Колываныч

В 1972 году, в связи с капитальным ремонтом дома, нас временно отселили в  квартиру «маневренного фонда». Нам предоставили неплохую квартиру — помог одноклассник, который работал в райисполкоме. Квартира была в цокольном этаже, сухая и светлая. Рядом жила семья — Николай Иванович (наш двухлетний  Костик называл его Колываныч), довольно пожилой человек, его жена — Мира Давидовна и её сестра-близнец — Циля Давидовна. Сёстры были как две «гренадёрши» - крупные, высокие, но с очень мягким характером. Спустя некоторое время выяснилось, что Николай Иванович, мягко говоря, злоупотреблял алкоголем и дебоширил.

Однажды оттуда доносились такие вопли Давидовных, что они разбудили нашего  Костика. Разгневанная Катя, моя жена, как была — в переднике, обсыпанном мукой — постучала соседям, дверь открыла одна из сестёр и на упрёки Кати сказала, что они не справляются с пьяным Николаем Ивановичем. Дебошир в это время тарахтел на кухне дверцами шкафчиков — по-видимому, что-то искал. Катя решительно подошла к нему:
      -Колываныч, что такое? Вы мне Костика разбудили!
      - Катенька, Катенька, сейчас, сейчас.
      - Что сейчас? Идите проспитесь!
      - Хорошо, хорошо...
И он улёгся на кровать в спальне. После этого при малейшем скандале Давидовны прибегали с воплями: «Катечка, Катечка, он опять!»

Дело в том, что Колываныч души не чаял в нашем Костике: стоило малышу выйти из подъезда, как он подхватывал его на руки, приговаривая: «Он же хороший мА-А-льчик». А Костик, перебирая ножками, шагал по огромному Николаю Ивановичу.

Однажды Костик подошёл к сидящему на лавочке Колыванычу и чётко сказал тоненьким голоском: «Колываныч — пианица». От кого он услышал это слово, неизвестно — мы с теплотой относились к Н.И., несмотря на его выходки. Кстати, это у Кости не первый случай. Много позже — он уже был в садике — мы гуляли в лесопарке, и я почему-то спросил: «А что у отца-то большая семья?» В ответ услышал: «Семья-то большая, да шесть проституток». Я оторопел, но не стал выяснять, где это он услышал. Сейчас ему уже пятьдесят, и я регулярно, в день его рождения, прошу сказать, наконец, откуда это. Не признаётся.

Зима в тот год была суровая — до минус 25, для того, чтобы купить молоко, я поднимался рано и в 6 утра уже шёл в магазин. Продавали его в бутылках из окошка в магазине, которое открывалось в 7 утра. Тепло одетая очередь пританцовывала на улице. Недалеко от магазина был тёплый люк теплотрассы, на нём умещалось пять старушек, которые стояли, тесно прижавшись друг к другу.

Николай Иванович не двигаясь стоял в очереди, на голове у него была тонкая шапка из какого-то  искусственного меха, уши он не опускал. Какой-то молодой человек обратился к нему: «Холодно, Вы бы уши опустили».
      - Та ничего — я колымчанин.
      - Что, работали там? По договору?
      - Да, договорылся там с одним.

Эта фраза как-то запомнилась, и однажды я спросил Николая Ивановича: «А кем Вы работали на Колыме?» Он посмотрел на меня тяжёлым взглядом и сказал: «Двадцать год, день в день на шахте отработал». Потом добавил: «Как-нибудь расскажу, если интересуешься». И вскоре рассказал. Это значительно позже мы многое узнали, а тогда...

Николай Иванович был курсантом  Харьковского военного училища. В 1938 году его забрали и после быстрого процесса дали 5 лет. Уже после освобождения и реабилитации он узнал, кто на него донёс. Это оказался его односельчанин, тоже курсант, который подал заявление на приём в комсомол. После собрания Н.И. подошёл к нему и сказал: «Что же ты идёшь в комсомол, ты же из семьи раскулаченных, если узнают...»
 
Попал Н.И. в сибирский лагерь, спустя полгода его вызвали к особисту, который сказал: «Как ты, гад, сюда попал — ты же на отца родного руку поднял!» Его обвинили в подготовке покушения на Сталина и добавили ещё 15 лет и отправили на Колыму. Однажды в шахту спустился со свитой начальник прииска, генерал. Он осматривал шахтёров и периодически показывал на кого-то пальцем: «Расстрелять». Ткнул пальцем и в Н.И. Слушая это, я воскликнул:
      - Николай Иванович, за что?!
      - За что? Рожа моя ему не понравилась!
Мастер участка обратился к начальнику:
      - Товарищ генерал, он молодой, хорошо работает.
      - Ладно, завтра разберёмся.
За ночь ожидания Н.И. стал совершенно белый.

Отсидел он в лагере полные двадцать лет с 1938 по 1958 г. Когда началась реабилитация невинно осуждённых, Н.И. послал свои документы в прокуратуру Ураины, оттуда пришёл отказ с резолюцией: «Вы были осуждены правильно». Тогда он послал документы в Москву, вскоре получил письмо с просьбой явиться в прокуратуру в Киеве. Там его очень быстро провели в большой кабинет, где за столом сидели прокурорские генералы. Ему сказали, что произошла ошибка, он будет реабилитирован и добавили: «Нам за Вас очень влетело». На что Николай Иванович сказал: «Шо-то я не вижу, шоб вам влетело. Если бы побывали там, где побывал я, да так же получили по жопе — от тогда бы влетело». И вышел,  изо всех сил грохнув дверью - «аж штукатурка посыпалась».

- Они, гады, дали мне шахтёрскую пенсию 150 рублей. Думали, что я после лагеря скоро подохну. А я живу и живу - и буду жить им назло!