Родинка

РОДИНКА
(рассказ)
Кишлак Чорчинор цветастой заплаткой лежал на плавном отроге горы. На самом краю, в верхней его части, стоял небольшой домик из сырцового кирпича. Это дом Саида-кузнеца. Жена Саида, Настя, была из донских казачек и не ленилась каждый год белить свой дом известью. Дом был похож на одинокий зуб в ряду землистых построек соседей. Не было у местных таджиков такой традиции - белить снаружи жилище. А так, никаких различий; нет заборов, нет калиток. Только хозяйственные постройки, арык или ручей, край дороги или тропинка давали сведущему понять, где границы участка. Над кишлаком плыл мерный звон кузнечного молота: два-три полновесных удара, затем бисером – помельче, будто кто-то нанизывал  на невидимую нить бусины разных размеров.
Под навесом, со свисающим с солнечной стороны брезентовым пологом, у гудящего горна стоял Саид. Держа в щипцах вишневого цвета  подкову на наковальне, он еще несколько раз прошелся молотом по щербатым отверстиям для гвоздей. Потом отложил молот и сунул подкову в ведро с маслом -  шипение, всполох огня, дым мелким смерчем над ведром. Вытащив черную подкову из масла, слегка встряхнув, он положил ее на верстак и повесил щипцы на гвоздь в стене. В это время кто-то отодвинул полог, впустив яркий свет под навес, от чего Саид прищурился. Это был сосед по прозвищу Куршер – Слепой лев. Звали его так потому, что пьяный, он часто задирал слабых, за что всегда бывал бит отцами и братьями тех, кого обижал.
-Да не устанут ваши руки! – традиционно поприветствовал сосед.
-И вы не болейте, - ответил Саид, вопросительно глядя на него.
-Вот, нож надо выправить. К кому я еще пойду?- Куршер распахнул полы своего халата без подкладки - яктака и достал из-за пояса сверток. Потом развернул тряпицу и протянул кузнецу большой нож черной стали с прямым обухом.
Саид взял в руки тяжелый нож и повертел его в руках.
-Решили буйвола зарезать? К зиме готовитесь? – спросил Саид с легкой усмешкой, - Этот нож только для крупного скота, -  говкуш называется.
-Куда там, брат?! У меня кроме кур и живности другой нет. Это, чтобы с собой носить. Времена  дурные. А я в город хожу каждый день, на Зеленом базаре подрабатываю.
Кузнец включил точило и поднес лезвие к камню. Тонкий колос белых искр дал понять Саиду, что метал хорош. Он одобрительно покивал головой. Заточив лезвие, мастер оправил его тонким оселком и вернул нож хозяину:
- Не носите вы его, от греха…
Куршер завернул нож в тряпицу:
-Я же осторожный, вы знаете.  А в городе совсем беда. Площадь около Путовского базара бородачи захватили. А где Ленин был – там кулябцы.  Спасибо вам, усто!
-Знаю…- Саид взял со стола четыре подковы в одну руку, в другую - ящик с инструментом и, отодвигая полог головой, вышел во двор. За ним из-под навеса выбрался и Куршер.
-Я лошадь буду подковывать. Вы часом не пили, сосед? – спросил Саид, не оборачиваясь и идя к конюшне. – Родинка пьяных не любит.
-Нет-нет. Бросил я! Сейчас такое время, что, может, все вернемся к чтению намаза.
Саид вывел на солнце фыркающую лошадь. Она была золотисто-рыжей масти, с белым пятном на виске. Перебирая скоро  ногами, она всё тянулась головой назад, в конюшню.
Кузнец похлопал ее по шее и привязал повод к бетонной свае, что держала бревно электрического столба. Потом быстро вернулся в конюшню и вывел оттуда жеребенка. Тот ринулся к вымени матери.
Куршер присел на корточки неподалеку и, подперев ладонью подбородок, любовался картиной. Саид тоже ждал, пока жеребенок насытится молоком. Потом и жеребенка привязал к свае.
До того, стиравшая белье в корыте на берегу неспешного ручья, Настя встала с корточек:
-А что, Саид? Никак ковать будешь Родинку?
-Да, радость моя. К зиме может козлодрание будет. Надо, чтобы разбегалась…
Куршер громко хмыкнул и спросил Саида:
-Вы с ней по-таджикски говорите! Пускай Апаи Настия нашему языку научится …
Саид промолчал. Он встал впритык рядом с Родинкой и, зажав ногами ее копыто, специальным крюком стал чистить подошву вокруг стрелки. Кобыла стояла смирно, потому что жеребенок был рядом. Иногда только губами тянула за волосы Саида. Тот тряс головой и продолжал работать. Кузнец скоро почистил ножом с закругленным лезвием подошву копыта и, примерив подкову с передним лепестком-зацепом, быстро вбил  кованые гвозди. Потом подогнал зацеп молотком и рашпилем прошелся по кругу копыта, совмещая края подошвы и подковы. Кусачками он удалил вылезшие по бокам копыта концы гвоздей, загнув оставшиеся корешки.  Закончив с одной ногой, Саид разогнулся и закинул голову назад, разминая затекшую шею.
-Ей не больно? Гвозди прямо в ногу… -подал голос Куршер.
-Не больно. Копыто, это как у нас ноготь,- ответил Саид. – И, вот еще что, сосед…- кузнец сдержанно выдохнул и посмотрел в глаза Куршеру, - На каком языке я буду говорить с женой, мне выбирать. А таджикский  она знает получше вас. И намаз читает, благодарение Аллаху!..
Куршер от волнения привстал:
-Да я что?  Я же за вашу семью переживаю. Вон, говорят, в городе уже все русские уехали. И… И все, кто не таджики, уезжают. Охотятся на русских, так говорят…
-Болтают. А вы разносите. Как пыль  по всем углам,- Саид вернулся к работе. Он обошел Родинку с другой стороны.
 
Оранжевый КАМАЗ с высокими деревянными бортами цвета хаки, дымя, въехал в кишлак Чорчинор и остановился у приземистого здания школы. С пассажирской стороны спрыгнули два человека с автоматами в руках. Одежда их, хотя и была камуфлированной, но назвать их военными вряд ли бы кто решился: неопрятные бороды, кроссовки на ногах и, главное, походка, не знавшая армейского плаца.
Мужчины подошли к синей фанерной будке с надписями «Пепси» и «Супермаркет». Испуганный седобородый старик, уже проснувшийся от шума грузовика, вопросительно и с почтением смотрел на них.
-Старик!- сказал первым подошедший мужчина, - Есть тут кто с лошадьми? – Он оглядел прилавок, на котором рядком лежали полиэтиленовые колбаски с насваем. Одну из них он тут же взял и, отправив под язык щепотку зелья, остальное сунул в карман.- Заплатить тебе?
Проявляя благоразумие, старик приложил ладонь к груди:
-Что вы?! Гости же!
-Есть, кто с лошадьми, говорю?!- повторил мужчина.
Старик поднял голову и для вящей убедительности прикрыл глаза, как бы вспоминая. Его с детства учили не торопиться с ответами. Второй мужчина, подошедший к будке, лязгнул затвором автомата.
Старик в ужасе вытаращил глаза и стал говорить:
-Были, были у нас лошади. Много лошадей. Тут все лошадники. Да вот, угнали коней в горы. Времена неспокойные, сами знаете…   А кто и продал лошадок своих.
Второй мужчина медленно направил ствол на старика. Тот даже ладонь выставил вперед, прикрываясь от угрозы:
-По этой дороге… Поднимайтесь на самый верх. Там домик белый. Саид там живет, кузнец наш. У него есть кобылка, недавно, вот, ожеребилась. Потому и не в горах…
Оба мужчины забрались в кабину грузовика. Машина взревела мотором и пропала в дымном облаке. Старик, проводив их взглядом, в сердцах захлопнул окошко, запер дверцу, подоткнув палку к ручке двери, и заспешил домой.
 
Саид взялся за четвертое, заднее копыто, когда Родинка стала беспокоиться и прясти ушами. Солнце уже было в зените и припекало. Саид посмотрел на Куршера. Тот сидел все так же на корточках. Послышался натужный звук грузовика, забирающегося в гору. Саид и Куршер спустились к краю участка - к дороге, которая заканчивалась именно здесь, разбегаясь дальше на тропинки. Настя же поднялась от стирки, вытерла руки о подол и пошла в дом. При чужих людях не принято женщине быть на глазах во дворе. Изнутри, из приоткрытой двери она наблюдала за происходящим. Из грузовика вышли два автоматчика. Поздоровались и стали говорить с Саидом. Муж качал головой, что-то объяснял чужакам, но те настаивали на своем, встряхивая в руках оружием. Затем Саид пошел в конюшню и вышел с седлом. Пока он подтягивал сбрую, Настя спросила его в открытую дверь:
-Саид, душа моя, кто эти люди? Что они хотят?
-Это из города. С площади Шахидон…
-Они хорошие или плохие?
-Не знаю, Настя. По мне, так хорошие или дома сидят, или работают.
-И что они хотят?
-Там, на площади, им нужен всадник. Кино снимать будут. Не знаю зачем. Ты, Настенька, сделай так: как мальчишки с пастбища вернутся, баранов - в загон,  а жеребенка - в конюшню. Сама с сыновьями сиди в доме. И не выходите никуда.
-А скоро ты?
-Скоро, - Саид взял Родинку под уздцы и повел упирающуюся кобылу вниз, к машине.
 
Саид и Куршер подпирали сбоку Родинку ближе к борту. Водитель грузовика оказался понимающим человеком и не гнал машину, поэтому лошадь стояла довольно смирно. Кузнец был недоволен тем, что сосед поехал с ними. Не потому, что не было у него к Куршеру каких-то симпатий. Нет. Но этот человек был никчемен ни в поступках, ни в помыслах своих, а потому мог быть либо обузой, либо беду притянуть.
Уже въехав в город, миновав длинную дорогу - «бетонку», Саид нарушил молчание и, перекрикивая шум мотора, сказал:
-Зря вы поехали, сосед! Уж сидели бы дома.
-А не зря, - оживился Куршер, - Не зря! Мне сказали, автомат дадут, если я за них. А я за них! Уж я знаю, что делать с автоматом…
-Не делайте этого, сосед! Как доедем, бегите назад, к семье.
-А ты мне не указ! –  перейдя на «ты», вдруг огрызнулся Куршер, тем самым нарушая  традицию долинных таджиков, всегда говорящих на «вы» с собеседником.
Саид только покачал головой:
-Воля ваша…
  Машина свернула на развязке у моста с «бетонкой» и поднялась на проспект, что вел к площади у  главного здания страны. Теперь это место иначе, как «Шахидон» - площадью мучеников за веру, не называли. На первый взгляд там царил хаос. Но, только на первый. Человек наблюдательный заметил бы, что площадь была неким рупором,  вещающим на всю страну и за ближайшие границы, и дальше, куда не могли докричаться, но несли вести о революционном настрое народа еще примитивные электронные сети, через фотографии и видео, через «непосредственных свидетелей и жертв режима». Площадь во весь голос декларировала идеи всеобщей свободы и равенства, демократических ценностей, идеи нового строения государства, пересмотра исторических ценностей. Пока чуть умереннее, но регулярно говорилось о том, что идеи должны соответствовать Шариату – системе ценностей, привносимых на эту землю еще тринадцать веков назад.  Площадь была организована. Был «народ»» – их привозили с ближайших и не очень окрестностей, убеждая  примкнуть – кого словом, кого вороненным стволом. Были «бойцы» - обычно крепкие молодые ребята, знающие оружие и дисциплину еще по армии; у этих, через лоб, были белые повязки и грозно сверкающие глаза. Людей надо было кормить, а потому были и «обозники»: их задача - запас продуктов и готовка. С автоматом это решалось без лишней волокиты.  Были «спонсоры», чьи вливания нигде не озвучивались, но были щедры и постоянны, ибо грела их надежда, что учтется их щедрое участие в будущем. Были «люди-символы» - люди на слуху, чьи убеждения в унисон перекликались с протестными настроениями. Да и в массовом признании, как им казалось, они, наконец, обрели себя. Были «идеологи и ораторы» – эти формировали в сознании людей на площади правильность предлагаемого им пути. Была и «элита» действа: собирали они информацию отовсюду, анализировали, обсуждали с приезжими консультантами и инструкторами, шептались в тяжелый брус с короткой антенной спутниковой связи. Конечно, были и «провокаторы – агенты влияния». Эти точечно воздействовали на толпу, поддерживая площадь в постоянном гневном напряжении на праведном пути поиска всеобщей справедливости.
Ничего этого не знал ни Саид, ни Куршер, ни даже большинство тех, кто сейчас были на площади Шахидон. Два соседа с широко открытыми глазами, не скрывая своего изумления, оглядывали площадь с борта грузовика. Из громкоговорителя доносились призывы, которые криком, свистом и улюлюканьем поддерживала площадь. Звуки накрыли их тяжелым, гулким колпаком.
Машина развернулась у площади на дороге и подала задним ходом к высокому крыльцу школы. Водитель с треском скинул борт, который лег на верхнюю ступень крыльца, и стал пандусом. По нему Саид и спустил беспокойную Родинку вниз. Куршер держался рядом. Их окружили шесть человек с белыми повязками. Старший из них, с седыми усиками, кивнул Саиду, и они пошли к сквозь толпу. Саид  держал Родинку под уздцы,  а с другой стороны, держась за гриву, мелким шагом двигался Куршер. Родинка, уже не раз участвовавшая на козлодрании и привыкшая к скоплению людей, не брыкалась, но нервная дрожь волной пробегала от холки к крупу. Пока шли к изголовью площади, Саид заметил много шатров и палаток. У некоторых, на теплом асфальте, подстелив под себя поясные платки, сидели старики-селяне совсем не протестного вида. Прошли мимо светлой палатки, где у входа  молодая женщина, театрально закованная в картонные цепи,   взмахивая гневно ладонью, декламировала стихи на камеру. Наконец, подошли к некоей границе площади, отороченной бордюром и вытоптанным цветником, где дальше, в немом крике, в небо зияли фонтаны без воды. Было видно и просторное крыльцо главного здания страны, где стоял микрофон, в который и говорил очередной оратор. Его окружали мужчины в чапанах-халатах, вооруженные  бойцы и даже несколько человек в костюмах и белоснежных рубашках, но без галстуков. Последние - своим европейским одеянием придавали элемент присутствия демократических идей. Слева от них стояло пять наскоро сколоченных виселиц, где на месте удавок висели  таблички с фамилиями. На тот момент, это были пять назначенных врагов на пути к справедливости и построению нового государства.
К Саиду подошел головастый, с жидкой бородкой скопца, мужчина:
-Значит так! Ты всадник?
Саид кивнул головой.
-Скачешь во весь опор вдоль бордюра. Но не сразу. По его команде, - он показал на  тщедушного мужичка в кепке и с мешками под глазами, что только подошел, - Сейчас иди в тот конец. Оттуда поскачешь на меня и мимо - до того конца. Давай! - и уже, обращаясь к своему напарнику, сокрушенно проговорил, - Эх! Сюда бы рельсы, свет, Конвас студийный!.. Что я с этой вэхээской бытовой  сделаю?!...
-Мастерство не пропьёшь, - подбодрил его мужчина в кепке.
Саид вскочил на Родинку и направил ее рысью вдоль бордюра. По чьей-то неслышной команде люди отхлынули от края площади на десять шагов, создав Саиду дорожку. У края здания Саид развернулся и стал ждать знака: он чуть натянул поводья и плотнее прижал колени, от чего чуткая Родинка стала играть на месте. Мужичок махнул рукой. Родинка рванула вперед. Толпа взревела искренней радостью, освобождая себя от накопившегося напряжения. Уже и у Саида, проскакавшего мимо камеры и, умчавшегося в другой конец площади, сердце билось сильно, будто он на скачках вырвал тушу козла у соперника. Он осадил Родинку так, что она присела на задние ноги. Саид даже услышал звук скользнувших подков и, похлопав Родинку по шее, пригнувшись, прошептал ей:
-Ну, извини… Извини, родная. Давай еще!
Саид несколько раз проскакал вдоль площади, и все это время  люди  неистово кричали, подбадривая его, и поднимали в приветствии руки. Саид отвечал им тем же: скакал с поднятой рукой, благодаря своих невольных зрителей. Наконец, мужичок снял кепку и замахал ею Саиду.  Разгоряченный кузнец с красными от возбуждения щеками  подъехал и спешился.
-Отлично! Отлично! – сказал мужичок, надевая кепку, - Вот еще один кадр остался. Надо снять. Парень! Да ты просто Рустам на Рахше!
Потом обратился к ближнему ряду людей:
-У кого есть миенбанд-платок поясной?!
Тут же в его сторону протянулись руки с цветастыми платками. Он выбрал зеленый.
-Вот, возьми его и маши над головой.
Саид послушно взял платок и поднял над головой.
-Да нет же, - раздраженно сказал мужичок, - Как всадник, на коне! – потом вновь обратился к окружающим, - А чапан? Кто халат одолжит?
Тут подскочил Куршер и, сняв с себя халат -яктак, протянул Саиду:
-Зачем далеко ходить? У него есть брат!
Саид натянул халат и только взялся за седло, чтобы вскочить, как ткань халата с треском лопнула по шву на спине. Саид хотел было снять его, но человек с камерой остановил его:
-Не надо! Так даже лучше. Образ, такой… полный получился. Ты давай, забирайся на лошадь и гарцуй вокруг меня, и платком маши, как знаменем. Понял?!
Саид кивнул. Одобрил выбор своего напарника и мужичок:
-Старик, это гениально!
Саид в рваном чапане легко вскочил на лошадь. Уже толпа обступила его вокруг, создав некое подобие арены, и приветствовала криками. Родинка тонко чувствовала всадника. Она высоко подняла передние ноги, заставив Саида прильнуть к ее гриве, потом быстро перебирая ногами, стала крутиться на одном месте, снова вскинула ноги, фырча в возбуждении. Казалось, что в этот момент площадь с ее идеями ушли и остались только селяне, искренне радующиеся красоте танца, мощи всадника и лошади. Оператор, уворачиваясь от лошади,  то приседая, то отходя подальше, то, чуть ли не из-под копыт, держал всадника в кадре. Особо он выхватывал картинки кулака, с зажатым в нем зеленым платком, лошадиный оскал и рваный халат всадника. Потом уже, он смонтирует весь видеоряд в единое целое, что будет работать на образ, олицетворяющий собой праведный гнев народа и жажду свободы.
Саид спрыгнул с лошади и стал протирать платком ее бока и шею. И снова раздались призывы, а люди придвинулись к краю площади. Саид снял халат и стал оглядываться, ища глазами Куршера. Тот оказался рядом. Отдав халат, сказал:
-Сосед,  пойдемте домой. Не наше это место.
-Нет, - отвечал Куршер, придерживая одной рукой сверток с ножом за поясом и, обведя рукой вокруг, ответил, - Здесь теперь мое место. Здесь еда и кров, здесь сила! 
Саид взял Родинку за уздцы и пошел прочь. В это время у него за спиной раздался выстрел, от чего и он, и Родинка, да и все вокруг вздрогнули. Вязкая тишина сковала площадь. Саид обернулся. Люди в немом возбуждении окружили Куршера, что лежал посреди пятачка, держась за бедро. Темное пятно крови расползалось из-под подола рваного халата.
-А-а-а-а-а! – истошный и долгий крик Куршера покрыл мурашками все тело площади.
-Шпион! Среди нас шпион!- раздались вокруг крики.
Саид рванул было в сторону соседа, но чья-то крепкая рука удержала за плечо. Человек, стоявший сзади, тихо и быстро спросил:
-Он же с тобой? Как его зовут?
-Куршер, - ответил Саид, вдруг понявший, что живя столько лет рядом с соседом, он знал его только по прозвищу, - Куршер его зовут.
-Ты иди домой, джигит, а о твоем друге мы позаботимся, - мужчина быстро пошел к Куршеру, на ходу вскрикивая: - Шер! Настоящий лев! Среди нас шпион! Ищите его! Ищите, люди!
Шесть бойцов с повязками легко подняли кричащего Куршера и понесли его на плечах к микрофонам. Выпавший из-за пояса Куршера сверток, кто-то быстро подхватил с асфальта, сменив судьбу ножа черной стали. Саид еще стоял в растерянности, когда из динамиков уже слышалось укороченное имя соседа: Шер! Лев!.. Львы!.. Мы найдем! Мы отомстим!..
 
Солнце уже село. Сумерки тревогой легли на город. Саид шел с Родинкой по центральной улице, отдалившись от кипящего котлом площади на порядочное расстояние. Уже и слышно было лишь редкое, глухое уханье толпы.   Некогда ярко освещенный проспект сейчас  выглядел тоннелем под кронами платанов. Окна жилых домов были зашторены, и сквозь некоторые из них тонким штрихом пробивался свет. Цок-цок - тук-цок…  Цок-цок - тук-цок… Стук копыт был  громким и чужеродным в этом безмолвии.  Вдруг, из-за спины, с примыкающей улицы выехала шумная колонна. Саид поспешил сойти с дороги  на тротуар и прижался с Родинкой к стене жилого дома. Он видел, как мимо медленно проехал армейский уазик без тента с вооруженными людьми. Фара-искатель хлестал лучом света по обочине, стенам домов и кронам платанов. За ним, метрах в пятидесяти, шумно плыл БТР с бойцами на броне. Сзади светились фары пикапа с пулеметом в кузове.  Саид осторожно прикрыл глаза Родинки ладонями, но было поздно. Передняя машина остановилась. Луч света выхватил Саида и лошадь из темноты. Машина подалась назад. Из нее спрыгнули люди с автоматами в руках.
-Эй, ты кто! Иди сюда! – услышал Саид. Он взял Родинку за повод и вышел к машине. Его окружили. Свет фары-искателя был направлен в глаза, поэтому он стоял, склонив голову, и смотрел исподлобья. Кто задавал вопросы, Саид не видел, но отвечал.
-Ты кто, говори же!
-Кузнец я. Саид из Чорчинора…
-Что тут делаешь? Да еще с конем.
-Кобыла это. Нас привезли на площадь какие-то люди. Там кино снимали…
К нему подошел один из людей и, пахнув в лицо перегаром, с  хохотом спросил:
-Артист что ли? А танцовщицы где?!
 Кажется ему, да и всем, было наплевать, с какой площади он шел. Гогот разнесся далеко в обе стороны дороги.
Саид еле удержал взбрыкнувшую Родинку, подхватив ее под уздцы, когда к ним вплотную подполз БТР с нарисованным на носовой части оскалившимся тигром и, шипя излишками воздуха в системе, остановился. Двигатель замер. Стало многолюдно.
-Что такое?
 От бронемашины к бойцам передней машины подошел человек в камуфляжной форме, ладно сидевшей на нем. На поясном ремне висела кобура с тяжелым ТТ. Судя по тому, как он властно спросил, по тому, как шел твердым шагом, можно было догадаться, что это военный. А сразу оборвавшийся хохот говорил о том, что в этой группе людей, он был фигурой значимой.
-Что такое? – повторил военный, подойдя к Саиду и, с нескрываемым интересом, разглядывая лошадь.
-Я Саид-кузнец из Чорчинора. Это моя лошадь. Нас привезли на площадь люди с автоматами. Потом снимали нас в кино…
-В кино?
-Да. Сказали скакать. А человек снимал на камеру. Потом сказали «иди домой»…
Военный хотел еще что-то спросить, но тут в круг света вошла ярко накрашенная женщина с пакулем - афганской фетровой шапкой на голове, из-под которой свисала длинная прядь смолисто-черных волос. И она была в камуфляжной форме, на поясе висела кобура с ПМ.
-Ух ты! – вскрикнула она и чуть присела от восторга, - Лошадка! – потом обратилась к Саиду, - А ты кто будешь, джигит?
Военный поджал губы и, покачав головой, сдержанно вздохнул. Саид хотел уже  заученно ответить, но она лишь махнула рукой:
-Да какая разница?.. Вы, кишлачные, все одинаковые. Только и умеете, что землю копать, да женщин бить, - потом обратилась к рядом стоящему бойцу, - Иди, Джоника…Иди, командира разбуди!
Мужчина послушно побежал к боковому люку БТРа. Бойцы вполголоса переговаривались, трясли ногами и размахивали свободной рукой, разгоняя кровь в теле. Саид успокаивающе гладил Родинку.
От тяжелой машины к свету пошел человек монументального телосложения, одетый во все гражданское: джинсы, свитер, черный кожаный пиджак. Был он с короткой бородой с проседью, густыми бровями и стрижен наголо. Видно было, что человек только пробудился ото сна и в глубоком похмелье;  лицо было отекшим, - он встряхивал головой, дабы быстрее прийти в себя. Мужчина все никак не мог попасть хромированным ТТ в кобуру, потом просто сунул в боковой карман пиджака.
-Вот, командир! – сказала звонко женщина, -Парни тебе коня подогнали…  Говорил ты, что скачки любишь? Вот! Покажи всем, какой ты наездник! Я то знаю…
Командир подошел к Родинке и со знанием дела дернул седло на себя. Потом подтянул оба ремня на подпруге. Родинка фыркала и перебирала ногами, но командир держал ее крепко. Потом махом, легко вскочил на седло. Было видно, что всадник он опытный. Родинка тонко дрожала всем телом. Саид громко предупредил:
-Командир! Она беспокойная, когда чует запах водки!
На мгновение все стихли. Потом женщина, выхватив пистолет, закричала на Саида:
-Ты, морда кишлачная! Ты знаешь, с кем разговариваешь? Ты понимаешь?..
Женщина не находила слов и только трясла пистолетом. Лязгнуло несколько затворов. Военный резко, без слов, поднял руку и медленно опустил. Вместе с его рукой опустились и стволы. Командир сделал круг под светом фар. Потом пустил Родинку чуть быстрее и, поравнявшись с женщиной, осадил лошадь, - сделал «свечку». Нервничавшая Родинка подняла передние ноги высоко и очень резко, почти сев на круп, отчего командир не удержался и рухнул на асфальт.
-Убился!- взвизгнула женщина. Она подбежала к командиру и склонилась над ним. Командир протянул к ней руку. Кто-то из бойцов уже вел за повод испуганную Родинку к свету. Женщина резко подняла пистолет и выпустила в сторону застывшего Саида всю обойму. Где-то был слышен звук разбитого стекла. Военный подскочил к рыдающей женщине и вырвал оружие из ее рук. Саид провел ладонью от шеи до пояса и глянул на ладонь - крови не было. Но команды военного уже никто не слышал. Стволы были направлены на Родинку. Длинные очереди из нескольких стволов тут же свалили золотисто-рыжую красавицу на бок. Одна из пуль попала Родинке прямо в белое пятнышко над височной ямкой.
-Э-воооой!- вскричал Саид и бросился к Родинке. Но его остановил, летящий в лоб, ребристый тыльник автоматного приклада. Вокруг все до боли потемнело.
 
Саид очнулся от резких криков стаи индийских скворцов – майн. Сначала он их слышал, потом с усилием раскрыл заплывшие глаза и увидел, как они расклевывают кровавые раны на теле Родинки, лежавшей на противоположной улице, у арыка. Он попытался было отогнать птиц от своей любимицы, но не мог даже крикнуть. Губы не разлипались. Бесполезное мычание отнимало силы.  Саид перевернулся на живот и попытался подняться. Не смог. Голова кружилась и нестерпимо болела. Он пополз в сторону ближайшего платана. Расстояние до него было метров пять. За это время он несколько раз опускал голову и прижимался лбом к руке: было ощущение, что земля переворачивается и падает на него. Остановить это кружение можно было только в покое, с закрытыми глазами. Передохнув, Саид все же дополз до дерева. Он с трудом развернулся и сел, опершись спиной о ствол. Закрыв глаза, он ненадолго забылся.
Кто-то настойчиво тряс его за плечо. Саид открыл глаза.  В лицо ему смотрела русская старушка и улыбалась. В руках у нее был кухонный нож. Саид пытался было отпрянуть от нее, но смог лишь слегка качнуть головой. Он зажмурился.
-Молодой человек! Молодой человек! Вы проснулись? – старушка опять стала трясти его за плечо. Саид с усилием разомкнул веки.
-Вы бы мне отрезали мясца.… Совсем чуток,- она указала рукой на Родинку, потом протянула нож Саиду. Кузнец хотел отогнать старушку, но только мычал. Любое движение вызывало боль в голове, и он опять потерял сознание.
Саид лежал под деревом и не видел, как к туше Родинки подошла бабушка. Она ходила вокруг, отмахиваясь от настырных желтоклювых скворцов, и пыталась тупым кухонным ножом разрезать шкуру в разных местах лошадиной туши, но железо лишь легко скользило по золотистому отливу. Там, где на ее теле были раны от пуль с уже не сочащейся кровью, старушка лезть ножом опасалась. Наконец она подобралась к нижней части живота, где увидела маленькое вымя с двумя сосками. Она ухватилась за один из сосков и потянула на себя, чтобы удобнее было резать. Из соска в две струи брызнуло молоко, окропив подол платья женщины. Старушка охнула и разогнулась. Потом бросила нож под ноги и пошла прочь, вытирая концом платка глаза. А уже открылась входная дверь подъезда ближайшего дома, и оттуда вышел мужчина с топором; за ним шли два сына с большими тазами, где гремели ножи. Все они направились к туше. Чуть позже вышло еще несколько соседей: кто - с пустым ведром, кто - с чашей. Плата за страх и ночную стрельбу оказалась щедрой. Окна в доме не открывались, - все можно было увидеть, слегка отодвинув штору.
 
Настя сидела на корточках, на нижней границе участка у дороги. Уже солнце поднялось высоко, а Саида все не было. Неслышно было и ржания Родинки, которая всегда радовалась, приближаясь к дому. Она уже несколько раз бегала в дом к жене Куршера справиться, не вернулся ли ее муж? Та только отмахивалась: - Апаи Настиа, это мужчины! Куда они денутся? Придут, рано или поздно.
Глаза Насти стали слезиться от того, как она всматривалась в дальний, за кишлаком, поворот дороги, где можно было увидеть всадника или грузовую машину. Она нагнула голову и промокнула глаза о подол платья, что лежал на ее коленках. Потом выпрямилась и вдруг увидела, с трудом бредущего,  с седлом на плече Саида. Настя вскочила и побежала вниз.
Охнув, она только и смогла сказать: - Саидушка!..
 Настя сняла с его плеча седло и, взяв его обеими руками, пошла рядом с мужем. Расспрашивать его сейчас о чем-то она считала неправильным. Поднявшись к дому, Саид сел на крыльце. Настя быстро набрала в ведро воды из ручья, схватила по пути висевший на гвозде ковшик и подошла к мужу. Саид зачерпнул ковшом воды и жадно выпил несколько глотков, потом, пригнувшись, оставшуюся воду слил на голову. Настя забрала ковш и помогла мужу умыться. Протянув полотенце мужу, она  села рядом.
-А дети где?
-На пастбище, Саидушка. Школа-то не работает…
Помолчали.
-А Родинка?
-А Родинки нет, Настя. Растерзали Родинку… - Саид тяжело вздохнул.
В это время из конюшни раздалось тонкое ржание жеребенка.
-Накормила его? – спросил Саид.
-Конечно. Молока у соседей взяла. Потом сочтемся.
Саид достал из кармана куртки подкову:
-Все, что осталось...
-А дите еще у нее осталось.
Жеребенок тонко и долго ржал, тоскуя по матери. Сейчас Саид даже думать не хотел, какая судьба ждет этого малыша. Настя сидела, прижавшись к мужу, и мысленно просила его: «Давай уедем, а?».