И мыс Чирикова!

Друзья!

С большим интересом читаю в Сети материалы о русских путешественниках, открывших  в позапрошлом веке далёкую Камчатку. Они все рисковали жизнью, терпели лишения, а некоторые и погибали. Вот отрывок из статьи "Беринг и Чириков и их экспедиция"
"...Для плавания Беринга и Чирикова решено было построить в Охотске два специальных судна. Эти суда строились несколько лет и лишь в июне 1740 г. были спущены на воду. Пакетботы были названы один «Св. Петр», а другой «Св. Павел». 8 сентября оба пакетбота вышли в море и направились к Камчатке, где Беринг предполагал провести зиму. Для зимовки была выбрана Авачинская бухта, которая с того времени стала называться по имени первых двух зимовавших здесь кораблей Петропавловской.
4 июня 1741 г. пакетботы «Св. Петр» и «Св. Павел» покинули Авачинскую бухту.
После двухнедельного плавания сильный туман и буря разделили корабли, и Чириков после нескольких дней поисков Беринга решил продолжать путь далее. В этом плавании Чириков показал себя опытным моряком и своим хладнокровием спас себя, свою команду и корабль. Плывя все время на восток, Чириков  11 июля увидел на море признаки близкой земли -на море попадались деревья, ветки, тюлени, береговые утки. Действительно в третьем часу ночи на 15 июля под 55° 21’ широты Чириков увидал «высокие горы и лес», признанные «подлинной Америкой». Это был мыс, которому впоследствии дали название мыса Чирикова.
Так как на берегу не было никакой бухты, где можно было бы стать на якорь, Чириков послал для осмотра на берег шлюпку с десятью матросами под начальством штурмана Дементьева. Эта шлюпка, однако, на корабль не возвратилась. Через несколько дней Чириков послал на берег последнюю имевшуюся на «Св. Павле» маленькую шлюпку с боцманом Савельевым и тремя матросами, но и эта шлюпка пропала без вести. Прождав целую неделю возвращения шлюпок, Чириков решил, что его посланные погибли, и поплыл дальше.
Потеря двух шлюпок и пятнадцати человек экипажа лишила Чирикова возможности заниматься исследованием побережья и пополнять свои запасы пресной воды. Поэтому 26 июля на общем совете решено было возвратиться на Камчатку. «Св. Павел» находился в это время под 58° 21’ северной широты. Чириков уменьшил порцию воды и приказал собирать дождевую воду. Плавая по океану среди густого тумана, «Св. Павел» был задержан у американских берегов почти на целый месяц противными ветрами и бурей. 8 сентября в тумане, на широте 51° 30’ «Св. Павел» очутился неожиданно в тесной бухте у высокого утесистого берега. Это был, вероятно, один из Алеутских островов. К судну Чирикова подплыли туземцы на кожаных байдарках. Несмотря на дружеское приглашение Чирикова подняться на корабль, туземцы не осмелились приставать к кораблю. На другой день Чириков вышел из бухты". https://traveller-world.pp.ua/
...У американских берегов! Далеко же заплыли русские моряки! Но всё же вернулись домой,покрыв себя неувядаемой славой!(Мыс Чирикова — мыс на севере Охотского моря в Тауйской губе, крайняя западная точка полуострова Старицкого.Назван в честь лейтенанта Алексея Чирикова, первооткрывателя северо-западного берега Америки).

Вл.Назаров
**************
1.САМЫЙ РУССКИЙ ИЗ ДАТЧАН: ЮБИЛЕЙ ВЛАДИМИРА ДАЛЯ

Он служил мичманом, провёл множество хирургических операций, был чиновником особых поручений, помогал Александру Пушкину готовить материал для "Истории Пугачёвского бунта" и стал одним из отцов-основателей РГО. Жил в Оренбурге, Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Москве. И всю жизнь собирал слова, пословицы, поговорки, сказки русского народа, в течение полувека работая над словарём, который теперь знают все.
Детство и юность
Знаток и собиратель малоизвестных русских слов, преданий и сказок по отцу был датчанином. Йохан Кристиан Даль слыл человеком незаурядных способностей: владел немецким, английским, французским, русским, идишем, латынью, греческим и древнееврейским языками, занимался богословием. В Россию его пригласила императрица Екатерина II, подыскивавшая полиглота и лингвиста на должность библиотекаря.
Супруга Йохана Кристиана происходила, как считают исследователи, из рода французских гугенотов де Мальи. Юлия Даль, урождённая Фрейтаг тоже свободно владела пятью языками. Её мать занималась русской литературой и переводила работы Соломона Гесснера и Августа Иффланда. При таких корнях сам Владимир Даль считал себя безусловно русским — именно это всегда внушал своим детям принявший российское подданство Йохан.
"Отец мой, датчанин, кончивший ученье по двум или трём факультетам в Германии, был вызван, если не ошибаюсь, через Ахвердова, к Петербургской библиотеке; он знал много языков. Но увидав в Питере, что у нас нуждаются во врачах, он отправился опять за границу при помощи Ахвердова и нескольких других; кончил и эти науки, и воротясь на Русь, женился на урождённой Фрейтаг, коей мать переводила драмы Ивлянда на русский язык, как видно из каталога Смирдина. Он состоял при войсках в Гатчине у великаго князя, оттуда перешёл в Петрозаводск, оттуда в Лугань, по горно-врачебному ведомству, где и принял в 1797 году подданство. Несмотря на это, герольдия требовала от меня в 1843 году доказательств, что я русский подданный. Но я не мог добиться объяснения, какого бы рода доказательства мог представить человек в моём положении, сам присягавший уже четырём государям, когда герольдия отказывалась отыскать у себя эти присяжные листы!"
Из письма Владимира Даля к Якову Гроту
Получив крепкое домашнее образование, Владимир отправился в Морской корпус. Йохан Даль сумел выслужить себе дворянство, без которого никак нельзя было пристроить детей в такое престижное учебное заведение. Увы, от обучения юный кадет был далеко не в восторге, позже он вспоминал: "...нас двоих братьев свезли в 1814 году в Морской корпус (ненавистной памяти), где я замертво убил время до 1819 года и отправился обратно мичманом. Меня укачивало в море так, что я служить не мог, но в наказание за казённое воспитание должен был служить, неудачно пытавшись перейти в инженеры, в артиллерию, в армию".
В конечном счёте Даль решил пойти по стопам отца и стать врачом. В 1826 году он поступил в Дерптский университет, где подружился с будущим знаменитым хирургом Николаем Пироговым — они были сокурсниками. Сам Даль тоже учился проводить операции и демонстрировал на этом поприще немалые успехи. "Находясь в Дерпте, он пристрастился к хирургии и владея, между многими способностями, необыкновенной ловкостью в механических работах, скоро сделался и ловким оператором", — писал в воспоминаниях Пирогов.
В перерывах между штудиями Даль развлекал своих однокашников забавными рассказами — он уже вовсю увлекался русским фольклором, собирая сказки, пословицы, прибаутки и диалектные словечки. Его "выступления", судя по словам Пирогова, пользовались неизменным успехом: "С своим огромным носом, умными серыми глазами, всегда спокойный, слегка улыбающийся, он имел редкое свойство подражания голосу, жестам, мине других лиц; он с необыкновенным спокойствием и самою серьёзною миною передавал самыя комическия сцены. Подражал звукам (жужжанию мухи, комара и пр.) до невероятия верно". Тогда же Даль попробовал себя на поэтическом поприще: в 1827 году в журнале "Славянин" опубликовали его первые стихотворения. В 1830 году он перешёл к прозе, и в "Московском телеграфе" вышла повесть "Цыганка".
"В первый раз встретился я с Далем в 30-х же годах в одном петербургском купеческом доме, именно у Я.А. Шредера, в семействе котораго любили русскую литературу <…> В молодости Даль обладал, между прочим, талантом забавно рассказывать с мимикою смешные анекдоты, подражая местным говорам, пересыпая рассказ поговорками, пословицами, прибаутками и т.п. В тот вечер, о котором я говорю, он был, что называется, в ударе: слушатели, особенно молодёжь, хохотали до упаду; он произвёл на меня сильное впечатление".
Из воспоминаний академика Якова Грота
Закончить полный курс Далю не удалось: в 1828 году началась Русско-турецкая война. Досрочно сдав экзамены на доктора медицины и хирургии, начинающий врач отправился в армию.
Хирург, чиновник, литератор
На фронте Даль получил обширнейшую практику в самых разных сферах медицины. "Сперва принялась душить нас перемежающаяся лихорадка, за нею по пятам понеслись подручники её — изнурительные болезни и водянки, — писал он позже в своих воспоминаниях. — Не дождавшись ещё и чумы, половина врачей вымерла; фельдшеров не стало вовсе, то есть при нескольких тысячах больных не было буквально ни одного; аптекарь один на весь госпиталь. Когда бы можно было накормить каждый день больных досыта горячим да подать им вволю воды напиться, то мы бы перекрестились".
После Русско-турецкой войны последовала польская кампания 1831 года, за ней — работа в военном госпитале Петербурга в 1832 году. Свободно владея обеими руками, Даль получил немалую известность как хирург, в первую очередь — окулист. Он провёл более сорока операций одной только катаракты, не говоря о других. Однако редкая антисанитария и циничное отношение к своему делу главного врача госпиталя П. Флорио в итоге оказались для честного и ответственного Даля чрезмерными, он предпочёл сменить место работы.

В 1833 году Владимир Даль уже служил в Оренбурге чиновником особых поручений при военном губернаторе Василии Перовском, который сумел оформить его к себе на службу с небывалой стремительностью. Дотошное выполнение своих прямых обязанностей не помешало любознательному чиновнику заниматься наукой. За время жизни в Оренбурге он успел написать несколько учебников по зоологии и ботанике, ряд "физиологических очерков", а также множество статей и повестей — Даль по-прежнему увлечённо занимался литературой. Кроме того, Оренбургская область предоставила огромное поле для фольклорных изысканий — помимо русских материалов Даль собирал здесь тюркские и казахские предания. Так он стал одним из первых отечественных тюркологов.
В Оренбург к Далю приезжал Александр Пушкин, с которым он успел подружиться ещё будучи в Петербурге, презентовав поэту свою первую книгу "Русские сказки из предания народного изустного на грамоту гражданскую переложенные, к быту житейскому приноровленные и поговорками ходячими разукрашенные Казаком Владимиром Луганским. Пяток первый".
"Я взял свою новую книгу и пошёл сам представиться поэту. Поводом для знакомства были "Русские сказки. Пяток первый Казака Луганского". Пушкин в то время снимал квартиру на углу Гороховой и Большой Морской. Я поднялся на третий этаж, слуга принял у меня шинель в прихожей, пошёл докладывать. Я, волнуясь, шёл по комнатам, пустым и сумрачным — вечерело. Взяв мою книгу, Пушкин открывал её и читал сначала, с конца, где придётся, и, смеясь, приговаривал "Очень хорошо".
Из воспоминаний Владимира Даля
Знаменитый поэт собирал в Оренбургской области материалы для "Истории Пугачёвского бунта", и Даль сопровождал его по всем местам, связанным с пугачёвскими событиями. Их дружба продолжалась до самой смерти Пушкина, и Даль был одним из врачей, пытавшихся спасти раненого поэта. Перед смертью тот подарил ему свой перстень, который Даль попытался позже вернуть Наталье Николаевне, которая, однако, настояла, чтобы перстень остался у него. Сам Даль позже писал: "Мне достался от вдовы Пушкина дорогой подарок: перстень его с изумрудом, который он всегда носил последнее время и называл — не знаю почему — талисманом; досталась от В.А. Жуковского последняя одежда Пушкина, после которой одели его, только чтобы положить в гроб. Это чёрный сюртук с небольшою, в ноготок, дырочкою против правого паха. Над этим можно призадуматься. Сюртук этот должно бы сберечь и для потомства; не знаю ещё, как это сделать; в частных руках он легко может затеряться, а у нас некуда отдать подобную вещь на всегдашнее сохранение (я подарил его М.П. Погодину)".
Когда в Оренбург пришёл новый губернатор, Даль вернулся в Санкт-Петербург, где с 1841 года несколько лет работал секретарём министра внутренних дел Льва Перовского. Работа оказалась на редкость изматывающей и напряжённой. Обнаружив, что из-за неё не остаётся ни времени, ни сил заниматься составлением словаря, Даль попросил перевести его в управляющие удельной конторой в Нижнем Новгороде. Многие удивлялись этому решению — с точки зрения "положения о рангах" чиновник при этом сильно терял в статусе. Но зато в Нижнем Новгороде Даль сумел с новыми силами окунуться в милый его сердцу фольклор. При этом он успевал выполнять все свои прямые обязанности и стал нижегородцам практически "отцом родным".
"Всякий шёл к нему со своей заботой: кто за лекарством, кто за советом, кто с жалобой на соседа, даже бабы нередко являлись в город жаловаться на непослушных сыновей. И всем им был совет, всем была помощь".
Из воспоминаний дочери Владимира Даля Марии
Проработав в Нижнем Новгороде десять лет, в 1859 году Даль ушёл в отставку и полностью сосредоточился на словаре русского языка, над которым трудился с молодости.

Дело всей жизни 
Впервые учёный заинтересовался тонкостями русских диалектов в восемнадцать лет и, чем бы ни занимался в дальнейшем, непременно уделял внимание этому увлечению. В одном из писем к Якову Гроту он рассказывал: "Всю жизнь свою я искал случая поездить по Руси, знакомился с бытом народа, почитая народ за ядро и корень, а высшия сословия за цвет или плесень, по делу глядя <…> самая жизнь на деле знакомила, дружила меня всесторонне с языком; служба во флоте, врачебная, гражданская, занятия ремесленныя, которыя я любил, всё это вместе обнимало широкое поле, а с 1819 года, когда я на пути в Николаев записал в Новгородской губернии дикое тогда для меня слово замолаживает (помню это доныне) и убедился вскоре, что мы русскаго языка не знаем, я не пропустил дня, чтобы не записать речь, слово, оборот на пополнение своих запасов".
Сказки, предания о домовых, леших и русалках, прибаутки, поговорки — Даля интересовало всё. А особенно — насколько разными словечками можно обозначать одно и то же понятие и насколько они отличаются в разных местах.
"Солдат оступился, выругался в сердцах:
— Чёртова лужа!
— Калуга! — подтвердил другой, оказалось — костромич.
Даль и прежде слыхивал, что в иных местах лужу называют калугой. Заносит в тетрадь: лужа, калуга. Но артиллерист из тверских не согласен: для него калуга — топь, болото. А сибиряк смеётся: кто ж не знает, что калуга — рыба красная, вроде белуги или осетра. Пока спорят из-за калуги, вестовой-северянин вдруг именует лужу лывой".
"Даль", Владимир Порудоминский
Многочисленные путешествия и разъезды немало помогали этнографу-лингвисту собирать уникальный материал. Он был искренне убеждён, что, "сидя на одном месте, в столице, нельзя выучиться по-русски, а сидя в Петербурге, и подавно. Это вещь невозможная. Писателям нашим необходимо проветриваться от времени до времени в губерниях и прислушиваться чутко направо и налево". Стоит ли удивляться, что Даль был одним из основателей Русского географического общества? Его изыскания и труды впечатлили многих специалистов, и Даля наперебой звали то в одно, то в другое учёное общество, давали награды. Что его самого, отличавшегося скромностью, немало изумляло.
"Академия Наук сделала меня членом-корреспондентом в 1834 году, по естественным наукам, а во время соединения Академий, меня, без ведома моего, перечислили во 2-е Отделение. Общество любителей Российской словесности в Москве выбрало меня в члены в 1857, а в почётные, в 1868; Общество Истории и древностей в действительные члены в 1863; Академия (Наук) в почётные, в 1865 или 6, не помню, и одним годом вообще могу ошибаться. Русскаго Географическаго Общества состою членом-учредителем, нас всего было 12. Оно присудило мне за словарь Константиновскую медаль. — Сам испугался учёности своей, переписав все почёты эти... Да для чего вам всё это, право не понимаю — какая связь со словарём? Судите дело, а личность откиньте, что вам до нея?"
Из письма Владимира Даля к Якову Гроту
Даль относился к своим трудам весьма критично, постоянно видел возможности что-то улучшить, переделать, дополнить. В подготовленном им словаре было порядка 200 тысяч слов, 37 тысяч пословиц и поговорок. Опубликовав его, учёный взялся за подготовку второго издания, в которое внёс больше пяти тысяч поправок и дополнений, и при этом сетовал: "Это не словарь, а запасы для словаря; скиньте мне 30 лет с костей, дайте 10 лет досугу, и велите добрым людям пристать с добрым советом — мы бы всё переделали, и тогда бы вышел словарь!"

Вряд ли кто-то из современников Владимира Даля так глубоко знал и понимал русский язык, особенности быта и образа жизни, как этот сын датчанина. Впрочем, сам Йохан Даль воспринимал Россию своей страной, этому он научил и детей. "Отец часто напоминал нам, что мы — русские", — вспоминал Даль, всем сердцем воспринявший этот завет.
https://www.rgo.ru/ru
*******
2.ОТЕЦ ВЕЛИКОГО СИБИРСКОГО ПУТИ

Железная дорога — становой хребет России. Сложно представить, что были времена, когда добраться от края до края нашей страны было почти невозможно. Всё изменилось во многом благодаря воле губернатора Восточной Сибири Николая Муравьёва-Амурского, который первым выступил с проектом Великого Сибирского пути.
Графа Николая Муравьёва-Амурского каждый знает в лицо, сам того не подозревая: памятник ему изображён на пятитысячной купюре. Обидно, что ныне заслуги его подзабыты. А ведь именно этот выдающийся государственный деятель увеличил территорию России более чем на 1 миллион квадратных километров, что равно суммарной площади нескольких европейских государств, отменил крепостное право за Уралом, практически победил коррупцию, дал импульс экономическому развитию региона и создал проект Великого Сибирского пути, который закреплял его достижения. И всё — за 14 лет правления.
Из генералов в госчиновники
Николай Муравьёв — выходец из старинного дворянского рода, прямой потомок лейтенанта Степана Воиновича Муравьёва, участника Второй Камчатской экспедиции Витуса Беринга. Будущий губернатор Восточной Сибири родился 11 августа 1809 года в имении Покровское под Петербургом. Его ждали воспитание и судьба согласно лучшим дворянским традициям: частный пансион Годениуса в Петербурге, Пажеский корпус, служба камер-пажом в свите великой княгини Елены Павловны.

С 18 лет Муравьёв, получив офицерский чин, начал службу в лейб-гвардии Финляндском полку, в составе которого участвовал в турецкой кампании, затем в войне на Кавказе. Пожалуй, так бы и служил, но замучила лихорадка. В 32 года Николай Муравьёв подал в отставку в звании генерал-майора и поехал поправить здоровье на воды. На обратной дороге в доме друзей во Франции встретил любовь всей своей жизни — Катрин де Ришмон. Однако объясняться с ней не стал: он был беден и ничего не мог предложить красивой и богатой девушке. Так бы эта история любви и закончилась, но, едва он вернулся в Россию, Николай I назначил его тульским губернатором. Тут же Муравьёв послал Катрин объяснение в любви и предложение руки и сердца и неожиданно получил согласие. Невеста сама приехала в Россию, где они сразу повенчались.

На посту губернатора Муравьёв пытался облегчить жизнь крестьян, боролся с коррупцией чиновников, а в отчёте о своей первой ревизии указал на неудовлетворительное состояние тюремных помещений, упадок сельского хозяйства, для помощи которому он планировал учреждение в Туле губернского общества сельского хозяйства. Вместе с отчётом Муравьёв подал монарху записку о положении крестьян, где изложил своё видение необходимой реформы. Известно, что в ответ император назвал его "либералом". Однако вместо санкций взял да и назначил генерал-губернатором Восточной Сибири.
"Один из лучших и полезнейших людей в России... решительный демократ... по всем инстинктам, по ясному и твёрдому убеждению, по всему направлению головы, сердца и жизни, он благороден, как рыцарь, чист, как мало людей в России... Он отъявленный враг бюрократии, друг жизни и дела..."
Михаил Бакунин о Николае Муравьёве
Во главе Восточной Сибири
Николаю Николаевичу на тот момент было 37 лет. Узнав о своём преемнике, 60-летний восточносибирский генерал-губернатор Вильгельм Руперт в сердцах назвал его "щенком". А хозяйство Муравьёву досталось беспокойное...
Территории, которыми отправился управлять Николай Муравьёв, составляли треть тогдашней России. Они были присоединены ещё в XVI веке, но не закреплены на карте, да и инфраструктуры там не было никакой. По факту в середине XIX столетия окраиной империи считался Иркутск, а на восток, ещё на пять тысяч километров, простирались малоизученные незаселённые земли. К ним уже начала присматриваться Британия, которая тогда была самой мощной державой с колониями по всему миру. Кроме того, десятилетиями оставался нерешённым вопрос о границе между Россией и Китаем. Назначаемые генерал-губернаторы боялись волокиты и не хотели влезать в государственные дела. А Николай Муравьёв сразу заявил императору, что готов закрыть вопрос с наибольшей пользой для империи. На это Николай I ответил: "Делайте, что посчитаете нужным, но чтобы и не пахло пороховым дымом".

Государственная ревизия вскрыла злоупотребления прежнего генерал-губернатора на миллионы рублей. Николай Муравьёв, напротив, был человеком кристально честным: сам не воровал и другим не давал. Его приезд в Иркутск ознаменовался тем, что уже на следующий день он выпустил указ, обязующий чиновников являться на службу к шести утра. Тут же началась "чистка рядов". Десятки уволенных и разжалованных чиновников писали жалобы на "губернатора-самодура", искали личной аудиенции у царя. Но и тут губернатор их опережал: ещё до того как уволить подчинённых, он отправлял государю отчёт, в котором писал, кого и за что увольняет, прикладывая доказательства злоупотреблений.
Это противостояние закончилось в пользу Муравьёва. В любом споре Николай I поддерживал своего "либерального" ставленника. А чтобы не терять связи с императором, Муравьёв почти каждую зиму отправлялся в Петербург, невзирая на то что дорога в один конец занимала полтора месяца.
Чтобы разумно распоряжаться вверенными ему землями, Николай Муравьёв лично изучил край. 15 мая 1849 года он выехал из Иркутска и вдоль реки Лены направился в Якутск и дальше, через горные хребты, на Тихоокеанское побережье — в русский порт Охотск. Всего 1100 вёрст по сопкам и болотам. В пути властитель Восточной Сибири общался с местным населением, проводил ревизии волостей и уездов, искал земли, пригодные к заселению крестьянами. В путешествии за Николаем Николаевичем повсюду следовала его жена.
"Клубок интересов Англии и Франции в Японии и Китае так сплёлся, что политическая обстановка здесь меняется с необыкновенной быстротой не в пользу России... Я убеждён, что железная дорога от устья Амура сделалась теперь такой необходимостью, что нельзя жалеть на это огромных капиталов и многолетних трудов, которых она может стоить".
Из письма Николая Муравьёва великому князю Константину Николаевичу. 1857 год
На страже границ
Прошения об укреплении восточных границ, которые Николай Муравьёв писал на имя императора с 1849 года, оставались без ответа: из-за гигантского расстояния и полного бездорожья перебросить даже роту солдат на другой конец страны было делом очень непростым. И тогда Муравьёв решился на неслыханную дерзость: он дал вольную крепостным без ведома царя и создал из них собственную армию. Произошло это за 10 лет до отмены крепостного права.
Николай Муравьёв содействовал в изучении и освоении края Геннадию Невельскому. Адмирал провёл несколько экспедиций, в ходе которых стало известно, что Сахалин — остров, а владение Амуром гарантирует выход к Тихому океану 
Эти крестьяне работали на Нерчинских заводах в Забайкалье, которые когда-то приносили государству немалые деньги, но месторождения серебра и свинца к тому времени были истощены. Профинансировали реформу местные купцы. Крепостным Муравьёв поставил одно условие: свобода — в обмен на службу Отчизне. Все они переселялись из Читы на Дальний Восток. Так за два года губернатор получил войско численностью 30 тысяч человек. Часть солдат он расселил вдоль левого берега Амура, другую направил к тихоокеанским границам. То, что Англия и Франция не знали о предприятии Муравьёва, позднее спасло Дальний Восток от захвата.

30 августа 1854 года, в самый разгар Крымской войны, союзное войско Британии и Франции, состоявшее из шести кораблей, 200 пушек и 3 тысяч солдат, подошло к Петропавловску. Увидев укреплённый берег, командующий англо-французскими войсками адмирал Дэвид Прайс понял, что одержать победу не удастся. Вскоре русские действительно разбили прибывшую из-за океана эскадру.
Благодаря настойчивости Николая Муравьёва ему удалось выйти из подчинения военному министру и министру иностранных дел и самолично вести переговоры с Китаем о разграничении территорий. Александр II пошёл ему навстречу, и результат не заставил себя ждать: 28 мая 1858 года Муравьёв подписал Айгунский договор между Россией и Китаем об установлении границы по Амуру: левый берег отошёл российской стороне, а правый остался за Китаем. Плавание по Амуру, Сунгари и Уссури разрешалось только российским и китайским судам. 26 августа того же года Н.Н. Муравьёву высочайшим повелением был пожалован титул графа Амурского.
Дорога на Восток
Николай Муравьёв понимал, что для обороны и экономического развития края нужна железная дорога, и был одним из инициаторов проекта Великого Сибирского пути — будущей Транссибирской магистрали. Он трижды подавал императору проект Сибирской железной дороги. В 1856 году Александр II на докладную записку адмирала Геннадия Невельского "О деятельности Амурской экспедиции", где тот писал о необходимости строительства железной дороги, ответил: "С данной просьбой граф Н.Н. Муравьёв-Амурский обращался к покойному батюшке Николаю Павловичу. Но Сенат отклонил данное предложение. И мы отклоняем этот дорогостоящий проект". За заслуги перед Отечеством Николай Муравьёв получил множество наград, но главная — его двойная фамилия: Муравьёв-Амурский.

Однако губернатор знал: рано или поздно в Петербурге признают, что без дороги нельзя, поэтому и готовил проекты железнодорожной линии. По его просьбе военный инженер Дмитрий Романов сделал расчёты по веткам от Амура до залива Де-Кастри, позже ставшим частью Транссиба. И хотя эти изыскания не получили практического применения, сама идея о Великом Сибирском пути приобрела, как мы бы сейчас сказали, вирусный характер. Её обсуждали в салонах, на заседаниях правительства, в печати.
В следующие десятилетия от представителей иностранного капитала поступило несколько предложений о строительстве железной дороги в Сибири. Французы, например, претендовали на получение концессии на европейско-азиатский транзит, рассчитывая на этом неплохо поживиться, англичане надеялись на барыши от вывоза лесных богатств из Сибири. У немцев имелись интересы, связанные с перспективой торговли с Китаем и Средней Азией: они уже подсчитывали доходы от железнодорожных поставок. Все эти предложения русское правительство отвергло.

Граф Муравьёв-Амурский не дожил до строительства Транссиба, которое началось десять лет спустя после его смерти, в 1891 году, а завершилось в 1916-м. Но именно Муравьёва-Амурского, "Петра Первого Сибири", заслуженно считают отцом этого грандиозного проекта.
https://www.rgo.ru/ru
************
3.СТЕПАН КРАШЕНИННИКОВ: СТУДЕНТ, КОТОРЫЙ ОТКРЫЛ МИРУ КАМЧАТКУ

Как известно, изначально Императорская академия наук в Санкт-Петербурге состояла из иностранцев, приглашённых ещё Петром I. Первым русским академиком стал Михаил Ломоносов. А вторым, если не считать поэта Василия Тредиаковского, — Степан Крашенинников. Солдатский сын, он, исключительно благодаря таланту и трудолюбию, сумел стать профессором. Но прежде — практически в одиночку исследовать Камчатку. Как попал студент-гуманитарий в экспедицию Беринга? Почему 26-летнего Крашенинникова оставили одного на Камчатке? И как случилось, что его останки пролежали четверть века в картонной коробке?
"В терминах так смешны..."
В 1732 году по предложению Витуса Беринга Сенат принял решение об отправке Второй Камчатской экспедиции. Грандиозная эпопея требовала не только колоссальных финансовых трат. Так или иначе, деньги можно было изыскать. Куда сложнее было с кадрами. Это сейчас можно довольно быстро сформировать отряд специалистов из кандидатов и даже докторов наук. А в то время не было научных институтов. Даже учёные по большей части были иностранцами, порой толком не знавшими русский язык.
Именно кадровый голод заставил Сенат и Императорскую Академию наук принять поразительное, как нам сейчас кажется, решение: включить в состав экспедиции нескольких студентов, "которые б могли по Юпитеровым спутникам в разных местех долготу обсервовать".
Дюжину студентов из числа наиболее толковых нашли в Славяно-греко-латинской академии (в те времена в ходу было второе, весьма характерное название —  Заиконоспасский училищный монастырь). Как бы то ни было, а это первый в России вуз в нашем нынешнем понимании. Правда, учили там в основном "схоластическим наукам": греческому и латинскому языкам, философии и красноречию. После "тестирования" молодых людей в Академии наук в Санкт-Петербурге академик Байер горестно написал: "Экзаменуя их в логике Аристотеля, я нашёл, что они хорошо владеют ею; но в физике их понятия так стары и так спутаны и в терминах так смешны, что я сам в этом не разобрался".
Тем не менее после трёхмесячного "интенсива" по естественным дисциплинам в состав так называемого Академического отряда экспедиции Беринга были зачислены пятеро студентов. Среди них — Степан Крашенинников.
В Сибирь!
В конце лета 1733 года отряд выехал из Санкт-Петербурга. Перед участниками Второй Камчатской, или, как её ещё называют, Великой Северной, экспедиции стояла грандиозная задача: исследовать арктическое побережье России, огромное пространство к востоку от Урала и даже достичь Америки и островов Японии.

В научном походе Беринга участвовало несколько отрядов. Самая масштабная задача, даже если считать только площадь исследований, стояла перед сухопутным Академическим отрядом. В его компетенцию входило исследование всей Восточной Сибири и Дальнего Востока, включая Камчатку. Недаром позже отряд выделили в отдельную экспедицию. Возглавляли его три профессора — Герхард Фридрих Миллер, Иоганн Георг Гмелин, Людовик Делиль де ла Кроер.
Прежде чем попасть на Камчатку, Крашенинникову предстояло три года провести в Сибири. Но сначала нужно было добраться до неё. Только дорога из столицы империи до Тобольска заняла полгода. Далее — Омск, Семипалатинск, Усть-Каменогорск. По пути участники экспедиции собирали материал — географический, природоведческий и этнографический. В 1735 году отряд прошёл Енисейск, Красноярск, Иркутск, переправившись через Байкал, исследовал Бурятию и Забайкалье. Под руководством профессора-натуралиста Гмелина Крашенинников занимается метеорологическими наблюдениями, препарирует кабаргу — мускусного оленя, исследует пещеры и писаницы — наскальные рисунки, изучает степь и реки. По инструкциям профессора истории Миллера составляет словари местных наречий, пишет статьи об их носителях и русских, давно живущих в Сибири.
Крашенинников неутомим, хорошо ладит с людьми, ему всё интересно. Когда выяснилось, что из-за интриг и разногласий внутри большой экспедиции профессора на Камчатку не едут, 26-летний студент оказывается единственным, кого можно отправить туда.
"Мы единодушно избрали господина Крашенинникова, который во всех отношениях отличался от своих собратьев своим трудолюбием и желанием всё порученное ему точно выполнить и добрая воля которого была нам известна благодаря многочисленным испытаниям".Иоганн Георг Гмелин,

Несчастливая "Фортуна"
Поначалу задача состоит лишь в том, чтобы приготовить базу для приезда руководителей отряда. Но вскоре станет ясно, что Крашенинникову придётся всё делать одному: профессора остались исследовать Сибирь. А может, что называется, запала не хватило.

4 октября 1737 года наш герой садится на шитик "Фортуна" в Охотске, чтобы морем добраться до Камчатки. Спустя несколько часов выясняется, что судно дало течь. Вода прибывает, а у берегов Камчатки штормит. Чтобы спастись, капитан приказывает сбросить за борт балласт. Крашенинников лишается всех личных вещей. Колме рубахи, которая на нём. Едва не потонув, "Фортуна" садится на мель у берегов Камчатки. Волны безжалостно бьют судно, и ещё неделю путешественники не могут выбраться с места крушения.
На Камчатке помятого Крашенинникова принимают далеко не как подобает встречать руководителя экспедиции, выполняющей исключительно важную государственную миссию. Но студент (а вообще-то уже "тёртый" Сибирью исследователь) не унывает. Наверное, это ещё одно ключевое качество Крашенинникова.
Он четыре года проведёт на полуострове. Исходит его вдоль и поперёк, соберёт ценнейший материал и напишет международный бестселлер своего времени "Описание земли Камчатской". Книга выйдет спустя пару месяцев после кончины Крашенинникова в возрасте 43 лет от туберкулёза.
Терра инкогнита
Своего рода лейтмотивом всей деятельности Степана Крашенинникова было недоумение. 
"О состоянии России почти столько же свету известно, сколько о Америке", — пишет он в книге. И дальше продолжает: "Все европейские государства вообще не более как треть России. Но сколько времени и сколько учёных людей трудились и поныне трудятся в точном описании столь малого пространства".
Это наблюдение настоящего патриота, переросшее в убеждение, учёный вынес ещё со времён своей работы в Сибири. На Камчатку он приехал не только опытным исследователем, но, как представляется, зрелой личностью. Читая сегодня "Описание земли Камчатской", нельзя не заметить, что за наблюдениями учёного следуют выводы гражданина.

К моменту появления Крашенинникова на полуострове это была неизведанная земля площадью 270 тысяч квадратных километров. На ней уместились бы Германия, Австрия и Швейцария, вместе взятые. А населения — ительменов, коряков и курилов, а также казаков — вряд ли тогда было больше трёх тысяч человек.
"О Камчатской земле издавна были известия, однако по большей части такие, по которым одно то знать можно было, что сия земля есть в свете; а какое ее положение, какое состояние, какие жители, и прочая, о том ничего подлинного нигде не находилось".

А инструкции от профессоров требовали от Крашенинникова быть всем для всех: географом, метеорологом, этнографом, зоологом, ботаником, историком, вулканологом и даже лингвистом. В его подчинении был лишь небольшой вспомогательный отряд. При этом характер работы изначально предполагал вполне себе государственный масштаб.
Протяжённость пути, пройденного Крашенинниковым за четыре года пребывания по камчатскому побережью, составила более 1700 км, а по маршрутам внутри полуострова — 3500 км. Каждый день — какое-то открытие. Он сразу же требует к себе самого главного "старожила" из русских, а из "туземцев" — самого толкового. Параллельно натуральным исследованиям Крашенинников восстанавливает историю русской колонизации со всеми его драматическими перипетиями — от покорения "первобытных племён" до казацких бунтов против русской же администрации. Наконец, он в буквальном смысле пробует на вкус местную жизнь — от китового жира до вина из травы.
Эффект присутствия
Первый из двух томов "Описания земли Камчатской" представляет собой детальный природно-географический каталог полуострова. После вводного очерка "О внешнем виде земли Камчатки" Крашенинников аккуратно и тщательно описывает реки. Это ведь как дорожная сеть сегодня. И при этом колоссальный ресурс, временами почти баснословный. Вот, например: "Все рыбы на Камчатке идут летом из моря в реки такими многочисленными рунами, что реки от того прибывают и, выступя из берегов, текут до самого вечера, пока перестанет рыба входить в их устья".

Крашенинников описал восточное побережье Камчатки, четыре полуострова, заливы и бухты, и высоко оценил их потенциал для морской торговли и не только. Кстати, одна из бухт Авачинской губы зовётся ныне бухтой Крашенинникова и является местом базирования подводных лодок Тихоокеанского флота.
Очень интересны записки, которые делает "старый русский путешественник XVIII века" (выражение Льва Штернберга), собирая данные и переживая лично сейсмическую и вулканическую активностью на полуострове — "огнедышущие" горы. Он первым из русских описал цунами:
"После того как около Авачи так на Курильской лопатке и на островах было страшное земли трясение с чрезвычайным наводнением, которое следующим образом происходило: октября 6 числа помянутого 1737 году пополуночи в третьем часу началось трясение, и с четверть часа продолжалось волнами так сильно, что многие камчатские юрты обвалились, и балаганы попадали. Между тем учинился на море ужасный шум и волнение, и вдруг взлилось на берега воды в вышину сажени на три, которая ни мало не стояв збежала в море и удалилась от берегов на знатное расстояние. Потом вторично земля всколебалась, воды прибыло против прежнего, но при отлитии столь далеко она збежала, что моря видеть невозможно было. В то время усмотрены в проливе на дне морском между первым и вторым Курильским островом каменные горы, которые до того никогда не виданы, хотя трясение и наводнение случалось и прежде. С четвергь часа после того спустя последовали валы ужасного и несравненного трясения, а при том взлилось воды на берег в вышину сажен на 30, которая по прежнему ни мало не стояв збежала в море, и вскоре стала в берегах своих колыбаясь чрез долгое время, иногда берега понимая, иногда убегая в море. Пред каждым трясением слышен был под землёю страшной шум и стенание".

Вообще, Крашенинников, несомненно, обладает писательским даром, поэтому получается "эффект присутствия". Далеко не все научные труды прошлого можно читать как научно-популярную литературу. И, к слову, даже по-русски. Вот как он описывает извержение Толбачика.

"В начале 1739 году в первой раз выкинуло из того места будто шарик огненной, которым однако весь лес по около лежащим горам выжгло. За шариком выбросило оттуда ж как бы облачко, которое, час от часу распространяясь, больше на низ опускалось, и покрыло пеплом снег вёрст на 50 во все стороны. В то самое время ехал я из Верхнего Камчатского острогу в Нижней, и за оною сажею, которая поверх снегу почти на пол дюйма лежала, принужден был у Машуры в остроге дожидаться нового снегу".
"Сладкая трава"
В главе о растениях Камчатки Крашенинников подробно останавливается на том, как её жители использовали себе на пользу борщевик, которым ныне разве что детей не пугают.
"Сладкая трава в тамошней экономии за столь же важную вещь, как и сарана почитается: ибо камчадалы употребляют оную не токмо в конфекты, в прихлёбки и в разные толкуши, но и во всех суеверных своих церемониях без ней обойтись не могут… Российскими людьми почти с самого вступления в ту страну проведано, что из ней и вино родится".
Рецепт приготовления вина из борщевика (18+)
"Вино из ней гонится следующим образом: сперва делают приголовок, кладут несколько кукол или пластин травы в тёплую воду, заквашивают в небольшом судне жимолостными ягодами, или голубелью, и закрыв и завязав посуду крепко, ставят в тёплое место и держат по тех пор, пока приголовок шуметь перестанет: ибо оной в то время, когда киснет, столь сильно гремит, что дрожит и самое судно.
Потом затирают брагу таким же образом как приголовок; воды столько кладут, чтоб трава могла токмо смочиться, и вливают в оную приголовок. Брага поспевает обыкновенно в сутки, а знак, что она укисла, тот же, как о приголовке объявлено.
Квашеную траву вместе с жижею кладут в котлы, и закрывают деревянными крышками, в которые иногда вместо труб вмазываются и ружейные стволья: головка у раки крепостью подобна водке, отнимается, когда кисла бывает. Ежели сию раку перегнать, то будет прекрепкая водка, которой отъемом и железо протравить можно".
Степан Крашенинников. "Описание земли Камчатской"
Кстати, жмых после переработки тоже шёл в дело, его, как отмечал Крашенинников, "ест рогатой скот с великою жадностию, и от того жиреет".
В свете наших сегодняшних дискуссий об экологии, избыточном потреблении и, как следствие, гигантском объёме мусора, производимого человечеством, очень поучительными кажутся наблюдения Крашенинникова о том, как раньше использовались природные ресурсы неразумными (с нашей колокольни) племенами.
"Все камчатские жители имеют от китов великую пользу и некоторое удовольствие: ибо из кожи их делают они подошвы и ремни, жир едят и вместо свеч жгут, мясо употребляют в пищу, усами сшивают байдары свои, из них же плетут на лисиц и на рыбу сети. Из нижних челюстей делают полозье под санки, ножевые черены, кольца, вязки на собак и другие мелочи. Кишки служат им вместо кадок и бочек: жилы удобны на гужи к клепцам и на верёвки, а позвонки на ступы".
"Со временем награждены быть могут"
Значительная часть второго тома "Описания земли Камчатской" посвящена этнографическим материалам. Крашенинников систематизирует знания, собранные до него, и добавляет сюда собственные зарисовки — о быте, праздниках, свадьбах, похоронах и, конечно, местных культах. Разумеется, у православного христианина отношения к ним более чем скептическое. Шаманы для него — "ташеншпилеры", что-то наподобие фокусников.
"Все мнения их о богах и о дияволах беспорядочны, глупы и столь смешны, что, не зная камчатских фантазий, не можно сперва и поверить, чтоб они за истинну утверждали такую нескладицу".

Но Крашенинников — учёный, он всё аккуратно фиксирует, благодаря чему до нас дошли очень важные этнографические сведения.
Конечно, для Крашенинникова "камчадалы" — почти первобытные люди. Тем не менее он отмечает, что их образ жизни и умения имеют прагматический смысл, помогая выжить в суровых условиях. Более того, русские переняли некоторые элементы бытовой культуры ительменов.

"Казачье житьё на Камчатке не разнствует почти от камчадальского, ибо как те, так и другие питаются кореньем и рыбою, и в тех же трудах упражняются: летом промышляют рыбу и запасают в зиму, осенью копают коренье, дерут кропиву, а зимою вяжут из оной сети".
Крашенинникова, надо думать, многое к тому моменту повидавшего, некоторые умения коренного населения просто изумили.
"Но как они без железных инструментов могли все делать, строить, рубить, долбить, резать, огонь доставать, как могли в деревянной посуде есть варить, и что им служило вместо металлов"
Особенно его поразила цепь, сделанная из моржовой кости без использования железных инструментов.
"Оная состояла из колец, гладкостию подобных точеным и из одного зуба была зделана; верхние кольца были у ней больше, нижние меньше, а длиною была она немного меньше полуаршина. Я могу смело сказать, что по чистоте работы и по искусству никто б не почёл оную за труды дикого чукчи и за деланную каменным инструментом, но за точёную подлинно".
Конечно, было и обратное влияние. Язычники перенимали христианскую веру. Одевались в русское платье. И даже детей своих отдавали в русские школы. Налицо взаимопроникновение культур, но не по идеологически лекалам "мультикультурализма", а ради выживания и пользы.
Именно с точки зрения пользы Крашенинников делает своего рода SWOT-анализ Камчатки.
"О состоянии Камчатки трудно вообще сказать, недостатки ли её больше, или важнее преимущества. Что она безхлебное место и нескотное, что великим опасностям от частых земли трясений и наводнений подвержено, что большая часть времени проходит там в неспокойных погодах, и что на последок одно почти там увеселение смотреть на превысокие и нетающие снегом покрытые горы, или живучи при море слушать шуму морского волнения и, глядя на разных морских животных примечать нравы их и взаимную вражду и дружбу; то кажется, что оная страна больше к обитанию зверей, нежели людей способна. Но ежели напротив того взять в рассуждение, что там здоровой воздух и воды, что нет неспокойства от летнего жару и зимнего холоду, нет никаких опасных болезней, как например моровой язвы, горячки, лихорадки, воспы и им подобных; нет страху от грома и молнии, и нет опасности от ядовитых животных, то должно признаться, что она к житию человеческому не меньше удобна, как и страны всем изобильные, которые по большей части объявленным болезням или опасностям подвержены, особливо же, что некоторые недостатки её со временем награждены быть могут..."

Бедный господин профессор
Спустя почти десять лет после начала экспедиции Крашенинников вернулся в Санкт-Петербург. За плечами остались 25 773 версты. На обратном пути Крашенинников женился на племяннице якутского воеводы Степаниде Цибульской.
Степан Петрович был оставлен при Академии наук, работал в Ботаническом саду. В 1745 году получил звание адъюнкта (в то время это соответствовало званию члена-корреспондента академии) натуральной истории и ботаники. В апреле 1750 года был избран профессором (то есть академиком) ботаники и натуральной истории. А ещё через два месяца назначен ректором Академического университета и инспектором гимназии при Академии наук. Необычность ситуации состояла в том, что Крашенинников стал одним из первых русских по рождению академиков, причём недворянского происхождения (отец Степана Петровича был солдатом). Это обстоятельство роднит его с Михаилом Ломоносовым, ровесником и соратником.

Не зря Владимир Вернадский писал, что с появлением Крашенинникова и Ломоносова завершился "подготовительный период в истории научного творчества русского народа", а Россия окончательно вошла в среду образованного человечества "как равная культурная сила". До сей поры научное знание было как бы импортным продуктом, который всегда приходит "с наценкой". К слову, профессора Миллер и Гмелин тоже написали книги по результатам экспедиции в Сибирь. Но на иностранных языках.
Степан Петрович не дожил до своего триумфа несколько месяцев. Его труд "Описание земли Камчатской" имел огромный успех у просвещённой публики. Был переведён на четыре европейских языка и читался как беллетристика — правда, отчасти потому, что иностранные издатели брали "экстракт", совсем уж экзотику.
Тем временем Степанида Ивановна Крашенинникова, оставшись с шестью детьми, оказалась в бедственном положении, пока Академия наук не выкупила у неё библиотеку мужа. Судя по всему, ректорское жалование и "академические доплаты" в ту пору были скромны.

Да и посмертная судьба Крашенинникова не была спокойной. Его могила была утеряна, когда переносили кладбище у Благовещенской церкви в Петербурге.
В 1963 году при прокладке траншеи ковш экскаватора поднял фрагмент каменной плиты с надписью: "На сем месте погребён Академии наук профессор Степан Петров, сын Крашенинников…". Кости вынули из земли и вроде бы собирались вскоре перезахоронить на территории некрополя Александро-Невской лавры, где покоится Ломоносов. Но сначала решили воссоздать облик Степана Петровича, и это удалось, а потом вышла какая-то странная и досадная заминка. В итоге останки Крашенинникова пролежали в коробке в лаборатории антропологической реконструкции Института этнологии и антропологии АН СССР больше четверти века.
В декабре 1986 года на заседании Всесоюзного географического общества, как тогда называлось РГО, было объявлено о том, что окончательно принято решение о захоронении. 26 мая 1988 года Степан Петрович Крашенинникова был погребён заново.
https://www.rgo.ru/ru
********************
4.НА ЧЁМ СТЕНЬКА РАЗИН НА САМОМ ДЕЛЕ ХОДИЛ ПО ВОЛГЕ

На днях в московской Штаб-квартире РГО было подписано соглашение о взаимодействии между Русским географическим обществом и Самарской областью. Важным направлением совместной работы станет повышение туристической привлекательности региона. Один из перспективных проектов — создание музея истории волжского судоходства. Почему мы хорошо знаем голландские фрегаты и китайские джонки, а о русских расшивах и ушкуях почти ничего? В чём разница макета и модели судна? И как из частного увлечения может вырасти большое и важное дело?
Расписные острогрудые
…Краеведческая конференция близилась к завершению: все заявленные доклады были прочитаны, официальная часть плавно перешла в неофициальную. Археологи, этнографы, экологи и специалисты по развитию туризма в едином порыве затянули "Из-за острова на стрежень, на простор речной волны выплывают расписные острогрудые челны…".
К рабочей дискуссии всех вернул неожиданный вопрос:
— Коллеги, а как конкретно эти челны были расписаны? Какие изображения были характерны для того времени? Какие краски использовались?
Та конференция проходила около 20 лет назад. Именно тогда Борис Агузаров понял, что даже увлечённые специалисты имеют довольно смутное представление о том, как выглядели и какие конструктивные особенности имели суда, ходившие по Волге в разные исторические эпохи. Этот пробел захотелось восполнить. Поиски информации и занятия судомоделизмом привели к идее создания музея истории волжского судоходства в моделях и макетах речных судов.
Родом из детства
Борис Агузаров по образованию педагог-историк. Член Русского географического общества. В настоящее время работает в Самарском историко-краеведческом музее имени П.В. Алабина. До этого с 1985 по 2004 год трудился фотографом в археологической лаборатории Куйбышевского педагогического института, побывал во множестве экспедиций от Северного Урала до Северного Прикаспия. Плюс к этому он заядлый турист и страстный любитель бардовской песни.

Сам себя в шутку называет "результатом туризма":
— Мои родители в походе познакомились. Отец из Осетии родом, мама — из Самарской области. Оба педагоги, отпуск длинный и всегда летом, так что времени для общения с природой достаточно. Я с ними и в походах самых разных был практически с самого рождения, в рюкзаке сидел, пока ходить не умел, и за Волгой в палатке мы жили.
У Бориса Амурхановича был чудесный дедушка Борис Николаевич, по образованию инженер, по складу характера — любитель посидеть на волжском берегу, понаблюдать за жизнью великой реки. "Смотри, — показывал он маленькому внуку, — вон буксир пошёл, а вон там — баржа…"   

На день рождения в 10 лет дедушка подарил мальчику набор инструментов "Юный столяр". Борис начал заниматься в кружке по моделированию, который работал в Доме пионеров города Чапаевска. Те суда, которые показывал дед, Боря поначалу вырезал из коры деревьев — с этим мягким материалом было легко работать.
В жизни Бориса был ещё один замечательный дед. Не родной, просто живший по соседству. В 60-е, когда Агузаров ещё учился в школе, тот сосед был уже глубоким стариком. Он с удовольствием рассказывал мальчишкам о том, как в Отечественную переправлял через Волгу то раненых, то эвакуированных, то солдат, которым предстояло сражаться, и как совсем давно, ещё до Гражданской войны, он ходил по Волге на беляне.
Так постепенно для Бориса Агузарова открывалось величие и великолепие Волги и единственный в своём роде, мало кем изведанный мир волжского судоходства.
Овеществлённая история
Увлечение моделизмом — это на всю жизнь. Модели и макеты помогают увидеть историю, сделать её наглядной. Макет — более простой вариант. Его задача — дать представление о внешнем виде чего-либо. Изготовление макета не предполагает таких сложностей, как, например, историческая достоверность материалов. Так, макет дракара викингов запросто может быть выполнен из пластика.
Модель требует большей точности. Самая сложная — адмиралтейская, она предполагает абсолютное соответствие материалов тем, из которых был сделан оригинал, и высочайшую степень детализации, например, петель на дверях должно быть столько же, сколько в оригинале. Более простой вариант модели — стендовая, она допускает меньшую степень детализации.

В начале 2000-х годов на форуме моделистов Агузаров предложил тему волжского судоходства и выяснил, что для большинства коллег по цеху это некое белое пятно. Голландские фрегаты и китайские джонки подробно описаны, чертежи немецкого линкора "Бисмарк" имеются, а вот хлебная барка, расшива, ушкуй, прорезь — о них в лучшем случае "слышали". 
Понимание новизны темы поддерживает интерес исследователя. Быть первопроходцем трудно, но особенно увлекательно. Агузаров неспешно и настойчиво продолжал свои изыскания, находя информацию и единомышленников.
Нигде, кроме Волги
В личной библиотеке Бориса Амурхановича есть экземпляр ставшей библиографической редкостью книги "Волга и волжское судоходство". Она содержит описания и чертежи около 400 судов, когда-либо ходивших по Волге. Два десятка из них можно назвать "узкими эндемиками" — они ходили только по Волге и не встречались более нигде.
Это естественно, ведь у каждой точки на карте мира своя история и свой путь экономического и инженерно-технического развития. Волжские берега помнят походы ушкуйников против ордынских ханов, вольницу Стеньки Разина, кровавый бунт Емельяна Пугачёва, создание гардкотной стражи для защиты купеческих караванов от нападений речных пиратов. С Волги начинал свой поход в Сибирь казачий атаман Ермак. Именно по Волге совершил своё плавание первый русский военный корабль "Орёл", на котором впервые в истории был поднят российский триколор.  

Талант и смекалка волжан создали типы судов, уникальных по своим конструктивным параметрам и интересных с точки зрения эстетики. Это и гигантские беляны, и богато украшенные резьбой расшивы, и коноводные суда конструкции нижегородского крестьянина Павла Сутырина. Иван Кулибин изобрёл уникальные водоходные машины, которые двигали суда, используя силу встречного течения.
В XIX веке по Волге пошли хлебные барки и нефтеналивные суда, затем первые комфортабельные пассажирские пароходы и первые суда с дизельными двигателями.
В Гражданскую войну обе воюющие стороны использовали в боевых действиях гражданские суда, переоборудованные в военные. На Волге и Каме были созданы военные флотилии, в состав которых входили первые в мире авианосцы. Огромен вклад волжской военной флотилии в Победу в Великой Отечественной войне.
В 50–60-е годы именно на Волге была построена целая цепь гидротехнических сооружений, и в это же время создаётся множество новых судов — грузовых, пассажирских, военных, вспомогательных. На волжскую воду были спущены первые в мире суда на подводных крыльях и воздушной подушке, экранопланы.
От частного заказа — к музейной коллекции
Однажды поступил частный заказ — сделать несколько моделей судов для оформления турбазы, расположенной на волжском берегу. Вместе с сыном Михаилом за два года Агузаров сделал 12 моделей различных судов. Через некоторое время коллекция переехала в Ульяновский музей народного творчества, где пребывает и сейчас.  
Бориса Амурхановича это радует, но, как всегда в таких случаях, уже хочется большего. А именно полноценной коллекции, включающей 21 модель уникальных волжских судов. В их число войдёт, например, беляна — фактически плавучий склад стройматериалов. В верховьях Волги, где леса много, из брёвен, предназначенных на продажу, собиралось гигантское плавсредство. Оно отправлялось по течению в низовья Волги, в преимущественно степные районы, где качественное дерево, пригодное для строительства, в дефиците. Прибывшую на место, куда-нибудь в Астрахань, беляну разбирали и по брёвнышку продавали. Беляны были разного размера, в среднем чуть больше ста метров в длину, но история знает беляну длиной 256 метров. Для сравнения: длина "Титаника" — 269 метров.  

Будет в коллекции и есаульский струг. Именно на есаульских стругах, а вовсе не на "расписных челнах" ходил по Волге Стенька Разин с товарищами. 
Место расположения будущей коллекции ещё точно не определено, но уже несколько площадок выразили готовность её принять. Это Самарский областной краеведческий музей, исторический парк "Россия — моя история",
*************
Материалы из Сети подготовил Вл.Назаров
Нефтеюганск
30 ноября 2021 года.