Благословение

           ***
    один за другим скрываются за горизонтом
    товарищи потерявшие линию сечи
    одна за другой ускользают в вечность минуты
    вот были и нет их уже больше
    не видно
    проступает меж ними пустота
    издалека казавшаяся ветром
    издалека невидимая почти
    как промежуток между вагонами
    кажется что поезд одна сплошная лента
    а вот поди ж ты
    это не так

    и можно перепрыгнуть в другой вагон
    или сойти с поезда
    прямо в степь
    или куда там можно сойти еще я не знаю
    знаю только что расстояния тут не играют роли
    их просто нет
    и можно всю жизнь прошагать в промежутке между вагонами
    который издали даже неразличим

    кажется что идешь
    а на самом деле висишь в пустоте
    болтаешься между событиями
    одного из которых уже нет
    а другое еще не наступило
    и ты кричишь
    или плачешь
    или ищешь стоп-кран
    или валяешься пьяный на пятачке пустоты между площадками вагонов
    или сидишь в созерцании скрестив по-буддийски ноги
    пытаешься разговаривать
    но пустота не отвечает
    потому что в ней нет ничего
    даже бога
    и как я сюда попал – думаешь –
    как умудрился сотворить островок пустоты в переполненном жизнью мире?
    а вот гляди-ка
    бывает и так

    и я знаю надо выпустить свет из груди
    расковырять закаменелый панцирь сердца
    ну прямо как тот герой из книжки детства
    про Данко
    только он уже умер
    а я еще нет

             11.01.04

.

Про параллельные вселенные до квантовых физиков писали и говорили мистики всех времен (собственно, квантовые физики, те же мистики, но на новый лад). Чжуан Цзы писал: ««Есть ли предел у мироздания?» — За беспредельным есть еще беспредельное». Дон Хуан открывал Карлосу двери в другие миры через сдвиг точки сборки. Виктор Пелевин пишет о жизни как поезде, где человек переходит из вагона в вагон, но рядом – бесчисленное множество параллельных теневых поездов, в которые можно нырнуть, сменив поезд.
Мое личное наблюдение говорит о том, что большинство людей ничего не хочет знать о параллельных мирах, а потому и не знает: неведомое для тебя не существует. Крылатую фразу про веру с горчичное зерно следует понимать так: «Будь у тебя дерзания хотя бы с горчичное зерно…» Далее возможно всё. Дерзание – это проход в иное измерение, где даже законы физики несколько иные. И, чем дальше идешь, тем они все больше и больше меняются. А память о минувшем иссякает вместе с ними.
Дерзание ограничивается страхом, и больше ничем. В самом деле, любое изменение – это смерть себя прежнего. Смерть настоящая, а не понарошку. Если тебя интересует стабильность любой ценой – пожалуйста, поезд, где командуют бюрократы, с радостью распахнет свои двери. Хитрость заключается в том, что стабильность не защищает от боли, страданий и прочей суеты. Даже наоборот. Но это не проблема. Факты можно измысливать, вместо того, чтобы видеть. Так поезд стабильности превращается в наркологию наоборот. Но и это не проблема. Ничто не является проблемой, но лишь исполнением твоего желания.
Желание создает «тебя», твой поезд, наполняет содержимым вагоны и движет «тебя» от одного вагона до другого. И хоть оно и грезится «твоим», но… Далее открывается пропасть.
Дерзание – это особая разновидность желаний, создающих шансы перехода, смены поезда, выхода в степь или куда там можно выйти еще, я не знаю.
Порой безбрежность расступается океаном сияния: в один момент скорость промотки вагонов, поездов, лиц и глаз вдруг ускоряется до бесконечности, сливаясь в разноцветный поток, взрывающийся бездонной тьмой, в которой – все звуки, все краски, все миры. Вся вечность целиком. Эта тьма невидима по причине без причин. Она и не тьма вовсе: свет, собранный в одно.
Но вернемся к едущему в поезде. Страннику в степи. Тени, отбрасываемой огнем костра на стене пещеры. Я еду в бесчисленных параллельных поездах единовременно: ведь что такое жизнь, как ни сон? И каждую ночь они разные: большинство из них я даже не вспомню никогда. И, чем сильнее сон ночи отличается от дневного сна, тем меньше у него шансов запомниться: я вижу только то, что знаю, а чего не знаю (или не хочу знать, что одно и то же), этого для меня не существует.
Если днем я дерзаю (импульс дерзания в точности идентичен стимулу, т.е. палке с железным наконечником, которым тычут в жопу осла), это заставляет меня мыслить шире, гибче, разнообразней. Это заставляет совершать безумные поступки, которые ничего хорошего не сулят. Дерзание ставит меня на грань жизни и смерти, и никто и никогда не знает, чем увенчается следующий шаг.
Все люди случайно смертны, но лишь толкаемые дерзанием живут в страшном свете этого факта, делающего жизнь такой прекрасной. Такой удивительно живой, неповторимо сияющей, как смерть.
Страх смерти играет дурную шутку с нами, людьми: быть человеком это и значит бояться смерти. Но я – не человек. Я – то, во что верю и люблю. Желание хорошего не вызывает никаких возражений: это разумно, естественно и неизбежно. Но тут возникает проблема, которую, озабоченный стремлениями разум, не может удержать: покой и радость значат смерть тревожного ожидания конца. Иронию ситуации выражает короткий ролик, гифка, зацикленная ежедневным повторением: едва только человек ощущает, как привычное дерьмо ужаса его покидает, как он тут же принимается о нем тосковать да так, что, не удовлетворившись размазыванием оного по лицу, начинает жадно заглатывать. Пратьяхара – йогическая практика освобождения – заключается в тренировке способности удерживать этот кадр от ускользания. Конечно, никто никого на самом деле не удерживает – это просто баг человеческого языка, на котором приходится говорить, - скорее, тебя заставляют смотреть один и тот же зацикленный сториз день и ночь, с веками, задранными на лоб. В результате пратьяхара возникает неизбежно, а копромания исчезает без следа. Смерть оказывается не просто советчиком, но другом и дверью в неизвестные миры, которые через мгновение становятся родными и близкими, а то, что мнилось неизбежно-вечным – сном. Просто сном. Ду-ду-дурным сном.

©Кувшинов А.В., 2021