Вовка

                Часть 1 ГОРДОСТЬ
               

      Первый раз он испытал это чувство в раннем возрасте, когда с такими же пацанами, как сам, совершил, наверное, самый безрассудный поступок в своей жизни.

      Это был особенный для Вовки день – юбилей. К тому же, ему купили морскую форму с бескозыркой, а на ней большими буквами было написано «ХРАБРЫЙ».  «Ты уже большой, - сказала мама, - тебе сегодня – пять лет. Носи эту форму и будь храбрым, как твой папа!» Вовка сразу захотел её надеть, выбежать во двор и показать пацанам, но мама не разрешила, заметив строго: «Измызгаешь, а вечером придут поздравлять. Тогда и наденешь!»  Терпеть до вечера Вовке было невмоготу и он выклянчил бескозырку. «Смотри  не потеряй!» – крикнула мама вдогонку.

      Эффекта, на который рассчитывал, бескозырка не произвела, особенно, пацанам не понравилась надпись «ХРАБРЫЙ».
«Тоже мне, храбрец! –сказал Генка и цикнул сквозь зубы коричневой слюной. У него всегда здорово получалось, а чтобы слюны было побольше, жевал смолу. В компании Генка стал главным не только потому, что был старшим и перешёл аж в третий класс, а за свою смелость. Вовка видел, как однажды Генка и ещё двое пацанов «на слабо» проскакивали под медленно идущим поездом.
 
«Храбрец, в ж... огурец!» – он снова цикнул сквозь зубы. После Генкиных слов вся компания дружно заржала, а Вовка от обиды хотел заплакать, но сдержался и выпалил дрожащим голосом:

- Я смелый, как мой папа...он воевал...он был танкистом...мне сегодня пять лет...

- Айда проверим,  какой ты смелый, - сказал Генка и все пошли за ним.
 
      Компания направилась к туннелю  и страшная догадка холодной занозой пронзила всё Вовкино тело от макушки до пяток. Перед туннелем был светофор, где поезда останавливались, чтобы пропустить встречный. Именно там он видел, как пацаны пробегали на четвереньках под движущимся поездом. Его тщедушное тело затряслось, Вовка  хотел развернуться и убежать скорее домой, но вместо этого продолжил плестись в хвосте возбуждённой от предстоящих испытаний компании.
«Хоть бы не было встречного, хоть бы не было встречного...», - шептал он, еле переставляя от ужаса ноги, но на его беду товарняк стоял перед семафором и паровоз впереди состава выпускал клубы пара. Сбегая по сопке к железнодорожному полотну, Вовка уже представлял себе, как пацаны принесут маме его отрезанные ноги, а сам он будет лежать на рельсах, истекая кровью.

      «Зассыт», - сказал Генка  и посмотрел на дрожащие Вовкины коленки и руки.  В этот момент из туннеля с грохотом вырвался встречный поезд. Колёса зловеще лязгали на стыках, а вместе с ними лязгали Вовкины зубы, отбивая в мозгу секунды до его позора. Последний вагон громыхнул так, что у него подкосились ноги и он присел на траву. 
«Сейчас  состав пойдёт на боковое ответвление, семафор откроется и...»  Что будет потом, Вовка не успел додумать, раздался гудок паровоза и состав тронулся.

- Вперёд! – скомандовал вожак и пацаны выскочили на насыпь. Вовка не видел, как они проскочили под вагоном, от страха у него потемнело в глазах, но он услышал с той стороны насыпи противный Генкин голос: «Я же сказал, что зассыт»

      Какая-то внутренняя  пружина подбросила Вовкино вибрирующее тело. Он побежал и уже не слышал крики пацанов: «Не надо!... Остановись, дурак!... Скорость...»

      Ему казалось, он ползёт на четвереньках так медленно и так долго, что уже весь состав прошёл над головой. На самом деле, он успел проскочить сразу за первой колёсной парой, набиравшего скорость, вагона.
 
      Пацаны обступили Вовку, что-то орали, но он оглох от грохота товарняка и тёр глаза, размазывая по щекам слёзы. Поезд скрылся в туннеле, а Вовка продолжал вытирать слёзы и шептал, как ненормальный: «Я не трус...я не трус...я не трус...»
Вдруг, Генка рванул на насыпь и стал что-то искать на рельсах, через минуту он вернулся с бескозыркой.
 
- Держи, герой, - сказал он и напялил на Вовкину бедовую голову испачканную в креозоте бескозырку с крупной надписью «ХРАБРЫЙ».



                Часть 2 ТАНКИСТОВ УЗНАЮТ ПО ШРАМАМ


      Второй раз в жизни он испытал гордость, когда на острове отмечали День железнодорожника. Точнее, отмечали родители, а Вовка с пацанами купался, загорал, изредка утаскивая с подстилки, заменяющей стол, всякую вкусноту. На траве под раскидистым деревом играл оркестр, было весело всем – и детям, и взрослым.  Неожиданно, веселье прервалось из-за драки. Вовке с самого начала не понравилась та компания. Их было четверо, все покрыты татуировками и громко ругались матом. Драка завязалась, когда кто-то из железнодорожников сделал им замечание.
 
      Собственно, начало драки он не видел. Только, когда взрослые рванули в ту сторону, а оркестр престал играть, Вовка услышал женские вопли и тоже побежал со всеми. За спинами взрослых он увидел одного урку с ножом, другого – с острыми бутылочными горлышками в обеих руках, остальные двое были так пьяны, что не могли встать. Потом он услышал крики «позовите врача», «здесь должен быть врач»... и увидел, как отводят в сторону под руки дяденьку в крови.

      Железнодорожники окружили кольцом урок, но никто не решался к ним подойти. Время от времени, те бросались на людей, пытаясь вырваться, и одному, который  с горлышками, это удалось, он убежал в сторону моста.

      Вдруг  Вовка увидел своего папу, он узнал его издалека по шрамам на спине. Каждый шрам ему был хорошо знаком с самого раннего детства, он даже трогал их рукой – огромные и гладкие на ощупь, а один из них  багровой тропинкой начинался на шее и заканчивался на щеке. С опущенными руками он спокойно шёл в сторону вооружённого ножом бандита. Вовкино сердце колотилось так, будто собиралось выскочить из груди на горячий песок. На вид урка был гораздо сильнее папы и в руках он держал  нож.  Что произошло дальше, Вовка  плохо видел, последнее, что заметил – когда папа швырнул в глаза здоровилы горсть песка.
 
      Когда железнодорожники связали бандита, Вовке удалось протиснуться ближе и он успокоился, увидев родную спину со шрамами. Потом приехала «скорая», за ней на желтом «бобике» – милиция...
 
      Веселье продолжалось. Люди подходили пожать папе руку, предлагали выпить, а один дяденька спросил: «Танкист?» 
Вовкин отец кивнул и поинтересовался: как тот определил, что он был танкистом.
 
- По шрамам, - ответил дяденька, - слишком крупные и края обгоревшие. Я в лазарете санитаром был, насмотрелся там вашего брата танкиста. Горел?

- Под Будапештом. Лоб в лоб встретили дивизию СС «Мёртвая голова». Правда и нам досталось. Когда «Тигр» под башню шарахнул, успел вытащить командира через нижний люк, тут...рванул боезапас и кусками своего же мотора мне всю спину нашпиговало, а командир...Он уже мёртвый был, когда тащил его за ноги...

      Гордость за папу, не побоявшегося бандита с ножом, переполнила Вовкину юную душу, а ещё он узнал, что танкистов узнают по шрамам. Правда, когда он услышал слово «будапешт», ему стало чуточку стыдно. Полгода назад пацаны позвали его во двор играть в «котёл», а битки у него не было. В общем, полез в шкаф и достал из коробки с отцовскими боевыми наградами медаль. На ней было написано «За взятие Будапешта». Вовка отцепил медаль от железки, обёрнутой полосатой лентой. Вечером вернулся домой без медали и боялся рассказать отцу, что посеял её во дворе. В день Победы, когда отец открыл коробку и обнаружил пропажу, ругал Вовку лишь за то, что тот струсил и не признался сразу. «Больше никогда не трогай ничего без спроса, - сказал он строго, - особенно, это» - И сунул Вовке под нос белую звезду с Кремлём посредине и надписью «СЛАВА»
      
      

                Часть 3 ДЕНЬ ПОБЕДЫ


        День Победы Вовка любил не меньше, чем Новый год. В этот праздник у них собиралась родня и он гордился, что все, даже любимые тёти воевали и у них были боевые награды, как у папы. Он любил их рассматривать, а если повезёт – послушать, за что получены. Но больше всего ему нравилось слушать фронтовые песни. Слова из одной песни ему так нравились, что он тихонько подпевал отцу, их легко было запомнить:  «три танкиста выпили по триста, а механик выпил восемьсот». По малости лет он не знал, что слова эти вставили в песню в шутку и относился к ним очень серьёзно, даже гордился, что папа смог выпить больше всех. Ведь на войне он был механиком-водителем танка!

      Последний день Победы, когда они с отцом вместе пошли на парад, врезался в Вовкину память из-за одного случая. Он был уже взрослым парнем и учился в девятом классе. После парада они возвращались домой короткой дорогой мимо Центрального рынка.  У самого входа в рынок была «пельмешка», ещё это заведение называли «рыгаловкой». У Вовки эта «Пельменная» всегда вызывала брезгливые чувства, когда он проходил мимо после тренировок. Возле неё вечно ошивалась всякая пьянь.

      Отец был в недавно купленном тёмно-синем костюме, на лацкане пиджака красовалась одна единственная награда – орден «Славы», наверное, не хотел делать лишние дырки. Возле входа в «пельмешку» на асфальте валялась перевёрнутая инвалидная тележка с подшипниками вместо колёс. Возле неё на боку лежал безногий алкаш и пытался дотянуться грязной рукой с чёрными ногтями. Отец велел Вовке подождать в стороне, а сам перевернул тележку и, обхватив  безногого сзади, попытался усадить. Грубая площадка выскальзывала из-под инвалида и Вовка подбежал, чтобы её придержать. На мгновение пышущее перегаром и заросшее рыжей щетиной лицо, оказалось совсем рядом. От увиденного Вовка чуть не вскрикнул. Вместо глаз были сухие впадины. Когда, наконец, после двух неудачных попыток удалось посадить инвалида на тележку, Вовкин отец забежал в «Пельменную» и вернулся с бокалом холодного пива. Он поставил его на асфальт рядом с калекой и
о чём-то долго с ним разговаривал. Вовка отошёл в сторону и не слушал. Только, когда пришли домой, всё же, спросил отца, о чём они так долго говорили.

«Понимаешь, сынок, - сказал отец, - я сразу заметил его пустые глазницы. Видел такие же в госпитале под Будапештом. Мы лежали в палате с танкистом-самоходчиком.  От него я и узнал про одну жуткую вещь. Когда кумулятивный снаряд насквозь прошивает боковую броню, за ним остаётся огненный след в тысячу градусов. Если кто-то из экипажа находится рядом с этим следом – у него закипают и лопаются глаза. Тот инвалид, Вовка, был самоходчиком. Я это сразу понял.»

                ***

      Тот парад в 1968 году стал последним для Вовкиного отца, его убили  два маленьких осколка, остановившихся возле сердца в феврале 1945-го.