Why do you cry, Willie?

Why do you cry, Willie? Why do you cry? Why, Willie? Why, Willie? Why, Willie, why?!!

Те, кто не учились в советских спецшколах "с преподаванием ряда предметов на английском языке", так никогда и не узнали, отчего же плакал бедный Вилли - или Уилли, как нас учили произносить? Впрочем, ученикам спецшкол эта тайна тоже не раскрылась. По крайней мере, в нашей третьей спецшколе в мое время никто не выяснил, почему плачет Уилли.

Вилли плакал, учителя устало торжествовали, в очередной раз убедившись в тупости и в лености  вверенных им учащихся, троечники потешались над добросовестными учениками,  складывающими в упругую трубочку губы в попытке выдать хитроумный английский звук У, переходящий в мягкое В, удваивая его. Экзистенциальный же  вопрос так и оставался неразрешенным: Отчего ж ты плачешь, Вилли? Отчего ты плачешь? Отчего, Вилли? Почему, Вилли? Почему, почему, почему? Вилли? Уилли?!! Наши юные души были полностью подготовлены рыдающим Уилли к гамлетовскому Быть или не быть, а возникший впоследствии образ плачущего большевика не вызывал ни сочувствия, ни сопереживания: где тот смехотворный гипотетический большевик, а где родной, до боли знакомый со второго класса, трагический Уилли? Несерьёзно, господа. Или "Это даже не смешно" - моя коронная, любимая на много лет присказка.

Я сначала думала, что Вилли плакал оттого, что ему не позволили встречаться с Мэри, у которой была маленькая овечка. Но по прошествии недолгого времени, к концу второго класса, я поняла, что Вилли плакал оттого, что Ребекка, Бекки Тэтчер, предпочла его этому дешевому авантюристу Тому Сойеру, уговорившему ее исследовать с ним пещеры в штате Миссури. Конечно, как после догадалось, Том Сойер был дедушкой нашего Остапа Бендера, который выговаривал повзрослевшей, располневшей, но не потерявшей страсти Бекки - мадам Грицацуевой: "Женщина! Девушку украшает скромность. К чему эти прыжки?"

Девушкой я была по-своему скромной. Авантюризм же меня привлекал, несмотря на образ жизни закоренелой отличницы, у которой в табеле и в дневнике - сплошные пятерки, настолько привычно скучные, что мамину подпись, чтобы не докучать ей однообразием своих успехов, я довольно рано освоила и ставила в дневнике сама. И хоть в жизни отличницы не находилось места подвигу, мои родители умудрялись условия для подвига создавать.

По окончании моего третьего класса было задумано грандиозное путешествие: маме досталась путевка в Одессу на вторую половину августа. Московский дедушка Вася требовал не ждать августа и послать ребёнка, т.е. меня, в Москву, чтобы дать ему и тете Фросе, его фронтовой жене, побаловать девочку-отличницу. Меня эта перспектива страшно вдохновляет, и мама почему-то на эту авантюру соглашается. Мне, девятилетней девочке, покупают билет на самолёт и отправляют по маршруту Улан-Удэ - Новосибирск - Москва: это был самый короткий по времени и самый прямой путь из столицы Бурятии в столицу нашей Родины. Полёт должен был длиться девять часов.

Как я потом много раз убеждалась, прямой отрезок между двумя точками - не самое короткое между ними расстояние. Встретив в аэропорту свою институтскую приятельницу, летевшую тем же рейсом, что и я, моя мама с облегчением передала меня ей в руки. Мамина знакомая была чудесная. И летела она в итоге через Москву в Казань. Почему через Москву? Да потому, что Советский Союз отличался от остального цивилизованного мира тем, что в нынешней России называют Вертикалью: все дороги должны были проходить через столицу.  Независимые от Центра связи между даже относительно близлежащими регионами не приветствовались. Из Иркутска в Улан-Удэ ещё можно было попасть по железной дороге. Но из Новосибирска в Казань иного пути, как через Москву, быть не могло.

После довольно веселой посадки в Новосибирске, где мы даже немного прогулялись по аэропорту, размяв ноги, мы снова погрузились в наш ИЛ-86 в надежде через три с половиной часа приземлиться в Домодедово. Не тут-то было. Через пару часов командир экипажа об"являет, что, по погодным условиям, Москва нас не принимает. После получаса волнений, сомнений и встревоженных вопросов, нам об"являют вердикт: самолёт должен совершить вынужденную посадку в Казани. В Казани!!!

Мамина подруга, раздираемая противоречиями между выпавшим счастьем так легко и напрямую попасть в Казань и словом сдать меня с рук на руки дедушке в Москве, данным моей маме, выбирает счастье. В итоге из Казани в Москву лечу я одна. Конечно, порядочная мамина приятельница успела позвонить дедушке Васе и сообщить ему обо всех изменениях. Конечно, дедушка Вася умудряется прорваться к самолету и встретить меня прямо у трапа. Практически как члена Верховного Совета СССР, стать которым я так мечтала в глубоком детстве ради власти и почестей.

О, как вы ошибаетесь, если думаете, что на этом авантюры того лета закончились! Месяц пребывания у дедушки в Москве был наполнен счастьем. Я гуляла во дворе дома на Чонгарском бульваре абсолютной москвичкой, ходила с дедушкой или с новыми знакомыми детьми в кинотеатр Ангара смотреть фильмы и есть мороженое, волшебное мороженое в вафельных стаканчиках! Мы ездили в Детский Мир на Варшавке покупать мне школьную форму, а после, не найдя подходящей, в центральный Детский Мир на площади Дзержинского! Дедушка меня баловал, тетя Фрося слегка ворчала, недовольная его щедростью, под"езд в доме на Чонгарском восхитительно и слегка тошнотворно  пах под"ездом старого сталинского дома, старый фундаментальный лифт неторопливо и ворчливо поднимал нас на шестой этаж, толстые московские девочки язвительно "не понимали", что я сказала, напоминая мне о моем немосковском происхождении.

Та же история повторилась через много-много лет в Америке, когда на моей первой в Кливленде работе полнотелые чернокожие коллеги ежеминутно переспрашивали меня, что же я хотела сказать, явно ставя меня на мое иммигрантское место. Благо, полученная давным-давно Московская прививка продолжала действовать и меня не особо волновали их потуги. Но учиться произносить слова по-местному правильно заставляли. Так, в Москве я быстро выучилась Акать и мягко произносить Семь, а не почти Сем, как было принято в Улан-Удэ. В Кливленде я быстро научилась называть прохладительные напитки словом Pop - ПАп, но произносить букву О как А во всех нужных местах так до конца и не выучилась: все эти ДепАзит, ШАппинг, ПАпьюлар никак не сочетались с заложенными в лингафонном кабинете третьей спецшколы, а потом и МГУ правилами британского произношения.

...Через месяц гостевания в Москве мне было сказано, что в Великих Луках меня ждёт бабушка по отцовской линии  Марья Семёновна. Почему я должна была ехать в Великие Луки, не дождавшись в Москве родителей, я до сих пор не понимаю. Но авантюры продолжались. Со слезами на глазах деда Вася и тетя Фрося сажают меня в поезд Москва-Рига на Рижском вокзале и отправляют к бабушке в Великие Луки, куда я прибываю в шесть утра для того, чтобы узнать, что на вокзале меня никто не встречает. Телеграмма о моем прибытии дошла до бабушки только на следующий день... 

Я не знаю, как мои попутчики, соседи по купе, догадались, к какой именно бабушке Марье Семеновне я ехала, но посадили они меня в такси и доставили ровно к ее квартире. Великие Луки оказались очаровательными, но совсем не такими великими, как мне представлялось по названию. Чем же была так популярна в Великих Луках Семёновна, как любовно называл бабушку мой папа, открылось почти сразу. Семёновна работала "на квасу" - продавала квас из бочки, чего я немного стеснялась, ведь торговля в нашей интеллигентской среде считалась делом третьесортным, постыдным.

Бабушку Семеновну знал весь город, как и мою бабушку Татьяну Ивановну в Улан-Удэ. Семеновна всю жизнь работала шеф-поваром, а ее рецепты передавались из рук в руки по страшному секрету. Видать, волнение от первой встречи с внучкой повлияло, да и мое врожденное рукожопство оказалось заразным, но бабушка на второй день после моего приезда умудрилась сжечь таз вишневого варенья. Соседки изумлялись: "Семёновна, ты не заболела ли? Сроду такого не бывало".

...Воссоединившись с мамой и папой, я почувствовала себя абсолютно счастливой и не хотела с ними расставаться никогда. Но папа поехать с нами на море не мог: звала работа. Мы с мамой добрались до Одессы, и началась сказочная жизнь отдыхающих. Поездки на трамвае, Привоз, Фонтанка, Дерибасовская, вывески Взуття на фасадах, Ришелье, прекрасная Опера и море. Море!! Я накупалась до умопомрачения, до воспаления в ухе, которое вылечить можно было только в стационаре. Так я попала в Одессе  в Еврейскую больницу. И на этом запас приключений и авантюризма, щедро отпущенный мне тем летом, иссяк.

В Одессе стоял бархатный сезон. Мама умудрилась докупить курсовки ещё на пол-срока. И мы еще десять дней наслаждались тёплым морем, прогулками по бульварам, веселым нравом одесситов и потрясающей едой.

Билеты из Одессы до Улан-Удэ были куплены , а маршрут составлен так, чтобы безо всяких остановок, с минимальными перебежками между вокзалами и аэропортами добраться до дома. В Москве лили сентябрьские дожди, дома уже наступила холодная осень, в третьей спецшколе малышня вопрошала Why do you cry, Willie, а я , наконец, точно знала ответ: потому что Вилли увезли из тёплой взбалмошной Одессы в холодную Сибирь. Why, Willie? Why?!!