Елена и Тесей

Как ни старался возница выбирать путь поровнее, левое колесо вновь угодило в рытвину, следом наскочило на камень, отчего повозку резко тряхнуло. Елена едва удержалась на своём набитом тряпьём тюке, выполняющем роль подушки, вцепившись одной рукой в поручень, а другой обхватив живот, и невольно охнула. Тот, или та, что растёт внутри неё, тут же недовольно толкнул пятками, мол, потише там, люди! Кастор оглянулся с виноватой улыбкой, пожал плечами:

— Извини, сестрёнка! Видишь: дорога хуже некуда, но скоро приедем, дома отдохнёшь!

Елена промолчала, хотя могла бы спросить, отчего они выбрали эту полузаброшенную почти тропу , вместо удобного тракта? Похоже, братья прилагают все силы, чтобы возвращение спартанской царевны под отчий кров прошло как можно незаметнее. Поэтому их корабль сделал остановку в одной из безлюдных бухт Южного Пелопоннеса, где Диоскуров, вместе с сестрой и пленной царицей Эфрой, матерью Тесея, ожидала пара колесниц. Остальной экипаж и захваченные трофеи продолжили плаванье в Гитион, морские ворота Спарты.

И всё же с каждым стадием местность вокруг становилась более знакомой, роднее взгляду, ближе сердцу. Уже открылись розовые от закатного солнца отроги Парнона, те самые, что видны из родного дома; и всякий здешний кустик, всякий камень обласканы тем же светом, омыты одними дождями! И главное, снова весна, как год назад, словно ничего не произошло, и приближается день её рождения, обещающий столько чудесного-взрослого... Насчёт чудесного вышло не очень, а вот взрослого... Елена вздохнула чуть слышно, и невольно обратилась мыслями в прошлое.

Той весной, едва минула неделя после праздничного приёма, царь Тиндарей с Диоскурами и свитой в двести всадников отправились на давно запланированную охоту в Немейские болота. При дворе осталась минимальная стража и младшая челядь. На следующее утро Елена с рабыней-служанкой чуть свет были в храме Артемиды Орфии, что находится за городской чертой, в лавровой роще, примерно в получасе ходьбы от дома, с намерением принести жертву богине (её благосклонность не помешает охотникам).

В столь ранний час жриц почти не было, кроме древней старухи, присматривающей за алтарём, но скорее, просто дремлющей в уголке. После выполнения всех обрядов девочки собрались обратно, предвкушая завтрак и весело проведённый день в отсутствие старших, но при выходе через пропилеи, когда Гида чуть отстала, странные фигуры выскочили из-за колонн, преграждая путь. Двое высоких мужчин, закутанные с головой в плащи, с мускулистыми волосатыми руками и ногами. Елена в первый момент опешила, кто посмел напасть на царскую дочь? Потом гневно крикнула:

— Эй, подите прочь! Вам жизнь не дорога?

Но в следующий момент что-то пыльное и тёмное, похожее на мешок, накрыло её целиком, затем ноги оторвались от земли, руки оказались стянуты за спиной, и любые попытки вырваться или позвать на помощь стали бесполезны. Елену, словно куль, бегом понесли куда-то; издали раздался пронзительный вопль служанки, затем царевну бросили в некий ящик, который сразу же тронулся с места (весьма тряско), наверное, повозка... Езда вслепую продлилась целую вечность. Царевна, будучи спартанкой, сдерживала слёзы и всхлипы, хотя страдала от неудобного положения, усугубляемого неизвестностью. Однако мелькнул просвет и в этой тьме. Движение прекратилось, Елену усадили прямо, и сдёрнули покров. Проморгавшись от пыли, она глазам не поверила. Эти двое, что схватили её, стояли по бокам колесницы, лица открыты — зрелые, можно сказать, пожилые мужчины с густой сединой в бороде и волосах, и ко всему прочему, явно знакомые. Да, точно, царевна видела их недавно на пиру, афинский царь Тесей, легендарный герой сказаний, и его друг, тоже царь чего-то там. Праведное возмущение вспыхнуло в Елене с новой силой:

— Как вы посмели сотворить эту подлость? Если только вчера были у нас в гостях, пили-ели за нашими столами, клялись в верности... Таков-то ваш новый подвиг? Уж вряд ли он прибавит вам славы! Верните меня домой немедленно, и я, клянусь отцом Зевсом, никому не расскажу о произошедшем...

Похоже, раскалённая, как молния речь не произвела на похитителей ни малейшего впечатления. Напротив, старший из них, Тесей, восхищённо осклабившись во все нечастые зубы, изрёк с энтузиазмом:

— Вот именно, царевна, дело в том, что ты — дочь Зевса! Как всем известно, я тоже сын олимпийского бога, Посейдона. И мой друг Пирифой ведёт род от бессмертных. Мы оба цари, но овдовели, и нам требуются жёны, однако, не обычные, а соответствующие нашему положению, лучше всего — из потомства верховных божеств. Идеальный вариант, это ты. Молода, красива, зевсида, ещё и царевна Спарты! Правда, пришлось бросить жребий, кому ты достанешься, и удача улыбнулась мне... Так что, малышка, не перечь, быть тебе моей супругой и царицей Афин!

—  Ты хоть и прославленный герой, но не можешь так поступать со мной! Есть добрый порядок, установленный от начала веков: присылают сватов, договариваются с родителями, мнение невесты тоже неплохо спросить, а потом как рассудят боги... Прошу, Тесей, отвези меня обратно! К тому же на Олимпе могут разгневаться, там куча моей родни...

— Моей, кстати, тоже, и ещё неизвестно, кто влиятельней! Но главное не это... Направляясь сюда, я наведался в Дельфы, спросить оракула насчёт успеха предприятия. Так вот, его ответ был: поступай, как задумал, а боги решат, что будет. То есть они умыли руки, а уж я не отступлю, видит небо! — он решительно тряхнул кудрявой серебристой бородой и положил тяжёлую руку Елене на плечо, очевидно, собираясь отправить её на прежнее место на дне повозки, впрочем, прежде предложил воды из объёмистого бурдюка. Девочка с трудом сглотнула слюну в сухом горле, но отказалась. Тесей хмыкнул:

— Спартанка!.. Ладно, поехали дальше. Прости, придётся тебе потрястись ещё, к тому же под накидкой, чтобы никто не заметил, и связанной, убежишь ведь!

О великий отец-громовержец! Где же твои посулы всемирной славы, когда твою дочь везут бесчестно, как последнюю овцу, насмехаясь над царской и божественной кровью! Елена непрестанно шевелила туго стянутыми руками, чтобы окончательно не затекли, кусала запёкшиеся губы, и всё же чутко ловила доносящиеся звуки, надеясь услышать топот копыт погони, или хотя бы голоса случайных прохожих. Но тщетно. За весь долгий путь никто не им повстречался, видимо, ехали такой глухоманью, где людей днём с огнём не сыщешь.

Пару раз делали краткие остановки. Тесей и Перифой закусывали вяленым мясом, пили вино из глиняной фляги, протягивали и царевне, весело гогоча, когда та отворачивалась.

Гелиос почти спустился с небесной колеи, и стало существенно холодней, когда они прибыли на место. В укромной бухте, скрытой от посторонних глаз скалами, находился небольшой корабль, вытащенный на галечный пляж. Команда загорелых матросов тут же столкнула его в море, для чего им пришлось обнажиться и зайти по грудь в воду. С кормы кинули сходни. Елена всё ещё надеялась на непременное чудо, что не даст свершиться безумному действу, и медлила, к тому же невольная слабость от тягот дороги и голода подкашивала ноги. Тогда новоявленный жених подхватил её на руки и в три прыжка вознёс на палубу. Прозвучала резкая команда, частокол вёсел ударил в волны, и корабль, ощутимо вздрогнув, двинулся вперёд.

Царевна оказалась в кормовой каюте, единственной на судне, размером не больше домашнего чулана, с узким тощим тюфяком, покрытым суконным одеялом. Окнами служили прорубленные щели-бойницы, а дверью — кованная решётка на петлях, а так же полог из буйволиной кожи. Имелось несколько амфор разного объёма и назначения: для питьевой и бытовой воды, для отправления естественной надобности, так же трапезные миски. Получила будущая царица и прислугу в лице рябой угрюмой девушки, впрочем, все обязанности которой сводились к доставке пищи дважды в день, утреннему и вечернему опорожнению "низкого сосуда", и одноразовой поверхностной уборке.

Светлое время суток Елена проводила взаперти, лишь сквозь окошки видя солнечный свет, и судя по нему, корабль шёл на юг. Она догадалась, что это сделано из опасения погони, поэтому был выбран кружной путь. Действительно, лишь небольшие островки появлялись вдали, не попадалось встречных кораблей. Когда её ночами выпускали на палубу подышать воздухом, царевна различала в сумерках и ещё больше ощущала обонянием большие корзины выловленной рыбы. Похоже, припасена в качестве прикрытия, мол, вышли на промысел. Ещё Елена упорно всматривалась в яркие созвездия, и мысленно вопрошала бессмертных, столь недавно обещавших столь многого, но не пошевеливших до сих пор и пальцем ради её спасения. В самом деле умыли руки? А уважаемый по всей Ахайе царь Тиндарей с зятем, царём Микен Агамемноном, а могучие братья Диоскуры? Неужели никто, совсем никто не сможет ничего сделать? Как ужасно, когда в один момент опрокидывается мир, и не знаешь, что тебя ждёт. Хотя, как не знаешь? Тесей не в шутку решил сделать её женой, несмотря на грозящую ссору с половиной Греции, и кажется, не отступит, а потому... Что ж, стать царицей Афин не самая горькая участь, и жених не последний человек, всё-таки герой сказаний аэдов! Не молод, да... и довольно груб. Так мужчины почти все такие, и ещё неизвестно, был бы приятнее выбранный по закону муж. Может, такова воля олимпийцев: столь прихотливо устроить её, Елены, счастье?

Когда стихал ветер, шли на вёслах. Пленница слышала мерные дружные удары лопастей в воду, скрип десятков уключин, отрывистые команды кормщика. Иногда звучала грубоватая флейта, задающая ритм. А порой пелись песни, в основном детскими голосами мальчиков-юнг. Но однажды зазвучал сильный мужской голос, которому подпевали все гребцы. Елена заслушалась уверенной, энергичной мелодии:

Остроносый наш корабль
мчится, волны разрезая;
в серой дымке твердь земная
не спеша уходит вдаль.

Страшен в гневе Посейдон,
но и мы не лыком шиты;
пусть от рока нет защиты,
но щиты со всех сторон,

шлемов гребни, копий ряд,
а в сердцах пылает ярость;
солнце в тучах затерялось,
чайки горестно кричат.

Парус выше! Пусть Борей
от души его надует,
ей, герои, удалую
силу явит кто скорей?

Путь далёк, тоньчает нить,
к встрече с будущим готовы;
нам сплели венок лавровый,
но не всем его носить...

Так лети, корабль, вперёд!
Повод есть тебе стремиться,
смелых любят олимпийцы,
ставший первым не умрёт!

Между тем погода испортилась, будто Посейдон, как злонравный свёкор, рассердился на ропщущую Елену. Небо затянули рваные серые тучи, вспенились волны, подгоняемые Бореем, качка усилилась. Царевна перестала принимать пищу, выходить наружу. Попросту лежала пластом на тюфяке, изредка отрываясь, чтобы попытаться изрыгнуть в чашу остатки содержимого желудка. Голова неимоверно отяжелела, казалась налитой свинцом. Мысли упростились до единственного желания прекратить пытку, оказаться на земной тверди, даже ценой замужества хоть со скифом-варваром!

Но волнение моря обеспокоило и кормчего. Пришлось зайти в гавань одного из островов. Там продали рыбный улов, пополнили запас воды и продовольствия. К причалам не подходили, и даже не пустили на борт местных торговцев (излишняя предосторожность, Елена и так не способна была подать никакого сигнала). Принесли щедрую жертву морскому владыке, заодно всем ветрам, а так же сиренам и наядам. В итоге через три дня смогли продолжить плавание, которое прошло без сучка и задоринки, и не продлилось долго.

На входе в Пирейскую бухту их встречали боевые корабли афинского флота, а на пирсе выстроилась шеренга личной охраны. Смирившаяся с неизбежным Елена надеялась сменить неустойчивость палубы на основательность царского дворца. Наконец-то ей нашли приличное одеяние —хрустящий свежестью хитон из фракийского льна, принесли зеркало (всё так же красива, несмотря на синие круги под глазами). Впервые за время путешествия она вышла наверх при свете дня.

Корабль стоял у стенки, пришвартованный толстыми канатами. На берегу толпились ярко одетые, на взгляд спартанки, люди. Казавшиеся простолюдинами моряки облачились в блестящие доспехи, а Тесей с Пирифоем красовались в пурпуре и золоте. Не удивительно, судя по обилию торговых судов у причалов и на рейде, Афины процветают. Но странно, никто не только не оказывает Елене царских почестей, но даже не обращает внимание. Попытку сойти по трапу пресекает молчаливая стража. Что происходит, Аид побери? Мало того, что её похитили, ещё и держат взаперти!

В скором времени прямо на пирсе были выставлены длинные ряды лож и столиков для трапезы, принесены бесчисленные корзины и амфоры со снедью. Намечался пир, на который юную царевну пригласить и не подумали. Она оставалась на борту, словно отверженная, наблюдая происходящее со стороны. Ей, конечно, кое-что перепадало с общего застолья, но всё приносимое Елена демонстративно отправляла за борт. Впрочем, столь же показательно эту демонстрацию никто не замечал.

Часа через три, когда пиршество завершилось и участники стали расходиться, в разной степени воздав должное Вакху, Тесей вернулся с берега, на удивление трезвый и озабоченный. Даже, как показалось Елене, имея отчасти виноватый вид. Не глядя ей в глаза принялся объяснять ситуацию, или попросту, оправдываться:

— Понимаешь, дело несколько сложнее, чем я предполагал. Ареопаг и народное собрание не хотят признавать законность взятия тебя в жёны, а если откровенно, боятся мести Зевса и спартанцев. Афиняне предпочитают торговать, а если воевать, то с прибылью. Сейчас же утверждают, что наша женитьба сулит им одни убытки. И это после того, как я, в сущности, создал их полис из горстки нищих местечек! Дал им возможность развиваться и богатеть! Неблагодарные трусы!

В душе Елены зародилась надежда, что судьба может подарить шанс избежать негодного брака. Вдруг Тесей решит послушать горожан и вернёт её домой? Но какое там! Великий герой не привык отступать ни на шаг. Всякая тень сомнения исчезла из царственного облика, брови нахмурились, взгляд заметал молнии. Приказы посыпались, как на поле битвы:

— Общий сбор на причале! Готовить повозки, верховых коней! Царевна едет в первой колеснице, в остальных оружие и скарб, самый необходимый. Выдвигаемся через час в сторону Афидны! — Затем обратился к Елене, всё же сбавив тон. — Афидна, это город, которым правит мой друг Афидн. Там не столь комфортно, как в Афинах, зато спокойно. К тому же... в общем, собрание согласилось по прежнему считать меня царём, если ты будешь проживать вне территории полиса... Это ничего не значит, ты всё равно по факту царица, а потом как-нибудь устроится...

Елена с горечью усмехнулась, пожав плечами. Воровское сватовство оборачивается шутовским царствованием. Хорош легендарный персонаж, даром, что седина в бороду, а ещё сын олимпийца! Но, видно, ему благоволит рок, с которым не поспоришь. В Афидну, прекраснейшая из смертных, к Афидну!

На место прибыли уже в сумерках. Небо на западе ещё переливалось алыми оттенками, а лесистую долину покрыла тень. Обещанный город оказался скромным местечком, единственным приметным зданием которого оказался дом правителя, больше похожий на военный форт: высокие стены, сложенные из диких валунов, узкие бойницы под самой кровлей, мощные ворота. Что же, хотя бы ночных разбойников можно не опасаться, а Диоскуры, обязательно придёт срок, проникнут в любую твердыню...

Комната, отведённая царевне, располагалась на верхнем ярусе, единственная имела подобие лоджии, а так же дополнительную лестницу во внутренний дворик. Обставлена достаточно скромно даже по спартанским меркам, но Елена не думала привередничать. Едва дождалась, пока нерасторопные служанки наполнят водой большую керамическую бадью, затем отослала их, и быстро, но с наслаждением омылась с помощью губки и мыльного раствора, и ещё не вытершись до конца махровым полотнищем, рухнула на широкое (видимо, супружеское) ложе, тут же провалившись в яму забытья.

Проснулась необычно поздно, чуть не в полдень, от странного ощущения вторжения, и открыв глаза, едва не вскочила от неожиданности: прямо над ней высилась прямая молчаливая фигура женщины в траурном одеянии. Строгие чёрные глаза смотрели пристально, но без всякого выражения, таким же бесстрастным было бледное лицо. Единственная яркая черта облика — золотой царский венец поверх седых прядей.  Женщина кратким жестом приказала Елене подняться, затем забрала у неё простыню, которой та пыталась прикрыть наготу, и медленным шагом обошла вокруг. Царица Эфра, мать Тесея, как догадалась девочка, никак не прокомментировала результаты осмотра. Так же безмолвно развернулась на месте и удалилась, словно призрак прошлого.

Елена отвлеклась от воспоминаний и оглянулась на вторую колесницу, грохочущую следом, где позади Полидевка восседала пленная Эфра, всё так же непреклонная и бесстрастная. Кажется, ничто не может вывести её из себя, развеселить или опечалить. И к юной невестке тогда она отнеслась без всякой эмоции. Приняла к сведению произошедшее с сыном-царём, как любой его поступок, геройский ли, никчемный, будто это свершение рока. Похоже, после нелепой, в сущности, гибели супруга, царя Эгея, нечаянным виновником которой стал Тесей, царица совершенно закрылась в собственном мирке воспоминаний, чисто машинально исполняя внешние функции (впрочем, вполне добросовестно), и ничто сущее по эту сторону Стикса не стоило её внимания.

Попечением Эфры жилищу Елены был придан более соответствующий царским покоям вид, служанки забегали, общая атмосфера несколько оживилась. И однажды вскоре это обернулось  свадебной церемонией (если так можно назвать тот непритязательный обряд в ритуальной комнате, и последовавший пир близкого окружения). Новобрачная пребывала на нём, обряженная в праздничные одежды с чужого плеча, в цветочном венце, отмытая в бане и умащенная благовониями почти до тошноты, и тревожно ожидала окончания торжества. Внезапность перемены девического статуса на супружеский не позволила никому, вроде матери или умной свахи, открыть глаза юной царевны на физические тонкости этого процесса. Откровения же старшей сестры Клитемнестры только сбили с толку, добавив лишних фобий. И вот, хотя пиршество затянулось далеко заполночь, так, что Елена едва держалась на ногах от усталости, но предпочла бы терпеть ещё сколь угодно долго. Увы, не проронившая за трапезой ни слова Эфра вдруг решительно поднялась, вскинула руку вверх, требуя внимания, отчего все примолкли, затем протянула указующий перст в сторону спальни. Молодожён-Тесей тот час вскочил, успев при этом осушить наполненный кратер вина, весело попрощался с присутствующими (ему ответили полускабрёзными шутками-напутствиями), крепко взял запястье невесты и повёл её за собой.

Елена шла, спотыкаясь, чувствуя отвратительный холодок внизу живота. В голове мелькали сотни мыслей, от мольбы богам до планов бежать не медля. Всего противней было оказаться в полной власти совершенно чужого, неприятного мужчины, хоть и героя. В первый раз она пожалела, что амазонка Эгимпос не одарила её смертоносным кинжалом, сейчас он точно бы пригодился!

Впрочем, ужасные предположения не спешили сбываться. Супруг-самозванец вёл себя вполне мирно: едва покинув трапезную, ослабил хватку (не отпустив полностью), улыбался себе, напевал слова простецкой песенки. Оказавшись в покоях, не набросился, подобно льву, настигшему лань, а проводил к ложу, застеленному белоснежной тканью, и усадил с почтением. Поблизости на полу находился вместительный медный таз, полный воды, и полотенце на табурете. Их назначение известно любому греку, тем более гречанке. В первую брачную ночь жена омывает ноги мужу в знак смирения. Елена решила, что ни за что не притронется к посудине. Словно угадав эти мысли, Тесей сам придвинул таз вплотную к ложу, затем осторожным, но уверенным движением распахнул складки хитона невесты выше колен, и опустил её ноги в воду. И начал пригоршнями лить прохладную влагу на самые красивые в мире щиколотки, посмеиваясь с мальчишеской радостью.

Покончив со столь нетрадиционно проведённым омовением, негромко произнёс:

— Нам придётся раздеться... совсем, то есть донага, и лечь вместе. Ведь теперь мы супруги, понимаешь? Мог бы тебе помочь, но боюсь, сегодня ты предпочтёшь сама. Я отойду чуть в сторону...

Сбитая с толку происходящим, Елена поспешила скинуть десятки локтей праздничного шёлка и спрятаться под простынёй. Тесей разоблачился в полумраке, и теперь неспешно возвращался. Царевна-царица невольно сжала пальцами ткань — вот сейчас начнётся! Очертания царской фигуры казались величественными, вовсе не старческими, однако, пугали. Мужчина встал коленом на край постели, опёрся рукой, наклонившись над девочкой. Та крепко зажмурилась, ощутив плотный запах вина и чего-то терпкого, не вовсе незнакомого, но впервые чуемого столь близко. Супруг улёгся рядом, деликатно приподнял край покрывала и натянул на себя. Их уже ничто не разделяло, кроме воздушной прослойки. Стоит пошевелиться, и вот...

Ага, коснулся! Правда, крайне деликатно, почти отечески — Тесей провел кончиками пальцев по рассыпанным прядям Елены, жест столь неожиданный, что она открыла глаза. Совсем близко, подсвеченное ночником, виднелось лицо прославленного героя, обрамлённое серебристой бородой, прорезанное морщинами и шрамами, но на удивление благодушное. Казалось, мужчина в помине не собирается чинить насилие, а напротив, полон дружеского участия. Или просто, в силу житейского опыта, разглядел душевное состояние своей отныне половины.

— Тебе, девочка, поди, хорошо известно о твоей красоте, про которую всюду болтают, но я не очень-то верил... Оказалось, слухи нисколько не врут, даже наоборот... Ты не просто красивее всех смертных женщин, но воплощение самой красоты, на земле и на небе!

Елена только хлопала ресницами, не вполне понимая смысл внезапной и даже комичной в подобной ситуации лести. Неужто кавалер решил вскружить голову девице восторженными речами, уложив её на брачное ложе? И как виновнице вести себя при этом? Оставалось молча слушать, в готовности к любому повороту.

Тесей вновь тронул её волосы, так же коснулся шеи и слегка оголившегося плеча. Почему-то вздохнул (печально?):

— Ты права, конечно, я почти старик, и мои подвиги давно в прошлом. Их разнесли по всей Греции аэды, сравнивают с деяниями Геракла, но в жизни было много разного, не всегда героического. Например, мои женщины... Первая, Ариадна, всем известна своим клубком, я её искренне любил, но предал, послушав доброжелателей, мол, критянка навлечёт несчастье на Афины! Поэтому оставил её, спящую, на острове Наксос. Говорят, на ней женился Дионис. Хорошо, если так, во всяком случае, меньше гложет совесть...Потом была Антиопа, царица амазонок. Я увидел её во время нашей войны с ними, в которой, кстати, участвовал и твой земной отец Тиндарей. Она была, словно вольная птица, или пантера, настолько великолепна, сильна, грациозна! Любой бы потерял голову, и я не устоял... Она тоже влюбилась в меня, причём настолько, что покинула свою страну и отправилась со мной в Афины! Когда амазонки вторглись в Аттику, чтобы вернуть царицу, она сражалась среди нас против своего народа, а потом договорилась о мире. Восхитительная, великая женщина! Родила мне сына, Ипполита. Казалось, лучшей жены не сыскать. Но постепенно дикий нрав стал проявлять себя в ней всё больше и больше. Начались безумные выходки, жестокие шутки, пропажи на много дней. Завелись любовницы... Терпеть это стало невыносимо, и я прогнал её, а в замен решил жениться на Федре, младшей сестре обманутой мной когда-то Ариадны, почти столь же красивой. И что же Антиопа? Явилась в разгар брачного торжества, вооружена, сопровождаемая шайкой столь же бешеных товарок! Собиралась убить мою невесту, крича, что я принадлежу только ей! Что ж, пришлось показать, кто в Ойкумене первый воин, не чета всяким степнячкам! Я заколол их мечом всех по очереди, а последней — дорогую бывшую жену. Кажется, она умирала с благодарностью, что принимает смерть из моих рук.  Ну, и Федра... Пожалуй, во всём противоположна Антиопе. Молчаливая, мечтательная, кажущаяся холодной. Лишь взгляд отражал внутреннее пламя, но как бы сквозь лёд... Никогда не раскрылась полностью, хотя прожили вместе десяток лет, родила мне двух сыновей, Демофонта и Акаманта, ты с ними ещё познакомишься. Но потом случился этот казус с Ипполитом. Федра влюбилась в него, хотя безответно. Безумная от страсти и обиды женщина нашла способ отомстить пасынку: написала записку, в которой оклеветала Ипполита, и повесилась. Увы, несчастная добилась своего — я был настолько ошарашен этим поступком, что проклял сына, и он погиб... С тех пор я без жены, что не годится царю. А поскольку статус мой, как рождённого от божества, властителя Афин и, что греха таить, известного героя требует соответствующего выбора, он пал на тебя. Тому же способствовал жребий, как воля рока...

Елена слушала, не веря ушам. Подобные вещи не воспевали аэды, о них умалчивали в застольных беседах, тем более, не затрагивали учителя-наставники. Это было странным, но почему-то не казалось отвратительным, недостойным легендарного мужа. А Тесей всё продолжал, сам увлечённый повестью своей жизни. Девочка заслушалась, на время забыв собственные страхи и неприязнь к рассказчику. Временами она едва сдерживала смех, к примеру, когда царь описывал эпизод ранней молодости, когда он неузнанным пришёл в Афины, и рабочие посмеялись над его длинными, красиво уложенными волосами, обозвав смазливой девчонкой!

Но постепенно усталость брала своё, и веки юной царицы стали смежаться, а слова утрачивать смысл. Почти из бездн Морфея она различила, что Тесей прервал речь, а затем ощутила, как доселе неведомая тяжесть наваливается сверху, придавливает к ложу, однако сонное безразличие сковало ум и уняло панику. Пусть будет, что будет, раз богам всё равно...

Сильные косматые ноги, словно рычаги раздвинули её колени, что-то твёрдое, хищно-требовательное упёрлось в нежное место, там, в промежности, очевидно ища лазейку внутрь. Ох, отец мой Зе... Елена не успела помянуть родителя, как острая, на разрыв боль пронзила низ живота. Она вскрикнула, инстинктивно дёрнувшись, но судорога растворилась в недвижности ног, рук, всего тела, постепенно слабевшего. Новых резких толчков не последовало. Кажется, там текла кровь... Тесей шептал что-то успокаивающее, похожее на заговор. Поддаться, забыть спартанский норов... Последней мыслью царевны было: "Твоя взяла, царь, и ладно...", а затем провал. Спааать!

Первое утро замужества, или уже день? Сквозь щели завешенных окон пробивался яркий свет. Слышен звук хозяйственной суеты двора, впрочем, не сравнить с повседневным шумом-гамом дома... Елена резко приподнялась на постели. Тесея след простыл, заодно исчезла прекрасная белоснежная простыня, сияющая свежестью накануне. Видно, неспроста, но какая разница?

В паху тупо-болезненно ныло, там же ощущение неопрятности... Оглядевшись, царевна увидела амфору (судя по капелькам воды, полную) и сложенное полотенце. Предусмотрительно, ничего не скажешь! Она осторожно спустилась с ложа, тщательно омыла проблемные места. Вместо вчерашнего роскошного наряда на медном гвозде, вбитом в стену, висел обычный хитон. Понятно, праздник кончился, что несут будни?

В большой зале, ещё не прибранной после свадебной трапезы, завтракали женщины (эту половину дома отвели под гинекей). Царица Эфра, на почётном месте, и бровью не повела, методично отправляла в рот кусочки хлеба, предварительно обмакнутые в оливковое масло. Столь же равнодушными казались остальные присутствующие, кроме одной (но какой!). Только вчера на пиру Елене была представлена Фисадия, сестра Пирифоя, прибывшая накануне из страны лапифов. Старая дева лет тридцати, крупного сложения, с пышной шапкой рыжих волос, и похоже, вздорного нрава. Вот и сейчас, прервав грубоватый хохот, которым она сопровождала очередную шутку, Фисадия скривилась, увидев вошедшую новобрачную, будто явилась сама Медуза-Горгона, и тут же съязвила:

— Ой, невестушка не выспалась совсем, видать, славно под молодцом наскакалась!

Елена вспыхнула сухой соломой от искры, готовая броситься на острячку с кулаками, но взгляд её встретился со спокойным взором Эфры, бездонным, как ночное море, но в котором ощущалась некая оценка, как, мол, молодая царица поведёт себя, достойно ли? И она укротила гнев, лишь чуть презрительно дрогнув уголком рта, прошла на своё место напротив свекрови и уселась, гордо выпрямившись. Только тогда позволила краткую ремарку:

— А что, в стране лапифов так принято — дерзить властителям? У нас в Спарте за это бросают со скалы, или как минимум, дают розог...

Лицо лапифянки, не ждавшей столь жгучего отпора, мгновенно застыло, затем налилось багрянцем. Минут десять она молча переживала позор, и лишь в конце нашлась на новый выпад. Увидев, как Елена невольно поморщилась от боли, потянувшись за очередным бруском сыра, Фисадия усмехнулась, небрежно махнув рукой в полутёмный угол залы:

— Судя по размерам пятнышка, замок открылся без труда, ключик вошёл как по маслу... А было ли вообще заперто, кто, кроме Афродиты ведает, а та не скажет...

Недоумевая, Елена вгляделась в указанном направлении. Изрядный кусок светлого полотна со странным рисунком, натянутый на деревянную рамку в человеческий рост... Что там эта противная  молола про ключик-замок и Афродиту? Ааа... Тут юная царица наконец-то прозрела. Да это же её брачная простыня с пятном крови, точно посередине! Трудно сказать, большое оно или не очень, во всяком случае, факт невинности подтверждён и в комментариях не нуждается!

Елена пожала плечами, не спеша поднялась из-за стола, нарочито чётко поклонилась Эфре, формально спрашивая разрешение покинуть трапезу, затем с достоинством удалилась. Проходя мимо Фисадии, произнесла вполголоса, хотя достаточно громко, чтобы услышали все:

— В мой-то замочек ключ вошёл, как по маслу, а твой, заржавленный, и Гефест клещами не откроет!..

Не удержавшись, оглянулась в дверях, и поймала две пары глаз, наблюдающих вслед: одни, сверкающие от слёз бессильного гнева, и другие, кажущиеся бесстрастными, но Зевс свидетель, таившие искорки смеха!

Новобрачный супруг и его закадычный товарищ Пирифой отсутствовали с раннего утра, по слухам, убыли в Афины "по делам". Елена почти весь день провела в четырёх стенах спальни, то разглядывая из окна широкую панораму долины с полями и убогими домишками, то лёжа на постели разбирая сложную паутину трещин по штукатурке, отобедала тем, что принесли служанки, лишь однажды спустившись во внутренний дворик, в закрытую его часть, чтобы окунуться в дождевом бассейне. Кроме спорых ласточек, ни одна живая душа не тревожила, не занимала её. Мысли о непременной выручке братьев, помощи олимпийцев не пропали совсем, но словно легли на самое дно захлопнутого сундука, до времени. Придётся как-то жить — среди странных, порой враждебных обитателей этого дома, в негостеприимной стране. Что же, не зря девочек и мальчиков в родном городе воспитывают терпеливо переносить трудности, не жалуясь, не лия слёз. Если кто-то хочет добиться от неё унизительных просьб о пощаде, пусть не надеется! Дочь Зевса и царевна Спарты не встанет на колени!

Тесей вернулся поздно, когда в округе уже замолкли все звуки, кроме редкого собачьего лая, а на небо, дабы составить компанию звёздам, взошла томная Селена. К жене он не явился, хотя затеял бражничать в зале, отчего вечерняя тишина покинула Афидну. Елена не подумала огорчаться, но и ожидать, когда сильная половина почтёт присутствием, не собиралась. Самостоятельно расстелила постель, укуталась с головой, чтобы ничего не слышать. Получалось не очень, поскольку нестройный, зато дружный мужской хор распевал во всё горло. Всё же  дремота возобладала, и царица почти отключилась, когда ощутила скорее по запаху, чем услышав, присутствие в спальне Тесея. Он вёл себя неожиданно мирно (после пьяной пирушки-то!), беззвучно разделся и вытянулся рядом. Завёл нудный пересказ торговых дрязг с депутацией из Коринфа, зачем-то нагромождая подробности. Скоро Елена поняла главное, что повторения вчерашнего проникновения не будет, и преспокойно отчалила на сладкой лодке сновидений.

Последующие дни оказались похожими друг на дружку, как цыплята, вылупившиеся от одной наседки. Проснёшься утром в одиночестве на ложе, лишь ширина которого и смятая простыня рядом напоминают о том, что оно супружеское... Служанки с омовением, завтрак в обществе царицы-статуи и чужеземной царевны-Горгоны, постоянные пикировки, столь досаждающие после лаконичной атмосферы Спартанского мира... Скучнейшее нахождение в "царских покоях", разглядывание одной и той же картины за окном, невесёлые мысли о настоящем, редкие яркие воспоминания из прошлого, а будущего совсем не хотелось касаться... Поздние возвращения Тесея, как правило, отмечаемые бурными симпосиями, но всегда заканчивающиеся приходом в спальню. Иногда с последующим выполнением супружеского долга. Елена притерпелась, острая боль не повторялась, при этом и приятных ощущений не возникало. Царь делал свою священную работу, не заботясь о чувствах прекрасной во всех смыслах половины. И она не заботилась рефлексией, радуясь гладкому, по сравнению с ожиданиями, прохождению муторного этапа.

Но с некоторых пор рутинное течение дней странным для Елены образом изменилось. Две новые служанки, приставленные к ней, разом словно прилипли, как труха к овечьей шерсти, всюду сопровождали, а главное, всё проверяли, осматривали и даже щупали: постельное бельё, повседневную одежду, вплоть до содержимого "низкого" сосуда. На прямой вопрос, какого тартара они это делают, ответили просто: царица Эфра приказала. Пришлось пытать мужа. Тот замялся, но признался, что связан обещанием царю Пирифою сопроводить его в царство мёртвых, чтобы добыть жену — царицу Персефону. Елене в первый момент показалось, что она ослышалась:

— Кого, кого? Персефону? Вы не просто наглые воры, но ещё полные безумцы! Она же замужем за Аидом, что чревато, знаете ли...

— Да, мы знаем, кто её муж... Но что делать? Другой дочери Зевса, годной в супруги Пирифою, ближе аида не нашлось. А мы бросали жребий, мне досталась ты, но с условием помочь напарнику...

— Ладно, хотя ваш план, это глупее, чем восстание титанов против Олимпа, но всё же имеет каплю смысла, но какое он имеет отношение к неотвязным старухам-служанкам?

— Дело проще раздавленной маслины... Я не могу отправиться в поход, пока ты не зачнёшь ребёнка от меня. Чтобы в этом удостовериться, необходимы определённые факты, так сказать, женского плана, вернее, их отсутствие в определённый момент... Понимаешь?

Ах, вот оно что! Сколь ни молода была дочь Зевса-Тиндарея, эту тему она успела освоить в школе жизни, благо факт месячных хворей не так давно стал и её достоянием, вовремя открытый детскому сознанию. Значит, тётки-мамки ищут признаки либо отсутствия беременности, либо наоборот, отсутствие признаков в положенное время... в общем, понятно. Могли бы просто спросить, а так... не очень-то уважительно, всё же царица... Впрочем, статус весьма хлипкий, пойдут афиняне на принцип, что выберет царь из двух зол — лишиться царского венца, либо брачного? Снова бросит жребий?

В один из дней Елену познакомили с сыновьями Тесея от Федры, Акамантом и Демофонтом, восьми и десяти лет. Оба мальчика, довольно рослые для своего возраста (едва ли не выше негаданной мачехи), явно унаследовали иноземную красоту критянки, и столь же очевидно находились под полным влиянием бабки. Такие же молчаливые, внешне безразличные, а кулаки сжаты... Впрочем, Елене ни жарко ни холодно от всяких новых родственников!

Надо так же признать, с производительными способностями у царя Афин был полный порядок. Не прошло и пары месяцев, как появились намёки на особенное положение молодой царицы, а потом её вырвало прямо за утренней трапезой, что привело к насмешкам Фисадии, воодушевлению Тесея, холодному вниманию Эфры и странному раздвоенному чувству Елены. Тут и тревога по поводу ближайшего будущего, возможных страданий, но так же облегчение: наконец-то навязчивое ожидание исполнилось, и оба друга могут проваливать хоть завтра куда угодно!

Так и случилось. Буквально через три дня, прошедших в угаре непрерывного симпосия, превратившего внутренний двор в подобие портового кабака, Тесей и Пирифой отправились в очередной славный поход. Уже облачённый в доспехи, невероятно, но совершенно трезвый, царь поднялся к Елене. Застыл статуей на пороге, не смея поднять глаз, лишь изредка бросая быстрые взгляды, словно на слепящее солнце. Она знать не знала, как себя вести: обнять ли на прощанье, пожелать удачи, молчать, изображая скорбь?

Заговорил сам Тесей, глухо, едва слышно:

— Мне кажется, мы больше не увидимся. Я не могу нарушить обещания, и пойду даже на смерть. Прости, что так вышло, вообще... Ты точно самая прекрасная женщина на земле, и заслуживаешь лучшей участи, чем прозябать вдовой бывшего героя. И ты молода, ещё успеешь сорвать лучшие цветы жизни. Но знай, даже умирая, я буду счастлив тем, что был рядом с тобой, и останется наше дитя. Вот, этот перстень Миноса, я нырял за ним на дно моря, отныне твой, — он подошёл вплотную, протянул бесценный раритет. — Прощай, да помогут нам боги!

По-военному повернулся на месте и удалился, грохоча бронзой и железом. Елена осталась на месте, сверля невидящим взглядом захлопнувшийся полог. Кто бы мог подумать, что она прольёт слезы по уходу, возможно навсегда, своего похитителя? Попробовала надеть легендарный перстень на палец, тот пришёлся удивительно впору. То же самое произошло со всеми другими девятью. Непростое колечко-то, действительно дело рук Гефеста!

И вновь потянулись дни, выжженные добела летним Гелиосом, припорошенные тонкой, словно мука, пылью, скованные знойной дремотой. По ночам лёгкий бриз приносил облегчение, зато цикады стрекотали оглушающе. Елена частенько бродила одна по коридорам и комнатам немаленького дома, выходила во двор, сиживала в укромных зелёных беседках, иногда окуналась в прохладном бассейне. Не возбранялось ей совершать прогулки по окрестностям, в сопровождении служанки и пары охранников. Видимое присутствие Эфры свелось к минимуму, хотя Елена была уверена, что необъяснимым образом жизнь двора до последней мелочи контролируется царицей-матерью. И любая подробность развития беременности невестки ей тоже известна.

Однажды, во время очередного бесцельного кружения по гинекею, Елена оказалась в помещении, где ни разу до этого не бывала, под самой кровлей, полутёмное, страшноватое. Не видно никакой обстановки, кроме как у дальней стены, напротив единственного окна, большая рама-станок с натянутым художественным полотном. Словно завороженная, девочка робко двинулась, чтобы рассмотреть. Это было воистину чудесное полотно! По сравнению с ним милое рукоделие, сотканное умницей Пенелопой, показалось бы грубой поделкой. Стремительный корабль, рассекающий крутые волны, в окружении юрких дельфинов и пышнокудрых наяд; в лазоревом небе надувает щёки Нот, южный ветер; высоко-высоко, над облаками, пируют боги Олимпа. Но более всего пленяет взгляд, поражает невероятной чистотой красок — парус! Занимающий центральное место всей картины, ослепительно белый, кажется, пронизанный тысячей солнечных игл, несущий посередине багряное изображение совы, символа Афины. Но человеком ли создано это сплетение нитей, превратившееся в божественный образ, или самой богиней, а может, дерзкая Арахна вновь решилась утереть ей нос?

Вдруг стремительная тень возникла между Еленой и полотном, и бездонные, глубже аида глаза обожгли скорбным холодом. Откуда она возникла, словно материализовавшись из мрака? Наверное, это её спальня, но никакого ложа, кресел, вообще ничего! Юная царица рванулась прочь, впервые испугавшись всерьёз. Есть вещи, которых страшатся даже боги, не говоря о смертных! И всё же реющий над морем белый парус не выходил из мыслей Елены. Она решилась ненавязчиво расспросить слуг. Большинство отмалчивалось, будто заразившись от госпожи немотой, вдобавок с глухотой. Лишь одна престарелая рабыня, давно отставленная от услужения, доживающая век в дальнем углу, зато разучившаяся бояться, прошамкала с грустной усмешкой:

— Мастерицей Эфра стала давно, с детских лет, столько всякого соткала, Олимп с Парнасом можно украсить много раз! Но после того случая, с гибелью супруга, похоже, малость умом тронулась. Говорить словно разучилась, и всё ткёт одно и тоже: корабль с белым парусом! Как закончит, тут же распускает, и снова начинает. Видно, пытается судьбу обмануть, чтобы однажды чёрный парус в прошлом изменил цвет на белый, и Эгей остался жив! Придумала себе танталову муку, вот и несёт её почитай три десятка лет...

Вот, значит, как... Судьба, рок, фатум. Никто от них не уйдёт, но люди пробуют снова и снова. Только жизнь коротка, хотя иногда тянется, словно деревенский вол с поклажей, бей, кричи на него, без толку...

На следующее утро случилось невероятное — Эфра заговорила с Еленой, причём предложила учить её ткацкому искусству! Стараясь не выдать потрясения, девочка живо выразила согласие. Ещё бы! Немногие, воистину избранные Афиной, могут похвастаться этим умением. Недаром называется царским ремеслом!

В покои принесли раму с уже натянутой основой, несколько корзин разноцветных нитей для утка, так же ларцы с красителями, инструментами. Эфра делала угольные наброски на папирусе, раскрашивала, затем показывала, как воплощать изображение в ткань. Пальцы спартанской царевны, хоть не избалованные, всё же с непривычки ныли изрядно. Зато навык закреплялся намертво.

Многие вещества, используемые в процессе, были неслыханно роскошны. Индиго и пурпур из Финикии, золотая колхидская пряжа, прозрачный янтарный бисер. Целое состояние, заключённое в куске полотна размером с локоть!

Даже в процессе обучения Эфра не становилась оживлённее. Пять, шесть произнесённых слов за утро можно считать потоком красноречия, причём вскоре, по мере роста мастерства ученицы, и этому пришёл конец. Царица будто выжала из себя все способности общения, чтобы поделиться важным, и вернулась в тесную раковину прошлого.

Впрочем, у Елены уже было интересное занятие, да и плод внутри чрева развивался вполне геройски, к тому же учтите, кто его деды — великие Зевс с Посейдоном! Так что к восьми месяцам живот у молодой царицы вырос выдающийся, как ей казалось, наверное, там мальчик, будущий наследник Афинского престола! Хотя некоторые опытные повитухи, окинув внимательным взглядом, предполагали скорее девочку. Пусть так, ещё лучше! Будет доброй, внимательной, красивой... Вдруг окажется прекраснее её, вот люди и боги ахнут!

Чтобы не превратиться в бесформенную толстуху, Елена старательно занималась гимнастикой, с учётом положения, конечно. Это и плоду полезно, пусть упражняется ещё в утробе! Во время одного из подобных занятий в комнату заглянула служанка, сообщила, что в Афидну явился владелец соседнего поместья некий Декел, и хочет поделиться новостью о царях Тесее и Пирифое, уже полгода назад отправившихся в аид за Персефоной, о которых с тех пор не было ни слуху ни духу. Молодая царица неспешно закончила движение, накинула на плечи шерстяной плащ (весна в этом году не спешила с теплом), затем направилась во дворик, куда уже стекались все домочадцы. Там она пристроилась между колонн пропилеев, закутавшись с головой.

Посреди обширной залы уже восседала на солидном кресле, подобно богине Олимпа, царица-мать Эфра. Позади и сбоку стояли приближённые, среди них Фисадия с извечно желчной ухмылкой, а напротив, в походной, но благородного кроя накидке, высокий статный мужчина средних лет с острым взглядом и белесым шрамом через бровь. Видимо, это и есть названный Декел. Облик его показался Елене знакомым, уже не из числа ли он приглашённых на её день рождения почти год назад? Но послушаем, что скажет. Она осталась стоять среди слуг, столпившихся в отдалении.

Пришелец начал издалека, дежурно восхвалив хозяев дома, призвав богов облагодетельствовать город и страну, пожелав мира и урожая, а всем врагам смерти и болезни. Затем поведал историю, как буквально неделю назад посетил храм в Дельфах, где внимал откровению оракула. Удивительно, но пифия открыла ему ситуацию с двумя героями, Тесеем и Пирифоем, спустившимися в аид и представшими на глаза владыки мёртвых Аида. Тот, казалось бы, принял дерзких гостей радушно, предложил присесть на каменные кресла. Но только они совершили это, как моментально приросли к седалищам, так, что оторваться уже не могут, и обречены просидеть на одном месте целую вечность. Впрочем, если Тесей ещё может быть освобождён, по причине наполовину божественного происхождения, то Пирифой этого шанса лишён...

При последних словах повести Фисадия разразилась гневными причитаниями, поминая глупость затеи с женитьбой, несносную красоту спартанки, вечные привилегии олимпийских отродий, и многое в том же духе. Эфра по обыкновению не дрогнула и ресницей, хотя руки её накрепко держались за подлокотники. Елена услышала перешёптывание рабынь, мол, сердце царицы сделано из бронзы, а Фисадия не может смириться, что Тесей выбрал не её...

При этом устрашающие, физически ощутимые образы мёртвого царства встали перед глазами, удушающий запах серы словно ударил в ноздри, небо вдруг собралось в лоскуток, и юная царица, откинувшись на колонну, начала оседать на каменный пол. Поднялся переполох. Сбегали за водой, брызнули в лицо. Елена пришла в себя, непонимающе оглядела окружающих, затем увидела стоящую прямо Эфру со скрещенными руками, отвернувшуюся Фисадию. Пришелец находился совсем близко, внимательно, с заметным участием наблюдая за происшествием. Заметив обращённый к нему взгляд, поклонился, ободряюще улыбнувшись. Теперь Елена определённо уверилась — он был год назад у них во дворце и, возможно, находится на её стороне. Впрочем, сейчас это не имело никакого значения, настолько раскалывалась голова, будто у отца Зевса, когда рождалась многомудрая Афина, и невозможно было связать даже пары мыслей...

Она пролежала в постели пару дней, не притрагиваясь к пище, лишь иногда утоляла жажду разбавленным родниковой водой вином. Затем самочувствие восстановилось, но осталась странное ощущение тревоги, смешанной с надеждой, ожиданием какой-то перемены. И оно оправдалось. Недели через две после посещения Декела, ранним-ранним утром, ещё до появления Эос, Елена проснулась от внезапного шума, возникшего внизу сразу в нескольких местах. Как любая спартанка, она сразу определила его происхождение: там сражались оружием много людей!

Царица-царевна тут же накинула на себя плотный хитон, закуталась в шерстяное одеяло. Ничего пригодного для защиты под рукой не было, кроме "низкого" сосуда. Ладно, сгодится и это, можно попытаться ослепить нападающего содержимым, а потом оглушить верным ударом. Что будет потом, не важно, но она не отдаст задёшево свою жизнь! Теперь забиться в угол за ложем, вдруг пронесёт, не заметят (хотя вряд ли)….

Звук изрядной свалки усиливался и быстро приближался. Было очевидно, что обороняющиеся терпят поражение, наверное, проспали атаку. Вдруг всё стихло: и звон оружия, и крики, кроме топота тяжёлых, явно закованных в поножи ног. Внезапно дверной полог распахнулся, и в проёме возникла громадная фигура в доспехах, с пылающим факелом в руках. На миг ослеплённая, Елена сжалась на месте, пока не услышала к своему неимоверному облегчению слова:

— Сестрёнка, ты здесь? Мы пришли за тобой!

Она улыбнулась, вспоминая этот момент, и последовавшие эмоции. Диоскуры, хотя запыхавшиеся от боя и все в крови врагов, готовы были нести её на руках до самой Спарты! Они втроём без умолку болтали, пересказывая друг другу события прошедшего года, в основном радостные, и словно не замечали округлого живота сестры. Особенный смех вызвало намерение Елены угостить первого вошедшего порцией гадости из горшка. Кастор, а именно он нашёл царские покои, живо представлял, как течёт по нему неприятная субстанция...

Они давно ехали по сравнительно ровному тракту. Бросало и трясло гораздо меньше, зато видимость упала, вслед за исчезнувшим алым диском. Ещё светилось небо над отрогами, а в зените зажигались звёзды. Скоро соберутся в своих очертаниях созвездия, потом явится задумчивая Селена. И ближе, ближе дом! Кажется, места уже совсем знакомые, хоженые, езженые в детстве, даже сердце замирает. Но не оставляют воспоминания, ещё такие свежие...

По рассказу братьев, наведывавшийся в Афидну соседский правитель Декел сразу после визита направил гонцов в Спарту, с изложением увиденного, и предложил помощь в возвращении царевны домой. Немедленно был снаряжён корабль с отрядом лучших воинов во главе с Кастором и Полидевком. Когда они прибыли в назначенное место, там находились кони и колесницы, подготовленные Декелом, и он сам, в качестве проводника. В ту же ночь спартанцы достигли окрестностей Афидны, произвели разведку, и на рассвете начали штурм. Собственно, серьёзного сопротивления не было. Малочисленный гарнизон пребывал в беззаботности, за что поплатился, будучи весь истреблён. Прислугу, не успевшую разбежаться, взяли в качестве трофея. Так же пленили царицу-мать Эфру и сестру Пирифоя Фисадию. Последняя вздумала возмущаться и грозить местью лапифов, за что была немедленно успокоена двумя десятками плетей по голым лядвиям. Затем отряд направился в Афины. Тамошние граждане, испуганные не мощью горстки воинов, а перспективой конфликта с воинственной Спартой, собрали и выложили солидный куш — десять талантов золота. Так что Диоскуры могли радоваться двойной удаче, не только освободили сестру (правда, не совсем в изначальном виде), но так же пополнили городскую казну. Теперь основная часть добычи двигалась морем, через Гитион, лишь Елена с невольницей Эфрой будут доставлены напрямик, через горы.

На одном из перепутий их маленькую кавалькаду поджидал конный разъезд с пылающими факелами. Поехали веселее, упряжные двойки сами прибавили рыси, видимо, почуяв близость домашней конюшни с яслями, полными овса. Царевна тоже разволновалась. Уже точно родные окрестности, даже в темноте угадываемые, кажется, и запах неповторимый, только им свойственный... Ага, вот ближний луг, за ним оливковая роща, а там и он, милый, милый дом! Елена привстала, не в силах просто так сидеть, затеребила хитон Кастора, мол, скорее же, прибавь ходу, братец!

Колесницы, всадники внеслись в пространство двора. Тот час за ними захлопнули ворота, зажглись новые огни. Но никакой шумной встречи, криков радости не происходило. Царевну подхватили чьи-то руки, поставили на плотноприбытую землю, затем братья, встав с обеих сторон, повели её в дом. Остальные сопровождающие вместе с конями словно испарились. Они втроём прошли по пустым гулким залам и коридорам, поднялись по столь памятной лестнице на второй этаж. Вот знакомая едва ли не с рождения дверь, за ней детская зимняя спальня, крохотная на повзрослевший взгляд, за ней выход в лоджию. Теперь всё, она дома!

Диоскуры бросили на пол пару тюков с пожитками, неловко потоптались на месте.

— Ну, мы это, пойдём, сестрёнка? Устраивайся по-домашнему, отдыхай!

Елена хотела спросить, где остальные все, вроде бы, время не слишком позднее, но сдержалась. Это Спарта, здесь терпение дороже слов. Она прошлась по комнате, вышла на открытую, залитую уже лунным светом лоджию. И едва не вскрикнула, от испуга или радости. Там, вся словно серебряная, спиной к перилам, скрестив руки на груди стояла Леда. В красиво драпированной хламиде, с распущенными волной волосами, она как никогда напоминала лебедя. Девочка кинулась к ней:

— Мама, мама!

Царица вытянула руки вперёд, не позволяя дочери налететь на неё (забота о положении, или отстранённость?), но всё же обняла за плечи, поцеловала в висок.

— Слава Зевсу, тебя вернули! Злодей, как ты знаешь, получил по заслугам, не помог и авторитет Посейдона! Ничего, что ты в таком виде, этого следовало ожидать... Собственно, как отец ребёнка, Тесей не так уж плох, всё же герой и царь, но портить свежее яблоко такой червоточиной ни к чему! Кажется, у тебя месяц восьмой примерно? Так вот, завтра же утром, не откладывая, тебя отвезут в Арголиду, там есть надёжное место, будет хороший уход, охрана. Родишь, кто родится, передадут твоей сестре Клитемнестре, в Микены, мы договорились. Будет воспитываться в царской семье, как родное чадо. А тебя через годик выдадим замуж, по-настоящему, согласно древних законов. Можешь не благодарить, ложись немедленно спать, подъём будет ранний! Сейчас пришлю служанку, эту, новую, Эфру, поможет тебе...

Елена стояла, словно нимфа, превращённая в дерево, не в силах сразу воспринять всё сказанное ей. Очнулась, когда Леда почти скрылась за дверью:

— Мама, можно прислать мою прежнюю служанку, Гиду? Мне с ней будет проще...

Царица остановилась как вкопанная, повернула голову, но с ответом не спешила. Будто подбирала слова. Наконец-то сухо произнесла:

— Её больше нет во дворце.

— Вы прогнали её? Наказали? Или продали? Она же ни в чём не виновата!

— Не так уж не виновата! Эта бестолочь даже не смогла сказать, что произошло с тобой. Твердила, мол, царевна вознеслась на небо! Если бы не обнаружились следы колесницы и ног похитителей, мы бы с ума сошли от неизвестности. Но её никто не наказывал. Тиндарей отправил на скотный двор, с глаз долой... А потом, потом она сама себя наказала, — Леда указала рукой на белеющий под луной платан. — Повесилась на том дереве, ночью, через неделю после твоей пропажи. Поэтому её больше нет во дворце...

Елена с каменным сердцем посмотрела в ту же сторону, словно могла увидеть висящую на толстом суку худенькую девичью фигуру. Зачем она это сделала? Обычная служанка, не слишком усердная, порой вообще никуда... И вот те раз! Почему-то вспомнились собственные мысли годичной давности, про то, управляют ли боги судьбой самых низших смертных, не царей или героев, и чем они кончают? В Элизий вряд ли попадут, там место избранным... Пылающие бездны аида, среди тысяч и тысяч других теней, и так — вечно? Так зачем она это сделала?

Царевна провела ладонью по лицу, словно снимая старую маску, или прошлое, которого не вернуть.

— Хорошо, пришли ко мне Эфру. Пусть принесёт воды, только не слишком горячей, и свежую губку с мыльной золой. Кажется, я целый год не мылась. Целый год...

Она подождала, пока мать выйдет, затем вернулась в комнату. В углу, на дубовой полке, стоял родовой божок — грубая снаружи, полая внутри глиняная статуэтка Геры. Елена взяла её в руки, повернула вниз головой, чтобы показалось отверстие, закрытое пробкой и замазанное воском. Отковырнула деревянный кругляш, после чего сняла с шеи бирюзовое ожерелье, подарок наяды Метос, а с пальца — перстень Миноса, доставшийся от Тесея, и аккуратно опустила сокровища вглубь божка. Вставила пробку, затёрла остатками воска. Потрясла в руке, прислушиваясь. Нет, не слышно. Вернула на место. Донёсся звук шагов и плеск воды. Пришла Эфра.

"Сейчас разденусь, омоюсь и лягу спать. Дома... Всё, что будет завтра — потом".