ВРАГ

        Горячая слеза упала на руку Клавдии. Второй месяц она не находила себе места – ее первенец, единственный сын из четверых детей, пропал без вести на Черном море, где служил матросом на минном тральщике. Его судно еще в конце сентября должно было вернуться в Новороссийск из очередного опасного рейса, но через два дня после отплытия перестало подавать сигналы. Поиски ничего не дали, и вся команда вместе с ее Николаем считалась пропавшей без вести. Где сейчас ее кровиночка? Сгинул посреди моря вместе с кораблем? Или фашистская бомба разорвала его? Не может судьба заставить ее перенести еще и это испытание. Мужнина похоронка, пришедшая вскоре после его отъезда из короткого отпуска, как будто высосала жизнь из нее. Неужели и сына постигла участь отца? Неужели суждено ему было прожить на белом свете всего восемнадцать лет, да и те были наполнены войной, голодом и опасностью? Клавдия продолжала жить как и прежде, работала, кормила скотину, ухаживала за младшей дочерью, которая только недавно сделала свои первые еще неуверенные шаги, но сердце ее сжималось каждый раз, когда мимо дома проходила почтальонка со своей увесистой сумкой. А вдруг среди писем и телеграмм в ней лежит и самое страшное известия для Клавдии? И все же слабая надежда теплилась в ней – а вдруг ее сыночек жив? Может быть, каким-то чудом он сумел уцелеть в этой страшной войне, уже унесшей столько жизней? Ее мысли прервали глухие шаги в сенях.

       Дверь с тихим скрипом приоткрылась, и на косяк легла чья-то большая мозолистая рука. Вслед за ней в проеме показалась немецкая форменная фуражка, обмотанная сверху каким-то тряпьем, а затем и ее хозяин - огромный немец в потрепанной, сырой от первого снега шинели, в раскисших лаптях с рваными обмотками, сквозь которые просвечивала красная от пока еще легкого морозца кожа. Почему-то именно эти замерзшие ноги и приковали внимание Клавдии. Она встала навстречу нежданному гостю. Что нужно пленному немцу в их доме?

      - Воды! Пожалуйста! - нашелся ответ на молчаливый вопрос хозяйки.

      Из комнаты выскочила, весело подпрыгивая на одной ноге, средняя дочь Лина. Увидев немца, она задорно выкрикнула:

      – Гитлер капут! – но под выразительным взглядом матери быстро шмыгнула обратно.

      Клавдия набрала кружку воды и протянула немцу. Тот схватил ее обеими руками и, не останавливаясь, жадно выпил до дна.

      Здесь, далеко от фронта, в маленьком рабочем поселке, жили пленные немцы. Их часто можно было увидеть на улицах, идущими строем на работу. Поначалу он вызывали ненависть у местных, но со временем к ним привыкли и не обращали внимания. Если бы не их старые фашистские шинели с сорванными знаками отличия, их можно было бы принять за местных – такие же худые, усталые, часто голодные, но отличало их одно важное обстоятельство – если в глазах жителей поселка была надежда на скорую мирную жизнь, на возвращение близких с фронта, то пленные ходили, будто придавленные тяжким грузом, понурые, не поднимающие потухших глаз. И вот один из них сейчас зашел в дом к Клавдии.

       Она смотрела на него со смешанным чувством. Грязный, в прохудившейся одежде, с нелепыми обмотками на ногах – он вызывал жалость. Но это был враг, пусть пленный, не способный уже причинить никакого зла, зашедший в ее дом лишь для того, чтобы попросить воды, и все-таки враг. Кто знает, может быть, ее муж погиб, сраженный таким вот немцем. Но Клавдия быстро отогнала прочь эти неуместные сейчас мысли. Повернувшись к печке, она быстро достала из чугунка три оставшиеся от обеда картофелины, положила их на обрывок газеты и протянула немцу. Не смея прикоснуться к еде, тот вопросительно посмотрел на хозяйку.

       – Что ж ты смотришь? Ешь!

       Дрожащими руками немец взял картошку и опустился на порог. В одно мгновение три картофелины были съедены. Вдруг из комнаты, неловко ступая по широким половицам и переваливаясь с боку на бок, вышла младшая дочь Клавдии Наташа. Нисколько не испугавшись незнакомого человека, девочка подошла к нему, с любопытством посмотрела в его лицо и что-то залопотала. Улыбка прошлась по лицу немца, он стал торопливо шарить по карманам, вытащил самодельную деревянную свистульку и протянул девочке. Следом за свистулькой он достал из-за пазухи помятое, но еще сохранившее первоначальные краски фото, и протянул его Клавдии. В статном, красивом и уверенном мужчине едва можно было узнать сломленного и понурого человека, сидящего сейчас в дырявых обмотках на пороге ее избы. На фотографии к нему прильнула красивая женщина с замысловатой прической и двое аккуратно одетых мальчишек. Счастливая семья. Боль вновь пронзила сердце Клавдии. Нет, ее сын никогда не был таким опрятным и чистеньким, напротив, в детстве он частенько приходил домой то измазавшийся мазутом, то промокший до нитки в ледяной воде проруби, а позже с перепачканными в машинном масле руками, но что-то неуловимо схожее было у него с этими педантичными мальчиками, открыто глядящими в объектив. Может, свет счастливого детства, озаряющий их лица? Женщина вздохнула, и взгляд ее в очередной раз упал на покрасневшие от холода ноги немца. Немного постояв, Клавдия решительно направилась к старому комоду. Открыв нижний ящик, она вытащила повидавшие виды мужнины валенки, наскоро стряхнула с них пыль и протянула немцу.

       – Бери, чего уж там, хозяина у них больше нет.

       Немец как будто остолбенел, увидев обувь в руках женщины. Вдруг по его щекам потекли слезы, он подошел к Клавдии, упал перед ней на колени, схватил ее руки, все еще сжимавшие валенки, и стал их покрывать поцелуями, бормоча что-то по-немецки. Смутившись, женщина попыталась оттолкнуть немца, но он еще крепче вцепился в ее руки. На шум выбежала Лина, изумленно уставилась на мать и приникшего к ней человека, а затем раздался громкий плач младшей дочери, испуганной этой непривычной для нее сценой. От ее крика немец как будто очнулся, поднялся с колен, прижал к себе драгоценные валенки, и все еще что-то бормоча, направился к выходу. В этот момент дверь распахнулась, и в комнату влетела почтальонка. Она проводила удивленным взглядом вышедшего мужчину, а затем громко воскликнула:

       – Письмо тебе с фронта, Клавдия! Не похоронка! Письмо! – и протянула ей долгожданный треугольник. Трясущимися руками женщина взяла письмо и, узнав почерк сына, обессиленно опустилась на лавку.

        – Что же ты, Клавдия? Читай скорее!

        Непослушные пальцы все же сумели вскрыть драгоценное письмо, и перед взглядом, полным слез, заплясали ровные строчки, написанные рукой ее сына.

        «Здравствуй мама! Прости, что долго не писал тебе. Лежал в госпитале после контузии. На наш трал попалась очередная мина, но всплыла она слишком поздно, так что расстрелять ее не удалось, и она взорвалась у самой кормы. Все, кто был рядом, погибли, а меня, Сашку и Степана выбросило далеко в море. Тральщик разметало в щепки, живые только мы остались. Меня сильно контузило. Я ухватился за обломки ящика, в котором наш кок картошку хранил, а потом сознание потерял, толком и не помню, как плавали мы втроем двое суток, как нас потом проходящий патруль спас. Дальше – попал в госпиталь, врачи думали, не выживу, но я все-таки выкарабкался. Сашка со Степаном сразу на другое судно попали, так что сообщить тебе, что со мной приключилось, некому было. Сейчас у меня все хорошо, голова почти не болит, я прибыл на новое место службы – легендарный тральщик «Мина». Говорят, он счастливый, столько мин выловил и ни разу сам не взорвался. Не плачь, мама, скоро война кончится, я домой вернусь. Привет передавай всем, кого я знаю, а за отца считай, я уже тем отомстил, что девятнадцать фашистских мин расстрелял, так что меня наградили знаком «Отличный артиллерист». Целую тебя, мама, очень крепко. Жди меня. Твой сын Николай».

        Уткнувшись в письмо, Клавдия дала, наконец, волю слезам. Они вырывались наружу с глухими рыданиями и текли по щекам, падая ей на руки и такой драгоценный клочок серой бумаги. К ней подбежала Лина, выхватила письмо, пробежала глазами по первым строчкам и закричала:

      – Мама, не плачь, ведь жив Николай! – но, крепко обняв ее, тоже заплакала. Так они и стояли, прижавшись друг к другу, вместе со слезами изливая из своих душ всю боль, тяжесть, сомнения и скорбь.

      Маленькая Наташа тихо сидела на пороге и вертела в руках деревянную свистульку, подаренную пленным немцем.

      Какой мерой меряется героизм? Разве можно сказать, кто больший герой – мальчишка, в любую минуту готовый отдать свою жизнь за родину, или мать, ожидающая своего сына, потерявшая мужа, из последних сил одна поднимающая младших детей, несущая свою тяжелую ношу без стонов и просьб, и все же нашедшая в своем сердце жалость и сочувствие к бывшему врагу? Этого не знает никто…

       Этот рассказ написан по воспоминаниям жительницы рабочего поселка Бондюжский (ныне город Менделеевск Республика Татарстан) Ивановой Апрелины Никитичны, чей брат, Мартынычев Николай Исакович, был краснофлотцем, служившим в ТЩ-49, бригада траления охраны водного района Кронштадтского морского оборонительного района Краснознаменного Балтийского флота, а затем на командоре ЭМТЩ «Якорь» 1 бригады траления КрымМОР Черноморского Флота.