Семь и один аргумент Алексея Петровича

Падали на землю, начали трястись
Кто-то закричал: “Дедушка, прости!”
В ответ им дед блеснул красноречием:
“Бог простит! Могу устроить встречу!”
Алексей KillaGram Кунаш
“Дед Афанасий 2”

Алексей Петрович сидел в парке уже третий час. Был разгар на удивление погожего сентябрьского дня. Пение еще не улетевших от недолгого российского лета птиц помогало расслабиться и забыться. Алексей откинулся на спинку скамейки, достал из кармана видавшего виды пальто пачку сигарет. Вынул одну, покатал в руке. Поднес к покрытому морщинами носу, втянул лицемерный аромат дешевого табака. Не те уже сигареты, ох, не те. Подумал еще немного и, хмыкнув, все-таки прикурил.
В парке было хорошо. Людей почти не было видно. Только вдалеке подслеповатые глаза старика изредка замечали силуэты случайных прохожих. Они неслись по своим, как им кажется, очень важным делам, а Алексею Петровичу спешить давно уже было некуда. Его, как и почти любого человека преклонного возраста, конечно, сильно раздражали всякие непонятные и, на его взгляд, инфантильные новомодные веяния в одежде и общении молодежи, но, в отличие от большинства своих сверстников, Алексей сохранил трезвый взгляд на вещи и понимал, что сам когда-то был таким же.
Когда-то он так же видел впереди только светлое будущее, наполненное надеждами и верой в великие свершения. Только в его время все грезили идеями коммунистическими, а сегодня потребительскими. Но фундаментальных отличий особо-то и нет. Идеям партии Леха, как когда-то его называли друзья (царство им небесное), всегда предпочитал справедливость. В быту он еще во время голодного послевоенного детства привык быть аскетичным и неприхотливым. Для того чтобы чувствовать себя хорошо, ему вполне было достаточно крыши над головой, пары интересных книжек, недорогой и доступной снеди в холодильнике да хорошей погоды. Как ему говорили родители, лишь бы не было войны.
Ну, а свое будущее пенсионер представлял вполне ясно и иллюзий насчет него не строил. Поэтому молодости он, конечно, завидовал, но спокойно без агрессии. Плыл, как говорится, по течению, мирно ожидая прибытия корабля жизни в финальную точку своего пусть пока не векового, но довольно длинного путешествия.
По натуре Алексей был человек добрый и отзывчивый, но с теми, кто этими его качествами пытался пользоваться, разговор у него был недолгий. За прямоту и обостренное чувство социальной ответственности его всегда уважали и сослуживцы, и коллеги, и, конечно, любовь всей его жизни — жена Алевтина. Пусть земля ей будет пухом.
***
Поминки закончились четыре часа назад. Попрощавшись с родственниками, многочисленными внуками, племянниками и их бесконечными вторыми половинками, Алексей Петрович понял, что ему нужно побыть наедине со своим горем. Помянуть Алю без всех этих формальностей. Проститься с ней по-настоящему. Он был, безусловно, благодарен близким за поддержку, но понять его горе и тем более помочь с ним справиться никто не смог бы.
Ему понадобился час, чтобы не спеша добраться до сквера, где они всегда любили гулять вдвоем. По пути Алексей купил бутылку виски (он распробовал буржуйский напиток во времена перестройки и последующего развала родной страны). Как-то во время одной из рыбалок друзья заметили у него резко контрастирующую со стандартной “Столичной” бутылку “Джэка Дэниэлса”, и с тех пор за Алексеем Петровичем закрепилось шутливое прозвище — Леха Эстет. Он же в свою очередь тогда грустно заметил, что напиток-то действительно хорош, но обидно, что на дне этой заморской бутылки утонула его пусть не идеальная, но любимая страна. И теперь на то же дно Алексей собирался траурно опустить память о своей безвозвратно потерянной, но навечно любимой Алевтине.
Алексей Петрович думал, что он готов. Они с женой не раз обсуждали мрачную тему и, разумеется, откладывали деньги на похороны, но, как оказалось, подготовится к такому было невозможно.
Аля была хорошей. “Моя девочка” — так он называл ее с первого свидания и до последнего вечера. Между двумя этими временными точками прошло без малого пятьдесят лет, но как сейчас казалось Алексею, пронеслись эти полвека как одно счастливое мгновение с очень грустным финалом.
Сидя на старенькой скамейке и прикладываясь изредка к небольшой бутылке с приятного цвета содержимым, старик старался думать о хорошем. Вспоминал картины, которые Аля рисовала. Ими и сейчас была завешана вся квартира. С нежностью представлял лица их с женой детей и внуков.
Но, как Алексей не пытался крепиться, что-то горькое засело в горле. Эта горечь была не похожа на приятное тепло от “Джека”. Она давила грудь, перехватывала дыханье.
Ощущение походило на то блаженство, которое Алексей испытал в их первую ночь. Давным-давно. В старой квартире Алькиных родителей. Они лежали на побитом молью диване, укрытые колючим пледом в клеточку. В воздухе витала пыль, кружащаяся в лунном свете, но скудность обстановки не имела никакого значения. Всего его тогда захватило тепло и любовь. Даже какая-то гордость от близости с любимым человеком. Чувство, которое он испытывал сейчас, было похоже на то, как свет на тьму.
Алексей Петрович сидел один, и душа его пустела с каждой новой мыслью. Окружающая уютная обстановка давила. Мир как будто издевался. Любовь и спокойствие постепенно уступали в Алексее Петровиче место злобе и отчаянию. Он хотел мстить за жену, но мстить было некому. Аля ушла тихо и мирно. Так же как и жила. В своей постели, рядом с любимым супругом. Оставив после себя воспоминания и недоеденный с вечера бутерброд.
Алексей резко встал, вытирая капли с глаз. Грязно выматерился в первый раз за многие годы (Аля не запрещала супругу ругаться, но рядом с ней он как-то стеснялся), размахнувшись, швырнул недопитую бутылку в фонарный столб, отчего та разлетелась на куски, и пошел к выходу из сквера. Домой не хотелось. Во время ходьбы справляться с горем было легче.
***
Алексей Петрович вошел в прихожую их с Алей квартиры спустя еще три часа. Окончательно вымотанный прогулкой и еще более разбитый морально.
Он выпил кипяченой воды из старого металлического чайника, разогрел оставленную с вчера в холодильнике массу, которая по плану должна была быть макаронами с сыром, но теперь, пролежав на полке почти сутки и будучи изначально переваренной, она представляла из себя некий невнятный комок. Откровенно говоря, аппетита у старика не было, да и все еще роящиеся мысли не позволили толком притронуться к еде. Он лениво поковырялся вилкой в тарелке, встал и выбросил ужин в мусорное ведро вместе с посудой.
Алексей прошел в зал, сел на кресло и стал думать. Просидев в безмолвии около часа и оценив свои дальнейшие перспективы, он хмуро поднялся. Затекшие ноги отдались гудящей болью. Прихрамывая, он дошел до старенького серванта и открыл уже начавшуюся покрываться пылью стеклянную дверцу. Аля всегда держала квартиру в идеальном порядке и чистоте, но теперь хаос и беспорядок, будто поняв, что супруги Алексея Петровича больше нет, начали медленно, но верно занимать свое законное положение.
Коробка со старыми фотографиями лежала на своем обычном месте. Но предаваться воспоминаниям Алексей Петрович уже не собирался. Он запустил руку в пожелтевший от времени ящичек и, немного порывшись, выудил из него искомый предмет, призванный избавить старика от страданий и, если верить надменным священникам, помочь воссоединиться с женой. Узловатая рука Алексея извлекла на свет божий маленький, словно бы игрушечный, пистолет.
***
Карманный Beretta BobCat 22 калибра Алексей приобрел еще в девяностые. Разумеется, нелегально. Вообще Алексей Петрович был человек вполне законопослушный, но когда страна начала биться в конвульсиях, а в их с Алей дворе через день начали находить людей с перерезанным горлом или разбитой головой, принципы примерного жителя страны советов подверглись серьезным испытаниям. Алексей, в отличие от многих, быстро понял, что прежней жизнь уже не будет, и наступают суровые времена. Равенство и братство из убеждений неотвратимо превращались в старые забытые формулировки, с реальностью не имеющие почти ничего общего. Поэтому, когда представилась возможность, Алексей справедливо рассудил, что пусть лучше судят трое, чем несут четверо.
Он на удивление хорошо помнил то воскресное утро. На стихийном рынке в промышленном районе его городка можно было найти практически что угодно. Виктор, его приятель еще с армейских времен, провел Леху к прилавку с паленым адидасом, за которым стоял невзрачный лысеющий мужчина лет сорока пяти.
— Рауль, это Алексей. Я тебе говорил про него, — вполголоса произнес Витя.
— Было дело. Ну что ж Алексей, прошу в примерочную, — заговорщически проговорил продавец. И  добавил шепотом: — Вот тебе куртка. Ищи в правом.
Алексей ухватил пуховик и протиснулся в импровизированную кабинку из старой шторки для душа с веселыми облачками. Он неспешно натянул одежду и засунул руки в карманы. В правом, как и обещал продавец, в руку скользнул прохладный металлический предмет. Еще до того как посмотреть на пистолет, Алексей понял две вещи. Во-первых, он узнал старый добрый ТТ. Тот самый, который, если верить прибауткам, лучше, чем восточные единоборства. Да и как не узнать вещь, которую знаешь вдоль и поперек. Сколько было настреляно им из этой легенды на службе, Алексей и сам не помнил. А во-вторых, он так же явно понял, что пистолет, идеальный для боевых действий или наемных убийств, абсолютно не подойдет ему как средство обороны против маргиналов. Поэтому выждав, как и было условлено две минуты, он сунул Тульского обратно в карман пуховика и, отодвинув занавеску, протянул куртку обратно Раулю со словами:
— Великоват пухан. Есть что поменьше? Не бэйби-сайз, но чтобы в автобусе не цеплялся.
— Понял, ща поглядим. Вы что предпочитаете: Бельгия, Италия, Аргентина? Есть и Америка, но подороже. Для ценителей высокой моды.
— Хм, Америка, говорите? Ну, давайте примерим. Мода — дело серьезное.
— Понял, секунду.
Рауль залез под прилавок, порылся в коробке и извлек оттуда  потертую джинсовку с надписью “Монтана”. Продавец для вида присмотрелся к Алексею, как бы сверяя размеры покупателя и одежды, а затем уверенно просунул куртку в примерочную.
Алексей вновь задернул аляпистую шторку и повторил формальную процедуру. На этот раз в правом кармане он нашел кое-что необычное. Совсем крохотный, словно даже дамский, пистолет. Надпись на затворной раме гласила “Beretta. 22 long rifle. Made in U.S.A.”. Алексей понял, что влюбился. Изящные формы и малые габариты оружия не оставили ему выбора. К тому же, ища пистолет с коротким стволом, он справедливо рассчитывал на серьезную отдачу, но мелкашечный калибр вряд ли доставит такие неудобства. Из спортивной юности Алексей помнил, что такой выстрел, конечно, бахает громче воздушки, но по сравнению с милицейским 9*18 может считаться фоновым шумом.
Алексей тщательно осмотрел ствол. Состояние было не идеальным, но близким к таковому. Детали выглядели сносно ухоженными, перезарядка происходила вполне четко. Он извлек магазин, передернул затвор, примерился. Семь в магазине, один в стволе. Нормально. Чай не на войну собираемся. Коротковат малыш, но удобно. На биатлон с таким, конечно, не пойдешь, но вот грабителя в подъезде переубедить и наставить на путь исправления, пожалуй, можно.
Довольный покупатель выглянул из кабинки.
— Хороша куртеха. Берем-с. Только мне бы пару пуговиц запасных, а то на такую редкость днем с огнем не сыщешь, наверное.
— А там во внутреннем кармане гляньте. Как раз две запасных лежит.
Алексей, забыв от чувства удовлетворения о конспирации, сунул руку во внутренний карман джинсовки и действительно нащупал там два совсем тонких (неудивительно, что не заметил сразу) металлических прямоугольника. На пуговицы они походили слабо, а вот магазины для беретты в них угадывались даже на ощупь.
— Хм, и правда. Не заметил. Ну что ж, поторгуемся тогда?
— Эт можно. Свободный рынок на дворе как-никак, — с ехидной ухмылкой произнес продавец.
***
Расплатившись с Раулем, Алексей Петрович получил мятый целлофановый пакет с обновкой и вместе с Виктором устремился в сторону от прилавка. Вдвоем они еще немного пошатались по рынку, съели у бабули, торгующей пирожками, по одному с капустой, выпили дешевого кофе из пластиковых стаканчиков и не торопясь дошли до машины. Витя любезно предложил подбросить до дома. Алексей не отказался. Пока ехали, Витек всячески хохмил про какую-то не то кису, не то рысь, но юмор товарища упорно не доходил до Алексея.
Уже дома он, развернув сверток и найдя там, помимо пистолета и двух снаряженных запасных магазинов, пару распечатанных на ксероксе листков, сам расхохотался и оценил креативность заморских оружейников. Заголовок гласил ”Beretta 21A Bobcat”.
— Кису, значит, зовут Боб. Ну что ж, будем знакомы. Ох и дорого ты мне обошелся. Надеюсь, выручишь в трудную минуту. Ну, а я тебя обещаю кормить и по возможности выгуливать.
***
Времени с тех пор прошло уже немало, и свои когти коту по имени Боб, к счастью, приходилось показывать только за городом в стрельбе по бутылкам. Девяностые с их повсеместным беспределом обошли Алексея и Алю стороной. Пара справедливо считала, что ей повезло. Покупкой старик был доволен до сих пор и не пожалел о ней ни разу. Оказалось, что пистолет под мелкашечный патрон действительно приятен в обращении. Да и достать для него патроны было довольно просто. Вряд ли с такой же легкостью получилось бы разжиться девяткой или тем более ТТшными желудями.
***
Алексей оторвался от ностальгических воспоминаний, еще немного повертел ствол в руке. Прошел по комнате и сел в старенькое кресло. Кису, как называла в шутку пистолет Аля, он положил на бедро и в задумчивости просидел так около получаса. За окном уже начинало смеркаться. Закат подходил к концу. А старик и его маленький семизарядный котенок сидели и думали, что же делать дальше.
Суицидальных наклонностей за собой Алексей никогда не замечал, но сейчас впервые в жизни он понял, что больше на этом свете ему делать нечего. Поэтому он взял кота в руку, дослал патрон в его нутро и уверенно засунул ствол себе в рот…
***
Алена вылезла из короллы и отправилась к подъезду. Она открыла дверь и начала подниматься по лестнице. Пока она добиралась до четвертого этажа, в голове роились мысли. Стоит ли, нужно ли это кому-то, есть ли в этом смысл? Подойдя к двери в квартиру, Алена остановилась в нерешительности. Простояв пару минут, она присела на ступеньку, продумывая речь. Что сказать, как себя лучше вести? Алена, немного помявшись на лестничной клетке и еще раз подумав, стоит ли, все же встала, поднесла тонкий пальчик к дверному звонку и вдавила пластиковую кнопку.
За дверью раздалась трель и приглушенный хлопок. Будто бы лопнули воздушный шарик. Алена не придала этому значения и, уже окончательно решившись, позвонила в дверь снова. С той стороны, кроме дешевой мелодии, не раздавалось ни звука.
***
Алексей боролся с чувством самосохранения изо всех сил. Он отчаянно не хотел больше жить, но тело, глупое и неразумное, отказывалось отпускать его в мир иной и категорически не давало спустить курок. Из глаз покатились слезы. Дыхание перехватило от жалости к себе и Альке, от осознания, что их счастливой жизни пришел конец, и этого уже ничто не изменит. Влажный от слюны ствол беретты вылез изо рта. Алексей беззвучно зарыдал. Но тут он понял, что медлить уже поздно. Сейчас или никогда. Он больше не хочет и не будет это терпеть. Он остался один, а одному ему плохо.
Поэтому он еще раз взглянул на пистолет, и рука повела его обратно, вжимая спуск. И тут произошло то, чего Алексей Петрович совсем не ожидал. Раздался звонок в дверь. Это было столь неожиданно, что рука замерла на полпути к седой голове, но указательный палец, как верный своему делу старый вояка, продолжил выполнение приказа и утопил спусковой крючок до упора. Раздался оглушительный в замкнутом пространстве хлопок, и кот по имени Боб выпрыгнул из разжавшейся от неожиданности ладони.
Алексей ошалелыми и все еще влажными от слез глазами уставился на аккуратную маленькую дырочку в обоях прямо над розеткой. В воздухе запахло серой.
Печальные мысли о самоубийстве и потерянной любви испарились, унеслись вместе с маленькой свинцовой пулей. Наполнивший пожилое тело адреналин постепенно сходил на нет, оставляя после себя испуг и дрожь в конечностях. Китайский звонок огласил квартиру во второй раз. Нахлынувший шок вперемешку с выпитым всего несколько часов назад алкоголем не позволял мыслить трезво, но старик все же опомнился на мгновение.
Он с трудом поднялся с кресла, кряхтя, поднял с пола беретту, вынул магазин, опустошил патронник, сунул все это под подушку стоящего рядом дивана и пошел в прихожую. Алексей подошел к глазку и, отодвинув латунную пластинку на нем, посмотрел, кто там. За дверью стояла молодая девушка в легкой кофточке. Ее лицо было будто бы знакомым, но, возможно, мысли просто спутались из-за пережитого стресса. Алексей Петрович молча отпер замок и открыл гостье дверь.
— Здравствуйте, Алексей Петрович. Извините, что беспокою вас в такой момент. Да я, собственно, и не хотела беспокоить. В смысле… Нет… Хочу сказать, что мне вас очень жаль, но. Извините, мысли путаются. Соболезную вам. Алевтина Сергеевна была очень хорошей женщиной. Пусть земля ей будет пухом. Я даже не знаю, что еще тут сказать. Просто… просто хочу, чтобы вы знали, что если вам что-то нужно, ну поговорить или типа того, то я рядом. Вот тут, в 19 квартире живу.
Девушка, все это время смотревшая себе под ноги, подняла красивые голубые глазки к лицу Алексея и поняла его ошарашенное выражение лица со все еще не высохшими слезами как-то по-своему. Ее губы задрожали, в уголках глаз начали скапливаться слезы, и она, уже почти рыдая, бросилась к старику и заключила его в объятия. Волосы ее пахли сиренью.
— С-спасибо, доченька. Чаю хочешь? — пролепетал Алексей Петрович.
— Давайте. Я вам как раз конфет принесла. Птичье молоко, — ответила уже захлебывающаяся слезами девушка.
— Алины любимые… — только и смог вымолвить вдовец.
***
На кухне они просидели до поздней ночи. Запах сгоревшего пороха, все еще витавший в воздухе, когда девушка разулась в коридоре, не вызвал у нее никаких подозрений, к величайшему облегчению пенсионера. Видимо, стрелять или хотя бы бывать там, где стреляют, ей никогда не приходилось. И про звук приглушенного выстрела она тоже не спросила, очевидно, списав его на какие-то только ей понятные бытовые шумы.
Алексей Петрович вскипятил чайник, принес две чашки с блюдцами, положил в каждую по пакетику эрл грэя и залил чай кипятком.
Девушка представилась Аленой. Оказалось, что неделю назад она вернулась к родным пенатам — в квартиру напротив, где жили когда-то ее родители. Они переехали на ПМЖ в Бельгию, доживать свой век в стране вафель, картофеля фри и славящегося на весь мир огнестрельного оружия. Квартиру  же оставили единственной дочери, учившейся в хорошем ВУЗе.
Университет Алена успешно закончила и решила пожить здесь, пока не решит, что делать дальше. И по приезде узнала о кончине Алевтины Сергеевны. Оказалось, что Алексей вспомнил ее не случайно. Алена была той самой курносой девчонкой с вечно ободранными коленками, которую его жена когда-то учила рисовать. Это сейчас люди забыли, что такое добрососедство, а тогда, в середине нулевых, для некоторых водить дружбу с милыми и порядочными соседями по этажу и оставлять им дочь на время работы было вполне естественным явлением.
Когда Алена закончила среднюю школу, ее определили в престижный столичный лицей под присмотр бабушки. Времена были тяжелые. Родители понимали, что уследить за входящим в подростковый период ребенком просто не смогут. Решение им далось нелегко, но, взвесив все за и против, поняли, что так будет лучше. Алена очень долго спорила и возмущалась. Не раз доходило до открытой фазы семейных боестолкновений, но противоборствующая сторона в лице мамы и папы все же одержала полную победу, и обиженная дочь была вынуждена капитулировать и смириться с авторитетом.
Впрочем, сейчас, по прошествии многих лет, Алена была благодарна родственникам. Неизвестно, куда бы завела ее кривая судьбы, останься она в родном пригородном спальном районе. Во всяком случае, насколько ей было известно, особым успехом никто из ее бывших знакомых похвастаться не мог. А у нее в свою очередь был за плечами законченный лицей и ВУЗ, на полке лежал красный диплом, а впереди ждали вполне оправданные перспективы.
За вечер Алена не раз благодарила Алевтину Сергеевну за то, что та привила ей чувство прекрасного. За то, что была ей почти второй мамой. Добрая и отзывчивая художница действительно относилась к девочке как к дочери, чем ничуть не смущала ее родителей. Вся округа знала, что Аля и Алексей — честные люди, которые никогда не откажут ближнему.
Алена предложила Алексею Петровичу свою помощь в готовке, и тот неожиданно для себя согласился. Она сварила из имеющихся продуктов простой, но вкусный суп, и Алексей с удовольствием ел его, слушая бесконечные рассказы о студенческой жизни, забавных друзьях и многое, многое другое. Открывая дверь и слушая первые слова девушки, старик небезосновательно рассчитывал на дежурные соболезнования и вымученную скупую слезу собеседницы, но искренность и открытость Алены, ее доброта и честность покорили пожилого вдовца. Он испытал очень сильную благодарность. Он понял, что сейчас ему действительно нужен рядом такой человек. Молодой, отзывчивый и полный жизни. Нужен, чтобы скрасить его горе, оттенить утрату. Помочь вспомнить молодым себя. Молодым и жизнерадостным.
Закрывая за Аленой дверь, умываясь, а затем укладываясь на опустевшую кровать, Алексей Петрович — пенсионер, вдовец — улыбался. Впервые за все время, прошедшее со смерти жены, он улыбался. На душе было легко и приятно. Он понял, что не один в этом мире. Что кому-то все еще нужен. Зевнув и почесав ногу, старик укутался в одеяло и провалился в глубокий спокойный сон.
***
Славик нервно дергал рычаг управления дальним светом. Поморгав неспешно катящему по средней полосе универсалу и прибавив к светопреставлению пару протяжных гудков клаксона, парень резко вывернул руль, прибавив газу, и объехал ржавый ниссан. Подрезав его, Славик резко оттормозился перед самым носом тошнилы, отметив про себя явно испуганное выражение лица водителя, которое можно было разглядеть даже в зеркало заднего вида. Ниссан успел затормозить перед самым задним бампером Славиковой короллы.
Машина была для парня если не смыслом жизни, то, во всяком случае, одной из важнейших ее составляющих. Однако Славик, даже сам немного удивившись собственным эмоциям, был разочарован. Совершая этот наглый и ребяческий маневр, он уже прокручивал в голове, как наваляет этому раздолбаю на ржавом корыте. Научит его, кто на дороге бог, а кто тля. Но реакции раздолбая хватило, чтобы избежать столкновения, а так же спасти себе пару зубов и избежать других травм. Как физических, так и моральных. Буркнув что-то под нос и высунув из окна руку с вытянутым средним пальцем, Славик вдавил педаль, двигатель взревел, и серебристый седан унесся вперед, визжа покрышками.
Сидевшая все это время на левом сиденье пруля Алена терялась в своих эмоциях. Она осознавала, что Славик плохой. Возможно, очень плохой. Но в то же время это вызывало в ней и тягу к нему. Она, покладистая, вежливая и правильная, всегда общалась со спокойными, уравновешенными интеллигентными парнями. И Славик был для нее настоящей экзотикой. Она сама не знала, хочет ли с ним отношений и, на самом деле, даже немного его побаивалась, но в то же время ей было интересно. Наверное, так же интересно бывает человеку, который смотрит в дуло заряженного пистолета, пытаясь разглядеть там направленную ему в лицо пулю.
— Аленка, не писай в рюмку, — сказал Славик. — У меня все под контролем. Надо же этих мудаков, мля, кому-то учить. Едет, мля, посреди дороги на своем говне ржавом, а мне че, ждать? Он че, мля, терпилу во мне увидел? Ладно. Не боись. Ты пока со мной, все чики-пуки. А че за дед-то, кстати?
Алена все еще дрожащим от волнения голосом в двух словах изложила историю жизни, смерти и большой любви Алевтины Сергеевны. Славик отстраненно поддакивал, но толком Алену явно не слушал. Когда она закончила, он спросил:
— Дак а че ты, денег ему дать хочешь или че? Типа утешительный приз вдовцу-старперу?
— Да почему сразу денег? Я очень любила Алевтину Сергеевну. Она хорошая была. Просто хочу поддержать. Помощь оказать, может.
— Помощь? Это какую? Первую сексуальную, что ли?
— Слав, несмешно. У него жена умерла. У тебя совсем, что ли, души нет?
— Че, мля? Есть у меня все. Прикалываюсь просто. Но ты это, если он тебя мацать начнет, цинкани, я ему быстро клешни поправлю.
Алена, ничего на это не ответив, отвернулась к окну, пораженная цинизмом своего спутника. Спустя десять минут они уже остановились у нужного подъезда. Алена собралась вылезти из авто, но Славик схватил ее за руку и потянул обратно.
— Че ты ломаешься, а?
— Пусти, Слав. Давай не сейчас. Грубиян ты все-таки.
— Мля, харош меня динамить. Че не так-то?
— Слав, сейчас не время и не место. Пусти.
— Мля, да пожалуйста.
Алена вылезла из короллы и отправилась к подъезду, еле скрывая страх и слезы. Она открыла дверь и начала подниматься по лестнице. Славик сопроводил ее оценивающим взглядом, присвистывая в такт походке, откинулся на сиденье своего седана и, распугивая ревом тойоты голубей и мамаш с колясками, унесся прочь, оставив после себя только эхо полуторалитрового мотора и следы протектора на щербатом асфальте.
***
Вечер, проведенный с дядей Лешей на кухне за разговорами, подействовал на Алену совсем не так, как она ожидала. Вместо тягостного чувства уныния и безысходности, которое часто бывало у нее после общения по душам со стариками, ее сердце будто преисполнилось какой-то уверенности. Алена вдруг поняла, что не все так страшно, как она того боялась. Поняла, что Алексей Петрович сильнее, чем она думала. И пусть боль от утраты тоже сильна, он сможет выбраться из пучины депрессии, а Алена… Алена ему в этом поможет. Это девушка решила твердо.
И если Славику что-то в ее решении не нравится, он может поцеловать ее в задницу… Впрочем, лучше все же не надо. Ведь так же твердо она решила, что у них ничего не получится. Да, Славик заводной и экстремальный, но Алена не искала отношений на вечер, а что-то серьезное (может, как у Алексея и Алевтины?) с ним явно не получится. Алене было с ним интересно и отчасти даже весело, но в то же время она понимала, что самым правильным и честным с ее стороны поступком в этой ситуации будет сказать однозначное “нет”. Пусть Славик на нее злится, пусть считает черствой и холодной, но в конечном итоге он рано или поздно поймет, что так было нужно. Ведь чем дольше это тянуть, тем больнее будет заканчивать. Поэтому лучше остановить все, пока не дошло до момента, когда им обоим будет слишком больно. Пусть это и несомненно уязвит эго самоуверенного парня.
Алена встала с кровати, аккуратно сложила простынь и одеяло, застелила постель пледом, водрузила сверху подушку и убрала белье в шифоньер. После этого она включила на кухне чайник и отправилась в душ.
***
Алексей Петрович проснулся. Проснулся счастливый. Нет, конечно, не в полном смысле этого слова. Да и кто знает, каково оно, настоящее счастье. Он проснулся умиротворенный. И от этого ощущал некое подобие чувства, которое когда-то называл счастьем. Но сейчас, в этот непростой момент его подходящей к закату жизни, это было куда больше того, о чем он мог вообще мечтать. Конечно, Алексей не забыл об утрате любимой жены. Не забыл горечь и боль, но Алена… Эта добрая и приветливая девчушка подарила ему вчера что-то. Он бы назвал это пластырем для разбитого сердца.
Алексей потянулся. Старая, но все еще идеально белая накрахмаленная простынь лениво зашуршала в такт его движениям. Старик на удивление бодро встал и, насвистывая, побрел умываться. Почему-то ему казалось, что день будет очень даже ничего.
***
Славик разлепил склеившиеся от засохшей слюны губы и приоткрыл один глаз. Голова все еще кружилась, и он знал, что как только оторвет голову от скомканной куртки, заменившей ему на эту ночь подушку, похмелье даст о себе знать. Димон дрых неподалеку, в три погибели свернувшись в огромном кресле и все еще сжимая банку из-под Гиннесса. Когда Славик попытался встать, его скрутило в рвотном позыве и парень, вдруг обретя бодрость и скорость, одним рывком выскочил из комнаты, залетел в ванную и изверг ингредиенты вчерашнего веселья прямо в хозяйскую душевую. В последний момент догадавшись отодвинуть дверцу.
Не то чтобы пьянка была по какому-то конкретному поводу. Конечно, формально они собрались обсудить Аленку, от которой Славику ничего так и не перепало за три недели подкатов. Впрочем, даже без поливания помоями Славиковой дамы сердца, традиционное пятничное возлияние состоялось бы в любом случае. Ибо, как говорил персонаж старого мультика: “Режим питания нарушать нельзя”.
Окуная лицо под холодную воду и прокручивая в голове все Аленкины выкрутасы, Славик почему-то был уверен, что день будет на редкость паршивый.
***
Все они были отчасти правы.
***
Алена и Алексей Петрович целый день гуляли, сидели в парке, любовались закатом и говорили, говорили, говорили. Говорили обо всем, о чем только могло прийти в их головы. Старик поймал себя на мысли, что вновь чувствует себя молодым и бодрым. Даже настрой беседы из поначалу мрачного и фатального перешел со временем в непринужденный. В девушке чувствовалась какая-то искренность. Алексей верил ей и ее доброте. Этим она очень напоминала ему жену. И несмотря на то, что Алену он почти не знал, пенсионер понял, что готов ради нее на все что угодно. Вот он, новый смысл остатка его жизни. Этой формулировке Алексей Петрович мысленно усмехнулся и даже немного пристыдил себя за чрезмерную романтичность, но свои чувства от себя не скроешь.
***
Славик сидел в машине, сжимая в руке бутылку с питьевым йогуртом. Голова раскалывалась, и вчерашний вечер все еще отдавал кисловатой горечью во рту. Парня немного подташнивало, но похмелье уже начинало понемногу отступать. Накатывала хорошо знакомая Славику посталкогольная депрессия. Он хотел не то плакать, не то выйти из тойоты и разбить морду какому-нибудь случайному прохожему под надуманным предлогом. В мыслях о вечном Славик просто сидел на пассажирском сидении короллы, уперев голову в боковое стекло, и хмуро смотрел на тянущуюся вдоль дома тропинку.
— Сука тупая, — пробормотал парень. — Вертит своей жопой, мля. Я ей че, обсос терпильный, что ли? Бабы, мля. Угораздило же с такой тварью связаться. Люблю ее, падлу, а она в отказ. Дура. Че ей, мля, светит без меня? Будет в офисе жопу просиживать. Найдет себе лошка бесхребетного. Еще, мля, вспомнит про меня. Но поздно будет. Вот сука, а. Ну натуральная сука.
Славик вытащил из кармана пачку Мальборо, закурил. Немного опустив стекло, он выдохнул едкий дым в прохладный вечерний воздух. На тропинке время от времени появлялись случайные прохожие и вдруг… Он узнал ее по смеху. Парень не мог признаться в этом даже себе, но в Алену он по-настоящему влюбился. Это чувство ему было не знакомо. Оно было новым, свежим и каким-то щемящим. За всю свою бурную юность он повидал немало девушек, но серьезно ни к одной не относился. Они скрашивал похмельное утро, развлекали по ночам, но ни одну из них он не узнал бы по одному единственному смешку. Ни одну. Кроме Алены. И сразу за радостью от услышанного Аленкиного голоса пришла щемящая и давящая злоба от осознания, что она идет не одна.
***
Алена шла, взяв Алексея Петровича под руку.
— Мы как-то в Крым с Алей ездили. Вот это было загляденье. Не то, что сейчас. Знаешь, Ален, ты, конечно, решишь что это брюзжание старческое, но люди тогда были действительно добрее. Не то, что сейчас. Уважение какое-то было. Человек человеку друг. И вот выронил я там, на дискотеке, паспорт. Не заметил даже, как посеял. И как назло, сдуру положил в него половину наших денег, что с собой взяли. Сели уже в автобус и тут на тебе — обнаружил пропажу. Ну, все, думаю — кранты. На другом конце страны, без документов. И денег не осталось почти. Выскочили мы, значит, из автобуса, я давай весь наш маршрут пеший в обратном порядке, как твоя гончая, обнюхивать, да куда там. Километров шесть пешком протопали — гуляли. Мог где угодно посеять. Уж и до дискотеки дошли, да там нет никого. Я весь хмурый, Алька в слезы. Пиши пропало. Приходим мы, значит, в гостиницу, поднимаемся на наш этаж, и что ты думаешь? Стоит там милиционер усатый и на меня смотрит. Подходит ко мне, серьезный такой. Я аж чуть под землю не ушел. А он берет и из кармана мой документ вытаскивает. Прочитал мне, конечно, целую лекцию о том, как важно советскому гражданину следить за паспортом. Что, мол, даже на отдыхе шпион не дремлет. Стыдно мне стало, но милиционер меня пожурил, на жену мою испуганную посмотрел по-доброму и паспорт-таки отдал. Я его открыл и обалдел. Мало того, что документы в порядке, дак еще и деньги на месте. Представляешь, ни рубля не пропало. А сейчас что? За копейку удавятся.
— Да ладно вам, Алексей Петрович. Сейчас тоже людей хороших хватает. Вы вот, например.
— А что я?
— Я думаю, вы человек хороший.
— Ну хороший, не хороший: не знаю, но другой закалки точно. Старой закалки.
Алексей Петрович и Алена не спеша дошли до подъезда. Девушка открыла дверь, пропуская старика вперед, как вдруг из темноты раздался голос Славика.
— Слышь, Ален! Ты это, на звонки то отвечать будешь, нет?
— С-Славик? — Девушка испуганно обернулась.
— Ты это, извини за вчерашнее. Поехали, может, в клубешник? Или давай хоть в кафешке посидим, а?
— Слушай, Слав, я не могу. Устала очень.
— А это че, тот самый дед? — сказал Славик, недобро покосившись на Алексея. — Ты с ним, значит, возишься, а на меня времени нету? Че, даже на телефон ответить никак?
— Парень, тебе девушка сказала, нет. Не доходит, что ли?
— Че ты, старый, там ляпнул, мля? Я ведь не посмотрю на возраст. Весь песок ща выбью.
— Ну давай, сопляк. Я тебе задницу-то надеру, если родители не воспитали.
— Че ты, сука, про моих родителей сказал? Иди сюда, мля.
С этими словами Славик сунул правую руку в карман, и Алексей Петрович отчего-то отчетливо представил, как оттуда парень достает складной нож. Старик пожалел, что с собой у него не было кота.
— Калеватов! Ну-ка хватит! Успокойся, пожалуйста!
Мгновение старик и парень сверлили друг друга взглядом. Напряжение нарастало, и в тот момент, когда Славик начал вытаскивать руку из кармана, Алена положила сверху свою маленькую ладошку с аккуратными ноготочками.
— Слав, ну хватит, а. Правда. Чего ты взъелся?
Парень вмиг растерял весь свой боевой дух и с глупо открытым ртом, придающим его образу поистине комичный вид, уставился на девушку.
— Давай. Поехали в кафешку уже.
— Ч-че, в натуре? — запинаясь, промямлил парень.
— Ален… — начал было Алексей.
— Все в порядке, дядь Леш. Идите домой. Завтра увидимся.
— Ален, не надо… — попытался возразить старик.
— Слышь, старый. Давай иди уже. Кефирчик выпей и на боковую.
— Слав, не надо так, пожалуйста. Иди в машину, я сейчас.
Славик нехотя вернулся к королле, а Алена повернулась к Алексею Петровичу.
— Все в порядке, правда. Мы туда и обратно. Мне с ним действительно поговорить надо. А вы идите. Завтра увидимся. Честное пионерское.
— Алена, я тебе указывать, конечно, не могу, но что-то не нравится мне твой Славик. Ох, не нравится. Может, не надо лучше?
— Да он иначе не отстанет. Я давно уже хочу ему сказать пару ласковых, видимо, пора. Идите, дядь Леш. Все правда хорошо.
Она обняла старика и зашагала к тойоте. Когда королла отъезжала, Алексей еще раз встретился глазами со Славиком. В них он прочитал что-то недоброе. Славик все же категорически не нравился Алексею Петровичу, но лезть в дела сердечные, пожалуй, и правда не стоило, поэтому, постояв еще пару минут на пороге, старик открыл домофонную дверь и побрел к лифту.
***
Алексей шел по пляжу. Босые ноги приятно покалывал обожженный солнцем песок. Вдалеке сидела девушка. Она расположилась прямо на песке и что-то рисовала в маленьком альбоме, опершись на маленький дамский рюкзак. Алексей улыбнулся и подставил лицо прохладному морскому бризу, сощурившись от слепившего солнца. Шум прибоя ласкал уши, и мужчина ощущал себя прекрасно. Он чувствовал жизнь и счастье.
Алевтина заметила приближающегося мужа и, повернувшись, радостно замахала ему рукой. Алексей ответил взаимностью, но вдруг тучи начали сгущаться. Погода вмиг испортилась, но Алевтина этого будто не замечала. Она продолжала беззаботно махать супругу, а тот несся к ней, активно жестикулируя, но уже не в знак приветствия, а чтобы предупредить. Спасти от надвигающейся беды. Ветер перестал ласкать лицо, а начал рассекать кожу летящей на всех парах пылью и ветками. Песок под ногами сковывал движения, а шум моря усиливался, разрывая барабанные перепонки монотонным и невыносимым треском…
Старик проснулся и обнаружил себя сидящим в скрюченной позе в кресле. Включенный телевизор шипел помехами. На часах было пять утра. Все тело затекло, и Алексей, с трудом выбравшись из опутывающего его пледа, отправился на кухню, сонно волоча ноги.
Ошалелым спросонья взглядом старик смотрел на капельки воздуха, всплывающие в закипающем чайнике, и отчего-то не находил себе места от тревоги. Время было раннее, и беспокоить Алену сейчас было бы невежливо, но и со своими переживаниями справиться Алексей не мог. Взяв себя в руки, он налил в кружку кипяток, добавил туда пакетик черного индийского (так, во всяком случае, заверяла надпись на упаковке) и вернулся в кресло ждать рассвет.
***
Первую попытку позвонить Алене Алексей Петрович совершил в десять утра. В трубке слышались только мерные гудки, и настаивать он не стал. Спит, наверное, еще. Ох уж эти молодые.
В двенадцать он позвонил еще раз, но ответа так и не последовало. До самого вечера Алексей не прекращал обрывать Аленину трубку и стучать в дверь ее квартиры, но связаться с девушкой так и не смог. Постепенно легкое беспокойство сменялось паникой. Алексей прикладывал телефон к уху снова и снова и просил про себя, чтобы все это оказалось просто дурацким недоразумением. Однако, как старик не умолял, его надеждам так и не суждено было свершиться.
В восемь вечера гудки закончились, и ответом на попытки старика стала только зацикленная фраза “Абонент временно не доступен”. Переживание закончилось, а на место него пришел вязкий, облепляющий все нутро страх… Алексей Петрович понял, что случилось что-то очень-очень плохое…
***
Славик остановил машину и дрожащими руками заглушил двигатель. Сердце колотилось, а по лбу стекали капельки холодного пота. Парень судорожно выбрался из салона автомобиля и, озираясь по сторонам, быстрым запинающимся шагом пошел к дому. Войдя в квартиру, Славик, не разуваясь, прошел в комнату родителей. Двухметровый спортивного телосложения детина, одетый по последнему писку местной пацанской моды, стоял в темной, озаренной лишь светом луны комнате, дрожа всем телом, и в нерешительности смотрел на спящего отца. Закусив тонкие губы и издав жалобный писк, Славик протянул дрожащую руку к отцовскому плечу. Парень отчаянно не понимал, что теперь делать.
***
— Да. Девушка. Лет 20-25 на вид. В зеленой. Да, и джинсы. Вчера вечером. Черные, где-то до плеч. Алена. Не поступала, вы уверены? Да, уже звонил. Понял, извините. Да, спасибо. Да, до свидания.
Алексей закончил разговор и набрал следующий номер. Взъерошенный старик уже битый час обзванивал местные больницы и морги в надежде, что хоть кто-то знает хоть что-то. Однако толку от этого было мало. Некоторые номера не отвечали, где-то отказывались давать по телефону информацию о поступивших, ну а где-то просто сообщали, что похожих по приметам людей к ним в последнее время не доставляли.
Немощный на первый взгляд старик был вне себя от злости и страха. Не в силах больше ждать, он оделся и выскочил из квартиры, сжимая листок с адресами всех городских медучреждений.
Найти девушку Алексей смог лишь через пять часов утомительного хождения по больницам. Как это ни банально, помогли старые связи. Оказалось, что еще не все его знакомые переехали на ПМЖ на тот свет. Когда старик с опустошенным видом выходил из дверей ленинского отделения скорой помощи, его внезапно окликнули. Алексей удивленно обернулся. Рядом с реанимобилем стояли два парамедика и женщина лет пятидесяти. Парни курили, вяло что-то обсуждая, а женщина приветливо махала Алексею Петровичу.
— Леша, привет! Сто лет не виделись. Ты чего тут делаешь-то?
— Привет, Валюш, да долгая история. Внучку ищу.
— Машку, что ли? А что с ней случилось?
— Не, с Маней все хорошо, слава богу, — сказал Алексей и продолжил вполголоса: — Ну, не внучку на самом деле. Просто девчушка знакомая. В беду попала. Поможешь, а, Валь?
— Ну помогу, чем смогу, конечно. Рассказывай давай.
Валентина, старая знакомая Алексея Петровича, которая не раз выручала их с Алей, когда нужно было без очереди попасть к врачу или сдать анализы в неурочное время, и сейчас не ударила в грязь лицом.
Алексей вместе с экипажем Валиной машины доехал до отделения реанимации и интенсивной терапии центральной больницы, куда, как оказалось, доставили Алену. После непродолжительного разговора с дежурным, тот махнул рукой и повел их в палату девушки.
— Леш, все плохо. Прям очень плохо, — сказала Валентина, стоя рядом с Алексеем перед окном палаты, в которой лежала Алена.
— Жива. Хотя бы жива, — похолодевшим тоном хмуро произнес старик.
— Жива, но состояние критическое. На ИВЛ до сих пор. Врачи и сами не знают, выкарабкается ли, но они делают, что могут.
— Что произошло?
— Никто точно не знает. Ее какой-то таксист привез сюда. Ехал возле “Юбилейного”. Кафе такое на Кузнецкой. Район там тот еще, конечно. Мужик говорит, чуть не переехал ее. Прям на дороге лежала. Страшно подумать, но что-то мне подсказывает, что именно этого тот ублюдок, который ее избил, и добивался. Чтобы кто-то ее не заметил и сбил уже насмерть. Хорошо, водила опытный попался. Успел среагировать. Еще и отвез сюда. Другой бы плюнул да мимо проехал. Еще бы час и все. Никакие врачи бы не помогли.
— Кафе, значит. Кафе… Алена, я ж как чувствовал. Прости меня, дурака старого…
— Леш, ты мне ничего рассказать не хочешь? — спросила Валентина.
— Нет, Валь. Разговоры тут не помогут.
— Леша. Не пори горячку. Я не дура. И так понимаю, что ты будешь искать того, кто это сделал. Не знаю, кем бедняжка тебе приходится, да и не мое это дело, но я тебя прошу. Ради бога, не надо! Иди в милицию. И расскажи все им. Не делай глупостей только.
— Полиция, Валь, — машинально поправил спутницу старик.
— Да хоть жандармы из Сан-Тропе. Ты главное меня послушай! Я тебя, Алексей, знаю. И знаю, что у тебя на уме, но прошу еще раз. Подумай.
— Ладно, Валь, ты не переживай, главное.
— Да какое уж тут не переживай. Что творится, а. Что же творится. Не люди. Звери просто. На улицу страшно выходить ночью. Было же время, а…
— Да, было время… Ты, Валя, не бойся. Все наладится. Зверей-то много, но на каждого волкодав найдется, — сказал Алексей, еще раз взглянув на лежащую без сознания девушку с обезображенным лицом и перебинтованными конечностями.
Когда Валентина повернулась к Алексею, чтобы ответить, того уже не было видно. Коридор был пуст. Она лишь успела заметить, как захлопнулась за стариком дверь, ведущая на лестницу.
***
Алексея Петровича приняли только спустя тридцать минут.
— По девочке проходите, — раздался голос из-за двери начальника отделения.
Полицейский протянул руку в знак приветствия. Старик серьезно посмотрел на него, пожимая мясистую ладонь.
— Ну что ж, присаживайтесь, рассказывайте. Чаю, может?
— Нет, спасибо, — ответил Алексей.
— Так. Рассказывайте все в деталях. Все мелочи и подробности. Я записывать буду. Главное, не упустите ничего, хорошо? Нам даже маленькая деталь помочь может.
— Конечно. Постараюсь не упустить ничего.
— Ну тогда давайте начнем. Откуда вы девочку знаете?..
После того, как Алексей закончил описывать события последних двух дней, капитан протянул ему листок, на котором все это время фиксировал показания свидетеля, и показал, где расписаться.
— Вы, Алексей Петрович, правильно поступили, что к нам сразу обратились. По горячим следам найти будет преступника проще. Он, конечно, уже, скорее всего, где-то в области затихарился, но я вам обещаю, мы его из-под земли достанем. На такого подонка мы все силы бросим. Вы у Алены когда были, она вам, может, рассказала, где этот гад живет? Может, приметы какие или еще чего?
— Нет. Она без сознания. Да и если в себя придет, неизвестно, вспомнит ли. Врачи говорят, сотрясение сильное.
— Может, номер этого Славика знаете? Или приметы машины какие-то? Более подробные.
— Номер не знаю. Он у Алены в телефоне должен быть. Да только где он, этот телефон. Видно, крысеныш с собой унес. А потом, поди, выкинул куда. Теперь ищи-свищи его. Машину вот запомнил. Королла серебристая была. Номер только не приметил. Вот дурак старый. Сразу же понял, что не так что-то с этим хмырем, а записать номер не додумался.
— Да. С машиной сложно будет. Японцев у нас по городу пруд пруди. Но будем искать. Вы, главное, Алексей Петрович, не расстраивайтесь. Уж мы-то найдем. От правосудия он точно не уйдет. Если еще что вспомните, вы нам позвоните в отделение. Скажите, чтобы капитана дали. Я это дело под свой личный контроль взял. Таких гадов давить надо. Ну, пока все. Вопросов у меня к вам нет больше.
— Спасибо вам. Найдите его главное. Девчонка бедняжка совсем молоденькая. Как так можно…
— Найдем, Алексей Петрович, найдем, — понимающе сказал капитан и пожал старику руку, успокаивающе похлопав того по спине.
Алексей Петрович вышел из кабинета начальника и подошел к стойке дежурного.
— Сынок, ты мне чиркани номер отделения на листок, а. Забуду, старый. Память подводит.
—Ща, дедуль. Без проблем, — сказал молодой сержант. — Вот, держи.
— Спасибо сынок. Вот я дурак, а. У капитана вашего даже имя спросить забыл. Как звать-то его?
— Константин Георгиевич. Калеватов, — ответил сержант.
— Калеватов? - произнес Алексей, вдруг изменившийся в лице. — Интересная фамилия.
Сержант открыл решетчатую дверь, и пенсионер вышел на свежий воздух. В его висках пульсировала кровь, а ладони в карманах сжались в кулаки.
***
— Игры закончились, Слава. Ты понимаешь это? Все. Финита ля комедия, б*я.
— Понимаю, пап, — потупив глаза, пробормотал Славик.
— Этот дед, б*я, еще. Я не знаю, как теперь это разруливать, ты понимаешь? Тут уже дипломатия не прокатит. Если девчонка очухается и если расскажет про тебя… Слава, Слава. Ну говорил же тебе, будь ты умнее, а.
— Прости, пап.
— Да на*ер мне теперь твое “прости пап”? Ты вообще не думал о последствиях? О том, что это, б*я, не только тебя, но и всю нашу семью ох*реть как коснется? Ты-то, Слава, все уже, что мог, б*я, сделал. А мне теперь мало того, что девчонку придется убирать по-тихому, так еще и с дедом этим решать что-то.
— Он меня не знает. Только имя слышал. И все. Да и че он докажет? Кто его слушать будет?
— Да? Готов свою свободу на это поставить? А мою? Думаешь, когда узнают, что у капитана полиции сын — насильник, все просто примут и смирятся? Так сказать, с кем не бывает, да? Не будь ты, Слава, моим ребенком, я б тебе прямо сейчас бы пулю закатал, идиоту, б*я.
Славик молча продолжал смотреть на переднюю панель отцовского крузера, нервно перебирая пальцы. Глаза здоровяка были на мокром месте.
— Значит так, кароче. Вот что будет сейчас. Мы с тобой зайдем домой. Ты обнимешь мать на прощание и сложишь свои шмотки в сумку. Потом мы сядем в машину и поедем к моему другу в Рубцовск. Там отсидишься. Там тебя искать не будут. Ехать долго. Дня четыре точно. Я с ним созвонился. Легенду уже обсудили. Он нас в гости позвал. Вопросов не будет. Если все пойдет совсем плохо, он тебя оттуда в Монголию переправит. Если со шкурой твоей разобраться чисто удастся, и с дедом решу что-то, то отсидишься пару месяцев, а там будет видно. Вопросы есть?
— М-Монголия? Какая Монголия, пап?
— Обыкновенная такая монгольская Монголия. Лошадки-х*ратки. Будешь там до пенсии по горам и деревням шкериться. А че ты думал? Думал, все само собой рассосется? Это не обсуждается, сын. Ты хоть и кретин конченый, но посадить я тебя не позволю. Особенно из-за какой-то шмары залетной. Да и мать мне не простила бы.
— П-пап, я не хотел этого. Оно само все получилось. Я Алену люблю. Правда, люблю. Но она меня сама вынудила.
— Да? Отмудохать себя до реанимации вынудила? Или на трассе измочаленную выбросить? Я тебе Слава, говорю. Теперь я тебя покрывать не смогу больше. Ты если и там за старое возьмешься, папа не разрулит, понимаешь? Сразу на кичу уедешь. А ты уж мне поверь, тебе там не выжить. Там твои понты не прокатят. Ладно, хорош сопли на кулак наматывать. Как бы оно ни было, ты мой сын, и я обо всем позабочусь. Ты только за голову возьмись. Я очень тебя прошу, сынок.
— Хорошо пап.
Константин Георгиевич открыл дверь и вышел из машины. Славик, озираясь, последовал его примеру. Они как ни в чем не бывало зашагали к двери подъезда.
Все это время на них из темноты двора пристально смотрели глаза за старыми и покрытыми царапинами очками. Говорят, человек чувствует на себе внимательный взгляд. Особенно в минуты стресса. Но, видимо, сегодня вселенская энтропия решила еще немного понаблюдать, и сделала Алексею небольшую поблажку.
Морщинистые губы под глазами были плотно сжаты. Старик сидел на скамейке, скрытой густыми кустами с пожелтевшими листьями. Одна его ладонь была плотно сжата. Настолько, что ногти до боли впились в кожу. А вторая нежно и аккуратно поглаживала лежащего на коленях семизарядного кота.
***
Алексей Петрович понял все сразу. Как только услышал фамилию капитана. Старик хоть и жаловался последнее время на плохую память, но вот фамилии всю жизнь запоминал превосходно. Так что и в тот вечер у своего подъезда он не обратил внимания на номер отъезжающей машины, но сразу зафиксировал в голове интересную и редкую фамилию, которую в сердцах выкрикнула Алена.

Выйдя из отделения полиции, Алексей посмотрел на часы, перевел взгляд на время работы околотка. Прикинув в голове, он решил, что на все у него есть часа полтора-два. Он уложился за сорок минут.
Добравшись до ржавого гаража, находящегося за пару километров от его дома, Алексей открыл ворота, завел старенькую бежевую шестерку и, не прогревая двигатель и даже не став закрывать гараж, выехал из него на полном ходу, визжа покрышками. Остановившись у своего подъезда, старик так быстро, как только мог, добрался до квартиры, влетел внутрь и, не разуваясь, пронесся к дивану.
Беретта так и лежала под подушкой. Алексей Петрович вставил магазин в небольшую горловину в рукоятке, дослал патрон, затем, немного пошарив в серванте, выудил оттуда еще горсть цилиндров двадцать второго калибра и доснарядил магазин… Затем старик поставил пистолет на предохранитель, немного посмотрел на него, как бы любуясь, и сунул в карман.
Пенсионер вышел из квартиры и быстрым шагом вернулся в автомобиль. Доехав до полицейского участка, он укромно припарковал жигули, заглушил двигатель и стал ждать.
Капитан вышел из дверей отделения через час. Алексей все это время наблюдал, стараясь не вызывать подозрения. Константин Георгиевич попрощался со стоявшим у входа сержантом и залез в свой джип. Когда капитан завел крузер и тронулся, Алексей двинулся за ним, стараясь держать приличную дистанцию. Сержант с подозрением посмотрел на поехавший за начальником жигуль, но, переведя взгляд на сидящего за рулем старика лет семидесяти, усмехнулся своей паранойе и продолжил копаться в телефоне.
Алексей Петрович понимал, что если он не ошибся насчет фамилии, и если Славик еще в городе, то, скорее всего, найти его можно только с помощью отца.
Когда крузер свернул во дворы, старик еще сильнее разорвал дистанцию и, как только заметил, что джип остановился, тоже нашел место для парковки, украдкой покинул автомобиль, занял удобную позицию на скамейке, и стал наблюдать. Он уже знал, что сегодня котенок в первый и последний раз покажет свои коготки.
***
Сумерки сгущались. Холодное осеннее солнце уже давно скрылось за горизонтом, и последние лучи угасающего света готовились последовать за ним. На улице холодало, и из носа валил пар. Не такой густой как зимой, но уже достаточно заметный.
Старик еле заметно поежился, не сводя пристального взгляда с двери подъезда. Вокруг было удивительно тихо. Вдалеке слышались звуки проезжающих машин, где-то вверху чуть слышно шуршали листья и белым шумом гудел одинокий уличный фонарь. Алексей Петрович заметил движение в окне лестничной клетки и задержал дыхание. Он перевел глаза на красную лампочку панели домофона и приготовился. Старик задержал дыхание и сжал рукоятку пистолета. Все мысли и переживания сейчас оставили его разум. Все его естество сосредоточилось на крохотном красном огоньке. Через мгновение огонек замигал, и раздался сигнал открывающейся двери.
***
— Надеюсь, ты все понял? — сказал Константин Георгиевич.
— Да, пап. Понимаю. Я сделаю все, как ты сказал.
— Тогда садись в машину. Я закину сумку в багажник, и поедем.
Славик залез на пассажирское сиденье джипа и закрыл за собой дверь. Константин положил увесистую сумку в багажник, проверил на месте ли аптечка, огнетушитель и знак аварийной остановки. Он не хотел дать даже малейшего повода для подозрений возможным гаишникам на их предстоящем пути.
— Слав, телефон давай сюда.
— Пап, это обязательно?
— Телефон, я сказал. Живо!
Сын подчинился и кинул телефон через салон. Константин достал из ящика с инструментами отвертку, небрежно вскрыл с ее помощью смартфон, сломал сим-карту и бросил ее в сливное отверстие у бордюра. Он еще раз внимательно осмотрел сумку с вещами, убедился, что там нет ничего, ставящего под угрозу их план, и отставил ее в сторону. Вдруг в боковом отделении он заметил текстолитовую рукоять. Константин вытащил нож из сумки, грязно выругавшись на сына-идиота, и сунул складень в карман джинсов. Закрыв глаза, он тяжело выдохнул и закрыл дверь багажника.
Тишину двора вдруг нарушил звук. Тихий щелчок, на который многие не обратили бы внимания. Но у капитана полиции от этого звука будто что-то оборвалось внутри. Его рука все еще лежала на ручке багажника джипа, а сердце бешено заколотилось. Звук взводящегося у самого затылка курка никак не вписывался в его тщательно продуманный план.
— Ну здравствуйте, Константин Георгиевич. Так сказать, вновь приветствую.
Капитан не ответил, но голос узнал. Проклятый старик каким-то образом все понял. Неясно как, да это, в общем-то, и не имело значения. Понятно только одно. Намерения деда вполне однозначны, а значит, и выход ровно один.
Константин принял решение еще в тот первый миг, когда Славик с опухшими от слез и страха глазами разбудил его в ночь после своей разборки с Аленой. Константин понял, что как бы то ни было, он обязан защитить сына. Любой ценой и не взирая на последствия. Поэтому сейчас, накативший было шок вдруг схлынул, и капитан, словно аллигатор на мелководье, приготовился к броску. Нужно было лишь дождаться ошибки противника.
— Дед, ты давай-ка спокойно. Пушки — не игрушки. Ты понимаешь, на кого волыну поднимаешь? Дам тебе всего один шанс, чтобы…
— На кого, говоришь, волыну поднял? Да уж  вижу на кого. Сынка, смотрю, решил от правосудия прикрыть, да? А Аленка как же? В расход, поди? Как свидетеля ненужного? Что ж вы за люди-то такие, а? Где твоя честь-то? Ты ж, гнида, за насильника совесть свою офицерскую погубил.
— Ты мне про совесть тут не лечи. И перед тобой я отвечать не должен. Судить меня решил, а? Кишка не тонка? Духа хватит курок спустить?
— У меня-то хватит. Уж поверь. Я хотел по-людски. Хотел все по закону, но знаешь, с волками жить, по-волчьи…
Закончить фразу Алексею Петровичу не дала резкая боль в боку. Капитан, все это время стоящий спиной к старику, забалтывая его, понемногу двигался все ближе, одной рукой вытягивая из кармана складной нож. Когда Константин почувствовал затылком ствол, то смог оценить положение агрессора и прикинуть свои действия. Старик, не имевший опыта в подобных делах да еще и переполненный гневом и злобой, этого не заметил. Дальше уже сработала мышечная память. Константин резко развернулся, уводя голову с линии огня, и интуитивно выбросил руку, на лету раскрывая лезвие. Алексей, охнув, осел и повалился на спину. Рукоятка здоровенного ножа торчала у него из бока.
— Ах ты падла. Я тебя ща прямо тут удавлю, псина старая.
Полицейский навалился на старика и сомкнул мясистые ладони на его шее. Капитан с раскрасневшимся лицом и пылающими яростью глазами смотрел прямо в лицо пенсионера, брызжа слюной. Старик захрипел, но разжать хватку ему было не под силу. Алексей попытался вцепиться капитану в лицо, но тот еще сильнее сжал ему горло. Старик понял, что это конец. Боль в боку практически не ощущалась, и сознание начало проваливаться куда-то далеко. Старику стало спокойно и хорошо. Он почувствовал легкость, граничащую с эйфорией. Алексей смирился с неизбежным.
Вяло барахтающаяся рука старика вдруг наткнулась на что-то знакомое. Холодная, смертельная сталь беретты сейчас воспринималась так же желанно, как уют и комфорт их с Алей квартиры. Алексей с трудом разлепил глаза, титаническим усилием поднял руку и упер кота мордочкой прямо в пухлое брюхо капитана. Котик наконец почувствовал свободу, и старик вдавил спуск. Раздалось оглушительное “мяу”, и заднее стекло крузера покрылось брызгами.
Хватка Константина ослабла, а злобный оскал сменился почти комичным удивлением. Старик с силой втянул воздух. Пелена спала с глаз, и пистолет выплюнул в толстое тело еще три маленьких пули. Последняя прошила Костантина Георгиевича насквозь и с треском разнесла заднее стекло джипа. В машине послышался вскрик и возня. Полицейский из последних сил откинулся назад и застыл, сидя на коленях. Из его рта потекла тонкая красная струйка. В соседнем здании зажглись несколько окон. Где-то рядом завизжала автосигнализация.
Алексей Петрович выполз из-под обмякшего начальника отделения и с трудом поднялся на ноги, опершись о борт джипа. Когда он поднял голову, то встретился взглядом с обалдевшим Славиком, стоящим у открытой пассажирской двери. Парень вдруг обрел контроль над своим телом и предпринял рывок.
Алексей решил, что для продолжения банкета он староват, поэтому, хмыкнув, вскинул руку с береттой навстречу Славику.
— Ах ты сука… — начал было парень, но не успел сделать и пары шагов по направлению к старику, как наткнулся на три мелкокалиберных пули, вошедшие одна за одной прямо в его мускулистую грудь. Дыхание Славика оборвалось, он запнулся и откинулся обратно, врезавшись в открытую дверь внедорожника.
Парень со страхом и мольбой в глазах уставился на Алексея Петровича. Славик беззвучно захлопал губами, пытаясь что-то сказать, но старику было неинтересно.
— Ты, сынок, не виноват, — прошептал старик, гладя Славика по бритой голове. — Великий был народ. Честный и совестливый. А получилось. Ну, получилось, как получилось. Ты уж прости нас, стариков. Не уберегли. Пропало поколение.
С этими словами Алексей Петрович мокрыми от слез и боли глазами взглянул на Славика, тепло улыбнулся, приставили дуло беретты тому ко лбу и спустил курок. Пистолет негромко хлопнул выстрелом и выплеснул содержимое головы парня на кожаную обивку двери джипа.
Беретта, щелкнув, встала на затворную задержку, сигнализируя о том, что магазин пуст. Алексей Петрович опустил руку с оружием и, пошатываясь, отошел к зданию. На половине пути пистолет выскользнул из обессиленной руки и, негромко бряцнув по асфальту, отскочил куда-то в темноту.
Старик оперся о шершавую стену девятиэтажки и посмотрел на торчащую из бока рукоятку из-под которой, пульсируя, вытекала кровь. Он обхватил нож ладонью, скорчившись, вытянул его из раны и отбросил в сторону. Алексей навалился на стену спиной и съехал по ней на асфальт. Уже почти не подчиняющиеся руки нащупали в кармане измятую пачку и спички. Окровавленные пальцы с трудом вытянули сигарету, и старик несколько тяжелых попыток спустя все же смог прикурить. Под ним понемногу растекалась бордовая лужа. Алексей Петрович глубоко затянулся, улыбнулся чему-то своему и закрыл глаза.
На улицу понемногу начали выползать взволнованные зеваки, где-то далеко слышался вой мчащихся на всех порах сирен. Небо уже окончательно потемнело, и на землю начал капать холодный, последний в этом году осенний дождь.