Регентство герцога Курляндского

   Императрицу Анну Иоанновну принесли без памяти на постель, уложили, накрыли одеялом. Только что она смеялась за обедом в окружении семьи герцога Бирона, всё было как обычно, и вдруг неожиданно побледнела, схватилась за бок и упала в обморок.
   Курляндский герцог Эрнст Бирон и сам перепуган и бледен как смерть. Он фаворит императрицы, проще говоря – любовник, и довольно-таки давний, ещё до её восшествия на престол. Анне Иоанновне идёт только сорок восьмой год и Бирон рассчитывал править Российской империей через императрицу как минимум ещё лет десять. Он не подписал ни одной даже незначительной бумажки, но в империи все знали – правит Эрнст Иоганн Бирон, правит благодаря любви к нему Анны Иоанновны. И люто его за это ненавидели. Иностранцы ненавидели за то, что Бирон сократил число их в армии и чиновничьем аппарате, особенно немцев (а зачем ему конкуренты?), русские ненавидели его за то, что в окружении императрицы много немцев (курляндцев), всё правильно – везде должны быть свои люди.
   Герцог заламывал руки в отчаянье. Если императрица умрёт, с ней вмести умрёт и власть Бирона. Допустить этого не как нельзя. Он метался по опочивальне Анны Иоанновны не зная, что предпринять. Прогнозы медиков были весьма неутешительны.
   Чуть успокоившись и взяв себя в руки Бирон приказал позвать к себе генерал-фельдмаршала Христофора Антоновича Миниха, обер-маршала графа Рейнгольда Густава Лёвенвольде, князя Алексея Михайловича Черкасского и тайного советника Алексея Петровича Бестужева-Рюмина.
   Первыми в кабинете Бирона появились граф Бурхард Кристоф фон Мюнних, он же Христофор Антонович Миних, и граф Лёвенвольде. Бирон с почтением усадил их в кресла, а сам, бегая по кабинету издавал горестные вопли:
    - Нет, она умрёт. Она умрёт. Увы мне увы. Горе мне горе. Горе мне несчастному. Так преждевременно и неожиданно лишиться государыни.
   - Разве она умерла? – удивился Миних.
   - Нет, но лекаря не обнадёживают. Что меня ждёт после её кончины? Она осыпала меня своей милостью и доверенностью во всём, что вызывала зависть придворных. Сколь много врагов меня окружают. Зависть делает мне врагов. Зависть любви ко мне государыни. Друзей-то истинных мало, всё больше врагов. И это за все заслуги, оказанные мной государству. Что ожидать мне после кончины императрицы кроме чёрной ненависти и неблагодарности? Прискорбно это, да только сердцем скорблю я не об этом. Что я? Песчинка в этом неблагодарном мире! Скорбь моя о государстве, коему я всеми силами способствовал к благоденствию и процветанию. Что с оным станется после кончины императрицы? Сколько навлечёт горести состояние, в котором государство находиться будет? Подумайте, herr von M;nnich и вы обер-маршал, наследник, Иван Антонович, ещё младенец сущий в колыбели, не достиг ещё и восьми недель возраста своего. Императрица наследником его своим не объявила. И угодно ли это будет народу, при нынешних суровых обстоятельствах - малолетний государь? Швеция ныне вооружается. Неужто она упустит случая атаковать Россию, если внутренние родятся в ней несогласия? Не упустит такого благоприятного случая. И по сему крайне важно и полезно вверить правление государством такой особе, которая снискала опытность в делах сих. И имеет достаточно твёрдости духа российский народ непокорный содержать в тишине и обуздании. Я ничего не хочу сказать предосудительного о принцессе Анне, матери юного наследника престола, но она по природе нежности сердца своего пригласит в Россию своего отца герцога Мекленбургского Карла Леопольда. И предоставит ему право на участие в управлении государственном. А он со своими подданными ужиться не смог, как же он будет управлять государством российским? Влияние на него австрийского дома зело велико! Не втянет ли герцог Мекленбургский Россию в предприятия вредные и опасные?
    Граф Лёвенвольде молча и с интересом наблюдал за сценой, разыгрываемой Бироном, теребя белый кружевной платок.
    - Я думаю, что вы справитесь, Ваша Светлость, - сказал с солдатской прямотой Миних, - кроме вас, кто ещё справиться с управлением империи?
    И тут в кабинет вошли князь Черкасский и граф Бестужев-Рюмин. Герцог почти слово в слово повторил, видимо заранее заготовленную речь.
   - Герцог столько лет живёт в России, - сказал шёпотом Миних, слушая по второму разу речь Бирона, - и не потрудился выучить русский язык и говорит на немецком с этим ужасным курляндским произношением.
   - Вы ошибаетесь, фельдмаршал, - ответил Лёвенвольде, - герцог прекрасно знает и русский и французский язык. Умному человеку всегда полезно притворятся дураком.
   - Или больным, - добавил Миних.
   - Вы имеете в виду Остермана? Да, или больным. И обратите внимание, von M;nnich, герцог ничего не предлагает, ждёт, когда предложат ему.
   - Да, хитёр, - согласился Миних.
   - И умён.
   Внимательно выслушав речь Бирона, князь Черкасский с сочувствием сказал:
   - Я понимаю вас, Ваша Светлость, да-да, это всё так. Но я никого не нахожу другого достойного и способнейшего, кому бы можно вверить бразды правления империей, кроме герцога Курляндского, кроме вас, Ваша Светлость. Вы на деле и с великим усердием и славою трактовали дела государственные. И я окажу великую услугу российской империи, если попрошу всепокорнейшее Вашу Светлость и впредь взять под своё внимание и попечение государство к его пользе и славе.
   - Нет, нет, что вы, князь, - запротестовал Бирон, - сия ноша вельми тяжела для меня и, к тому же, я чужестранец.
   - Ваша Светлость, герцог Курляндский, - строго сказал Бестужев, - как вы можете говорить такое? Вы, для кого Россия сделала так много? Вы так много обязаны ей. И в трудною годину вы хотите её бросит?
   - Что вы, что вы, граф. Я не это хотел сказать.
   - Тогда вам надо принять чашу сию, - сказал Алексей Петрович, - как Господь наш Иисус Христос.
   - Что ж, - задумчиво сказал Бирон, - видимо мне придётся смириться, но, граф и вы, князь: согласится ли на это русское дворянство?
   - Мы его представители, Ваша Светлость, - с поклоном ответил князь Черкасский. - Не так ли, граф Лёвенвольде?
   - Да, конечно, - с поклоном же ответил обер-маршал.
   Герцог Курляндский опять зашагал по кабинету.
   - Друзья мои, - сказал он после некоторой паузы, - да, вы друзья мои, и я надеялся на вашу искреннюю поддержку в часы скорби. И предложение ваше, я уверен, искренне, хотя и крайне удивительно для меня. И вы, конечно же, руководствуетесь пользой для России. Но сколь мало таких патриотов найдётся! Я почасту с прискорбием видел, как чистейшие мои намерения о благе государства были гнуснейшим образом обезображены кривотолками. И это тогда, когда я находился под защитой и охраной императрицы. Что же ожидать мне, когда её не станет? Не пристойно ли мне будет отъехать в своё отечество, благо, что милостынями императрицы я награждён богато?
   - Не пристойно, - возразил герцогу князь Черкасский, - мы, как представители дворянства считаем, что вы, Ваша Светлость, должны возложить бремя власти на рамена свои до совершеннолетия государя нашего Ивана Антоновича.
   - Князь, вы друзья мои и это все знают, и все знают, что вы будите не обиженны милостынями моими при власти моей как истинные патриоты России. Но согласятся ли другие знатные фамилии России с вашим предложение, сделанным мне? Если согласятся, то я готов возложить столь тяжкое бремя на плечи свои.
   - Ну, что ж, - сказал князь Черкасский, - нет ничего проще, как завтра учредить совет из знаменитейших особ Сената, генералитета и придворных чинов. Объявить молодого государя Иоанна наследником престола и учинить ему присягу верности. А вас, Ваша Светлость, утвердить регентом при нём до его совершеннолетия.
   - Я думаю, - сказал граф Бестужев, - что надо приложить старание и в сию же ночь, не откладывая, сочинить манифест и утром подписать его у государыни, а на совете обнародовать его.
   - А также, - сказал князь Черкасский, - надо посоветоваться с графом Остерманом. Как рассудит и сообразит Андрей Иванович, так и делать надобно. Господа, - обратился он к Миниху и Лёвенвольде, - не сочтите за труд, как единоверцы Андрея Ивановича, съездите к нему, посоветуйтесь с ним, а мы пока займёмся манифестом.
   - Всенепременно, - ответил Миних, - это честь для нас.
   Фельдмаршал и обер-маршал вышли из Летнего дворца к реке. Ночь опустилась на Санкт-Петербург, огромная луна висела над городом, Нева покрылась тоненькой прозрачной корочкой льда.
   - Рано как-то зима наступает в этом году, - сказал Лёвенвольде. – Императрица обыкновенно переезжает в Зимний дворец в сентябре, а в этом году, что-то задержалась, сегодня уже 5 октября.
    - Осень тёплая стояла до сегодняшнего дня. А с утра вон как похолодало.
    - Не прогуляться ли нам, граф? Хотя бы до Зимней канавки? Надеюсь, вы не боитесь холода, фельдмаршал?
   - Что ж, извольте, я солдат и ничего не боюсь, давайте прогуляемся, граф, - ответил Миних.
   Они пошли вдоль реки, их экипажи двинулись за ними.
   - Что вы об этом думаете, господин Лёвенвольде?
   - Мы ничего не теряем. Мы как руководили страной, так и будем руководить. Просто уберётся одно звено.
   - Но Бирон не ко всем нашим проектом относился милостиво.
   - Любая лошадь время от времени взбрыкивает. А Бирон так много времени проводит на конюшне. Ничего удивительного, объездим. Да, он много денег тратит на свою Курляндию и на польских друзей Курляндии. Но Хайнрих Остерман считает, что это тоже на пользу России. Рано или поздно Курляндия войдёт в состав России.
   Миних искренне считал, что и он так же много сделал для России, а так мало она ценит это. Он хотел сам, лично управлять страной, без Остермана.

   Андрей Иванович Остерман выслушал Лёвенвольде и Миниха с вниманием, покачал головой.
   - Неожиданно. Впрочем, на поясницу она жаловалась всегда на протяжении этих десяти лет. Надо срочно писать манифест и объявить императором Ивана Антоновича в обход Брауншвейгского семейства, а герцога Бирона назначить регентом.
   - Уже пишут, Хайнрих, князь Черкасский и граф Бестужев.
   - Прекрасно, Густав, прекрасно. Лучше два манифеста.
   - Герцог Бирон не нашёл общего языка с Брауншвейгским семейством, ни с Анной Леопольдовной, ни с её мужем Антоном Ульрихом.
   - Это хорошо, Густав, плохо, что он нашёл общий язык с Елизаветой Петровной. А она не любит немцев.
   - Но герцог Бирон немец.
   - Женщин понять сложно, но нас троих она недолюбливает.
   - А каких милостях нам ожидать от Бирона? – спросил Миних.
   - А каких бы вы хотели, фельдмаршал? – поинтересовался Остерман.
   - Я хотел бы стать генералиссимусом армии и флота.
   - Скромно.
   - Разве я не заслужил? Я столп, я опора Российского государства!
   Остерман с интересом посмотрел на Миниха и еле заметно пожал плечами:
   - На счёт армии – да, а вот на счёт флота…, впрочем, почему нет?
   Остерман знал, что за человек стоит перед ним. Миних храбр до безумия, лживый, решительный, жестокий, коварен и хитёр, высокомерен и спесив. И Бирон тоже это знал и опасался этого красавца-военного, покорителя женских сердец, боялся, что императрица влюбиться в фельдмаршала. Хотя Миних полки водить как полководец стал не так давно, до этого руководил строительством Ладожского канала и Петропавловской крепости. И полки водил, кстати, посредственно. Какой уж тут генералиссимус, звание фельдмаршала и то не вполне заслуженно. Что и не удивительно: по образованию он военный инженер, гидротехник, его стезя фортификационные сооружения. Но честолюбие у этого человека огромно.

   В Летнем дворце герцог Бирон, князь Черкасский и граф Бестужев сочли за нужное пригласить к сочинению манифеста генерала Ушакова, адмирала графа Головина, обер-шталмейстера князя Куракина, генерал-прокурора князя Трубецкого, генерал-поручика Салтыкова и гофмаршала Шепелёва. Подъехали Миних, Лёвенвольде, Остермана внесли в кресле. А также было дано указание всем четырём лейб-гвардейским полкам собраться на площади перед Летним дворцом.
   - Надо два манифеста, - сходу заявил Остерман. – Один о наследнике престола, другой об управлении империей до совершеннолетия наследника.
   - Что вы имеете ввиду, Хайнрих? – не понял Бирон.
   - Я думаю, что надо управление государством надо поручить совету.
   - Какому ещё совету?
   - Ну, например, из тех, кто сейчас собрался здесь. Будем сообща управлять страной.
   - Нет, - решительно сказал Бирон, - сколько человек, столько и мнений. Этак мы до управляемся. Должен быть один, кто отвечает за всё.
   - Тогда регентом можете быть только вы, Ваша Светлость, - сказал Остерман, - вы самый достойный. Я думаю, что Брауншвейгское семейство, при всём моём уважении к ним, подпускать к управлению империи нельзя. Слишком мягкий характер у обоих супругов.
   - Так почему, всё-таки, два манифеста?
   - Ну, как же, Ваша Светлость? Императрица во всеуслышание должна объявить о своём наследнике, что до сих пор она не сделала. Таков порядок. А второй манифест о регентстве. Государыня должна назначить регента к малолетнему императору вас или кого-нибудь другого. Разумеется, это будите вы, Ваша Светлость, но порядок есть порядок. Если Анна Иоанновна его почему-либо не подпишет, то можно собрать двести-триста подписей дворянства и на этом основании вы будите законным регентом при малолетнем государе. Пишите два манифеста.
   Один манифест переделать в два не так сложно и утром Бирон пошёл к Анне Иоанновне подписывать их.
   Первый манифест императрица подписала без колебаний, это было её давнишние желание. А вот второй…
   Анна Иоанновна внимательно прочитала второй манифест и отложила его в сторону.
   - Ты, Эрнстушка, никак хоронить меня собрался?
   - Бог с тобой, Анхен. Господа молю о твоём быстрейшем выздоровлении. Как же я без тебя?
   Голос герцога задрожал, на глазах появились слёзы. Переживал он за Анну Иоанновну искренне.
   - Манифест так, для порядка, на всякий случай, которого, я надеюсь, не будет. У тебя, Анхен, и раньше поясница болела, да проходила же. И лекаря уверяют, что пройдёт.
   Это было не правда, но сейчас Бирон верил, что это именно так.
   - А мне страшно, Эрнст. Ты знаешь, что маменькин юро;дивый, Тимофей Архипович, что предсказал мне взойти на трон, говорил мне, что перед смертью я увижу себя без зеркала. На днях мне приснилось, что стою в Зимнем дворце в тронном зале в одной ночной сорочке, чепце и туфлях, а передо мной на троне я сама и восседаю в парадной одежде, только это не я была.
   - А кто? – шёпотом спросил Бирон.
   - Смерть моя, - просто ответила Анна Иоанновна, - поэтому и в Зимний не перебираюсь, а вдруг я там её встречу.
   Слуги, слушая императрицу, набожно крестились.
   - Анхен, это всё суеверия, - твёрдо сказал Бирон, - ты будешь жить. А бумагу всё же подпиши.
   - Подпишу и помру, - заупрямилась императрица, - пусть она у меня пока полежит.
   И с этими словами Анна Иоанновна положила манифест под подушку. Бирон вернулся ни с чем. Но по первому манифесту присягнули малолетнему императору все, кто находился в комнатах Бирона, а их, комнат, было десять из двадцати восьми помещений Летнего двора.
Присягнули и четыре полка гвардии, стоявшие во дворе.
   - Не расстраиваетесь, мой друг, - сказал Остерман Курляндскому герцогу, - пойдёмте к императрице вдвоём.
   Вдвоём получилось предстать перед Анной Иоанновной только через два дня.
   До этого Бестужев сочинил ещё одну декларацию, что вся нация, весь народ русский желает Бирона в регенты. Декларацию подписали 197 человек.
   Анне Иоанновне стало несколько лучше. Она внимательно прочитала декларацию.
   - И кто это написал?
   - Ваш покорный слуга.
   Остерман встал с кресла и поклонился императрице.
   - Эрнст, это тебе надо?
   - Нет, Анна, это тяжкое бремя ляжет на мои плечи. Сумею ли я это выдержать. Но тебе стало лучше, я надеюсь, что всё вернётся на круги своя. Но ты подпиши эту декларацию и тот прошлый манифест. Так, на всякий случай. Пригодиться лет через двадцать-тридцать.
   Анна Иоанновна улыбнулась.
   - Ну, что я его тогда буду подписывать. Пусть и декларация полежит под подушкой. Как только поправлюсь, я их обязательно подпишу.
    Бирон был в отчаянье и от этого отчаянья бросился к Анне Леопольдовне. Мать младенца-императора была удивлена до изумления, но, тем не менее ответила довольно холодно.
   - Я никогда не вмешивалась в дела государственные. А при нынешних обстоятельствах тем паче не отваживаюсь вступать в оные. По-видимому, императрица находиться на грани жизни и смерти, однако с помощью Божьей при её летах вполне может получить здравие. Просить же её подписать завещание, значить снова напомнить о смерти, а на это я соглашаться отнюдь не хочу. Когда её императорскому величеству благоугодно было нашего сына принца Иоанна избрать наследником престола, то нельзя сомневаться, что её величество не соизволила сделать и нужные о государственном правлении распоряжения. Я предоставляю всё оное на собственное её величество благоусмотрение. А, впрочем, не удивительно будет, если императрица соблаговолит вверить герцогу Курляндскому регентство на время малолетства принца Иоанна.
   И здесь герцога Бирона постигла неудача. Здоровье императрицы ухудшалось.
   - Это она за Ледяной дом так мучается, - судачили слуги, - разве можно было так над людьми издеваться? Ей потеха, а другим страдание.
   Бирон горевал искренне. Как бы его при дворе не любили, а всё же вынуждены были согласиться, что императрица и герцог испытывали нежные чувства к друг другу и признавали, что нет на всём свете более дружественной четы, чем они и в радости, и в горе. Загрустит ли герцог и императрица печалиться, будет Бирон весел и Анна улыбается. Любовь же их была скучная и не интересная без громких скандалов и выяснений отношений.
   Герцог почти не отходил от ложа больной и время от времени напоминал ей о завещании. Анна Иоанновна качала головой и говорила:
   - Не надо тебе этого. Эрнст, я сожалею о тебе. Я помру, несчастлив ты будешь.
   - Не умирай, Анхен, - умолял Бирон.
   - Как Богу будет угодна, - с покорностью и смирением произнесла императрица, - смерти я не боюсь, зла никому не делала и не желала, правила по справедливости и с Богом в душе.
    Бирон вздохнул: так-то императрица весела и говорлива, добра и приветлива, но честь свою царскую строго блюдёт. Вспомнилось герцогу ни с того ни с сего, донос на крестьянина из подмосковной деревни Григория Карпова. Пахали мужики землю под хлеб этой весной, сели обедать, а в Москве пальба из пушек. Один из мужиков и сказал: «Палят, знать, для какой-либо радости государыни нашей». А Карпов-то и скажи: «Какой такой радости быть?» «Как же государыни без радости? Чай, она, государыня, земной Бог, и нам велено о ней Бога молить». А Карпов выругался и ответил: «Какая она земной Бог? Баба, она и есть баба. Такой же человек, как и мы: ест хлеб, пьёт воду и испражняется и мочиться и Бирон али Миних (кто их там разберёт?) не по раз её раком ставил». Идёт теперь Григорий Карпов без ноздрей в Сибирь на каторгу, хотя по сути он прав: един Бог без греха, а государыня плоть имеет.
   Плоть у государыни стала совсем плоха. Отказала 16 октября у неё левая нога и Анна Иоанновна повелела позвать Остермана и Бирона. До этого она ещё надеялась на выздоровление, принимала у себя дворян, Елизавету Петровну и Анну Леопольдовну с мужем, распоряжение какие-то давала, пыталась руководить государством с одра болезни. И вот почувствовала, что смерть близка. Анна Иоанновна подписала декларацию и завещание и приказала убрать их пока в шкаф, где хранились драгоценности.
   Остерман не преминул объявить об этом царедворцам, что толпились в комнате возле покоев императрицы.
   Вскоре оттуда вышел грустный Бирон.
   - Императрица изъявила всемилостивейшее благословление своё на все ваши подвиги для пользы империи, - сообщил он.
   На следующий день, после полудня Анну Иоанновну причастили. Она приняла великую княгиню Елизавету Петровну и принцессу Анну с мужем, спокойно попрощалась с Остерманом, Лёвенвольде и Минихом.
  Бирон плакал у ложа. Анна опустила свою руку ему на макушку, улыбнулась и произнесла:
  - Небось…
  Продолжить не хватило жизни. Бирон зарыдал.
  «Упокой Господи новопреставленную рабу божью Анну».
   Императрицу обрядили, уложили в золочённый гроб и поставили его в одном из залов Летнего дворца, превратив его в «Castrum doloris» - замок скорби - и пускали к нему всех желающих. Народ прощался со своей императрицей.
   Слуги вспомнили сон императрицы про двойника её и сон этот превратился в явь и стремительно стал обрастал подробностями и очевидцами.
   В тронном зале стояли вопли и стенания: плакала Елизавета Петровна и Анна Леопольдовна, никак не мог справиться с собой герцог Курляндский. Наконец, Бирон взял себя в руки, приказал принести декларацию и объявит последнюю волю усопшей императрицы.
   Генерал-прокурор князь Трубецкой стал зачитывать документ тут же у гроба Анны Иоанновны. Бирон видел, как побледнел принц Антон Ульрих Брауншвейгский, стоявший за стулом своей супруги Анны Леопольдовны. Побледнел, но слушал завещание совершенно спокойно. После чего Брауншвейгская чета удалилась в опочивальню к колыбели малолетнего императора Иоанна Антоновича.
   На другое утро на площади у Летнего дворца были приведены к присяге лейб-гвардейские полки.
   В придворной церкви состоялась присяга молодому императору и регенту.
   - Господа, - обратился Бирон к присутствовавшим в церкви, - я считаю не нужным рекомендовать вам о продолжении того усердия, с которым до сих пор вы подвизались ко благу империи. Я же со своей стороны, каждодневно и ежечасно буду посвящать себя служению империи. И если кто с полезными проектами и нужными резолюциями ко мне обращаться станет, тот не будет отвергнут и мои двери всегда для всех честных людей открыты быть имеют.
   В своих покоях уже приватно Бирон поблагодарил Остермана, Миниха, Лёвенвольде, князя Черкасского и графа Бестужева за оказанную помощь.
   - Господа, ваша ревность в деле служения Отечеству не останется мной без внимания, и я надеюсь и впредь опираться на ваши добрые советы.
    Герцог Бирон незамедлительно занялся государственными делами. Похороны покойной императрицы были назначены на 23 декабря, малолетнего императора совместно с его матерью и отцом приказал незамедлительно пересилить в Зимний дворец, так как в Летнем уже холодно. Сам же он решил остаться в Летнем дворце вплоть до похорон.
   Герцог Бирон уверил Брауншвейгское семейство, что незамедлительно определит на содержание его достойнейшее жалование, так чтобы они свой двор иметь могли.
   - Двести тысяч рублей в год, я думаю, будет достаточно, - сказал он.
   Герцог Бирон восстановил работу Сената и обещал посещать его каждый четверг. За что Сенат определил герцогу ежегодный доход в пятьсот тысяч рублей на собственные нужды. И ещё Сенат приложил ему именоваться императорским высочеством. Бирон такой титул отклонил, но до тех пор, пока принцесса Анна Леопольдовна не будет так же именоваться.
   С великой княгиней Елизаветой Петровной у герцога Курляндского всегда были хорошие отношения. И тут, после смерти императрицы, он приехал к дочери Петра и объявил:
   - Елизавета Петровна, сердце моё, я оплатил ваш долг в пятьдесят тысяч рублей.
   Глаза великой княжны радостно засверкали. 
   - Как я вам благодарна, Ваша Светлость.
   - Это ещё не всё. Я вам положил ежегодный пенсион на такую же сумму. Надеюсь, что хватит. Если не хватит, сообщите.
   - Не хватит. Брауншвейгскому семейству двести рублей положили.
   - Уже доложили?
   - Не только у вас повсюду шпионы, Ваша Светлость.
   - Елизавета Петровна, всё-таки это семейство, мать и отец императора, им положена роскошь. На двести тысяч не разгуляешься, но всё-таки. Я хочу вам сделать необычное предложение.
   - Какое?
   - Выходите замуж за моего сына.
   - За вашего сына? Мальчику всего шестнадцать лет.
   - Ничего страшного, зато какое удовольствие вы будете получать каждую ночь.
   - Я ему в матери гожусь.
   - Не преувеличиваете, Ваше Императорское Высочество, вам всего тридцать один год. Какая мать? А выглядите вы лет на двадцать, даже меньше. Зато пенсион ваш увеличится, если родите сына.
   - Сына?
   - Ну, конечно. Наверное, лучше передать трон Российской империи родному сыну, чем, к примеру, племяннику герцогу Гольштейнскому?
   - А Иван Антонович?
   - Ивану Антоновичу до совершеннолетия ещё дожить надо. Когда ваш император Пётр Алексеевич умер? В тринадцать лет? Все под Богом ходим.
   Елизавете Петровне вспомнился вьюжный февральский день, когда она с Анной Леопольдовной шла за гробом юного императора десять лет назад. Больше никого из царственных особ не было, все боролись за трон для Анны Иоанновны.
   - Предложение очень заманчивое, Ваша Светлость, вернее - Ваше Императорское Высочество, я подумаю.
   - Что тут думать? Вы ничего не теряете, Елизавета Петровна, а выигрываете очень много. Разумовского придётся от себя удалить. Но думаю, что императорская корона стоит того. Что-то, Елизавета Петровна, у вас одни Алексеи в фаворитах: был Шубин, теперь вот Разумовский?
   Бирон безмятежно улыбался, Елизавете Петровне было не до смеха.
   - Планида такая.
   - Да, да, планида, - улыбался Бирон, - прикажете Шубина отыскать в Сибири?
   - Сделайте милость, Ваше Императорское Высочество, отыщите.
   - Сделаю, а вы соглашайтесь на моё предложение.
   - Я подумаю, - повторила упрямо Елизавета Петровна.
   Герцог настаивать не стал, по тону великой княжны было заметно, что она довольна и согласна.
   Бирон ошибался, поддавшись на обманные уловки женщины: великая княжна была не довольна и не согласна. Согласиться, значить потерять свободу, потерять своего любимого Алексея Разумовского. Конечно, гоняться за зайцами на охоте ей разрешат, но всё остальное… Кипучая натура великой княжны не желала клетки, пусть, даже золотой. Елизавета Петровна кинулась на колени перед образами, крупно крестясь:
   - Господи, помоги, вразуми и наставь, многогрешную рабу твою Елизавету.
   В Летний дворец Бирон приехал в хорошем расположении духа. Погрустил у гроба Анны Иоанновны и направился к своей жене Бенигне Готлибе. Ей он преподнёс брильянтовое колье.
   - За все твои страдания, друг мой, - сказал он.
   - Случилось что-то хорошее, Эрнст.
   - Нет ещё, но случиться непременно. Елизавета Петровна, я думаю, согласиться выйти замуж за нашего сына Петра. Наш сын будет величаться – Пётр Третий. Звучит? А Гедвигу выдадим замуж за герцога Гольштейнского. А? Здорово я придумал? Что бы не случилось, а наши с тобой потомки будут править Россией.
   Лицо Бенигны засияло. Муж часто баловал её драгоценными украшениями и дорогими нарядами, Бенигне это нравилось, но пресыщения не наступало – Бирон всё же любил другую женщину.
   - Лишь бы всё получилось, Эрнст.
   - Получиться, Бенигна, получиться.
   - А Карл?
   - Карл? Подумаю, тоже куда-нибудь пристрою. Но он же не твой сын, Бенигна?
   - Зато твой.
   - Спасибо, друг мой, тронут.
   Бирон радовался предстоящим успехам, как дурак погремушке, не осознавая, что против него все и всё.
   Герцог Курляндский развил кипучую деятельность: интересовался состоянием армии и государственными доходами, всех награждал и привечал, прислал деньги курляндским дворянам, чтобы о нём не забыли.
   Бирон старался угодить всем, кроме одного человека: графа Бухарда Кристофа фон Мюнниха, он же Христофор Антонович Миних. Герцог держал его на коротком поводке и кормил обещаниями. Бирон откровенно боялся Минниха. Ну какой из него генералиссимус? Фельдмаршал-то не очень. Но аппетит у графа отменный. Он хотел стать господарем Молдавии, но Молдавию у турок отбить не удалось. Тогда Минних пожелал стать герцогом Украинским и подал прошение на имя императрицы через Бирона. Анна Иоанновна выслушала прошении и заметила:
   - Скромно, очень скромно для Миниха. Мог бы сразу просить титул великого князя Московского.
   В прошении Миниху отказали.
   Герцог Курляндский в сущности был несчастный человек: не взирая на все прилагаемые усилия, любви русских дворян он добиться никак не мог. Не прошло и недели правления Бирона, как ему стали докладывать о нездоровых разговорах в армии. Конечно, болтунов хватали и подвергали пыткам, но популярности это герцогу не прибавляло, скорее наоборот.
   И тут неожиданно открылся заговор офицеров лейб-гвардии в пользу Антона Брауншвейгского.  Заговорщиков били кнутом, а к принцу направился лично Бирон.
   - Я вам принёс подписанный мной указ о ежегодные выдачи вам 200000 рублей. А также сообщить, что раскрыт заговор офицеров гвардии против меня в вашу пользу, принц Антон. Да вы об этом не знали, вам не успели сообщить, но если когда-нибудь обнаружат заговор против меня с вашим участием, то с вами поступят так же, как с любым другим подданным империи. И я вам настоятельно рекомендую уволиться с должности подполковника Семёновского и полковника Кирасирского Брауншвейгского полков. Причём немедленно.
   Антон Ульрих схватился за шпагу, но Бирон свою обнажил раньше.
   - Что ж, - сказал он, - я могу и этим языком поговорить с вами.
   Обнажить свою шпагу Антон Ульрих не решился.
   - Я подпишу прошение об отставке.
   Бирон удалился, а после подписания прошения об отставки Антоном Ульрихом, герцог порекомендовал Брауншвейгскому семейству не покидать пределы Зимнего дворца.
   Каждый день до Брауншвейгского семейства доходили нелепые и оскорбительные слухи. Последним было известие, что герцог Курляндский собирается отправить Анну Леопольдовну с мужем в Европу. Это было уже слишком.
   Анна Леопольдовна рассказывала это фельдмаршалу Миниху, промокая слёзы платочком. Миних слушал принцессу с пониманием и сочувствием. Он тоже был недоволен регентом. Его, «столпа империи», Бирон за прошедшие три недели не только не подпустил к кормилу власти, но даже звание генералиссимуса перестал обещать. И более того, Миних был уверен, что если Бирон возведёт на престол Елизавету Петровну, то его, Миниха, в Сибирь сошлёт первого. Надо было действовать.
   - А знаете, что Бирон ещё задумал, принцесса? Он задумал, когда наш император, ваш сын, войдёт в пору совершеннолетия, испытать его и вынести суждение о том, в состоянии ли он управлять государством? У меня нет сомнений, что герцог найдёт способ представить молодого принца слабоумным и своей властью возвести на престол своего сына Петра. И очень кстати, если вы в это время будете заграницей.
   - Какой негодяй, - с возмущением произнёс Антон Ульрих.
   - Увы, мой принц, увы.
   - Фельдмаршал, может быть нам действительно всей семьёй уехать в Германию?
   - Не думаю, что это разумный выход, принцесса.
   - А какой же выход, фельдмаршал, вы считаете разумным? – спросила Анна Леопольдовна.
   - Не надо падать духом. Принц Антон, мы с вами сражались против турок, и вы там показали себя храбрым солдатом, вспомните Очаков. Если Ваши Императорские Высочества, соизволят на меня положиться, то я смогу избавить вас от тирании герцога Курляндского.
   - Мы соизволим, - сказал Антон Ульрих.
   - Я обещаю вам, фельдмаршал, что мы в дальнейшем сделаем для вас
всё, что в наших силах, - сказала принцесса Анна. – Действуйте, как только представиться такая возможность.
   Миних почувствовал себя генералиссимусом и правителем империи. Фельдмаршал посчитал, что возможность сместить Бирона представиться сегодня ночью, с 7 на 8 ноября по европейскому календарю. В эту ночь в Зимнем будет нести караульную службу Преображенский лейб-гвардии полк, в котором он состоит подполковником. Грех не воспользоваться.
   Весь день 7 ноября герцог Бирон был задумчив и рассеян. Приступ тоски и одиночества накрыл его. Вторую половину дня он провёл в компании Миниха и вечером перед расставанием спросил:
   - Скажите, фельдмаршал, а вам не приходилось ли во время ваших походов действовать ночью?
   Миних внутренне напрягся: уж не прознал ли чего?
   - Я такого не припомню, Ваше Императорское Высочество, - совершенно хладнокровно ответил Миних, - но моим правилом всегда было, есть и будет пользоваться всеми обстоятельствами, когда они кажутся благоприятными.
   Расстались они в одиннадцать часов вечера.
   Миних сидел в своей комнате и ждал своего часа. Когда весь мир будет спать, он начнёт действовать.
   Пробило два часа ночи.
   - Пора, - сказал сам себе Миних.
   Вместе со своим адъютантом подполковником Манштейном в карете направился в Зимний дворец. Там они вошли в покои Брауншвейгского семейства, разбудил девицу Юлиану фон Менгден, статс-даму и любимицу принцессы Анны.
   - Fr;ulein Augusta Juliane von Mengden, - обратился Миних к дочери лифляндского барона. – Разбудите вашу госпожу. Скажите ей, что час настал, возможность представилась.
   - Только принцессу, граф?
   - Да, только принцессу.
   Юлианна поняла о чём речь, сделала реверанс и отправилась будить Анну Леопольдовну.
   - Я воевал с принцем Антоном в двух военных компаниях, - сказал Миних своему адъютанту, - но так и не понял, что это за человек. Принцесса более решительна.
   - Не на много, - возразил Манштейн, - как говорят русские: два сапога пара.
   Вышла заспанная принцесса.
   - Вы решились, фельдмаршал?
   - Да, принцесса, но мне требуется ваша помощь.
   - Какая?
   - Сейчас мой адъютант приведёт сюда караульных офицеров, и вы расскажите им свои обиды, нанесённые вам и мужу герцогом Бироном. И по-русски, принцесса, по-русски.
   - Это само собой, фельдмаршал.
   - Идите, Манштейн, - приказал Миних.
   Манштейн ушёл и вскоре вернулся с офицерами Преображенского полка. Они увидели заплаканную принцессу и Миниха со скорбным и участливым выражением лица.
   - Господа, - сказала принцесса, - скажите мне: доколе мне и моему семейству терпеть унижения и обиды, исходящие от этого тирана герцога Курляндского? Мне, внучке Петра Великого невозможно и даже постыдно терпеть оскорбления от регента, обманом и интригами узурпировав императорскую власть. Я поручаю фельдмаршалу Миниху арестовать герцога Бирона и надеюсь, что вы будете помогать ему в исполнении этого приказа и подчинятся его приказаниям.
   - Jawohl, матушка, - большинство караульных офицеров были немцами.
   Анна Леопольдовна дала офицерам поцеловать руку и каждого обняла.
   Воодушевлённые офицеры спустились вниз на первый этаж и поставили караул в ружьё.
   - Ребята, - обратился к ним Миних, - я ваш подполковник, вы меня знаете.
   - Знаем.
   - Матушка, принцесса Анна, внучка Петра Великого, повелела согнать с трона русских императоров этого немца, этого курляндца Бирона, обманом и лестью занявшего его. Готовы ли вы помочь мне, вашему подполковнику, исполнить приказ?
   - Так точно, Ваше Высокопревосходительство.
   - Тогда вперёд, на Летний дворец.
   Миних и офицеры распахнули двери Зимнего дворца и шагнули в ночь. На улице мела метель, белые сугробы лежали перед ними в чёрной глубине ночи.
   За двести шагов до Летнего дворца Миних остановил свой отряд мятежников и послал Маншейна, договорится с караулом.
    В Летнем дворце охрана согласилась помочь мятежникам. Миних сравнял жалование русских офицеров с жалованием приглашённых иностранных. Миниха в армии любили не только за это, но и за бесрассудную храбрость.
    Манштейн во главе двадцати солдат и офицеров вошёл во дворец. Внутренняя охрана не обратила внимание на адъютанта Миниха, Манштейна знали. Но он не знал, где спальня Бирона. После недолгого поиска он наткнулся на дверь, запертой на ключ. Манштейн резко толкнул её, замок не выдержал, дверь распахнулась. Перед адъютантом предстала большая кровать под балдахином для тепла, стоявшая посередине комнаты, на которой сном праведников спали герцог Бирон с супругой. Герцогиня спала на стороне кровати, которая ближе ко входу. Супруги не проснулись, даже от шума открываемой двери.
Манштейн чеканя шаг подошёл к кровати, отдёрнул занавес балдахина.
   - Герцог Бирон, - громко произнёс он, - проститесь, Ваша Светлость.
   Бирон с неохотой открыл глаза, увидел Манштейна.
   - В чём дело? Как ты смеешь?
   - Я пришёл арестовать вас, Ваша Светлость, по приказу государыни Анны Леопольдовны.
   Бенигна натянула одеяло до глаз и заткнула кулаком рот что бы не закричать от ужаса. Бирон вскочил с кровати.
   - Что? – взревел он.
   Бирона и Манштейна разделяла кровать, с лежащей на ней герцогиней.
   В спальню вошли солдаты.
   - Взять его, - приказал Манштейн.
   Бирон ринулся в атаку, он дрался как лев, но несколько ударов прикладами успокоили его и повалили на пол. Регенту, уже бывшему, заткнули рот платком, руки ему связали офицерским шарфом и голого в одной разорванной ночной рубашке понесли на улицу.
   На улице к ним подошёл Миних.
   - Куда его? – спросил Манштейн
   - На гауптвахту, а оттуда в Шлиссельбург. Накройте его чем-нибудь.
   Бирона накрыли солдатской шинелью. И тут с воплями из дворца выскочила герцогиня, босая в одной ночной сорочке и бросилась к мужу.
Солдат охраны ловко подхватил её на руки и сделал несколько к Миниху.
   - С ней что делать? – спросил солдат с герцогиней на руках.
   Миних уже садился в карету, чтобы ехать в Зимний дворец, доложить об удачно выполненном дворцовом перевороте.
   - Назад отнеси её, - и кучеру, - трогай.
   Отряд удачливых мятежников направился вдоль Невы к Зимнему дворцу. Солдат охраны оглянулся на двери Летнего дворца, с тоской посмотрел на удаляющихся своих.
   - Ааа! – сказал он и бросил герцогиню в ближайший сугроб.
   Бенигна Готлиба Бирон беззвучно рыдала в снегу, отчаяние её было безмерно.
   Дверь Летнего дворца отворилась, оттуда вышел седой начальник караула в зелёном преображенском мундире. Он подошёл к Бенигне, ласково взял герцогиню за локоток, поднял из сугроба и повёл её назад в покои.
   - Ии, голубушка, не надо так убиваться, милая, в России от тюрьмы да от сумы не зарекаются. Господь милостив, авось обойдётся. Небось и не такое бывало, да проходило.

   Бирон многое мог бы сотворить в России и для России, будь он русским, но он на своё несчастье родился немцем.  За двадцать два дня регентства, герцог Курляндский заплатил двадцатью годами ссылки. Он при Екатерине II вернётся в Курляндию, курляндские бароны его приняли с радость. Уж очень много сделал Эрнст Иоганн Бирон для своей родной Курляндии. Там герцог и умрёт, передав герцогство сыну Петру. Пётр не оставил наследников по мужской линии и герцогство Курляндское войдёт в состав Российской империи.
   Миних получил пост первого министра по военным, гражданским и дипломатическим делам, но не надолго. На звание генералиссимуса Анна Леопольдовна нашла более достойного кандидата - своего мужа Антона Ульриха.

               
                23.11.2021 г.