Обрывок 52

Душевная у меня просьба: Если кто по-жизни шибко серьёзный; в нашем несмешном бытие ничего смешного не видит-лучше дальше не читайте. Не надо.

     Это в гражданской жизни гражданский человек ломает голову чем занять своё свободное время. Потому что есть выбор и надо превозмочь свою мозговую лень, чтобы сделать выбор. У моряков ПМ-135 в этом смысле жизнь была проще. Выбор деяний, которыми должно было занять свободное время, был уже предопределён. В этом и есть достоинство замкнутой системы, где всё организовано по заведённому однажды порядку.
     Поспать, почитать - деяния обязательные. Домой письмо написать - не очень обязательное. Кино - как же без кино - и ещё домино. В домино в моё время на корабле стучали в каждом кубрике  -  зараза была всепроникающей - и страсти разгорались там нешуточные. Проигравшие в шутку лаяли или кукарекали на лампочку; приседали или отжимались по - серьёзному.
     Садились снова за стол и "рубились" с ещё большим азартом. "Камни" лупили об стол со смаком; те аж подпрыгивали. Было загадкой как они эти удары выдерживали; не раскалывались. Удар сопровождался приговоркой. Какой изобретательный язык был у играющих, какие реплики, словечки какие. А если это был "победный камень", тогда держись.
     "Голый", - кричат, или "Лысый"; всё приехали:"вы "козлы". Ну, "рыба", это все знают: считайте, у кого больше. Всего однажды за службу случилось, кричали в кубрике:"Встать! Адмирал!". И влепили смачно концевые; сразу и "пусто - пусто" и "шесть - шесть". Красиво.
     Играли на "вылет"; стоишь ждёшь, пока проигравшие "вылетят". Да, просто постоять и послушать - удовольствие. Это же такой театр: и актёры все мастера и зрители восхищённые.  Вообще, пьесу надо бы написать о доминошных страстях. Почему сегодняшние чеховы до сих не удосужились?
     Словосочетание "свободное время" звучит, конечно, приятно, но, если вдуматься - довольно абсурдно. Как может время быть свободным, или несвободным, когда мы даже не знаем, как оно выглядит. Но вот любит человек современный воображать, что он покоритель времени и пространства.
     О пространстве. Обитали мы, как я уже сказал в "замкнутой системе" и разгуляться особенно было негде. С корабля, по производственной необходимости, мы могли выходить на территорию завода, в его цеха. Выходили в призаводской посёлок негородского типа; в магазин, в клуб, в школу.
     Посёлок командного состава, городского типа, лежал за десять километров; Петропавловск - Камчатский за сто километров. И туда и туда из нас моряков появлялись единицы; и то лишь в случае крайней необходимости и под строжайшим сопровождением.
     Сразу за территорией завода и посёлка хозяйственно восседали насторожённо к чужакам группировка сопок. И было как - то само собой понятно: лучше туда не заходить. Летом там росли плотные зелёные джунгли ростом выше человеческого; неба не видать. Или не продерёшься, или заблудишься. Зимой столько же снега.
     Но по нужде всё равно ходили. Весной за диким чесноком - черемшой ; его там росло просто дикое множество. Крупного сочного. По указанию нашего врача, борящегося с нашим авитаминозом, мы его рвали целыми копнами, тащили на корабль и охотно поедали за обедом. Зелёных салатов в нашем аскетичном меню почему то не присутствовало. Но недолго мы объедали луга с черемшой. Через неделю черемша становилась деревянной и трудно перевариваемой.
     Зимой, к Новому Году снаряжалась большая команда "снегоходов" из самых высоких ростом моряков. Они упаковывались в снегонепроницаемые комбинезоны и отправлялись в сопки. Там под двухметровым слоем снега они находили кедр - стланник. На Камчатке всё что там растёт летом, зимой отдыхает стланником под неподъёмной массой снега. Зелёные лохматые лапы кедра "ампутировались" и в больших охапках неслись на корабль.
     И делились по командам. В каждой команде хранился деревянный остов; ствол новогодней ёлки. В нём были в определённом порядке насверлены отверстия. В эти отверстия и "трансплантировали" ампутированные ветки кедра. Таким образом кедр получал новую жизнь уже в "организме" экслюзивной ёлки. Очень даже красивой ёлки.
     Возвращаясь от ёлки к кино. Потому что ёлка была всего один раз в году, а кино постоянно. Наша страна, наряду с тем, что была из ряда вон самой читающей среди умеющих читать, но была она и самой киносмотрящей. Кино в моё время всеобщего атеизма, не побоюсь сказать богохульного, заменяло  нам религию. Даже криминалитет в стране снижался, когда показывали хорошее кино. Народ массово сидел у экранов и грабить было некого.
     Киномеханик был человеком обязательным там, куда на просторах страны можно было доставить, дотащить тяжёлые жестяные банки с фильмами и повесить экран из белой простыни. Шама, так звался по фамилии наш кинокудесник. Не шаман, но был человеком уважаемым.
     Были в команде славной ПМ - 135 ещё и Шамин, и Шамов, и Шамлов, и Шамсутдинов; но они не были киномеханиками и даже не почтальонами. Шама был уважаемым ещё и потому, что кроме кино приносил нам и почту. А также делал для нас мелкие покупки, вроде конвертов, одеколона. Другую мелочь первой необходимости, вроде зубной пасты, можно было купить в корабельном ларьке.
     А в выходные дни и в праздники набивалась команда ПМ - 135 в, пропитанное намертво запахами казённой еды, пространство камбуза смотреть кино. Что было для нас, служилых на краю страны людей, окном в большой мир. Где кипела жизнь, бушевали страсти и куда мы тосковали вернуться.
     Первые сидячие ряды перед экраном вольготно занимали уважаемые дембеля; менее отслуживший народ, грудился более плотно позади. Обычное, паразитирующее в человеческом обществе, тяготение к устройству иерархии; просто у военных людей она более паразитирует.
     Освобождённый из смирительного рулона экран уже висел с подволока, притягивая взоры своей белой матовостью. Своего рода "белый квадрат". Минуты ожидания поднимали в атмосфере зрительного собрания лёгкое напряжение. Гас свет и Шама включал свой трескучий, похожий на перевёрнутый велосипед с двумя огромными колёсами - бобинами, кинопроектор.
     И он резал мерцающим лучом темноту в сторону экрана, как прожектор крейсера "Аврора" в сторону Зимнего. Под этим лучом плоское полотно экрана преображалось в волшебное окно в параллельный "три Д"  мир. И полтора часа, как болельщики на стадионе, мы  сопереживали перепитиям жизни в том мире.
     Соответственно своим талантам, каждый сопереживающий норовил громко вставить свой комментарий. Чтобы с юмором. Даже соревнование в этом было. Это юморное сопровождение заставляло даже самый "пресный" фильм заиграть в новом качестве. "Человек с бульвара капуцинов" видели? Если бы Табакова с Мироновым, с Караченцевым и всей компанией сняли бы на нашем кабузе, то это было бы как раз "про нас". 
     Где - то "на входе" кинопроката существовала невидимая, но вездесущая цензура. Не то, чтобы очень уж политическая; я бы назвал её этической. Невидимая её рука с ножницами чувствовалась; вернее, проглядывалась. Она не пропускала фильмов, где много про любовь. Где страдают и целуются.
     Это мягко вырезалось и опять склеивалось. Кадры потом смешно перепрыгивали и мы тут же бессовестно фантазировали, что ж там такого было. А вообще, этически это правильно: к чему военнообязанному человеку вот эти искушения. Зачем взволновывать понапрасну в молодых организмах чувства, не связанные с военными обязанностями.
    Приоритет имели фильмы военные, приключенческие; фильмы на производственные темы. Обязательно кинокомедии. Наши советские, умные, добрые; до чёртиков смешные. Чтобы оздоровлять мораль личного состава здоровым смехом. Каких - либо иностранных фильмов не было; что они там высокоморального могут показать? Им сначала у нас поучиться надо.
     Корабельный киномеханик Шама бегал с тяжеленными жестяными банками по соседним кораблям и частям. Или оттуда бегали к нему. Чтобы выгодно обменять хороший фильм на хороший. Не дай бог, на выходные он не обеспечит к прокату свежего фильма. Но он обеспечивал.
     В субботу два фильма и в воскресенье два фильма, а бывало и по три, если хорошо побегает. После третьего - четвёртого фильма мы уже путали содержания фильмов между собой. Происходил эффект коктейля: в голове складывались совершенно новые сюжеты фильмов.
     Это, как если бы прожить три сознательные жизни и в четвёртой уже путать, где, когда и что происходило. Мой мозг тогда ещё не озарялся рассуждениями, что наша жизнь это тоже фильм и мы в нём актёры. Без опыта и знаний; и намешаем тоже всякого. Сценария - то готового нет и режиссёра толкового - тоже. И, что уж совсем хреново: неудачные кадры потом не вырежешь. Нет таких ножниц.
     Однажды наступил чудесный день тем, что киномеханик Шама получил в нём свой вожделенный отпуск на родину; и собрался и отбыл. Месяц его не будет. Кинопрокат передал, не особенно загруженному службой, баталеру. Это моряк заведующий на корабле вещевым довольствием; тоже уважаемый человек, как правило, в повышенном звании .
     Но, к сожалению, шаманского опыта и связей не имел; и с обменом фильмов шло у него плохо. Да ещё не очень и старался; разленился у себя на "тёплом" вещевом довольствии. В итоге навлёк на себя гнев, до этого очень дружелюбной, команды ПМ -135. К очередному сеансу у него опять не оказалось нового фильма и он, то ли от безысходности, то ли что напутал...
     Вообщем включил он этот опрокинутый велосипед и тот стал крутить уже "крученный" накануне фильм... от конца к началу. Это когда люди ходят задом наперёд и говорят также. Мы сразу не поняли, стали свистеть и топать на расправу скорые, а когда поняли, даже понравилось. Нашли это смешным. Если уметь взглянуть на уже обычное по новому, то это обычное выглядит уже как новое. Название фильма вспоминать не буду: его создатели смешным это явно не найдут.
     Бестолкового баталера "убивать" не стали и до приезда Шамы смотрели фильмы по два раза: и так и эдак. Пришёл киномеханик с другого корабля с фильмом для обмена и застал нас как раз за просмотром "кино наоборот". Приятно было смотреть, как он был ошарашен.
     Шама вернулся из отпуска и наша киношная жизнь снова наладилась. Шама привёз с собой шикарную гитару; правда играть на ней он ещё не мог; брал уроки игры у боцманёнка из верхней команды. С игрой у него получалось плохо и он захотел разукрасить гитару картиной с видом Качатки. Наш корабельный умелец - художник с любовью и расписал деку гитары. Маслом.
     Красивую Камчатку изобразил: сопки, вулканы в снегу и море. И себя хотел увековечить, поэтому масла не пожалел. Беда только: от этого "масла" гитара перестала звучать как гитара. Звучала как бубен. Пришлось Шаме это "масло" соскребать.
     Военная служба, между тем, не освобождала нас и от обязанностей быть активным комсомольцем. Время от времени об этом напоминал нам мичман Оницев: ответственный за комсомольскую работу среди личного состава. Правда, не очень он старался отрывать нас от основной, очень ответственной работы: работы по ремонту очередной атомной подводной лодки.
     Мичман подкрадывался к личному составу в местах для курения, угощал сигаретами и ненавязчиво предлагал проявить комсомольскую активность. Оптимистично расчитывал расшевелить дремавшую в нас комсомольскую сознательность. Поскольку должен был как-то отрабатывать свой должностной хлеб.
     Оницев, сам ещё молодой, искал людей легко загорающихся. С ними легче; им подай зажигательную искру, а дальше они сами будут гореть. И такие в наше, тогда насквозь воодушевлённое комсомольскими стройками, время, всегда находились. Нашёлся среди них и я.
     Оницев собрал нас таких, легко загорающихся, к себе в каюту и вбросил провокационную идею: "А давайте что - нибудь эдакое организуем". "Эдакое", что приходило на ум всё было не "то"; наконец остановились на КВН. Он был тогда ужасно в моде.
     На разгоревшемся энтузиазме запустили процесс. Организовали от каждого подразделения команды с капитаном во главе. В моём подразделении "У" команду собирал я; в наказание меня и сделали капитаном. Команды собирались с натугой; оттого небольшие, по шесть человек.
     Критерий отбора был один: у которых мозг хоть немного оригинальней других работал; и хозяин мозга не сильно отбрыкивался. Большинство обладателей неоригинальных мозгов предпочитало отбрыкаться и отсидеться в зрителях. Обычная позиция неуверенных людей перед неизвестным.
     Оницев организовал жюри из трёх офицеров, самых наших интеллектуалов и чувство к чужому юмору имевших. Председателем, конечно, замполит Павлюченко. КВН, после первых неуверенных шагов, прошёл на ура.
     Было всё: и загадки, и стихи, и песни; и даже пантомима. Соревнование всех распалило: и участников и аудиторию. Аудитория не жалела себя и смеялась щедро; и свистела и шумно реагировала. Поддерживала своих всё с большим градусом неистовства. У ребят в командах организм выплеснул  годовую норму адреналина.
     Первоначальная зажатость быстро прошла и они вытворяли вещи совершенно не стесняясь. В такие моменты и вылазит на свет божий скрытый в человеке талант. Команды шли, что называется, грудь в грудь. И жюри придумало для них последнее испытание: "Кто быстрее всех съест камчатское яблоко".
     От каждой команды вышел едок яблок, каждый в уверенности: "Тоже мне задачка". Вынесли на подносе укрытые салфеткой "яблоки". Аудитория взорвалась приступом смеха, когда поняла "в чём прикол". Яблоками были, очищенными от шелухи,  головки лука размером с кулак!
     "Едоки" получили каждый своё "яблоко"; уверенность у них тут же сменилась смятеньем. Дали команду "начали". Какое счастье, что от нашей команды лук пошёл есть москвич Каплунов. Я бы умер; для меня уже чистка лука предсмертная агония.
     А наш Каплунов, московский разгильдяй, как будто в своей Москве только и делал, что три раза в день ел лук. Камчатский лук он ел с совершенным видом и удовольствием, как если бы ел московское яблоко. Даже плевался косточками.
     Его несчастные соперники лук едва жевали; стояли открыв рот и хватали воздух; не могли открыть глаз, обливаясь слезами и соплями. Какие чудеса мимики показывали лицом. Аудитория просто лежала от смеха.
     Героем КВН был несомненно наш Каплунов; на продувной его физиономии ни слезинки, ни соплинки; стоит улыбается. Быстрее всех съел "яблоко" и тем избавил соперников от пытки доесть лук до хвостика.  Чеснокова из команды БЧ - 5 пришлось отпаивать водой и промывать глаза.
     А ведь бедолага не съел даже половинки луковицы. Это с такой-то фамилией. И кок его ещё пожалел и прилепил ему на глаза две шайбы сырой картошки. Аудитория была в полном восторге от нашего КВНа и даже не вспомнили в тот день о кино.
     Мой замечательный корабль был ещё интересен тем, что женщин на нём военнослужащих не было. И некоторые специальности, что считались чисто женскими, исполнялись мужчинами. Не разрешалось в то строгое время женщинам вторгаться в чисто мужской мир. Считалось, что женщина на корабле к несчастью. Стыд и срам; как можно так о жещинах. Слава богу, сегодня уже этого нет.
     Наш командир корабля был одновременно и командиром воинской части; и ему приходилось отдавать как устные, так и письменные приказы. Приказы надо было печатать. Этим занимался Дима Донсков. Парень с холёным налитым задом и с таким же лицом, на котором постоянствовала широкая довольная улыбка.  Казалось и губы у него постоянно в масле.
     У Донского был свой закуток на командирской палубе, как раз напротив каюты командира, где  он и восседал в, простым народом не сиженным, специальном кресле - вертушке. Со спинкой, подлокотниками и мягким поджопником. Он упруго давил его "булками" своего налитого зада; стучал на машинке и курил демонстративно сигарету.
     Иногда, за небольшую печатную услугу офицеры давали ему и с фильтром. Донсков умел громко стучать двумя пальцами на тяжёлой механической печатной машинке; наверно ещё из трофеев последней войны с немцами. Секретарист - машинист самоучка.
     Донорощенный: родом он был с Дона. То ли из Калача, то ли из Ростова, но на Дону. По слухам: его папа был там большой милицейский начальник. Наверно, с этого и надо было начинать.
     Всегда, когда в подразделении набирали молодёжь на очередную "пыльную" работу, у Донскова находилось срочное дело. За что его, не то чтобы не любили, но недолюбливали. Были у него, конечно, и другие достоинства, за что и получил от командира раньше всех из нашего призыва отпуск. Как раз к очередному Новому Году.
     Донсков подогнал и "вылизал" парадную форму, собрал чемоданчик и тридцатого декабря отбыл в сопровождении мичмана в аэропорт Елизово. Самолёт на большую землю; Новый Год он будет встречать дома. Конечно,  мы ему завидывали.
     Тридцать первого декабря вечером собрались мы в кубрике под самодельной ёлкой из кедра - стланника; на столе конфеты, печенье, сгущёнка. Вместо шампанского чай; вместо Деда Мороза - замполит Павлюченко.
     И вдруг нате вам: картина "Мы вас не ждали". Появление Донскова. Что - то быстро он свой отпуск отгулял. И грустный как человек, который умер на три дня раньше. Нам его сюрприз определённо понравился: "испортил себе кот масленницу".
     Донсков в эропорту, встретил своих землячков. Дембелей. Радости - то было. Да вот беда: землячки - то отслужили и летели домой насовсем. Поздно, правда, летели; так поздно обычно самых раздолбаев отпускают. И раздолбаи, пока ждали самолёт, уже гуляли.
     Донсков не хотел ударить перед земляками в грязь своим холёным лицом и присоединился. Отдал в камеру хранения шинель и шапку; достал бушлат и бескозырку и слился с дембелями в веселии.
     Подошёл непременный в таких местах патруль; дембелей утихомирили и посадили в самолёт. А уже больше не весёлого Донскова тоже посадили: только на гауптвахту. Откуда его и вызволил сердобольный наш командир. Новый Год на Дону в домашнем кругу отменился.
     Даже жалко нам стало недолюбленного Дмитрия Донскова. В отпуск у командира он всё таки выпросился и поехал. Из дому справку прислали, где врач печатью и подписью подтвержал о тяжёлом состоянии родителя. Командир, конечно, отпустил и Донсков добрался на Дон на этот раз без приключений. Такая служба ему так понравилась, что он остался потом ещё и на сверхсрочную.