на него в упор, и его взгляд, даже не смотря на расстояние между ними, казалось, был наэлектризован. От него как будто бы источались отрицательные биотоки.
          – Почему на совещание не был?
          – Прошу прощение, Родион Александрович, с самого утра был в райэнерго и у газовиков. Начало отопительного сезона, договора нужно было дооформить.
          – Так, понятно. Корыстов, какой сейчас месяц? – спросил Родион Саныч. И сам же ответил: – Октябрь. А день? – тринадцатое.
          – Точно так, Родион Саныч.
          – Та-ак, а что у нас с котельной?
          – Старое отделение в работе, все три котла. Два котла на новой котельной готовы, прогнали, апробировали, можно пускать в работу.
          – Та-ак. А третий?
          – Почти готов.
          – Ты мне, когда обещался его сдать?
          – Так обмуровщики затянули. Только вот одели его.
          Родион Саныч хмыкнул и недовольно дёрнул головой, словно стряхнул с ушей пыль.
          – Я тебя сам скоро одену! Ты понял меня? Понял, о чём я?..
          – Так понял…
          Главный энергетик помялся, пригладил седую шевелюру, побелевшую за последние полтора-два года, и хотел было сказать что-то не то в оправдание себе, не то посетовать на нерасторопность подрядчиков изолировщиков. Но его намерение упредила команда:
          – Марш на котельную! И чтоб к четырнадцати ноль-ноль доложил мне о пуске котла. Не то я тебя запущу самого вместо котла. Ты знаешь куда?.. Будут они мне тут препираться.
          Корыстов дёрнул плечом, дескать, воля ваша, можно и к четырнадцати ноль-ноль…
          Котельная условно разбивалась на две котельных: старую и новую.
Новая котельная – пущена пять лет назад и пристроена к старой, которая уже не справлялась с возросшими объёмами по отоплению промплощадки и посёлка. И новая котельная была выше, шире, и котлы по сравнению в тремя старыми в полтора раза мощнее.
          Получив соответствующую энергию направленного действия, главный энергетик поспешил к кабинету Партошкина, своего заместителя – тот отвечал за подготовку оборудования к отопительному сезону. По сути, из-за него сейчас Леонид Вячеславович получил заряд бодрости от Генерального. Партошкину бы и стоять на ковре, но того где-то носит нелёгкая.
          Вдохновлённый на ратный труд и подвиг, Корыстов минут через двадцать был на котельной. Наудачу в кабинете начальника котельной были все те, кого хотел видеть. Кроме Партошкина.
          За тремя столами, каждый за своим, сидели Евсеев – начальник котельной, Чугуев – старший мастер и Клочеков – старший мастер КИПиА .
          – Фу-у! – упал Корыстов на стул возле стола начальника котельной. – Ну, братцы, хорошо, что вы здесь. Объявляется – аврал!
          – Что случилось, Леонид Вячеславович? – встревожено спросил Евсеев. И его коллеги тоже насторожились.
          – Третий котёл на новой котельной – к пуску!
          – Как к пуску?..
          – Он же ещё без оборудования!..
          – Ребята – надо. – Корыстов провёл ребром ладони по горлу. – Отец родной приказал. А его приказы обсуждать, это… – не договорил, но всем было понятно, всё равно, что вызывать на себя огонь орудия с мощной пробивной силой. – Дал срок – до четырнадцати ноль-ноль.
          – Да на нём ещё не установлены приборы КИП! – воскликнул Клочеков. – То есть они почти все на месте, но ещё не расключены. Изолировщики не давали. И потом, у меня людей нет, ещё из колхозов не вернулись. Прошу из цехов помощь.
          – Газ есть? – спросил Корыстов.
          – Есть, – ответил Евсеев.
          – Можно байпасами  обойтись. Задвижками. Запальники подключены, работают? – обратился к киповцу.
          – Работают.
          – Вам и карты в руки!
          Котельщики молчали.
          – Вода подведена? Паровые трубы готовы? – опять спросил у Евсеева.
          – Готовы.
          – Так какого рожна вам ещё надо?
          – Автоматика безопасности… – вновь напомнил киповец.
          – Автоматика безопасности, автоматика безопасности! Что автоматика безопасности?.. К чёрту!
          Зашевелился Чугуев.
          – Так это, ещё не все задвижки подключены, не сняты заглушки, – сказал он.
          – Вот! Вот с этого и надо начинать, – оживился Корыстов. – Берите ключи, прокладки, расставляйте людей, и за дело. И поживей. Время, время. Время пошло! И я отсюда не уйду. Умру здесь, замерзну, но котел запустим. – Леонид Вячеславович расстегнул на себе тёплую осеннюю куртку. С утра на дворе было прохладно. Уже плюс чередовался с минусом, опускаясь иногда за него на три-пять единиц.
          Евсеев, как бы пытаясь притормозить накатившую волну аврала, проворчал:
          – Ещё бы день-два и мы бы его запустили без спешки.
          – Надо было эти день-два летом не упускать. Проканителились.
          – Но у нас сейчас и слесарей нет. Все разбросаны по ЖЭКу, а некоторые с подшефных колхозов ещё не вернулись, – опять напомнил начальник котельной.
          – Снимайте электриков, киповцев, кочегаров… Что за проблемы, я не понимаю? – Корыстова начал раздражаться, в нём, видимо, закипала энергия, полученная полчаса ранее. – Сами ручками пошевелите.
          И, видя с какой неохотой поднимаются подчинённые, заторопил:
          – Живей, живей, раздолбаи! Шевелитесь. Через час не будет котёл готов к пуску – пеняйте на себя. И через каждые пятнадцать минут докладывать. Я буду здесь.
          Котельщики, пожимая плечами, с явно выраженным неудовольствием на лицах, ушли выполнять распоряжение.
          Корыстов, сняв куртку, повесил её на вешалку у входа в кабинет, сел за стол начальника котельной. На столе стоял телефон – один на всех. Нужно было найти Партошкина и посадить его сюда. Пусть занимается своими делами.
          Хотя своими ли?..
          У Партошкина не было высшего образования. Да и вообще никакого специального. Семилетка послевоенная да, кажется, сколько-то лет ещё в вечерней школе протолкался. Но не ради повышения интеллекта, а по причине охвата населения всеобщим средним образованием. Он так бы, наверное, и остался пожизненно квалифицированным сантехником при местном ЖЭКе, но некоторые руководители старались выращивать специалистов у себя, в коллективах, а, выделив кого-то, немало этим гордились – шли в ногу со временем.
          Партошкина нельзя было не заметить. Исполнительный, непререкаемый, от природы находчивый на язык, чем и снискал уважение у Татаркова, и директор поднял его в должности до уровня бригадира. Но поскольку не всякий техник или вновь прибывший инженер с готовностью мог спуститься в канализационный колодец, то тут полезная деловитость бригадира была просто находкой. Мог в дерьмо нырнуть прямо в парадном костюме. А поскольку по некоторым причинам должности техников и мастеров в жэке часто бывали вакантными, то их время от времени затыкали Партошкиным, и не ошибались. Стал разбираться в схемах коммуникаций, особенно в тех, которые сам пролазил, а потому знал и кое-какие в них тонкости, предсказывал их аварийность, и те своевременно устранялись.
          Куда тут инженерам и тем же техникам, пусть они поучатся у народных умельцев. И такой энтузиазм, подкреплённый ловким оборотистым языком, сослужил Партошкину важную службу. И пусть все эти достоинства иногда портила слабость к белому (красному, зелёному и пр.) змию, но эта слабость проходила как бы лёгким штришком к современному выдвиженцу из народа – поскольку нет людей без недостатков.
          Татарков благоволил к Партошкину, хотя и снимал с него стружку со всей строгостью. Но тот, кто хоть однажды был уличён в каких-либо проступках, впоследствии ещё ревностнее старался искупать свой грех, и это Татаркова забавляло и это ему нравилось. Считал таких людей надёжными. На исполнительных и грешных, зависимых от него легче строить рай на земле. Или хотя бы коммунизм в отдельно взятом регионе. Их только время от времени нужно подпитывать своей энергией, придавать им энтузиазм.
          Так за двадцать лет Партошкин вырос до начальника энергоучастка, куда вошли коммунальное хозяйство, сантехнический участок, бойлерная и котельная. Такое хозяйство под силу разве что инженеру, но благодаря поддержке генерального, Партошкин генеральную линию выдерживал, и выкручивался. Держала его нелёгкая рука Татаркова, и ничего тут с этим не поделаешь. Терпеть приходиться такого заместителя при себе, переложив немало инженерной работы на себя и на других сотрудников отдела.
          В создавшейся сегодняшней ситуации присутствие Партошкина было бы как нельзя кстати. Ему быть на котельной. Ему бы лететь вместе с ней вверх тормашками:– Тьфу! тьфу! – пронеси нелёгкая. Но его нет.
           – Поди, киряет где-нибудь с утра пораньше! – Корыстов выругался.
           Леонид Вячеславович с раздражением крутил диск телефона, обзванивая начальника жэка, сантехнический участок, бойлерную, и уже стал донимать директоров заводов и начальников цехов комбината. Нет его! Как в колодец с дерьмом провалился.
           Первым доложился киповец.
           – Леонид Вячеславович, автоматика безопасности отключена.
           – Ладно. Запальник как?
           – В порядке. Работает.
           Через полчаса вернулся Евсеев. В руках держал ветошь.
           – Так. Заглушки сняли. Трубопроводы сболчены. Можно подавать воду, – докладывал он, вытираю руки. – Сейчас Чугуев закроет смотровые окна на котле и его можно запускать.
           Корыстов кивнул и спросил, кладя телефонную трубку:
           – Слушай, где твой дядюшка? Битый час ищу, как сквозь землю провалился.
           – Может в водку? – пошутил Евсеев и добавил: – Бегает где-то.
           Позвонил с пультовой Чугуев.
           – Котёл готов, окна закрыты.
           – Понял, – ответил главный энергетик и повернулся к Евсееву. – Ну, с Богом.
           Тот кивнул и вышел из кабинета.

           Разжигать котёл решили сами. Начальник котельной Евсеев и мастер Чугуев. Аппарат был готов к пуску, в том понимании, что в нём всё отсутствовало, что предусмотрено техникой безопасности и техническим контролем по эксплуатации. Зато при нём находилась энергия созидания, аккумулированная в двух действующих лицах.
           Поначалу Евсеев попробовал к запальнику котла пристроить дежурного кочегара, но тот оказался несговорчивым.
           – А не пошли бы вы, товарищи командиры… – ответил на приказ начальника оператор котлов и не сдвинулся с места, от стола пультовой в старой части котельной, где работали её три котла.
           Но охваченные энергией, что придал им Генеральный через главного энергетика, товарищи командиры приступили к розжигу котла самостоятельно.
           Начальник котельной встал у топки к газовой задвижке на входе в котёл.
           Мастер котельной к кнопке пускового устройства за котлом. Кнопку ещё не успели электрики перенести на щиток управления перед топкой. 
           Перед тем, как начать розжиг, Евсеев посмотрел в котёл через смотровое окошечко, в "глазок". В утробе агрегата было темно.
           "Как в хоботе у слона!" – заметил Евсеев и кивнул Чугуеву – давай!
           Мастер стоял в готовности в торце котла, держа палец на кнопке. Он нажал на кнопку. Магнитное реле в электрическом щитке хлопнуло, и катушка запального устройства на запальнике в печи слабо застрекотала, а на конце его замелькали искры между электродами.
           Евсеев стал приоткрывать задвижку на газопроводе. В трубопроводе еле слышно зашумело, что говорило оператору о движении в трубе. Но пламя на запальнике не вспыхнуло, хотя искры между электродами чётко светились в темноте.
           Евсеев в недоумении чертыхнулся и секунд через десять закрыл задвижку.
           – Ничего не понимаю?.. – проговорил он и через минуту подал новую команду: – Давай!
           Чугуев нажал на кнопку.
           Котлу заменили змеевики, заново обмуровали стекловатой, огнеупорным раствором, и обклеили стекло-полотном. И он стоял новеньким, бело-жёлтоватым, как осмолённый гигантский поросёнок, с чёрной впереди пятаком, топкой.
           И вот теперь, после капитального ремонта, ему предстояло проявить свою энергетическую мощь в мирных целях.
           Форсунка в топке и во второй раз не загорелась, на третий раз котёл недовольно фукнул и выдохнул из себя через смотровое окошечко пыль. Пропуская её мимо, Евсеев отклонил голову от "глазка", и перекрыл задвижку.
           Этот выброс привёл начальника котельной в замешательство.
           Евсеев набычился. В нём заговорило профессиональное честолюбие. Позор! Начальник котельной не может растопить котёл. Да что за дела?!.

           Наудачу нашёлся Партошкин. Ему передали, что его разыскивает главный энергетик комбината, и он "на всех парах" бросился в котельную, или в ПСЦ (паросиловой цех). Сейчас они, Корыстов и Партошкин, поднявшись на второй технологический этаж, и с балкона наблюдали за действиями людей, разжигающих котёл. У тех что-то там не получалось, и руководители досадно поёживались, морщились, кохыкали в кулаки, а то и посмеивались, иронизируя над горе-кочегарами.
           После третьего хлопка Корыстов срочно отбыл по делам, возложив почётную обязанность вдохновителя на Партошкина.
           Начальник энергоучастка стоял, навалясь на поручень из металлического уголка, покрашенного в красный цвет.
           – Доработались. Разжечь котёл не могут, – ворчал он.
           После каждого неудачного розжига его крупное лицо морщилось, и на носу шевелились очки в роговой оправе, он их поддевал указательным пальцем на место, и шевелил губами.
           На этом же этаже в пультовой "новой" котельной из-за киповского щита за ним наблюдал слесарь КИПиА Геннадий Крючков, в свитере, в пиджаке, поверх которого был надет синий халат, отчего он казался полноватым, меланхоличным. Призван был из соседнего цеха на помощь в котельную.

           – Давай! – подал команду Евсеев.
           Чугуев нажал на кнопку запального устройства.
           Своей карьерой Евсеев был обязан дальнему родственнику, который сейчас стоял невидимой тенью на балконе и наблюдал за своим протеже. Их родственная связь была столь же близка, как дымовая труба котельной с выхлопной трубой автомобиля, что одинаково вредно отражаются на окружающей среде.
           Много было в ПСЦ дипломированных специалистов: энергетиков, сантехников, но проходили год-два, и они, отработав положенный срок после окончания института или техникума, старались покинуть котельную и вообще уйти с предприятия. Задыхались они в атмосфере "сжатого воздуха". И их не задерживали, есть и свои специалисты, вышедшие из народа. Евсеев тоже с удовольствием перешёл бы работать куда-нибудь в бумпром по специальности, по которой заканчивал когда-то техникум. Но производство бумаги на данном предприятии не предвиделось в ближайшие двести лет, и от столь туманной перспективы у него и произошло смещение профессии.
           За четыре совместных года родственники неплохо сработались, нашли общий язык, идейным руководителем которого стал Партошкин. И поскольку в устах последнего Евсеев слыл деловым и инициативным специалистом, то даже после инфаркта его не нашли кем заменить. Евсеев же не нашёл в себе сил отказаться от столь ответственной и хлопотной работы, видимо, вконец решивший загубить себя на неродственном своему образованию и душе поприще.
           Рядом находились такие же самоотверженные специалисты, которые волею житейских обстоятельств тоже принесли в жертву своё профессиональное честолюбие. И на которых также благотворно повлияла, в плане воспитания в них безразличия генеральная линия отдельных руководителей. Поэтому им было всё равно, на какую кнопку нажимать, котла или ракеты.
           Новый хлопок содрогнул котёл. Топка выдохнула из себя клубы пыли.
           – Да отстаньте вы от котла! – не выдержал мастер КИПиА Виктор Клочеков, подошедший к ним после очередного хлопка. – Не умеете, так не беритесь.
           Евсеев бросил на него полный злобы взгляд, у него даже порозовели белки глаз от напряжения. Он цыкнул сквозь стиснутые зубы слюной.
           Клочеков поправил на тонкой переносице лёгкие очки в жёлтой металлической оправе и беспокойно стал осматриваться, как бы оценивая пространство, в котором если что, сможет ли поместиться котёл в разобранном виде? И отошёл за угол второго котла, на всякий случай.
           По инструкции и техники безопасности при розжиге котлов, перед пуском, полагается продуть газовую линию на "свечу", заполнить её газом после ремонтных работ. Также полагается продуть воздухом и котёл, с целью вытеснения из него газа и его компонентов. На это даётся определённое время. О чём Евсеев забыл. А форсунка не могла зажечь газ именно по причине отсутствия в трубопроводе газа – воздух не горит. И после, каждого неудавшегося розжига, необходимо вновь вентилировать сам аппарат, то есть продувать воздухом и открывать газ на «свечу».            В данной инструкции – не менее двадцати минут. Все из присутствующих о ней знали (возможно, кроме одного, стоящего на балконе), но в теории, поскольку сами розжигом аппаратов не занимались, не имели, ни опыта, ни практики.
           За время первых тренировочных розжигов, газ вытеснил из трубопровода воздух. А при неудачных последующих попытках заполнил котёл.
           Евсеев был во власти упрямства, которая напрочь отключила здравый смысл, а энергия, полученная часом раньше, ещё более накаляла в нём эту спираль.
           Начальник котельной подал команду:
           – Давай!
           Чугуев нажал на кнопку.
           Повернув штурвал задвижки, по тихому шуму в трубопроводе и в самой задвижке Евсеев почувствовал движение газа и, глядя в глазок, увидел вспыхнувший на запальнике огонёк. Ура, загорелось!..
           В следующий момент, ещё не осознавая, что происходит, Евсеев интуитивно крутанул штурвал на закрытие газа, и по трубам, лежавшим на полу, а где и перескакивая их, удалялся от котла.
           Клочеков видел, как начальник котельной приступал к очередному розжигу котла. Видел и слышал команду им поданную. И даже, кажется, мягкий хлопок запальника. Затем его внимание насторожил необычный гул. Он был глухой утробный, но по этим же признакам – набирающий мощь. Далее послышались не то град, не то очередь из автомата (с окожуховки котла отлетали головки болтов с шайбами, как пуговицы от пальто). Новенькая с жёлта-белая одежда котла надулась, затем лопнула, и котёл окутала туча пыли. Но как разбегались от котла мучители его, Клочеков не мог видеть, поскольку сам удалялся от него скачками горного архара. Однако был крайне удивлён, когда увидел перед собой в проёме двери и на улице Евсеева. Находясь более чем на пятнадцать метров позади, начальник-таки выскочил из котельной первым.

           Партошкин ждал. Он обладал терпением. Это качество он приобрёл с того момента, как встал на должность. В энергетике нельзя быть суетливым. Это ему подсказывало обострённое чутьё, а точнее – недопонимание предмета, которым занимался. Поэтому считал – достаточно присутствия начальника участка, чтобы его энергия передавалась тем, кто занимается непосредственно энергетикой. А всё необходимое его подчинённые получили, и теперь только выполнение поручения имело значение. Он мысленно поторапливал котельщиков, и даже сетовал на их неудачи по розжигу котла.
           – Вот доработались! Ха, печь разжечь не могут. Ну, раздолбаи!
           С балкона он, как орёл на бреющем полете, видел всё. Котёл, людишек, копошащихся возле него. Слышны были их голоса, какие-то звуки. Но эта деловая суета, обыденность обстановки, давно уже привычные, умиротворяли. Глядя на всё это, хотелось позевать.
           Геннадий Крючков, слесарь КИПиА временно переведённый на котельную, поглядывал на начальника и чему-то усмехался. И тоже раза-два позевнул вслед за начальником.
           Партошкин был в зелёной фуфайке, а на голове серая зимняя шапка из овчины. Он, наклонясь на поручень, дважды из-за дремоты едва не сронил с носа очки. Поправлял их, оглядываясь украдкой. Чем и вызывал усмешку у слесаря.
           Партошкин не сразу услышал гул, но увидел, как быстро удалялся от котла племянник. Он как будто бы растворился в клубах пыли и проплыл по ней тенью, а сам котёл, взмахнув окожуховкой, как бабочка крыльями, скрылся также в мутном облаке.
           Треск крепежа, чей-то крик, придали и начальнику энергоучастка энергию соответствующей силы и направленности. С него разом слетела сонливая меланхолия и высокомерное пренебрежение к жизни сущей. Поймав очки, слетевшие с носа и держа их в горсти, он резво отскочил от поручня и трусцой, переходящей на аллюр, побежал с балкона к лестничному маршу. Страх придал его телу ускорение, под воздействием которого, он, быстро пересчитывая ступеньки лестничных переходов, оказался на улице.
           Взрыв котла придал некоторую активность и киповцу Крючкову. Он сидел на корточках за дверцей щита и монтировал в нём самом провода к клемным колодкам. Увидев, как отскочил от перил с удлинившимся лицом начальник энергоучастка и как он метнулся к выходу, киповца словно метким ударом в лоб, выбросило из-за щита, и он распластался на полу. Отвёртка выскочила из его руки и, проделав два-три танцующих па, то на ручке, то на жале, откатилась к столу пультовой. Не всякий стартовый рывок может так развеселить зрителя, но, однако же, бывают исключения.
           – Мама мия… – проговорил Крючков, как простонал.

           Партошкин, выбежав на двор, окинул котельную заполошным от страха взором. Над котельной нависло серебристое облачко. А у входа в неё увидел двоих. Живы! Евсеев и Клочеков отряхивались от пыли.
           Партошкин сделал соответствующий вид, и, подойдя к ним, строго спросил:
           – Чё случилось?
           Евсеев повёл на дядю дикими глазами. Потом, набычившись и сжав кулаки, пошёл на него, как боксёр на противника.
           – Ты… ты чево?.. Чево это?.. – попятился Партошкин.
           – Я тебе говорил! Говорил? Ты меня решил здесь совсем в гроб загнать…
           Дядя пятился, отмахиваясь от него, как от помешенного.
           В их непонятную перебранку вмешался Клочеков. Он встал между ними. Толкнув в плечо рукой, тем самым встряхнув Евсеева, остановил его.
           – Опомнись! Что с тобой?
           В глазах Евсеева заблестели слезы. Он взял себя в руки.
           – Пошёл отсюда, чтоб глаза мои тебя не видали! – проговорил он сквозь стиснутые зубы и отвернулся от дядюшки.
           И начальник энергоучастка не заставил себя упрашивать. И не просто пошёл, он едва ли не потрусил. Но не с территории, а к другому входу и поднялся на третий этаж в кабинет начальника котельной.
           Евсеев, придя в себя, вдруг вспомнил о передаточном звене, через которое включал запальник.
           – А где этот, малый?..
           Оба переглянулись.
           – Не видел, – озадачено ответил Клочеков.
           – Пошли.
           Они вошли друг за другом в помещение цеха.
           В котельной ещё висела пыль. Она миллиардами искринок стекловаты серебрилась на свету, падающего из потолочных окон, в которых стекла отсутствовали.
           Котёл был гол. Трубы чёрные и изогнутые, деформированные, словно ребра гигантского чудовища, выгибались от пола до коллектора, который проходил поверху, как позвоночник. Топка, ограниченная диффузором, напоминала рыло поросёнка.
"Вот это кабанчик!" – мысленно воскликнул Клочеков.
           Оба остановились в изумлении. К ним начали подходить рабочие. Толпились невдалеке, любовались и восхищались.
           Чугуев в момент взрыва заскочил за водяную ёмкость. Но избежать оседающей тучи пыли ему не удалось. Она его накрыла, как и защитившую его ёмкость. А по крыше со звоном сыпались стёкла с потолочных окон. И он, засыпанный и придавленный пылью, сидел, дожидаясь, когда утихнет стихия.
           Наконец, услышав голоса, он с радостью констатировал – жив!
           На глаза Евсеева, как будто бы остекленевшие от случившегося, выползло из-за ёмкости серое приведение и, показалось, лохматым. Оно кашляло, охлопывало себя и курилось в клубах пыли. Это ''что-то'' произносило что-то, но слов нельзя было разобрать, кроме тех слов, что давно стали международными и понятными для всех народов СССР, возможно, и за его пределами.
           Ещё не узнавая, вышедшего на свет божий, человека, Евсеев опять завсхлипывал, но не от слез, а от смеха – смех был смешанным, на грани истерики и радости.
           Когда Чугуев подошёл к ним, Евсеев, подхохатывая, хлопнул мастера по плечу, и тот вновь окутался в клубы пыли. Живой!
           Чугуев был человеком южной крови, и потому затягивать с ответом не стал. От его удара в грудь Евсеев, как от колотушки, попятился, запнулся и, наверное, упал бы, но его подхватил Клочеков сзади.
           – Живой! Живой, чёрт не русский! – обрадовано воскликнул Евсеев.

           Представить удивление и гнев генерального директора можно. Можно представить и его рык. Синоним – львиный, – возможно, был бы тут уместен, но не всякий царь тех же зверей может издать самое страшное для подчинённых:
           – Уво-лю-у!!.
           Это всё представить себе можно. И потому первые минуты, а лучше час-другой, ему на глаза не попадать. Зная об этом, изучив его характер за много лет, умные люди так и поступали. Даже если их усердно разыскивали, то найдут именно в тот момент, когда этот час пройдёт. А за это время – то ли "ишак сдохнет, то ли шах помрёт".
           И, действительно, лев в характере Татаркова остывал, то есть гнев его.
После 16.00 в приёмной Генерального сидели Корыстов и Партошкин. Нина Михайловна, секретарь директора, доложила об их присутствии. И тут же последовал ответ, который слышала добрая половина управления комбината.
           – Раздолбаи! Пришли!.. Пусть ждут! Я их дольше ждал!
           И Нина Михайловна изложила его приказ в своей интерпретации, выйдя из кабинета.
           – Ждите, пока не околеете.
           И посетители облегчённо вздохнули: коли сразу не позвал, то есть надежда – обойдётся…
           Всё-таки энергия взрыва на котельной довлела над Татарковым. Через час он уже не в состоянии был противостоять ей, и приказал впустить раздолбаев.
           Энергетики входили в кабинет гуськом, но не по старшинству. Корыстов шёл сзади, как бы предоставляя Партошкину почётную миссию камикадзе.
           Татарков, при их появлении, встал из-за стола и заходил по кабинету, у противоположной стены, на которой висел перспективный план-макет развития "республики Татаркова" – то есть посёлка. А над ним – портрет Генерального секретаря КПСС т.Горбачёва М.С. Казалось Генеральные – и тот, и другой – глядели строго, от их взглядов веяло холодком, от которого вошедшие начали потеть.
           – Ну, и?.. Что скажите, подрывники? Как прикажите вас судить? – Татарков остановился посредине кабинета, заводя руки назад за спину под костюм, тем самым, оголив округлый живот, обтянутый белой сорочкой. Галстук при движении тела, покачивался заострённым концом. Казалось, это был маятник, определяющий степень накала его хозяина. А чёрная бородавка между бровей тоже, казалось, излучала импульсы, от которых волосы на макушке у главного энергетика зашевелились, как наэлектризованные.
           Первым заговорил Партошкин, и заговорил скороговоркой, за которой прослушивалась елейность.
           – Так ето… Родион Саныч, мы-то тут причём?
           – А кто причём? Корыстов, я тебе давал указание?
           – Мне, Родион Саныч.
           – А ты? Где ты был в момент взрыва?
           – Так я, как только передал ваш приказ, уехал в райэнерго.
           – То, что мой приказ выполнил, хвалю. Но то, что взрыв устроили – накажу. Напишешь объяснительную.
           – Есть.
           – И ты тоже, жук навозный.
           – Есть, Родион Саныч.
           – Ну, а теперь рассказывай, друг Партошкин, как ты подорвал котёл?
           По тону в голосе и по движению галстука можно было судить – высокое напряжение спало. Татарков вынул руки из-за спины и прошёл на своё место.
           Посетители, вытирая платками пот со лбов и с шей, прошли к первым двум стульям у входа.
           То, что Партошкин, когда этого требовала обстановка, изыскивал в себе скрытый талант юмориста, просточка-шутника, и генеральный и главный энергетик не раз убеждались. И этот дар оба высоко ценили. Первый под его речевой шлюз размягчался, второй – сам приобретал дар речи. И уже через пять-десять минут в кабинете генерального можно было слышать смех на три голоса.
           Татарков вытирая глаза платком, повторял слова Партошкина:
           – Прямо так и взмахнул, как бабочка крыльями?!.
           – Ага! А потом стоит, как обглоданный поросёнок, – продолжал Партошкин, пересаживаясь к приставному столику. За ним, с другой стороны его, присел и Корыстов. – Трубы, как ребра, только чёрные и рыло, то есть топка, пятаком…
           И уже через полчаса, видимо, получив достаточный заряд юмора, Татарков сменил тон:
           – Так вот что, раздолбаи, даю вам неделю на восстановление котла. Не успеете – пеняйте на себя. Запущу вас вместо этого котла, и будите лететь до самой Карелии, и не начальниками, а транспортёрщиками. Ты меня понял, Коростов?
           – Понял, Родион Саныч, – ответил мрачно Вячеслав Леонидович.
           –  А ты, жук навозный, хорошо понял?
           – Конешно, Родион Саныч. Тут любому надо пинков давать-давать и до самого Магадана, Родион Саныч. Штоб скакал от них и ржал, как жеребец.
           Вячеслав Леонидович хмыкнул сдержанно, а директор, глянув на Партошкина,  рассмеялся.
           – Так вот смотри, не окажись на месте этого мерина. И ты, Николай, дуй на ПСЦ и наводи там порядок. Осмотрите трубы котла, опресуйте их, а то, может быть, тоже порвало.
           – Это уж обязательно, Родион Саныч, - с готовностью ответил Партошкин.
           – Коростов, связывайся с изоляцией, пусть завтра же приступают к котлу. Они ещё не ушли?
           – Нет, договор об окончании работ ещё не забрали, – ответил Вячеслав Леонидович.
           – Эх-хе, – откинувшись на спинку стула, проговорил Татарков с досадой: – Тут на каждой тысяче, на сотне экономишь, людям не доплачиваешь, чтобы на дом наскрести, людей жильём обеспечить, производства расширять, работой опять же людей обеспечить, а вот такие вот раздолбаи на ветер деньги выбрасывают. Так что вы и вся ваша команда забудьте месяца на три о премиальных и квартальных. И я ещё посмотрю, как дела будут у вас идти, а то и годовой премии не увидите.
           – Так, Родион Саныч, мы-то тут причем? Вы же нас заставили... – брякнул Партошкин, и осёкся от выстрела удивлённых глаз.
           – Я! Я вас заставил котёл взрывать!.. – директор вдруг расхохотался во весь голос, откинув голову назад на спинку стула. – Не-ет, вы только посмотрите на этого придурка! Партошкин, у тебя ум есть? Или он у тебя дерьмом заплыл? Ха-ха... Ну как брякнет что-нибудь, хоть стой, хоть падай... Ну, насмешил.
           Энергетики тоже заулыбались, но сдержанно.
           – В общем так, подрывники, чтобы через полмесяца котёл гудел, как мартена. Ясен приказ?
           – Так точно.
           – И не доверяйте вы розжиг разным там раздолбаям. И сами не лезьте. Есть на это дело люди с понятием – им и карты в руки. Все! По коням.
           Подрывники, заряженные новой созидательной энергией, поднялись и направились к выходу.
           – И этому, раздолбауму, Евсееву, скажите: пусть работает. Не доводите человека до инфаркта. Этот подрывник мне ещё послужит. И научи его, своего протеже, как с котлами обращаться. Пусть постажируется у операторов, раздолбай.
           – Сделаем, пристроим, научим, Родион Саныч, – говорил Партошкин, пятясь к двери вслед за главным энергетиком.
           Энергетики в той же последовательности, как входили, вышли в приёмную.
           – Ну, Нина Михайловна, спасибо! – поблагодарил секретаршу Партошкин невесть за что, по-видимому, за полученный новый заряд созидательной энергии.
           – Пожалуйста! Понравилось? Приходите ещё, когда совсем котельную взорвёте.
           – Нет уж, нет уж...
           Выходили из приёмной взволнованные и вдохновлённые. Гроза миновала – это радовало. И главный энергетик мысленно добродушно посмеивался: вот жук навозный! Ну, молодец! – разрядил обстановку. И испытывал признательность к своему заму.
           Вячеслав Леонидович даже и представить себе не мог, чтобы с ним было, если бы он на котельной присутствовал сам, а не Партошкин?.. Хотя запал к этому взрывному устройству подвёл сам.
           Уже в кабинете главного энергетика Коростов сказал:
           – Легко отделались. У другого бы руководителя мы точно с волчьим билетом с предприятия вылетели. Это в лучшем случае. – И добавил: – А в Сартовала так и так скоро ехать.
           – Что, и там их котельню подорвать? – пошутил Партошкин.
           – Тогда там так и останемся.
           Карельский ДСЗ, что располагается за тысячи вёрст в Сартовала, также входил в структуру Татарковского производственного комбината.