Моя незабываемая и незабвенная Руанда

Моя Руанда! Если бы не медицина, ей-ей, эмигрировала бы в эту страну на старости.
Объявили посадку:
-“Самолет компании Rwandair номер такой-то начинает посадку в самолет. Пассажирам, улетающие этим рейсом, просьба пройти к выходу А13“
Стоп. Номер рейса мой. Но почему RwandAir? Я на это не подписывалась.  Специально просила заказать билет на South African Airways. Это сейчас компания окончательно обанкротилась.  Апартеид пал, SAA экспроприировали победители. Она попала в крепкие черные руки и слабые умы, которые все века первобытной цивилизации не знали что такое поделить, а только прибавить. На протяжении последней четверти века они давали жирные проекты своим детям, братьям и родственникам по племени. Помню, как один спидоносец выиграл в суде процесс, чтобы получить место стюарта, подготавливающего и разносящего еду и напитки. В конце концов компания SAA исчезла из списка здравствующих. Она почила еще до эпидемии, и теперь тупоносые лайнеры европейских компаний уносят нас к светлой цивилизации. Хотя бы на время. Но тогда остатки порядка еще существовали, в кабинах всегда восседали два белых пилота и один штурман. И обязательно один важный толстый черный ученик — второй пилот. Самолеты не падали, в целом, ориентировались на расписание, выпить давали даже при полетах в относительно недалекий Кейптаун. И вдруг — RwandAir. Черные пилоты, черные стюардессы.  Я напряглась.

Мы взлетели. И хотя с утра я не пью, стакан красного вина для храбрости лег на душу успокаивающе. Через несколько часов высоко над тучами забелели снега Килиманджаро. Мне говорили, что подъем на эту гору простой, доступный пенсионеру. Можно и на машине доехать, и поставить флажок, или многоквадратное полотнище. Наконец, после четырехчасового перелета самолет коснулся полосы. И резко затормозил, как будто на полосе вяло жевал траву жираф. С верхних полок посыпались чемоданы и свертки. Еще секунда, и самолет кувыркнется через нос. Я вжалась в кресло. Но… пронесло. Самолет резко остановился и долго выруливал к аэропорту. Не долетел, похоже.

Руанда - страна на экваторе, столица — Кигали. Население — около 13 млн. человек.  Страна крошечная 300 км в ширину и 200 км в длину. Посему мирный интернет есть в каждом доме, а вот электричества, как правило, нет. Как утверждает все тот же интернет, официальных языков четыре — киньяруанда, английский, французский и суахили,  Ну, на первом разговаривают местные племена хуту и тутси и прочие, а вот относительно европейских языков - это, в общем, не совсем так. Наследники бельгийской колонии неплохо знают французский. Но бессменный президент Поль Кагаме выучить этот язык не удосужился и ввел в стране английский. Как результат - старое поколение еще помнит французский, а новое, скорее всего и не подозревает о существовании такового. Но и английский им дается с трудом, о чем я расскажу позже.

У Руанды очень длинная история, но главная страница — геноцид. Но об этом тоже чуть позже. Считается, что Руанда была заселена не позднее последней ледниковой эпохи, то  есть между 6000 и 3000 до новой эры. То есть, когда в Сахаре урчали ручьи и цвели яблони. Как и положено, в каменном веке племена собирали то, что растет или скачет. А в железном начали плавить руду. Почему я об этом говорю? На одном из профилей наш геолог обнаружил, конечно, не саму доменную печь, а кусочки плавления железа. Я даже измерила физические свойства этого сплава. Просто так, ради любопытства.
В 2000 году до нашей эры с юга мигрировали вездесущие племена банту. Они были земледельцами. Местное население, считающееся предками тва уходили на север. Тва — это пигмеи. Численность их вначале XXI составила всего 322 тыс. человек, но они, по прежнему считаются одним из трёх крупнейших народов в государствах Руанда (до 1%) и Бурунди. Однако они считаются карликовым народом, слабы физически и издревле имеют маленькое потомство, и  их количество всю историю королевства лишь сокращалось. Живут они в трудно доступных горах, профили наши там не проходили и с пигмеями я не встречалась. Жаль, конечно.  Кто первый покорил Руанду племена хуту или тутси ученые спорят до сих пор. Но испокон веков они занимались разным делом: хуту — земледельцы, тутси — скотоводы. Меня даже учили различать эти племена по форме лица. Кажется, тутси высоки ростом и лица у них вытянутые, а у хуту — круглее. Наука впрок не пошла. Но все наши профили проходили через посевы, значит, это были хуту.

Так или иначе хуту и тутси, хоть и считали себя разными, но были родственными— они говорили на одном языке из группы банту, носили одинаковые имена и, если нравились друг другу, охотно вступали в брак. Клановая система на территории Руанды продержалась до середины X1V века.  Потом начался процесс объединения и связанные с ним постоянные драки, кто кого. Наконец, к 1740-50 годам независимость Руанды была восстановлена, заправляли всем и всеми тутси, повсюду ходил скот. Хуту хоть и достались некоторые плодородные земли тутси, но взамен появились  барщина, два дня в неделю они работали на своих скотоводов.  Хуту реформой королей были очень недовольны, чувствовали себя униженными, хотя веками они не имели никакого имущества, но и не были прислугой у тутси. А тут еще и браки между племенами запретили. Даже пигмее тва  чувствовали себя лучше, они не подвергались дискриминации, а некоторые даже были приближенными королей. Однако, разбогатевшие хуту могли записаться в тутси и наоборот, обедневшие тутси могли стать хуту.

Но неожиданно-негаданно беда пришла откуда не ждали: на руандийскую землю ступила цивилизация, почему-то ныне называемая колонизацией. В 1861 году офицер британской армии и географ Джон Хенниг Спик посетил земли вблизи Великих Африканских озер. Он упоминал высокоразвитое  „государство негров“.

В 1884 году в Берлине была проведена конференция, на которой был закреплён раздел Африки между европейскими державами. После того, как на трон сел Юхи V Мусинга, он добровольно признал протекторат кайзера (22 марта 1897 года). Немцы осуществляли на этой территории опосредованное военное правление, наладив „вертикаль власти от короля до вождя“..Но началась первая мировая война, которая, как известно, закончилась поражением Германии и 31 августа 1915 года Бельгия забрала Руанду в свои ёжиковые рукавицы, она сотрудничала исключительно с тутси, насадила язычникам католицизм и ввела французский язык.

После второй мировой войны Руанда-Урунди осталась под контролем Бельгии, которая должна была подготовить страну к независимости, История Руанды насчитывала много веков, в вот так называемый колониализм - 76 лет. Местные племена решили вернуться назад к традиционной жизни. Но теперь уже хуту, которых испокон веков было большинство,  взяли реванш. Они создали в колонии несколько крупных политических партий и победили на выборах, получив более 70 процентов голосов. Прагматичные бельгийцы встали на их сторону, заявив о „детутсизации“ колонии. В 1959 году произошла революция, было с кого брать пример. Хуту, врывались в дома своих противников и убили около 100 000 человек. 1 июля 1961 года был проведён референдум, по результатам которого была упразднена монархия. Уж больно хуту опасались возвращения господства  тутси. К тому же колония разделилась на Руанду и Бурунди. И вот тут правительству хуту снесло голову: они провели первые репрессии против тутси, и началась активная эмиграция в соседние страны. К 1964 году по официальным данным около 336 000 тутси эмигрировали за пределы страны  А хуту все крепче закручивали гайки: была ведена 9% квота на количество тутси в учебных заведениях и на государственной службе, в армии: тутси отныне не могли становится офицерами, а мужчинам-хуту было запрещено приближаться к женщинами-тутси ближе, чем на километр и с аморальными и с матримониальными целями. Ну, и, конечно, никаких политических партий для тутси и им сочувствующим. 

Дальше - больше. В 1973 году последовал военный переворот.  Майор Жювеналь Хабьяримана,  министр обороны Руанды призвал страну построить „планируемый либерализм“, то есть сочетания государственного регулирования, который известен жителям бывшего СССР, медленно прошагавшим семидесятилетний путь с окончательной остановкой в историческом тупике с частной инициативой. Даже через сорок лет после переворота и при другом строе и уважаемом всеми президенте, все, что привозится и покупается в Руанду — это продукция ЮАР и немного из Китая. Ну, что может произвести бедная сельскохозяйственная страна в которой нет ни океана для загара и флирта, ни даже Килиманджаро, чтобы привлекать туристов? Развитие страны майор Жювеналь планировал исключительно на халяву, то есть за счет внешних источников финансирования. Западная Европа и США — страны богатые, можно денежек отгрести: себе большой лопатой, а народу — маленькой. Майор продолжил репрессии против тутси. Но теперь досталось и бедным пигмеям. Это был режим тотальной диктатуры.

Но тутси не сдавались и во главе с Полем Кагаме, нынешнем президенте Руанды, эмигранты объединились в единую боевую группу — РПФ (Руандийский патриотический фронт). Кагаме создал армию и три года кошмарил Руанду своим нападениями из-за кордонов и зачастую, вполне удачно. Майор попятился назад и сел за стол переговоров. Обязательства вернуть тутси из эмиграции и обеспечить их жильем были подписаны. Но внезапный залп некого ПЗРК, направленного на президентский самолет опытной рукой экстремистов хуту 6 апреля 1994 года оборвал его земную жизнь. И тут началось. За время геноцида было убито до одного миллиона человек тутси и сочувствующих хуту. Убивали даже не армия, а жители страны, убивали с особой жестокостью. Насиловали. Хуту убивали своих соседей, с которыми десятилетиями жили душа в душу, тыкали свои тяпки на соседних ступеньках горы и пели хором на свадьбах. Геноцид длился ровно 100 дней, было убито около миллиона человек. По рекам плыли трупы, направляясь в сторону Великих озер Виктории и Танганьика. В Руанде есть мемориал памяти геноцида, где, как у Верещагина, горкой лежат черепа убитых.

РПФ во главе с Кагаме вновь начали наступление и довольной быстро заняли страну., а сам Кагаме стал бессменным президентом.  Потом были еще две конголезские войны, о которых я расскажу вам в других моих письмах. Сейчас установленный Полем Кагаме политический режим сравнивается с сингапурским, а также характеризуется как первая в Африке „диктатура развития“. Заметьте, развития у них, а не у нас. По словам самого Кагаме, „он не приемлет классический вариант западной демократии, ведь она бесполезна для страны, где большая часть населения чуть не прикончила меньшую“. 6-я статья конституции Руанды напрямую запрещает какую-либо дискриминацию, а принятый в 2008 году закон ввёл в стране строгое уголовное наказание за попытку представлять интересы только одной нации и в особенности — за отрицание геноцида. Молодец, Президент. И, надеюсь, останется молодцом до 2034 года, согласно конституции.  Сейчас в стране тихо. Гулять можно хоть середине ночи. Никакого криминала. Каждые 100 метров скучает полицейский. Международные организации хвалят Руанду за низкий уровень коррупции, такой неизменной почти в всех странах Африки. Народ копает на своих сельскохозяйственных лестницах, доит коров и собирает урожай. В магазинах продают пиво в обмен на сданную бутылку. Руанда выращивает одни из лучших сортов кофе и чая. Мне очень нравится их не то, чтобы растворимый черный чай, но листья настолько мелко промолоты и обработаны,  что чаинки не всплывают и не затрудняют дыхание при случайном попадании. Бывало, едешь по вдрызг разбитой дороге в центре  Кигали, свернешь в строну, а там либо шикарная вилла, а то и обильный ресторан или кафе со свежими пирожными.

Флаг Руанды трехполосный: сверху — голубое небо и солнышко с лучами, вторая полоса желтенькая, это - свет от солнышка, нижняя глубоко зеленая полоса характеризует пышную растительность, покрывающую бесконечные горы. Кстати о флаге. Как то проезжая по центру Кейптауна на одном из немногочисленных высотных зданий я увидала рекламу борьбы со СПИДом: на полотнище в два этажа красовался огромный мужской член в рабочем состоянии, завернутый в наш радужный флаг. -“Уважение к флагу’’- брезгливо произнес мой муж. Но вернемся к символам. Герб страны, как бы сказала Нелли, „busy“. На нем много чего понарисовано: по кусту сорго и кофе, в центре плетенная корзина с крышкой, какие плели по всей Африке с исторических времени, и огромная шестеренка, намекающая на медленно подступающий индустриальный век. По бокам расположены пара щитов без дротиков (в профиль), вероятно, символизирующие вооруженные силы Руанды. Сверху еще одно солнышко, снизу подпись „Единство, Работа, Патриотизм.“ Вокруг герба зелёное кольцо, которое, как утверждается, является символом промышленного развития страны через упорный труд. Это, действительно так, руандеры - работяги, освоили свои горы голыми руками без тракторов, сеялок и веялок. Куда не наступишь — огород или кофейные кущи.

Экономика Руанды растёт на 6-8 % в год. Это здорово. Нефти в стране нет. Основными полезными ресурсами страны являются золото, касситерит,  вольфрамовые руды и метан. Именно руды мы и искали своими зондированиям. Наши работы проводились на деньги всемирного банка, под началом немцев. А сколько народу ведет незаконную разработку полезных ископаемых… Ух, я их столько раз встречала. Сидят на корточках, вручную перебирают породу. На нас они не обращали никакого внимания.

Из мест радостно-экскурсионных на севере Руанды есть “Парк вулканов”, четыре вулкана в этом парке уже не пыхтят, так, дремлют.  Согласно слухам, (интернет) главный вулкан Кирасимби (маленькая белая ракушка, 4507 м) последний раз изверг свою горячительную лаву в 8050 году до нашей эры. Как геологам удалось определить это событие с такой точностью остается загадкой. Возможно, это были геологи, получившие образование в одном из Африканских университетов. Рядом с вулканом есть еще один парк, в котором живут черные гориллы. Их осталось мало, всего 300 особей в Руанде и 650-700 во все Африке. Мне рассказывали, что в парке живет (или показывают туристам) восемь семей. Раз в год здесь проводится церемония „имяречения горилл“. И хотя в моем распоряжении был броневик, то есть  грузовик, наша команда поехать в заповедник отказалась. Входная плата для местных — 20 долларов, для иностранных туристов 800. Столько же стоит билет на самолет из Йоханнесбурга до Парижа и обратно. Так уж лучше в Лувр. Местные жители относятся к гориллам как к кузенам, руандеры считают, что мясо кузенов и племянников крайне полезно для здоровья и обладает целебными и магическими свойствами. Поэтому  несмотря на запрет, охотники охотно браконьерствуют и продолжают поставлять мясо горилл на рынки страны.

Мы съехали с разбитой асфальтовой дороги на грунтовую. Ну, ямы и ухабы, в полях России ничуть не глубже. Метров через двести перед нами вырос новый с иголочки двухэтажный дом. В маленькой каморке у ворот нас ждали уборщица и садовник. Нас разместили с комфортом и даже шиком. Трава была коротко пострижена, овощные грядки отсутствовали. Негоже хозяину, состоятельному немцу, сажать редиску и салат, пусть даже чужими руками. Кое-где среди травы торчали кусты роз и колючки кактусов. На втором этаже стояло два почти одинаковых по размерам стола, бильярдный  и кухонный. 
Ко мне подошел начальник проекта:
-“Профили разбросаны по стране. Вот тебе грузовик. “
-“Я никогда грузовиков не водила. И вообще в ЮАР левостороннее движение.“
-“Свободного водителя у нас нет. Права есть? Придется самой.“
  Я вздрогнула. Руанда — страна гор, ну, и долин между ними. Я вообще водить не люблю, по горам —так просто боюсь. А тут грузовик, руль с левой стороны — это катастрофа.
Грузовик был небольшой, пыльный и сильно раздолбанный. На каждом километре очень черные аборигены, нагруженные авоськами и огромными гроздьями бананов, поднимали руки, и я уплотняла их в кузове. Они искренне желали мне благодарения Бога. Проезжая вдоль деревни я понимала что чувствует Хилари Клинтон, утопавшая в популярности и приветствовала восторженную публику, состоящую из школьников младших классов поднятием и помахиванием руки. „Музунгу“ (белый человек) — неслись за мной восхищенные возгласы. На каждом повороте я замедляла ход, и всегда машина останавливалась. Чертыхаясь, мы с помощником отправлялись за увесистыми булыжниками, чтобы предотвратить откат назад. Куда она там может откатиться на горе? Вдруг вниз. Но… кричу, но еду.
На дорогах чистота. Президент издал указ каждую последнюю субботу месяца все от мала до велика выходят чистить вокруг своих жилищ и магазинов. Даешь субботник! Полиция ходит с проверками и шарит по углам и под одеялами. Дамы в ярких нарядах и шлепанцах собирают в мешки листья вдоль дорог, ведь  не все деревья в этой стране вечнозеленые.

Я подошла к обрыву. Подо мной была Танзания. Одинокая зелененькая лужайка, крупная лужа. Ни проволоки, ни погранцов, ни трудящихся крестьян. Тихо, чирикают птички. Руандерам и дела нет, что в полукилометре от их деревни другая страна. Я записываю страны, где я бывала и везде покупаю настенные декоративные тарелки. Из у меня уже тридцать восемь. Какой соблазн ступить хоть пяткой на романтичную Танзанию с ее синими драгоценными танзанитами и вечным Килиманджаро. Для отчетности своих перемещений по миру. Увы. Скатиться на попе можно, а вот карабкаться обратно по более, чем двадцати пятиметровому обрыву по рассыпчатой почве — нет уж увольте. Ладно, буду любоваться своими кольцами и браслетами, украшенными этими изумительными камнями и вспоминать болотце под горой.

В середине дня полил ливень. Ливни в экваториальной Африке — явление обычное. Не то, что у нас в ЮАР. Летом в Претории дожди могут случиться, а вот зимой — никогда. Природа замирает, животные заползают кто куда успел. Здесь рыжие потоки превращаются в бурные речки, летящие со всех окрестных гор. Дождевая вода — это взвесь, песок и глина заносят мои кабели, и мы стараемся изо всех сил, иначе их придется откапывать из-под слоя грязи. Ноги по щиколотку в воде, мокрое все, и брюки и трусики.  Мы попросились под кров какого-то крестьянина. Дом, стандартный для этой страны, сделан из крупных кирпичей, а кирпичи —из сильно выветрелых гранитов, временем превращенных в красно-коричневую почву. Пола в доме не было, пустой стол, две лавки. В углу лежала кучка зеленых зерен кофе. За закрытой дверью — спальня для отдыха вповалку для всей семьи. Руанда — страна сельскохозяйственная. Удивительно, как на горах. Видимо, испокон веков крестьяне освоили только им присущую форму земледелия. Многие горы ступенеобразные. Ступенька шириной метр или чуть более,  где растет то, что посадили, затем сантиметров сорок  а то и больше — вертикальный откос. На границах ступенек растет пышная трава, она предохраняет грани этой лестницы от выветривания. Эту траву срезают для корма домашнему скоту. Пологих участков мало, вот бедолаги-коровы стоят в ограниченном пространстве, перетаптываясь с ноги на ногу в кучах навоза. Козы бегают вокруг намертво вбитых кольев.
Мне нраится, меня восхищает, то, что руандеры — труженики. Это наши гегемоны, вспоминая короткое по сравнению с вечностью время апартеида, требуют всего, сразу и даром. А что такое апартеид — это жизнь врозь. Мы, белые живем отдельно. Нанимаем черных для работы. Стараемся подтянуть их уровень, как можем, построили им школы, даже несколько университетов. В тех пор, как славный апареид пал не построено ни одного университета, ни маломальской школы для начального образования. А сейчас….ну, об этом погорим в других моих письмах. А руандеры не жалуются, они работают. Кстати, об своеобразном сельскохозяйственном бизнесе Руанды. Один бизнесмен вспомнил, что на полях и ветках Руанды все цветет и колосится круглый год. Он раздал бесплатно крестьянам семена ароматных, но очень жгучих перцев Scotch bonnet, жгучесть у них 100000 – 350 000 SHU, а потом скупил у них плоды. Перцы эти  крупные, в диаметре как советский рубль. Перцы вывариваются в небольшом количестве воды, затем отжимают, в сок добавляют небольшое количество подсолнечного масла и разливают в крошечные пластиковые бутылочки грамм по 25. Scotch bonnet бывает красным и желтым, но, по-видимому, бизнесмен использовал последние. Прозрачные капли маслянистого сока золотистые на цвет. Теперь это успешный продукт индустрии Akabanga Chili Oil, то есть масло чили. Они есть в каждом магазине и стоят один доллар за флакон.

Мы въехали одну из деревень. По дороге шла невеста в сопровождении двух подружек. На ей было белое платье и фата. На ногах — черные лакированные босоножки на низких каблуках, удобных для деревенской грунтовой дороги. Я хотела было предложить подвезти ее до сельсовета, если таковой здесь имеется или хотя бы до хижины жениха, но сообразила, что кузов моего пыльного грузовика  подпортит ее наряд, который, скорее всего,  используют попеременно все невесты деревни.

Узнав, где начитается наш профиль, аборигены направили нас вперед метров на пятьсот, утвердительно кивая головой на вопрос, а есть ли там вообще дорога. Я въехала на тропу. Двигаться обратно было более опасно, чем ехать вперед: с левой стоны был невысокой откос, справа — обрыв метров в пятнадцать. Конец тропы был где-то за нависающими деревьями, как потом оказалось, метров в двухстах. Медленно со скоростью один километр в час, я преодолела эту нависшую над обрывом тропу, каждую секунду вздрагивая от ужаса и крутя головой права и влево, на откос и обрыв, и без надежды на своих работников-руандеров. Но, ура. Перед нами площадка, начало нашего профиля. Выполнив пару точек я обнаружила, что профиль как-то резко пошел вниз. Собственно, куда он мог идти если я на вершине? Передвигаясь на четырех конечностях, я ползла, останавливаясь каждые двадцать пять метров для записей. Ноги цеплялись за острые камни и скользили по влажной глине, сверху стекала вода, то там то сям образуя предательские лужи. Немного не дойдя до  низа долины полил тропический ливень. На сегодня работы закончены, ливень бесконечен.  Мои мальчики нашли дикорастущий банан и, оборвав огромные листья, в них завернулись, а моя задача — сохранить сухим инструмент. Прижимая его к своей груди под футболкой с я карабкалась обратно на гору. Используя на сей раз только одну руку и две сильно намокшие ноги. При каждом движении из кроссовок выплескивалась,  мокрыми были даже трусики. Но прибор чувствовал себя бодро.
Наконец, мы собрались на вершине. Надо возвращаться в Кигали. Тропинку развезло, глина была скользкой и недоброжелательной.
-“Может, кто-то готов проехать по это тропинке над обрывом?“- вяло спросила я, разглядывая свои ноги в буро-грязных потеках. Но мальчики сделали вид, что английский язык им с рождения не знаком.  При вождении в горах есть правило — никаких ремней безопасности. Но и выскакивать из летящей вниз машины я пока не научилась. Я с ненавистью обняла руль и поехала по размытой глине, каждую секунду прощаясь с жизнью Я крашу волосы. Наверное, поэтому новых седых прядей на своей голове я не заметила. Но они должны быть.

Очередной профиль был проложен высоко в горах. Мы въезжали в густую белую тучку, а потом снова светило солнце. Жители занимались обычным делом - собирали бананы. В экваториальной Африке собирают по три урожая в год. На голову кладется кольцо, свернутое из банановых листьев, оно поддерживает то, что несут на голове. Нигде в мире вы не увидите таких прямых спин, такой осанки, как в Африке. Разве что у балерин Большого театра. Иначе многоступенчатый груз, будь то связки бананов, корзины с маниоком, канистры с водой или хворост для костра слетит с головы при первом же неловком шаге. Дамы завернуты в цветастые ткани, им нравится, когда я их фотографирую. Вокруг бездельничают пестрые козы. Кстати, бананы здесь небольшие. Их варят, жарят и едят сырыми. Жаренные — самые вкусные. По утрам обвешанные огромными связками бананов велосипеды тащат вручную к рынку молодые темнокожие парни.

Другие дамы и дети собирали корни маниока. Это корни кустов, бесхозно растущих на горах. Порой, чтобы не скатиться кубарем вниз я хваталась за их ветки. Их выкапывают, очищают от земли, складывают в корзину и на головах несут в деревню. Корни маниока опускают в речку на три четыре дня, потом в огромных ступах, известных нам как полетное средство Бабы Яги, растирают с водой. Чистые зерна крахмала оседают на дно. Крахмал извлекают и процесс повторяется до четырех-пяти раз. Затем варят. Образованные небольшие комочки называются тапиока. Этот продукт повсеместно используется заместо хлеба. Странно, но поглощение огромного количества высококалорийной крахмальной пищи слабо сказывается на бедрах деревенских дам.

Мы въехали в какую-то деревню. По-видимому, занятия в школе заканчивались в 11 часов. Зачем пичкать лишними детей знаниями? Их удел такой же, как их родителей — сельскохозяйственные работы на лестницах, да уход за скотиной. Весть о том, что в деревне работает белая женщина разнеслась от хижины к хижине со скоростью звука, то есть со скоростью визга. И мгновенно вокруг мня собрались дети всего населенного пункта. Я гнала их, уверяя через переводчика, что одноамперный ток, который течет по изолированному проводу убьет их наповал. Но охота пуще неволи. Такое событие! С каждым мгновеньем дети все плотнее сгущались вокруг меня. Если бы я проводила работы в период пандемии Covid-19, то меня бы обступали с самого раненного утра  Правительство Кагаме приняло радикальные меры и засадило всех в локдаун аж на полгода. Но кого в деревне можно спрятать за стенами первобытной хижины? Интернет есть в любой точке страны, но о том, что говорит интернет без компьютера или хотя бы без планшета не поймаешь.  Школы закрыты и  дети радовались. . Наивные компании типа Комиссии по правам человека озабочены тем, что столь длинные каникулы могут негативно сказаться на дальнейшей жизни детей. Ха, можно подумать, что у детей гор есть замечательные преподаватели, способные обучить их хотя бы беглому английскому. Именно на этом языке ведется преподавание в вузах, хотя число студентов в них все же растет.  Про математику я молчу. Этот предмет не для Африки. Что говорить, совсем недавно наш министр образования так и высказался: „Математика — самый ненужный предмет в школе.“  Ему виднее. Уверена лишь, что деньги считать он умеет.
-“Кышшш“ — кричала я и дети на два метра отступали. Но через пару минут все повторялось снова. Как я писала, учить французский детям без надобности, а английский — не от кого. В школе они выучили две фразы, которые произносили все и каждый безостановочно
-’’How are you?’’ (как дела) и -“What is your name?’’ (как тебя зовут). Других фраз они либо еще не выучили или либо уже забыли. Я мысленно держала наперевес автомат Калашникова, заряженный солью.

Наконец, мы удалились на значительное расстояние. Дети где-то потерялись. Светило экваториальное солнце, на полях рос зеленый лук и болгарские перцы. Я решила отойти по надобности под кустик кофе. Не успела я расстегнуть брюки, как сквозь листву увидела много пар заинтересованных глаз. Ах, черт с ними. Они же в жизни не видели белую женскую попу. И, скорее всего никогда не увидят.

Мы перешли на следующий профиль, который, как и должно в горах резко пошел вниз. Школьники младших классов, как обычно, от меня не отставали. Я почти бежала, тщетно надеясь хотя бы в долине оторваться от дыхания за спиной, от мелких черных кусачих блох и их беспрерывного -„How are you?’” и -„What is your name?’’ Тропинка была узкая, слева и справа лестницы посадок, но справа еще и глубокий овраг, по которому тек веселый ручеек. Я почти бегу, правая нога скользит вдоль обрыва. Крепко прижимая к себе прибор я лечу спиной вниз. Левая нога все еще на тропинке, правая глубоко в овраге — такого шпагата я была не в состоянии сделать даже в младенческом возрасте, когда мягкие хрящи соединяют неокрепшие косточки. Я услышала хруст французской булки,  то есть хруст ломающейся кости. На до мной все то же африканское глубокое небо. Под моей попой нежно поет ручей. Над обрывом лица ненавистных школьников. Потом подтягиваются селяне. Преодолев ползком метров десять я выползаю из оврага. Собралась уже вся деревня. Такое событие! В какие века белая женщина посетила их горную деревню, а тут еще и  представление!
-“Мы сейчас вам принесем специальные носилки, они назваются незнакомым вам словом гамак.“
Гамак оказался обычными носилками, но вместо брезента была густо плетеная солома. Четыре молодых паренька подняли меня над горами мы поплыли к машине. Нога пока не болела, я прижимала к себе инструмент.
-“Куда поедем?“
-“В главный госпиталь страны, King Hospital.“
Значит, там лечат и королев тоже, не только королей. Пару часов сотрудники больницы созванивались со страховой компанией в ЮАР. За это врем нога из красной миную все остальные цвета спектра стала фиолетовой и сильно опухла. Мне сделали рентген.
-“У Вас все в порядке“— равнодушно произнес черный врач. В ушах у меня повторился хруст ломающейся кости.
-“У меня перелом“— грозно сказала я. -“Кто у нас доктор, Вы или я?“
-“А Вы доктор?“— изумился негр.
-“Да, я доктор“ - так же решительно произнесла я, умолчав, что я доктор геолого-минералогических наук. -“И уверяю Вас, у меня перелом.“
Врач засуетился, схватил снимки и побежал, по-видимому, советоваться. Вернулся он быстро.
-“У Вас действительно перелом, но не сильный’ - сказал он, спасая свою профессиональную честь. Наверное, он имел в виду, что кости наружу не вываливались и нога не повисла на коже.

Еще через полчаса появились два медработника с огромным тазом. Там был растворенный гипс. В ЮАР давно такие природные соединения не используют, существует такая форма обуви Moon-boot (лунный ботинок). А здесь, в Королевском госпитале два здоровых медбрата работали слаженно в четыре руки, они опускали бинт в гипс и заворачивали мою ногу. Вдобавок выдали мне пару костылей. Да, именно такие были у моего деда, который умер в 1959 году. Так я познакомилась с черной медициной.

В инвалидном кресле с глубоко устаревшими костылями меня подвезли в зал ожидания для пассажиров бизнес класса. Нога не болит, я улыбаюсь. Кругом сочувственные взгляды белых командировочных. Вино, бутерброды с красной рыбой, канапе… Ешь, сколько хочешь. В ЮАР врач сделал рентген и на следующее утро указал мне на операционный стол. Насладиться таким приятным, но практически мгновенным наркозом я не успела и уснула. Увидев ногу на экране после очередного рентгена я чуть не упала со стола от ужаса: с одной стороны голени мне вставили пластину с девятью шипами для укрепления сломанных костей. С другой стороны вбили два здоровых гвоздя. Но зато мне выдали изящный лунный сапожок. Я пыталась водить в нем машину, но не чувствовала в нем педали.

Прощай, моя Руанда, прощайте твои солнечные горы, твои ливни и запах свежести, твои экваториальные краски и трудолюбивые крестьяне. Как когда-то Гоген, я увидела почти первобытный рай, гармонию труда и природы, разноцветные облака и аляпистые, но не раздражающие, напротив, восхищающие наряды черных мадонн.  Я была здесь счастлива.  Но с медициной в этой парламентской республике надо что-то решать. Может, опять позвать бельгийцев?