Ещё раз о реке

Когда вспоминаю речку Навля, то думаю о ней как о самой большой материальной и личной душевной потере в моей жизни. До сих пор.
Ни развал Союза, который я исподволь ждал, но не думал, что это произойдет так быстро и на моих глазах.
Ни  сгоревшая дача с мебелью, инструментом и вещами, которые долго и с трудом приобретались – «наживались» в те советские времена, -  дом простоял до этого более ста лет, был построен из лиственницы ещё в 19 веке и отделан ярославской резьбой по доске. Ни спиленный и вывезенный недавно сосновый лес  на другом берегу залива, куда я любил ходить за грибами. Даже факт резкого сокращения запасов рыбы в Волге, где я ловлю её под окнами новой дачи, - не трогает это всё меня так, как потеря на моих же глазах речки детства, струившейся когда-то давно через прошлую счастливую жизнь ребёнка.

Я не одинок. Те, кто жил до меня  и те, кто рос вместе со мной, и те, кто продолжал жить в уютном рабочем посёлке на холме, у подножия которого  виляет руслом речка Навля – мы все связаны с ней. Правда, сейчас она напоминает простой водосток: спрямленные сглаженные берега, бедная растительность, мелководная как ручей и почти совсем без рыбы.
О той трагедии, что случилась с ней в прошлом, и довершается сегодня, я уже публиковал здесь раньше, кто не читал – могут найти. Сегодня немного дополню. Если повторюсь в чём-то, то потому, что не могу спокойно забыть.

К середине прошлого века, ещё до убийственных мелиоративных работ на пойме и «спрямления» берегов, которые устроило государство в 60-х годах, Навля была полноводной, глубокой и местами даже опасной рекой. Случалось, в ней иногда тонули люди. Во время войны она была серьезной преградой для передвижения войск. Матушка рассказывала, как чудом осталась живой во время осенней переправы через реку, когда вместе с партизанами выходили из немецкого окружения.

В глубоких местах, в омутах, где не всякий из нас мог, ныряя «ножками», достать до дна, мы любили купаться. Жители каждой улицы посёлка облюбовывали себе свои места купания. Здесь мы учились плавать и под присмотром старших впервые совершали поступок: мужающий ребенок самостоятельно переплывал реку.

Полноводной река была потому, что питалась от болот и стариц вдоль русла и ближайшего леса, и неиссякаемых подземных источников, пробивающихся через песок на дне, от чего вода в речке была всегда отрезвляюще прохладной и чистой. Мы находили такие ключи ногами и соревновались, кто дольше простоит на ледяном вулканчике.

Само русло не ленилось петлять по пойме, берега укреплялись дикорастущим кустарником, а течение удерживали сваленные стволы мореных дубов и водоросли в воде. Они препятствовали быстрому исходу воды. Омуты, заливчики, стремнины. Мелководные расширения, как у третьего моста, где телеги спускались с насыпи, чтобы лошади могли напиться и переехать реку вброд по пояс в воде.

Комфортных мест для жизни рыбы в реке было предостаточно. Стремительных ельцов и мелких голавликов мальчишки ловили на мелководье, зайдя по пояс в речку. Любопытные пескари и верхоплавки щипали мальчишек за ноги. Наживка сама садилось на их тела, нужно было только шлепнуть по слепню и одеть его на крючок. Если тихо подойти к берегу, можно было увидеть хвосты и носы больших голавлей, торчащих из-под утопленных стволов. Это были их любимые места охоты на проплывающих насекомых. Из омутов на донки вытаскивали сомят и налимов. У травы блеснили щук на мелких окуньков.  Маленьких щучат ловили самым спортивным в мире способом: нужно было обладать стальной выдержкой, чтобы на щуренка, стоявшего среди водорослей, медленно завести петлю из конского волоса и рывком выбросить его на берег.

Больше всего мне нравилась, так называемая ловля белой рыбы, «на глаз». Июль, ты тихо подползаешь к крутому обрыву и забрасываешь удочку без поплавка в метре от берега. На крючке, легшем на дно - кусочек белого теста, хорошо видимый в прозрачной воде. И вот появляется стайка плотвичек или краснопёрок – ты затаил дыхание - они медленно кружат вокруг приманки, пока одна из них не польстится на неё. Рывок удилищем - и вот она, в последний раз блеснув в воде, уже летит вверх к тебе.

Летом, как только вода в реке немного прогревалась, на берегу появлялась группа любителей активной рыбалки. Как правило, молодые допризывники в сопровождении многочисленной заинтересованной публики, ниточным бреднем начинали процеживать заливчики, прибрежную траву и всякие укромные места, где пряталась рыба. Мальчишки им усердно помогали, шугая из травы рыбу. Рыболовы далеко от парка не уходили и постоянно по очереди бегали греться в наш парковый буфет. Туда же относили свежепойманную добычу. Народ на берегу очень любил эти воскресные развлечения, ему было приятно знать, что рыба в нашей реке – есть.

Но были у нас и настоящие, взрослые, степенные рыбаки, которые про речку знали всё. Они носили с собой 2-3 длинных удилища из орешника, профессионально оснащенные: тонкая леска из Раймага, поплавки из гусиных перьев и крючки, приколотые к кепкам. Я их помню всех до одного. Они часами сидели у своих прикормленных мест на речке и на озерцах у первого и второго моста. Проходя мимо, мы с ними здоровались и задавали самый главный вопрос рыбака: - Клюёт? 

Сколько было рыбы в реке - мы даже не догадывались, пока однажды перед ледоставом не произошло ЧП – ядовитая жидкость из колхозной риги, в которой замачивали лён, попала в речку в её верховье и отравила обитателей водоема. Рыба, перевернувшись вверх брюхом, плыла по течению, постепенно устилая дно и берега реки. Предприимчивые жители ближайших деревень и посёлка собирали её в мешки и вывозили на подводах. После этого события, рыбы стало заметно меньше, а раки исчезли совсем. Поголовье рыбы не восстановилось, и никогда уже больше я не видел в нашей речке таких больших щук, язей и голавлей, как той зимой.

Наш простой и незатейливый в выборе средств народ добывал рыбу и другими доступными способами: глушил карбидом, травил борной кислотой, стрелял из ружей во время нереста. Но не было массового браконьерства, т.е. способа существования за счет добычи рыбы. Правда, я знал одного человека из деревни Жары, который вялил, коптил и продавал свежую рыбу. Напротив деревни в роще Дубки он с друзьями ежегодно сооружал Сежу – переход через речку по забитым в дно деревянным сваям и закрепленным к ним стволам деревьев. Ту часть, что находилась в воде, он оплетал лозой, а в центре оставлял проход для рыбы с плетеной ловушкой. Ледоходом Сежу ломало, но каждый год он её восстанавливал.

Окончательно добили рыбу в нашей речке, да и во многих других речушках Средней полосы, в начале 90-х годов.  На берега пришли смекалистые, технически образованные «специалисты» со своими смертельноопасными электроудочками. С их помощью всё живое в воде убивалось гарантированно, случалось - и сами рыбаки попадали под действие своих устройств. А ещё для убийства рыбы применяли даже автокраны. От их генераторов бросали в воду провода и пускали ток.
Влияние технического прогресса и его развитие видим и сейчас. Племя хакеров и кибермошенников - наших талантливых головастых ребят, тоже успешно «глушит» кошельки менее образованных соплеменников, в том числе и пенсионеров. Правда, если им удается громко потрясти отсюда кого-нибудь там, за рубежом, мы этому почему-то довольны и гордимся успехами наших молодых специалистов.

А теперь о главном – почему же до сих пор в Навле нет рыбы? Не осталось мест для нереста. Обмелевшей реке не хватает объема воды, чтобы затопить весной, как раньше, пойму, наполнить водой старицы и бочаги, канавы и лужи в прилегающем лесу. В этих не пересыхающих круглый год водоемчиках рыба раньше бросала икру в прогретую на солнце стоячую воду. Это были места размножения, нерестилища. Здесь малек подрастал и скатывался на постоянное место жительства в речку на следующий год во время очередного разлива. Так пополнялся уровень количества рыбы в реке. А теперь быстрая Навля, не имея естественных нерестилищ, к сожалению, стала стерильным водостоком.

 В конце 60-х  мы с друзьями совершили летний водный поход по реке Навля. Сели на резиновые лодки и байдарки у Ж/Д мостов и отправились вниз по течению в сторону Десны. Несколько дней мы пробирались по нетронутой и заросшей реке, останавливаясь на ночёвки. В некоторых местах речка сужалась настолько, что кроны деревьев смыкались над головой,  коряги и затонувшие сучья рвали резиновые днища, иногда приходилось перетаскивать свои вещи и плавсредства через завалы и труднопроходимые места. Вечером мы клеили дыры, ловили рыбу и запекали её в глине. Воду пили из реки без последствий для здоровья. Птицы, стрекозы, слепни и комары. Играющие на солнце шересперы, выпрыгивающие из воды. Ночные неожиданные всплески – удары крупных рыб по воде; лоси, переплывающие речку. Чащобы и заросли по берегам, и хрюканье кабанов из крапивы. Десна. Деревня Глинное и возвращение на попутке в Навлю.

И ещё. Когда на пойме сооружают дамбу для дороги, я понимаю, что этот процесс печальный и необратимый для будущего реки. Но в этом проглядывается хоть какая-то сомнительная  экономическая целесообразность. Но вот мне присылают видеоролик, на котором какие-то типы, самодовольно селфя себя,  праздно раскатывают на лодке с мотором по мелководному и узкому руслу нашей Навли. Речка, как ручей, под винтом оголяется почти до дна, все живое в воде распугивается,  над рекой ни одной птицы, а рыба, если она там была, бежит, в лучшем случае, в Десну. И становится ясно,  что это – приговор реке окончательный.
Будущего у реки уже больше не будет, т.к. защитить её жизнь, от так называемого «технического прогресса», некому.