Три жизни Гения. Роль длиною в жизнь... гл. 8

ГЛАВА 8. Артур.


«Скромное жилище» Эстергази оказалось сказочным замком, на взгляд не уступающим Версальскому дворцу! Меня поразили величие и красота в сочетании со старинным убранством, сохранённым (и/или отреставрированным) трепетным хозяином.
Когда я представила себе половину замка, которую он отдал в моё распоряжение, сначала мне стало плохо! Во-первых, я даже не смогла себе точно представить, какая же это площадь. А во-вторых, я реально не знала, зачем мне столько места! Одной!
«А почему бы и нет! – возразила тут же себе я. – Я ведь всегда мечтала о Версале!».
И только осмотрев замок, я поняла, что Эстергази не просто богатый продюсер – он оказался настоящим графом, сэром с кучей непонятных мне регалий. Эдвард был потомком тех самых Эстергази, с которыми имел дело ещё Гайдн в своём далёком восемнадцатом веке, чем вывзал во мне не просто волну почтения и восхищения, но и неподдельный интерес к своей персоне.
Заказанные графом рояли меня устраивали не во всём. Поэтому я посчитала целесообразным немного их доработать, чтобы приблизить по ощущениям к своим любимым, которые остались в моём Берлинском доме. Это были две концертные Ямахи, полученные мною в качестве первых премий на Американском и Канадском конкурсе в прошлом году; сами по себе эти рояли тоже оказались не очень пригодны для моих рук, и мне также пришлось их немного «подкорректировать» - я утяжелила их: один немного - концертный, другой – до предела - рабочий.
Остальные мои пожелания (как то: оборудованный зал, шумоизоляция, библиотека и фонотека) граф выполнил в течение недели.
Кроме того, у меня была отдельная кухня, куда прислуга доставляла продукты, согласно составленному мной списку. Готовила я для себя сама.
Через две недели мы с Эстергази заключили контракт на пять лет, включающий мою концертную жизнь и записи на студиях, принадлежавших графу.
После второго же концерта я окончательно приняла решение выступать только на своём рояле (мысли о подобном введении меня терзали уже давно). Для того было много причин: во-первых, я с трудом пристраивалась к лёгким инструментам, кроме того, я всю жизнь считала, что на плохих инструментах вообще не надо играть! Да и быть их не должно! Во-вторых, в большинстве случаев меня не устраивал звук предложенных инструментов (а я не хотела поступаться такой важной деталью!); а в-третьих, к середине уже первого отделения моих концертов на рояле рвалось до пяти струн (и не потому, что я так грубо играла – просто инструменты были в основном плохие…) – а это причиняло порядком неудобств как залу, так и мне. Поэтому до сих пор на моих концертах на сцене стояло четыре рояля (которые чаще всего к концу моего выступления приходили в негодность), что приводило принимающую сторону в исступление!

Стоит заметить, что как только появилась Бах, я решила во что бы то ни стало, всеми возможными способами заработать как можно больше денег (наверное, я хотела отомстить жизни за то, как она со мной обошлась).
Поэтому, как только я стала выступать на своём инструменте, цены на билеты поднялись вдвое (это при том, что уже к тому моменту они были «слегка выше заоблачных»). И, тем не менее, билеты раскупались с прежним, даже возросшим ажиотажем – порой мне казалось, что мой инструмент (вернее его появление на сцене) производит на публику большее впечатление, чем моя игра.
Как бы там ни было, я только выиграла, во всех смыслах – и играть мне было комфортнее, и потерь я теперь избегала максимально, зритель был доволен, и доход мой возрос!
Кроме того, в моём «арсенале» появился личный звуковик (он же начальник моей новой охраны) – Уильям. Профессионал, как говорится, от Бога! То, как он помогал мне выстраивать звук и работал с аппаратурой, впечатлило даже мемя, видавшую уже много в своей практике.

Но Бах по-прежнему не давала интервью и автографы, и по-прежнему были запрещены записи с концертов. По этой причине цены на мои диски, выпускаемые фирмами графа, равнялись (а порой и превосходили) ценам на VIP места на моих концертах.
Медленно, но верно Бах продолжала своё триумфальное шествие по миру. Но, как и прежде, меня никто не видел – записи на фирме шли через зеркальное стекло, на концертах всё так же пустовали первые ряды, а после «Лунной» я исчезала. Даже Эстергази, у которого я жила, был лишён возможности меня видеть – я так хотела…
Бьянко продолжал писать свои статьи, критикуя всё и вся (за исключением, разумеется, Бах). Мои счета росли как на дрожжах: пополняясь быстро и на очень крупные суммы (при полном отсутствии расходов!).
Однако подобное положение дел очень быстро мне наскучило. Мне элементарно не хватало простого человеческого общения. Порой мне казалось, что я начинаю забывать человеческую речь. Я пробовала разговаривать сама с собой, но ловила себя на том, что начинаю путать языки…
Как всегда в подобных случаях (в детстве и юности я частенько «страдала» недостатком общения) у меня началась депрессия. Мне всё в себе не нравилось: ни как и хожу, ни как одеваюсь, ни как я играю, ни как пишу! Вопреки контрактам, я меняла программы прямо на сцене – исключая всё мажорное, жизнерадостное, добавляя траурные, трагические и драматические вещи.
Мне было плохо! Я перестала есть и спать, меня постоянно мучили мигрени. Я начала ненавидеть себя! И это не могло не найти отражения в моих статьях – Бьянко начал резко и грубо критиковать Бах. Ни один критик в мире не позволил бы себе написать такое в её адрес! Лишь Бьянко, который ничего и никого не боялся – только он писал то, что приходило в голову.
Это парадоксально, но, читая потом свои собственные статьи (о своей собственной игре) в прессе, я впала в ещё большую депрессию и пришла к выводу, что я вообще не умею играть!
По этой причине, я перестала заниматься и с головой погрузилась в фонотеку и библиотеку. Теперь всё моё время занимали симфонические записи, мемуары мировых дирижёров и собственно само дирижирование.
/кстати говоря, Бах никогда не играла с оркестром – я боялась нарваться на тех дирижёров и оркестрантов, которые сотрудничали в своё время с Косицыной/
Я перестала приезжать на студию звукозаписи, что не могло пройти мимо графа. Он узнал об этом сразу, но … ничего не сделал. Он решил, что мне нужен отдых. И оставил всё, как есть.
Шли недели, мне не становилось лучше. Граф отменял концерты один за одним. Он уже начал беспокоиться, но так и не осмелился пройти на мою половину дома и поинтересоваться лично о моём самочувствии.
Наконец, не выдержала я сама. Я поняла, что если не поговорю хоть с кем-нибудь, то просто выпрыгну из окна.
Плюнув на всё, я вышла из своих комнат.

В доме стояла гробовая тишина. Было довольно темно и холодно. Солнце уже село. Пройдя на половину графа, я сразу направилась в гостиную, где Эстергази пил в это время чай (впрочем, как и половина Англии).
Я остановилась в дверях. Он сидел лицом к окну и не заметил меня. Несколько секунд я колебалась, а правильно ли я поступаю, но отступать было поздно.
#- Прошу прощения, - начала я. – Могу я с Вами поговорить?
Граф медленно повернулся, не узнав /естественно!/ мой голос.
#- Конечно! – воскликнул он, увидев меня, и спешно поднялся. – Проходите, присаживайтесь, - пригласил он.
#- Благодарю, - я устроилась на диване. На мне было чёрное закрытое платье, шляпка с вуалью и … перчатки.
#- Как Вы себя чувствуете? – с искренней заинтересованностью спросил граф. – Вы давно не были в студии. Отменено несколько концертов. И прошу прощения, слышал, что Вы ничего не едите. С Вами всё в порядке? Может, Вам нужны услуги врача?
#- Спасибо за беспокойство, - начала я. – Я здорова.
На несколько мгновений я замолчала и опустила голову.
#- Честно признаться, я боюсь Вам исповедоваться. Я Вас совсем не знаю. В последний раз моя откровенность дорого мне обошлась, - я должна была придумать себе правдоподобную легенду. – После того, как за свой язык я чуть не поплатилась жизнью, я перестала доверять людям.
#- Я Вас очень хорошо понимаю, - улыбнулся граф. – Как Вы могли заметить, я тоже не окружаю себя толпой людей. Я живу один по той же причине, что и Вы боитесь быть откровенны. И могу Вас заверить – мне можно доверять. Что бы Вы мне ни сказали, это не выйдет за эти стены и уйдёт со мной в могилу.
#- Что ж, - вздохнула я. – Другого выхода у меня всё равно нет. Вы спросили, как я себя чувствую – так вот, ужасно! С моим здоровьем всё в порядке, но вот морально… Кто бы мог подумать, но я очень тяжело переживаю то, что обо мне пишут в прессе. Я всегда очень уважала Бьянко, его статьи всегда перекликались с моим мнением и поэтому я не могу не принимать близко к сердцу то, что он пишет. Его последние статьи, посвящённые мне, выбили меня из колеи. Неужели я действительно стала так плохо играть?! – с детской наивностью воскликнула я.
#- Ну, что Вы! Вероятно, он не смог устоять от соблазна обогащения. Бумага всё стерпит. С нашей свободой слова про кого угодно можно написать всё, что заблагорассудится. Тем более в сфере искусства – где всё субъективно и не имеет логичного обоснования. Могу предположить, что тот, кто заказал ему эти статьи, преследовал именно эту цель – выбить Вас из колеи. У Вас много завистников. Кто-то решил Вас устранить таким способом – сделать подлость, зная, как тонко такие люди, как Вы, на это реагируют. Вы не должны попадаться на такую удочку, - закончил Эстергази.
#- Предположим. Но если это не так? Что если это его мнение? Может, он действительно пишет то, что думает?! – он меня не убедил.
#- Это ничего для Вас не меняет, - твёрдо ответил граф. – Сколько людей – столько и мнений. Ваш главный судья – это Ваш зритель. А он к Вам более чем благосклонен, и Вы не должны его гневить в угоду одному критику.
#- Спасибо, - я немного ободрилась. – Я прислушаюсь к Вашему совету.
«Что я тут делаю? – вдруг подумала я. – Зачем я к нему пришла? И зачем я ему вру? Идиотизм какой-то: жаловаться на то, что сама о себе написала! Но, - возразило моё второе «я», - мне ведь действительно просто надо с кем-то поговорить. Иначе я сойду с ума».
#- Вы мне очень помогли, - я встала.
#- Я рад, - он тоже встал и сделал шаг мне навстречу. – Если Вам что-либо понадобится, я с удовольствием Вам помогу, не бойтесь ко мне обратиться.
#- Благодарю, - я опустила голову и направилась к выходу.
#- Позвольте дать Вам один совет, - остановил меня граф.
Я остановилась и подняла голову.
# - Возможно, я лезу туда, куда не должен, но я настоятельно советовал бы Вам сменить имидж: снимите или хотя бы разбавьте чёрный цвет - он подавляет Вас. Ведь наше настроение во многом зависит от того, как мы выглядим. Только поймите меня правильно, - спохватился он, - я желаю Вам только добра. Простите меня, если моё неведение невольно Вас оскорбило. Я не знаю о Вас ничего, не знаю причин, побудивших Вас избрать этот стиль. Просто мне кажется, что чёрный цвет поглотил Вас, и Вы сами этого уже просто не замечаете.
#- Спасибо за внимание. Я подумаю над Вашими словами, - ответила я и вышла.
«В чём-то он прав. И я это знаю. А что я теряю? Почему бы и нет…».
Несколько дней я не выходила за пределы своей половины. Затем села в свой Мерс (выписанный из Берлина) и поехала по привычному некогда кругу: бутики – салон красоты - парикмахерская.
Я купила десять комплектов одежды разных цветовых гамм (избегая красных оттенков и чёрного цвета). Мне сделали сногсшибательный маникюр (должна признать, руки я запустила с этими занятиями), а прическа преобразила моё лицо окончательно. Мои опасения, что меня могут узнать были напрасными. Теперь же, с новым имиджем, это меня окончательно перестало беспокоить. Косицыной больше не существует!
Ещё несколько дней я сама привыкала к своей новой внешности и заново училась ходить на шпильке.
И вот в один из вечеров я решила продемонстрировать графу, насколько я прислушалась к его совету, и что из этого получилось.

Выбрав подходящее время (немного после ужина) я прошла на его половину по второму этажу (спускаться в гостиную по лестнице я считала эффектнее, чем просто войти через дверь).
Спустившись до середины последнего пролёта лестницы, я остановилась в нерешительности. В гостиной, кроме графа, был ещё один человек. Мужчина, около сорока лет. До этого я не замечала, чтобы граф кого-то приглашал в гости – на все встречи он ездил сам.
Граф всегда садился лицом к окну (или проще говоря, спиной ко входу). А вот его собеседник стоял как раз наоборот – лицом к лестнице. Он заметил меня не сразу – судя по всему, он прохаживался по комнате, обсуждая что-то с графом. Бросив мельком взгляд в сторону лестницы, он остановился. Похоже, он растерялся не меньше меня (видимо о нелюдимости графа он тоже был наслышан).
Так, мы смотрели в глаза друг другу, остолбеневшие от удивления. Я была готова испепелить его взглядом, но вдруг вспомнила, что пора забыть все свои старые козыри, и быстро отвела глаза. Позвоночником я чувствовала, как он продолжает меня нагло рассматривать.
Спустя какое-то время граф заметил, что собеседник его не слушает и пребывает в состоянии некого оцепенения, устремив взгляд на лестницу.
Высокая спинка кресла, в котором сидел граф, не позволяла ему увидеть, что происходит за его спиной, поэтому ему пришлось встать и повернуться. Немую сцену дополнил ещё один персонаж.
#- Прошу прощения, граф, - я решила её прервать (две пары глаз уже начали меня тяготить), - кажется, я Вам помешала, - нерешительно я продолжила спускаться.
#- Ну, что Вы! – Эдвард спешно подошёл к перилам и подал мне руку. – Мы как раз говорили о Вас. Я высказывал своё беспокойство.
#- Мне надо было хорошенько обдумать Ваши слова, - я мягко улыбнулась, опустив глаза.
#- Я вижу, Вы последовали моему совету, - он жестом предложил мне сесть. – Вы меня порадовали! Вы бесподобны!
#- Благодарю, - я мельком посмотрела на собеседника графа. Мой взгляд был замечен.
#- Прошу прощения, я не представил Вам моего племянника, - спохватился граф. – Артур Эстергази.
#- Моё почтение, - тот поклонился.
#- А это, - продолжил граф, – та самая, загадочная и мистическая, гениальная и экстравагантная женщина, про которую мы говорили минуту назад, Александра Бах, – я протянула Артуру руку. Тот поцеловал её очень трепетно, словно что-то нематериальное, долго не отводя губ от моей руки.
#- У меня нет слов! Я поражён. Я очень рад, - Артур был сбит с толку и не мог двух слов связать.
#- Мне тоже очень приятно, - я продолжала удерживать на своём лице мягкую улыбку.
Мало-помалу у нас склеилась приятная беседа, из которой я узнала, что Артур был женат, но не имел детей. Кроме того, он являлся единственным родственником графа, а следовательно, и наследником его состояния (но восторга от этого граф явно не испытывал – что я смогла прочитать на его лице). Артур лишился родителей ещё в детстве - банальная автокатастрофа, и его воспитанием занимался заботливый дядюшка, который смог привить ему тонкий вкус и любовь к прекрасному. Артур любил жить на широкую ногу, но вот с работоспособностью у него было сложно. Как и обычно, племянник приехал на несколько дней, чтобы обсудить с дядей некоторые детали по работе. Артур числился директором региональной дочерней фирмы своего дяди. Он жил в Ирландии и приехал решить некоторые возникшие проблемы.
Когда время уже приблизилось к полуночи, и беседа явно затянулась, граф обратился ко мне с весьма неожиданной просьбой:
#- Не сочтите за фамильярность, но не могли бы Вы порадовать нас хотя бы одной миниатюрой в Вашем исполнении.
#- Конечно, но для этого нам надо будет пройти на мою половину, - я согласилась весьма охотно.
#- Если это Вас не стеснит, - вставил Артур.
#- Ну, что Вы! – усмехнулась я и встала. – Прошу.
Мы прошли в «мою» гостиную, где кроме дивана и нескольких кресел стояла лишь моя легендарная Ямаха (та самая, концертная).
#- Вы хотите услышать что-то конкретное? – я села за инструмент и открыла клавиатуру.
#- На Ваше усмотрение, - ответил граф и занял место «в зрительном зале».
На секунду я задумалась над произведением, но поняла, что мне кое-что мешает.
#- Прошу меня простить, - я сняла туфли. Так было привычнее и удобнее.
Сняв перчатки и положив их на рояль, я начала играть "Лунную". Вопреки желанию автора, я редко играла её целиком, но сейчас я поняла, что одной части мне будет мало.
Артур «отошёл» первым.
#- Восхитительно, бесподобно! – восторженно говорил он, встав и аплодируя. - Такого исполнения я ещё никогда не слышал! Вы превзошли самою себя!
Граф тоже аплодировал стоя, снисходительно улыбаясь.
#- Спасибо, - я улыбалась. Реакция Артура меня порадовала, даже развеселила. Он мне начинал нравиться.
Когда воцарилась тишина, я снова подняла руки над клавиатурой. И тут я допустила первую очень грубую ошибку – я исполнила Скерцо (первого опуса) Чайковского. До этого момента Бах не исполнила ни одного произведения русских композиторов – ведь я их играла по-русски, с русской душой, как не сможет ни один иностранец, даже выросший в России. Так играть может только человек с русской душой и корнями, уходящими глубоко в самое сердце Руси.
Оба Эстергази были в шоке. Последние обертоны угасали медленно в звенящей тишине, пропитанной напряжением. По моему позвоночнику пробежал холодок. «Неужели это всё? Неужели одна маленькая ошибка испортит мне новую жизнь?».
#- Боже мой, фрау Бах! Я бы никогда не поверил, что это возможно, если бы не услышал своими ушами. Только один человек мог так тронуть меня своей игрой, своим исполнением незнакомой и непонятной мне музыки. И этого человека уже нет с нами. Анна Мария Косицына открыла для меня мир русской музыки, хоть и вокальной. Мир неведомый мне и чуждый. И я был уверен, что никто не сможет повторить её исполнение. Да простит она меня, но Вы её превзошли. Я не знаю, как это возможно, но это так. И я склоняю колено перед Вашим Гением, - Эдвард медленно опустился на одно колено и продолжил. – Меня не интересует, как Вы этого добились, мне не интересно, кому Вы продали свою душу, я только знаю, что Ваши руки – это столь драгоценный бриллиант, которого мир ещё не видел. Ответьте мне только на один вопрос: почему Вы это скрывали?
#- Вы меня смутили, - призналась я. – Я не знаю, что Вам сказать. Мне лестно всё, что Вы сказали, но это всего лишь результат изнурительного труда. Мне никогда не давалась русская музыка. Я могла исполнять музыку любой нации очень убедительно, но только не русскую. Я много работала, много слушала, часто ездила в Россию, чтобы понять её хоть немного. И, похоже, что-то во мне родилось. Что-то, что помогло мне её услышать и передать. Я рада, если моё исполнение хоть отдалённо напомнило Вам несравненное исполнение Косицыной. Только не надо нас сравнивать.
#- Конечно, - граф поднялся (не без помощи Артура). – Я немного погорячился. Но надеюсь, мы не останемся единственными, кто это услышит?
#- Я не обещаю часто баловать русской музыкой, но вводить некоторые произведения в свои программы – это вполне в моих силах, - я скромно улыбнулась.
#- Это будет великолепно! Как ты находишь? – граф обратился к племяннику.
#- Я полностью присоединяюсь к Вашим словам, дядя, - он не сводил с меня восторженного взгляда.
#- Что ж, - спустя какое-то время вздохнул граф, - это всё чудесно, но я вынужден откланяться. Я бесконечно благодарен Вам за эти минуты волшебства, - он подошёл ко мне и поцеловал мою руку, - но завтра утром я должен вернуться к земным делам. Надеюсь, Вы впредь не будете так скрытны и будете хоть изредка баловать нас своим обществом?
#- Конечно, граф. Теперь всё будет по-другому. Благодаря Вам. Так что мы сможем продолжить и завтра и в любой другой день, когда Вам будет угодно. Всегда буду рада составить Вам компанию, - я встала.
#- Я счастлив! Доброй ночи! - граф галантно поклонился.
#- Доброй ночи, - ответили мы с Артуром почти в один голос. И проводили взглядом графа.
#- Добрый старик, - заметил Артур, когда за графом закрылась дверь.
#- Ну, почему сразу старик? – возразила я. - Ваш дядя – мужчина в самом расцвете сил. Покажите мне хоть одного старика, кто вёл бы столь активный образ жизни!
#- Вы правы. Прошу прощения за свои слова – вижу, они Вас задели. Но не будем об этом, - он резко сменил тему. – Давайте поговорим об искусстве.
#- Всегда «за»! – согласилась я.
Артур, к моему, удивлению, оказался очень хорошо просвещён в этом направлении. Было видно, что он хоть и любитель, но весьма заинтересован и начитан. Он оказался знаком с творчеством Бьянко и даже смог найти какое-то оправдание тем статьям, где я была выставлена не в лучшем свете.
В итоге, мы очень хорошо провели время. Наш разговор длился до поздней ночи.
/честно говоря, мне показалось, что я похожа на изголодавшегося человека, которого посадили за богатый стол; наконец, мой культурный голод, а также голод общения, был немного утолён/
#- Прошу у Вас прощения, что посмел отнять столько Вашего времени, - уже в дверях проговорил Артур.
#- Всё нормально, я всегда поздно ложусь, - я мило улыбнулась.
#- Я очень рад нашему знакомству и благодарен за подаренные мгновения потрясающего исполнения не менее потрясающей музыки. Вы тронули меня за живое, - он наклонился к моей руке. – Надеюсь, мы сможем продолжить наш разговор завтра?
#- Конечно, я буду рада. Мне очень приятно Ваше общество и интересно Ваше мнение. Спасибо за то, что скрасили моё одиночество.
#- О чём Вы говорите! - воскликнул Артур. – Для меня честь – даже стоять рядом с Вами! А уж слышать Ваш голос, целовать Ваши руки – это непозволительная роскошь!
#- Спасибо, - я стушевалась. – Доброй ночи, - я поняла, что если его не выпроводить сейчас, он застрянет здесь надолго, источая комплименты и восхищения.
#- Да, простите, - он спохватился, поняв мой намёк. – Доброй ночи, - он ещё раз поцеловал мою руку, ещё раз поклонился и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Наконец-то моя душа стала спокойна, а тело вспомнило, что оно принадлежит женщине. И не просто женщине, а сногсшибательной. Мне не хватало общения – да, но мне также остро не хватало и мужского внимания.

продолжение: http://proza.ru/2021/12/01/1921


Рецензии