Опять зима

Для меня зима наступила совершенно неожиданно. Еще вчера шел дождь, от  ранее выпавшего тонкого слоя снега на газонах ничего не осталось. Но утром выглянул в окно, а везде лежит снег. Нет, не такой, каким бывает первый снегопад на моей малой родине, что на севере Хабаровского края, где обычно он идет пару суток не переставая, и сразу появляются сугробы.  В Подмосковье он выпал так же тонким слоем, и в нем точно не утонешь, когда выйдешь за порог дома или подъезда.  Да и солнышко уже стало выглядывать из облаков, и сказать, что зима пришла окончательно, я бы не решился.  Хотя пора прийти зиме – на календаре 1 декабря.

Я родился и прожил до 18 лет там, на севере Хабаровского, в поселке под не очень звучным названием Херпучи. Название поселку, видимо, дали по названию речки Херпучинка, которая протекает через поселок, разбросанный по ложбине среди гор. Есть еще вторая речка, Верхний Хон, но где Нижний, никто не знал, и поэтому в обиходе эту речку называли Ё-моё.  Обе речки были горные, неглубокие, разливались лишь весной, когда начинал таять снег. Тогда они показывали свой норов, регулярно ломая небольшие деревянные мосты, проложенные через их русла, чтобы можно было пройти до любого «микрорайона» нашего поселка, который в те годы называли прииск. Поселок  был столицей самого крупного в Хабаровском крае Херпучинского прииска.  Были еще два больших поселка в виде составных частей прииска, расположенных недалеко от столицы, которую сторожили называли Главный Стан.  Там была контора прииска, больница, школа, клуб, детский сад.

Лишь недавно, когда я стал заниматься историей прииска, узнал, что название поселка Херпучи то ли на негидальском языке звучит как «деревянная лопата», то ли на китайском как «золотые россыпи». Аборигенами этих мест являются негидальцы, но и китайцы много веков добывают в этих местах золото. Так что утверждать, что название речки Херпучинка (а именно она дала название поселку)  правильно или по- негидальски, или по-китайски,  я бы не стал. Тем более что правы оба народа. На берегах реки действительно находят набольшие крупинки золота, по сути дела, это золотоносный песок, и добывали его в прошлом мускульным способом, и деревянная лопата тот самый шанцевый инструмент, с помощью которого и добывали золото.

Но с названием Херпучей мы разобрались, а вот названия еще двух поселков на берегу реки Амгуни, единственной транспортной артерии, по которой в позапрошлом веке до этих мест добрались русские, Оглонги и Удинск, на каком языке, неизвестно. Правда, поселок Оглонги еще в прошлом веке делился на два – сами Оглонги и Резиденция, которые впоследствии слились. Резиденций в Приамурье и Приамгунье  хватало, так традиционно называлось место, где выгружались грузы, доставленные по реке.  Я лично знаю Резиденцию, где стоит поселок Чля на берегу озере под таким же названием, и Резиденцию, где сейчас поселок и районный центр имени Полины Осипенко.  Раньше только по реке в навигацию доставляли нужные и производству, и людям грузы, да зимой по зимникам, проложенным по замерзшему льду этих же рек. Самолеты стали летать в самом конце 50-х лет прошлого века.

А Удинск – это первое поселение местных аборигенов, куда доплыл на шляпках знаменитый Геннадий Невельской, основатель города Николаевск-на-Амуре.  Потом по его пути пошли другие люди, которые и обнаружили золото на берегах местных рек.  А потом богатый благовещенский купец Харлампий Тетюхов (Благовещенск был тогда столицей Дальнего Востока) выкупил патент на добычу золота на определенной территории, и основал первые прииски в Приамгунье.  Но я не буду описывать в этой заметке этапы становления золотодобывающей промышленности в этих местах, у меня есть отдельное произведение, желающие могут прочитать здесь. http://proza.ru/2017/04/17/409.  А сейчас я хочу поделиться своими воспоминаниями о зиме в наших местах.

Я родился летом 1947 года, и поэтому могу рассказать только о том периоде, когда стал что-то понимать и помнить, т.е. с начала 50-х годов.  Все, что было до этого, можно причитать в сборнике под названием: «Виктор Тимофеевич Глотов. Воспоминания».  Это наш земляк, он намного старше меня, и давно начал писать свои воспоминания. Не владея компьютером и даже печатной машинкой,  он разрешил мне на моей странице  опубликовать свои воспоминания, что я и сделал, перепечатав их и опубликовав в электронном виде. И теперь с ними могут знакомиться все, кому интересна история Приамгунья.  Витя (мы с ним общаемся на ТЫ, хотя у нас солидная разница в возрасте) мне за это благодарен и сам может их читать на компьютере у соседки в соседнем доме.

Зима в этих краях долгая, морозы бывали уже в конце сентября, снег выпадал в середине октября, но такое было не каждый год.  А сходил снег уже в начале мая, особенно в лесу. И морозы у нас были сильные, до 50-55 градусов, по утрам от них стоял туман, который рассеивался к середине дня. Туман был такой сильный, что прохожие, идущие навстречу друг другу по одной дороге, вначале слышали лишь хруст снега по ногами, и буквально за 3-4 метра появлялась фигура из тумана, который,  как  можно сказать, был на молоко.

Снег да еще с ветром, т.е. метель, был за зиму несколько раз. И после снегопада требовалось расчищать и проезжую часть дорог,  и тропинки от дороги к дверям домов. Если первым занимались коммунальные службы прииска с помощью трактора, который тащил за собой огромный деревянный клин, обитый толстым железом и внутри для веса лежал многотонный ковш от драги. Этот клин раздвигал снег по обе стороны дороги, образуя  высокий бруствер, до полутора метров высотой. Чтобы встречный транспорт мог разъехаться,  тот же трактор делал развязки через определенное расстояние. В поселке – чаще, а на дороге между поселками – реже.

Обилие снега позволяло нам, детям, рыть в снегу туннели, которые иногда обваливались на незадачливых снегокопателей. Строили мы и снежные крепости, которые брали штурмом, разделившись на две группы.  В погожие воскресные дни мы все время проводили на улице, приходя лишь по зову родителей, чтобы перекусить. От этого среди моих земляков очень много долгожителей, особенно среди наших учителей, всю жизнь проживших в поселке, пока он не стал постепенно умирать в 90-е годы.

А от двери дома до дороги тропинку среди снега прокапывали сами жильцы. Они же делали такие же тропинки до поленниц дров и до туалета, который обычно был в конце огорода.  Там выкапывалась выгребная яма и над ней строилось деревянное сооружение на одно «очко».  Чем глубже яма, тем реже её можно было очищать. Для этого в поселке  был ассенизатор.

Хотя в каждом доме был завалинка, чтобы в подвале не замерзал урожай, пол деревянных домов был холодный, и все время мы ходили в валенках, снимая их лишь, когда укладывались спать.  По крайней мере, именно так было в нашем доме, в служебной квартире для учителей. Дом был разделен на две половины, по 4 комнаты в каждой. Обычно 2 комнаты занимала одна семья, и две = другая. Конечно, все зависело от количества членов семьи.  Были многодетные семьи, которые жили во всех комнатах, одна из которых была кухней.  У меня есть отдельный рассказ о нашем доме. http://proza.ru/2017/08/14/40.  Но хватало и бараков на несколько семей, и все жили очень дружно, нечего было делить ни нашим родителям, ни нам, детям.

Все зиму в сенях (легкая пристройка к дому у входных дверей) большинства домов стояли два самых ходовых транспортных средства – лыжи и санки. На санках родители возили детей в садик, на санках дети катались с горок. Вначале, когда я был маленький, санки делали сами из железных прутьев, они были тяжелые, но зато с горки на них можно было дальше катиться.  Правда, потом и дольше тащить их за собой на горку.  Потом дюралевые санки стали продавать в магазине, они были легкие, к тому же некоторые из них со спинкой.  На них было легче катить малыша в детский садик.

А на лыжах можно было ходить и в лес, и в соседние поселки, если дорогу еще не очистили и автобусы не ходили. Именно так поступал мой отец после снегопада, когда ему, директору школы в соседнем поселке за 7 км, приходилось добираться до работы.  На лыжах можно было кататься с гор, но уже не с тех, с которых каталась малышня на санках, а повыше. У нас было две такие горы – Каланча и повыше, Дубовка. На лыжах всю третью четверть в школе проходили занятия по физкультуре. Так что с лыжами все мои земляки были на ТЫ.

Когда я подрос, окреп, у меня появились обязанности по дому, тем более что отец весь день проводил в соседнем поселке. Как однажды кто-то пошутил, деревенское троеборье – дрова, вода, помои. Да, мне надо было наколоть дрова (зимой это делать проще, чурка по ударом колуна разваливалась на поленья очень легко на морозе), принести нужное количество дров к печкам и сложить в топку, чтобы мама могла в любой момент затопить печь. В нашем доме было 3 печки, 2 из которых топили зимой 2 раза – утром и вечером.  Надо было наносить воды из колодца или водокачки (кому как повезет), а если планировалась стирка, то сделать несколько ходок с ведрами), и вынести помои, которые собирались в ведре под рукомойником.  Конечно, надо было расчищать тропинки после снегопада. Я знал несколько семей, в которых не было сыновей, и эту, в общем трудную в чисто физическом плане работу, выполняли старшие дочери.  А кто еще, ведь родители работали на производстве, и нам надо было помогать им.

Хорошо запомнилось, как по вечерам, перед сном, чтобы не вставать ночью, я шел в наш туалет по малой нужде, шел по тропинке, которая к концу зимы становилась глубиной до полуметра, и глядел в звездное небо и на Луну, которая в наших краях висела буквально над головой.  Шел и думал, что наш поселок такая крупинка на планете Земля, что мы оторваны от всего мира, и лишь радио да время от времени доставляемые в наш поселок газеты, давали ощущение, что мы нужны нашей стране, могучему Советскому Союзу, который победил фашистскую Германию, и когда я вырасту, буду приносить пользу  Родине. А пока мне надо хорошо учиться.  А ведь тогда мне было чуть больше десяти лет, но мое воспитание и в семье, и в школе позволяло именно так рассуждать.

А вот когда я стал взрослее, учился в старших классах средней школы, познакомился со стихотворением, не знаю, кто его автор, но эти слова принадлежать зэку, сидевшему или на Колыме, или в лагере на Камчатке.  Почему-то это стихотворение запомнилось на всю жизнь и пришло на ум, когда я сегодня выглянул в окно и увидел снег.

От злой тоски не матерись
Сегодня ты без спирта пьян
На материк, на материк
Идет последний караван.
Опять зима, опять пурга
Идет метелями звеня.
Сойти с ума, уйти в бега
Теперь уж поздно для меня.
Здесь невеселые дела
Здесь горы дышат горячо
И память давняя легка
Зеленой тушью на плечо
Я весны, до корабля
Не доживу когда-нибудь
Не пухом будет мне земля
А камнем ляжет мне на грудь
От злой тоски не матерись
Сегодня ты без спирта пьян
На материк, на материк
Ушел последний караван.

Вот такое стихотворение, которое берет за душу. Ведь я тоже из семьи спецпереселенца, раскулаченного в начале 30-х годов и реабилитированного в 1940 году. А ведь им была уготована такая же судьба, как автору стихотворение. После реабилитации моего деда  мой отец получил возможность стать дипломированным учителем,  директором двух школ в наших поселках и оставил о себе добрую память и среди учеников, их родителей, всех наших земляков, которым пришлось очень нелегко и в годы создания нашего государственного прииска, в суровые годы войны, голодные послевоенные годы. Но ни не опускали руки, трудились по мере сил, растили своих детей, которые стали достойными своих родителей.