6. 10. Утро 7 декабря 43-го

В декабре смеркается рано, 6-го солнце зашло в 16:03. Впрочем, из-за сплошной облачности было и без того сумеречно.
Едва стемнело, в дивизии застучали лопаты. То ли подействовал нагоняй от проверяющего, то ли Катрич оказался требовательней Крымова.
В небе по-прежнему низко ползли тучи, порой срывался снег.

Наступило 7 декабря, 899-й по счёту день войны, последний фронтовой в биографии отца. Через несколько часов он получит ранение, и снова тяжёлое. Опираясь на документы, содержание наших бесед и мои наблюдения относительно его привычек, попытаюсь воссоздать, реконструировать события тех суток.

Наверняка не дают покоя увечья, полученные в начале года. Отзывается на холод нижняя челюсть, скреплённая металлическими скобами, ноет в непогоду рука.
 
Стараясь не вспоминать о боли, отец обходит взводы, подсказывая, что и как лучше сделать, ободряя подчинённых то шуткой, то похвалой.

До самого рассвета дивизия углубляет окопы, сооружает ходы сообщения, землянки, наблюдательные пункты. Конечно, за одну ночь всех ошибок не исправить,  однако начало положено. То, что успели сделать, аккуратно маскируют [622].

Ближе к утру поднимется туман, станет немного холоднее. Отец отправится в блиндаж. Так, согласно военной терминологии, называется сооружение на переднем крае. Однако участники войны именовали чужие жилища блиндажами, свои – землянками.

«Копается яма, все равно как погреб, – объяснял один из них журналисту Константину Сомову, – потолок перекрывается. Бревна повдоль, потом поперек – накаты называются. Чем больше их, тем лучше и безопаснее. В стене делаешь нишу, а с другой стороны блиндажа – выходное отверстие, «трубу», вот и печка тебе».

Пытаюсь представить, как отец опускается по земляным ступеням; они только что вытесаны лопатой, но уже слегка забелены снежком. Поднимает край прикрывающей вход плащ-палатки; за ней, образуя узкий тамбур, ещё одна. В блиндаже, пол которого устлан еловыми и сосновыми ветками, пахнет свежей землёй и хвоей. Вместо табуреток – снарядные ящики.

Разгоняя тьму, коптит «катюша» – так называли фронтовики самоделку. Взяли гильзу от орудийного снаряда, приплюснули сверху, налили керосина или бензина с солью, просунули туго скрученный кусок материи внутрь – и готов светильник [623].
 
Соседи, положенные отцу по должности, уже на месте. Его заместитель Селебин, отвечавший за постройку блиндажа, и старшина Щербаков с писарем усердно вычерпывают содержимое котелков; такой же, с горячим варевом, ординарец Фортунатов припас для командира. Телефонист наспех поел и бубнит, проверяя связь, в трубку.

Отец усядется на снарядный ящик, протянет ноги к «буржуйке». Бросит одобрительный взгляд на Щербакова. Хорошо, когда есть рачительный старшина, у которого всегда найдётся в обозе нужная вещь, в данном случае печка.

Ординарец подаст командиру котелок и ложку. Похлебав обычное блюдо – гибрид супа и каши, отец приступит к бритью. Выложит на ящик перед собой алюминиевый стаканчик-мыльницу, помазок, обмылок. Вынет из узкой коробочки трофейную бритву Solingen (Золинген). Размашистыми движениями взад и вперёд по привязанному к ящику офицерскому ремню заточит её, пока Фортунатов ходит за горячей водой.

Бритьё было для отца занятием обязательным. По возможности не пропускал эту процедуру и в условиях калмыцкого безводья, и в госпиталях, едва позволяло здоровье, и в обороне на Миусе, и даже в часы передышки при наступлении. Так поступал и в мирное время. Щетину на его лице я видел лишь однажды. В 1993 году в морге Симферополя...
 
Протирая гладко выбритое лицо душистой жидкостью, отец будет пофыркивать от удовольствия. Землянку наполнит аромат летнего луга. До конца жизни он, отказываясь от всяких смягчающих кремов, сохранит верность одеколону «Цветочный». Там, под Радомышлем, располагал им, кажется, только старшина Щербаков.

Через неделю на заседании Военного совета 1 й гвардейской армии отметят: «У большинства бойцов и офицеров передовой линии отсутствуют предметы обихода, как то: иголки, нитки, пуговицы, мыло, зубной порошок, и др. О существовании такой организации, как Военторг, на передовой линии не знают...» [624]

Отец ощущал удовлетворение: поставленные накануне задачи успешно решены. Взводные землянки сооружены. Оборудованы основная и запасная позиции, а сделать это в ночи не так уж легко. Попробуй-ка в темноте добиться, чтобы миномётная площадка и дно ровиков находились в одной плоскости!..
 
Позиции роты располагаются в лощине, по дну которой струится скудный ручеёк. Наблюдательный пункт находится выше, чтобы видеть противника и корректировать огонь. Обычно его размещают «метрах в пятидесяти или того больше от огневых позиций миномётчиков, чаще всего в боевых порядках пехотинцев и пулемётчиков» [625].

Каждый, кто находится на НП или пробирается к нему, оказывается под прицелом. «В светлое время, – пояснял Новохацкий, – перемещаться можно только ползком, и то при крайней необходимости – можно попасть под огонь снайперов» [626].

В начале войны в штатном расписании миномётной роты связистов не было, отделение управления появилось благодаря Боевому уставу пехоты Красной Армии 1942 года. Допускался любой способ связи. Отцу, по его словам, в обороне чаще помогал телефон, а в наступлении – ординарец, являвшийся по совместительству связным.

Туман ещё не рассеялся, благодаря чему старший лейтенант Пискунов, не опасаясь пули, быстро добрался до НП. За неделю он успел изучить рельеф местности, подходы к переднему краю, пути вероятных контратак немцев. Рота наметила и пристреляла рубежи для ведения неподвижного заградительного огня, призванного препятствовать наступлению вражеской пехоты.

Он мог отправиться на батальонный НП, где бывал не реже, чем на своём. Однако в документах, относящихся к этому дню, почему-то нет упоминаний о командире батальона. Капитан Васильев уже трудился начальником штаба полка. Кто, придя вместо него, отдавал отцу приказы, неизвестно.

В 8 часов утра, когда совсем рассвело и туман рассеялся, на передовую линию обороны дивизии обрушилась артиллерия немцев.

«Артобстрел – это жуткое дело, – признаётся участник войны Михеенкову. – Пережить его всегда было тяжело».

«Прошло тридцать минут артподготовки, – вспоминает Андреев. – Передний край покрылся черным дымом. Казалось, что там не может остаться ничего живого. А если это так, то немцы пойдут на нас беспрепятственно, и мы не сможем оказать даже чуть заметного сопротивления» [627]...

Пётр Харитонович говорит о получасе огневой обработки передовой, а позиции отцовской дивизии немцы обрабатывали вдвое дольше. После часа мощной артиллерийской подготовки противник двинулся с рубежа Сухарка, Гута-Заболоцкая, Садки в атаку.

Отец разглядывал в стереотрубу выползавшие один за другим танки.
Командование фронта в тот день сообщило в Ставку: неприятель продолжил наступление, начатое накануне утром 6-госилой трёх пехотных и трёх танковых дивизий, имевших 250–300 танков.

«В течение 7.12.43 г., – отмечалось в шифротелеграмме Сталину, – противник усилил свою ударную группировку танковой дивизией неустановленной нумерации, предположительно 16-й, и развивал наступление в направлении Чеповичи, Малин…

На участке Сухарка, Гута-Забелоцкая (5–10 км юго-восточнее Радомышля) противник перешел в наступление силою МП (моторизованного полка – А.П.) при поддержке 60 танков. Атаки отбиты. Авиация противника группами по 50 самолетов действовала по боевым порядкам наших войск...

За два дня боев противник потерял подбитыми и сожженными до 104 танков.
Ватутин, Крайнюков, Тетешкин» [628].

Всё так и случится.
Но для этого нужно было выстоять.
И в лучшем случае выжить.
Мы, имеющие дело с вражескими танками только в компьютерных играх, обладающие по их условиям не одной, а несколькими виртуальными жизнями, вряд ли сможем это понять.

ПРИМЕЧАНИЯ
622. ЦАМО. Ф. 236. Оп. 2673. Д. 114. Л. 24–25.
623. См.: Сомов К. К. Указ. соч. С. 296, 297, 301.
624. ЦАМО. Ф. 1275. Оп. 1. Д. 9. Л. 52.
625. Алексеев М.Н. Указ. соч. С. 67–68.
626. Новохацкий И. М. Указ. соч. С. 102.
627. Михеенков С. Е. Указ. соч. С.281; Андреев П. Х. Указ. соч. С. 49.
628. ЦАМО. Ф. 236. Оп. 2673. Д. 114. Л. 24 – 26;Ф. 456. Оп. 6850. Д. 270. Л. 6 об.